Текст книги "Всеобщая история религий мира"

Учение даосизма в общем можно считать материалистическим, так же как учение Конфуция носит характер преимущественно этический, а Будды – метафизический и эсхатологический. Даосская этика, несмотря на свое сравнительно большое значение, не имеет никакого отношения к его культу. Признавая дао принципом Вселенной и одновременно образцом поведения человека, даосы никогда не считали его сознательным богом. С другой стороны, божества богатства, долгой жизни и мудрости занимают свое место в даосском пантеоне.

При первом взгляде на даосских богов становится возможным объяснить их происхождение. Войдя в храм, посетитель сразу же видит перед собой трех огромных кумиров Сан-цин – это их святые. Они представляют не что иное как триаду Лао-цзы, заимствованную им, по-видимому, у буддистов, с их тремя изображениями, означающими Будду, его учение и общину последователей.

Настенная роспись в храме Белых облаков

Выше, во втором ряду, помещается Ю-хуан-шанъ-ди, всемогущий главный бог, основатель всего мироздания, тогда как трое Сан-цин имеют только созерцательную природу. Представлены в даосском пантеоне также и многие звезды и уже упомянутые пять элементов: металл, дерево, вода, огонь и земля, которые имеют души, или сущности, и вознеслись к небу, чтобы образовать пять планет и в их образе занять место рядом с богами. Луна в некоторых мифах олицетворяется под видом лягушки, зайца, коричневого дерева. Наряду с акацией, священными деревьями у даосов считаются также ива, сосна и персик.

Многочисленные храмы на берегах озер и рек посвящены повелителю драконов, который олицетворяет воду и вообще влагу в ее различных формах. Змея является символом этого божества, и потому ей поклоняются и молятся во время наводнений. Пережитками солнечного культа являются огни весеннего праздника, когда священники бросают в огонь рис и соль и прыгают через него босиком, при этом они, часто полуобнаженные, наносят себе раны. Огни эти возжигаются главным образом перед храмом бога-производителя. В честь его устраиваются также факельные шествия, в которых принимают участие разукрашенные ветвями повозки и жрецы, обливаясь кровью, наносят себе ножевые раны в честь божества.

Фамильные божества, изображения которых помещаются в открытых часовнях у главного входа в дом, крайне разнообразны, и выбор их колеблется в зависимости от местности, а также клана, профессии и личного вкуса. Зато изображение бога очага и фамильные таблички предков (шэ) обязательно есть в каждом китайском доме. Бог очага, который первоначально, вероятно, олицетворял собой огонь, отдает ежегодно владыке неба отчет о поведении вверенных его попечению людей.

Далее идут божества, покровительствующие различным профессиям. Учащиеся почитают бога Ван-чана, покровителя литературы, который представляет собой воплощение духа одного чиновника Чжоуской династии. Китайцы верят, что он неоднократно воплощался в образе того или другого ученого. В официальном культе он является соперником Конфуция, и храмы его можно часто встретить вблизи высших школ.

Военные почитают Гуанъ-ди, бога войны. Хотя это был всего лишь удачливый военачальник, тем не менее в 1828 г., по случаю нескольких побед китайской армии он был причислен к сонму богов и объявлен покровителем императорских войск. Наряду с названными божествами существует множество духов, которые бродят днем и ночью в виде привидений, наводя ужас на благочестивых китайцев.

В отличие от учения Конфуция, даосизм имеет духовенство, монахов и религиозного главу, что делает его схожим с буддизмом. Главным занятием этих священнослужителей является очищение улиц, домов и людей от злых духов с помощью различных магических средств и изготовление амулетов, которые для охраны от этих духов вешаются у входа в дом.

Даосский монастырь

Даосским священникам разрешается вступать в брак, тем не менее должность их не передается по наследству от отца к сыну. Ряды их пополняются, в основном, выходцами из низших слоев китайского общества. Даосские же монахи, храня заветы Лао-цзы, соблюдают безбрачие, удаляются от мира и отличаются ревностным благочестием.

