Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

М.А. Романов, Н. Джонсон, 7-го июня 1918 г. Пермь»⁷³⁷.

Запомним этот документ, т. к. к нему нам придется вернуться еще раз, но уже по другому поводу.

Похищение претендента

Последняя запись в дневнике Михаила Романова была сделана 11 июня, т. е. за день до трагической развязки, и ничего особенного не предвещала: «Сегодня боли были послабее и менее продолжительные. Утром читал. Днем я на час прилег. К чаю пришел Знамеровский и мой крестник Нагорский (правовед), он кушал с большим аппетитом, еще бы после петроградского голода. Потом я писал Наташе в Гатчину, доктор Шипицин зашел около 8 ¹/₂. Вечером я читал. Погода была временами солнечная, днем шел недолго дождь, 13°, вечером тоже. Около 10 зашел мой крестник, правовед Нагорский, проститься, он сегодня же уезжает в Петроград»⁷³⁸.

Следует заметить, что Михаил Александрович регулярно и аккуратно заполнял дневник[18]18
  Публикуется по машинописной копии, впервые опубликованной в 1990 г. Подлинник неизвестен (см. «Список использованной литературы» в данной работе).


[Закрыть], и отсутствие последней записи 12 июня 1918 г. наводит на определенные размышления. Возможно, великий князь не успел заполнить дневник, чему помешал его арест, а возможно, последняя запись была изъята после обыска помещения чекистами. Во всяком случае, Михаил Романов перед арестом был поднят из постели, о чем имеются несколько свидетельств очевидцев.

15 июня 1918 г. газета «Известия Пермского Окрисполкома Советов Р. К. и А. Д.», как многие центральные и местные издания, поместила сообщение «Похищение Михаила Романова», в котором указывалось:

«В ночь с 12 на 13 июня в начале первого часа по новому времени в Королевские номера, где проживал Михаил Романов, явилось трое неизвестных в солдатской форме, вооруженных. Они прошли в помещение, занимаемое Романовым, и предъявили ему какой-то ордер на арест, который был прочитан только секретарем Романова, Джонсоном. После этого Романову было предложено отправиться с пришедшими. Его и Джонсона силой увели, посадили в закрытый фаэтон и увезли по Торговой улице по направлению к Обвинской.

Вызванные по телефону члены Чрезвычайного Комитета прибыли в номера через несколько минут после похищения. Немедленно было отдано распоряжение о задержании Романова, по всем трактам были разосланы конные отряды милиции, но никаких следов обнаружить не удалось. Обыск в помещениях Романова, Джонсона и двух слуг не дал никаких результатов. О похищении немедленно было сообщено в Совет Народных Комиссаров, в Петроградскую коммуну и в Уральский областной Совет. Производятся энергичные розыски».

В самом деле, 13 июня 1918 г. Пермской ЧК была послана тревожная телеграмма одновременно в несколько адресов:

«Москва. Совнарком. Чрезком. Петроградская коммуна Зиновьеву.

Копия Екатеринбург Облсовдеп. Чрезком.

Сегодня ночью неизвестными [в] солдатской форме похищены Михаил Романов и Джонсон. Розыски пока не дали результатов, приняты самые энергичные меры. Пермский Округ Чрезком»⁷³⁹.

Трудно судить – насколько эти события оказались неожиданными и для всех ли они были таковыми?! На первый взгляд, определенно, забеспокоились в Екатеринбурге. Так, председатель Уральского Облсовдепа А.Г. Белобородов спешно запрашивал по телеграфу:

«Пермь. Чрезвычайной Комиссии.

Немедленно телеграфно сообщить: когда был привезен [в] Пермь Михаил [Романов], кому сдан, каковы были указания режима, от кого они исходили, какие меры принимал губсовдеп усилению режима, кем было отменено содержание его [в] тюрьме? Что дало следствие, кто арестован, их фамилии, также показания. Белобородов»⁷⁴⁰.

