Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

Исполнители

Трем главным исполнителям пришлось выполнить волю ЦК партии в деле уничтожения Романовых. О них написано столько, что лучше всего назвать только факты из их биографий.

Вот что пишет о себе Яков Михайлович Юровский: «Родился в Сибири, в городе Томске в 1878 году. Отец мой был стекольщик, мать – домашняя швея. Учился в первоначальной еврейско-русской школе, второе отделение не закончил. На 8-м году я работал на дрожжевом заводе, потом у портного. На 11-м году меня отдали по контракту в часовой магазин, где проучился до 13 лет. С 15 до 17 лет продолжал учение в гор. Тюмени у часового мастера. Затем работал подмастерьем в Тобольске, Томске и Екатеринодаре. В отдельные периоды работал кустарем. В 1897 году я начал борьбу за фактическое проведение в жизнь 12-часового рабочего дня среди часовщиков. В 1904 году я стал посещать кружки и массовки в городе Екатеринодаре. В августе 1905 года работал в г. Томске, оформил свою принадлежность к РСДРП. В качестве рядового члена партии выполнял технические работы: хранение, распространение нелегальной литературы, изготовление паспортов, печати для паспортов и для организаций, приискание квартир. Имел явочную квартиру у себя. Вел профессиональную и пропагандистскую работу среди ремесленников-рабочих. В 12-м году 4 апреля был арестован, в середине мая был выслан этапным порядком, в порядке пункта 4 статьи 16 об усиленной охране на все время последней, в гор. Екатеринбург с запретом селиться в 64 пунктах России и Сибири. В 1915 году было предписание о высылке меня в Чердынский уезд Пермской губернии, но не было приведено в исполнение, так как я в это время был на военной службе. Февральская революция застала меня в Екатеринбурге на военной службе. С первых дней марта я вел агитационно-организационную работу советскую и партийную. После Октября член Военного Отдела, Председатель следственной комиссии Уральского Областного Ревтрибунала, товарищем комиссара Юстиции Уральской области, членом Коллегии Областной Чрезвычайной Комиссии, Заведующим Охраной города. Комендант дома особого назначения, где содержался бывший царь Николай с семьей, провел выполнение приговора над ними по постановлению Областного Исполнительного комитета Урала. С конца 1918 года организатор и заведующий Районными Чрезвычайными Комиссиями города Москвы при ВЧК. Затем член Коллегии МЧК. Позже Заместитель Заведующего Административного Отдела Московского Совета. В середине 1919 года командирован ЦК на Урал, где был Председателем Губернской Чрезвычайной Комиссии и Заведующим Губсобезом до конца 1920 года. После этого работал Управляющим Организационно-Инструкторского Отдела НК РКИ. В 1921 году направлен ЦК в Государственное хранилище Республики при НКФ, где работал в качестве заведующего золотым отделом, затем председатель Отдела по реализации ценностей до конца 1923 года. Затем до 1924 года Заместитель Директора завода «Богатырь». С 1924 по 1926 год Заведующий отделом по улучшению госаппарата и Зам. Зав. Экономсекцией в МКК РКИ. С конца 1926 года по конец 1927 год член Правления треста Точной Механики, с 1927 по конец 1928 год Секретарь парт. ячейки Русаковского трамвайного парка. С 1928 по конец 30-го года Член Правления, а затем директор Государственного Политехнического Музея».

Кое-что Юровский в автобиографии не сообщил. В одной из анкет указал на вопрос: «Были ли перерывы в партработе?» – «работал постольку, поскольку был использован организацией, профессионалом я не был». Выяснилось также (когда он вступал в общество старых большевиков), что в юности он был причастен к неумышленному убийству, а в 1912 г. писал «господину товарищу министра внутренних дел» из Екатеринбурга прошение, где доказывал свою полную непричастность к революционным делам и просил вернуть его обратно на место жительства в Томск. В одной из анкет Юровский точно указал, что в 1904 г. жил в Берлине.

