Текст книги "Всеобщая история религий мира"

Избавившись от авидьи и вступив с помощью ламы на путь познания-праджни, ламаист тем самым улучшает свою карму и в конечном счете может сделать ее настолько хорошей, что одно это обеспечит ему очередное возрождение в Западном рае Амитабхи либо на одном из многочисленных небес вместе с божествами и святыми, чья карма позволяет им долго жить в их мирах обитания, оставаясь при этом молодыми и здоровыми.

Это практически вершина того, чего могут желать ламаисты, за исключением тех, кто намерен серьезно посвятить себя стремлению к избавлению от перерождений, к выходу за пределы сансары, и кто в соответствии с этим вступает на путь аскезы, медитации, самоусовершенствования, т.е. на путь, ведущий к нирване.

Опираясь на тезисы, выдвинутые еще ранними буддистами, ламаизм предусматривает строгие этические нормы существования. Речь идет о хорошо известных каждому буддисту десяти «черных грехах», которых следует избегать, и десяти «белых добродетелях», коим надлежит следовать. В число грехов входят грехи тела, слова и мысли. Грехи тела – это убийство, воровство, прелюбодеяние; грехи слова – ложь, клевета, злословие и суесловие; грехи мысли – зависть, злоба и еретические помыслы.

Существуют довольно четкие градации и внутри каждого из этих разрядов, будь то убийство или клевета; причем для каждого отдельного случая предусмотрено свое, строго определенное воздаяние: за тяжелые грехи – перерождение в аду, за средние – перерождение в виде бессмысленных животных, чудовищ (претов), за незначительные – либо перерождение в болезненного и недолго живущего человека, в человека с существенными пороками, либо рождение в какой-либо стране вне сферы влияния ламаизма.

Монастырь Румтек

Роспись на стенах тибетского монастыря

К числу добродетелей относятся действия, противоположные грехам: защита чужой жизни, щедрость, целомудрие, кротость, правдивость, миротворчество, смирение, милосердие, сострадание, стремление к истинному учению. Обладание этими десятью добродетелями является основой для вступления на путь святости.

Следующий шаг в этом направлении – овладение парамитами праджни, также имеющими отчетливо выраженную этическую заданность: к числу шести таких парамит относятся подаяние, обет, терпение, усердие, медитация и сама праджня-мудрость. Каждая из них тоже имеет по нескольку разрядов с четким определением тех норм поведения, которые должны им соответствовать.

Освоив шесть парамит, ищущий спасения, если он намерен идти к конечной цели и достичь хотя бы состояния бодхисаттвы, должен последовательно преодолеть еще пять путей-преград: путь стяжания добродетелей, путь соединения с истиной и борьбы со злом, путь истинной мудрости, путь прозрения и путь достижения цели, в процессе освоения и преодоления которых он, переходя из одной в другую область обитания, становится бодхисаттвой.

Нагарджуна, родоначальник Махаяны

Иными словами, путь к состоянию бодхисаттвы (и тем более будды, число областей обитания которых в ламаизме достигает 13) весьма нелегок, но при этом в качестве главного условия его прохождения выступает до предела нормированное поведение, детерминированное этикой. Выдержать такие испытания могли немногие – они обычно и обретали ореол высшей святости и считались эталоном. Все остальные лишь ориентировались на этот эталон, ограничиваясь минимумом этической нормы.

Так как и этот минимум не всем легко давался, в ламаизме всегда уделялось большое внимание иным, более простым и быстрым методам достижения цели, т. е. той самой мистике и магии, которая в Тибете расцвела пышным цветом еще со времен Падмы Самбхавы и уходила корнями в тантризм.

Уже в буддизме Махаяны вошла в обиход практика многократного произнесения имени того или иного из будд, в частности будды Амитабхи: многотысячеразовое произнесение служило у верующих чем-то вроде магического заклинания, приближавшего их к желанной цели, к возрождению в Западном рае, в желанной «Чистой земле» Амитабхи. Примерно то же, но в еще большей степени стало нормой в ламаизме. Магия слова здесь тесно сплелась с магией ритуального действия, с изобразительной символикой мандалы либо писанного текста.