Кажется, на версию «эффекта неожиданности» событий работает и документ, полученный Пермской ЧК из Исполкома Пермского Совдепа 12 июня 1918 г., т. е. накануне похищения великого князя. Это ответ на ходатайство Михаила Романова (о котором мы говорили выше) на разрешение выезда из Королевских номеров: «Заслушав ходатайство гражданина Михаила Александровича Романова в отношении ежедневной явки в Чрезвычайный Комитет заменою являться два раза в неделю, Городской Исполнительный Комитет Пермского Совдепа на пленарном заседании от 7-го сего июня постановил: явка гражданина Романова в Чрезвычайный Комитет исходила от распоряжения властей из Гатчины, поэтому отменение явки не входит в компетенцию Городского Исполнительного комитета.

Тов. Председателя В. Козельский.

Секретарь В. Трофимов»⁷⁴¹.

Документ этот имеет круглую печать горисполкома Пермского Совдепа, что наводит на определенные предположения. Почему ЧК документ, направленный Михаилом Романовым 7 июня в ее адрес, переадресовало так спешно в другую инстанцию? Не являлось ли это лишней страховкой снять с себя всякое подозрение и ответственность за «благополучие Романова» накануне его исчезновения?

В более поздних документах белогвардейского следствия по этому делу имеется протокол допроса бывшего начальника Уголовного розыска г. Перми В.Н. Ярославцева, который показал:

«…Около 12 часов ночи я как начальник Уголовного розыска города Перми был вызван в Чрезвычайную комиссию, где мне сообщили, что около часу тому назад, под видом ареста, был похищен великий князь и куда-то увезен. Предполагалось похищение его крайними левыми организациями или анархистами. Поэтому мне было предложено принять все меры к выяснению этого обстоятельства… Угнетенное состояние бывших на расследовании представителей Чрезвычайной комиссии, а также председателя [Совета] Сорокина, дали мне повод думать, что действительно похищение великого князя было для них весьма неожиданно и, как видно, вовсе не входило в их планы действия.

Вскоре после этого я был арестован, как контрреволюционер…»⁷⁴².

Однако Ярославцев был введен в заблуждение, как, впрочем, и многие другие, мастерски устроенным спектаклем. Но вернемся к последовательности событий.

Описания так называемого «ареста» Михаила Романова и Джонсона в основном совпадают по показаниям нескольких свидетелей происходившего. Так, в упомянутых выше записках Крумниса мы читаем: «…я сидел в компании с Липковским и еще с кем-то и играл в карты. Вдруг в коридоре гостиницы послышался шум. Мы все выбежали и увидели следующую картину: около конторки комиссара гостиницы стоял вооруженный красноармеец и что-то с ним объяснялся. Я спросил комиссара, в чем дело. Он ответил, что пришли трое вооруженных людей и предъявили ему ордер местной чеки о выдаче им Михаила Романова и его секретаря Джонсона, причем они не разрешили ему сноситься по телефону с чекой и проверить ордер. Прошло минут 20, когда с лестницы третьего этажа стали спускаться люди, окруженные вооруженными красногвардейцами, нам было приказано стоять и не двигаться, я увидел следующее: впереди шел вооруженный красногвардеец, за ним великий князь и Джонсон. Шествие замыкал один вооруженный красногвардеец. Третий, стоявший при комиссаре, оставался несколько минут еще здесь. Великий князь и Джонсон были одеты в обыкновенные костюмы, в которых они обычно выходили на прогулку, без пальто. Имели палки в руках. Я не заметил особенного волнения на лицах этих людей. На дворе стоял одинокий экипаж, запряженный серой лошадью. На козлах сидел невооруженный человек. Сзади экипажа ехал конный красногвардеец. В экипаже расселись великий князь и Джонсон, а напротив красногвардейцы. Через несколько минут я наблюдал из своего окна, как экипаж подымался по Сибирской улице по направлению к Сибирскому тракту и исчез.

Прошло полчаса. Комиссар гостиницы (фамилии не помню) стал звонить в местную чека, проверяя, действительно ли был выдан ордер на выдачу Михаила Романова и Джонсона. Оттуда ответили отрицательно. Через час приехали несколько агентов чека, а также членов местного Совдепа и заявили, что Романов увезен злоумышленниками в неизвестном направлении. Поднялся шум. Мы все перепугались. Но этим дело было закончено…»⁷⁴³.

