Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

Никому не нужны

19 мая 1918 г. на заседании ЦК РКП(б), которое вел Ленин, среди прочих вопросов был поставлен и вопрос о судьбе бывшего императора. В эти же дни царская семья была полностью «собрана» в Екатеринбурге. 23 мая из Екатеринбурга в Москву на имя Свердлова была послана следующая телеграмма:

«Сегодня 23/5, наш комиссар Хохряков доставил [из] Тобольска [в] Екатеринбург остальных: Ольгу, Татьяну, Анастасию, Алексея – помещены вместе с другими. Перевозка обошлась без инцидентов. 34. 25. Белобородов»⁸⁷⁶. 25 мая, заслушав это сообщение, ЦИК вынес решение: «Принять к сведению»⁸⁷⁷.

В последние годы из бывших советских спецхранов были выявлены и рассекречены ряд документов, как, например, постановления председателя Уральского областного Совета А.Г. Белобородова об аресте приближенных царской семьи: А.В. Гендриковой, И.Л. Татищева, Е.А. Шнейдер и др. Обращает на себя внимание, что в постановлении об аресте графини Гендриковой ее фамилия была записана так, что она по документам получалась мужчиной. Постановления об аресте были подписаны еще до прибытия «арестантов» в Екатеринбург⁸⁷⁸. После они были посажены в тюрьму и позднее расстреляны.

В рукописных воспоминаниях председатель Уральского областного Совета А.Г. Белобородов значится следующее:

«После начала навигации с первым пароходом Хохряков доставил до Тюмени, а затем поездом оставшихся княжон Ольгу, Татьяну, Анастасию и наследника Алексея, доктора Боткина и прислугу. Вместе с этими прибыли в большом числе придворные, находившиеся с царем в Тобольске, воспитатель Алексея – Жильяр и челядь: повара, горничные, дядьки и т. д.

Перевозка второй партии прибывших была поручена т. Мрачковскому, ему же было поручено отсортировать прибывших: часть пропустить жить вместе с царской семьей, часть посадить в тюрьму, а остальных, большую часть, просто не пускать в Екатеринбург и предложить им выбираться, куда хотят. В числе этих последних был и Жильяр, написавший затем книжку со своими воспоминаниями о царской семье. Судя по это книжонке, большим умом этот «воспитатель» не обладал и из наследника несомненно готовили такого же болвана, каким был и сам Николай II. В тюрьму посадили кн. Долгорукого [Долгорукова], гр. Татищева, кн. Гендрикову и еще одну какую-то высокопоставленную старуху. Кроме них были посажены Нагорный – дядька (б[ывший] матрос) и еще один из челяди.

Переезд из Тобольска в Екатеринбург, несомненно, отразился в худшую сторону на «высочайших особах». Во-первых, екате[ринбург]ский режим был организован применительно к тюремному (двойной, высокий забор перед окнами, не позволявший видеть ничего, кроме кусочка неба, ограничение прогулки одним часом, караул внутри здания в комнатах, смежных с теми, где жили арестанты); [во-вторых], сокращение числа лиц, окружавших арестантов в Тобольске и составлявших «общество» для ц[арской] семьи; в-третьих, сокращение порциона (выдавалось в Екатеринбурге по 500 руб. на человека); в-пятых (в воспоминаниях нарушена нумерация пунктов. – В.Х.), контроль за перепиской (письма, приходившие с «воли» и отправлявшиеся арестантами просматривались мною); в-шестых, прекращение всякого рода свиданий с лицами, находившимися вовне, и т. д…»⁸⁷⁹.

На этом текст воспоминаний обрывается. Последующие пять страниц тетради вырезаны, очевидно, сотрудниками НКВД. Позднее эти воспоминания были выделены в отдельную единицу хранения из дела № 34 в дело № 56, чем я считаю: был нанесен некоторый урон, т. к. обрезанные страницы, которые были видны ранее, теперь зашиты в корешок нового дела. Окончания воспоминаний обнаружить не удалось.

Доктор Е.С. Боткин ходатайствовал перед председателем Уральского областного исполнительного комитета Белобородовым о допуске в Ипатьевский дом в связи с болезнью цесаревича Алексея его учителей П. Жильяра и С. Гиббса. В ходатайстве от 24 мая 1918 г. указывалось:

«Господину Председателю.

Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении Областного Исполнительного Комитета вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, господин Председатель, с следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич, лечение которого ведет доктор Вл. Ник. Деревенко, подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста, сопровождающихся выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдержать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоявший при нем Клим Григорьевич Нагорный после нескольких бессонных и полных мучений ночей сбивается с ног и не в состоянии был бы выдержать вовсе, если б на смену и помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича – г. Гиббс и в особенности воспитатель его г. Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменою впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами для смены их в свою очередь. Г[ражданин] Жильяр, к которому Алексей Николаевич за семь лет, что он находится при нем неотлучно, особенно привык и привязался, проводит около него во время болезни иногда и целые ночи, отпуская измученного Нагорного выспаться. Оба преподавателя, особенно же, повторяю, г. Жильяр, являются для Алексея Николаевича совершенно незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую приносят больному более облегчения, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев к самолечению, крайне ограничен.

Ввиду всего изложенного я и решаюсь, в дополнение к просьбе родителей больного, беспокоить Областной Исполнительный Комитет усерднейшим ходатайством допустить гг. Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их – в крайности же – хотя бы одного г. Жильяра, к нему завтра же.

Доктор Ев. Боткин»⁸⁸⁰.

Однако просьба царской семьи и доктора Е.С. Боткина осталась неудовлетворенной. На письме Е.С. Боткина имеется резолюция:

«Просмотрев настоящую просьбу доктора Боткина, считаю, что из этих слуг один является лишним, т. е. дети все царские и могут следить за больным, а поэтому предлагаю Председателю Облсовета немедля поставить на вид этим зарвавшимся господам ихнее положение. Комендант Авдеев»⁸⁸¹.

Гувернер цесаревича П. Жильяр позднее вспоминал о событиях после прибытия в Екатеринбург:

«На следующий и в течение еще нескольких дней я ходил со своим коллегой к английскому и шведскому консулам – французский консул был в отсутствии. Надо было во что бы то ни стало попытаться что-нибудь сделать, чтобы прийти на помощь заключенным. Оба консула нас успокоили, говоря, что уже были предприняты шаги и что они не верят в непосредственную опасность.

Я прошел мимо дома Ипатьева, окна которого были видны из-за окружавшего его дощатого забора. Я еще не потерял всякой надежды в него вернуться, так как доктор Деревенко, которому было дозволено навещать Алексея Николаевича, слышал, как доктор Боткин, от имени Государя, просил начальника стражи, комиссара Авдеева, что мне было разрешено к ним вернуться. Авдеев ответил, что он запросит Москву. Пока мы все, с моими сотоварищами, временно разместились, кроме доктора Деревенко, который взял квартиру в городе, – в привезшем нас вагоне четвертого класса. Нам пришлось остаться в нем больше месяца. […]

Прошло еще несколько дней, после чего я узнал через доктора Деревенко, что просьба доктора Боткина относительно меня отклонена»⁸⁸².

Позиция Советского правительства, Ленина по вопросу решения судьбы Романовых сводится в это время (если судить по имеющейся в настоящее время информации) к организации и проведению суда над Николаем II. Характерный момент: весной 1918 г. матрос Задорожный в Крыму, возглавлявший охрану части членов Императорского Дома Романовых, не дал их расстрелять. Он ждал приказа из Москвы от Ленина. Захватившие Крым немцы, однако, не спешили отправить вдовствующую императрицу Марию Федоровну (мать Николая II) и других членов Дома Романовых (если не в Германию, то хотя бы вне пределов России). Не спешили немцы в оказании давления на советское правительство в отношении судьбы бывшей немецкой принцессы Александры Федоровны и ее дочерей, хотя кое-какие шаги в этом направлении и предпринимались.

«Около 15 мая (по старому стилю. – В.Х.), – пишет Жильяр, – когда я был в Екатеринбурге, я узнал там совершенно достоверно, что в это время в Екатеринбурге была немецкая миссия Красного Креста. Это удостоверяю я положительно. Я тогда был в ресторане вместе с Буксгевден и Теглевой. Рядом с нами сидели два каких-то члена этой миссии и сестры милосердия, – немки и говорили между собой по-немецки. Я точно знаю, что миссия тогда же уехала в Германию. Там знали о тех ужасных условиях, в каких находилась царская семья»⁸⁸³.

