Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

Отметим, что опубликовавший цитированную часть показаний Малиновского Николай Росс (1987) оборвал концовку текста протокола, снятого в 1919 г. Н.А. Соколовым. Капитан Малиновский между тем заявил:

«Я помню, что Ахвердова рассказала нам, что она была тогда на митинге и там комиссар Голощекин объявил всенародно о «расстреле» Государя. Были тогда и объявления особые об этом. Сам я такого объявления не читал, но слышал об этом и мне передавали содержание такого объявления. Там говорилось о расстреле Государя. Именно можно было понять, что большевики, как носители тогда власти, взяли на себя такое дело и «казнили» императора. Про семью же в объявлении сообщалось, что она вывезена. Ни на одну минуту я тогда этому не поверил. Я совершенно не доверял тогда этому. Вы меня спрашиваете, почему же я не верил сообщению большевиков? Я так сам себе объяснял тогда этот вопрос. Я как военный офицер, как участник европейской войны, вынес то впечатление от нашей революции, что ею воспользовались немцы. Я думаю, что наша революция в значительной степени носит характер искусственности, подготовленности ее откуда-то извне. Чьих рук это дело, судить не могу. Но мне казалось все время и я сейчас убежден, что все дальнейшее, что привело Родину к настоящему ее положению, это дело рук немцев. Они стали нас разваливать после переворота, после отречения Государя императора от престола и воспользовались для этого, как орудием, господином Лениным, Троцким и другими подобными господами. Для меня большевизм – это порождение Германии, ее орудие в борьбе с нами. Смотря на большевиков, на слуг Германии, я не мог и сейчас не могу себе представить, чтобы власть в Германской Империи не приняла никаких мер к спасению жизни императрицы, немки по крови, связанной узами родства с Германским Императорским Домом, а через нее и императора и их семьи. В то время Германия была сильна и я представлял себе, что просто-напросто вывезли августейшую семью куда-либо, симулировав ее убийство.

В первые дни по возвращении в Екатеринбург я в дом Ипатьева не попал, занятый оперативными делами. Показание мое, мне прочитанное, записано правильно. Дальнейший допрос был прерван ввиду позднего времени.

Гвардии капитан Малиновский»⁸⁶⁴.

Если судить по воспоминаниям чекиста И.И. Родзинского, в офицерскую среду был внедрен провокатор, которому чекисты дали кличку «Князь Волконский», он систематически давал информацию о настроениях офицеров, но, как видим, ничего не знал о группе Малиновского – Ярцова, впрочем, как видно из их же показаний, совершенно беспомощной. Зато в другом замысле, целью которого было «выманить» Романовых из дома и расстрелять при попытке к бегству, чекисты Екатеринбурга проявили дьявольскую изобретательность. Они направили к Романовым конспиративно письма от «офицерской» организации с предложением организовать их побег. Анализировавший эти письма в одной из публикаций Г.Т. Рябов посчитал, опираясь на свой предыдущий опыт работы следователя, что письма эти написала женщина. На самом деле их писал молодой чекист И.И. Родзинский, а диктовал П.Л. Войков.

О Родзинском известно: родился в 1897 г. в Одессе в семье земского врача. Учился в Пермском университете, созданном в 1916 г. В Перми был комиссаром на Пермской железной дороге, председателем мотовилихинского народного суда, послан в июне 1918 г. в Екатеринбург работать в местную ЧК (следственную комиссию).

Другой участник задуманной подлой игры (она проходила также при прямом участии А.Г. Белобородова) был человек, известный не только на Урале. Это – будущий посол РСФСР в Польше, а в то время член следственной комиссии и комиссар продовольствия Урала.

Сохранилась уникальная запись (которую без редакции, с соблюдением авторской орфографии мы и приводим ниже) рассказа чекиста Родзинского о «переписке» с Николаем II:

– Расскажите нам о записке красными чернилами, в архиве перепутали, так сказать, подлинные вещи.[23]23
  Здесь и ниже вопросы ведущего беседу.