Так, именно у ламаистов широкое распространение приобрели так называемые молитвенные барабаны – цилиндрические емкости, вращавшиеся вокруг неподвижной оси. Барабаны заполнялись многими сотнями и тысячами бумажек с записанными на них заклинаниями, молитвами, священными текстами сутр. За недорогую плату, а то и вовсе бесплатно можно дернуть за веревку, и цилиндр начинает вращаться, причем каждый его оборот приравнивается к разовому зачтению всех тех священных текстов, которые вложены в барабан.

Кроме барабанов ламаисты использовали различные мандалы, магическая символика которых была не только необходимым графическим пояснением сложной буддийской космологии, с ее небесами, раем и адом, многочисленными ниданами-звеньями перерождений, но и сакральным амулетом-талисманом, также, в конечном счете, способствовавшим быстрому и легкому достижению цели.

К этой же цели вело и постоянное повторение – а по возможности и начертание – знаменитой молитвы-заклинания тибетцев «Ом мани падме хум!», ставшей своего рода символом веры в ламаизме. Существует немало версий, поясняющих смысл и ритуальное значение этой фразы. Согласно обоснованной версии этнографа Н.Л.Жуковской, смысл упомянутой молитвы-мантры заключается в словесной имитации тех восходящих к раннему тантризму магико-сексуальных акций, которые призваны были резко увеличить энергетический потенциал верующего и тем приблизить его к желанной цели.

Большое значение приобрела в ламаизме и магия цифр, чисел. Четки обычно были составлены из 108 зерен-звеньев (в крайнем случае, из числа, кратного 108). Магия этого числа, как полагают исследователи, связана с магическим треугольником, столбцом из одной единицы, двух двоек и трех троек, перемножение цифр которого, как в этом легко убедиться, равно 108.

Магия чисел была известна и Древней Индии, но именно в ламаизме она явно вышла на передний план, причем это в определенной степени было связано с проникновением и развитием в средневековом Тибете идей Калачакры, с ее 60-летним звериным циклом в качестве основы летосчисления. Как известно, идеи Калачакры тесно связаны с представлением о легендарной стране Шамбале, в которой хранятся высшие магические тайны тантризма и буддизма. Овладение этими тайнами как раз и является страстным желанием ламаиста, в силу чего Шамбала воспринимается в Тибете как мир грядущего будды Майтрейи, как отправной пункт эсхатологических пророчеств.

Мир будд и бодхисаттв, святых и героев, ставший весьма многонаселенным уже в буддизме Махаяны, продолжал расти и упорядочиваться в ламаизме. Иерархия всех этих божественных персон сложна и запутанна. Возглавляют ее и выше всего почитаются некоторые будды и бодхисаттвы, среди которых на первом месте стоит даже не сам великий Будда (Гаутама Шакьямуни) и не мистическая фигура олицетворенной первосубстанции Ади-будда, но один из пяти дхиана-будд, порожденных Ади-буддой – Амитабха.

Амитабха воспринимается в качестве владыки Западного рая, продолжателя великого дела Шакьямуни и своего рода творца-покровителя нынешнего периода существования Вселенной. Не менее, а в некоторых аспектах и более высоко почитается ламаистами эманация будды Амитабхи бодхисаттва Авалокитешвара, воплощением которого, как уже говорилось, считается Далай-лама.

Цзонхава

Среди прочих будд (их в ламаизме почитается тысяча во главе с пятью дхиана-буддами и мистическим Ади-буддой, «отцом» этих пяти) и бодхисаттв ламаисты особо выделяют будду грядущего Майтрейю, а также бодхисаттву Маньчжушри (Маньчжугоша), покровителя мудрости, носителя божественного откровения и чуть ли не устроителя Вселенной.

Наряду с буддами и бодхисаттвами высоко чтятся различные божества и духи, среди которых немалое место занимают хранители (докшиты), изображаемые в иконографии в виде страшных чудовищ с обезображенными от ярости лицами, с обнаженными клыками и прочими зримыми атрибутами злобы и гнева. Докшиты призваны своим страшным видом запугать всех врагов веры и тем самым дать понять, что она находится под надежной защитой. Существует также культ женских богинь. Наиболее высокопоставленная среди них богиня Лхамо, покровительница Лхасы, также относящаяся к разряду докшитов и по некоторым своим функциям (не говоря уже о кровожадном иконографическом облике) близкая к индуистским Дурге и Кали.