С первых столетий новой эры даосские патриархи жили на горе Лунь-ху и носили титул тянь-ши – «небесного учителя». Они пользовались большим авторитетом среди верующих. Как и Далай-лама, небесный учитель выбирается по жребию, причем предполагается, что дух первого патриарха воплощается в его потомке. Однако «небесный учитель» существенно отличается по своему значению от Далай-ламы тем, что не имеет никакой светской власти и не влияет на светские дела.

Заслуживает упоминания также фэн-шуй – даосское искусство, основной задачей которого было нахождение наилучших мест для жилищ и храмов, создание ландшафтов, организация мест захоронения и т. д.

Удобным местом считается то, в котором пересекаются так называемые магнитные потоки: Голубой Дракон и Белый Тигр. Кроме того, оно должно быть сухим, располагаться подальше от муравейников и т.д. К даосским знатокам фэн-шуй обращаются за советом последователи всех трех религий Китая, что на протяжении столетий сформировало особый китайский стиль, особую ландшафтную культуру, тесно связанную с даосскими представлениями о гармонии, об отношениях людей и Неба, которая и сегодня является одной из визитных карточек древней и уникальной культуры Китая.

Буддизм (Фо – таково китайское имя Будды) проник в Китай через Индию преимущественно в своей северной форме Махаяны. Процесс его укрепления и развития в Китае был сложным и длительным. Понадобились многие века и серьезные усилия поколений проповедников и переводчиков текстов, чтобы выработать и ввести в обиход китайские эквиваленты индо-буддийских понятий и терминов. Кроме того, многое в буддизме, с его восприятием жизни как страдания и зла, противоречило распространенным в Китае конфуцианским нормам этики и принципам поведения. Только содействие параллельно формировавшегося религиозного даосизма, в свою очередь многое позаимствовавшего из сокровищницы индо-буддийской мудрости, помогло буддистам укрепиться на китайской земле. Неудивительно, что первые буддийские общины воспринимались в Китае лишь как одна из сект даосизма.

Китайский дракон

Условия, при которых буддизм был перенесен из Индии в Китай, во многом невыяснены, как противоречивы и различные данные о времени, когда произошло это событие. Прибытие в Китай буддийских учителей при императоре Мин-ди в 65 г. н. э. является неоспоримым фактом. Однако весьма вероятно, что слухи о буддизме проникли в Китай и в более раннее время. Китайские летописи упоминают о появлении буддийского миссионера в 217 г. до н. э., а около 120 г. до н. э. некий китайский полководец, разбив на севере пустыни Гоби какие-то варварские племена вернулся, как гласит предание, с трофеями, среди которых находилось и золотое изваяние Будды. Но только в 65 г. н. э. император Мин-ди признал учение Будды одной из государственных религий своей обширной монархии. Может показаться очень странным, что правитель огромной страны, в которой существовали уже две государственные религии, неожиданно пригласил проповедников третьей поселиться в своем государстве. Это тем более странно, если иметь в виду, что император оставался верным конфуцианству.

Постепенно буддизм усиливал свои позиции, чему немало способствовала и общая историческая ситуация эпохи Южных и Северных династий (III – VI вв. н. э.), с ее кризисами, междоусобицами и неустойчивостью. В такой обстановке призывы буддистов отрешиться от земной суеты и укрыться за высокими стенами монастыря казались привлекательными. В III – IV вв. вокруг столичных центров Лояна и Сяньяня действовало около 180 буддийских монастырей и храмов, а к концу V в. в государстве Восточный Цзинь их было уже 1800 из 24 тыс. монахов.

Свободные от налогов и притеснений покровительствовавших им властей, буддийские монастыри притягивали к себе и разорившихся крестьян, и изгнанников, лишившихся своей земли, и богатых аристократов, искавших покоя и уединения. Буддизм становился силой, и многие императоры как южных (китайских), так и северных (некитайских, «варварских») династий искали его поддержки, а некоторые признавали его официальной государственной идеологией.

