Текст книги "Всё пришедшее после"

Он сделал вывод, что стрелять будут из охотничьего ружья типа МЦ-6, предназначенного для стрельбы по тарелочкам. Таким образом, стрелок мог рассчитывать только на один выстрел (второй ствол бокфлинта может пригодиться в случае осечки). Скорей всего стрелять будут по колесу: в темноте фигуры пассажира не увидишь, и не нарушается иллюзия аварии. Костя приблизительно вычислил место, откуда удобнее всего было прицелиться в разогнавшуюся машину. Все это он сообщил Петровичу, чтобы тот знал, где начать торможение. Ломать сценарий Костя опасался, предложить ехать со скоростью детского велосипеда он не мог: неизвестно, какие инструкции получил стрелок (или стрелки) при нарушении картины событий. Костя, как оказалось, был недалек от истины.

Инцидент не скрыли, доложили куда следует. Таксист подтвердил то, что рассказал Костя, и описал внешность девушки. Водитель троллейбуса показал, что в двенадцатом часу в салон вошла девушка, которая возвращалась в Москву. Правда, никаких лыж с ней он не заметил. Запрос, направленный в армейский спортклуб, сначала где-то затерялся, потом был получен столь невнятный ответ, что вначале над ним долго ломали голову, пока не поняли: Минобороны достоверной информации просто так не дает. В конечном счете, дознание уперлось в непростые политические отношения и остановилось на версии случайно лопнувшей шины, другого выхода не было.

К тому же в конце апреля, в понедельник, министр обороны, спокойно уснув, утром не проснулся. Встревоженная охрана обнаружила его умершим. Освободившееся место занял бывший сталинский нарком, инженер и дважды Герой Социалистического Труда.

А через несколько месяцев в Найроби русский иерарх из коммунистической державы был избран Президентом Всемирного Совета Церквей.

7. Мышеловка

Немного забежав вперед, вернемся, однако, к последовательному изложению событий. Конечно, мы не пишем исторической хроники, ибо историк излагал бы исключительно факты, но еще в меньшей степени мы причисляем себя к математикам, ибо хронология когда-то была, а по сути и осталась скорее разделом математики, нежели истории.

Разве сам сэр Исаак Ньютон, член Невидимой коллегии, а позже Королевского общества, не создал двух известных трудов: «Исправленная хронология древних царств» и «Краткая хронология от первых событий в Европе до покорения Персии Александром Великим»?

Будучи другом Жана Дезагилье, того самого Дезагилье, что в качестве мастера масонской ложи в Гааге посвятил Франсуа Лотарингского, будущего императора Франца I, в «вольные каменщики», так вот, будучи другом Дезагилье, Ньютон ставил Ноя выше Моисея, считая его родоначальником эзотерической мудрости.

Из «Хронографа» XVII века:

«…Начать же ся сия Монархия по исходе первом Ноя из ковчега, 60 лет по потопе. Растущу бо людей множеству, Немрод от Семене проклятого Хама рожден, царствовати возжелал.

…И первую Монархию во Азии, такожде и град Вавилон основал лета мира 1717. И бысть еще первый всех Монарх.

…И тако буди первый Ассирийский царь Немрод, еже лета 45 царства своего, якоже повествуется послал есть в 4 различный мира места и страны князей, еже бы населить людьми, Ассура, Мида, Магога, Мосха, иже бы царства на имена своя создали: Ассирийское, Мидское, Магогское, Московское».

Посмотрим, что же происходило в царстве Московском в нашем веке с нашим героем, которого мы оставили на трамвайной остановке на Чистых прудах.

На бульваре новой белой краской сияло под фонарями здание театра «Современник».

Людочка по-детски держала Артура за руку. Девочка в коротеньком платьице, застегнутом на все пуговицы до самого горла.

– А твой Костя не женат?

– Нет.

– И никогда не был?

– Никогда.

– У него хорошая улыбка.

