Текст книги "Всё пришедшее после"

Как-то Лена попросила его взять билеты в «Современник». Они отправились на спектакль втроем, вместе с Виталиком. После спектакля решили зайти к Косте. Легкий на ногу Виталик побежал на Покровку, купить что-нибудь к чаю, а Костя с Леной медленно двинулись к дому, полной грудью вдыхая свежий апрельский воздух. В этот день в Москве прошел сильный ливень. К вечеру подсохло, но воспоминание о ливне осталось.

Когда зашли в подъезд и стали подходить к лестнице, сзади хлопнула дверь. Думая, что это Виталик, Костя оглянулся: нет, вошли три молодых человека. Он посторонился, но лучше бы он этого не делал.

Один из вошедших подцепил левой рукой волосы Лены, а правой приставил к ее лицу нож.

– Стоять! – крикнул он.

Костя замер. Такого ножа он никогда не видел. С детства Костя помнил изготовленные на фрезерных станках финки с наборными рукоятками, острые, как штыки, заточки, сделанные из напильника, охотничьи ножи, сапожные треугольные лезвия из ножовочного полотна, морские кортики, мечту мальчишек, не говоря о складных ножах, которые мог купить в магазине любой школьник, но таких, плавно изогнутых, готовых впиться в плоть, рассекающих кожу при малейшем соприкосновении, с четко обозначенной режущей кромкой, Костя не встречал. Нож был явно иностранного производства, изготовлен где-нибудь в экологически чистой стране, гордой своими изделиями, стремящейся к единству формы и содержания. Лезвие прижалось тыльной стороной к щеке Лены, скосив глаза, она видела сверкающее острие.

Костя смотрел на нее снизу вверх, не шевелясь, слегка расставив руки. Парни были ладные, невысокого роста, спортивные, хорошо подстриженные. Темные волосы слегка прикрывали верхние мочки ушей.

– Стоять, – повторил один из двоих, кто остался на площадке; не размахиваясь, он точно и резко ударил Костю в живот.

В юности Косте доводилось получать удар копытом. Однажды он не успел отпрыгнуть, заходя в денник, и жеребец «отоварил» его так, что в глазах стало темно. Костя спиной ударился о доски и решетку передней стенки, однако на ногах устоял. Дыхание перехватило, но он отдышался. Тогда Костя мог дать сдачи: жеребец это знал и побаивался Костиных кулаков. Так самцы гориллы в четверть тонны весом каждый прогоняют слонов, молотя их кулаками, и слоны громко кричат от боли. Костя, конечно, не самец гориллы, но и лошадь – далеко не слон. Жеребец лиловым глазом косился на Костю, следя за его руками. Ногами Костя не дрался. Ударить кого бы то ни было ногой тогда считалось позором. Джентльмены ногами не дерутся.

Получив удар в живот, Костя согнулся, хватая ртом воздух. Стоявший на ступенях третий парень выпустил Лену и ногой ударил снизу по согнутому телу. Удар пришелся в грудь. Костя невольно разогнулся.

– Стоять! – И Костя получил удар по уху от находившегося сзади.

Что было дальше, он помнит смутно. Лена рассказала, что он вдруг зарычал, глаза у него сделались страшными, как у тигра, руки его ухватили парня, что стоял с ножом на лестнице, и рванули к себе. Голова парня странно мотнулась назад, а ее хозяин, столкнувшись со своим приятелем, полетел к выходу. Ударившись о стену, он выронил нож.

Приятель на ногах устоял. Он дико закричал, метнувшись к Косте, и в прыжке ударил его ногой в грудь, целя точно в сердце. Видимо, Костя успел отвернуться, потому что удар пришелся ему в левую грудь чуть вскользь. Костя, не помня себя, с размаху, наугад, успел его зацепить сокрушительным мулине. Кулак пришелся на широкую скулу противника.

Наверное, таким нехитрым способом Ричард Львиное Сердце свалил на траву в дружеской потасовке своего соратника, могучего монаха брата Тука. Говорят, брат Тук, приятель Робин Гуда, получил свое прозвище за то, что ему слишком часто приходилось засучивать рукава своей рясы (to tuck up).

