Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

Почему екатеринбуржцы, вынесшие решение о необходимости казни царской семьи еще в начале июля, отодвигали ее до опасной ситуации прифронтового города, находящегося на осадном положении? Нам ответ кажется ясным. Во-первых, ждали санкции на проведение акции казни из центра, т. к. за бывшего царя они «отвечали головой». Во-вторых, что с обострением ситуации на фронте вопрос об участи Николая II становился однозначным.

Итак, нужен был приказ, и он был получен поздно ночью 16 июля. В подлиннике, так называемой «записки» Я.М. Юровского, излагающей ход дальнейших событий, написанной рукой историка М.Н. Покровского (хранится в бывшем ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС, ныне РГАСПИ) со слов коменданта Ипатьевского дома, информация о приказе звучит так:

«16. VII была получена телефонограмма из Перми (подчеркнуто мною. – В.Х.) на условном языке, содержащем приказ об истреблении Романовых». Текст не случайно подчеркнут нами, ранее цитировавшиеся разными авторами копии «записки» говорят о «телеграмме», но послать ее было нельзя: телеграфная связь была кое-где нарушена, но не везде. Кружным путем: Екатеринбург – Петроград, Петроград – Москва, Москва – Пермь и, наконец Пермь – Екатеринбург Голощекин, где телеграфом, где по телефону получил долгожданную санкцию: можно стрелять.

Возможен и другой вариант. Известно, что любые важные вопросы о судьбе династии Романовых обычно уральцами согласовывались одновременно с несколькими инстанциями в столицах. В этом перечне корреспондентов в первую очередь стоит Кремль: в лице Свердлова и Ленина (или их секретарей), затем ВЧК и Петроградская ЧК (Дзержинский и Урицкий), Петроградская коммуна в лице члена ЦК Зиновьева, извещали и Троцкого (документы последнего тщательно изымались позднее). В связи с такой практикой согласования важных вопросов и коллективной круговой порукой большевиков не все документы, касающиеся решения судьбы представителей династии Романовых, удалось своевременно и надежно спрятать в «спецхран» или уничтожить. Возможно, телеграмма Зиновьева одна из этого ряда, которая случайно затерялась в общей переписке Совнаркома и благодаря этому сохранилась. Встает вопрос: где подлинник или копия текста телеграммы (телефонограммы) уральцев, которую процитировал Г.Е. Зиновьев? Все это информация для размышления и дальнейшего поиска.

Возникает еще масса вопросов и размышлений. Известно, что Юровский получил распоряжение от Голощекина готовиться к расстрелу около 18 ч. Значит ли это, что Голощекин уже имел приказ «на условном языке», который должен по логике находиться у него. В записке Юровского много противоречий и путанного. Если имели приказ, то почему так долго тянули с расстрелом, томясь ожиданием?! Очевидно, что эта телеграмма или телефонограмма пришла после предварительного приказа Голощекина для Юровского и требовалось подтверждение ею этого приказа. Может быть, полученный приказ «на условном языке» требовал подтверждения еще раз обратной связью, а на это нужно было дополнительное время?

Важно отметить, что имеются документально зафиксированные в 1964 г. мнения бывших екатеринбургских чекистов Г.П. Никулина и И.И. Родзинского. В частности, Григорий Петрович Никулин говорил в беседе на Радиокомитете и с членом ЦК КПСС А.Н. Яковлевым, следующее:

«Часто возникает вопрос: “Известно ли было, ну скажем, Владимиру Ильичу Ленину, Якову Михайловичу Свердлову или другим руководящим нашим центральным работникам предварительно о расстреле царской семьи?” Ну, мне трудно сказать, было ли им предварительно известно, но я думаю, что поскольку Белобородов, то есть Голощекин два раза ездил в Москву для переговоров о судьбе Романовых, то отсюда, конечно, следует сделать вывод, что об этом именно шел разговор»⁹¹².

