Текст книги "Всё пришедшее после"

– Физико-математические, – ответила Людочка.

– Невероятно! И еще заявляют, что у нас плохая молодежь! Вы посмотрите на них! Как говорили в Одессе: чтоб я так жил!

– Отличные пироги!

– Друзья мои, вот эти с грибами, с капустой, вот – с рисом. Сделайте милость!

– Налетай, подешевело, было рубль, стало два! – с этими словами Виталик откусил сразу полпирога.

Артур не любил отставать:

– Люблю повеселиться, особенно поесть! – Он взял пирог, который протянула ему Людочка.

Она аккуратно откусила кусочек от пирога с черникой.

После завтрака Марк Аронович заторопился домой. Пошли его проводить и прогуляться до стадиона. Молодежь забежала вперед.

– Совсем взрослые стали, – сказал Марк Аронович.

– Смена, – поддержал его Костя.

– Как-то грустно вы это сказали, Константин Георгиевич, в ваши-то годы и грустить?

– Да нет, все нормально.

– Понимаю, если захочешь испортить человеку настроение, напомни ему про диссертацию, так?

– С ней покончено. Я согласился сдать ее в архив.

– Вашу докторскую в архив? Какая муха вас укусила?

– Знаете, это только в романах рукописи не горят. В жизни рукописи, как люди, безвестно умирают в темницах.

– Скажите толком, что опять случилось?

Костя зачерпнул рукой снег.

– Отказались сразу два оппонента: Фридман и Варшавский.

Марк Аронович покачал головой:

– Так они порядочные люди, говорю я вам. – Он положил руку Косте на рукав. – Ведь ваша фамилия Журавлев, разве нет? Запомните, никогда Фридман и Варшавский не дадут вам положительный отзыв: таковы правила. Они отказались, следовательно, они хорошо относятся к вам и к вашей работе.

– Варшавский был моим оппонентом, когда я защищал кандидатскую, – сказал Костя.

– И не сомневаюсь! – воскликнул Марк Аронович. – Кандидатскую защищайте, сколько вам будет угодно. Но интеллектуальная элита, простите меня, должна состоять из наших. Еще раз извиняюсь за это невольное местоимение. Скажу более, если бы вы были женаты, скажем, на моей племяннице, возможно, они бы согласились.

– Вы что, предлагаете мне жениться на вашей племяннице? – весело спросил Костя.

– Боже упаси. Она уже бабушка. – Марк Аронович приблизился к Косте и понизил голос: – Я хочу вам сказать: вот живете вы с нами чуть ли не с екатерининских времен, а жить вместе не научились. Мы давно научились, а вы нет. Вы все патриоты, но у вас странный патриотизм. Вы готовы вцепиться друг другу в глотку, дай только повод. У вас шаг вправо, шаг влево – уже побег. Попробуй кто-нибудь из вас подняться повыше: вместо того, чтобы его поддержать, его потопят. Разве вы не видите, что мы подбираем остроумных и обаятельных свободолюбцев и поставляем вам страдающих косноязычием несимпатичных ортодоксов. Мы вынуждены маневрировать, а вы живете, почесываясь, ваши интеллектуалы заняты внутренними распрями. Мы никогда не устаем, а вы просыпаетесь, когда припечет, проведете разовую кампанию – и все. – Марк Аронович остановился у своей калитки. – Вы извините за это самое «мы». Я давно на пенсии. И вам желаю всяческого добра.

Он открыл калитку.

– Спасибо за откровенность, Марк Аронович, – сказал ему Костя. – А диссертация пусть все-таки лежит в архиве. Мы не господа положения, но по положению мы – господа.

– Я вас понимаю. Вы из породы странствующих рыцарей, ради других готовы подвергнуть жизнь опасности, но пальцем не пошевелите ради себя. Уверяю вас, это – средневековое мышление.

Марк Аронович прошел в калитку и, вытянув шею, шутливо прошептал:

– Вы страшный человек, Костя!

Костя с улыбкой смотрел ему в спину. Оглянувшись, Марк Аронович помахал рукой, Костя махнул в ответ.

Вот так встретили Новый год. На следующий день Артур проводил Людочку с Киевского вокзала и снова остался один. Потекли короткие зимние будни. Он ждал свою принцессу.