Противник Кости кубарем покатился на пол. Третий парень попятился к двери.

Лена спустилась на площадку и, подбежав к тому, что выронил нож, изо всех сил пнула его ногой. Леди позволено то, что не позволено джентльменам. Он в это время старался подняться, но после удара, скорчившись от боли, опять упал.

– Потише ты, – сказал ей уже пришедший в себя Костя (он успокаивался так же быстро, как приходил в ярость), – это же не хулиганы, это наши.

Лена остановилась.

– Наши все дома сидят, – сказала она, – и по чужим подъездам не ходят. – Она отбросила волосы с лица, но бить больше не стала.

Костя схватил сначала одного упавшего, потом второго и вытолкал их из подъезда. Тот, который остался на ногах, бросился бежать по пустой улице к бульвару. Он миновал подходившего Виталика и, не оглядываясь, побежал дальше. Виталик ускорил шаги, в это время из подъезда показалась Лена со сверкающими глазами и румянцем во всю щеку.

– Что случилось? – кинулся Виталик к Косте.

– Все в порядке, – ответил тот, отряхиваясь, он был бледен, держался за грудь и никак не мог отдышаться.

– Понял, – сказал Виталик, оглядываясь на бегущего парня, – ну-ка, подержи, – и он отдал Лене покупки.

Она приняла пакет, а Виталик, развернувшись, бросился за парнем. Тот уже успел отбежать метров на сто.

– Куда ты?! – крикнула Лена.

– Я сейчас! – на бегу бросил Виталик.

Парень, услышав за собой топот, обернулся и ускорил бег. Однако это был не его день. Виталик легко, как гепард зайца, догонял свою добычу. Со стороны казалось, что парень на месте перебирает ногами, а сзади его настигает ураган. В конце улицы Виталик нагнал парня и с размаху всадил полуботинок сорок четвертого размера финской фирмы «Топман» в мягкое место бегущего. Тот, будто споткнувшись, сунулся вперед, зачастил по мостовой, перебирая и ногами и руками, выправился и, прихрамывая, побежал дальше.

– И тебе не повезло, горемыка! – сказала Лена, наблюдая эту сцену издали.

Виталик повернулся и, не снижая скорости, помчался обратно.

Двое других, опомнившись, убегали в сторону ближайшего перекрестка. Из проулка показался патруль: милиционер и двое солдат со штык-ножами на поясе. Милиционер взял под козырек и осведомился о происшедшем. Виталик в это время принимал свои покупки от Лены.

– Расшалились ребятки, – за всех ответил Костя, указывая на удалявшихся недавних противников, – ничего, мы сами справились. Я живу в этом доме, – Костя представился и назвал квартиру, – а это – мои друзья. Мы возвращались из театра.

Милиционер посмотрел вслед еще не скрывшимся из глаз двум парням и поспешил с солдатами за ними. Вечернюю тишину нарушила трель милицейского свистка.

У оставшихся поднялось настроение. Они вошли в подъезд, громко обсуждая происшествие. Костя подобрал нож и достал ключи от квартиры.

«Вот тебе и концепция!» – мысленно воскликнул он, разглядывая необычное лезвие и потирая грудь.

Виталик с Леной решили не бросать Костю этой ночью одного. Поэтому никто никуда не торопился. Успокоившись, они сидели за столом и разговаривали. Костя отдал Лене нож на память. В двух словах он поведал им о встрече на бульваре.

– Вы знаете, кто это был?

– Надеюсь, никогда не узнаю. Да и важно ли это? Помнится, в Арденнском лесу один старый вельможа сказал отвергнутому владыке: весь мир – театр, а люди в нем актеры.

За полночь решили наконец ложиться спать. Костя достал раскладушку, уложил гостей, пошел в ванную. Раздевшись, он не удержался от восклицания: вся левая сторона грудной клетки стала синей, багровый край доходил до ключицы, левый сосок распух. Он прошел в комнату и тихо поманил Виталика, показал ему расцвеченную грудь. Виталик громко позвал Лену.