Вот другое свидетельство Исая Ильича Родзинского:

«– Исай Ильич, вы, может быть, слышали о том, что разговаривал ли Юровский потом с Лениным. Писал ли он ему какую-нибудь докладную записку?

– Насчет Юровского так было дело. После расстрела коменданта Дома особого назначения вызвали в Москву. Это я знаю. Сейчас я не могу сказать по вызову ли Ленина он поехал, или по вызову Дзержинского. Но это, собственно, неважно. Факт тот, что с докладом вызвали. И после этого я его видел только в 36-м году.

После этого Юровского я не видел. Заходил я к нему. Он уже сердечник был. Он тут через год уже умер. Хотел я с ним поговорить об этом, но в Москве я был тогда наездом. Работал на Кавказе секретарем обкома партии и не успел поговорить. Но я не сомневаюсь, что когда он был в Москве, он здесь остался в Москве, потом был членом президиума ВЧК. После этого здесь ясно совершенно, что дело устным докладом, конечно, не ограничилось. Где-то должен быть документ за его подписью, с его изложением всех обстоятельств, иначе быть не могло.

Я не представляю себе, чтобы от него не потребовали, где все это, я не знаю»⁹¹³.

Теперь посмотрим, как развивались события дальше (попрежнему учитывая разницу во времени в 2 ч. между Москвой и Екатеринбургом).

Получив телеграмму Г.Е. Зиновьева, Москва в промежутке между 21.22 до 23.22 (время московское) решала вопрос о санкции на расстрел Романовых, после чего и послали телеграмму в Пермь «на условном языке». Возможно, сигнал на условном языке был похож на широко известную всем условную фразу мятежных франкистов: «Над всей Испанией безоблачное небо». К сожалению, содержания условного сигнала: слова или фразы, мы не знаем. Хотя в архивном фонде Совнаркома хранится масса шифрованных телеграмм, с которыми никто серьезно не работал. Ясно, что послание шло через Пермь, т. к. через нее шла связь из Москвы. Напомним, что раньше этот город был губернским центром, в нем расположился и штаб по борьбе с мятежным чехословацким корпусом. Во всяком случае, в так называемой «записке» Юровского-Покровского, в разных известных нам вариантах значится: «16/VII была получена телеграмма (или в рукописном варианте телефонограмма. – В.Х.) из Перми на условном языке, содержащая приказ об истреблении Романовых»⁹¹⁴. В Екатеринбурге это соответствовало промежутку между 23.22 и 1.22 ночи (по местному времени). Поэтому, судя по его записке, Юровский напрасно ждал автомобиль к полуночи (24.00) в Ипатьевском доме, т. к. гнать его распоряжения не было, ибо не было еще московского приказа. И только после того, как он был получен, автомобиль, по свидетельству Юровского, «в половине второго» пришел к дому Ипатьева. По нашему мнению, именно по этой же причине только на следующие сутки были убиты члены императорской фамилии в Алапаевске, т. к. там санкция на уничтожение великих князей была получена еще позднее, и палачи не успели выполнить приказ в ночь с 16 на 17 июля.

Отметим, что тех, кто хотел бы уточнить, куда делись еще 8 мин., могут провести следственный эксперимент: от Екатеринбургского ЧК, размещавшегося в «Американской гостинице», до дома Ипатьева – езды на автомобиле считаные минуты.

Итак, до 16 ч. 16 июля 1918 г. Ленин не хотел отдавать приказ о расстреле. Остановив телеграф, Свердлов, который с самого начала вел все дело, скорее всего, убедил Ленина дать санкцию на расстрел всех Романовых. При этом он вывел вождя из игры, как прямого участника событий, фактом оставления «автографа» для датской газеты, намеренно запутав тем самым все дело.

