Текст книги "Всё пришедшее после"

А надо тебе сказать, что правил в той стране, где жил «Блестящий меч», Иршу – мажордом по имени Пепин, а по прозвищу Мрачный Дикарь. Так назвала его мать мальчика Иммахильда, так это прозвище и прилипло к мажордому в истории.

Пепин не раз спрашивал себя: «Разве не тот должен быть королем, кто имеет реальную власть?» – и сам себе отвечал: «Я должен быть единственным властителем – монархом».

Когда умер отец «Блестящего меча», настал час Пепина. Он передал мальчика в дальний монастырь на севере, а Иммахильде сказал, что ее сын убит по пути в дальнюю обитель.

Страна, куда отправил Иршу-мажордом мальчика-принца, была населена бруттенами или рутенами и называлась Страной рутенов или русов, кратко Эр-Ландия. Она казалась страной без конца и края и соседствовала со Страной Азией или Айс-Ландией. Населяли Эр-Ландию могучие воины гоемагоги и мудрые ученые люди – монахи.

В Эр-Ландии «Блестящий меч» превзошел все науки и научился воинскому искусству. Достигнув 15 лет, он был представлен суровому правителю русов. Юноша понравился королю, но еще больше он понравился дочери короля принцессе Матильде. «Блестящий меч», увидев Матильду, тоже влюбился в нее.

Дети, встречаясь, мечтали и строили совместные планы. Когда молодой человек попросил руки принцессы, король нахмурился:

– Разве ты не знаешь, – спросил он, – что принцессы не могут выходить замуж за человека неизвестного рода и племени?

– Пускаясь в дальние страны, – ответил «Блестящий меч», – я не имею права жить там, где знают, кто я.

– Что ж, – подумав, сказал король, – тебе решать: покинуть страну или потерять невесту.

– Я выбираю Матильду и после свадьбы покидаю страну! Матильда поедет со мной!

Смелая речь произвела на короля впечатление. Повторяю, золотоволосый юноша, столь воспитанный и ученый, столь храбрый и умелый, полюбился королю. Пряча улыбку, он заключил:

– Да будет так! Но это случится, если я увижу, что у моей дочери будет супруг, достойный во всех отношениях.

– В таком случае мы должны остаться одни.

– Выйдите все! – приказал король громовым голосом.

Когда все вышли, «Блестящий меч» снял рубаху, и король с изумлением увидел красный крест на его груди. Юноша вынул из ножен короткую дату с широким лезвием и надрезал кожу – показалась кровь пурпурного цвета. Потрясенный король, не говоря ни слова, склонился перед ним. Придя в себя, он промолвил:

– Видит Бог, такой чести я не ожидал. Могу ли я обратиться с дерзновенной просьбой?

– Говори.

– Я был бы счастливейшим из смертных, если хотя бы кто-то из внуков вырос на родине матери и деда.

– Понимаю тебя. Вынужденный считаться с «Салической правдой», обещаю, что все потомство женского пола будет воспитываться и жить на родине Матильды.

– Это больше, чем благодеяние, это – награда!

Юноша оделся. Король открыл дверь.

– Ну что, отец? – бросилась к нему принцесса.

– Входите все! Объявляю! Через три дня свадьба!

Матильда захлопала в ладоши и бросилась на шею жениху.

– И после свадьбы они покинули Эр-Ландию? – спросил Артур.

– Богатство короля Руси было несметным, – сказал Костя. – Золотом покрывались купола храмов. Даже городские ворота украшались золотым орнаментом. Молодая пара с обозом отправилась в другую страну, называемую Северною Умбрией.

Эта страна граничила с империей Вечного города, Нового Рима, который с недавних пор стали называть Иешуа-Рим. Править страной был послан свыше Ангел по имени Саак, потому иногда эту империю называли землей Ангел-Саксов.

Но это случилось позже, когда Матильда родила своему супругу трех дочерей. Увы, Матильда умерла молодой. Все три дочери, как и обещал «Блестящий меч», с кормилицами и няньками отправились на воспитание к деду, королю Руси.