– Я что – экспонат? – попытался возражать Костя, разыскивая рубашку, но Лена уже вошла.

Она сморщилась и с гримасой потянула воздух сквозь зубы. Не удержавшись, провела рукой по коже. Виталик почувствовал уходящую вниз живота судорогу, настолько болезненным ему показалось это сочетание ослепительно-белой руки с красными ногтями и воспаленного синего фона.

– Ребра целы, – сказала Лена, смачивая полотенце холодной водой и прикладывая его к пугающей синеве. – До свадьбы заживет.

Костя спал неспокойно, что-то говорил во сне, сквозь сон Лена не могла разобрать что.

Виталик уснул, едва коснувшись головой подушки.

Утром косые солнечные лучи проникли в комнату. Лена потянулась, а Костя, спавший на диване, пробормотал: pour l’amour des dames[20]20
  Ради любви прекрасных дам (фр.).


[Закрыть], и проснулся.

– Какая такая лямур вам приснилась? – спросила Лена, приподнимаясь на локте.

От звука ее голоса открыл глаза Виталик. За окном сияло голубое небо. Вчерашний вечер казался плохим сном. Костя накинул рубашку (за ночь пятно на груди стало почти черным и расползлось еще шире).

– Вставай, сонное царство, завтракать будем! – с этими словами Костя отправился на кухню.

– Просыпайтесь, принц, – сказала Лена Виталику и запустила в него подушкой.

– Ага, – сказал Виталик, – пора ехать в Сараево.

11. Времена, которые не выбирают

Прошло несколько месяцев. Костю никто не тревожил. Все, видимо, оказались заняты более серьезными делами. По слухам, когда не блещущий здоровьем генсек проходил гемодиализ, внезапно отключили электричество. Уверяли, что для него нашлась своя Фанни Ройд, которая стреляла с близкого расстояния.

Для этого года «пятилетки пышных похорон» было найдено точное словосочетание: решающий год. Окончание эпохи экстенсивного развития совпало с построением общества развитого социализма. Еще шаг оставался до ускорения и перестройки.

Вместо разведывательного самолета над Охотским морем сбили пассажирский лайнер.

Борьба обострялась. В обществе развитого социализма должна процветать социалистическая законность. Для этого пригодилась площадь Дзержинского. Племянник скончавшегося командора сталинских меченосцев возглавил борьбу с хищениями соцсобственности и саботажем.

Выявились крупные злоупотребления в торговле, задрожали стены гостиниц «Интурист» и «Космос», «Украина» и «Центральный дом туриста».

Среди рабочего дня перестали ходить в баню. В транспорте, на улице, в магазинах шатающихся стало меньше. Местные власти, пытаясь выслужиться, выбрасывали днем на прилавки дефицитное постельное белье и, собрав очередь, закрывали двери и принимались переписывать всех, кто должен был в это время быть на рабочем месте.

Милиция подтянулась. Когда Костин приятель, тот, что ездил в Германию, преподаватель Высшей Краснознаменной школы с Белорусского вокзала, перешел работать на Юго-Западную, они стали видеться чаще, сталкиваясь изредка в метро. Однажды в разговоре под большим секретом он сообщил Косте, что в результате чистки рядов милиции за вопиющие злоупотребления было расстреляно десять тысяч милиционеров. Как тут не подтянуться?

Костя лишь одним глазом следил за событиями. Его освободили от семинаров по линии политпросвета, и он ушел с головой в работу.

К сожалению, записи концепции, над которой он трудился, которой отдавал все силы, похоже, не сохранились. Из обрывков черновиков трудно восстановить целое. Вот на клочке бумаги написано:

…нам предоставляется ложь, за которой только взгляд мастера может разглядеть скрываемую истину.