Более обстоятельно освещают эти события материалы следствия по убийству царской семьи, опубликованные следователем Н.А. Соколовым в Берлине: «В одной камере с Челышевым содержался уже известный нам камердинер государыни Алексей Андреевич Волков… При допросе у меня Волков показал: “В одной тюрьме с нами (в Перми) сидел камердинер великого князя Михаила Александровича Василий Федорович Челышев. С ним я встречался в коридоре, и он мне рассказывал, как он попал в тюрьму.

Михаил Александрович проживал в Перми в Королевских номерах, где в другом номере жил с ним и Челышев. Там же жил и его секретарь Джонсон… Ночью в 12 пришли в Королевские номера какие-то трое вооруженных людей. Были они в солдатской одежде. У них всех были револьверы. Они разбудили Челышева и спросили, где находится Михаил Александрович. Челышев указал им номер и сам пошел туда. Михаил Александрович уже лежал раздетый. В грубой форме они приказали ему одеваться. Он стал одеваться, но сказал: “Я не поеду никуда. Вы позовите вот такого-то. (Он указал, кажется, какого-то большевика, которого он знал.) Я его знаю, а вас не знаю”. Тогда один из пришедших положил ему руку на плечо и злобно и грубо выругался: “А, вы, Романовы! Надоели вы нам все!” После этого Михаил Александрович оделся. Они также приказали одеться и его секретарю Джонсону и увели их. Больше Челышев не видел ничего и не знал, в чем и куда увезли Михаила Александровича. Спустя некоторое время после этого (когда Михаил Александрович уже был увезен) Челышев сам отправился в Совдеп, как он мне говорил, и заявил там об увозе Михаила Александровича… Я забыл еще сказать, что, когда Михаил Александрович уходил из номера, Челышев сказал ему: “Ваше Высочество, не забудьте там взять лекарство”. Это были свечи, без которых Михаил Александрович не мог жить. Приехавшие как-то обругались и увели Михаила Александровича. Лекарство же так и осталось в номере. На другой же день после этого Челышев был арестован и, как я потом читал в Тобольске в газетах, был расстрелян»⁷⁴⁴.

Такая же участь постигла и жандармского полковника П.Л. Знамеровского, который был сразу же арестован после «побега» Михаила Романова и застрелен при невыясненных обстоятельствах во время прогулки по тюремному двору.

Достоверность изложенных сведений подтверждают и воспоминания члена президиума Пермского губисполкома В.Ф. Сивкова:

«После этой заметки (публикации о «похищении» Михаила Романова. – В.Х.) по Перми и губернии поползли всевозможные слухи. Приверженцы старого режима, которых было немало, видели в похищении “перст Господень” – чудо спасения от большевиков члена царской семьи. Они заказывали молебны “о здравии раба Божия Михаила” и ждали, когда этот чудом спасенный появится во главе войска, “освободит плененного монарха и восстановит порядок”. Слухи доходили до меня, я рассказывал о них Малкову, а по его информации знал, что подобные настроения были и среди значительной части служащих советских учреждений Перми и Мотовилихи.

Все это были слухи, а мне хотелось знать правду, и на мой вопрос по этому поводу Павел Иванович совершенно спокойно отвечал: “Найдется Михаил, куда он денется!” Судя по ответу Малкова, мольбы монархистов и церковников не дошли до адресата…»⁷⁴⁵.

В самом деле, заместитель Пермской губчека Павел Иванович Малков знал, что говорил. Об этом можно судить по многим архивным документам. В частности, в одной из автобиографий П.И. Малкова, датированной 13 октября 1954 г., имеется утверждение: «В марте 1918 года Пермским губкомом и губисполкомом я был назначен для организации Губернской Чрезвычайной Комиссии. Работая в должности председателя коллегии, я по поручению Пермского городского комитета партии большевиков вместе с товарищами Марковым А.В. и Трофимовым А.В. был организатором похищения из номеров гостиницы Михаила Романова (брата Николая II) и его расстрела»⁷⁴⁶.