Возмужавший принц, к радости Иммахильды, вернулся на родину, чтобы царствовать. Его поддерживал епископ Северной Умбрии Филарет, желавший во что бы то ни стало укрепить западную ветвь церкви. Став царем-жрецом, «Блестящий меч», воспитанный на востоке в монастыре Эр-Ландии, не оправдывал надежд епископа.

Восточная, ортодоксальная церковь, которая окормляла верою Новый Рим и Эр-Ландию, гигантскую, северную страну, имела веру суровую и сдержанную, сперва обращая свой взор к Небу и лишь потом переводя его на природу, как на небесное содержание. Здесь не возводили памятников людям, здесь возводили храмы.

Западная, универсальная ветвь не сомневалась в единой природе божественного, и потому природа давала им возможность узреть Бога.

Крест на теле царей-жрецов стал символом движения западных христиан – крестоносцев, направлявшихся на Восток.

«Блестящий меч» женился во второй раз на племяннице короля западных готов Гизелле из Южных районов Аквитании и основал царство, которое он назвал Звездной Азией – Астразией. Сердцем этой страны стала Лотарингия с горой Сион и священный Арденнский лес.

Когда принц стал царем, у него родился сын.

Пепин, опираясь на недовольных западных священников, задумал на этот раз в самом деле убить царя-жреца. Империи создаются и уничтожаются предательством.

Однажды, охотясь в Арденнском лесу, «Блестящий меч», сопровождаемый двумя слугами, решил отдохнуть. Он остановил коня поблизости от журчащего ручейка и прилег на солнышке на сухом земляничном склоне.

Вот тогда предатели решились на убийство. Предают только близкие. Что сказать? Преданность – редкая добродетель, и она более всего ценится Богом.

Один из слуг направил острие своего копья прямо в глаз царю. Сверкнувшая сталь разбудила дремлющего царя, и он, опытный воин, отбил удар. Затем, вскочив на ноги, он бросился на убийцу, но тут подоспел второй слуга и со всего маху всадил копье под левую лопатку властителя. «Блестящий меч» зашатался и рухнул навзничь. Остановившиеся глаза смотрели в небо. В это время загремел гром, и при солнечных лучах пошел крупный дождь, смывая пурпурную кровь. Убийцы бежали.

Когда посланные Пепином люди примчались на страшное место, они не обнаружили тела царя, оно исчезло.

Известие о смерти царя поразило Филарета и другого святителя, близкого «Блестящему мечу», епископа Сиона.

Пепин, объявивший о находке мертвого тела, после похорон стал царем-монархом. Предательство – дело, несоизмеримое с ростом его совершившего.

– А что стало с потомками «БМ»? – спросил Артур.

– Дети Гизеллы оставались владетельными князьями в Лотарингии на севере и в Септимании и Лангедоке на юге, на границах царства. Один из их потомков, глава германских (фризских) готов, Гот-Фриз, герцог Лотарингский возглавлял также крестоносцев, мечом отвоевавших право обрести христианскую святыню – Гроб Господень.

– А дети от первой жены?

– Благодаря трем девочкам в Эр-Ландии сохранилась священная кровь царя. Там образовались три государства, и правители их по древнему завету царствовали, но не правили. По преданию, правителей звали Гюриг, Труавер и Синелиус. Набольшим был Гюриг. Однако и там спустя века после слияния трех в одно государство нашелся свой иршу-мажор-дом Схария, и была провозглашена новая монархия Ромеев.

Так исчезла на Ойкумене ведающая судьбами народов небесная власть пророков и жрецов и осталась власть единая – монаршья. Связь с небесной волей стала освящаться церковью. По крайней мере, церковь, присвоив право помазания на царство, объявила его священным:

 
Не смыть всем водам яростного мира
С монаршьего чела святое миро.
 

Породнившись с боковыми ветвями из рода Потерянного принца, монархи постарались убедить себя в законности своей власти.

– И потомки не боролись за свои права?

– Потомкам ни к чему было бороться за свои права, ибо их право было неоспоримым правом Божьим. Однако люди, владеющие этой тайной, надеялись на восстановление Божьего права. Самые решительные из них образовывали тайные общества, ушедшие в подполье или действующие на виду у всех, но имеющие скрытые цели. Конечно, и они не удержались от раскола. Зачастую эти общества становились врагами. Их не оставляла в покое церковь, то привечая, то преследуя.