[Закрыть]

– А-а, которую я вел с Николаем переписку. Да, вот, кстати говоря, в архиве несомненно, я думаю, тот документ, я не знаю, где все это показывают, в музее Революции, видимо, там, видимо, есть два письма мною писанные на французском языке с подписью… (иностранный язык). Русский офицер. Красными чернилами (обнаруженные в архиве письма написаны черными чернилами. – В.Х.), как сейчас помню, два письма писали, писали мы, так это решено было. Это было за несколько дней еще до этого, до, конечно, всех этих событий на всякий случай так решили, так затеять переписку такого порядка, что группа офицеров, вот насчет того, что приближается освобождение, так что сориентировали, чтобы они были готовы к тому, чтобы так… и так далее. И они действительно так готовились по этим письмам. Это видите ли тут преследовались две цели. С одной стороны, чтобы документы о том, что готовилось, по тому времени надо было, потому что черт те в случае… Для истории по тому времени, на какой-то отрезок, видимо, и нужно было доказательства того, что готовилось похищение. Ну а сейчас что же толковать, действительно документы существуют. Надо сказать, что никакого похищения не готовилось, видимо, соответствующие круги были бы очень рады, если бы эти оказались среди них. Но, видимо, занимались другим, не столько теми поисками царской фамилии, сколько организацией контрреволюции.

– В более широких масштабах?

– В более широких масштабах. И, видимо, меньше всего их интересовала судьба там. Если бы они оказались, конечно, их бы использовали, но специально, видимо, так вопросами вызволения не занимались. Так нужно понять, потому что мы ни одной организации, которая бы так стремилась выкрасть их, не встречали.

– А вот в истории гражданской войны говорится о связи Николая с монахинями, с монастырями.

– А-а, это я могу рассказать. С питанием их было так организовано, там их дело.

– Можно еще просто один вопрос о записке, скажите, а имел отношение к этой записке Белобородов и Павел Лазаревич?

– А-а, имел, да это имел. Я забыл об этом сказать. Письма эти писались не то, чтобы я писал письма. Не так дело было.

Так собирались мы обычно так Белобородов, Войков и я, я от Уральской областной ЧК. Причем Войков был продовольственным комиссаром областным.

– Как его, Петр, по-моему, да?

– Это тот самый Войков, который потом был послом в Польше, его убили, в Польше он умер.

– Его именем сейчас завод.

– Завод его именем. Это был милейший человече, который в эмиграции во Франции, кстати говоря, жил. Вот сам он из поляков. Почему видимо, его и направили туда потом послом в Польшу. Они, видимо, поэтому его и убили, что он наш и вдруг к нам же послом. Вот делалось так.

Вот решили, что надо такое-то письмо выпустить. Текст составлялся тут же, придумывали текст с тем, чтобы вызвать их на ответы. Вот. И дальше, значит, Войков по-французски диктовал, а я писал, записывал, так что почерк там мой в этих документах. Вот и второй раз, по-моему, два письма тоже передавали через одного этого самого во внутренней охране. Там две были линии охраны. Так вот этот стоял во внутренней, там два забора стояло, так во внутренней через одного товарища там специально ему поручили, так он передавал.

– Ага, это он передал царице или…

– По-моему ей, по-моему царице, там хозяйка была царица.

– Письма какие-нибудь оттуда были или нет?

– Я сейчас не припомню, во всяком случае, нет, оттуда нет, нет оттуда не было писем никаких.

– Эти были, примерно, за сколько дней эти письма?

– За недельку, видимо, до этого, за недельку-полторы так что-нибудь в этом роде переписка эта шла. Нет просто чувствовалось, что они так готовятся, что их выкрадут. А вообще там командовал всем это самая, это сама, ведь она посмотрит, так они знают по взгляду, все смотрят на нее обычно. Властно. Да она уже, властная физиономия у нее была такая»⁸⁶⁵.

Итак, П.Л. Войков и И.И. Родзинский были авторами следующих писем, направленных в Ипатьевский дом (впервые в подлинном виде они опубликованы Гелием Рябовым). Однако следует пояснить, что письма, написанные от имени офицера на французском языке к царской семье, имели особенность. Письмо было написано таким образом, что оставалось часть чистого места, на котором можно было написать короткий ответ. Эта уловка удалась и выглядела убедительно, что на конспиративном документе имеется доказательство контакта царской семьи с заговорщиками. Возможно, царская семья была убеждена, что помощь должна была прийти от верных людей, а с другой стороны, в случае перехвата переписки это являлось лишним доказательством, что не Романовы были ее инициаторами. Позднее вся переписка была переведена чекистами на русский язык и все это было собрано в одно дело. В этом же деле имеются два экземпляра «записки» чекиста Юровского о расстреле царской семьи и месте тайного захоронения. Обращает на себя внимание и то, что письма «офицера» были написаны обычными чернилами или карандашом⁸⁶⁶. Писем среди них, написанных красными чернилами, в этом деле не оказалось. Первое письмо гласило:

«С помощью Божьей и вашим хладнокровием мы надеемся приуспеть (орфографическая ошибка, нужно «е», а не «и» – Г.Р[ябов]) без всякого риска. Нужно непременно, чтобы одно из ваших окон было бы отклеено, чтобы вы могли его открыть в нужный момент. То, что (тот факт, что) маленький царевич (правильно: цесаревич. – В.Х.) не может ходить, осложняет дело, но мы предвидели это, и я не думаю, что это будет слишком большим затруднением. Напишите, если нужно два лица, чтобы его нести на руках или кто-нибудь из вас может это сделать. Возможно ли усыпить маленького на один или два часа, в случае, если вы будете знать заранее точный час. Это доктор, должен сказать свое мнение (синтаксис именно такой. – Г.Р.), но в случае надобности мы можем снабдить те или другие для этого средства (вещи). Не беспокойтесь: никакая попытка не будет сделана без совершенной уверенности результата (успеха). Перед Богом, перед историей и нашей совестью мы вам даем торжественно это обещание. Один офицер».

Романовы не замедлили с ответом.

Г. Рябов отметил, что письмо было написано одной из дочерей императора на французском языке, оно было переведено, а затем в 1919 г., с существенными купюрами, напечатано в «Известиях». Купюры были произведены для того, чтобы у читателя создалось впечатление: автор письма Николай II. Так, в тексте письма, опубликованного в «Известиях», отсутствовал такой, например, абзац: «Доктор уже три дня в постели после припадка почек, но уже поправляется. Мы ждем все время возвращения двух наших людей, молодых и мощных, которые заперты в городе уже месяц, и не знаем ни где и по какой причине. В их отсутствие отец носит маленького, чтобы перейти комнаты, для того, чтобы выйти в сад».

«Мощные» и «молодые» – это И.Д. Седнев и К.Г. Нагорный. Они были уведены для «допроса в областной Совет» 14 (27) мая. Больше они в дом Ипатьева не возвращались, были помещены в тюрьму и позднее расстреляны. Приведенное письмо написано 13 (26) июня («доктор», Евгений Сергеевич Боткин, «заболел почками», как отметил в дневнике Николай Александрович от 10/23 июня. Спустя три дня было написано письмо, где сообщалось, что он «три дня» в «постели»). Автор письма резонно беспокоился за семейные вещи, и, особенно, за документы, хранившиеся в ящиках в сарае. Отметим, что, прочитав ответ Романова, чекисты твердо теперь знали, где хранится то, чем они дорожили особо: письмами и дневниками Александры Федоровны и Николая.

Несомненно также, что чекисты сделали и такой вывод: Романовы положительно оценили поведение коменданта, что, естественно, не устраивало чекистов. Между тем переписка продолжалась. Вскоре последовал ответ «офицера». Он писал:

«Не беспокойтесь о 50 человек, кот. находятся в маленьком доме напротив ваших окон – они не будут опасны, когда нужно будет действовать. Скажите что-нибудь определенное (более верное, точное) относительно вашего командира, чтобы нам облегчить начало. Это невозможно вам сказать теперь (в этот час), если можно будет взять всех ваших людей. Мы надеемся, что да, но во всяком случае они не будут с вами после вашего отъезда из дома, кроме доктора. Принимаем все меры для доктора Д., надеемся гораздо раньше воскресенья указать вам детальный план операции. До сих пор он установлен таким образом: сигнал, услышанный, вы закрываете и баррикадируете мебелью дверь, кот. вас отделяет от стражи, кот. будет блокирована и терроризирована внутри дома. (С помощью веревки) с веревкой, специально сделанной для этого, вы спускаетесь через окошко, где вас будут ждать внизу, остальное нетрудно, средства передвижения не в недостатке и прикрытие хорошо как никогда. Важность вопроса это спустить маленького, возможно ли, отвечайте, обдумывая хорошо (обдумавши). Во всяком случае, это отец, мать и сын, кот. первые спускаются, дочери потом, доктор им следует (за ним следует). Отвечайте, если это возможно по вашему мнению и если вы можете сделать веревку, употребляя уже данную, чем вам препроводить веревку очень трудно в данный момент. Один офицер».

Ответ Романовых, как и в первом случае, был по сути своей однозначен: «ничего не нужно предпринимать».