Итак, краткий «автопортрет» Юровского ясен. Документы свидетельствуют, что он лично выполнил приказ Москвы о расстреле царской семьи. Но были и два других «выдающихся» честных организатора дьявольского плана. Ими были А.Г. Белобородов и Ф.И. Голощекин. Самые необходимые биографические сведения о них сводятся к следующим моментам.

Белобородов Александр Георгиевич, родился 26 октября 1891 г. в Александровском заводе на Урале. Окончил начальное училище. В 1905 г. работал учеником газоэлектрического цеха Надеждинского завода. В 1907 г. вступил в РСДРП(б). Работал на Луньевских копях. 8 февраля 1908 г. был арестован, судим. Отдан в «приют» для малолетних преступников, сидел в тюрьме. Освобожден 12 марта 1912 г. Работал на Надеждинском заводе, писал в «Правду» под псевдонимом «Игорь». В 1913 г. снова арестован, на два года выслан в «Пермскую губернию». Жил в Златоусте, Билимбее, Тюмени и Лысьве. В 1917 г. активный участник I съезда Советов Уральской области, Апрельской партийной конференции большевиков в Екатеринбурге. Участник VII Всероссийской партийной конференции. В Екатеринбурге III областным съездом Советов был избран членом облисполкома, затем заместителем и председателем Уральского облисполкома. В дальнейшем был членом ЦК РКП(б), а в июле 1923 г. назначен наркомом внутренних дел РСФСР. Участник троцкистской оппозиции. В 1937 г. репрессирован и погиб в заключении. В 1958 г. приговор в отношении его был отменен за отсутствием состава преступления.

Голощекин (Шая Исаакович) Филипп Исаевич (1876–1941), мещанин из Невеля Витебской губернии, окончил зубоврачебную школу в Риге. В партии с 1903 г. В 1906 г. был арестован в Петербургской губ. за большевистскую деятельность, приговорен к двум годам крепости. В общей сложности провел шесть лет в ссылке, неоднократно бежал. Партийная кличка «Филипп». Он был делегатом VI съезда РСДРП(б), вел работу в Перми и Екатеринбурге. С декабря 1917 г. Голощекин – военный комиссар Уральского обл. Совета, с мая 1918 г. – окружной военком. Как член Президиума Уральского облисполкома Голощекин вел переговоры с Москвой о судьбе царской семьи. Он близок был к Свердлову и Зиновьеву, участвовал в «Военной оппозиции». С 1924 по 1934 г. являлся членом ЦК, многие годы – член коллегии ЧК, ГПУ, НКВД. С 1933 г. – главный арбитр Совнаркома СССР. В 1941 г. был репрессирован и в дальнейшем «реабилитирован посмертно».

Тайна приказа: Москва или Екатеринбург?

Было бы тщетно найти в любых архивах письменный приказ за подписью Ленина или Свердлова о расстреле царской семьи. И тот и другой давали себе отчет в своих действиях, и, конечно же, не были столь просты, чтобы оставить потомкам прямое свидетельство об этом. Тем не менее сохранилось достаточно подлинных документов, которые косвенно свидетельствуют: Ленин и Свердлов дали прямое указание о расстреле. Впрочем, круг этих лиц может быть и расширен: весь ЦК партии большевиков.

Сохранился подлинник-автограф записки, составленный рукой известного историка М.Н. Покровского. Этот документ ныне хранится в РГАСПИ. Отметим, что чекист Я.М. Юровский был малограмотен: не составляет труда (по сохранившимся его другим запискам) доказать, что сам он без Покровского такую записку самостоятельно составить не мог.

Поэтому, поставив под сомнение «записку» Юровского (включая его машинописные материалы воспоминаний, подписанные им в 1922), авторы оставляют за собой право считать ее одним из «столпов» дезинформации Екатеринбургской трагедии 1918 г. Кстати, сомнение в ее подлинности у одного из авторов⁸⁹⁹ данной работы возникло еще в 1992 г. (выступление на научной конференции в Екатеринбурге). Другой автор⁹⁰⁰ сохраняет по-прежнему за собой право на мнение, что «записка» чекиста Я.М. Юровского все-таки имеет под собой относительно достоверную информацию, хотя и несущую некоторые искажения событий. Эта точка зрения в данной работе также будет приведена.

