Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

7 декабря 1928 г. в немецкой газете «Ганноверише Анцайгер» появилась статья об отрубленной «царской голове», принадлежащая перу некоего пастора Курт-Руфенбургера, в которой сенсационно сообщалось:

«Всем известно, что большевики убили императора Николая II со всей его семьей 18 июля 1918 года в городе Екатеринбурге. Насколько я знаю, менее известным является тот факт, что инициаторами этого злодеяния были Троцкий и Зиновьев. В Германии по сию пору никто не знает, что большевики сделали с головой убитого Государя; об этом я имею возможность самые точные сведения».

Председатель революционного комитета Уральской области Белобородов телеграфно сообщил о расстреле Царской семьи в Москву. Телеграмма была адресована на имя Троцкого и Ленина и была получена 18 июля, и ее содержание было сообщено только большевистским комиссарам. Официальное сообщение об убийстве Царской семьи было опубликовано несколько дней спустя, когда большевики не могли более скрыть от народа эту весть, которая окольными путями стала обще известна.

Я хочу подробно и нарочно подчеркнуть то обстоятельство, что известие об убийстве Царской семьи было получено в Берлине 18 июля. Никто в Берлине этому слуху не верил. 19 июля московская радиостанция перехватила радиограмму из Берлина в Вену, в одну из самых руководящих венских газет, в которой сообщалось следующее: “Царь со всей семьей увезен своими приверженцами в надежное место”. Эта радиограмма до такой степени обеспокоила большевиков, что Троцкий потребовал от Белобородова более подробных сведений и вещественных доказательств смерти Государя. Телеграмма гласила следующее: “Желаю иметь точные сведения о том, понес ли тиран России заслуженную кару”.

В ответ на эту телеграмму был получен 26 июля запечатанный кожаный чемодан, в котором находилась голова Государя. Более серьезных вещественных доказательств прислать было невозможно. 27 июля по приказу Ленина были собраны верхи большевистской диктатуры, которым была показана «посылка» из Екатеринбурга. На этом собрании было установлено, что в кожаном чемодане в стеклянном сосуде находится голова императора Николая II, о чем был составлен протокол за подписью всех присутствующих большевиков: Ленина, Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Дзержинского, Каменева, Калинина и Петерса.

На этом собрании Каменевым был поднят вопрос о том, что делать с головой убитого императора. Большинство присутствующих было того мнения, что нужно уничтожить эту голову, только Зиновьев и Бухарин предложили сохранить ее в спирте и оставить в музее в назидание будущим поколениям. Это предложение было отвергнуто, и решено голову Государя уничтожить, дабы – по выражению Петерса – нежелательные элементы не поклонялись ей, как святыне, и не вносили бы в простые умы смуты. Исполнение этого решения было поручено Троцкому.

В ночь на 28 июля, то есть спустя 10 дней после убийства Царской семьи, должна была быть сожжена голова Государя.