Вот, фраза из другого обрывка:

…циатическую идеологию, или привлечение идей, пропагандируемых как «новаторские», «прогрессивные» вплоть до радикальных и экстрема…

Совсем маленький клочок бумаги:

…акации, Астрея, Орден Света…

На карточках остались выписки из какой-то иностранной книги:

Если завтра Восток, организовавшись по примеру Запада и заразившись скверной современного духа, будет представлять собой политическую опасность для Европы, то вся ответственность за это целиком и полностью ложится на Европу.

На другой карточке было написано:

Может ли католицизм отказаться от слов Еелазиуса I, который сказал, что «кроме Христа ни один человек не может быть одновременно царем и жрецом», хотя наша арийская, языческая традиция и утверждает противоположное.

А вот еще одна цитата:

Sideos imitaris, da et ingratis beneficia, nam et sceleratis sol oritis, et pirates patent maria – Если будешь подражать богам, окажи и неблагодарным благодеяния, потому что и для злодеев восходит солнце и морским разбойникам открыты моря.

Или как вам понравится такое?

Политический курс – это произведение движущих и управляющих сил. Импульс политического курса исходит из прошлого и воплощен в характере и традициях людей. Это движущая сила, управляющая путем экономических требований и географических возможностей.

Однажды Артур увидел на столе у Кости старую книгу Дюма на французском языке. Он повертел ее в руках. Французского он не знал.

– Ага, – сказал Костя, – интересно? Я, между прочим, нашел здесь одно замечательное место. Сейчас прочту.

И Костя перевел Артуру кусок текста:

«Многим, пожалуй, покажется странным парадоксом наше утверждение, что нации пребывают в рабстве не по своей вине, а свобода или неволя зависит от исконного рассеяния народов в различных местах земного шара.

Свобода – дух Божий, а в Книге Бытия сказано: “Дух Божий носился над водою”.

Рабство бытует повсюду, где необъятные пространства суши не разделены водами. Взгляните на карту мира и судите сами.

Посмотрите, прямо на глазах, одна за другой всходят республики.

Но где они возникают проще? На морских берегах.

Во времена Солона было подмечено, что самые независимые из людей – моряки, ибо море, как и пустыня, – извечное прибежище от тирании. Тому, кто беспрестанно находится между небом и водою, между необъятностью и безбрежностью, нелегко признать над собой иного господина, кроме Бога».

Артур заглянул в название. Там стояло: «Une nuit a Florence sous Alexandre de Medicis»[21]21
  Одна ночь во Флоренции при Александре Медичи (фр.).


[Закрыть].

Как-то в компании Костя спросил: кто может кратко выразить разницу между англосаксом и русским?

– Кратко выражают свои мысли только поэты, – тут же отреагировал Артур.

– И все же… – сказал Костя.

– Ну, хорошо, – сказал Артур, – вот тебе англосакс:

 
О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг…
 

и так далее.

– Понимаю, это Киплинг, – сказал Костя, – а по-русски?

– А как будет по-русски, я прочел в журнале «Наш современник». Это, кажется, Овчинников. Само запомнилось:

 
Любовь любимой догорит дотла,
И друг предаст, который был до гроба.
Останутся лишь Родина, дорога
Да горький дым осеннего костра.
 

Людочка смотрела на Артура снизу вверх, поджав губы. Артуру не утвердили тему докторской диссертации. Предлог такой: в обозримые сроки поднять эту тему невозможно. Его ссылки на то, что он уже набрал материала столько, что хватит не на одну диссертацию, никого не трогали.

Лаборатория, собравшая техсовет, в котором был один доктор, сам завлаб, и один кандидат – Артур, восемнадцатью голосами против шести воздержавшихся поддержала предложение не рекомендовать тему к утверждению на Ученом совете института. Это был провал. Ученый совет не настолько хорошо знал Артура, чтобы не прислушаться к мнению его коллег.

– Самый опасный враг истины и свободы – это соединенное свободное большинство, – прокомментировал ситуацию Костя: ему она была хорошо знакома, потому и цитату из ибсеновской пьесы он запомнил.