Хотелось бы обратить внимание читателей, что на обстоятельства расстрела царской семьи одним из первых указывал в своих воспоминаниях дипломат диссидент Григорий Беседовский, который служил в 1923–1924 гг. в советском посольстве в Польше вместе с бывшим комиссаром П.Л. Войковым:

«Я обратился к Войкову с просьбой рассказать мне о екатеринбургских событиях. Он сначала отказывался, затем, приняв таинственный вид, согласился. Тут же он начал предупреждать меня, что рассказ его является строго конфиденциальным, так в свое время он дал формальную подписку молчать о происшедшем.

– Вы знаете, – сказал он, – эта скотина Юровский (Юровского он не выносил) начал было писать свои мемуары о расстреле царской семьи. Об этом узнали в Политбюро, вызвали его и предложили немедленно сжечь все написанное, а после этого Политбюро приняло общее постановление, запрещающее участникам расстрела публиковать о нем мемуары. Действительно, из-за Юровского расстрел был произведен так безобразно, что походил на простую бойню, и прямо стыдно рассказывать, как все это происходило»⁹⁰¹. Однако, чем прежде рассказывать о расстреле царской семьи, необходимо обратить внимание на целый ряд архивных документов.

Имеется также автограф Ленина: написанный им текст ответной телеграммы от 16 июля для датской газеты. Есть и другие документы, опираясь на них, можно восстановить цепь событий, которые одновременно и взаимосвязано происходили 16 июля 1918 г. в Москве и Екатеринбурге. Начнем со стенограммы совещания старых большевиков, на котором Юровский выступил 1 февраля 1934 г. в Свердловске⁹⁰². К этому времени обстановка в стране изменилась. Еще в 1928 г. в Москве выпускались почтовые открытки с изображением здания с текстом: «Дом б[ывший] Ипатьева, где был заключен и расстрелян Николай II и его семья».

Теперь Я.М. Юровский предупреждал своих слушателей, а некоторые из них имели прямое отношение к событиям в Екатеринбурге в 1918 г., об абсолютной секретности приводимых им данных. Он, в частности, отметил (надо сказать, прозорливо) то, «что я здесь расскажу, увидит свет через много лет». Верны были и его слова о том, что о всех обстоятельствах дела еще «никто не рассказал и не расскажет и рассказать не может, потому что одни умерли физически, другие политически». Это был явный намек на то, что многие участники событий (кроме тех, кто был уже убит, например, Войков) были обвинены в участии в троцкистской оппозиции (Белобородов, Сафаров и др.).

Одновременно Юровский давал политическую директиву, отметив: «До революции (предполагаемой мировой. – В.Х.)в ряде стран Европы оглашение этого прямо или косвенно ничего, кроме вреда, принести не может». Он прямо подчеркнул при этом: «Так как этот факт (расстрел царской семьи. – В.Х.) был актом политической важности, все это дело было поручено пользующемуся особым доверием ЦК тов. Голощекину».

«Ближе к середине июля, – продолжал Юровский, – Филипп (Голощекин. – В.Х.) мне сказал, что нужно готовиться в случае приближения фронта к ликвидации». И далее: «Связь и разговоры по этому вопросу с Центром не прекращались»⁹⁰³.

Обратимся к другому источнику, воспоминаниям дипломата Г.З. Беседовского, который со слов комиссара П.Л. Войкова рассказывал:

«Центральные московские власти не хотели расстреливать царя, имея в виду использовать его и семью для торга с Германией. В Москве думали, что, уступив Романовых Германии, можно будет получить какую-нибудь компенсацию. Особенно надеялись на возможность выторговать уменьшение контрибуции в триста миллионов рублей золотом, наложенной на Россию по Брестскому договору. Эта контрибуция являлась одним из самых неприятных пунктов Брестского договора, и Москва очень желала бы этот пункт изменить. Некоторые из членов Центрального Комитета, в частности Ленин, возражали также и по принципиальным соображениям против расстрела детей. Ленин указывал, что Великая французская революция казнила короля и королеву, но не тронула дофина. Высказывались соображения о том отрицательном впечатлении, которое может произвести за границей, даже в самых радикальных кругах, расстрел царских детей.