Добавим, что нет ни одного документа известного нам, который свидетельствовал бы о желании, высказанном Николаем II и Александрой Федоровной выехать в Германию в это время. Напротив, их антигерманские настроения представлены как в дневниках Романовых, так и свидетельствах современников, общающихся с ними.

Периодически в прессе появлялись провокации. Так, например, в газете «Новая Жизнь» появилось сообщение «Слухи о Романовых», где говорилось:

«“Вахт ин Остен” сообщает из Мальме, будто с русским правительством происходят переговоры о переселении Николая Романова с семьей в Румынию, откуда бывший царь, будто, отправится через Австрию в Швейцарию на постоянное местожительство»⁸⁸⁴.

Вместе с тем и бывшие союзники России в войне против Германии ревниво следили за возможностью передачи немцам Романовых: они этого не хотели. Эта позиция поддерживалась и советским правительством. Так, в комментариях советских газет было в это время помещено следующее сообщение: «14 мая “Манчестер Гардиан”, касаясь захвата германцами вдовствующей императрицы и двух великих князей, говорит, что эти лица могут быть использованы для восстановления царского правительства»⁸⁸⁵.

Следует отметить, что в этот период в ряде газет появилась направляемая умелой рукой в большой дипломатической игре очередная дезинформация. Так, например, «Новая Петроградская газета» сообщала читателям:

«Бывшая императрица Мария Федоровна, а с ней ряд других членов семьи Романовых возбудили ходатайство перед германскими властями о разрешении им выехать из пределов России. Германским правительством в выдаче общего разрешения на выезд Романовым отказано, но бывшей императрице Марии Федоровне предоставлено право проехать в Данию.

Когда об этом стало известно Советской власти, то посол Совета Народных Комиссаров в Берлине Иоффе заявил германскому правительству, что разрешение выехать бывшей императрице Марии Федоровне в Данию для Советской власти нежелательно. Иоффе указал, что Совет Народных Комиссаров находит невозможным выезд Романовых в Западную Европу, ибо в этом случае члены династии Романовых получат возможность руководить контрреволюционными действиями своих приверженцев.

Германское правительство отнеслось к заявлению Иоффе весьма внимательно и отменило свое прежнее распоряжение о разрешении Марии Федоровне проехать в Данию»⁸⁸⁶.

Как говорят в таких случаях, комментарии излишни.

Итак, не выпускать за рубеж и устроить суд над Николаем II, такова была позиция Ленина в мае 1918 г. В этом направлении (деле организации процесса) предпринимались и конкретные шаги.

4 июня 1918 г. на заседании Наркомата юстиции было вынесено решение делегировать в распоряжение Совнаркома (по его просьбе) «в качестве следователя т. Багрова», для подготовки процесса. На роль официального обвинителя на нем планировался Л.Д. Троцкий. В Екатеринбурге и Перми тем временем шел сбор дополнительного компрометирующего материала по связям Николая II с монархическими и иными организациями, готовившими «заговоры» с целью освобождения царской семьи. 4 июня 1918 г. Екатеринбургский Совдеп сообщал в Совнарком: «[На] Вашу 510 председателю местного Совдепа сообщаем, что указанное лицо арестовано [по] распоряжению [Уральского] облсовета вследствие получения данных [о] подготовке побега из Тобольска [№] 4522.

Предоблсовета Белобородов»⁸⁸⁷.

В Тобольске, где еще раньше был взят под стражу архиепископ Гермоген, были проведены многочисленные аресты. В Перми в это же время чекисты пытались искусственно «организовать» подпольный центр по освобождению Михаила, а в екатеринбургской тюрьме допрашивали с этой же целью князя Г.Е. Львова, бывшего главу Временного правительства, арестованного в Тюмени и сидевшего в екатеринбургской тюрьме. В середине июня, как мы уже отмечали, пытались организовать «побег» Романовых из дома Ипатьева. При всем этом цель была одна: так или иначе, уничтожить на Урале Романовых, избавив, по возможности, от прямого участия в этой акции правительство. В июне план этот начал осуществляться, когда был расстрелян Михаил Романов. Однако в выполнении этого плана порой мешали большевикам иностранные дипломаты. В периодической печати появлялись подобные сообщения:

«Вчера комиссариат иностранных дел посетил германский посол гр. Мирбах. В беседе Мирбаха с представителями комиссариата был затронут и рассмотрен ряд мелких деловых вопросов.