Решение техсовета было подготовлено основательно. Завлаб сам назначил комиссию, которая изучила положения, выдвигаемые Артуром на защиту. Она составила отрицательное заключение, которое завлаб утвердил и представил совету. Правда, он не заметил противоречия в выводах этой псевдокомиссии, установившей одновременно, что получить представленные результаты в разумные сроки нереально и что данные результаты общеизвестны. Эти мелочи никого не смутили.

– Что ты говоришь? С одной стороны, с другой стороны. Мы что, на рынке, слушай?

Артуру гордость не позволяла оспаривать лицемерие. Феликс, тот, что выручил его, когда они проносили спиртное, успокаивал:

– Работа у тебя отличная. Он потому и не выпускает тебя. Знает, сволочь, что ты ее легко защитишь. Неужели ты серьезно думаешь, что он даст тебе это сделать? Он, конечно, бездарь, но не самоубийца. Короче, предлагаю тяпнуть по стакану и не переживать.

Артур прятал глаза от Людочки, старался держать себя в руках. Только рядом с ней он чувствовал облегчение, уходила обида, успокаивалось уязвленное самолюбие, а главное, мучительное ощущение, которое испытываешь, когда предъявляешь счет самому себе. Хотелось положить голову ей на плечо, замереть и не возвращаться в этот неприветливый окружающий мир. Тогда он ехал через всю Москву встречать ее с работы, чтобы поскорее взять за руку, слушать, как музыку, знакомый голос с мягкими согласными, стоять лицом к лицу в вагоне метро, погружаясь на дно широко распахнутых перед ним глубоких озер.

Артур часто думал, как трудно, должно быть, приходилось Косте. Недаром он повторял, что одинокий путь подобен смерти. Все-таки люди, пережившие войну, – железные люди. Более исключительными были только люди, родившиеся до революции. То было время гигантов – так говорил граф де Ла Фер.

Еще одно событие лишило Артура сна. Его попросили зайти в научно-технический отдел и взять письмо, которое его касалось. Письмо пришло из большого секретного почтового ящика, который занимал целый квартал на местности, носившей раньше название «Сукино болото». Это болото, некогда лежащее между деревнями Дубровка и Кожухово во времена Ивана Грозного, как говорят, принадлежало боярину Сукину, отсюда и его звучное название.

В письме была ссылка на частное техническое задание, в исполнении которого Артур принимал непосредственное участие. Вся работа в целом, говорилось в письме, представлена к Государственной премии. Предприятие готово включить одну кандидатуру от своего контрагента в список лауреатов.

Сердце у Артура забилось. По сути, исполнителем их задания был только он – Артур. Поэтому его и пригласили зайти за письмом, восстановив по переписке его фамилию, чтобы не гонять срочное письмо по канцеляриям.

С этим письмом Артур направился к своему начальнику. Завлаб долго читал письмо, кивал головой, постукивал пальцами по столу; зачем-то взял карандаш и поставил пропущенную в письме запятую.

– А как оно к тебе попало, слушай? – наконец спросил он, вертя бумагу в руке.

Артур объяснил. Завлаб пожал плечами.

– Не знаю, чего они хотят? И что я могу? Ты же знаешь, у нас алгоритмами обработки занимается Пинскер.

– Какое отношение он имеет к этой работе? – проглотив слюну, спросил Артур.

– Вот и я говорю: какое? – Завлаб вернул письмо Артуру. – Не знаю, не знаю, – добавил он задумчиво, – если хочешь, отдай письмо Пинскеру, пусть он подумает, – завлаб придвинул к себе бумаги.

– Понятно, – сказал Артур и встал.

Ему очень хотелось хлопнуть дверью, но он сдержал себя. На рабочем месте Артур сунул письмо в нижний ящик стола и больше к этому письму не возвращался.

Теперь он с неприятным чувством ждал ночи. Людочка засыпала, свернувшись калачиком, подобрав ножки в белых носочках, а он лежал на спине с закрытыми глазами, стараясь не слушать свое гулко стучащее сердце, отгоняя неподвластные его воле перескакивающие с одного на другое мысли.