Восточная и Западная ветви, ортодоксальная и универсальная ветви церкви разошлись еще дальше друг от друга.

Те, кто объявил себя врагами правящих монархов, под лозунгами материализма и атеизма добились их уничтожения.

Французский король надеялся бегством из революционной Франции спасти себя и свою семью. Он бежал в столицу Лотарингии, выбрав путь через Стене, древнюю столицу Астразии. По дороге его схватили. Вскоре он был казнен. Судьба? Была казнена и королева, соединившая в себе кровь Габсбургов и Лотарингов.

Эхом древнего Миц-Рима на Востоке еще более страшным образом было покончено с русской монархией Ромеев. Никого не щадили.

Исчезла и империя Габсбургов – Лотарингов.

Время стирает детали, одно за другим сменяются обманутые поколения. Но остается кровный Завет, неосознанное стремление потомков признать былое родство, когда народы руководствовались Единым Промыслом Божьим.

4. Вызывая духов

По дороге домой Артур попал под дождь. Он выскочил из троллейбуса и бегом бросился под арку дома. – Ты откуда такой мокрый? – спросила Марина, когда он вошел в прихожую.

– От Кости.

– Давай раздевайся, а то заболеешь. На-ка, вытри голову. – Она подала ему полотенце.

Артур переоделся.

– Ну, как там Костя?

– Нормально. Рассказывал одну историю из жизни королей.

– Ему жениться надо, а не истории рассказывать.

– Женщины вечно о своем…

– Вообще-то ты прав, ничего в этом нет хорошего. И ты не торопись.

– Я никогда не женюсь!

– Вот и правильно. Это они ведь в невестах такие скромные да хорошие. А как только уверенность почувствуют, только держись. Знаешь, что я тебе скажу, какая бы в молодости кроткая женщина ни была, все равно к сорока годам становится стервой.

– Без исключений?

– Есть, наверное, исключения. Но я их, честно скажу, не встречала. Если она таковой не стала, значит, ждет удобного момента. Как только она поймет, что можно действовать, будь спокоен, предаст, продаст и не поморщится.

– Ну, мужчины, положим, тоже – не подарок, – дипломатично сказал Артур.

– Это уж точно, особенно когда пьют.

– Послушай, послушай, как интересно. Женщины становятся противными, когда проявляют силу, а мужчины – когда слабость.

– Это все философия. Я говорю о жизни, – сказала Марина.

– Но ты – тоже женщина.

– Значит, имею право так говорить, – отрезала она.

– Хочешь, скажу, как у Дюма? В книжке «Виконт де Бражелон» д’Артаньян, проезжая на лошади, задел стременем карету, а в ней сидели две женщины. Так вот, одна из них испуганно вскрикнула, и это был голос молодой женщины, а другая разразилась такими ругательствами, что, как пишет Дюма, ей можно было дать не меньше пятидесяти лет.

– Твой Дюма знал что сказать! – От смеха у Марины выступили слезы.

– Мам, а ты замечала, что есть люди с отрицательной обратной связью, а есть с положительной.

– Ты имеешь в виду, чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей?

– Точно! Это отрицательная обратная связь.

– Ну, знаешь! – Марина махнула рукой. – С ней сталкиваешься постоянно, не только в любви. Попробуй где-нибудь высказать свой интерес. Сразу получишь по мозгам. Наоборот, будешь отказываться – тебя станут уговаривать, а то и принуждать. Таких, что любовью за любовь, добром за добро, пониманием за понимание, – один на тыщу. – Марина вздохнула. – Кто разберет, может, так положено в природе? В институте нас учили, что отрицательная обратная связь придает системе устойчивость.

– Ага, когда Братец Лис поймал наконец Братца Кролика, помнишь, тот стал просить, чтобы он не бросал его в терновый куст. Понятное дело, Братец Лис бросил его в терновый куст, и жизнь Братца Кролика была спасена. Система проявила устойчивость, и они еще много страниц гонялись друг за другом.

– Каждому – свое.

– Так вот, я не согласен. Между законами природы и людскими законами есть разница. В природе лисы поедают кроликов. Люди должны жить по-людски.

– Ты у меня такой умный! Боюсь, как бы тебя не утащили!