Набор ритуальных сосудов

Статуя Будды в Уси

Распространяясь по территории Китая, буддизм подвергался значительной китаизации. Вообще, китайская конфуцианская цивилизация уникальна по степени своей устойчивости, приспособляемости, способности к регенерации и сопротивляемости любым внешним воздействиям. Всякая иноземная идеология, сколь бы мощной она ни была, проникая в Китай, неизбежно подвергалась такой сильной трансформации и китаизации, что в конце концов складывалась в достаточно оригинальную систему идей и институтов, адаптированных к привычным китайским принципам, понятиям и нормам, которая лишь отдаленно, в самых общих чертах, напоминала первоначальную. Это свойство китайской цивилизации ярко проявилось на примере буддизма.

Уже в IV в. китайские буддисты, например Сунь Чо, пытались доказать, что Будда – это воплощение дао. Подчеркивая, что главное в их учении – это высокие моральные стандарты (доброта, терпение, добродетель), они весьма уважительно относились к конфуцианскому принципу сяо. Соответственно изменялись, причем нередко неосознанно, автоматически, отдельные строки из сутр. Показательно, что китайские буддисты, воздвигавшие на свои деньги в пещерных храмах ступы или статуи в честь будд и бодхисаттв, как правило, сопровождали эти свои дары надписями в типично конфуцианском духе (например, «Молим о спасении душ наших драгоценных предков»).

Изменения коснулись и других сторон. Так, на передний план в китайском буддизме вышли те идеи, принципы и нормы, которые более всего соответствовали традиционным китайским нормам, идеалам и представлениям. Начало таким изменениям положил знаменитый Дао-анъ (312-385 гг.) – первый известный китайский патриарх буддизма, основатель монастыря в Сяньяне. Образованный конфуцианец, он увлекся буддизмом и вскоре стал его блестящим знатоком и активным проповедником.

На основе заповедей Виная-питаки, многие тексты которой Дао-ань сам перевел на китайский, он собственноручно составил образцовый монастырский устав. С его именем связаны многие переводы и комментарии к китайским буддийским текстам, составление первого каталога переведенных сутр. Он ввел для китайских буддийских монахов фамильный знак Ши – из китайской транскрипции рода Гаутамы (Шакья).

Однако наибольшее значение деятельности Дао-аня в другом. Он основал культ будды грядущего Майтрейи (Милэфо), с приходом которого многие поколения китайских буддистов связывали свои надежды на лучшее будущее и на всеобщее благоденствие, так же как христиане со вторым пришествием Христа, а мусульмане с Махди. Многие предводители китайских крестьянских движений объявляли себя или своих сыновей возродившимися Майтрейями, а культ Милэфо в Китае занимал центральное место в идеологии многих тайных обществ.

Бронзовая статуя китайского мудреца

Хуэй-юан (334-417 гг.), тоже конфуцианец, прошедший через увлечение даосизмом и примкнувший затем к буддизму, был вторым после Дао-аня авторитетом китайских буддистов. Основанный им монастырь Дунлинь-сы в провинции Цзянси пользовался большой известностью и влиянием, собирал в своих стенах лучшие умы страны. Однако, в отличие от Дао-аня, Хуэй-юань был скорее талантливым популяризатором буддизма, нежели ученым его знатоком.

Статуя Будды из храма Нефритового Будды

Китаизация буддизма в его деятельности проявилась в установлении культа будды Запада – Амитабхи, покровителя Западного рая, Чистой земли, чем было положено начало китайскому, а затем и японскому амидизму. Культ Амитабхи, как и культ Майтрейи, в Китае всегда тесно связывался с мечтами о светлой жизни и райском будущем. Во взаимодействии с последователями Майтрейи китайские амидисты, прежде всего сторонники секты Цзинту («Чистая земля»), участвовали в деятельности тайных обществ и в различных крестьянских восстаниях.