Как мы увидим дальше, Свердлов попытался обезопасить и себя (как человека вместе с Лениным давшего санкцию на расстрел), «подставив» в ходе дальнейших событий вместо себя Уралсовет. Здесь, наконец, читатель вправе спросить: почему авторы, цитируя «записку» Юровского (в изложении Покровского), пользуются (по их убеждению) фальсификацией? Ответ прост. Нет ни одной «записки» (пока не обнаружено), подписанной им датой 1920 г. Более же поздние его «мемуары» (хранящиеся в «президентском архиве») подписаны в 1922 г.

К этому времени он имел не только «свои» чекистские материалы, но и книгу М.К. Дитерихса и др., основанные на материалах следствия Н.А. Соколова. Поэтому действовать (но не афишировать свои поступки) он мог, как ему хотелось. Несомненно, его «мемуары» – образец дезинформации. Именно она давала на далекое будущее простор и для следующих поколений фальсификаторов. Поэтому только как пример явной дезинформации мы и приводим «записку» в данной работе.

Здесь я открою небольшой секрет относительно содержания предыдущего абзаца. В этом вопросе у меня было другое мнение. Я был удивлен некоторыми не совсем «полунейтральными фразами», которые Ю.А. Буранов внес в самый последний момент в гранки нашей совместной книги без согласования со мной. Я бы не стал так однозначно называть этот документ (совместную записку Юровского – Покровского) «примером явной дезинформации», о чем неоднократно говорил раньше. Своего мнения я не менял, что можно видеть по моим опубликованным ранее трудам. Ю.А. Буранов со временем от сомнения в достоверности документа Юровского перешел на точку зрения его резкого отрицания, как плода фальсификации большевиков. Этому вопросу придется уделить еще внимание, помимо того, что я изложил выше, тем более что трактовка данного документа в наших персональных статьях и выступлениях с Ю.А. Бурановым различается.

Прежде всего отмечу, что существует несколько экземпляров «записки» Юровского. Перечислю их. В составе ГА РФ хранится в одном из дел два машинописных экземпляра документа: один правленный от руки, другой почти без исправлений. Известен еще один наиболее полный по содержанию рукописный экземпляр, написанный рукой М.Н. Покровского, хранящийся в РГАСПИ. Различаются они главным образом лишь в разночтении упоминаний: телеграмма и телефонограмма. Известны машинописные копии записок, снятые сыном Я.М. Юровского, контр-адмиралом А.Я. Юровским. Одна из копий записки хранится в бывшем Свердловском партийном архиве. Наиболее известен машинописный экземпляр со вставками уточнений от руки чекиста Я.М. Юровского и историка М.Н. Покровского, который хранится в ГА РФ, в составе так называемого «наблюдательного дела ВЦИК за Романовыми». В конце этого документа имеется рукописная приписка с обозначением места тайного захоронения царской семьи, другой экземпляр копии в этом деле не имеет приписки нахождения останков. Этой приписки нет в других известных экземплярах записки. Обращает на себя внимание, что в архивном деле ГА РФ наряду с запиской Юровского подшиты подметные письма офицера и другие документы по царской семье. Все документы дела по хронологии не выходят за границы даты 1920 г. Дело сформировано именно в то время, что подтверждают также старые описи документов, как архивного фонда ВЦИК (ф. 1235), где оно раньше значилось, так и личного фонда императора Николая II (ф. 601), к которому было присоединено данное дело после снятия с него грифа секретности. Дело хранилось на «спецхране», что гарантировало не разглашение его содержания. В советское время для ознакомления с этим документом нужно было располагать специальным разрешением от соответствующих органов. Некоторые историки выражали мнение, что этот документ является отчетом о проведении секретной операции по расстрелу царской семьи в 1918 г. Однако в тексте «записки» имеются отсылки на белогвардейские материалы следствия, в том числе на эмигрантские публикации. Значит, документ можно условно датировать не ранее 1919–1920 гг. К тому же в данной «записке» имеются некоторые неточности в изложении событий и отдельных фактов, которые были уже исправлены Юровским в рукописных воспоминаниях 1922 г. или в записи беседы с представителями общества старых большевиков. Это однозначно означает, что «записка» не могла появиться позже перечисленных документов. Отдельные допущенные ошибки в «записке» относительно, как, например, общего количества расстрелянных узников Ипатьевского дома или искажение некоторых их фамилий, то это, по моему мнению, вовсе не означает, что данный документ «пример явной дезинформации». Нельзя отрицать, что чекист Я.М. Юровский был последним комендантом Ипатьевского дома и непосредственным организатором и участником расстрела царской семьи. Скорее изложение Юровским событий (от имени коменданта) и ряд допущенных явных ошибок, это проявление изъянов человеческой памяти, чем намеренная дезинформация. Хотя можно заметить, что некоторые факты «записки» явно носят следы умышленного умолчания важных подробностей, а иногда искажение последовательности событий. Об этом будет упомянуто мной при описании событий, связанных с расстрелом царской семьи и попытками сокрытия чекистами следов преступления. Стоит подчеркнуть, что в последнее время документ специально был изучен на предмет почерковедческой экспертизы криминалистами. Имеется официальное заключение, что рукописные вставки в машинописных экземплярах «записки», хранящиеся в ГА РФ, принадлежат Я.М. Юровскому и М.Н. Покровскому. Можно предположить с достаточной достоверностью, что данный документ составлен на базе сведений чекиста Юровского с записью или редакцией историка Покровского. Рукописный экземпляр «записки», хранящийся в РГАСПИ, написан рукой М.Н. Покровского.