Они поженились в начале весны и сразу поехали к ее родителям в Киев. Как сон промелькнули первые дни после свадьбы. А накануне майских праздников, 26 апреля, она покинула Чернобыльскую землю и переехала в Москву к Артуру.

Летом позвонили из Киева ее родители и поздравили с присуждением ученой степени. На их адрес пришла открытка из Высшей аттестационной комиссии, утвердившей решение Ученого совета Физического института.

Людочке, отгулявшей к этому времени отпуск, пришли документы с прежнего места работы, и она отправилась в управление кадров Министерства среднего машиностроения с новеньким коричневым дипломом кандидата наук. Артур поджидал ее на улице в скверике перед зданием министерства.

Ей предложили пройти к заместителю начальника управления. На двери кабинета она прочла: Метелкина Ирина Геннадьевна.

Странная штука судьба. Недаром Анчаров написал свою «Теорию невероятностей». Недаром Долматовский сказал: ходите не с краю, а главной дорогой, и встретите всех, кто вам близок и дорог. Все это пронеслось в голове Артура, когда он увидел выходящих вместе из дверей министерства Людочку и Ирину.

Женщины распрощались. Ирина пошла по своим делам, а Людочка порхнула навстречу своему заждавшемуся супругу.

– Кто эта дама? – сдержанно спросил Артур.

– От нее зависит, где я буду работать. – Людочка взяла его за руку.

– Да? А как ее зовут, ты знаешь?

Людочка сказала.

– Ирина, Ирина, – повторил Артур.

– Ты с ней знаком? – Людочка подозрительно взглянула на него: Ирине был сорок один год, но только должность указывала на ее возраст.

– Кажется, был знаком. Когда учился в шестом классе, – ответил Артур.

– Она была твоей учительницей, – Людочка вздохнула свободней.

– Нет, она жила в Удельной. Послушай, послушай, я хочу поговорить с Костей. Как она к тебе отнеслась?

– Нормально. А что, он ее знает?

Артур позвонил Косте на кафедру и рассказал об Ирине.

– Да, это – она, – ответил ему Костя. – У тебя есть ее рабочий телефон?

Артур назвал.

– Я позвоню, – услышал он в трубке.

Костя рад был найти повод позвонить Ирине.

К началу учебного года Людочка оформилась старшим преподавателем кафедры общей физики крупного столичного вуза у метро «Каширская».

Через месяц новая семья сняла квартиру в десяти минутах ходьбы от дома, где раньше жил Артур. Марина осталась жить одна.

Квартира была невзрачная, с низкими окнами, на первом этаже, но место было удобное. Рядом находилась станция метро «Бауманская».

Марина уговорила Глеба обвенчать Артура с Людочкой. Он совершил обряд в своей московской резиденции. «Господи, Боже наш, славою и честию венчай я!»

10. Красное и серое

В вагон электрички, уходящей с Ярославского вокзала, вошла Лия: пасмурным осенним днем она решила съездить на дачу. Вагон был почти пуст. Лия нашла свободное отделение и села у окна. Замелькали пакгаузы, трубы котельных. Поезд, извиваясь, уползал от привокзальной путаницы рельсов, постепенно втягивался в узкое русло железнодорожной линии.

После «Лосиноостровской» пассажиров в вагоне прибавилось. Напротив Лии сел юноша, почти мальчик, с длинными черными ресницами, похожий на Мцыри.

Лия смотрела в окно на унылые полуобнаженные деревья, мельком взглядывала на опущенные долу пушистые ресницы своего визави. Парень не поднимал глаз, и она с удовольствием подумала, что он, повинуясь южному темпераменту, с вожделением смотрит на ее круглые колени, на аккуратные новенькие сапожки, прячущиеся под деревянным сиденьем. Она опустила глаза и обомлела.