Монастырь Чиу

Среди божеств и духов более низших категорий видное место занимают патроны – покровители различных местностей или профессий, включая персон, заимствованных из всекитайского пантеона религиозного синкретизма, как, например, «белый старец» Цаган-убугун, тибетско-монгольский аналог китайского патрона долголетия Шоу-сина.

Наконец, особой и высокочтимой категорией святых в ламаизме являются его основатели, особенно родоначальник Махаяны Нагарджуна и основоположники ламаизма Атиша и Цзонхава. Эти трое чаще всего встречаются среди изображений будд и божеств в храмах и кумирнях. Наряду с ними в тех же кумирнях помещено множество изображений священных животных и монстров, а также различные мандалы.

Храмы-кумирни, в которых помещены изображения будд, бодхисаттв и святых ламаистского пантеона, а также различные аксессуары ламаистской магической практики (от молитвенных барабанов до мандал) являют собой основу монастырских и храмовых комплексов.

В крупных монастырях обычно обитало множество лам, в средних и мелких их было меньше, причем далеко не во всех они жили постоянно. Здесь, особенно в крупных монастырях, ламы проходили многоступенчатый путь подготовки, включавший образование, обряд ординации, присвоение очередных званий, вступление на путь спасения (дхиана-ламы) и т. п.

Образ жизни лам после реформ Цзонхавы был достаточно строг. Только самым низшим из их числа, занимавшимся преимущественно магической практикой, врачеванием и т.п., позволялось нарушать принципы безбрачия. Это рождало полупрезрительное отношение к ним как к «ненастоящим» ламам со стороны других категорий лам и мирян. Ламы должны были строго придерживаться буддийских принципов существования. Правда, живя в основном среди скотоводов, они вынуждены были несколько отходить от некоторых из этих принципов. В частности, им дозволялось есть мясо, но при условии, что животное убито не специально для них.

Среди лам существовала довольно строгая иерархия – явление, несвойственное в такой степени даже Хинаяне, не говоря уже о Махаяне. Иерархия эта венчалась немногочисленной группой настоятелей крупных монастырей и ближайших помощников Далай-ламы и Панчен-ламы во главе с ними самими. Эта группа высших лам отличалась от всех остальных тем, что они являли собой «воплощенную иерархию», т.е. считались хубилганами тех или иных из будд, бодхисаттв и святых ламаистского пантеона.

Из числа остальных лам высшую ступень занимали «полные» ламы, гэлуны, ниже их стояли посвященные в первую степень ламства гэцулы, еще ниже – послушники и затем ламы, занимавшиеся магией и врачеванием. Кроме того, в крупных монастырях была своя строгая внутренняя иерархия лам во главе с настоятелем. Эти крупные монастыри обычно были также и центрами обучения и подготовки лам, своеобразными ламаистскими университетами.

В монастырях и храмах-кумирнях посвященные ламы совершали обряды богослужений. Ежедневные богослужения, малые хуралы, иногда совершавшиеся (особенно в больших монастырях) трижды в день, заключались в чтении молитв с хвалой «трем сокровищам» буддизма, т.е. Будде, Дхарме и Сангхе, а также с пожеланиями достичь состояния будды для всех участвующих в обряде лам.

В определенные дни и особенно торжественно в первую половину первого месяца года (празднование Нового года) совершались великие хуралы. Это торжественные и красочные ритуальные празднества, протекающие, особенно в крупных монастырях, при большом стечении верующих.

Среди больших хуралов выделяются своей специфической окраской так называемые докшитские, суть которых сводится к воспеванию хвалы докшитам, с совершением магических обрядов, чтобы, приняв поклоны и жертвы, докшиты еще более рьяно защищали веру и выступали против ее врагов. Пышно и торжественно проходят также хуралы в честь Майтрейи, Цзонхавы, святых отшельников и т. п.