– Все, молчу! Скажи, как там Виталик поживает?

– А то ты не знаешь!

– Его не поймешь. Что тетя Клава говорит?

– Что говорит? Говорит, что успокоился, спортом своим занимается. Да, она сейчас больше Вадимом занята, – отмахнулась Марина.

– А что Вадим?

– Что Вадим? Вадим опять за юбкой бегает.

– Орел!

– Знаю я этих орлов! Сами живут, а другим жить не дают!

– Ты ее видела?

– Кого? Юбку эту? Видела, конечно. Она в нашем министерстве работает.

– Красивее, чем тетя Клава?

– Куда там? Клавдия гораздо интереснее. У той папа – генерал. Сам понимаешь, дубленка, серьги бриллиантовые, ниточки отечественной не найдешь.

– А что тетя Клава?

– Собирается идти в партком жаловаться.

– А ты что думаешь?

– Я? Я ей посоветовала лучше с матерью его поговорить, с Зинаидой. Ты ужинать собираешься, следопыт?

– Обязательно! – Артур взялся за вилку.

На том и закончили. Тем временем Клавдия действительно обдумывала совет Марины. С тех пор как ушла Лия, а ушла она жить к Зизи, Клавдия чувствовала труднообъяснимую обиду. Размышляя над этим, она все же пришла к выводу, что Зизи не виновата в делах молодых людей и даже, предоставив жилище Лие, имела благие намерения избавить семью Вадима от напряженных отношений со снохой.

«Поклониться – голове не отвалиться», – убеждала себя Клавдия. А убедив, выбрала время, когда Вадима не было дома, позвонила Зизи и пригласила ее в гости.

Она накрыла на стол, чтобы принять Зизи как можно радушнее. Без обиняков она изложила матери Вадима суть дела. Зизи сразу все поняла. Понять было нетрудно, поскольку она знала об увлечении Вадима. Он уже несколько раз приходил к ней в гости со своей новой пассией: провести время и похвастаться дамой из высшего общества.

Зизи с первого взгляда нашла, что Вадим ей не пара. И что ее папа, без пяти минут замминистра, с таким трудом попавший в командную номенклатуру, хоть и сам из деревни, никогда не согласится на брак своей дочери с Вадимом.

– Не беспокойся, Клавочка, я тебе помогу, – говорила Зизи, посматривая на свою ухоженную руку, лежавшую на руке Клавдии.

– Поможете, правда? – Клавдия прижала ее руку к груди. – Я вам так благодарна!

– Непременно помогу. Не потерплю, чтобы мой сын вел себя как последний глупец. Ты такая красивая! Та и хочется тебя облизать, как конфету! Значит, мир!

– Мир?

– Ну да! Мне казалось, что ты обижена на меня за Лию.

– Что вы, Зинаида Зиновьевна! Нисколечко. Как она там поживает? – Клавдия теперь не сомневалась в возвращении Вадима.

– Собирается замуж, – ответила Зизи.

– Ну, дай Бог.

– А знаешь, может все к лучшему. Виталик-то мне тоже не чужой. Зачем ему так рано обзаводиться семьей, ведь он еще студент.

– Он переживает, – сказала Клавдия.

– Молодость все перемелет. Пройдет время, станет на ноги, тогда и женится.

– Я и сама так думала.

– Вот и отлично! – Зизи огляделась. – Давно я у вас не была.

– Вы бы приходили почаще. Все будут вам рады.

– Возраст, милая, возраст. Живешь только прошлым. Хочу тебя попросить…

– Все что угодно!

– У вас должен быть старый чемоданчик с семейным архивом. Все собираюсь разобрать. Там мои письма, фотографии.

– Сейчас найду.

Клавдия вышла в прихожую и откуда-то сверху достала потертый, пыльный чемодан. Она протерла его мокрой тряпкой. Зизи кивнула – тот самый. Они еще посидели, поговорили, и Зизи собралась домой. Клавдия взялась проводить ее и донести чемодан до дома.

Проблему Клавдии Зизи решила в два счета. Однажды вечером генеральская дочка, позвонив, спросила Вадима. Зизи простодушно ответила, что сына нет дома, он ушел с Лией в театр. Этого оказалось достаточно. Больше пассия Вадима не звонила ни ему, ни Зизи: она видела Лию – та была моложе и красивее ее, такое не прощалось.