Лермонтовский персонаж, расстегнув молнию на брюках и сжав в кулак музыкальные пальцы, весь отдался ритму перестука вагонных колес. Лия машинально оглянулась по сторонам. Все были заняты своими делами. Она сделала движение, собираясь встать. Он умоляюще взглянул на нее и ускорил темп. У Лии от гнева раздулись ноздри, и тогда раздался его глубокий вздох: он сжал смуглую кисть, и к ее ногам упали готовые прожечь пол тяжелые капли. Электричка стала тормозить; юноша, не глядя на Лию, встал, в одно касание поднял замок молнии и вышел из вагона.

Лия не сразу пришла в себя. Выходя на своей остановке, она постаралась не наступать на застывшую глазурью жидкость.

А парень выпрыгнул на платформу Тайнинки и бодро направился туда, где жил и принимал пациентов известный зубной врач. Он миновал дом врача: его зубы были в полном порядке; просто ветхий, вросший в землю дом, в котором юноша, представившись студентом, снимал комнату, находился неподалеку.

По той же железной дороге через три дня возвращался в Москву из Фрязина со своим начальником Виталик. На станции Тайнинская он задумчиво посмотрел через окно на подходивших к дверям вагона мужчин. Их было трое. Ему показалось, что двоих он где-то уже видел. Третий был красивый, гибкий, как снежный барс, темноволосый молодой человек, моложе его, Виталика. Они прошли в соседний вагон, а Виталик все перебирал в памяти различные присутственные места, стараясь припомнить тех двоих. Ничего определенного на ум не приходило. Но их лица почему-то вызывали не вполне приятные реминисценции.

Получасом раньше двое крепких мужчин, судя по внешнему виду большую часть времени проводящие на свежем воздухе, неловко держа в руках портфели, записались к стоматологу и вышли на крыльцо. На улице они повстречались с молодым человеком.

– Скажи, дорогой, когда ближайшая электричка на Москву?

Парень, видимо студент (он тоже держал в руке портфель), ответил, и они втроем, не спеша, направились к станции. Здесь их и углядел Виталик.

Если бы Виталик мог наблюдать за ними, он бы заметил, как в вагоне молодой человек незаметно обменялся портфелями с одним из своих спутников. Все трое оживленно обсуждали футбольный матч в Ереване. На следующей остановке парень направился к выходу.

Выходило полвагона, и у дверей образовалась толчея. Парня плотно прижали к выходившим на остановке студенткам. Последняя, сцепив руки позади себя, наклонившись вперед к подружкам и прислушиваясь к их словам, медленно перемещалась с толпой к выходу. Молодой человек, оглянувшись, весело подмигнул своим недавним спутникам и, коротким движением расстегнув молнию, вложил свое мужское достоинство в ладонь незадачливой студентке. Девушка инстинктивно сжала кисть, пробежала ей до самого основания непрошеного подарка и вдруг с отвращением отдернула руку. Выскочив на платформу, она носовым платком стала тереть оскверненную ладошку, попутно делясь с подругами испытанным ощущением. Подруги давились от смеха и оглядывались вокруг.

А парень ловко застегнулся, спокойно вышел, весело махнул с улицы мужчинам и, довольный собой, пошел по дороге к институту.

– Нет, ты понял? Вот ненормальный! – восхищенно сказал один из них, лысеющий блондин.

– Шут гороховый! – припечатал другой с угрюмым лицом.

– Отчаянный малый! Интересно, у них все такие? – спросил блондин.

– Отчаянность еще не смелость!

– Ага. Потому-то мы с тобой только возим, а они мочат.

– Ты еще тут речь толкни! – хмуро сказал второй.

Его тон никак не повлиял на хорошее настроение блондина.

– Да ладно, – протянул он, – мы свое дело сделали. Вчистую. По граммульке собирали.

– Сделали, – передразнил его угрюмый. – Наше дело – коньки не отбросить.

– Ну что ты заладил?! Живы будем – не помрем. Ты лучше скажи, куда теперь нас отправляют?

– В Гусиноозерск.

– Куда? – спрашивающий поднял белесые брови.

– В Гусиноозерск, в Бурятию. Река Селенга, слышал? В Байкал впадает.

– Ни хрена себе! С какого бодуна?

– Они что-то говорили, но я не понял. Короче, про одного барона, у которого брат Рериха служил в дивизии.

– Рериха?

– Да, Николая Рериха, художника, знаешь?

– Слыхал. – Блондин потер лицо ладонью. – Когда?