О том, как происходило сожжение головы, я передаю со слов очевидца: к назначенному времени я был у ворот Кремля. Начальник караула пожелал узнать, куда я хочу идти. Я ему показываю документы и письмо к коменданту Кремля. Документы его не удовлетворяют, и он отправляет меня в сопровождении красноармейца в комендатуру. Мимо меня проезжают в автомобиле Петерс, рядом с ним сидят женщины. В комендатуре я предъявил вновь свои бумаги. Звонят Троцкому по телефону, и он ничего по сему поводу не знает. Звонят Бонч-Бруевичу, и только через полчаса я получаю разрешение идти дальше. Комендант меня сопровождает, и от него я узнаю, что сожжение головы Государя будет происходить в одном из флигелей, в котором была когда-то кухня. Проходим мимо Архангельского собора и старого монастырского здания; у входа стоит часовой, который вытягивается при виде коменданта. Еще несколько шагов, и мы подходим к маленькому флигелю, перед которым стоит несколько человек, тихо между собой разговаривающих и курящих папиросы. Покрапывает дождик, за Москвой-рекой виден пожар, мимо нас несется кремлевская пожарная команда, церковные колокола бьют в набат. Крыленко шепчет: «Тени старой России оплакивают своего бывшего властелина». Раздается гром, молния, и я вижу, как один из присутствующих крестится. Крыленко восклицает: “Черт возьми, едва я не сделался виновником этого несчастия”. Комендант открывает входную дверь флигеля, и мы попадаем в маленькое помещение, слабо освещенное горящей печью и керосиновой лампой. Теперь я имел возможность ближе рассмотреть остальных присутствующих – их было человек 20. Между ними Эйдук, Смирнов, Бухарин, Радек с сестрой и несколько других. Немного погодя появляется Петерс с Балабановой, за ним следует Коллонтай, Лацис, Дзержинский и Каменев. В маленьком помещении стало до того душно, что нечем стало дышать. Все очень нервны и возбуждены, только Коллонтай (впоследствии посол Советов в Осло и Мексике) кажется более сдержанной, подходит ближе к горящей печке и чистит свое платье. Последним появляется Троцкий. При его появлении на стол ставят 4-угольный чемодан. Троцкий здоровается с присутствующими, испытывающее смотрит на них и затем, переговорив с Дзержинским и Бухариным, приказывает открыть чемодан. Он сразу же настолько быстро окружается любопытными, что я остаюсь сзади, не могу рассмотреть, что там происходит. С одной из женщин делается дурно, и она отходит от стола. Троцкий ему поддакивает. Дзержинский в комическиэлегантной форме старается помочь Коллонтай, усаживает ее на скамью у стены. Теперь и я имею возможность рассмотреть содержимое кожаного чемодана. В нем оказался толстый стеклянный сосуд с красноватой жидкостью; в жидкости – голова императора Николая II. Мое волнение до такой степени велико, что я с трудом могу узнать знакомые черты. Но сомнений быть не может: перед нами лежит голова последнего русского Царя – доказательство страшного злодеяния, совершенного 10 дней тому назад у подножия Уральского хребта. Этот ужас испытывают и все остальные. Слышатся замечания. Бухарин и Лацис удивляются тому, что Царь так рано поседел, и действительно волосы на голове и бороде белы. Возможно, что это – последствия последних трагических минут перед мученической кончиной, жертвой которой он пал вместе со своей супругой и своими возлюбленными детьми. Возможно, что это – последствия войны, революции и долгого заточения. Троцкий требует от присутствующих расписаться в том, что они были свидетелями виденного. Таким образом, составляется второй протокол. Коллонтай исчезла, но ее место заняло еще несколько любопытных. Среди них узнаю Крестинского, Полякова и нескольких матросов. По подписании протокола все еще раз осматривают стеклянный сосуд, и видно по их лицам, что им не по себе. Бухарин, желая рассеять это тягостное настроение, пытается произнести несколько слов, освещая этот вопрос с революционной точки зрения, но быстро обрывается и замолкает. Даже хладнокровный Лацис нервно пощипывает свою белобрысую бороду и смотрит своим косым взглядом на стол. Троцкий приказывает поднести сосуд к пылающей печи. Все склоняют головы, невольно расступаясь, но это только на одно мгновение: настоящие коммунисты не могут показывать свои внутренние переживания»⁹⁴⁴.

Данная публикация немецкой газеты обращает на себя внимание абсурдностью ситуации и набором перечисленных лиц известных лидеров большевиков, многие из которых в это время не могли находиться в Москве. Однако подобные публикации вызвали новую волну сенсационных статей и изысканий. Так, например, Валерий Родиков сообщил еще о подобной тайне: «Одному своему знакомому, ставшему потом невозвращенцем, председатель ВСНХ В.В. Куйбышев за бутылкой, будучи в основательном подпитии, рассказал следующее. После смерти Ленина была создана комиссия, чтобы описать документы и бумаги, хранящиеся в его сейфе. В комиссию входил узкий круг лиц: Дзержинский, Куйбышев, Сталин… Дальше не упомнил.