Они писали:

«Мы не хотим и не можем бежать, мы можем только быть похищенными силой, т. к. сила нас привела в Тобольск. Так не рассчитывайте ни на какую помощь активную с нашей стороны. Командир имеет много помощников, они меняются часто и стали озабоченными. Они охраняют наше заключение, как и наши жизни, добросовестно и очень хороши с нами. Мы не хотим, чтобы они страдали из-за нас, ни вы из-за нас, в особенности во имя Бога (избегайте) избежите кровопролития. Справьтесь о них вы сами. Спуск через окно без лестницы совершенно невозможен. Даже спущенными – еще в большей опасности из-за открытого окна из комнаты командиров и митральеза с нижнего этажа, куда проникают с внутреннего двора. (Откажитесь же от мысли нас похищать, изъять.) Если вы следите (наблюдаете) (бдите) о нас, вы сможете всегда прийти нас спасти в случае опасности неизбежной и реальной. Мы совершенно не знаем, что происходит снаружи. Не получаем ни журналов, ни газет, ни писем. С тех пор как позволили открывать окно, надзор усилился, и даже запрещают высовывать голову, с риском получить пулю в лицо».

Упомянутые в письме попытки эвакуации Романовых в дневнике Николая II зафиксированы так:

«31 мая [/13 июня]. Вознесение.

Утром долго, но напрасно ожидали прихода священника для совершения службы… Днем нас почему-то не выпускали в сад. Пришел Авдеев и долго разговаривал с Евг. Серг. (Боткиным. – В.Х.). По его словам, он и областной Совет опасаются выступлений анархистов и поэтому, может быть, нам предстоит скорый отъезд, вероятно – в Москву! Он просил подготовиться к отбытию. Немедленно начали укладываться, но тихо, чтобы не привлекать внимания чинов караула, по особой просьбе Авдеева.

Около 11 час. вечера он вернулся и сказал, что еще останемся несколько дней. Поэтому и на 1-е июня мы остались по бивачному ничего не раскладывая»⁸⁶⁷.

Задумаемся: в ночь с 12 на 13 июня (31 мая, по ст. стилю. – В.Х.) в Перми был вывезен и расстрелян брат Николая II Михаил Александрович и его секретарь Джонсон. Расстрел был подан в печати, как «бегство» Михаила. Чекисты Екатеринбурга также провоцировали Романовых на «побег». Что это: случайное совпадение или одновременно задуманная операция по уничтожению, удавшаяся в Перми и отложенная в Екатеринбурге из-за неподготовленности и, главное, отказа Романовых «бежать»?

20 июня 1918 г. из Москвы на имя председателя Уральского областного Совета А.Г. Белобородова пришла телеграмма:

«В Москве распространились сведения, что будто бы убит бывший император Николай Второй, сообщите имеющиеся у вас сведения. Управляющий делами Совета Народных Комисаров Владимир Бонч-Бруевич. [№] 499»⁸⁶⁸.

9(22) июня Николай записал в дневнике: «Сегодня во время чая вошло 6 человек, вероятно, – областного Совета, посмотреть, какие окна открыть? Разрешение этого вопроса длится около двух недель! Часто приходили разные субъекты и молча при нас оглядывали окна»⁸⁶⁹. На другой день он уточнил: «Оказывается, что вчерашние посетители комиссары из Петрограда»⁸⁷⁰.

По поручению центра 22 (9 по ст. стилю) июня Ипатьевский дом посетил главнокомандующий Северо-Урало-Сибирским фронтом Р.И. Берзин, который телеграфировал в Москву: «Мною полученных московских газетах отпечатано сообщение об убийстве Николая Романова на каком-то разъезде от Екатеринбурга красноармейцами. Официально сообщаю, что 21 июня мною с участием членов Военной инспекции и Военного комиссара Ур[альского] военного округа и члена Всерос[сийской] след[ственной] комиссии был проведен осмотр помещений, как содержится Николай Романов с семьей и проверка караула и охраны. Все члены семьи и сам Николай жив, и все сведения об его убийстве и т. д. – провокация. [№] 198. 27 июня 1918 года, 0 час[ов] 5 минут. Главнокомандующий Северо-Урало-Сибирским фронтом Берзин»⁸⁷¹.

Как можно заметить, имеется расхождение в один день в дате события между дневниковыми записями царской четы и официальным сообщением.

Вместе с главнокомандующим Р.И. Берзиным Ипатьевский дом посетили его помощник по военной инспекции, представитель от ВЧК и представители Уральского облисполкома, в том числе заместитель председателя облисполкома Б.В. Дидковский.