Руки Зизи подрагивали, когда она стала перебирать свой архив. Фотографий и писем оказалось совсем немного. Под ними лежали папки с надписями. Зизи, торжествующе улыбаясь, читала: «Жаботинский», «Вовси», «Ландау». Внизу лежала папка потолще (на ней было написано «Шнеерсон»), сбоку – сдвоенный рулон бумаги.

Архив показали Лие. Фамилии, помечающие папки, не были ей совсем незнакомы. С удивлением она обнаружила фотографию молодой Зинаиды в светлой военной форме. Отдельно лежали малиновые петлицы со следами «кубиков» – знаков различия.

– Вы служили в армии, Зинаида Зиновьевна? – с удивлением спросила Лия.

– Да, по юридической части.

– А когда стали учительницей?

– Демобилизовалась в пятьдесят третьем, пошла в школу. Я хорошо знала немецкий.

– А эти папки у вас с той поры? – допытывалась Лия.

– Случайно часть документов осталась у меня на руках, – уклончиво ответила Зизи.

Фотография опять оказалась в руках у Лии.

– И вы были причастны к следствию? Да? Почему? – Лия в упор посмотрела на Зизи.

– Послушай, Лия, отбрось эмоции, подумай здраво. Это была крупная игра. Я в ней – только винтик. Но мы все равно выиграли.

– Вы старались их уничтожить, своих! Почему?

– Я тоже задавала такой вопрос. Тот, кто знал, мне все объяснил.

– Что он сказал?

– Что не надо держаться за своих сторонников. От них всегда можно ждать предательства. Гораздо умнее приобрести дружбу прежних противников, над которыми ты одержал верх. Так считал еще Макиавелли. Зачем беречь соратников, если из них можно сделать мучеников и героев? Это дает огромные преимущества.

Лия загоревшимися глазами чуть ли не с восхищением смотрела на Зизи. Зинаида как будто включала для нее лампочки в длинном темном коридоре. «Как мало я еще знаю, – пронеслось в голове у Лии. – Чему нас только в школе учат?!» – Она не могла не согласиться с Зинаидой.

– Как это верно! Я бы никогда не додумалась! – оценила Лия слова Зизи.

– Я рада, что мои уроки не пропадают даром.

– Честное слово, ваш собеседник был умным человеком, – сказала Лия. – Он еще жив?

– Четыре года назад был жив. Сейчас не знаю.

Лия задумчиво перебирала фотографии.

– Значит, – сказала она, – их наметили принести в жертву?

– Сказано в Писании, если предашь аммонитян в руки мои, то по возвращении первого, кто выйдет навстречу из дома моего, вознесу на всесожжение. Что плохого в жертвоприношении? Чем больше жертва, тем на большее можно рассчитывать. Пусть генералы приуменьшают потери. Они выигрывают сражения, а не войны.

Лия взвесила на руке свиток.

– Наверное, этот архив имеет историческую ценность.

– Может быть, такую, о которой мы и не предполагаем. Поэтому я тебя прошу: никому о нем не говори. – Зизи, помолчав, добавила: – Если хочешь жить спокойно.

Лия не возражала. Она была озабочена предстоящим замужеством. После развода с Виталиком, едва получив свидетельство и штамп о разводе в паспорте, она поспешила подать заявление на новый брак.

Зизи привыкла к Лие и не торопила. Обе женщины жили безбедно и без скандалов. Они были достаточно умны, чтобы отравлять свою жизнь вульгарными ссорами. Зизи сумела превратить свою науку для Лии в подобие игры, и Лия без сопротивления включилась в нее. Поэтому она с видимым удовольствием подчинялась своей хозяйке, сколь бы причудливы ни были ее фантазии, ведь она училась.

Кроме того, Лия освобождала Зизи от многих хозяйственных забот. Зизи в свою очередь продолжала заниматься репетиторством и без особого напряжения зарабатывала немалые деньги. Время от времени она делала Лие подарки. Сбросить накопившееся раздражение они всегда могли на своих учащихся.