Вскрыли сейф. А там был сосуд с заспиртованной головой Николая II при усах и бороде. Стали рядить-судить, что с ней делать. Вызвали арестантов из ОГПУ. Они и замуровали голову где-то в Кремлевской стене. От свидетелей избавились.

Видно, после того как Голощекин доставил ящики Свердлову, состоялось опознание царской головы. Не исключено, что оно проводилось в кабинете Ленина, а потом Ильич запер сосуд в сейф. Да так и осталась там голова до кончины вождя. В сутолоке горячих будней не до нее было. А потом ворвалась болезнь.

Ныне сняты некоторые строгие запреты. На сцене Малого театра идет пьеса “Политическое убийство”. В спектакле есть такая сцена. Вернувшийся из Москвы (это на самом деле, как мы знаем, был Голощекин) с приказом расстрелять Романовых на прямой вопрос: “Кто дал приказ?” – нехотя отвечает: “Свердлов… – И после паузы добавляет: – И Ленин”. – “Покажи бумагу!” – требует собеседник. “Ты с ума сошел? Какая бумага?!!”»⁹⁴⁵.

Отметим, что хронологические рамки событий по «уголовному делу», которым занимался следователь Н.А. Соколов, охватывали период от свершения Февральской революции, ареста и расстрела царской семьи (в т. ч. великих князей в Перми и Алапаевске), до появления самозванцев, которые объявляли себя в России и за рубежом «спасшимися чудом» Романовыми. В числе свидетелей, проходившему по этому делу, были известные государственные деятели: А.Ф. Керенский, князь Е.Г. Львов, П.Н. Милюков и др. В конце следствия Н.А. Соколов написал книгу по результатам проведенного им дела. Она широко известна в настоящее время в России под названием: «Убийство царской семьи» (Берлин, 1925; М., 1990). В этом фундаментальном труде Соколов с некоторыми оговорками приходит к выводу о том, что останки царской семьи, скорее всего, были сожжены. В эмигрантской газете «Последние новости» (Париж), в статье по следственным материалам об екатеринбургской трагедии, указывалось: «В июле 1918 г. в Сибири развивались серьезные события. Белые войска и чехословаки продвигались к Уралу, союзники готовили вооруженное вмешательство против большевиков с Дальнего Востока. Но интересы большевиков не совпадали на этот раз с немецкими, и они задержали царскую семью в Екатеринбурге. Большевики боялись, чтобы немцы не захватили царя, но так же сильно пугала их возможность освобождения его сибирской армией. Убийство устранило эту опасность. “Немцы, – пишет Соколов, – были поставлены перед следующей дилеммой: спасти царя, порвав с большевиками, или оставить его на произвол судьбы – сохранив хорошие отношения с советами. Они отлично отдавали себе отчет, что ни одна русская партия, благосклонная к немцам, не могла занять место большевиков, потому что ни одна национальная партия не признала бы Брест-Литовского договора. Немцы сделали выбор и купили союз с большевиками ценою крови царя. Вот мое глубокое убеждение, основанное на данных собранных следствием”»⁹⁴⁶.

Следует подчеркнуть, что русская эмиграция в своей массе разделяла аргументацию, приведенную белогвардейским следствием по делу убийства царской семьи. Хотя были сторонники версии спасения Романовых и, появившейся в середине 1920-х гг. самозванки Анны Андерсен, которая выдавала себя за младшую дочь Николая II великую княжну Анастасию.