Кроме того, беседа коснулась распространившихся за последние дни слухов, связанных с именем Николая Романова. По поводу версии о том, что точные сведения о событиях в Екатеринбурге имеются якобы в германском посольстве, гр. Мирбах указал, что эта версия лишена какого бы то ни было основания.

В дальнейшей беседе была затронута тема о внутреннем положении советской республики, к каковому вопросу германский посол проявил большой интерес»⁸⁸⁸.

Большевики чувствовали опасность для своего дальнейшего нахождения у руля государства. Этими проблемами также занималось ВЧК. Так, например, уже на экстренном заседании ВЧК от 28 апреля 1918 г. отмечалось: «Тов. Полукаров докладывает, что работа [Контрреволюционного] отдела идет по двум направлениям: борьба с внутренними и внешними, союзническими и германскими империалистами.

Союзники, монархическое духовенство – контрреволюционны… Известно о концентрации контрреволюционных сил около Мирбаха»⁸⁸⁹.

О давлении немцев говорят и документы советских дипломатов из Берлина. Так, например, советский посол в Германии А.А. Иоффе в письме к В.И. Ленину от 24 июня 1918 г. с тревогой сообщал: «Что-то делать с бывшим царем? Я ничего не знаю. Кюльман вчера об этом заговорил, и я сказал ему, что не имею никаких сведений, почти не сомневаюсь в том, что его убьют, ибо на Урале германофобское настроение, царя считают немцем, чехословацкое восстание еще более вызывает германофобство и кончится тем, что там не смогут справиться и произойдет народная расправа. Он доказывал, что это нам страшно навредит; я доказывал, что мы будем невиноваты, а вина падет на немцев. Необходимо, что на случай, если действительно что-нибудь произойдет, мы могли опубликовать вполне убедительный материал, доказывающий нашу непричастность. Это совершенно необходимо»⁸⁹⁰.

Смена караула

Стоит отметить, что в конце июня 1918 г. вождь большевиков В.И. Ленин дал личное распоряжение председателю Уральского облисполкома А.Г. Белобородову о вывозе материальных ценностей из Екатеринбурга (300 пудов золота, 225 пудов платины, серебра, драгоценные камни, ювелирные изделия из сейфов банков и т. п.). Эти ценности должны были доставлены через Пермь по северной ветке в столицу, но застряли в Вятке. Были эвакуированы архивы Уральского облисполкома и ряда учреждений. Относительно участи Романовых, какие распоряжения были даны вождем большевиков, неизвестно, т. к. эти документы остаются до сих пор на «спецхране» или в худшем случае преднамеренно уничтожены. В советские времена все документальное наследие В.И. Ленина планомерно и централизовано выявлялось по всем государственным архивам и передавалось на хранение в ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС. Свои тайны относительно участи членов императорской фамилии Романовых по-прежнему содержат архивные фонды ВЧК и ОГПУ НКВД на Лубянке, а также региональные архивы ФСБ РФ. Однако для их обнародования необходима политическая воля Президента нашей страны, т. к. часто без этого не может сдвинуться с места любое благое дело.

Военный комиссар Ф.И. Голощекин отправился в Москву за санкцией на расстрел царской семьи. Там он остановился на квартире своего старого партийного товарища Я.М. Свердлова. В Екатеринбурге также готовились к осуществлению тайной акции. Замена коменданта и смена внутреннего караула носили планомерный характер. 4 июля (21 июня по старому стилю) в Москву из Екатеринбурга ушла следующая телеграмма:

«Москва. Председателю ЦИК Свердлову для Голощекина. Сыромолотов как раз поехал для организации дела согласно указаниям центра. Опасения напрасны. Авдеев сменен, его помощник Мошкин арестован, вместо Авдеева Юровский, внутренний караул весь сменен, заменяется другим. [№] 4558. Белобородов»⁸⁹¹.

Стоит отметить, что в эти дни практически началась разработка деталей уничтожения узников Ипатьевского дома. Член Екатеринбургского Совдепа П.М. Быков в 1921 г. в одном из своих очерков «Последние дни последнего царя» прямо указывал: «Вопрос о расстреле Николая Романова и всех бывших с ним принципиально был разрешен в первых числах». В последующих изданиях об этом уже не говорилось и стало тайной советского спецхрана.