Как и все буддисты, ламы и многие миряне особо выделяют два дня в месяц, которые следует провести в посте и покаянии. У ламаистов это 15-е и 30-е числа, причем в эти дни служба в храме идет почти целый день. Миряне, которые внутрь кумирни обычно не допускаются, снаружи слушают пение, звуки молитв и храмовую музыку, произносят священную мантру «Ом мани падме хум!» и совершают поклонения с молитвами и обетами.

Монастырь Самье. По преданиям, именно здесь возникло племя тибетцев

С молитвами-хуралами, совершаемыми по их просьбе ламой, ламаисты-миряне обращаются в связи со значительными событиями в их жизни (рождение, свадьба, похороны, болезнь), при необходимости контакта с духами и в других случаях; при этом лама выступает чаще всего в качестве наследника прежнего шамана.

Ламаизм сыграл огромную роль в исторических судьбах ряда народов Центральной Азии, прежде всего тибетского. Ламаистская доктрина, возвеличив Далай-ламу, превратила Тибет в сакральный центр буддизма, связав с ним в религиозном смысле народы соседних районов, прежде всего монголов.

В Монголии глава ламаистов богдо-гэгэн на протяжении многих лет был своеобразным центром притяжения всей национальной оппозиции цинскому господству – оппозиции, принявшей религиозную форму. Только после образования Монгольской Народной Республики в 1921 г. религиозная власть богдо-гэгэна была ограничена, а политической власти он лишился вовсе. Правда, авторитет лам в Монголии, равно как и среди некоторых других ламаистских народов вне Тибета, по-прежнему достаточно высок. Но в наибольшей степени это касается Тибета, остающегося и поныне центром ламаизма.

Ронгбук – самый высокогорный монастырь в мире

Тибет, на протяжении нескольких последних веков включенный в состав Китая, длительное время сохранял свою национально-религиозную и политическую автономию. После образования Китайской Народной Республики Тибет был ей аннексирован.

В 1959 г. Далай-лама XIV вместе с большой группой (до ста тысяч) поддерживавших его лам и мирян покинул Тибет и обосновался в пригималайских районах Индии, где он пребывает в настоящее время как своеобразный политический эмигрант. Культурная революция 1966-1976 гг. в Китае сильно затронула святыни и ценности ламаизма. Но, несмотря на заметные структурные перемены в современном Тибете, ламаизм продолжает занимать там важное место и играть существенную роль.

Китай

Индия представляет собой царство религий, и религиозное мышление любого индийца определяется его метафизическими исканиями. Китай, наоборот, цивилизация совершенно иного типа. Социальная этика и административная практика в этой империи на протяжении всей истории играли гораздо большую роль, нежели мистические абстракции и поиск личного спасения. Трезвый и рациональный китаец никогда не задумывался чрезмерно над тайной бытия и проблемами жизни и смерти, зато он всегда ясно понимал эталон высшей добродетели и считал своим священным долгом ему подражать.

В то время как характерной чертой индийца является его интровертность, ведущая в своем предельном выражении к аскезе, йоге, монашеству строгого стиля, к стремлению индивида раствориться в абсолюте и тем спасти свою бессмертную душу от сковывающей ее материальной оболочки, истинный китаец превыше всего ценил именно материальную оболочку, т. е. свою жизнь. Самыми главными, наиболее чтимыми и общепризнанными пророками здесь считались те, кто учил жить достойно и в соответствии с принятой нормой, жить ради жизни здесь и сейчас, а не для получения блаженства на том свете или спасения от страданий.

Религия Китая во многом уникальна. Частично это объясняется тем, что, единственная из великих религий человечества, она начала свое развитие в изоляции, не испытывая влияния со стороны. Два основных религиозных учения Китая, конфуцианство и даосизм, успели сформироваться как самостоятельные религиозные концепции до того, как страна перестала быть закрытой для остального мира. По этой причине религия Китая часто кажется непохожей ни на какую другую.

Действительно, конфуцианство и даосизм не имеют ничего общего с монотеистическими религиями, сконцентрированными вокруг единого бога, такими как христианство, иудаизм или ислам. Однако не подлежит сомнению, что даосизм и конфуцианство являются религиями, хотя оба эти учения уделяют сравнительно мало внимания природе и деятельности Бога.