Соколов Николай Алексеевич (1882–1924) – родился в г. Мокшане Пензенской губернии, окончил Пензенскую мужскую гимназию и юридический факультет Харьковского университета. До революции служил в должности судебного следователя по важнейшим делам при Пензенском губернском суде. Он не принял советскую власть и в 1918 г., переодевшись в крестьянскую одежду, нелегально перешел линию фронта и оказался в стане белогвардейцев. В начале 1919 г. в его руки было передано следствие по делу убийства царской семьи в Екатеринбурге и великих князей в Алапаевске. До самого последнего момента вел поиск тайного захоронения царской семьи, при наступлении красных эвакуировал следственные материалы сначала в Читу, затем в Харбин (Китай). Там, на случай непредвиденных обстоятельств, они были скопированы в нескольких экземплярах и с помощью французского генерала Жанена доставлены в Европу. Один из комплектов делопроизводства остался в руках белогвардейского генерала М.К. Дитерихса, который использовал их при написании своего труда: «Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале». (Ч. 1–2. Владивосток, 1922.)

Находясь в эмиграции во Франции, Н.А. Соколов продолжал следствие и собрал обширный дополнительный материал. Весь комплект документов был использован им при написании книги «Убийство царской семьи» (Берлин, 1925), которая вышла в свет на русском языке уже после неожиданной и во многом таинственной его смерти. В ноябре 1924 г. он был похоронен на кладбище местечка Сальбри (недалеко от Парижа), где его друзья поставили на могиле крест с надписью: «Правда Твоя – Правда вовеки». После него осталась вдова и двое маленьких детей.

Позднее помощник Н.А. Соколова по следствию капитан Павел Петрович Булыгин выступил на страницах периодической печати со статьей «Роль Ленина в Екатеринбургской трагедии. (По личным воспоминаниям участника расследования Н.А. Соколова)», в которой указывал:

«…Ленин отправил Голощекина для организации екатеринбургского преступления.

Двое других: Войков и Сафаров были похожи на него, – Ленин знал, кого посылал. Ленин – безусловно, главная и центральная фигура совершенного в Екатеринбурге злодеяния. Как бы ни паясничал Свердлов перед германским послом в Москве графом Мирбахом, говоря о власти на местах и о невозможности для неокрепшей еще Москвы сладить с вышедшим из повиновения Екатеринбургом, как ни старались они свалить вину на эсеров, разыграв для этого комедию суда над «цареубийцами», следствие вскрыло истинную сущность обстановки: в одной из захваченных белыми лент прямого провода Екатеринбурга с Москвой, брошенных неосмотрительно большевиками в спешно очищаемом ими Екатеринбурга, говорится:

– Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации. Другая телеграмма Свердлову:

– Сообщи решение ЦИКа и можем ли мы оповестить население известным вам текстом. Ответ Свердлова:

– В заседание президиума ЦИКа от 18 постановлено признать решение уральского областного совдепа правильным. Можете публиковать свой текст. У нас вчера во всех газетах было помещено соответствующее сообщение. Передано точный текст нашей публикация: “Расстрел Николая Кровавого”…

Этот разговор Свердлова с Голощекиным вскрывает истину: Екатеринбург не мог говорить об убийстве царской семьи без разрешения Москвы. Москве заранее был известен текст, которым Екатеринбург об этом убийстве объявит. Москва знала о готовящемся убийстве. Москва разрешила убить.

Ленин не мог не быть в курсе готовящегося в Екатеринбурге дела. Вспомним, как уверенно просто принял он сообщение о случившемся: 17 июля в Кремле, на заседании Совета народных комиссаров, наркомздрав д-р Семашко делал доклад; в середине доклада в зал заседания вошел Свердлов, сел в кресло позади Ленина и что-то сказал ему на ухо. Ленин поднялся, остановил говорившего Семашко и объявил:

– Товарищи, председатель ВЦИКа только что сообщил мне, что в Екатеринбурге по приговору уральского областного совдепа, расстрелян бывший царь…

Наступило молчание. Ленин предложил д-ру Семашко продолжать прерванный доклад. Больше ничего.

Тот, кто знает приемы политической работы Ленина, его исключительное уменье устраивать дела, прикрываясь безответственными массами… Интересы многих сошлись в Ипатьевском доме. Это понял Ленин и подтолкнул, кого надо.

Ленин есть основная фигура в екатеринбургской трагедии»⁹⁴⁷.