К слову, Лие поступило предложение перейти работать в райком партии. Конечно, она приняла его без тени сомнения и надеялась к новому учебному году покинуть классы, тем более что ее школу переводили куда-то в Перово, а здание поступало в распоряжение исполкома.

И все-таки что-то ей не давало покоя, что-то связанное с этим архивом. Наконец она поняла: эти документы должны стоить немало денег. Воскресным днем Лия, любуясь своей работой – она делала Зизи педикюр, впрямую спросила, сколько может стоить архив.

– Может быть, очень дорого, если найдется покупатель, а может и ничего не стоит, если нет покупателя. – Зизи протянула Лие другую ногу. – Ты же понимаешь, я не могу его сдать в музей или отнести в комиссионку. Эти документы когда-то просто не успели приобщить к следствию.

– Значит, надо искать покупателя? – Лия подула ей на пальцы, чтобы лак быстрее высох.

– Конечно. Причем лучше за рубежом. Тебе это по силам?

Лия пожала плечами.

– А если обратиться к вашему знакомому, ну тому, кто цитировал Макиавелли?

Зизи задумалась.

– Где-то у меня был его телефон, – наконец сказала она. – Он мне звонил в шестьдесят девятом, когда вернулся из Мордовии.

– Давайте позвоним. – Лия закрутила колпачок на пузырьке с лаком.

– Ладно, только ты сначала сходи в Мосгорсправку, узнай адрес, если он жив еще, позвоню.

Зизи дала Лие его данные, и спустя два дня Лия подошла к окошку киоска на площади Революции. Через пятнадцать минут она уже знала, где живет знакомый Зизи.

Канунянц Григорий Михайлович, отбыв срок в 11-й зоне Дубровлага, вернулся на прежнее местожительство в Хомутовском тупике. Из большой двухкомнатной квартиры, которую он занимал раньше, ему сохранили одну комнату, в которую снесли все вещи.

Он был лет на десять старше Зизи, жил, как живут пенсионеры, один, что-то писал, ходил с авоськой в магазин, утром спускался за газетой, вечером, раз в неделю, ходил в театр, чаще в театр им. Н. В. Гоголя: он находился рядом, и туда легко было достать билеты. Раньше он ходил в баню: неплохие Машковские бани располагались через дорогу, но с возрастом стал беречься и в парную заходить боялся.

Когда вдруг позвонила Зинаида, он с первых слов понял, что ей что-то нужно от него, и пригласил ее в гости.

Зизи, несмотря на прошедшие двадцать с лишним лет, быстро нашла его квартиру. Они встретились как старые друзья.

Однако, выслушав ее и подумав, он запросил пятьдесят процентов. Зизи хотела по-женски поспорить о сумме, но, взглянув в умные, смотрящие в упор, посветлевшие за годы глаза, ощутила, как прежде, холодок, пробежавший по коже, и только молча кивнула. Договорились встретиться у нее, чтобы осмотреть документы.

Возвращаясь, она испытывала давно забытое чувство восторга от необходимости подчиняться начальнику в важном и не вполне понятном для нее деле. Зизи знала, что этот волчий, холодный взгляд уже все измерил, а нечеловеческий ум все расставил по своим местам. Как в молодости, ей было сладко и страшно участвовать в угадываемых комбинациях.

Она вышла к Лермонтовской площади легким шагом. Упругая волна, как в полете, рождаясь у диафрагмы, замирала внизу живота.

В этот вечер Лия узнала много нового из практического урока сладострастия, который Зизи, пользуясь своим правом, давала ей время от времени.

Григорий Михайлович приехал в четверг во второй половине дня. Невозмутимо ознакомился с архивом. Нашел для дам изысканные комплименты. Глаза его лучились мягким светом. Встреча прошла великолепно.

На следующий день он позвонил Зинаиде и сказал, чтобы она, не медля, приехала к нему. Как всегда кратко, он изложил ей свою позицию:

– Я берусь за это дело, но у меня новые условия. Сорок процентов и Лия. – Светлые глаза смотрели на Зизи не мигая.

– Ты же уже называл свои условия!

– Но ты ведь не сказала, что вас двое!

Зизи вздохнула. Он всегда был прав.