Одним из наиболее интересных документов являются воспоминания Андрея Васильевича Маркова – непосредственного исполнителя ареста Михаила Романова и его расстрела. Интересна история этого документа. Один из вариантов этих воспоминаний хранится в Пермском областном партийном архиве. Они были подготовлены Марковым по просьбе составителя книги «Революционеры Прикамья» заведующей партархивом Н.А. Аликиной. Она рассказала об этом читателям газеты «Вечерняя Пермь» (статья «Взвесить на весах истории» от 03.02.1990 г.): «Летом 1964-го на одной из встреч с А.В. Марковым в Москве я обратила внимание на его наручные серебряные часы необычной формы и, на мой взгляд, очень древние. Они отдаленно напоминали дольку срезанного круто сваренного яйца. На вопрос, откуда такие часы, Андрей Васильевич ответил, что они принадлежали личному секретарю Михаила Брайану Джонсону, и он взял их себе на память, сняв с руки Джонсона после расстрела.

– С тех пор не снимаю с руки, – сказал Андрей Васильевич и добавил: – Идут хорошо, ни разу не ремонтировал, только отдавал в чистку несколько раз.

Марков подробно рассказал мне, как все было. На просьбу прислать воспоминания в партийный архив, где я работала, Андрей Васильевич согласился не сразу. После нескольких месяцев переписки по поводу уточнения его биографических данных (готовился очерк о нем и его жене для книги «Революционеры Прикамья») при очередной встрече Андрей Васильевич согласился дать воспоминания, взяв с меня слово никому о них не рассказывать и не публиковать до его смерти, добавив при этом, что он всегда, всю жизнь опасался расправы со стороны монархистов.

Андрей Васильевич рассказал также, что вскоре после расстрела Михаила Романова он ездил в Москву, с помощью Я. Свердлова попал на прием к В.И. Ленину и рассказывал об этом событии».

Читая эту статью, у читателя возникает множество вопросов. Попытаемся сделать некоторые уточнения. В «Биохронике В.И. Ленина» факт о встрече вождя революции с А.В. Марковым не зафиксирован, что, впрочем, ни о чем не говорит и требует тщательной проверки. В ГА РФ в личном деле персонального пенсионера союзного значения А.В. Маркова хранится текст воспоминаний, датированный 1924 г., фактически идентичный более позднему варианту, представленному в Пермский партархив. В документах дела не содержится сведений о какой-либо встрече А.В. Маркова с В.И. Лениным.

Воспоминания Маркова сугубо описательны и во многом фактографичные. Они близки по содержанию версии, изложенной в книге М.К. Касвинова «Двадцать три ступени вниз» и в работе П.М. Быкова «Последние дни Романовых» (Свердловск, 1926). Однако, в отличие от этих изданий, воспоминания Маркова вскрывают более глубокие потаенные пружины этого дела и показывают причастность к указанным событиям некоторых сотрудников Пермской ЧК и милиции.

Круг непосредственных участников событий был неширок: Мясников Гавриил Ильич, Марков Андрей Васильевич, Иванченко Василий Алексеевич, Жужгов Николай Васильевич, Колпащиков Иван Федорович, Новоселов Иосиф Георгиевич. Все они были сотрудниками в то время или немного позднее ЧК или милиции. В курсе происходивших событий были заместитель председателя коллегии Пермского губчека Малков Павел Иванович и Трофимов Александр Васильевич. Особняком в этом деле стоит отметить участие председателя губчека Лукоянова (Маратов) Федора Николаевича и начальника милиции Мотовилихи, левого эсера Плешкова Алексея Ивановича. Остается под вопросом их связь в деле ликвидации Михаила Романова с советскими и партийными органами, но все они (за исключением А.И. Плешкова) были членами РКП(б). Однако, прежде всего, попытаемся установить причины, вызвавшие захват и расстрел великого князя.