Судьба архива Н.А. Соколова оказалась сложной. Основной архив был передан его вдовой князю Николаю Владимировичу Орлову (1895–1960), который оказывал материальную помощь следствию в эмиграции. Позднее эти уникальные документы, в том числе подлинные и в единственном экземпляре, были проданы на аукционе «Сотби». Их приобрел князь Лихтенштейнский Ханс Адам II. Другие комплекты копий архива Н.А. Соколова оказались в различных архивохранилищах и библиотеках нескольких стран мира; отдельные тома оказались и в России.

Некоторые из монархистов позднее обвиняли следователя Н.А. Соколова в необъективности, т. к. он в своей книге и при ведении следствия позволял себе игнорировать версии о спасении Романовых. Он подвергался критике за антинемецкие позиции, за то, что обвинял немцев в пособничестве большевикам, а также критиковался за многие другие грехи, вплоть до «сионистского заговора». Правда, эта критика была в меньшей степени, чем подверглась ей подобная книга английского журналиста Р. Вильтона: «Последние дни Романовых» (Лондон, 1920; Берлин, 1923).

Несмотря на перечисленные недостатки, труд следователя Н.А. Соколова является наиболее существенным вкладом в раскрытии тайны убийства царской семьи и великих князей на Урале.

Большевики в 1918 г. не ограничились убийством только царской семьи. Они продолжали свое кровавое и тайное дело в Алапаевске, где были уничтожены ряд членов императорской фамилии и их приближенных, в том числе родная сестра царицы, великая княгиня Елизавета Федоровна. Это преступление было совершенно по аналогичному сценарию убийства Михаила Романова в Перми и царской семьи в Екатеринбурге. Позднее в январе 1919 г. большевики, откинув все правила морали и приличия, открыто расстреляли четверых великих князей во дворе Петропавловской крепости, преподнеся это как акт возмездия «мировой буржуазии» за репрессии к революционерам, убийство Розы Люксембург и Карла Либкнехта в Германии.

Глава XI
Путь на эшафот: Алапаевск

Весной 1918 г. Романовых, высланных из Петрограда, постоянно «передислоцировали» по Уралу. Документы фиксируют их передвижение, которое проходило под тщательным контролем властей Екатеринбурга, в свою очередь контролируемых из Петрограда, а затем и Москвы. Предоставим слово документам.

На Вятский 2-й общий губернский съезд Советов отправляется с Урала А.Г. Белобородов. Он выступает на съезде, в результате чего 19 апреля здесь принимается резолюция «О выселении находящихся в г. Вятке представителей дома Романовых». В резолюции съезда указывалось: «Считаясь со слаборазвитым революционным движением в городе Вятке, общегубернский съезд Советов, во избежание всякого рода контрреволюционных эксцессов, постановляет: выслать бывших великих князей, живущих в г. Вятке, из пределов губернии в недельный срок. Место высылки определяется по соглашению с Областным Советом – Пермь или Екатеринбург. Резолюция принята большинством, против 1 и двух воздержавшихся».

27 апреля в Екатеринбург пришла телеграмма Вятского губисполкома с извещением о высылке великих князей:

«[По] постановлению губернского съезда выселяются [в] Екатеринбург бывшие князья Романовы [в] числе шести человек прислуги три человека. № 64. Председател[ь] губис[пол]кома Чирков»⁹⁴⁸.

Таким образом, после месячного пребывания в Вятке великие князья на короткий период оказались в Екатеринбурге. Сюда же была выслана родная сестра императрицы великая княгиня Елизавета Федоровна.

В этот период в местных газетах были помещены лаконичные сообщения о высылке великой княгини Елизаветы Федоровны. Так, пермские «Известия» от 14 мая 1918 г. дали следующую информацию: «На днях… выслана бывшая великая княгиня Елизавета Федоровна, проживающая в Марфо-Мариинском монастыре в качестве настоятельницы. Мотивы высылки те же, по которым в свое время были высланы из Петрограда бывшие великие князья. Пребывание в столице членов семьи Романовых признано недопустимым»⁹⁴⁹.