Но Уральский областной Совет и областной комитет коммунистической партии продолжали решительно требовать расстрела (Войков сделал при этом театральный жест) – я был одним из самых ярых сторонников этой меры. Революция должна быть жестокой к низверженным монархам, или она рискует потерять популярность в массах. Тем более в уральских массах, представлявших собой тогда сплошной революционный костер. Уральский областной комитет коммунистической партии поставил на обсуждение вопрос о расстреле и решил его окончательно в положительном духе еще с июля 1918 года. При этом ни один из членов областного комитета партии не голосовал против. Постановление было вынесено о расстреле всей семьи, и ряду ответственных коммунистов было поручено провести утверждение в Москве, в Центральном Комитете коммунистической партии. В этом нам больше всего помогали в Москве два уральских товарища – Свердлов и Крестинский. Они оба сохраняли самые тесные связи с Уралом, и в них мы нашли горячую поддержку в проведении в Центральном Комитете партии постановления Уральского областного комитета. Провести это постановление оказалось делом не легким, так как часть членов ЦК продолжали держаться той точки зрения, что Романовы представляют чересчур большой козырь в наших руках для игры с Германией и что поэтому расставаться с таким козырем можно лишь в самом крайнем случае. Уральцам пришлось прибегнуть тогда к сильно действующему средству. Они заявили, что не ручаются за целость семьи Романовых и за то, что чехи не освободят их в случае дальнейшего своего продвижения на Урал. Последний аргумент подействовал сильнее всего. Все члены ЦК не желали, чтобы Романов попал в руки Антанты. Эта перспектива заставила уступить настояниям уральских товарищей. Судьба царя была решена. Была решена и судьба его семейства…

Когда решение Центрального Комитета партии сделалось известным в Екатеринбурге (его привез из Москвы Голощекин), Белобородов поставил на обсуждение вопрос о проведении расстрела. Дело в том, что ЦК партии, вынося постановление, предупредил Екатеринбург о необходимости скрывать факт расстрела членов семьи, так как германское правительство настойчиво добивалось освобождения и выезда в Германию бывшей царицы, наследника и великих княжон. Белобородов предложил следующий план: инсценировать похищение и увоз семьи, кроме царя, и увезенных тайно расстрелять в лесу близ Екатеринбурга. Бывшего царя расстрелять публично, прочитав приговор с мотивировкой расстрела. Однако Голощекин возражал против этого проекта, считая, что инсценировку будет очень трудно скрыть. Он предложил расстрелять всю семью за городом, в лесу, побросав трупы в одну из шахт, объявив о расстреле царя и о том, что «семья переведена в другое, более надежное место».

Тут Войков начал мне рассказывать подробно ход прений в областном комитете партии по этому вопросу…

В результате прений областной комитет принял постановление о расстреле царской семьи в доме Ипатьева и о последующем уничтожении трупов. В этом постановлении указывалось также, что состоящие при царской семье доктор, повар, лакей, горничная и мальчик-поваренок «обрекли себя на смерть и подлежат расстрелу вместе с семьей».

Выполнение постановления поручалось Юровскому, как коменданту Ипатьевского дома»⁹⁰⁴.

Есть еще одно свидетельство о сложившейся в Екатеринбурге обстановке члена Уральского областного Совета П.М. Быкова, который писал в своей книге в середине 1920-х гг.:

«Установив надежный надзор за Романовыми и приняв меры к предупреждению каких-либо покушений на освобождение их из “дома особого назначения” (так назывался в то время дом Ипатьева), Областной Совет занялся вопросом о дальнейшей участи семьи.