Но вернемся к дальнейшим событиям ночи 17 июля.

Расстрел

Предоставим слово вновь историку М.Н. Покровскому, к которому с 1918 г. стекалась вся информация, дневники Романовых, переписка и т. д.

«Когда приехал автомобиль, – писал он со слов Юровского, – все спали. Разбудили Боткина, а он всю семью. Объяснение было дано такое: “Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа в нижний”. Одевались ¹/₂ часа. Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой (чтоб избежать рикошетов), из нее была вынесена вся мебель. Команда была наготове в соседней комнате. Романовы ни о чем не догадывались. Ком[ендант] отправился за ними лично один и свел их по лестнице в нижнюю комнату. Николай нес на руках Алексея, остальные несли с собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, Александра Федоровна спросила: “Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?” Ком[ендант] велел внести два стула. Николай посадил на один Алексея, на другой села Александра Федоровна. Остальным ком[ендант] велел встать в ряд. Когда стали – позвал команду. Когда вошла команда, ком[ендант] сказал Романовым, что ввиду того, что их родственники в Европе продолжают наступление на Советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к ком[енданту] с вопросом: “Что? Что?” Ком[ендант] наскоро повторил и приказал команде готовиться. Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтоб избежать большого количества крови и покончить скорее. Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд. Затем началась стрельба, продолжавшаяся две-три минуты. Николай был убит самим ком[ендант]ом наповал. Затем сразу же умерла Александра Федоровна и люди Романовых (всего было расстреляно 12 человек) (на самом деле было расстреляно 11 человек, т. к. 14-летний поваренок Леонид Седнев был отделен от царской семьи. – В.Х): Николай, Александра Федоровна, 4 дочери – Татьяна, Ольга, Мария и Анастасия, д-р Боткин, лакей Трупп, повар Тихомиров (правильно, повар И.М. Харитонов. – В.Х.), еще повар (ошибка; имеется в виду поваренок Леонид Седнев, которого спасли от расстрела. – В.Х.) и фрейлина, фамилию которой ком[ендант] забыл (это была А.С. Демидова, комнатная девушка царицы. – В.Х.).