Как видим, готовилось прежде всего общественное мнение. Первым таким шагом было распространение ложных сообщений о «бегстве» брата царя – великого князя Михаила. Затем в прессе (в июне – начале июля) стала часто появляться информация о расстреле Николая II в Екатеринбурге. Слухи эти подчас же официально опровергались. Так, пермской газетой «Свободный путь» 2 июля 1918 г., одновременно с информацией сведений о якобы «появлении Михаила Романова» после «побега» в стане белогвардейцев, была напечатана такая заметка: «Главнокомандующий Северо-Уральским фронтом Берзин телеграфирует из Екатеринбурга, что после осмотра помещения бывшего царя оказалось, что он и его семья живы и содержатся под охраной караула». Берзин и был в числе других тех «петроградских» комиссаров, которые посетили Романовых.

Чекистами была предпринята третья по счету попытка «выманить» Романовых из дома Ипатьева. Было написано еще одно письмо, но в связи с резкой переменой ситуации, видимо, был изменен весь план уничтожения Романовых. Вскоре был заменен караул красногвардейцев на внутреннюю охрану из чекистов. Убедившись в том, что Романовых не удастся спровоцировать на «побег» и ликвидировать «при попытке к бегству», екатеринбургские власти решили заручиться санкцией центра на казнь царской семьи.

14 (27) июня в дневнике Николая II появились знаменательные строки: «Провели тревожную ночь и бодрствовали одетые… Все это произошло от того, что на днях мы получили два письма, одно за другим, в кот. нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми! Но дни проходили, и ничего не случилось, а ожидание и неуверенность были очень мучительны»⁸⁷². Эта запись означала, что царская семья получила очередное, очевидно, третье письмо так называемого офицера. В нем говорилось:

«Не беспокойтесь о 50 человек, которые находятся в маленьком доме напротив ваших окон, – они не будут опасны, когда нужно будет действовать. Скажите что-нибудь определенное (более верное, точное) относительно вашего командира, чтобы нам облегчить начало. Это невозможно вам сказать теперь (в этот час) если можно будет взять всех ваших людей, мы надеемся что да, но, во всяком случае, они не будут с вами после нашего отъезда из дома кроме доктора. Принимаем все меры для доктора Деревенко. Надеемся гораздо раньше воскресенья вам указать детальный план операции. До сих пор он установлен таким образом:

Сигнал услышанный, вы закрываете и баррикадируете мебелью дверь, которая вас отделяет от отряда, которые будут блокированы и терроризированы (так в документе. – В.Х.) внутри дома. С (помощью веревки) веревкой, специально сделанной для этого, вы спускаетесь через окошко, где вас будут ждать внизу, остальное нетрудно, средства передвижения не в недостатке и прикрытие хорошо как никогда. Важность вопроса это спустить маленького, возможно ли, отвечайте обдумывая (обдумавши) хорошо. Во всяком случае, это отец, мать и сын, которые первые спускаются, дочери потом, доктор им следует (за ними следует). Отвечайте, если это возможно, по вашему мнению и если вы можете сделать веревку, употребляя уже данную, чем вам препроводить веревку очень трудно в данный момент»⁸⁷³.

Для царской семьи был ясен авантюризм всего плана побега, в котором организаторы его в своем нетерпении перешли границы разумного. Запись в дневнике императора об этом событии говорит о том, что он интуитивно понял суть провокации большевиков. Однако как говорится: надежда умирает последней.

На письмо «офицера» царская семья дала, судя по содержанию, четкий отрицательный ответ:

«Мы не хотим и не можем бежать. Мы можем только быть похищенными (изъятыми) силой, т. к. сила нас привела в Тобольск. Так не рассчитывайте ни на какую помощь активную с нашей стороны. Командир имеет много помощников. Они меняются часто и стали озабоченными. Они охраняют наше заключение, как и наши жизни, добросовестно и очень хороши с нами. Мы не хотим, чтобы они страдали из-за нас, ни Вы из-за нас, в особенности во имя Бога (избегайте) избегите кровопролития. Справьтесь о них Вы сами. Спуск через окно без лестницы совершенно невозможен. Даже спущенными – еще в большей опасности из-за открытого окна из комнаты командиров, и митральезы с этажа, куда проникают с внутреннего двора. Если Вы следите (наблюдаете) (бдите) за нами, Вы сможете всегда прийти нас спасти в случае опасности неизбежной и реальной. Мы совершенно не знаем, что происходит снаружи, не получая ни журналов, ни газет, ни писем. С тех пор, как позволили открывать окно, надзор усилился, и даже запрещают высовывать голову, с риском получить пулю в лицо»⁸⁷⁴.