На одном из своих заседаний Совет единодушно высказался за расстрел Николая Романова. Все же большинство Совета не хотело брать на себя ответственности, без предварительных переговоров по этому вопросу с центром. Решено было вновь командировать в Москву Голощекина для того, чтобы поставить вопрос о судьбе Романовых в ЦК партии и президиуме ВЦИК.

В Москве этот вопрос также занимал руководителей центральных организаций. Когда Голощекин в первый же день явился в президиум ВЦИК, то он, между прочим, встретил у Свердлова представительницу ЦК партии эсеров М. Спиридонову, настаивавшую на выдаче Романовых эсерам для расправы с ними.

Президиум ВЦИК склонялся к необходимости назначения над Николаем Романовым открытого суда. В это время созывался 5-й Всероссийский съезд Советов. Предполагалось поставить вопрос о судьбе Романовых на съезде, – о том, чтобы провести на нем решение о назначении над Романовыми гласного суда в Екатеринбурге. Как главный обвинитель бывшего царя в его преступлениях перед народом, на суд должен был выехать Л. Троцкий.

Однако, по докладу Голощекина о военных действиях на Урале, где, в связи с выступлением чехословаков, положение не было прочно, и можно было ожидать скорого падения Екатеринбурга, вопрос был перерешен. Постановлено было вопроса на съезде, который мог затянуться, не ставить. Голощекину предложено было ехать в Екатеринбург и к концу июля подготовить сессию суда над Романовыми, на которую и должен был приехать Троцкий.

Действительно, гражданская война на Урале все разрасталась…

С приближением фронта и отступлением Красной Армии, все смелее делаются попытки монархистов связаться с заключенными в “доме особого назначения”.

В “приношениях” монашек местного монастыря часто попадаются записки не “монастырского” происхождения. В передаче их “доброжелатели” Романовых весьма изощряются. Помимо записок в хлебе, на пакетах и оберточной бумаге, обнаружена была записка даже в пробке бутылки с молоком.

“Час освобождения приближается, и дни узурпаторов сочтены, – пишут “друзья” в одной записке (имеются в виду подметные письма офицера, т. е. провокация чекистов. – В.Х.). – Славянские армии все более и более приближаются к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от города. Момент становится критическим. Этот момент наступил, надо действовать”.

“Друзья, – читаем в другой записке, – более не спят и надеются, что час, столь долгожданный, настал…”

В московских газетах в свое время были опубликованы некоторые документы, подтверждающие о существовании плана похищения Романовых из Ипатьевского дома…

Все это заставило в начале июля Областной Совет назначить комендантом члена президиума Областной Чрезвычайной Комиссии Я.М. Юровского и помощником его Г.П. Никулина»⁹⁰⁵.

Далее П.М. Быков отмечает: «По приезде из Москвы Голощекина, числа 12 июля было созвано собрание областного Совета, на котором был заслушан доклад от отношении центральной власти к расстрелу Романовых.

Областной Совет признал, что суда, как это было намечено Москвой, организовать уже не удастся – фронт был слишком близок, и задержка с судом над Романовыми могла вызвать новые осложнения. Решено было запросить командующего фронтом о том, сколько дней продержится Екатеринбург и каково положение фронта. Военное командование сделало в Областном Совете доклад, из которого видно было, что положение чрезвычайно плохое. Чехи уже обошли Екатеринбург с юга и ведут на него наступление с двух сторон. Силы Красной Армии недостаточны, и падение города можно ждать через три дня. В связи с этим Областной Совет решил Романовых расстрелять, не ожидая суда над ними. Расстрел и уничтожение трупов предложено было произвести комендатуре охраны с помощью нескольких надежных рабочих-коммунистов.

На предварительном совещании в Областном Совете был намечен порядок расстрела и способ уничтожения трупов.

Решение уничтожить трупы было принято в связи с ожидаемой сдачей Екатеринбурга, чтобы не дать в руки контрреволюции возможности с “мощами” бывшего царя играть на темноте и невежестве народных масс. Последнее, как увидим, было весьма предусмотрительно. Белые после занятия Екатеринбурга много времени положили на то, чтобы отыскать “священные тела” членов царской семьи»⁹⁰⁶.