Жалость к себе сменялась желанием отомстить, придумывая месть, он переходил к поиску другого места работы, находя место, он начинал думать о неизбежной потере всех своих наработок, затем на ум приходила его почти готовая докторская диссертация, увлекшись, он намечал пути решения очередной неподдающейся задачки.

Артур был еще стажером. Чтобы быть счастливым, надо не ограничивать свои потребности, а избавиться от желаний. Но разве молодости это по силам?

За окном гудел ветер, качая деревья, неожиданно то включался, то выключался непослушный уличный фонарь, черные облака на сером московском небе, не обращая внимания на освещенные окна, мчались мимо.

Ему начинало казаться, что он лежит навзничь под зеленым сводом большого дерева, и ветер шумит в его вершине, и воздух свеж предутренней свежестью, и, кажется, он видит себя сверху, и вот сейчас он все поймет и почувствует в сердце счастье. Может быть это счастье итога? Конец испытаниям? Тем самым испытаниям, без которых ты не можешь обрести самое главное, чтобы жить дальше, уходя из этого царства бренных теней, покидая отягощенное несбывшимися желаниями и изнуренное трудом тело, в океан, где купается душа.

Душа. Здесь она вроде бы и не нужна, являясь чем-то лишним. Но возрастая вместе с нами, она набирается сил и продолжает бытие, оставляя тело, как плаценту.

Артур увидел, что кто-то идет к нему в предрассветном, позолоченном солнцем тумане. Двигаясь сквозь молочную завесу, фигура светится, и свет мешает разглядеть идущего. Артур почему-то облегченно вздыхает, ему становится хорошо, он перестает чувствовать свое тело и… погружается в сон.

Днем Артур брал себя в руки, не показывая, что он расстроен. Глаза у него ввалились.

Людочка посматривала на мужа, но ничего не говорила. Он наконец решился сменить место работы и предложил себя тому самому предприятию, из которого исходило злополучное письмо.

Начальник отдела, куда собирался перейти Артур, сразу согласился и даже пообещал ему в скором времени должность начальника сектора. Артур сдал в отдел кадров анкету и стал ждать. Стандартная проверка длилась два месяца.

Договорившись о переходе, он немного повеселел. Людочка отнеслась к переходу прохладно, не поддерживая, но и не возражая.

На службе он о своем скором уходе не распространялся, но и особого секрета не делал. Принялся разбирать стол, избавляясь от лишних бумаг. К работе стал относиться равнодушно. Завлаб почувствовал это и насторожился. Что бы сделал человек разумный? Он бы поспособствовал уходу Артура на новое место, тем самым обезопасив себя от конкурента. Завлаб не был человеком разумным, ему не терпелось сообщить всем, что за фрукт этот Артур. Ума хватило на то, чтобы самому не запачкаться в этом деле, и он попросил одну сотрудницу, свою дальнюю родственницу, выяснить, верны ли его предположения, и ненавязчиво представить Артура на новом месте в черном цвете.

Начальнику отдела, к которому уходил Артур, пришлось выслушать отзыв об Артуре, как о человеке с трудным характером, большим самомнением и чрезмерным честолюбием.

Начальник отдела был не просто человеком разумным, он был талантлив. А таланту под силу то, что не дано другим. Он знал, что без характера не бывает хорошего работника. Он знал, что неуправляемыми обычно называют тех профессионалов, которые с трудом мирятся со слабыми решениями и лицемерием руководства. А то, что Артур был профессионалом, никто не отрицал.

Артур не только мог решать задачи, которые другим не под силу, он находил то, что другие вообще не видели, а это уже не талант, это нечто большее. Так размышлял начальник отдела. Вставать на одну доску с теми, кто бросает грязь в спину уходящего человека, он не собирался.

Между тем миновали два месяца, но никакого ответа Артур не получил. Начальник отдела тоже не понимал, в чем причина задержки. Наконец замдиректора по режиму объяснил ему, что личное дело Артура не позволяет выдать ему вторую форму допуска. Инструкция не давала права принять Артура на предприятие, занимающееся космической разведкой.