– Что ты так беспокоишься, Зиночка? Я даже уступаю свои десять процентов. Или ты ревнуешь?

Ответом ему был сверкнувший молнией взгляд. Но молния не пробилась сквозь каменный зрачок собеседника.

– Почему бы и нет? – спросил он просто, и голос его звучал буднично. – Я ведь не забыл твоих привычек. Помню, что ты предпочитала допрашивать медсестер по ночам. Нет? Говорили, что ты, даже идя в уборную, не оставляла заключенную одну и брала ее с собой прямо в наручниках.

– А кто меня всему этому учил?

– Успокойся. Ты же разумный человек и наверняка меня поймешь, как понимаю тебя я.

Зизи взяла себя в руки. Она отвыкла от общения с ним и теперь с приятным удивлением узнавала прежнего, расчетливого и откровенного старшего товарища. Им нечего было скрывать друг от друга.

– Но ведь ее нужно как-то уговорить, – озаботилась Зизи.

Григорий покачал головой:

– Мне кажется, она неглупая девушка. Твой аргумент – дополнительные десять процентов, которые я вам даю.

Он как в воду глядел. Лию уговаривать не пришлось. Когда Зизи назвала примерную стоимость бумаг, Лия сразу стала мягкой и покладистой. Дело было не только в дополнительной сумме. Поражал неожиданный масштаб сделки. Она почувствовала, что за спиной Канунянца скрыты какие-то тайны, и ей стало любопытно. Кроме того, интуиция подсказывала, что людьми с такими связями и кругозором, как у Григория, бросаться нельзя. Вокруг него, как вокруг магнита, распространялось невидимое поле власти и уверенности, присущее человеку, давно переступившему так называемые людские законы. На женщин и слабых людей такой человек действует завораживающе, как омут или край обрыва. У сильных он вызывает безотчетную ярость.

Как бы то ни было, он получил что хотел. Лия отдалась по-девичьи, с немного испуганным видом.

Через день он ждал ее снова. В этот раз дела пошли не столь блестяще, и ей пришлось приложить немало сил, чтобы обеспечить ему победу.

Соседи, чета пенсионеров, летом покидали город, поэтому Лия нагишом расхаживала по квартире. Это она спросила его про соседей, потом поинтересовалась, нет ли у него дачи.

– Когда-то была и своя, и казенная, – ответил он. – Отличная дача была в Измайлове.

Лия сморщила носик:

– О, это когда было! Лет двадцать назад. Тогда Измайлово было просто дальним лесом.

– Ошибаешься, Лиечка. Во-первых, я дачу еще до войны получил, а, во-вторых, Измайлово и тогда входило в черту города.

– Лес входил в черту города?

– Представь себе! Только не лес, а стратегический объект. – Григорий поднял палец.

– Какой объект?

– Стратегический. Дитя, ведь этот лес тянется на восток на несколько километров, а откуда мы могли ждать нападения? С запада. Значит, куда надо уходить при угрозе нашей дорогой столице?

– Куда?

– На восток, конечно! Это особняки можно строить на западе, а бункеры надо строить на востоке, понимаешь? Так-то! В самом лесу мы построили тогда станцию метро. Линия проходила прямо под кремлевскими стенами. Потом ей стали пользоваться жители, но мало кто догадывался, что спецлиния уходит дальше, за город. Когда начали строить, я выбрал себе место для дачи.

– А квартира у тебя была? – спросила Лия.

– В то время я жил в Староконюшенном. А эту квартиру, всю, целиком, – Григорий повел рукой, – я получил после войны перед смертью Сталина. В шестьдесят девятом сюда вернулся, но только уже в комнату, а не в квартиру. Как раз мне тогда исполнилось шестьдесят девять, 69 – мое любимое число.

– Почему?

– Скоро узнаешь.

Лия, заложив руки за спину, рассматривала мраморные часы.

– А ты Сталина видел? – Она перешла к серванту с посудой.

– Конечно.

– А Ленина? – Сервант был оставлен в покое, ее внимание привлекла настольная лампа.

– Ленина видел на параде, на Красной площади.

– Он что, на мавзолее стоял?

– На чьем мавзолее? Думай, что говоришь!

Лия расхохоталась и бросилась к нему, лежащему на кровати. Она тоже улеглась поверх одеяла, воспользовавшись его плечом как подушкой.