Некоторые подробности этих дней имеются в опубликованных свидетельствах интернационалиста И.П. Мейера, который указывал:

«Заседание Революционного трибунала (в Екатеринбурге. – В.Х.) состоялось в 10 часов вечера 14 июля. Сначала говорил начальник штаба Мальцев о военном положении. Не было никакого сомнения, что город нельзя было удержать больше чем десять дней. После этого поднялся Голощекин и сделал доклад о своей поездке в Москву. Он имел разговор по делу Романовых с председателем ВЦИКа товарищем Свердловым. ВЦИК не желает, чтобы царь и его семья были доставлены в Москву. Уральский Совет и местный революционный штаб должны сами решить, что с ними делать.

– Ликвидацию Романовых мы и без этого уже решили, – сказал Голощекин. – Я предлагаю, что все члены согласны с этим решением, так что голосование излишне»⁹⁰⁷.

Впрочем, современные историки ставят под сомнение его свидетельство. В документах его имя не встречается.

В рукописных воспоминаниях 1963 г. чекиста М.А. Медведева (Кудрина) уточняют отдельные эпизоды событий, предшествующих вынесению решения о расстреле Романовых:

«Вечером 16 июля нового стиля 1918 года в здании Уральской областной Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией (располагавшейся в Американской гостинице города Екатеринбурга – ныне город Свердловск) заседал в неполном составе областной Совет Урала. Когда меня – екатеринбургского чекиста – туда вызвали, я увидел в комнате знакомых мне товарищей: председателя Совета депутатов Александра Георгиевича Белобородова, председателя областного Комитета партии большевиков Георгия Сафарова, военного комиссара Екатеринбурга Филиппа Голощекина, члена Совета Петра Лазаревича Войкова, председателя областной ЧК Федора Лукоянова, моих друзей – членов коллегии Уральской областной ЧК Владимира Горина, Исая Иделевича (Ильича) Родзинского (ныне персональный пенсионер, живет в Москве) и коменданта «дома особого назначения» (дом Ипатьева) Якова Михайловича Юровского.

Когда я вошел, присутствующие решали, что делать с бывшим царем Николаем II Романовым и его семьей. Сообщение о поездке в Москву к Я.М. Свердлову делал Филипп Голощекин. Санкции Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета на расстрел семьи Романовых Голощекину получить не удалось. Свердлов советовался с В.И. Лениным, который высказывался за привоз царской семьи в Москву и открытый суд над Николаем II и его женой Александрой Федоровной, предательство которой в годы Первой мировой войны дорого обошлось России.

– Именно всероссийский суд! – доказывал Ленин Свердлову, – с публикацией в газетах. Подсчитать, какой людской и материальный урон нанес самодержец стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому ненужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в “доброго” батюшку-царя? Не только, дорогой мой Яков Михайлович! Давно ли передовой наш питерский рабочий шел в Зимнему с хоругвями? Всего каких-нибудь 13 лет назад! Вот эту-то непостижимую “расейскую” доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым…

Я.М. Свердлов пытался приводить доводы Голощекина об опасностях провоза поездом царской семьи через Россию, где то и дело вспыхивали контрреволюционные восстания в городах, о тяжелом положении на фронтах под Екатеринбургом, но Ленин стоял на своем:

– Ну и что же, что фронт отходит? Москва теперь – глубокий тыл, вот и эвакуируйте их в тыл! А мы уж тут устроим им суд на весь мир. На прощанье Свердлов сказал Голощекину:

– Так и скажи, Филипп, товарищам: ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает.

После рассказа Голощекина Сафаров спросил военкома, сколько дней, по его мнению, продержится Екатеринбург? Голощекин отвечал, что положение угрожающее – плохо вооруженные добровольческие отряды Красной Армии отступают, и дня через три, максимум через пять, Екатеринбург падет. Воцарилось тягостное молчание. Каждый понимал, что эвакуировать царскую семью из города не только что в Москву, но и просто на Север означает дать монархистам давно желанную возможность для похищения царя. Дом Ипатьева представлял до известной степени укрепленную точку: два высоких деревянных забора вокруг, система постов наружной и внутренней охраны из рабочих, пулеметы. Конечно, такой надежной охраны мы не могли бы обеспечить движущемуся автомобилю или экипажу, тем более за чертой города.