Алексей, три его сестры, фрейлина и Боткин были еще живы. Их пришлось пристреливать. Это удивило ком[ендан]та, т. к. целили прямо в сердце. Удивительно было и то, что пули от наганов отскакивали от чего-то рикошетом и как град прыгали по комнате. Когда одну из девиц пытались доколоть штыком, то штык не мог пробить корсаж. Благодаря этому вся процедура, считая проверку (щупанье пульса и т. д.), взяла минут двадцать. Потом стали выносить трупы и укладывать в автомобиль, выстланный сукном, чтоб не протекла кровь. Тут начались кражи: пришлось поставить трех надежных товарищей для охраны трупов, пока продолжалась переноска (трупы выносили по одному). Под угрозой расстрела все похищенное было возвращено (золотые часы, портсигар с бриллиантами и т. п.)»⁹¹⁵. Уложив трупы в автомобиль, Юровский погнал его в сторону деревни Коптяки.

Стоит обратить внимание, что многие детали расстрела подтверждаются воспоминаниями палачей и охранников царской семьи, а также свидетельскими показаниями, которые были собраны белогвардейским следствием по делу убийства Романовых. Часто это независимые друг от друга исторические документальные источники, что в какой-то степени подтверждают данные «записки» Юровского. Правда, среди этих исторических документов имеются свидетельства тенденциозного характера, когда некоторые из палачей пытались доказать, что именно его был первым выстрел в царя.

Приведем рассказ комиссара П.Л. Войкова в пересказе дипломата Г.З. Беседовского о расстреле царской семьи:

«Царское семейство сошло вниз в 2 часа 45 минут (Войков смотрел на свои часы). Юровский, Войков, председатель Екатеринбургской Чека и латыши из Чека расположились у дверей. Члены царской семьи имели спокойный вид. Они, видимо, уже привыкли к подобного рода ночным тревогам и частым перемещениям. Часть из них сидела на стульях, подложив под сиденья подушки, часть же стояла. Бывший царь прошел несколько вперед по направлению к Юровскому, которого он считал начальником всех собравшихся, и, обращаясь к нему, спокойно сказал: “Вот мы и собрались, теперь что же будем делать?” В этот момент Войков сделал шаг вперед и хотел прочитать постановление Уральского областного Совета, но Юровский, опередив его, подошел совсем близко к царю и сказал: “Николай Александрович, по постановлению Уральского областного комитета вы будете расстреляны вместе с вашей семьей”. Эта фраза явилась настолько неожиданной для царя, что он совершенно машинально сказал “что?” и, хлопнув каблуками, повернулся в сторону семьи, протянув к ним руки. В эту же минуту Юровский выстрелил в него почти в упор несколько раз, и он сразу же упал. Почти одновременно начали стрелять все остальные, и расстреливаемые падали один за другим, за исключением горничной и дочерей царя. Дочери продолжали стоять, наполняя комнату ужасными воплями предсмертного отчаяния, причем пули отскакивали от них. Юровский, Войков и часть латышей подбежали к ним поближе и стали расстреливать в упор, в голову. Как оказалось впоследствии, пули отскакивали от дочерей бывшего царя по той причине, что в лифчиках у них были зашиты бриллианты, не пропускающие пуль.

Когда все стихло, Юровский, Войков и двое латышей осмотрели расстрелянных, выпустив в некоторых из них еще по несколько пуль или протыкая штыками двух принесенных из комендантской комнаты винтовок. Войков рассказал мне, что это была ужасная картина. Трупы лежали на полу в кошмарных позах, с обезображенными от ужаса и крови лицами. Пол сделался совершенно скользкий, как на бойне. В воздухе появился какой-то странный запах. Юровский этим, однако, не смущался. Может быть, вследствие своей фельдшерской специальности и привычки к крови. Он хладнокровно осматривал трупы и снимал с них все драгоценности. Войков также начал снимать кольца с пальцев, но, когда он притронулся к одной из царских дочерей, повернув ее на спину, кровь хлынула у нее изо рта, и послышался при этой какой-то странный звук. На Войкова это произвело такое впечатление, что он отошел совершенно в сторону.