Трансформация буддизма на китайской почве заставила эту религию приспособиться к социальной структуре Китая, к нормам и запросам традиционного китайского общества. В частности, это проявилось в том, что это учение, как и другие религиозные доктрины Китая, выступало в различных своих ипостасях по отношению к образованным верхам и к крестьянским низам.

Буддизм для низов (народный) быстро стал своего рода разновидностью китайского даосизма. Буддийский монах бок о бок с даосским отправлял несложные обряды, принимал участие в ритуалах и праздниках, охранял буддийские храмы и кумирни, служил культу многочисленных будд и бодхисаттв, все больше превращавшихся в обычных богов и святых.

Кроме будд Майтрейи и Амитабхи, ставших центральными фигурами в китайском буддизме, особой популярностью в Китае пользовалась бодхисаттва Авалокитешвара, знаменитая китайская Гуань-инь, богиня милосердия и добродетели, покровительница страждущих и несчастных. Эту богиню по ее популярности и функциям можно сравнить с Девой Марией в христианских странах.

Примерно с VIII в., приобретя женское обличье (ранее в Китае, как и в Индии, бодхисаттва Авалокитешвара считался мужчиной), Гуань-инь превратилась в богиню-покровительницу женщин и детей, материнства, богиню-подательницу детей. Это сыграло существенную роль в ее известности. Храмы в ее честь стали создаваться по всей стране, причем они никогда не пустовали, а алтари в этих храмах всегда были полны даров и приношений.

Монастырь Лунхуасы. Шанхай

Привнеся в свой пантеон многочисленных будд, бодхисаттв и буддийских святых, простой народ в Китае принял главное в буддизме – то, что было связано с облегчением страданий в этой жизни и спасением, вечным блаженством в жизни будущей. Имевшие отношение к ним основные нормы и культы, буддийские праздники и чтения заупокойных сутр, а также многие элементы магии, даже эротики (тантризм) – все это вместе с армией монахов и послушников, знакомых лишь с самыми элементарными принципами учения, легко укрепилось в жизни Китая, стало ее естественной частью, вполне удовлетворяя запросы простых китайцев.

Верхи же китайского общества, и прежде всего его интеллектуальная элита, черпали из буддизма значительно больше. Делая упор на философию этого учения, на его метафизику, они нередко пренебрегали его обрядовой стороной и магической практикой. В уединенных кельях и больших библиотеках крупных буддийских монастырей они погружались в старинные полуистлевшие тексты, стремясь найти что-то новое, важное, сокровенное, тайное, применить это в новых условиях, приспособить к китайской действительности.

На основе синтеза идей и представлений, извлеченных из философских глубин буддизма, с традиционной китайской мыслью, с конфуцианским прагматизмом и возникло в Китае одно из самых интересных и глубоких, интеллектуально насыщенных и пользующихся до сих пор немалой привлекательностью течений мировой религиозной мысли – чань-буддизм (яп. дзэн).

Это ответвление буддизма зародилось в Китае. Название «чань» происходит от санскритского дхиана, что значит «сосредоточение», или «медитация». Древнее буддийское направление – школа дхиана – призывало своих приверженцев чаще отрешаться от внешнего мира и, следуя древнеиндийским традициям, погружаться в себя, концентрировать свои мысли и чувства на чем-либо одном, сосредотачиваться и уходить в бескрайние глубины сущего и таинственного. Целью дхианы было достижение транса в процессе медитации, ибо считалось, что именно в состоянии транса человек может найти прозрение, истину, как это случилось с самим Гаутамой под деревом Бодхи.