Сам Я.М. Юровский в воспоминаниях о своем назначении комендантом Ипатьевского дома писал следующее:

«В первых числах июля 1918 года я получил постановление Исполнительного Комитета Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала, предписывающее мне занять должность коменданта в доме так называемого Особого назначения, где содержался бывший царь Николай II со своей семьей и некоторыми приближенными. 7–8 июля (правильно: 4 июля. – В.Х.) я отправился вместе с председателем Областного Исполнительного Комитета Советов Урала тов. Белобородовым в дом Особого назначения, где я принял должность коменданта […]. Нужно сказать, что как сигнализация, которая связывала нас с Советским полком и частями наружной охраны, а также пулеметы, расставленные в разных местах, были не в должном порядке. Это обстоятельство понудило меня набрать известных мне закаленных товарищей, которых я взял частью из Отряда Особого Назначения при Екатеринбургском Партийном Комитете. Таким образом, я организовал внутреннюю охрану, назначил новых пулеметчиков, одного из них я особенно помню, товарищ Цальмс (латыш), фамилии остальных товарищей в настоящее время не припомню […]. Когда я вступил в должность, то уже стоял вопрос о ликвидации семьи Романовых, так как чехословаки и казаки надвигались на Урал все ближе и ближе к Екатеринбургу. Какието связи у Николая с волей существовали […]»⁸⁹².

В протоколе допроса попавшего в плен охранника Ипатьевского дома Ф.П. Проскурякова белогвардейским следователем Н.А. Соколовым от 1–3 апреля 1919 г., указывалось:

«Приблизительно в самых последних числах июня или в первых числах июля месяца Авдеев арестовал Мошкина за то, что он украл что-то из царских вещей, кажется, какой-то золотой крестик. Но тут же был уволен и сам Авдеев. Вместо его заступил в начальники Юровский. Помощником его был Никулин.

Кто именно такие были Юровский с Никулиным, я положительно не знаю. Появились они в доме одновременно. Находились они все в той комендантской комнате. Юровский приходил с утра, часов в 8–9, и уходил вечером в 5–6. Никулин же жил в комендантской, ночевал тут. Медведев также продолжал ночевать в этой комнате. Спустя, приблизительно, с неделю после назначения Юровского и Никулина нас, рабочих Сысертского завода и Злоказовской фабрики, перевели в дом Попова или Обухова против дома Ипатьева, а вместо нас внизу дома Ипатьева поселились латыши; их было приблизительно человек 10.

До появления латышей охрану в доме несли мы, рабочие Сысертского завода. После появления латышей охрану в верхнем этаже дома, где жила царская семья, стали нести исключительно одни латыши. Нас, русских рабочих, туда уже не впускали. Такое было приказание Юровского»⁸⁹³.

Стоит также отметить, что вождями большевиков в Москве предпринималась одновременно многоходовая операция прикрытия. Так, например, бывший царский министр финансов В.Н. Коковцов 3 июля 1918 г., находясь под арестом в Петрограде, был вызван на допрос следователя в кабинет заместителя председателя петроградской ЧК Глеба Ивановича Бокия. Позднее Коковцов (спасшийся чудом при помощи иностранных дипломатов от расстрела) писал в воспоминаниях об этом памятном дне:

«…В среду, около часу дня, меня позвали будто бы для допроса и все приветствовали мое скорое избавление. […] В разговор вмешался г-н Бокий, который подтвердил заявление Гута и прибавил от себя лично нечто внесшее в мою душу величайшее смущение. Он сказал буквально следующее: “Вы арестованы по прямому приказу из Москвы и совсем не потому, что вас обвиняют в чем бы то ни было, т. к. мы отлично знаем, как и вы сами, что вас ни в чем обвинять нельзя. Но вы арестованы, как бывший царский министр, потому что Советская власть, решившая судьбу членов бывшего императорского дома Романовых, считает также нужным решить и вопрос о всех царских министрах”. На мое замечание, что арестован я один и никто из других министров аресту не подвергался, Бокий добавил: “Да, это пока, мы получили приказ из Москвы, и вы на будущей неделе будете переведены в Москву, в распоряжение Совета народных комиссаров. Здесь же вас никто допрашивать не будет, т. к. нам не о чем вас допрашивать”. Заявление это меня положительно ошеломило, и мне разом представился ужас переезда в качестве арестанта в Москву, бессрочное там содержание в тюрьме, перспектива, быть может, разделить участь Щегловитова и Белецкого…»⁸⁹⁴.