– Ты шел, чеканя шаг, по Красной площади?

– Вообще-то я был верхом.

– Верхом? – Лия даже приподнялась. – На коне?

– На мерине.

– Ты был кавалеристом?

– Был. В молодости.

– У Буденного?

– У Махно.

– Как у Махно?

– Обыкновенно. Был прикомандирован.

– А ты лошадей любишь?

– Нет.

– Почему?

– Лошадь, как автомобиль, ей все равно, кто ее хозяин. Лишь бы кормили хорошо. Слишком самостоятельная скотина.

– А кого ты любишь?

– Собак. Ты знаешь, до войны у меня была огромная овчарка. Черная как смоль. Их тогда называли немецкими. – Григорий положил руку под голову. – Пес не может жить без своего хозяина.

– А если нет хозяина?

– У каждого должен быть хозяин. Иначе можно одичать.

– Одичать, но быть свободным, – попробовала возразить Лия.

– Э, дикие звери – самые несвободные существа. Они – рабы своих инстинктов.

– Но мы-то уходим от рабства.

– Ничуть не бывало! Это все слова. Слова нужны, чтобы скрыть смысл. Раньше были дикие рабы, они управлялись грубой силой, теперь они стали образованные, а образованные рабы, заметь, гораздо полезнее, так вот, теперь они управляются законом. А что такое закон? Та же сила, только замаскированная словами, не более того. – Помолчав, Григорий добавил: – Однако самое лучшее – внушить человеку мысли, нужные хозяину. Пусть человек по собственной воле действует в интересах хозяина.

– Как внушить? – спросила Лия.

– Да разве это сложно. Особенно в массе. Вот смотри, – Григорий приподнялся на локте, – можешь сама себе это продемонстрировать. Покажи своим ученикам, допустим, мою фотографию. Скажи, что это фотография народного учителя или академика, и попроси их описать черты моего лица. Что они скажут? Что видят добрые, прищуренные глаза, ироничную улыбку, мягкие складки у губ. Так? А в другом классе скажи, что это фотография шпиона или нациста. Не смейся, не смейся. Я серьезно!

– Можешь не продолжать. Эти найдут, что у тебя глаза злые, улыбка хитрая, а губы жестокие.

– Вот видишь! Как говорится, что и требовалось доказать. – Григорий снова лег на одеяло.

Лия не возражала. В задумчивости она перебрасывала из стороны в сторону его обессиленную оголенную плоть.

– Значит, людям можно внушить что угодно? – наконец спросила она.

– Все что нужно! Если надо, нам докажут, что лучший способ прожить жизнь – это схватиться рукой за высоковольтный провод.

– И что же, нет никакой защиты? И мы схватимся?

– А что нас остановит? – Григорий сделал паузу. – Только то, что наши предки почему-то этого не делали. У манипуляции людьми есть один враг – традиция. Очень сильный враг.

– Но ведь, наверное, есть и помощники?

– Их не счесть. Имя им – легион.

– Назови хоть один-единственный. – Она сжала руку.

– Тише, тише. – Он зажмурился. – Ну, например, символика.

– Так. Еще!

– Ох! Наука.

– Еще!

– Еще? Будет и еще. Потом. – И он легонько потянул ее вниз.

К свадьбе с Игорем он подарил Лие потрясающий женский гарнитур с пеньюаром голубого цвета.

Выполняя свое обещание, однажды, теплым летним утром, Григорий поехал на Гоголевский бульвар, где собирались окрестные пенсионеры. Не торопясь, Канунянц доехал до Смоленской площади, пешком вышел к Староконюшенному переулку, задрав голову, посмотрел на окна дома, где он прожил много лет, вспомнил товарищей, ушедших в историю, старшего друга Льва Зеньковского, бывшего начальника махновской контрразведки, который устроил ему перевод в Москву. Вспомнил и молодую Зиночку, быстро получившую офицерское звание сержанта за свое первое дело.

Выйдя к бульвару, он не спеша подошел к группе пожилых мужчин, обступивших одну из скамеек. Григория интересовал тот, что стоял к нему спиной, согнувшись и поставив ногу на чугунную опору скамейки.