Через короткое время после убийства трупы убитых стали выносить через двор к грузовому автомобилю, стоявшему у подъезда. Сложив трупы на автомобиль, их повезли за город на заранее приготовленное место у одной из шахт»⁹¹⁶.

Далее сообщались сведения, которые, может быть, Беседовский мог заимствовать из известной книги генерала М.К. Дитерихса, а не из рассказа П.Л. Войкова. Продолжим цитирование:

«Юровский уехал с автомобилем. Войков же остался в городе, так как он должен был приготовить все необходимое для уничтожения трупов. Для этой работы было выделено пятнадцать ответственных работников екатеринбургской и верхисетской партийных организаций. Они были снабжены новыми, остро отточенными топорами того типа, какими пользуются в мясных лавках для разделки туш. Помимо того, Войков приготовил серную кислоту и бензин.

Уничтожение трупов началось на следующий же день и велось Юровским под руководством Войкова и наблюдением Голощекина и Белобородова, несколько раз приезжавших из Екатеринбурга в лес… Сгребли в кучу все, что осталось от сожженных останков. Бросили в шахту несколько ручных гранат, чтобы пробить в ней никогда не тающей лед, и побросали в образовавшееся отверстие кучу обожженных костей. Затем мы снова бросили с десяток ручных гранат, чтобы разбросать эти кости возможно основательнее, а наверху, на площадке возле шахты, мы перекопали землю и забросали ее листьями и мхом, чтобы скрыть следы костра…»⁹¹⁷. Эти детали и уточнения вызывают некоторое подозрение в достоверности сведений, так как они в ряде случаев противоречат данным белогвардейского следствия Н.А. Соколова и советским источникам.

Имеются еще сомнительные по содержанию воспоминания интернационалиста И.П. Мейера, который утверждал о захоронении: «Я стоял с Мебиусом и Маклаванским приблизительно в тридцати шагах от них. Все мертвые были раздеты, за исключением наследника, у которого они, должно быть, не предполагали найти никаких драгоценностей. Мы стояли до тех пор, пока не столкнули мертвых в шахту… О том, что произошло впоследствии в лесу «Четыре брата», знаю я только из доклада, который Юровский сделал перед революционным трибуналом. Он описал точно, как сперва спустили в шахту дрова, потом трупы, потом опять дрова. На это налили бензин, приблизительно 220 литров. Затем все это зажгли. Медведев был тот, кто зажег бензин, и для меня представляется еще загадкой, как он при этом остался живым, так как при этом образовался огромный огненный язык. В течение ночи оставались Юровский и Войков на месте, и на другой день повторили еще раз ту же процедуру. Затем налили серную кислоту в шахту. Шахта была затем покрыта большими выкопанными кусками дерна и ее сравняли»⁹¹⁸. Вслед за удивлением Мейера, мы также можем с читателями выразить удивление такому своеобразному крематорию. Тем более что при обследовании шурфа шахты белогвардейцы не могли не заметить последствий адского огня. Тем не менее следователь Н.А. Соколов этого не обнаружил и в своей книге перечислил свои находки на дне шахты и около нее в кострищах. Мейер должен бы знать такие вещи.

Охранник Ипатьевского дома П.С. Медведев, попав в плен к белогвардейцам, давал следующие показания об обстоятельствах расстрела царской семьи:

«Вечером 16 июля я вступил в дежурство, комендант Юровский часу в восьмом того же вечера приказал мне отобрать в команде и принести ему все револьверы системы “наган”. У стоявших на постах и у некоторых других я отобрал револьверы, всего 12 штук, и принес в канцелярию коменданта. Тогда Юровский объявил мне: “Сегодня придется всех расстрелять, предупреди команду, чтобы не тревожились, если услышат выстрелы”. Я догадался, что Юровский говорит о расстреле всей царской семьи и живших при ней доктора и слуг, но не спросил, когда и кем постановлено решение о расстреле. Должен вам сказать, что находившийся в доме мальчик-поваренок с утра по распоряжению Юровского был переведен в помещение караульной команды (в доме Попова). В нижнем этаже дома Ипатьева находились латыши из латышской коммуны, поселившиеся здесь после вступления Юровского в должность коменданта; было их человек 10.