Происхождение китайцев, подобно происхождению многих других народов, уходит в глубокую доисторическую древность. Несомненно, что племена, принадлежавшие к монгольской расе, перекочевали некогда на территорию современного Китая с северо-востока. Сначала они заселили бассейн Желтой реки (Хуанхэ) и только впоследствии распространились далее к югу. О первобытных переселениях монгольских племен и их отношениях с другими народами не дают сведений даже легенды и предания. Единственное, и то недостаточное средство что-нибудь узнать об этом – сравнительная лингвистика.

Древний Китай. V-III в. до н. э.

К монгольской расе принадлежат как кочевники степей Северного Китая и Западной Сибири и лесов, тянущихся от Памира до Камчатки, так и земледельческие культурные народы Китая и Японии. Характерной особенностью этих народов является их системоцентричность. Личность у них стоит на втором плане по сравнению с семьей и государством, что оказало определенное влияние на формирование их религиозных систем и развитие религии в самом Китае.

Как свидетельствуют данные археологии, памятники эпиграфики, сочинения древних историков и философов, а также многочисленные исторические предания, около четырех тысяч лет назад предки современных китайцев занимали довольно узкую полосу в долине среднего течения Хуанхэ. Аллювиальные отложения богатой илом Хуанхэ, скапливавшиеся вследствие периодически повторяющихся разливов, создали здесь плодородные поймы. Мягкий и более влажный по сравнению с современным климат в соединении с плодородными почвами благоприятствовал раннему развитию земледелия и оседлого образа жизни в этом районе.

Храм Неба в Пекине

В результате к середине II тыс. до н. э. в средней части долины Хуанхэ сложился прочный оседло-земледельческий центр, экономической основой которого являлось пашенное земледелие, сменившее мотыжное земледелие, существовавшее в период неолита.

Вокруг этого центра обитали многочисленные племена, с которыми, судя по сохранившимся данным, китайцам приходилось вести непрерывную, ожесточенную борьбу. На востоке и юге успех неизменно сопутствовал китайцам, что ясно видно из их быстрого продвижения в этих направлениях. Иное положение сложилось на севере, занятом племенами, жившими главным образом на территории нынешней Монголии.

Источники наполнены бесчисленными сообщениями о военных столкновениях с этими народами, происходивших в самом начале истории Китая. Так, по свидетельству китайского путешественника Сыма Цяня, легендарный император Хуан-ди, со времени которого великий историк начинает историю своей страны, вступив на престол, прежде всего «на севере прогнал [племя] сюньюев».

Нельзя целиком и полностью полагаться на достоверность этого сообщения, так как оно относится к мифическому периоду. Но допустимо предположить, что в глубине веков на севере от китайцев жили какие-то другие, непохожие на них народы, с которыми приходилось сталкиваться их далеким предкам.

Самыми многочисленными из этих племен, по-видимому, были гуйфаны. Согласно знаменитой «Книге перемен» («Ицзин»), иньскому правителю У-дину потребовалось три года, чтобы одержать над ними победу, а более поздний, чжоуский, правитель Кан-ван захватил только в одном сражении с гуйфанами более 13 тыс. пленных. По приблизительным подсчетам, иньские правители провели против племени туфан четыре, а против племени куфан двадцать шесть походов.

Данные исторических сочинений и источников, описывающих середину I тыс. до н. э., свидетельствуют, что по образу жизни, хозяйственной деятельности, языку и обычаям народы, жившие на севере, резко отличались от китайцев.

Северные соседи Китая были типичными кочевниками-скотоводами, но, поскольку кочевое скотоводство нигде и никогда не удовлетворяло всех потребностей кочевника, они были заинтересованы в получении из земледельческого Китая необходимых для них изделий, не производившихся в степи, таких, как полотно и шелк. Наличие и одновременное существование двух различных хозяйственных укладов – факт огромной важности. Это значительно облегчает изучение взаимоотношений Китая с его соседями, ведущими кочевой образ жизни.