– В гражданскую.

– Я спрашиваю, когда едем?

– Как только – так сразу! – отрезал угрюмый.

Они вышли на Ярославском вокзале. Стоял ясный, морозный осенний день. Солнце светило ярко, но не припекало. Небо приняло густо-васильковый цвет. Так бывает, когда приходит воздух Арктики. Студеный полярный ветер приносит отчетливо-яркие, но холодные дни. Никто не ропщет. Дети Аквилона привыкли к суровым дням.

Виталик на несколько мгновений опять увидел незнакомцев, которые, переговариваясь, свернули к платформам Ленинградского вокзала. Начальник Виталика пошел в метро, а сам Виталик побрел по длинному подземному переходу, пересекая Комсомольскую площадь. Он выбрался на поверхность и направился вдоль железнодорожной линии к Новобасманной.

Троллейбуса долго ждать не пришлось, и через полчаса он был дома. Купил по дороге свежий батон. Дома сделал себе очень крепкий и очень сладкий чай: научился у Кости.

Мягкий хлеб, свежий чай и книжка Джералда Даррелла заставили забыть тех двоих в электричке. Потом глаза его стали закрываться. Борясь со сном, он то продолжал смотреть в расплывающиеся строчки, то проваливался в забытье, вздрагивая, будто оступаясь в неглубокую яму. Отложив книгу, он увидел перед собой горное озеро, оливковые рощи и спрятанную среди густой листвы виллу на берегу. Над водой повисла легкая дымка, вдали виднелись далекие вершины.

Два каменных льва охраняли вход. Шурша гравием, к ступеням виллы подкатил большой черный лимузин. Шофер выскочил из машины, открыл дверь, доложил: школа «Гладиатор».

На гравий ступил сухонький человек с живыми глазами и седой бородкой. Навстречу уже спешили джентльмены из руководства школы.

Все прошли в кабинет директора, усадили гостя, предложили напитки. Он согласился только на зеленый чай.

– Желаете осмотреть школу?

– Лицо школы – ее выпускники.

Директор обратился к помощнику:

– Соберите выпускников в большом зале.

Гость жестом задержал помощника.

– Уважаемый, пусть каждый возьмет винтовку.

Директор кивнул.

Допив свой зеленый чай, человек с седой бородкой в сопровождении руководителей школы направился коридорами в просторное помещение, скорее напоминающее спортивный зал, чем аудиторию.

– Это и есть Великий Хизр? – украдкой спросил директора один из сопровождающих.

Тот опять только молча кивнул.

В зале находилось двенадцать парней в гражданских костюмах с галстуком, в свежих сорочках и модной обуви. Каждый придерживал снайперскую винтовку.

– Джентльмены, – обратился директор к вытянувшимся при его появлении молодым людям, – к нам приехал высокий гость, с тем чтобы убедиться в вашей хорошей подготовке. Я в ней уверен и верю в вас. Давайте же не разочаруем его.

Тот, кого назвали Великим Хизром, прошелся перед строем.

– Благословен будет тот начальник, – начал он, – что уверен в своих солдатах. – После этого вступления его тон сделался деловым: – Мне не столь интересно, как вы бьете друг друга ботинками и стреляете по тарелочкам в тире. Всему этому вы обучены, не сомневаюсь. Вас готовили для серьезных дел, и голова вам нужна не для того, чтобы раскалывать об нее кирпичи. Общее дело, – продолжал он, – делается общими усилиями. Каждый из вас способен на многое в одиночку. Но я хочу знать, сильны ли вы, действуя в коллективе, научили ли вас взаимопониманию и уверенности в товарищах? Ибо такая связь, я называю ее когерентностью, умножает эффективность работы во много раз. Не стану скрывать, и вам это известно, что ошибка одного может в будущем стоить жизни другим, но еще большая беда – невыполнение задания. Кто этого не понимает, платит жизнью. Если этого не понимает начальник, он должен уступить место другому.

У директора окаменело лицо. Он сглотнул слюну, но глаза его продолжали смотреть так же твердо, как и раньше.

Говоривший сделал паузу. В зале висела тишина.

– Сейчас, – сказал он, – вы зарядите свои винтовки только одним патроном.