Марфо-Мариинская община была основана великой княгиней Елизаветой Федоровной, вдовой московского генералгубернатора, великого князя Сергея Александровича, убитого 4 февраля 1905 г. эсером Иваном Каляевым. Воспитанная в религиозном духе, она просила не наказывать убийцу мужа и по окончании траура решила посвятить всю свою жизнь служению Богу и обездоленным.

До гибели супруга о Елизавете Федоровне ходили самые общие сведения: немка по национальности, выйдя замуж за члена русской императорской фамилии, приняла православие. В то время говорили, что в Европе есть две красавицы, и обе Елизаветы: Елизавета Австрийская, супруга императора Франца-Иосифа, и Елизавета Федоровна. В 1888 г. Елизавета Федоровна с супругом совершила поездку в Иерусалим, где присутствовала на освящении храма во имя Равноапостольной Марии Магдалины. Елизавета Федоровна произнесла тогда слова, которым суждено было исполниться: «Как я хотела бы быть похороненной здесь!»⁹⁵⁰. В годы Русско-японской войны она открыла в Кремле мастерские, чтобы помогать увечным воинам… После покушения и гибели мужа от бомбы террориста, она несколько лет носила траур, пока не облеклась в монашеское одеяние.

Готовиться в монашество великая княгиня Елизавета Федоровна начала с того, что собрала все принадлежавшие ей личные драгоценности, включая обручальное кольцо, и поступила с ними таким образом: полученное как подарки от российских родственников передала в казну, вторую часть посчитала нужным раздать близким, третью же долю продала. Ей требовались деньги, так как она присмотрела в Москве усадьбу с четырьмя домами и большим садом, где задумала обосновать обитель. И не просто монашескую.

Денег, вырученных от продажи драгоценностей, не хватало, и Елизавета Федоровна решила расстаться с тем, чем еще владела, – картинами знаменитых художников. Зато поставленной цели своей достигла: в начале апреля 1910 г. 17 монахинь во главе с великой княгиней поселились в обители, названной Марфо-Мариинской в честь святых Марфы и Марии.

– Я оставляю блестящий мир, где я занимала блестящее положение, – сказала в то время Елизавета Федоровна своим сподвижницам, – но вместе с вами вхожу в более великий мир – мир бедных и страдающих…

День здесь начинался в шесть часов – забот хватало всем. Сестры обители прошли курс основ медицины. При обители функционировали больница на 22 кровати, амбулатория и аптека для бедных с бесплатной выдачей лекарств, воскресная школа для девушек и женщин, библиотека, столовая для бедных и ряд других благотворительных учреждений. Действовал и приют для 19 девочек, преимущественно взятых с печально известного Хитрова рынка.

5 мая 1916 г. Московская городская дума отметила 25летие пребывания в Москве великой княгини Елизаветы Федоровны. Бывший генерал-губернатор Москвы В.Ф. Джунковский вспоминал: «Действительно, помощь раненым в Москве поставлена необыкновенно широко. Забывшим совершенно личную жизнь, ушедшая от мира вел. кн. Елизавета Федоровна была душой все добрых дел в Москве…»⁹⁵¹. Напряженная работа Елизаветы Федоровны, полное отречение от мирских благ и всепоглощающая забота о раненых, больных и страждущих, ответственность за судьбы подопечных принесли ей признательность многих простых людей. И не случайно, когда в сентябре 1917 г. Временное правительство закрыло все общественные организации, которым покровительствовали члены императорской фамилии, Мариинскую обитель оно не тронуло.