– Лучше, чем у меня?

– У тебя самая ослепительная улыбка.

– А ты – лучшая девушка в СССР!

– Где-то я это уже слышала.

– Хочешь, съездим на дачу к Косте?

– А у него грибы есть?

– У него яблоки есть. Стол в саду прямо под яблонями. Хочешь, поедем в субботу?

– Посмотрим. Понимаешь, меня уже пригласили в одно место. Вернее, нас с подругой.

– Куда пригласили? – Артур встревожился.

– На днях нас познакомили с одним художником. У него студия под крышей. Там собираются художники. Называют это Монмартром.

– Вот как? Надеюсь, не в Париже?

– Нет. Кажется, в районе Тихвинского переулка.

– Где это?

– Метро «Новослободская».

– Что ж, если пригласили, надо идти.

Людочка двумя руками взяла его за локоть и, поднявшись на носки, сказала шепотом:

– Нам сказали, что эти художники знаешь кто? Диссиденты.

– Час от часу не легче.

– Артур, миленький, так интересно!

– Вон, твой трамвай идет. До свидания.

– Артур!

– Поезжай к своим художникам.

– Артур, ты ведь никому не скажешь?

– За кого ты меня принимаешь?

– Я позвоню.

– Будет время, звони.

Артур пересек трамвайные пути и зашагал домой.

«Длинные русые волосы в сочетании с легким румянцем загорелого лица и голубыми глазами, непринужденный поворот гибкой шеи, белые руки с длинными пальцами, помогающие выразить мысль при разговоре, – вот портрет молодой женщины, которая вышла июльским утром 1625 года из боковой калитки Лувра.

К ней приблизились двое мужчин, одетых в черное.

– Мадам Констанция Бонасье?

– Да, месье. Что вам угодно?

– Именем его величества короля, следуйте за нами.

– Я арестована?

– Вы задержаны, мадам.

– В чем моя вина?

– Мы не предъявляем вам обвинения, мадам. Мы вас задерживаем.

Все трое сели в поджидавшую карету. Через пятнадцать минут карета остановилась. Констанцию провели в небольшую комнату на втором этаже и заперли дверь на ключ.

Она провела в комнате двое суток. Ей приносили пищу и вино, но дверь, открываясь, снова крепко запиралась снаружи. На третьи сутки вечером Констанция, скрутив простыни, спустилась со второго этажа на парижскую мостовую и поспешила домой на улицу Могильщиков.

Она не знала, что в ее доме устроили мышеловку.

Однако полицейские и судебные стряпчие, сидевшие в засаде, тоже кое-чего не знали. Например, того, что над ними, разобрав паркет, оборудовал свой наблюдательный пункт д’Артаньян.

Не ожидая ловушки, Констанция вскрикнула, и полицейские попытались заткнуть ей рот. Д’Артаньян по доносившимся словам понял, что пришла хозяйка. Он приказал Планше сбегать за друзьями, а сам спрыгнул из окна своей комнаты на улицу и постучал у входной двери. Шум в комнате хозяйки прекратился, и д’Артаньяна впустили».

Из главы «Мышеловка в семнадцатом веке»:

«– О, сударь, сударь, вы убьетесь! – закричал Планше.

– Молчи, осел! – крикнул д’Артаньян.

И, ухватившись рукой за подоконник, он соскочил со второго этажа, к счастью не очень высокого; он даже не ушибся.

И тут же, подойдя к входным дверям, он тихонько постучал, прошептав:

– Сейчас я тоже попадусь в мышеловку, и горе тем кошкам, которые посмеют тронуть такую мышь!»

Он ворвался со шпагой в руке, как коршун в стаю галок. Через минуту галки вылетели одна за другой, роняя перья, и скрылись из виду. Победитель вернулся к упавшей без чувств в кресло Констанции.

Так д’Артаньян познакомился с мадам Бонасье. С этого момента он и его друзья стали политическими противниками кардинала Ришелье.