Парни повиновались, быстро и четко дослав патрон в ствол.

– А теперь внимание! – Все, затаив дыхание, слушали его. – Каждый из вас без оружия будет выходить из зала и через минуту возвращаться назад. В ваше отсутствие я по своему усмотрению разряжу вашу винтовку или оставлю ее заряженной. Вы этого знать не будете. Правда, об этом будут знать ваши товарищи. Но вам это не поможет. Обмен знаками будет стоить вам жизни.

Гость взглянул на директора, жестом приглашая его к участию.

– Выполняйте! – скомандовал директор.

Молодые люди, положив винтовку, покидали зал, гость подходил к оставленному оружию и просто перекладывал его с места на место или же передергивал затвор и вынимал патрон, лишая винтовку смертоносной силы. Все, кто был в зале, внимательно следили за его действиями. Ушедший возвращался, уходил следующий. Наконец, последний, двенадцатый, вернулся, подобрал лежавшую винтовку и вытянулся, держа ее у правой ноги. Есть в его винтовке патрон или уже нет, он не знал. Впрочем, его товарищи были с ним в одинаковом положении.

– Вы продолжаете верить в этих людей? – спросил гость, указав на них.

– Абсолютно, – ответил директор.

– В таком случае не откажите в маленьком эксперименте. Прошу вас встать сюда. – И гость предложил ему встать метрах в двадцати пяти перед строем выпускников.

Директор стоял в одиночестве, скрестив на груди руки, и с интересом наблюдал за происходящим.

– Теперь – главное! – Гость вернулся к строю и снова заговорил. – По моей команде те, у кого винтовки разряжены, повторяю: только те, у кого винтовки разряжены, сделаете шаг вперед и произведете выстрел в вашего директора. Если угадаете, он не пострадает. Ошибка будет стоить жизни и вашему директору, и вам.

Маленькая группа руководителей школы зашевелилась.

– Впрочем, – обратился он к директору, – вы можете отказаться от эксперимента.

Директор опять проглотил слюну.

– Никогда! – Он поставил ноги пошире и наклонил упрямо голову. – Выполняйте команду! У вас все получится!

– Итак, внимание! – в тишине гость говорил негромко, но внятно. – Приказываю тем, у кого разряжены винтовки: шаг вперед, огонь!

Никто не шевельнулся. Директор и группа наблюдателей замерли. Отдавший команду, однако, нимало не смутился.

– Шаг вперед, огонь! – повторил он.

Строй, не двигаясь, напряженно молчал.

– Шаг вперед, огонь!

Никакой реакции.

– Шаг вперед, огонь!

– Шаг вперед, огонь!

В ту же секунду пять человек вышли из строя, вскинули винтовки, директор инстинктивно подался назад, и каждый из пяти, заученным движением приподняв правый локоть и затаив дыхание, мягко потянул спусковой крючок на себя.

Пять щелчков слились в один, и он заставил всех вздрогнуть. Выстрелов не последовало. Директор перевел дух. В маленькой группе руководства раздались короткие хлопки, они переросли в аплодисменты. Аплодировали все, даже курсанты. Побросав оружие, они кинулись к директору. Высокий гость, улыбаясь директору, тоже аплодировал.

Потом аплодисменты стихли, только кто-то из самых усердных продолжал хлопать в ладоши.

– Виталик, Виталик, – вошедшая в комнату Клавдия хлопала в ладоши, пытаясь привлечь его внимание, – ты что, спишь?

Виталик не сразу пришел в себя.

– Поднимайся, а то ночью не уснешь.

– Ма, я пойду на стадион.

– Только к ужину не опаздывай.

Находясь под впечатлением сна, он привычно переоделся и выскочил на темную улицу. Сон озадачил его сильнее, чем сегодняшняя встреча. Надо было побегать, чтобы привести мысли в порядок. Так Виталик, как мы помним, восстанавливал душевное равновесие. Он бы позвонил Артуру, да у того не было в новом обиталище телефона.

Виталик позвонил на следующий день ему на работу. Вечером они встретились у входа в Лефортовский парк и пешком пошли через мост к дому Артура.