Часов в 10 вечера я предупредил команду, что согласно распоряжению Юровского, чтобы они не беспокоились, если услышат выстрелы. Часов в 12 ночи Юровский разбудил царскую семью. Объявил ли он им, для чего их беспокоить и куда они должны пойти, – я не знаю. Утверждаю, что в комнаты, где находилась царская семья, заходил именно Юровский. Ни мне, ни Константину Добрынину поручения разбудить спавших Юровский не давал.

Приблизительно через час вся царская семья, доктор, служанка и двое слуг встали, умылись и оделись. Еще прежде чем Юровский пошел будить царскую семью, в дом Ипатьева приехали из Чрезвычайной комиссии два члена. Часу во втором ночи вышли из своих комнат царь, царица, четыре царские дочери, служанка, доктор, повар и лакей. Наследника царь нес на руках. Государь и наследник были одеты в гимнастерки, на головах фуражки. Государыня и дочери были в платьях, с непокрытыми головами. Впереди шел Государь с наследником, за ними царица, дочери и остальные. Сопровождали их Юровский, его помощник и указанные мною два члена из Чрезвычайной комиссии. Я также находился тут. При мне никто из членов царской семьи никаких вопросов никому не предлагал, не было также ни слез, ни рыданий. Спустившись по лестнице, ведущей из второй прихожей в нижний этаж, вышли во двор, а оттуда – через вторую дверь (считая от ворот) во внутренние помещения нижнего этажа. Дорогу указывал Юровский. Привели в угловую комнату нижнего этажа, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел подать стулья. Его помощник принес три стула. Один стул был дан государыне, другой – государю, третий – наследнику. Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему столбу арки; за ней встали три дочери (я их всех знаю очень хорошо в лицо, так как почти каждый день видел их на прогулке, но не знаю хорошенько, как звали каждую из них). Наследник и Государь сели рядом, почти посреди комнаты, за наследником встал доктор Боткин; служанка, высокого роста женщина, встала у левого косяка двери, ведущей в опечатанную кладовую; с ней встала одна из царских дочерей (четвертая); двое слуг встали в левом от входа углу, у стены, смежной с кладовой.

У служанки была с собой подушка, маленькие подушки были принесены с собой и царскими дочерьми. Одну из подушек положили на стул Государыни, другую – на стул наследника. Видимо, все догадывались о предстоящей им участи, но никто не издал ни одного звука. Одновременно в ту же комнату вошло одиннадцать человек: Юровский, его помощник, два члена Чрезвычайной комиссии и семь человек латышей. Юровский выслал меня, сказав: “Сходи на улицу, нет ли там кого и не будут ли слышны наши выстрелы”. Я вышел в огороженный большим забором двор и, не выходя на улицу, услышал звуки выстрелов. Тотчас же вернулся в дом (прошло всего 2–3 минуты времени) и, зайдя в ту комнату, где был произведен расстрел, увидел, что все члены царской семьи: царь, царица, четыре дочери и наследник – уже лежат на полу с многочисленными ранами на телах. Кровь текла потоками. Были также убиты доктор, служанка и двое слуг. При моем появлении наследник был еще жив и стонал; к нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих.