Об оставлении царя белым армиям адмирала Колчака не могло быть и речи – такая “милость” ставила под реальную угрозу существование молодой Республики Советов, окруженной кольцом вражеских армий. Враждебно настроенный к большевикам, которых он после Брестского мира считал предателями интересов России, Николай II стал бы знаменем контрреволюционных сил вне и внутри Советской Республики. Адмирал Колчак, используя вековую веру в добрые намерения царей, смог бы привлечь на свою сторону сибирское крестьянство, которое никогда не видело помещиков, не знало, что такое крепостное право, и поэтому не поддерживало Колчака, насаждавшего помещичьи законы на захваченной им (благодаря восстанию Чехословацкого корпуса) территории. Весть о “спасении” царя удесятерила бы силы озлобленного кулачества в губерниях Советской России.

У нас, чекистов, были свежи в памяти попытки тобольского духовенства во главе с епископом Гермогеном освободить царскую семью из-под ареста. Только находчивость моего друга матроса Павла Хохрякова, вовремя арестовавшего Гермогена и перевезшего Романовых в Екатеринбург под охрану большевистского Совета, спасла положение. При глубокой религиозности народа в провинции нельзя было допускать оставления врагу даже останков царской династии, из которых немедленно были бы сфабрикованы духовенством “святые чудотворные мощи” – также неплохой флаг для армий адмирала Колчака.

Но была еще одна причина, которая решила судьбу Романовых не так, как того хотел Владимир Ильич.

Относительно вольготная жизнь Романовых (особняк купца Ипатьева даже отдаленно не напоминал тюрьму) в столь тревожное время, когда враг был буквально у ворот города, вызывала понятное возмущение рабочих Екатеринбурга и окрестностей. На собраниях и митингах на заводах Верх-Исетска рабочие прямо говорили:

– Чегой-то вы, большевики, с Николаем нянчитесь? Пора кончать! А не то разнесем ваш Совет по щепочкам!

Такие настроения серьезно затрудняли формирование частей Красной Армии, да и сама угроза расправы была нешуточной – рабочие были вооружены, и слово с делом у них не расходилось. Требовали немедленного расстрела Романовых и другие партии. Еще в конце июня 1918 г. члены Екатеринбургского Совета эсер Сакович и левый эсер Хотимский (позднее – большевик, чекист, погиб в годы культа личности Сталина, посмертно реабилитирован) на заседании настаивали на скорейшей ликвидации Романовых и обвиняли большевиков в непоследовательности. Лидер же анархистов Жебенев кричал нам в Совете:

– Если вы не уничтожите Николая Кровавого, то это сделаем мы сами!

Не имея санкции ВЦИКа на расстрел, мы не могли ничего сказать в ответ, а позиция оттягивания без объяснения причин еще больше озлобляла рабочих. Дальше откладывать решение участи Романовых в военной обстановке означало еще глубже подрывать доверие народа к нашей партии. Поэтому решить наконец участь царской семьи в Екатеринбурге, Перми и Алапаевске (там жили братья царя) собралась именно большевистская часть областного Совета Урала. От нашего решения практически зависело, поведем ли мы рабочих на оборону города Екатеринбурга или поведут их анархисты и левые эсеры. Третьего пути не было»⁹⁰⁸.

Наконец, в записке Юровского – Покровского указывается: «15-го июля утром (Голощекин. – В.Х.) сказал, что завтра надо дело ликвидировать, также было сказано, что Николая мы казним и официально объявим, а что касается семьи, тут может быть объявлено, но как, когда и каким порядком, об этом пока никто не знает».