Артур слушал Виталика с возрастающим интересом. Теперь первый задумался, а второй, напротив, облегчив душу, немного повеселел.

– Задачки во сне видишь, начитался «Науки и жизни», – только и сказал Артур, размышляя над странным сном.

Они прошли часть пути молча, но Виталик не выдержал и рассказал о встрече на вокзале. Те двое не выходили у него из головы.

– Тебе надо расслабиться, – авторитетно заявил Артур. – У нас дома есть вермут с лимоном. Выпьешь, сразу вспомнишь.

Виталик с любопытством разглядывал квартиру Артура. За занавесками непривычно близко к окнам шли прохожие, изредка грохотал трамвай. Людочка собрала на стол. Вермут с лимоном действительно оказался вкусным, однако Виталик выпил целый стакан и ничего не вспомнил. Артур предложил продолжать, но он отказался.

Людочка, выслушав повесть Виталика о школе «Гладиатор», сразу решила, что такого не бывает, потому что каждый из стрелков не знал, что его ружье разряжено. Оба выжидающе посмотрели на Артура.

Артур не был столь категоричен. Он применил метод математической индукции.

– Ты не учитываешь, – сказал он Людочке, – что каждый знал, у кого из товарищей ружье разряжено. Поставь себя на их место. Допустим, ты видела, что этот тип с бородкой не разрядил ни одного ружья. У кого же оно тогда разряжено? Да только у тебя, других вариантов нет. Выходи и смело спускай курок. Далее. Если ты видела, что он все-таки разрядил одно ружье, а стрелок после команды не вышел и не сделал попытки выстрелить, значит, он не один такой, значит, у кого-то еще ружье разряжено. У кого? Опять только у тебя, ты же знаешь, что не у других. И он рассуждает так же, глядя на тебя, если он такой же умный, как ты. Это и есть взаимопонимание. Тогда, как только последует вторая команда, вы оба выходите и стреляете.

– И что? – спросил Виталик.

– А вот что. Сколько раз прозвучала команда? Пять? Значит, четыре команды все оставались на своих местах, потому что каждый видел четыре разряженных ружья, и если эти четверо не вышли, значит, есть пятое, про которое он не знает, то есть его. Вот и все. После пятой команды вышли все пятеро.

Людочка захлопала в ладоши.

– Ну, Артур, я бы никогда не догадался, – восхищенно сказал Виталик.

– Потому что ты непрофессионал. А я – профессионал.

– Интересно, а те из школы тоже профессионалы? – спросила Людочка.

– Еще какие!

– А этот, с бородкой?

– Он – гений.

– А я, мальчики, вот что вам скажу: это Виталик гений, потому что ему снятся такие сны.

– И ты – гений, потому что это подметила.

– И Артур – гений, потому что все разъяснил.

– Ура! Повсюду одни гении! За это надо еще выпить.

– Артур, скажу тебе, как гений гению, мне уже хватит.

– По чуть-чуть, и все! – Артур смотрел, как последние капли падают в стакан Виталика.

Артур пошел проводить Виталика до Разгуляя. Приближались ноябрьские праздники. К вечеру похолодало. Друзья шли, подняв воротники, спрятав руки в карманах.

Проходя мимо памятника революционеру, павшему в девятьсот пятом году от руки убийцы, Артур вдруг остановился.

– Смотри!

Памятник был облит желтой краской: кто-то снизу плеснул красителем, и жидкость растеклась по ногам революционера.

– Бред какой-то, – сказал Виталик.

Они постояли и молча пошли дальше. На остановке Артур спросил:

– Не вспомнил?

– Нет.

Как будто запустив турбину, Виталика унес яркий в ночи троллейбус. Артур остался один в свете натриевых фонарей. Зачем-то посмотрел на свою ладонь: вот пять пальцев, объединенных в кисть. Он медленно сжал пальцы в кулак, потом разжал и сунул руку в карман. Дома его ждала принцесса.

А Виталик доехал до конца маршрута, постоял у райкома партии, где работала Лия. Несмотря на поздний час, многие окна еще светились. Он улыбался неизвестно чему. Наконец трамвай подхватил его своим изливающим свет чревом и, скользя по уличной оси, умчался вдаль.