Артур не мог не заметить, что походя он ввел Планше, не сказав о нем предварительно ни слова. Уж кто-кто, а Планше заслуживал ремарки. Между тем Артур продолжал писать.

«Улыбка спасенной Констанции очаровала гасконца. В свою очередь Констанция, увидев перед собой отважного юношу, быстро успокоилась».

У них не было времени на долгие разговоры. Надо было спешить. На улице они свернули к Королевскому рву и остановились, добежав до площади Сен-Сюльпис.

Остановился на площади Сен-Сюльпис и Артур. Память воскресила бедного кавалера де Грие, поступившего в семинарию Сен-Сюльпис после первого сокрушительного удара, нанесенного ему судьбой. Семинарию, которую он, не задумываясь покинул ради прекрасных глаз Манон Леско. Но семинария Сен-Сюльпис вызывает не только реминисценции из сочинения аббата Прево.

Это учреждение связано с неким благотворительным обществом, основанным во времена «Трех мушкетеров». Возможно, общество, выступавшее на стороне Фронды, видоизменившись, дожило до двадцатого века, несмотря на его роспуск, который объявил Людовик XIV. К сторонникам этого общества принадлежали в то время Ларошфуко и Лафонтен. Последний входил в число приближенных суперинтенданта финансов Франции Фуке. Мать последнего, так же как и его старший брат, была видным членом этой организации.

Кстати, в церкви на площади Сен-Сюльпис 3 июля 1740 года окрестили младенца, которого назвали Донсьен-Альфонс-Франсуа. Младенец, получивший сразу столько имен, имел фамилию де Сад, да, да, это был будущий Marquis de Sade.

На следующий день Артур сам позвонил Людочке и попросил о встрече.

Они встретились у кинотеатра «Правда» в семь часов. Медленно побрели к центру.

– Извини, что вчера не проводил.

– Я не ожидала такой реакции.

– Не передумала туда идти?

– Ты против?

– Я за тебя боюсь.

– А говорил, что ничего не боишься.

Артур промолчал.

– Знаешь, Артур, – сказала Людочка, – я видела Сахарова.

– Задачник по физике?

– Нет, ну что ты? Академика Сахарова. Все говорят: он очень хороший человек. Он действительно производит впечатление святого.

– На Руси их называли блаженными.

– Ну, прекрати, Артур. По-твоему, он не прав?

– Я этого не говорил.

– Он за справедливость.

– А вот Костя говорит, что в мире нет и не может быть справедливости.

– Да твой Костя тоже диссидент!

– Костя бы на такие слова обиделся. Он даже на интеллигента обижается.

– Вы с Костей оба – блаженные. Разве недостойно бороться за права человека?

– Знаешь, что говорит Костя? Права начинаются там, где кончается свобода.

Вечер был тихим и теплым. Светлое небо сияло над сквером, куда выходили посидеть молодые пары и пенсионеры. Девушка в брючках вела по дорожке спаниеля. Школьники палочками ловко управлялись с фруктовым мороженым. Сохранившие листву деревья замерли в блаженной неге.

Девушка подвела упиравшуюся собаку к лавочке. Села, придерживая ее за ошейник. Спаниелю очень хотелось обнюхать ближайшие стволы деревьев, чугунное основание скамейки, прочитать следы у тумбы для мусора. Он старался вырваться и хрипел, натягивая ремень.

Проходящая мимо дама возмутилась:

– Что же вы делаете, милочка? Вы задушите собаку. Так нельзя!

Девушка от неожиданности выпустила ошейник. Спаниель прижался к ее ногам. Пожилая дама, довольная произведенным эффектом, удалилась, посматривая вслед идущим по дорожке школьникам.

– Хорошо, Артур, – не успокаивалась Людочка, – но как бы ты поступил, если бы твои права были нарушены? Должен быть справедливый и объективный суд, который мог бы их восстановить.