В начале июля 1918 г. в Москве и Екатеринбурге произошли события, круто и надолго определившие судьбу России. 5 июля был убит германский посол Мирбах. Несмотря на это, руководство двух держав, Германии и России, однозначно стремясь избежать военного столкновения, пошли на взаимные уступки. Немцы сняли свои предложения, унижающие достоинство России, в Москву не был введен германский батальон для охраны посольства. В Германию были продолжены поставки русского хлеба, в Дойче-банк по-прежнему шло российское золото.

5–6 июля артиллерией большевиков был снят с повестки дня вопрос о многопартийности Советского государства. В Москве был залит кровью левоэсеровский мятеж.

И именно в эти тревожные дни, в первой декаде июля Москва и Екатеринбург пришли к решению расстрелять Романовых в Екатеринбурге и Алапаевске. Обстановка между тем по-прежнему была сложной.

В Екатеринбурге, запутавшись в раскрытии мнимых и настоящих заговоров контрреволюции, следственная комиссия (ЧК) то производила аресты, то выпускала ранее арестованных. Однако все акции, проводимые ЧК Екатеринбурга, неизменно контролировались Москвой. Так, 2 июля 1918 г. на Урале приняли следующую телеграмму: «Екатеринбург. Облсовдеп. Сафарову. Прошу расследовать и сообщить мне причины обыска и ареста Ардашевых особенно детей в Перми. Предсовнаркома Ленин». Телеграмма, вместе с другими документами Соколовского архива, продавалась в 1990 г. на аукционе «Сотби». В комментарии к тексту каталога аукциона, где она была помещена, сообщается, что Ленин интересовался деталями происходивших в Екатеринбурге событий, поскольку там, в Ипатьевском доме, содержались Романовы. На самом деле в данный момент В.И. Ленина беспокоило другое: еще в январе 1918 г. в Екатеринбурге был убит его двоюродный брат В.А. Ардашев. Он был арестован в Верхотурье за организацию забастовки земских служащих, привезен в Екатеринбург и убит при попытке к бегству по пути в тюрьму. 3 июля, обеспокоенный судьбой двоих арестованных родственников, Ленин уточнил в другой телеграмме, что Ардашевы арестованы в Екатеринбурге, а не в Перми. Уралоблсовдеп ответил, что арестован дядя Ленина – Ардашев, а другие (его «племянники») бежали. Ардашевы обвинялись в организации «восстания» на Верхисетском заводе.

4 июля следственная комиссия ЧК Екатеринбурга выпустила из тюрьмы бывшего главу Временного правительства князя Г.Е. Львова.

Отметим, что князь Г.Е. Львов был арестован в Тюмени еще 28 марта 1918 г. Следствие показало, что он вместе с группой близких ему людей (Лопухиным, Голицыным и др.), выехав из Москвы осенью 1917 г., пытался организовать в Сибири акционерное общество «Рынок». С этой целью, а также с целью установления контактов с американскими капиталистами, изучались экономические возможности Сибири. При аресте князя были изъяты черновые, дневниковые записи его тетки Писаревой, свидетельствующие о посещении Львова неким Ладыжинским, объезжавшим города Сибири с целью формирования «добровольческих белогвардейских дружин». Позиция самого Львова по этому вопросу, как свидетельствуют документы, была скорее нейтральной, чем контрреволюционной. В результате у следствия не хватило улик о фактах организации Львовым тайного общества, ставившего целью освобождение Николая II. Вся предшествующая его деятельность явно свидетельствовала скорее о его враждебности к Николаю II. Выйдя на свободу, князь, решив не испытывать больше судьбу, тотчас же после освобождения бежал из Екатеринбурга. Отчаянный поступок князя Львова, решившего, не дожидаясь суда, бежать из Екатеринбурга, был разумным.

Напомним, что руководством Уральского областного исполнительного комитета было разрешено открыть окно в Ипатьевском доме в надежде спровоцировать Романовых на «побег». Однако наружная охрана Ипатьевского дома отвечала за царскую семью «своей головой» и настороженно встретила относительное смягчение режима заключения для своих «подопечных». Все это отражалось на отношении караула к царской семье.