Наступила ночь. Все улеглись, завтра на службу. Лишь на даче в Тайнинке во вросшем в землю домике шла кропотливая работа. Можно было подумать, что мастер готовит оконную замазку: так тщательно изучал он доставленное накануне вещество. Этим веществом являлся тол, собранный понемногу в течение длительного времени из разных партий и с различных складов. Сейчас его было достаточно, чтобы от небольшого домика остались только воспоминания.

В домике находилось три человека: уже знакомый нам дерзкий юноша, молчаливый мастер с чуткими пальцами и высокий, худощавый, темноволосый мужчина в простом, но дорогом костюме. На руке его красовалась золотая печатка с надписью на поверхности «Ecole Hiperiont»

После долгого сидения согнувшись мастер с облегчением вздохнул и потянулся.

– Теперь это хорошо бы поместить в какую-нибудь крепкую оболочку. Лучше всего чугунную, – сказал он.

Высокий посмотрел на парня, повелительно приподнял подбородок.

– Пойдем, дорогой, посмотрим в чулане. – Юноша отправился с мастером в чулан, где валялись старые кастрюли с отбитой эмалью, сковородки без ручек и прочий хлам.

Через двадцать минут все было готово.

– Тяжелая, – сказал парень, взвешивая обеими руками адскую машину.

– Похожа на снаряд, – отозвался мастер.

– Ничего, – сказал высокий, – у нас ребята крепкие.

– Ну, так вот! – пояснил мастер. – Переворачиваете, кладете на крышку, и через четыре минуты – бум. Все понятно?

– Ошибки быть не может?

– Нет. Течи все тарированные. При очень низком атмосферном давлении может сработать на несколько секунд раньше. При длительном хранении, наоборот, позже.

Мастер подошел к столу, налил в стакан коньяк и с наслаждением выпил, перевел дух и бросил в рот кусок лимона.

– Возьми с собой, – распорядился высокий, показывая на початую бутылку. – А ты, – обратился он к парню, взглянув на часы, – посади его на электричку и сразу возвращайся. Я сегодня не поеду. Покажи мне постель.

Когда юноша вернулся, высокий, оставив включенной одну настольную лампу, читал, лежа в кровати.

– На сегодня все! Раздевайся и ложись!

Юноша быстро разделся и остановился в нерешительности. Кровать была одна. Высокий посмотрел на него.

– Ну, что же ты? Иди сюда, – он откинул одеяло, показывая длинное обнаженное тело, – не видишь, тебя ждут.

Лицо юноши затуманилось, он счастливо выдохнул, торопливо снял трусы – они белой чайкой спланировали на стул – и с головой нырнул под одеяло, обнимая колени того, кого он признал за своего господина.

Тот знал свое дело и умело довел юношу до экстаза. Теперь молодой человек был полностью в его руках и подчинялся любому его желанию с тем большей готовностью, чем более нескромным оно казалось. Разжигая пламя, высокий чувствовал, как языки этого пламени, обжигая, лижут его тело, то стелясь по земле, то полыхая у самого лица. Потребуй он сейчас жизнь юноши, и тот будет умолять лишить его жизни, лишь бы не оставляли его жестокие и ласковые руки господина. Пожелай он растоптать это тело, и юноша с радостью бросится к его ногам.

Ночь прошла недаром. Не однажды добившись полного растворения в своих желаниях, господин убедился в полном повиновении юноши.

Встали поздно. Солнце разбудило его, спящим вместе с юношей валетом. Не грубо, но твердо он разбудил спящего. Ответственный момент: утром могло все пойти прахом. Тогда этого малого пришлось бы выбраковать. К счастью, юноша проснулся с улыбкой в ожидании дальнейших ласк или приказаний.

На этот раз высокий был сдержан на ласки и щедр на распоряжения. Получив инструкции, молодой человек проводил его до калитки и, распрощавшись, вернулся в дом.

Все было готово. Оставалось ждать приказа. Время и место неизвестны. На клочке бумаги высокий карандашом изобразил единицу. Пользуясь этим обрывком, предстояло определить дату.