После Октябрьского переворота дальнейшая участь общины стала неопределенной. В воздухе витали слухи о ликвидации ее, как гнезда «мракобесия и контрреволюции». Несомненно, наибольшая опасность грозила настоятельнице Марфо-Мариинской обители великой княгине Елизавете Федоровне. Высокопоставленный немецкий дипломат предложил ей уехать в Германию или вообще за границу. К удивлению многих, Елизавета Федоровна отказалась покинуть Россию, добавив: у нее нет никакого желания не только обсуждать с ним сложившуюся ситуацию, но и видеться с представителем враждебной державы…

В самом конце 1917 г., когда в Марфо-Мариинской общине было уже около 100 квалифицированных сестер милосердия, ее пытались закрыть. Однако благодаря заступничеству супруги В.И. Ленина Н.К. Крупской община продолжала существовать еще свыше 10 лет до ее окончательной ликвидации. Однако многие ее обитатели были вынуждены покинуть эти гостеприимные стены гораздо раньше и не по своей воле.

Символично, что 17 февраля 1918 г. Петроградским комитетом партии левых социалистов-революционеров (интернационалистов) была выпущена листовка, начинавшаяся словами: «Товарищи! В памятный день 4 февраля тринадцать лет тому назад бомбой социалиста-революционера Ивана Платоновича Каляева был убит в Москве царский опричник из шайки Романовых…»⁹⁵². Так был отмечен своеобразный «юбилей» убийства супруга великой княгини Елизаветы Федоровны – великого князя Сергея Александровича. Тень смертельной угрозы нависла над жизнью представителей императорской фамилии.

22 апреля (5 мая) 1918 г. православный народ отмечал Пасху. На третий день святой Пасхи 24 апреля (7 мая), когда праздновался день Иверской иконы Божией Матери, Патриарх Тихон посетил Марфо-Мариинскую обитель милосердия (Москва, ул. Большая Ордынка, д. 34-а) и отслужил молебен.

Через полчаса после отъезда Патриарха Тихона настоятельница обители, великая княгиня Елизавета Федоровна по распоряжению Ф.Э. Дзержинского была арестована чекистами и латышскими стрелками. Узнав об этом, Патриарх Тихон попытался добиться ее освобождения, но тщетно: великая княгиня Елизавета Федоровна (в сопровождении келейницы Варвары Яковлевой и сестры обители Екатерины Янышевой) была отправлена в ссылку на Урал.

Вскоре после этого, 9 мая 1918 г., появилась заметка в газете «Новый вечерний час» (г. Петроград) об аресте великой княгини Елизаветы Федоровны, где сообщалось: «В Москве арестована последняя, бывшая еще на свободе, представительница бывшего царствующего дома вдова Сергея Александровича, Елизавета Федоровна. После убийства Сергея Александровича Елизавета Федоровна постриглась в монахини и совершенно отстранилась от политики. Ни Временное правительство, ни Совет Народных Комиссаров не прибегли до сих пор к аресту Елизаветы Федоровны, несмотря на ее близкое родство с бывшей императрицей. Мы не знаем, чем вызвана ее высылка в Екатеринбург. Трудно думать, чтобы Елизавета Федоровна могла представлять опасность для Советской власти, и ее арест и высылка могут рассматриваться скорее как… гордый жест по адресу императора Вильгельма, брат которого женат на родной сестре Елизаветы Федоровны»⁹⁵³.

Газета «Известия Пермского окружного исполкома Совета рабочих, крестьянских и армейских депутатов» от 14 мая 1918 г. поместила заметку:

«Высылка бывшей княгини.

Москва, 10 мая (ПТА). На днях из Петрограда выслана бывшая великая княгиня Елизавета Федоровна, проживающая в Марфо-Мариинском монастыре в качестве настоятельницы. Мотивы высылки те же, по которым в свое время были высланы из Петрограда бывшие великие князья. Пребывание в столице членов семьи Романовых признано недопустимым»⁹⁵⁴.