Итак, спустя 16 лет после событий, Юровский рассказывал, как все было. Отметим, что в своем выступлении он дает понять: приказ о цареубийстве был получен из Москвы. Оставляя за собой роль «героя» в организации расстрела, Юровский почему-то страхуется. Возможно, намекает на роль в этом деле Троцкого? А теперь обратимся к другим документам.

Екатеринбург. 16 июля. Из дневника Александры Федоровны.

Мать семейства отмечала, что день начался с обычного серого утра. Ее сын Алексей подхватил легкую простуду, дочь Мария читала вместе с ней книгу преподобного Амоса и преподобного Авдия. В 20 ч. сели ужинать, но внезапно мальчик «Лика Седнев» (поваренок) был вызван на встречу с дядей. Поиграв в безик, в 22.30 семья улеглась спать.

Москва. 13 ч. 27 мин. 16 июля. На имя Ленина была получена телеграмма из Копенгагена, где спрашивалось о судьбе царской семьи.

Прямо на тексте телеграммы Ленин написал: «Слухи о расстреле царя ложь. Все это выдумки капиталистической прессы». На телеграмме есть отметка об отправке: «16/7 – 16 ч.»⁹⁰⁹. Итак, до 16 ч. Ленин был в полной уверенности, что расстрела не будет.

Но тут произошло нечто неожиданное: внезапно была прервана связь между Москвой и Европой, была она потеряна и с Екатеринбургом. Кто-то или остановил телеграф, или это была авария – неизвестно.

Екатеринбург. 16 июля. К 18 ч. (московское время 16 ч.) здесь шла активная подготовка к расстрелу.

Из стенограммы выступления Юровского 1 февраля 1934 г.: «16-го утром (явная ошибка, в дневнике царицы факт дальнейший отмечен как происшедший после 20 часов; в 1920 г. Юровский, рассказывая об этом же, говорит о 6 [18] часах. – В.Х.) я отправил под предлогом свидания с приехавшим в Свердловск дядей мальчика поваренка Седнева… Приготовил 12 наганов, распределил, кто кого будет расстреливать. Тов. Филипп [Голощекин] предупредил меня, что в 12 часов ночи приедет грузовик… (под трупы. – В.Х.). Часов в 11-ть вечера я собрал снова людей, раздал наганы… Только в половине второго явился грузовик…»⁹¹⁰. Отметим, что приготовления шли, но приказа пока не было…

Екатеринбург, Петроград, Москва. Вечер 16 июля.

В этой ситуации, вероятно, не имея связи с Москвой, Екатеринбург вызвал по прямому проводу Петроград. Направленный Г.Е. Зиновьеву, члену ЦК, уральцами запрос шел окружным путем. О переговорах с уральцами Зиновьев в свою очередь известил Москву следующей телеграммой:

«[В] Москву, Кремль, Свердлову, копия Ленину.

Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: «Сообщите [в] Москву, что условленного с Филипповым (Голощекиным. – В.Х.) суда по военным обстоятельствам не терпит отлагательства, ждать не можем. Если ваше мнение противоположно, сейчас же вне всякой очереди сообщите. Голощекин, Сафаров». Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом. Зиновьев»⁹¹¹. На Петроградской телеграмме Зиновьева есть пометка: «принято 16.7.1918 г. в 21 час. 22 мин. Из Петрограда Смольного. 142, 28». Обращает внимание, что телеграмма в первую очередь направлялась куратору от Кремля «царского дела» Я.М. Свердлову, а копия В.И. Ленину. Вероятно, была такая же телеграмма вождю мировой революции, и не исключено, что на ней могла быть его резолюция. Может быть, именно по этой причине второй экземпляр документа пока не обнаружен историками, т. к. автографы Ленина изымались для специального хранения. Содержание телеграммы говорит о следующем. Зиновьев, как член ЦК, был в курсе дела: во время приезда Голощекина в Москву, в начале июля 1918 г., вопрос о вариантах: суда или, в случае сложной ситуации, немедленного расстрела Николая II, видимо, обсуждался в ЦК партии. Но последнее слово по приведению того или иного решения к исполнению по-прежнему оставалось за Москвой.