Дни стояли ясные, однако непоседливому юноше пришлось сидеть дома. Он выходил в оголенный сад, озябнув, опять возвращался в теплую комнату, снова, накинув пальто, выходил к калитке, разглядывал прохожих, заговаривал с девушками.

На следующий день одного за другим привезли двух его приятелей. У каждого был свой клочок бумаги. На одном клочке стояла перепачканная синей пастой единица, на другом – как муха с зеленым отливом, красовалась нарисованная школьными фиолетовыми чернилами большая шестерка, дополнительно узаконенная жирной точкой.

Они повертели бумажки: выходило, что единственным разумным числом было 6.11, то есть шестое ноября, послезавтра.

– Время? – спросил один из прибывших.

– Время мы устанавливаем сами, дорогой. Нам виднее, так?

– Воскресенье, предпраздничный день.

– Э, скажи мне место, и я скажу тебе время.

– Я не знаю.

– А я знаю? Завтра получим ориентировку. Окончательно узнаем на подходе. С этой минуты никто никуда не уходит, понял? Утром получим инструкции, деньги и документы. Не грусти, дорогой, у нас еще целый день впереди. Шашлык делать будем!

На следующий день один из приятелей подошел к юноше с маленьким календариком:

– Короче, велено передать. – Он протянул юноше глянцевый листок, на обороте которого раскинула цветные лапки схема московского метро.

– Что ж ты раньше-то молчал?

– Сказано было: через двадцать четыре часа.

Юноша взял схему.

– Ну, что? – спросил приятель.

– Все равно точное место узнаем только завтра. – Молодой человек полез в расписание электричек с пометками, сделанными высоким.

Шестого числа трое парней, одетых по-спортивному, с одинаковыми спортивными сумками подошли к платформе. Один из них, стройный и юный, встал в кассу.

Уже на подъезде к Ярославскому вокзалу самый крепкий (он нес самую тяжелую сумку) привстал и взглянул в окно.

– Эх, вон она родная!

– Кто?

– Труба кирпичная!

– Скажи еще – стена вокзальная!

– Какая стена? Труба рядом с моей качалкой. У нас качалка была в бывшей котельной.

– Была и куда делась?

– Закрыли.

– Зачем?

– Затем! Короче, один малый пришил другого. Вернее, тот, другой, и не качок был, а так – зашел под кайфом и разбудил нашего.

– Разбудил? Он что, туда спать приходил?

– Ага. Он там и качался, и ночью спал, одно слово – уникум.

– И что?

– Короче, наш на жим лежа сто кило повесил и отошел: того и придавило. Для качка-то вес небольшой, а тот захрипел и стал отрубаться.

Парни дружно поднялись и пошли к выходу.

– Наши знают? – спросил юноша строго.

– Я им сказал, конечно. Но про меня тогда никто и не вспомнил. В качалке списки вели спустя рукава. Короче, кое-кого взяли в свидетели, а меня не было, я в Джезказган уезжал, а когда пришел, поцеловал замок и больше не появлялся. Но качалку до сих пор помню. Даже во сне вижу. Там, знаешь, стены, короче, обалденные, выкрашены по типу пятнистой формы, как она называется?

– Камуфляж?

– Ага, вся в пятнах, а каждое пятно, короче, член в натуральную величину. Все стены в членах.

– Хиппово!

Болтая, они шли по платформе к подземному переходу. Недалеко от перехода стоял стильно одетый высокий человек с печаткой на пальце. Глаза юноши вспыхнули, встретившись с глазами высокого. Тот правой рукой потер длинными пальцами плотно пришитую мочку уха. Двое других его не заметили. Стоявший аккуратно сложил газету и направился в переход. Все свернули к входу в метро.

Юноша с приятелями остановился у табло, посмотрел на схему линий. Высокий прошел мимо. Они последовали за ним. Он проехал по кольцу одну остановку, перешел на радиальную, вышел на следующей и двинулся к эскалатору.

– Здесь, – сказал юноша, опустив длинные ресницы, подавляя невольную дрожь.

Его приятелей это короткое, тихое слово заставило вздрогнуть. Неприятно потянуло в желудке. Пустота поднималась с низу живота к легким, добралась до горла. Улыбки исчезли. Глаза невольно заметались по просторному залу станции.