В книге М.К. Касвинова «Двадцать три ступени вниз» приводятся материалы следствия в Перми по делу об «исчезновении» Михаила Романова, в которых идейный вдохновитель и организатор этой акции Гавриил Ильич Мясников – председатель Мотовилихинского Совдепа и член коллегии Пермской губчека дал показания: «На первом же допросе в Чека с участием представителей Совета Мясников объяснил: рабочие Мотовилихи узнали, что Михаил Романов добивается разрешения на выезд за границу. Его жена, графиня Брасова (урожденная Шереметьевская), была в Москве, как будто обращалась даже в Совет Народных Комиссаров. Но еще до того, как было что-либо определенное решено и сказано, она бежала за границу и объявилась в Париже. Поскольку у рабочих возникли опасения, что Михаил, воспользовавшись предоставленной ему свободой, тоже исчезнет, пятеро добровольцев по собственному почину и усмотрению, без ведома советских организаций, “решили сделать то, что они и сделали…”»⁷⁴⁷.

Аргумент в показаниях Мясникова (в изложении М.К. Касвинова) о побеге графини Брасовой был явно ложным. Об этом свидетельствует сообщение Российского Телеграфного Агентства (РОСТА) от 21 октября 1918 г.: «Как нам сообщают, в Киев приехала жена бывшего великого князя Михаила Александровича, графиня Брасова. После побега Михаила Александровича из Перми она была арестована в Петрограде. Впоследствии после ряда хлопот друзей графине Брасовой удалось выехать из пределов России и она направилась в убежище “бывших друзей”, в Киев. В германской Орше Брасова была встречена с большим почетом местными германскими властями. Для следования в Киев ей был предоставлен офицерский вагон»⁷⁴⁸. Кроме того, насколько нам известно, информация о побеге Брасовой в Париж не появлялась в прессе. Вызывает удивление такая осведомленность Г.И. Мясникова о делах великого князя в Совнаркоме?!

Главным, конечно, было опасение, что Михаил Романов может стать знаменем монархических сил как претендент номер один на российский престол.

Исполнитель расстрела А.В. Марков именно обстоятельствами военного времени аргументировал принятое решение: «Надвигалось бурное время, приближался фронт белых банд Колчака, бушевала буржуазия, шла национализация имущества, бушевали попы, а мы, большевики, тогда были не так сильны. Помню, в Мотовилихинском Совете рабочих нас было только 50 %, остальная часть были меньшевики и эсеры. Борьба с ними также велась отчаянная, они также были против нас и вели агитацию и даже вооружались… И вот все это, взятое вместе, и то, чтобы не удрал бы как из Перми куда-либо, или не украли бы, или не скрыли где Михаила Романова, мы, небольшая группа большевиков, вздумали Михаила Романова изъять из обращения, путем похищения его из Королевских номеров, где он проживал…»⁷⁴⁹.

Марков освещает события по созданию группы и выработке плана «захвата» Михаила Романова: «Первая мысль об этом зародилась у тов. Мясникова Г.И. Об этом он сказал в Управлении милиции тов. Иванченко, который был комиссаром по охране гор. Перми… Мясников посвятил нас, в чем дело, но троим нам, конечно, это сделать было невозможно, и мы тут же решили пригласить по рекомендации тов. Иванченко тов. Жужгова Николая, а по моей тов. Колпащикова Ивана… Было намечено следующее: около семи вечера взять двух надежных лошадей в крытых фаэтонах и направиться в Пермь. В Перми лошадей поставили во двор Губчека, посвятили в это дело председателя Губчека тов. Малкова (на тот момент зам. председателя Губчека. – В.Х.) и помощника Иванченко тов. Дрокина В. Здесь окончательно был выработан план похищения. Решено было так: явиться около 11 часов вечера в номера, где жил Михаил Романов, предъявить ему документ, подписанный тов. Малковым, о срочном его выезде. Если он будет брыкаться и откажется следовать, то взять силой. Документ этот я сел за пишущую машинку и напечатал, поставили не особенно ясно печать, а тов. Малков неразборчиво подписал…»⁷⁵⁰.