Из Москвы чекисты привезли Елизавету Федоровну сначала в Пермь, а затем в Екатеринбург. По сведениям игумена Серафима (Кузнецов): «В Перми великая княгиня с сестрами были помещены в Успенском женском монастыре, многие насельницы которого наверняка помнили посещение ею их обители летом 1914 года. Во всяком случае, пермские монахини делали все возможное, чтобы облегчить положение заточниц. Большим утешением для великой княгини было ежедневное посещение монастырских богослужений. Пребывание великой княгини Елизаветы Федоровны в Перми не было длительным. На пути в Алапаевск была кратковременная остановка в Екатеринбурге, где одной из сестер удалось близко подойти к Ипатьевскому дому и через щель в заборе увидеть даже самого Государя»⁹⁵⁵.

Во всяком случае, среди архивных документов сохранилась почтовая открытка цесаревны Марии Николаевны, адресованной из Екатеринбурга великой княгине Елизавете Федоровне в Пермь от 17 мая 1918 г.:

«Воистину Воскресе!

Трижды тебя, дорогую, целуем. Спасибо большое за яйца, шоколад и кофе. Мама с удовольствием выпила первую чашку кофе, очень вкусный. Ей это очень хорошо от головных болей, у нас как раз не было взято с собой. Узнали из газет, что тебя выслали из твоей обители, очень грустили за тебя. Странно, что мы оказались в одной губернии с тобой и моими крестными. Надеемся, что ты можешь провести лето где-нибудь за городом, в Верхотурье или в каком-нибудь монастыре. Очень грустили без церкви. Мой адрес: Екатеринбург. Областной Исполнительный Комитет. Председателю для передачи мне. Храни тебя Бог. Любящая тебя Крестница»⁹⁵⁶.

К сожалению, судя по всему, эта открытка была задержана Уральским облисполкомом или ЧК, т. к. почтовые марки на ней не были погашены почтовым штемпелем.

Днем раньше, т. е. 3(16) мая, император Николай II в своем дневнике записал такую фразу: «Днем получили от Эллы из Перми кофе, пасхальные яйца и шоколад»⁹⁵⁷.

Из «спецхранов Лубянки» в ГА РФ были переданы на хранение ряд документов, которые проливают некоторый свет на эти события. В официальном письме ВЧК от 7 мая 1918 г. в Екатеринбургский Совдеп сообщалось: «При сем препровождается в распоряжение Совдепа Романова Елизавета Федоровна». На этом документе уральские власти сделали пометку: «11 мая доставлены в Екатеринбург: 1) Елизавета Федоровна Романова – настоятельница Марфо-Мариинской обители в Москве. 2) Сестра обители – Варвара Алексеевна Яковлева. 3) Екатерина Петровна Яношева». Все они были помещены в номер гостиницы Атаманова. В этот же день, 11 мая 1918 г., председатель Уральского областного Совета А.Г. Белобородов телеграфировал в ВЧК: «Бывшая великая княгиня Елизавета Федоровна Романова принята нами от Вашего представителя Соловьева для водворения на жительство в Екатеринбург»⁹⁵⁸.

Шла планомерная акция сосредоточения представителей династии Романовых на Урале. Для расправы над ними для лидеров большевиков необходимо было найти лишь подходящий «повод» или «предлог».

Но как увидим ниже, Екатеринбург счел нужным отправить ее в г. Алапаевск, как, впрочем, и князей Романовых. Алапаевск – небольшой провинциальный город, основанный в 1704 г., был соединен с Екатеринбургом и Нижним Тагилом железной дорогой. Перед Первой мировой войной в нем проживало около 10 тысяч человек.

Великий князь Сергей Михайлович вместе со своим слугой Ф.С. Ремезом поселился в одной из комнат квартиры В.П. Аничкова в Екатеринбурге. По вечерам великий князь играл с хозяином и его знакомыми в преферанс и вел беседы на различные животрепещущие темы. По свидетельству того же Аничкова, великий князь: «Сергей Михайлович искренне советовал русской интеллигенции работать с большевиками, чтобы растворить их, невежд, в интеллигентном труде. Так он рассчитывал найти линию примирения, считая, что в методе управления большевиков много общего со старым режимом.