Храм в Сиане

Известно, что кочевой образ жизни может возникнуть лишь при наличии соответствующих географических и биологических факторов. Для него необходимы обширные пространства малоплодородной, засушливой земли, скупо одаренные природой, и определенные виды прирученных копытных животных, живущих стадами, т. е. условия, характерные для земель, лежащих к северу от Китая. Китайские средневековые историки понимали влияние географической среды на размещение и развитие различных отраслей производства. Один из китайских источников, к примеру, сообщал:

«Поскольку природные условия местности и климат во вселенной различаются по степени благоприятности, живущие в различных местах люди действуют как им удобно. Правители же управляют людьми, сообразуясь с тремя силами природы. К югу от Великой стены выпадают сильные дожди и стоит сильная жара. Живущие здесь люди пашут землю и сеют хлеб, чтобы питаться; разводят тутовые деревья и коноплю, чтобы одеваться; строят дворцы и дома, чтобы жить; возводят города, окруженные внутренними и внешними стенами, чтобы управлять. В Великой пустыне стоят сильные морозы и дуют сильные ветры. Население пасет здесь скот, занимается охотой и рыболовством, чтобы питаться; добывает кожи и шерсть, чтобы одеваться; переезжает с места на место в соответствии с сезонами года, причем повозка и спина лошади служат для него домом. Вот как климатические и природные условия отделили юг от севера».

Как видим, авторы приведенного отрывка говорят о влиянии природной среды на развитие общества, отмечая, что человечеству в зависимости от его размещения на земном шаре «отпущено» неодинаковое количество света, тепла, воды, осадков, растительности и т. д. Поэтому более или менее благоприятные условия природной среды по-разному влияют на особенности жизни, или, как говорят китайские авторы, «живущие в различных местах люди действуют, как им удобно».

Терракотовая армия. Сиань

Огромное влияние географической среды на жизнь человека иллюстрируется и двумя следующими примерами. В Китае, где природа отпустила человеку много тепла и осадков, население добывает продукты питания, занимаясь земледелием, одевается в ткани, для чего разводит тутовые деревья и коноплю и живет оседло в домах. Правители же, чтобы осуществлять управление, строят города, окруженные внешними и внутренними стенами.

Иное положение на севере, в великой пустыне Гоби. Сильные морозы и ветры, отсутствие удобных земель не дают возможности здесь заниматься земледелием. Поэтому в отличие от земледельческого Китая население питается здесь продуктами скотоводства, охоты и рыболовства, а в качестве одежды использует не ткани, а шкуры и шерсть животных. Занятие скотоводством заставляет в поисках удобных пастбищ все время кочевать с места на место, а частые перемены места жительства не позволяют строить жилищ, и домом для кочевников служат «повозка и спина лошади ».

Впрочем, если географическая среда оказала несомненное влияние на размещение и развитие производства, она не могла помешать установлению и развитию отношений между кочевой степью и оседлым обществом, которые, в основном, складываются повсюду в одних и тех же формах.

Соседство двух хозяйственных, глубоко различных укладов делало необходимым сосуществование оседлого земледельца и кочевника-скотовода. Для земледельца, который хотя и мог обойтись без продуктов кочевого скотоводства, было выгодно с экономической точки зрения получать эти продукты от кочевника. Со своей стороны, кочевник не мог жить без продуктов оседлого земледелия, т. е. без растительной пищи, а также без ремесленных изделий.

Статуя человека-тигра из Аньяна. Мрамор. Музей Тугун, Пекин

Несомненно, каждая сторона могла получать нужное ей путем обычного торгового обмена, который действительно имел место. Однако подобные мирные отношения, как правило, никогда не бывали длительными. Либо они нарушались кочевниками, находившими более выгодным добывать необходимое для жизни не торговлей, а силой, т.е. набегами и грабежами, либо, наоборот, против кочевников выступал Китай, стремившийся обезопасить себя от нападений скотоводов и установить над ними свое господство.

Керамическое украшение кровли. III в. до н. э.

Таким образом, экономические причины, лежавшие в основе отношений между кочевниками и Китаем, вызывали почти непрерывную, ожесточенную борьбу, длившуюся веками. Невозможно не замечать этой борьбы, не видеть огромной роли, которую играли кочевники в китайской истории, в создании и развитии китайского государства, в создании и развитии специфических религиозных систем Китая, в которых четко прослеживается сформированная упомянутой борьбой идея обеспечения целостности и гармонии общества, которое впоследствии стали называть Поднебесной империей.