Достаточно подробно Марков описывает «арест» Михаила Романова и Джонсона, во многом подтверждая приведенные свидетельства очевидцев: «Тов. Дрокину было поручено занять место тов. Иванченко по охране Перми и ждать указаний от нас, заняв место у телефона, что им и было сделано. Тов. Малков остался в ЧК, тов. Мясников ушел пешком к Королевским номерам, а мы четверо – тов. Иванченко с тов. Жужговым на первой лошади, я (Марков) с Колпащиковым на второй – около 11 часов подъехали к вышеуказанным номерам в крытых фаэтонах к парадному. Жужгов и Колпащиков отправились в номера, мы же с Иванченко и Мясниковым остались на улице в резерве, но сейчас же потребовали подкрепление, так как Михаил Романов отказывался следовать, требовал Малькова (он плохо говорил по-русски), чтобы его вызвали по телефону. Тогда я, вооруженный наганом и ручной бомбой («коммунистом»), вошел в помещение, стража у дверей растерялась, пропустила беспрепятственно, как первых двоих, так и меня. Я занял место в коридоре, не допуская никого к телефону, вошел в комнату, где жил Романов, он продолжал упорствовать, ссылаясь на болезнь, требовал доктора, Малкова. Тогда я потребовал взять его, в чем он есть. На него накинули, что попало, и взяли, тогда он поспешно стал собираться, спросил – нужно ли брать с собой какие-либо вещи. С собой вещи брать я отказал, сказав, что ваши вещи возьмут другие. Тогда он просил взять с собой хотя бы его личного секретаря Джонсона, – это ему было предоставлено, так как это было уже раньше согласовано между нами. После чего он наскоро накинул на себя плащ. Жужгов тотчас же взял его за шиворот и потребовал, чтобы он выходил на улицу, что он исполнил. Джонсон добровольно вышел из комнаты на улицу, где нас ждали лошади. Михаила Романова посадили на первую лошадь, Жужгов сел за кучера, и Иванченко рядом с Михаилом Романовым; я посадил с собой Джонсона, а Колпащиков за кучера, и таким образом в закрытых фаэтонах (к тому же моросил дождик) мы тронулись по направлению к Мотовилихе по тракту…»⁷⁵¹.

Расправа с Михаилом Романовым описана во многих белоэмигрантских изданиях, и различные варианты ее строились часто только на предположениях и домыслах. Как резюмировал по этому делу генерал А.И. Деникин: «Все розыски, произведенные органами Южного и Сибирского белогвардейских правительств по инициативе вдовствующей императрицы, не привели к достоверным результатам. Точно так же со стороны большевиков не было дано никаких официальных разъяснений»⁷⁵².

На деле все происходило куда как более прозаично: «Сначала, – продолжает излагать Марков, – похищенные нами вели себя спокойно и когда приехали в Мотовилиху, стали спрашивать, куда их везут. Мы объяснили, что на поезд, что стоит на разъезде, там в особом вагоне их отправят дальше, причем я, например, заявил, что буду отвечать только на прямые вопросы, от остальных отказался. Таким образом, проехали керосиновый склад (бывший Нобеля), что около 6 верст от Мотовилихи. По дороге никто не попадал; отъехавши еще с версту от керосинового склада круто повернули по дороге в лес, направо. Отъехали сажень 100–120, Жужгов кричит: “Приехали – вылезай”. Я быстро выскочил и потребовал, чтобы и мой седок то же самое сделал. И, только он стал выходить из фаэтона, я выстрелил ему в висок, он, качаясь, пал. Колпащиков тоже выстрелил, но у него застрял патрон браунинга. Жужгов в это время проделал то же самое, но ранил только Михаила Романова. Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарем. В это время у тов. Жужгова застрял барабан нагана… Мне пришлось на довольно близком расстоянии (около сажени) сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, от чего он свалился тотчас же… Зарывать [трупы] нам нельзя было, так как светало быстро и [было] недалеко от дороги. Мы только стащили их вместе, в сторону от дороги, завалили прутьями и уехали в Мотовилиху. Зарывать ездил на другую ночь тов. Жужгов с одним надежным милиционером, кажется, Новоселовым.