Николай II, видимо, догадался о чудовищной провокации чекистов и записал в дневнике всю эту историю. Несмотря на отказ царской семьи от предложения побега, чекисты не оставили своих попыток осуществить задуманную провокацию. Правда, некоторый перерыв, последовавший в этой переписке, говорит о том, что большевики не были готовы к такому повороту событий. Судя по содержанию архивного дела, было и четвертое письмо чекистов, но на него не было ответа царской семьи. Была только маленькая пометка на конверте от письма. Но главные события были еще впереди.

Позднее большевики в периодической печати провели пропагандистскую кампанию и так изобразили все эти события, которые предшествовали расстрелу царской семьи, как «белогвардейский заговор». В частности, комиссар и редактор газеты «Уральский рабочий» В. Воробьев делился на страницах периодической печати воспоминаниями об этом периоде:

«События развернулись, однако, так, что мысль о суде (имеется в виду суд над царской четой. – В.Х.) пришлось отбросить. Гражданская война разгоралась. Рабочий Урал ощетинился штыками рабочих дружин. Но враг был лучше организован, более дисциплинирован, прекрасно вооружен. Сила была на его стороне. Кыштым, Карабаш, Касли, Златоуст были нами потеряны в первые же дни войны. И к середине июля Екатеринбург уже оказался под ударом.

Приближение фронта окрылило надежды на возможность освобождения царя съехавшейся в Екатеринбург вслед за царской семьей черносотенной братии. Чрезвычайной комиссии удалось напасть на след офицерской организации, поставившей задачей, во что бы то ни стало освободить Романовых. Авдееву удалось перехватить переправлявшиеся в ипатьевский особняк запеченные в хлеб и запрятанные в пробку, которой была заткнута бутылка молока, записочки с воли.

“Час освобождения приближается, и дни узурпаторов сочтены, – читали мы в одной такой записочке. – Славянские армии все более и более приближаются к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от города. Момент становится критическим. Надо действовать…”».

И арестованные пытались действовать. Николай был накрыт на попытке, переправить на волю под подкладкой конверта план «дома особого назначения» (на самом деле это было упомянутое нами письмо детям в Тобольск. – В.Х.). Одна из его дочерей пыталась кому-то сигнализировать через форточку (из-за высокого забора не было видно улицы. – В.Х.). Участились попытки со стороны царских дочек заговорить, установить связь с несшими охрану красногвардейцами…

Было несомненно, что со дня на день можно ждать попытки освобождения царской семьи.

В редакцию «Уральского рабочего» стали поступать письма рабочих, полные тревоги: достаточна ли, надежна охрана царской семьи, не случилось бы беды – как бы не удрал Николай. Все чаще в письмах встречались требования немедленного расстрела Николая. Об этом же говорили и на рабочих собраниях и митингах.

В Москве тоже тревожились за целость бывшего царя. Но здесь опасения были другого порядка: опасались самосуда над бывшим царем, убийства его какой-нибудь анархистской группой. Одно время в Москве даже распространили слух: Николая убили. В конце июня С.Е. Чуцкаев – председатель городского Совета – получил даже на этот счет из Совнаркома официальный запрос:

“В Москве распространились сведения, что будто бы убит бывший император Николай Второй. Сообщите имеющиеся у вас сведения. Управляющий делами Совнаркома В. БончБруевич. 499”.

Несколькими днями позже подобный же запрос получил и я. Комиссар Петроградского телеграфного агентства Старк спрашивал меня:

“Прошу срочно сообщить о достоверности слухов об убийстве Николая Романова. Очень важно”.

А на фронте той порой узел военных неудач все туже и туже стягивал петлю вокруг красной столицы Урала.

И Областной Совет решил, что надо действовать прежде, чем начнет действовать какая-либо белогвардейская организация.

Охрана царского семейства была усилена. Всякие сношения заключенных с волей были прекращены. Прекращены были даже прогулки в садике. В городе был произведен ряд арестов»⁸⁷⁵.

Таким образом, промывали мозги свободным гражданам России и воспитывали подрастающее поколение на революционных традициях борьбы с царизмом.