Статуя Будды в Шанхае

Сутры дхианы были переведены на китайский язык еще Дао-анем. Впоследствии они стали широко известны в китайских буддийских монастырях. Легенда повествует, что чань-буддизм возник в Китае после того, как туда переселился из Индии в начале VI в. знаменитый патриарх индийского буддизма Бодхидхарма, двадцативосьмилетний создатель индийской секты медиаторов. На вопрос принявшего его известного покровителя буддизма императора У-ди из династии Лян, как будут оценены его заслуги (строительство монастырей и храмов, копирование сутр, предоставление буддистам льгот и пожертвований), Бодхидхарма будто бы ответил, что все эти деяния ничего не стоят, все это – прах и суета. После этого патриарх покинул разочаровавшегося в нем У-ди и удалился с группой последователей, положив начало новой секте – чань.

Это легендарное предание обычно подвергают сомнению, считая, что ранний этап истории секты теряется в веках, тогда как подлинная и документированная ее история начиналась с VII в., когда после смерти пятого патриарха, имевшего свыше 500 последователей, секта распалась на северную и южную ветви.

Статуя Будды в пещерном храме. Юньган

Звание шестого патриарха стали оспаривать двое – Шэнъ-сю, бывший сторонником традиционной точки зрения, согласно которой просветление является закономерным результатом длительных усилий и напряженных раздумий в процессе медитации, и Хуэй-нэн, противопоставивший этому каноническому тезису идею о внезапном озарении в результате интуитивного толчка. Вскоре более каноническая северная ветвь пришла в упадок и практически заглохла, а идеи Хуэй-нэна, нашедшие отражение в известной «Сутре шестого патриарха», стали основой для последующего развития секты в ее китайском (чань) и японском (дзэн) вариантах.

Чань-буддизм был плотью от плоти Китая, так что многие авторитетные специалисты считают его китайской реакцией на индийский буддизм. Действительно, учению чань были присущи трезвость и рационализм китайцев, которые оказались напластованы на глубочайшую мистику индо-буддизма. Начать с того, что чань-буддизм низвергал все канонические буддийские ценности. Не следует стремиться к туманной нирване, учил он, едва ли там, да и вообще в будущем, кого-нибудь ожидает что-либо заманчивое. Надо обратить свои взоры к жизни, научиться жить, причем жить именно сейчас, сегодня, пока ты жив, пока ты можешь взять от жизни то, что в ней есть.

Казалось бы, это рационалистический эгоизм, вообще не имеющий отношения к религиозной мысли и к этическим идеалам. Но на самом деле чань-буддизм призывал к другому. Как бы воскресив в китайской мысли идеи раннего философского даосизма и многократно обогатив эти идеи за счет неисчерпаемых глубин индийской мистики, он призывал своих последователей не стремиться вперед, не искать Истину и не пытаться достичь нирваны или стать буддой. Все это прах и суета. Главное в том, что Истина и Будда всегда с тобой, они вокруг тебя, надо только уметь их найти, увидеть, узнать и понять.

Истина и Будда вокруг и во всем – в пении птиц, в шелесте листвы, в красоте горных хребтов, в тиши озера, в строгости природы, в разумной сдержанности церемониала, в очищающей и просветляющей силе медитации, наконец, в радости труда. Кто не видит Будды и Истины во всем этом, тот не сможет найти их ни на небе, ни в раю, ни сегодня, ни в отдаленном будущем. Словом, нужно уметь жить, познавать жизнь, радоваться ей, воспринимать ее во всем ее богатстве, многообразии и красоте.

Бегущий конь. Рельеф из погребения императора Тай-цзуна в Сиане

Чань-буддизм ставил в центр своего внимания свободного от обязанностей и привязанностей человека, готового отрешиться от мирских забот и посвятить всего себя умению и искусству жить, но жить только для себя (в этом индийская традиция в чань-буддизме восторжествовала над китайской). Познать истины чань-буддизма и принять его принципы было непросто, для этого требовалась специальная длительная подготовка.