Артур, убитый отказом в приеме, вернулся на свое рабочее место. Он, хмурясь, кивнул начальнице караула, которая вышла в вестибюль, и теперь стояла, опершись спиной о дверной косяк и скрестив на груди руки.

Феликс, ожидавший, что Артур вот-вот уволится, был доволен.

– Не переживай, все рассосется, – говорил коллега, доставая из сейфа канистру из нержавеющей стали.

Металлическая емкость напоминала чайник в виде высокой плоской коробки. Наверху был приварен тонкий изогнутый носик. Он закрывался пробкой, чтобы спирт не выдыхался.

Людочка, узнав о поражении, закусила нижнюю губу и внимательно посмотрела на Артура.

– Работай, где работаешь, – сказала она и попросила его забрать из ремонта ее сапоги.

«В небольшой комнате деревенского дома при свечах сидел Планше и нашивал на черную ткань причудливые заплаты серого и бурого цветов. В комнату вошел д’Артаньян. Он бросил шляпу на стол.

– Где выходите, сударь, ведь скоро рассветет? – встряхивая ткань, сказал Планше.

– Только что от его высочества. Ну, готово?

– Так точно, сударь, но времени до рассвета осталось мало.

– Ничего, – д’Артаньян надел черное облачение, усеянное пятнами, – нужно только осмотреть бастион. Есть сведения, что прибыли английские морпехи.

Комбинезон, который натянул на себя д’Артаньян, представлял собой маскировочную одежду разведчика.

– Ну как? – Д’Артаньян повернулся.

– С этими заплатками, сударь, вас невозможно принять за человека.

– За нормального человека, Планше. Видел бы сейчас меня его высочество! – с этими словами д’Артаньян снял с походного котелка слой сажи и провел пальцем по щекам и лбу.

Слуга перекрестил уходящего гасконца и, не торопясь, выбрался на свежий воздух. Ночь была безлунная, тихая, только цикады нарушали тишину, да изредка слышался лай собак, перекликавшихся друг с другом от скуки».

Начало осады Ла-Рошели прошло без короля, а следовательно, и без королевских мушкетеров. Людовик XIII переживал приступ лихорадки в Виллеруа неподалеку от Корбейля. Король болел тяжело, и его высочество Гастон Орлеанский уже видел себя на троне. Боясь, что Анна Австрийская к моменту смерти мужа предпочтет оказаться беременной и тогда он останется ни с чем, Гастон делал ей намеки о своем намерении жениться на ней, если она вдруг станет вдовой. Сердце же его в это время принадлежало юной Марии Луизе Гонзага. Позже она станет королевой Польши.

После Нового года Артур несколько дней жил один. Людочка уехала в Ленинград на конференцию. Кроме нее от института поехал профессор с кафедры физики твердого тела и ассистент с той же кафедры. Все трое представляли доклад по оптической бистабильности. Стоит ли говорить, что некоторая часть результатов принадлежала Артуру.

После конференции Людочка как будто повзрослела, проснулся женский интерес к косметике. А Артур, напротив, перестал носить белые сорочки и перешел на темные или в клетку.

В начале года открылась вакансия доцента, и Людочка подала документы на замещение вакантной должности. Однажды он провожал ее на работу, они остановились у ворот. Мимо шел человек в дубленке, седые виски виднелись из-под ондатровой шапки. Он приветливо поздоровался, поклонился Артуру. Людочка заторопилась, наспех простилась с мужем и поравнялась с типом в дубленке. Они, весело переговариваясь, вошли в ворота. Когда она оглянулась, Артура уже след простыл.

Он продолжал поиски работы, но ничего не получалось. Тогда он попросил Людочку узнать в институте, не требуются ли преподаватели или сотрудники научно-исследовательского сектора.

– Может, тебе обратиться к Ирине Геннадьевне? – спросила Людочка.

– Сначала я должен убедиться, что сделал все, что мог.

– Ладно, это я уже слышала. Хочешь убедиться в очередной раз в том, что ничего не можешь? Потом скажешь, что черная полоса затянулась, что все плохо. Тебе вечно все плохо. Начальник плохой, дом плохой, улицы кривые, дороги с ямами и вода мокрая.