Картина убийства, запах и вид крови вызвали во мне тошноту. Перед убийством Юровский раздал всем наганы, дал револьвер и мне, но я, повторяю, в расстреле не участвовал. По окончании убийства Юровский послал меня в комнату за людьми, чтобы смыть кровь в комнате…

О том, куда скрыты трупы убитых, я знаю только вот что: по выезде из Екатеринбурга я встретил на ст. Алапаевск Петра Ермакова и спросил его, куда увезли трупы. Ермаков объяснил мне, что трупы сбросили в шахту за Верх-Исетским заводом и шахту ту взорвали бомбами, чтобы она засыпалась. О сожженных близ шахты кострах я ничего не знаю и не слышал. Более никаких сведений о месте нахождения трупов я не имею. Вопросом о том, кто распоряжался судьбой царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а лишь исполнял приказания тех, кому служил. Вот все, что могу вам объяснить по поводу предъявленного мне обвинения. Повторяю, что непосредственного участия в расстреле я не принимал. Более объяснить ничего не имею»⁹¹⁹.

Каждый из палачей спасал свою жизнь, как мог.

Приведем свидетельства еще одного участника расстрела. Уральский чекист М.А. Медведев (Кудрин) написал свои воспоминания, когда уже многих из участников этих событий не было в живых. Однако у нас есть возможность сопоставить их с другими источниками:

«Выбрали комнату в нижнем этаже рядом с кладовой: всего одно зарешеченное окно в сторону Вознесенского переулка (второе от угла дома), обычные полосатые обои, сводчатый потолок, тусклая электролампочка под потолком. Решаем поставить во дворе снаружи дома (двор образован внешним дополнительным забором со стороны проспекта и переулка) грузовик и перед расстрелом завести мотор, чтобы шумом заглушить выстрелы в комнате. Юровский уже предупредил наружную охрану, чтобы не беспокоилась, если услышат выстрелы внутри дома; затем раздали наганы латышам внутренней охраны – мы сочли разумным привлечь их к операции, чтобы не расстреливать одних членов семьи Романовых на глазах у других. Трое (по другим источникам: двое. – В.Х.) латышей отказались участвовать в расстреле. Начальник охраны Павел Спиридонович Медведев вернул их наганы в комендантскую комнату. В отряде осталось семь человек латышей.

Далеко за полночь Яков Михайлович проходит в комнаты доктора Боткина и царя, просит одеться, умыться и быть готовыми к спуску в полуподвальное укрытие. Примерно с час Романовы приводят себя в порядок после сна, наконец – около трех часов ночи – они готовы. Юровский предлагает нам взять оставшиеся пять наганов. Петр Ермаков берет два нагана и засовывает их за пояс, по нагану берут Григорий Никулин и Павел Медведев. Я отказываюсь, так как у меня и так два пистолета: на поясе в кобуре американский кольт, а за поясом – бельгийский браунинг (оба исторических пистолета – браунинг № 389 965 и кольт калибра 45, правительственная модель С № 78 517 – я сохранил до сегодняшнего дня). Оставшийся револьвер берет сначала Юровский (у него в кобуре десятизарядный маузер), но затем отдает его Ермакову, и тот затыкает себе за пояс третий наган. Все мы невольно улыбаемся, глядя на его воинственный вид.

Выходим на лестничную площадку второго этажа. Юровский уходит в царские покои, затем возвращается, следом за ним гуськом идут Николай II (он несет на руках Алексея, у мальчика не свертывание крови, он ушиб где-то ногу и не может пока ходить сам), за царем идет, шурша юбками, затянутая в корсет царица, следом четыре дочери (из них я в лицо знаю только младшую полненькую Анастасию и – постарше – Татьяну, которую по кинжальному варианту Юровского поручали мне, пока я выспорил себе от Ермакова самого царя), за девушками идут мужчины – доктор Боткин, повар, лакей, несет белые подушки высокая горничная царицы. На лестничной площадке стоит чучело медведицы с двумя медвежатами. Почему-то все крестятся, проходя мимо чучела, перед спуском вниз. Вслед за процессией следуют по лестнице Павел Медведев, Гриша Никулин, семеро латышей (у двух из них за плечами винтовки с примкнутыми штыками), завершаем шествие мы с Ермаковым.