Одна из основных доктрин чань гласила, что основанный на писаных догмах интеллектуальный анализ не проникает в сущность явления и не способствует успеху в постижении Истины. Зачем напрягать ум и тем более загружать его книжной мудростью, если можно дать полный простор интуиции и самовыражению и полностью отринуть каноны и авторитеты? Именно так следует понимать ставший хрестоматийным завет известного мастера чань-буддизма И-сюаня (IX в.): «Убивайте всех, кто стоит на вашем пути! Если вы встретите Будду – убивайте Будду, если встретите патриарха – убивайте патриарха!» Иными словами, ничто не свято перед лицом индивида и перед внезапным его озарением и просветлением, постижением им Истины.

Как постичь Истину? Этот вечный вопрос мыслителей чань-буддизм решал до удивления просто. Истина есть озарение. Оно нисходит на человека внезапно, как интуитивный толчок, как внутреннее просветление, как нечто, что нельзя выразить словами и образами. К постижению и принятию этого озарения нужно готовиться. Однако и подготовленный человек не может гарантированно знать, что постигнет Истину. Он должен терпеливо ждать своего часа.

В практике чань– и дзэн-буддизма обычно использовали различные методы искусственного стимулирования внезапного прозрения – резкие окрики, толчки, даже удары, которые неожиданно обрушивались на погруженного в транс и задумавшегося, ушедшего в себя человека. Считалось, что в этот момент человек должен особенно остро среагировать на внешнее раздражение и что именно в этот момент он может получить интуитивный толчок, на него может снизойти озарение, просветление.

В качестве средства стимулирования мысли, поиска, напряженной работы мозга чань-буддизм широко использовал практику головоломок (гуньань, яп. коан).Постичь смысл гуньаня посредством логического анализа невозможно. Вот пример: «Удар двумя руками – хлопок, а что такое хлопок одной ладонью?» Между тем абсурдность и нелепость таких загадок для чань-буддистов были лишь кажущимися, чисто внешними.

Голова бодхисаттвы. Конец V – начало VI в.

За этим внешним следовало искать глубокий внутренний смысл, умение находить наиболее удачный, нередко парадоксальный ответ, на что у начинающих подчас уходили долгие годы, на протяжении которых оттачивалось мастерство ученика. Готовясь к посвящению в мастера, он должен был уметь быстро разгадывать сложные логические хитросплетения.

Еще одним важным и парадоксальным методом поиска Истины и подготовки посвященного к озарению, к интуитивному толчку были диалоги – вэньда (яп. мондо) между мастером и его учеником. В процессе этого диалога, когда обе стороны обменивались друг с другом лишь краткими репликами, зачастую внешне казавшимися почти лишенными смысла, значение имели не столько сами слова, сколько общий контекст, даже внутренний подтекст диалога.

Майтрейя – пятый Будда

Мастер и ученик вначале как бы настраивались с помощью случайных взаимных сигналов на общую волну, а затем, задав друг другу тон и код беседы, они начинали диалог. Цель его – вызвать в сознании настроенного на волну мастера ученика определенные ассоциации, резонанс, что в свою очередь служило подготовке ученика к восприятию интуитивного толчка, озарения, просветления.

Чань-буддизм оказал огромное влияние на развитие китайской и японской культуры. Многие выдающиеся мастера литературы и искусства были воспитаны на парадоксах, гуньанях и идеях этой секты. Однако при всем своем огромном значении в жизни Китая чань-буддизм всегда оставался только сравнительно малочисленной сектой, располагавшей лишь несколькими известными центрами-монастырями.

Более того, с течением времени китайский чань-буддизм понемногу терял свою первоначальную оригинальность. Подчиняясь общему стилю монашеской жизни, буддийские монастыри-школы чань в позднесредневековом Китае ужесточили дисциплинарные нормы и стремились более строго регламентировать образ жизни чаньских монахов, что в конечном счете заметно сближало чань с иными функционировавшими в Китае сектами-школами буддизма.