Эта специфика религиозной структуры и психологических особенностей мышления, всей духовной ориентации в Китае видна во многом. В Китае признавалось высшее божественное начало – Небо. Но китайское Небо – это высшая верховная всеобщность.

Правда, в системе китайской религиозно-философской мысли существовали, кроме Неба, и Будда (представление о нем проникло в Китай вместе с буддизмом из Индии в начале новой эры), и дао (основная категория религиозного и философского даосизма), причем дао в его даосской трактовке (существовала и иная трактовка, конфуцианская, воспринимавшая дао в виде Великого Пути Истины и Добродетели) близко к индийскому Брахману. Однако не Будда и не Дао, а именно Небо всегда было центральной категорией верховной всеобщности в Китае.

Следует отметить, что важнейшей особенностью древнекитайской религии была крайне незначительная роль мифологии. В отличие от всех иных ранних обществ и соответствующих религиозных систем, в которых именно мифологические сказания и предания определяли весь облик духовной культуры, в Китае уже с древности место мифов заняли историзованные легенды о мудрых и справедливых правителях.

Бронзовый сосуд в виде жертвенного животного. V-III вв. до н. э.

Легендарные мудрецы Яо, Шун и Юм, а затем культурные герои типа Хуанди и Шэнънуна, ставшие в сознании древних китайцев их первопредками и первоправителями, заменили собой многочисленных почитаемых богов. Тесно связанный со всеми этими деятелями культ этической нормы (справедливость, мудрость, добродетель, стремление к социальной гармонии и т.п.) оттеснил на второй план чисто религиозные идеи сакрального могущества, сверхъестественной мощи и мистической непознаваемости высших сил.

Лев – страж древней могилы. Черный мрамор

Другими словами, в Древнем Китае с очень раннего времени шел заметный процесс демифологизации и десакрализации религиозного восприятия мира. Божества как бы спускались на землю и превращались в мудрых и справедливых деятелей, культ которых в Китае с веками все возрастал.

Несмотря на то, что уже в эпоху Хань (III в. до н. э. – III в. н. э.) ситуация в этом плане стала изменяться (появилось множество новых божеств и связанных с ними мифологических преданий, причем частично это было вызвано выходом на передний план и записью народных верований и многочисленных суеверий, до того пребывавших как бы в тени или бытовавших среди включенных в состав империи национальных меньшинств), на характере китайских религий это уже мало сказалось.

Рационализм уже в древности стал основой основ китайского образа жизни. Не религия как таковая, но прежде всего ритуализованная этика формировала облик китайской традиционной культуры. Все это сказалось на характере китайских религий, начиная с древних времен. Так, например, заслуживает внимания то обстоятельство, что религиозной структуре Китая всегда была свойственна незначительная и социально несущественная роль духовенства, жречества. Ничего похожего, например, на влиятельные касты индуистских брахманов китайцы не знали.

Конфуцианство, даосизм, а также пришедший позднее в Китай буддизм, сосуществуя на протяжении долгих веков, постепенно сближались между собой, причем каждая из доктрин находила свое место в складывавшейся всекитайской системе религиозного синкретизма. Конфуцианство преобладало в сфере этики и социально-семейных отношений, даосизм с его магией, метафизикой и пантеоном божеств и духов был обращен к сфере чувств и как бы компенсировал сухость и рационализм конфуцианства.

Каменный пилон. Провинция Сычуань

Буддизм заботился об искуплении и прощении грехов, рождая и поддерживая иллюзии о светлом будущем. При этом к буддийским и особенно даосским монахам китайцы относились, как правило, без должного для священнослужителей уважения и почтения.

Что же до конфуцианских ученых, чаще всего выполнявших функции жрецов (во время культовых отправлений в честь Неба, важнейших божеств, духов и предков), то именно они были наиболее уважаемым и привилегированным сословием в Китае. Однако они были не только и не столько жрецами, сколько государственными служащими, чиновниками, так что их собственно религиозные функции оставались на втором плане.