Артур с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал.

– Заелся ты, хлопче, – продолжала Людочка, – будь проще. Чего тебе не хватает? Работа как работа! Живи и радуйся!

– Я радуюсь, – печально сказал Артур.

А время шло. Тяжкое, вязкое время. Сыпал снег, таял, ветер снова нес его по тротуару, заставляя прохожих наклоняться вперед, придерживать у горла воротники пальто.

Год кончался. У Кости в черновиках почти все было готово. Он старался доработать детали концепции.

Легко раскрасить мир в белое и черное. Нелегко найти нужные краски и определить полутона.

Есть краски человеческой жизни: розовая, серебряная, золотая, но есть и другие: черная и белая, красная и зеленая, фиолетовая и голубая, даже оранжевая или красно-коричневая с золотым металлическим блеском. Эти краски подрагивают на кистях герметических братств, никуда не скрыться от их мелких капель и жирных клякс. Они разбрызгиваются то красными звездами катаров, то секущими осколками гранаты шахида, то автоматными гильзами свирепых героев, уходящих в Вальхаллу.

Чтобы найти нужное равновесие, Костя отказался от дискретной логики «да-нет». Схема «вот друг, а вот враг» показалась ему не отвечающей жизненному многообразию. Тип, отнесенный логикой обывателя к определенному лагерю, мог пребывать на самом деле в противоположном лагере и выступать в роли друга, а не врага.

Костя даже обратился к Артуру, и тот познакомил его с началами теории множеств, на бумаге объяснил, чем конъюнкция отличается от дизъюнкции.

Чтобы оторвать Костю от привычного логического мышления, Артур начал с парадокса:

– Вот смотри, я утверждаю: предложение, высказанное мной, ложно. – Артур сделал паузу. – Теперь скажи, это утверждение истинно или ложно? Если оно истинно, то, судя по утверждению, оно ложно; если же оно ложно, то оказывается, что оно не ложно, то есть истинно. Так? Как видишь, не все подчиняется двузначной логике Аристотеля.

Артур дошел до булевой алгебры, но все, что из этого запомнил Костя, было родство математика Джорджа Буля и писательницы Этель Лилиан Войнич: она приходилась ему дочерью.

В конце января Костя позвонил по известному номеру, представился и попросил встречи с Юрием Владимировичем. Трубка ему ответила, что Юрию Владимировичу будет доложено, но в течение нескольких дней его, Костю, принять не удастся: убедительная просьба перезвонить дней через десять.

Костя спрятал отпечатанную рукопись у Марины, а сам уехал на дачу до окончания студенческих каникул. Ему требовался хороший отдых.

Изредка заходил постаревший Марк Аронович. С кем еще ему было поговорить о политике? А как же? Шестого января Ронни Рейган подписал директиву № 119, программу работ по противоракетной обороне. В Колорадо-Спрингс началось строительство объединенного центра космических операций. Для Марка Ароновича такие слова, как Локхид, Боинг, Хьюз эркрафт, Рокуэлл Интернэшнл, Пратт энд Уитни, звучали, как знакомая мелодия. Голос Марка Ароновича воинственно звенел.

– Самолет или крылатую ракету вы еще можете сбить противоракетой, – убеждал он Костю. – Но как, скажите мне, уничтожить баллистическую? Я помню, когда радисты перешли на СВЧ-диапазон, решили сбивать ракету микроволновым лучом.

– Подпалить, как в микроволновой печи? – спросил Костя.

– Что-то вроде! Для этого надо было целый стадион выложить такими излучателями. Тогда наши ученые придумали мазеры, микроволновые усилители, а потом оказалось, что лучше использовать световые волны, так появились лазеры. Вся эта тематика была жутко секретной. А теперь Рейган хочет лучевое оружие в космос запустить, чтобы стрелять по ракетам прямо из космоса.

За разговорами пролетал вечер. Дни летели, день Костиного визита приближался. В понедельник Костя появился на кафедре, собираясь позвонить в конце недели.