Когда ехали обратно, то я ехал с тов. Иванченко, вместе разговаривали по этому случаю, были оба очень хладнокровны, только я замерз, т. е. был в одной гимнастерке, с часами на левой руке, почему меня, когда мы были еще в номерах, приняли за офицера…»⁷⁵³.

Любопытен еще один факт. Марков, так подробно описывающий обстоятельства по своей сущности убийства Михаила Романова и Джонсона, нигде не упоминает еще об одном соучастнике: эсере А.И. Плешкове. Вместе с тем в следственных материалах белогвардейцев имеются показания А.С. Ребухина: «Я стал расспрашивать Плешкова: “Как было дело? Расскажи”, – говорю. Он мне начал рассказывать, что они проехали в номера, где помещался великий князь, забрали его и увезли на Сибирский тракт, а там свернули в сторону и велели ему выйти. Далее он рассказывал мне, что Жужгов хотел выстрелить в него, но у него сделалась осечка, то есть револьвер не выстрелил, и в это время великий князь взял его за шиворот и повалил под себя, – “и когда, говорит, я выстрелил в князя, тогда только Жужгов освободился”. Когда я спросил Плешкова, в каком месте точно это было, он мне сказал: “Ну, это я тебе не скажу…”»⁷⁵⁴.

Мотивы замалчивания участия в событиях эсера вполне понятны, т. к. воспоминания Маркова написаны в 1924 г. и «ренегаты» революции были преданы повсеместному забвению. Гораздо хуже обстояло дело с «товарищами» по «делу» и партии, которые посчитали себя обделенными «лаврами» героев. Таким оказался «надежный милиционер» (в роли гробовщика) Иосиф Георгиевич Новоселов. В частности, 3 августа 1928 г. он направляет в редакцию «Правды» разоблачительное письмо: «Я член партии ВКП(б) с 1918 года и участник расстрела великого князя Михаила Романова… По нелегальному постановлению Мотовилихинской организации ВКП(б), то есть участниками, Михаил Романов был взят и расстрелян в пределах Мотовилихинского района Уральской области, то есть участники, которые взяли из Королевских номеров М. Романова: 1) Иванченко Василий Алексеевич, 2) Марков Андрей Васильевич, 3) Жужгов Николай Васильевич, 4) Колпащиков Иван Федорович и доставив его в Мотовилихинский завод, а оттуда Романов был совместно со своим английско-подданным офицером увезен к селу Левшино на расстоянии пять верст, где был расстрелян, в расстреле Романова принимал участие 1-м Жужгов Н.В., и 2-м я – Новоселов Иосиф Георгиевич, больше участия никто не принимал и труп расстрелянного Романова предали земле. Из участвующих никто не знает, за исключением Николая Васильевича Жужгова, в каком месте он закопан, эта историческая могила хранится в моей памяти и тов. Жужгова. А те упомянутые участники расстрела Романова, Иванченко В. А.: был участником только на золотые часы шестиугольные, за что попал в историю, где имеется в печати о кончине Дома Романовых.

Если это действительно расстрелял Иванченко В.А. и Марков А.В., Колпащиков И.Ф. – М. Романова, то пусть они найдут и покажут могилу расстрелянного Михаила Романова и докажут то, что я действительно не принимал участие в расстреле М. Романова, но пусть эти товарищи чужими историческими подвигами не пользуются, а совершают их сами…»⁷⁵⁵.

В материалах Истпарта хранятся воспоминания И.Г. Новоселова, которые впервые были опубликованы Олегом Платоновым в серии очерков «Цареубийцы» («Литературная Россия» сентябрь 1990). В этих воспоминаниях уточняются отдельные детали. Процитируем их по упомянутым очеркам О. Платонова:

«В день убийства он – Новоселов, тогда мотовилихинский милиционер, – находился на дежурстве. Когда экипажи с жертвами проезжали через Мотовилиху, то Мясников остался, и вместо него на третьем экипаже поехали Новоселов и Плешков А.И. В первом экипаже везли Романова в сопровождении Жужгова и Иванченко, во втором – Джонсона, сопровождаемого Марковым и Колпащиковым, в третьем – Новоселов и Плешков. Отъехав около пяти верст от Мотовилихи в сторону Левшина, свернули вправо в густой лес сажень на 50. Первый выстрел по Михаилу сделал Жужгов, но только ранил в плечо. «Михаил схватил Жужгова в охапку и они стали барахтаться. Я же видел эту драму в темноте пасмурной ночи… (мало разборчиво)… выстрелом в правый висок Михаил Романов был убит насмерть». Закопали в 10 часов в следующий день Михаила вместе с Джонсоном. «Когда мы закопали в землю, я на одном из сосновых деревьев над могилой Романова вырезал своим перочинным ножом… четыре буквы… В. К. М. Р., что здесь расстрелян Великий Князь Михаил Романов.

Эту историческую могилу я в настоящее время еще не забыл»⁷⁵⁶.

Новоселов продолжает бомбардировать различные инстанции письмами и заявлениями о забытых его заслугах в деле уничтожения Романова. В одном из заявлений его, найденных нами в Центральном партийном архиве, читаем: «…я прошу Истпарт ПК ВКП(б) и Уралоблистпарт ВКП(б) обратить самое серьезное внимание на 3 основных вопроса:

1) Во время совершения расстрела Михаила Романова кто был первым из участников расстрела Романова – 1-м принимал участие тов. Жужгов Н.В., он первым выстрелом ранил Михаила Романова в плечо, а когда не стал работать наган у тов. Жужгова, то в это время кто оказал содействие. Содействие оказал первым упомянутый начальник милиции Плешков А. Ив. и Новоселов. В этом сам тов. Жужгов Н.В. подтвердит.

2) После совершения расстрела Михаила Романова по возвращении в управление Мотовилихинской милиции, когда производился раздел вещей расстрелянных между участниками, то 1-му Иванченко В.А. были отданы с расстрелянного Михаила Романова золотые шестиугольчатые именные часы червонного золота, с надписью на одной из крышек Михаил Романов, которые в настоящее время у т. Иванченко. Это Вам будет 2-м доказательством.

Как эти часы в настоящее время имеют ценность и должны сдать в исторический музей.

3) С расстрелянного Романова также было снято золотое именное кольцо и пальто и штиблеты – бывшему расстрелянному нач. милиции А. Ив. Плешкову. А с расстрелянного камердинера (имеется в виду секретарь Джонсон. – В.Х.) вещи разделены между Марковым и Колпащиковым И.Ф.

Только при очной ставке Уралоблистпарт ВКП(б) установит истину. Я пред лицом партии ВКП(б) не только прошу очную ставку, а требую. Я ищу правду и должен найти, пусть те тов. участники докажут, что я действительно принимал участие в расстреле Михаила Романова.

О Вашем решении прошу меня поставить в известность.

К сему Новоселов

член ВКП(б)

Село Крестовское Щадринского района и округа

Уральской области»⁷⁵⁷.

Очевидно, не стоит дольше останавливаться на моральных качествах характера того или иного участника событий. Само обстоятельство дела говорит за себя. От подручных перейдем к организаторам политического убийства.

Относительно участия Г.И. Мясникова в расстреле Михаила Романова в воспоминаниях А.В. Маркова имеется тенденциозное (на наш взгляд) замечание: «Как потом выяснилось, что тов. Мясников, который в момент нашего подъезда к номерам был около здания номеров, но, когда в номерах произошла заминка и Михаил Романов отказывался ехать, и что дело могло кончиться только расстрелом его и других на месте… он струсил и убежал…»⁷⁵⁸. Учитывая, что воспоминания Маркова датированы 15 февраля 1924 г., не исключено, что здесь прослеживается принижение роли одного из активных участников событий. Известно, что Г.И. Мясников проведение этой операции в свое время ставил себе в актив. Об этом можно судить по его ответу на письмо В.И. Ленина 1921 г. (по поводу «рабочей оппозиции»), где, указывая на преследование инакомыслия, Мясников сетовал: «Был бы я просто слесарь, коммунист того же завода, то где же я был бы?» И сам отвечает: «В чека, или, более того, меня бы “бежали”, как я некогда “бежал” Михаила Романова…»⁷⁵⁹.