В протоколе допроса охранника Ипатьевского дома Ф.П. Проскурякова следователем Н.А. Соколовым от 1–3 апреля 1919 г. упоминается: «А раз иду по улице мимо дома и вижу, в окно выглянула младшая дочь Государя Анастасия, а часовой, стоявший тогда на карауле, как увидел это – и выстрелил в нее из винтовки. Только пуля в нее не попала, а угодила повыше в косяк»⁸⁹⁵.

После замены коменданта Ипатьевского дома А.Д. Авдеева на чекиста Я.М. Юровского было отправлено еще одно письмо «офицера». Это событие не нашло отражения в дневниках царской семьи, но зафиксировано в наблюдательном деле Уральского областного исполнительного комитета за Романовыми. Это было получение Романовыми очередного письма «офицера», написанного все с той же провокационной целью подтолкнуть царскую семью на побег. В нем говорилось:

«Перемена караула и командира нам помешала Вам написать. Знаете ли причину этого? Отвечаем на Ваши вопросы. Мы – группа офицеров русской армии, которая не потеряла совесть перед царем и Отечеством.

Мы Вас не информируем детально насчет нас, по причине, которую Вы хорошо понимаете, но Ваши друзья Деревенко и Гиббс, которые уже спасены, нас знают. Час освобождения приближается, и дни узурпаторов сочтены. Во всяком случае, Армии Словаков приближаются все более и более (все больше и больше) к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от города. Момент делается критическим, и сейчас не нужно больше бояться кровопролития. Не забывайте, что большевики в последний момент будут готовы на всякие преступления. Этот момент настал, нужно действовать. Будьте уверены, что митральеза нижнего этажа не будет опасна. Что касается командира, мы сумеем его увезти. Ждите свисток к полночи (к двенадцати часам ночи). Это будет сигналом (сигналом). Офицер»⁸⁹⁶.

Однако провокация чекистов не удалась. Царская семья не ответила на этот раз. Неизвестна точная причина, по которой Романовы не дали на него развернутый ответ. Однако по нижнему краю маленького конвертика чуть заметная карандашная надпись на французском языке неустановленного автора: «Наблюдение за нами постоянно увеличивается, особенно из-за окна»⁸⁹⁷. Эту строку условно можно считать ответом Романовых, т. к. конверт чекистами был позднее присоединен к остальной «переписке русского офицера». План операции по уничтожению царской семьи при попытке к бегству провалился. Однако провокация в целом увенчалась успехом. Теперь расстрел императора Николая II можно было обосновать с предъявлением вещественных доказательств, как вынужденная мера предупреждения угрозы его похищения белогвардейцами. Курс был взят на уничтожение заключенных Ипатьевского дома.

Чекист М.А. Медведев (Кудрин) в рукописных воспоминаниях, написанных в декабре 1963 г., писал об этой так называемой операции:

«Белобородовым, Войковым и чекистом Родзинским было составлено от имени русской офицерской организации письмо, в котором сообщалось о скором падении Екатеринбурга и предлагалось подготовиться к побегу ночью определенного дня. Записку, переведенную на французский язык Войковым и переписанную набело красными чернилами красивым почерком Исая Родзинского, через одного из солдат охраны передали царице. Ответ не заставил себя ждать. Сочинили и послали второе письмо. Наблюдение за комнатами показало, что две или три ночи семья Романовых провела одетыми – готовность к побегу была полной. Юровский доложил об этом областному Совету Урала.

Обсудив все обстоятельства, мы принимаем решение: этой же ночью нанести два удара: ликвидировать две монархические подпольные офицерские организации, могущие нанести удар в спину частям, обороняющим город (на эту операцию выделяется чекист Исай Родзинский), и уничтожить царскую семью Романовых»⁸⁹⁸.

В апреле 1919 г. впервые фрагменты этих писем «офицера» были опубликованы в московской газете «Вечерние известия», как подтверждение «белогвардейского заговора». Еще спустя семь месяцев они были изданы в составе серии статей, которые журналист Айзек Дон Левин написал в декабре 1919 г. для американской газеты «Чикаго дейли ньюс». Эти копии документов были получены им от советского историка М.Н. Покровского.