– Чисто женская логика.

– Чем она отличается от мужской?

– А вот чем. Когда в «Трех мушкетерах» миледи отравила Констанцию Бонасье, д’Артаньян разрыдался, а Атос сказал ему: «Друг, будь мужчиной: женщины оплакивают мертвых, мужчины мстят за них!»

– Вот так?

– Именно так! Пусть след твоего врага не успеет остыть!

– Месть?

– Ты сам это решаешь. Вступать ли на путь мести или простить обидчика.

– Это же средневековье!

– Наши взгляды так сильно изменились, что мы уже ничего хорошего не находим в средневековье, – сказал Артур. – Ты представляешь себе Атоса, который собирает справки и ходит по судам?

– Времена меняются.

– И мы меняемся вместе с ними? Это точно. Теперь таких людей не сыщешь.

Помолчав, Артур сказал:

– Знаешь, Атос имел обыкновение говорить о прошедших временах с восхищением. Он говорил, что это было время гигантов…

– И что теперь таких людей не сыщешь.

– Ага. Он добавлял, что, к сожалению, мы живем не во времена Карла Великого, а при почтенном господине кардинале.

– Вот видишь! Молодец твой Атос.

– И еще он говорил, что любовь это лотерея, в которой выигравшему достается смерть.

Людочка поежилась и взяла Артура под руку.

– Неужели он прав, Артур?

Артур понял, что выиграл сегодняшний бой. Умная Людочка не могла противостоять только двум вещам: любопытству и страху.

На следующий день его вызвали в отдел кадров. В кабинете начальника, кроме хозяина, сидел молодой человек в галстуке, улыбающийся и вежливый. Он достал красное удостоверение, представился. Начальник отдела кадров деликатно вышел.

Артур с любопытством смотрел на посетителя.

– Вы ведь работали в Физическом институте в Академии наук? – спросил человек в галстуке.

– Я там делал диплом, – уточнил Артур.

– У вас было много знакомых из числа сотрудников?

– Я общался, главным образом, с научным руководителем, иногда с завлабом.

Вопросы задавались беспечно, ответы выслушивались с улыбкой, которая сопровождалась поощрительным кивком головы. Так играют в пинг-понг.

– Дело в том, что нам нужно разыскать одного человека. – (Улыбка). – Вот его фото. – (Улыбка). – Он вам не знаком? – (Невинный взгляд, кивок).

С фотографии на Артура смотрело лицо длинноволосого юноши в очках.

– Точно не знаком, – уверенно сказал Артур. – Хотя где-то я его видел. Может, в библиотеке.

– Что он говорил?

– Голоса я его не слышал. В библиотеке больше молчат. Там читальный зал – просто большая комната.

– Ясненько. У нас к вам будет просьба: если вы еще раз его увидите, или узнаете что-либо о его местонахождении, сообщите начальнику отдела кадров. Мы с вами тогда свяжемся. Прошу только о нашем разговоре не распространяться.

– Хорошо.

Молодой человек хлопнул себя по ляжкам.

– Вот и ладненько! До свидания.

Артур с сомнением покачал головой, показывая, что вряд ли он сможет помочь, даже при всем желании. Он поклонился и вышел.

Первой его мыслью была мысль о Людочке и о грозившей ей опасности. Они отслеживают связи, и про Людочку наверняка знают. Ей надо забыть о своих новых друзьях, пока не поздно. Что за детские игры? Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Правда, этот в галстуке, говоря с ним, с Артуром, ни словом не намекнул о Людочке. Не знает, что они знакомы? А может, она тоже в деле?

Артур остановился. «Да нет, – отмахнулся он, – она бы сказала. А может я сам – объект ее внимания? Ну, так можно далеко зайти. Тоже мне, персона, чтобы за тобой следить!» Он прошел мимо зеркала в гардеробе и, гордо выпрямившись, сощурил глаза: «Кто вы, доктор Зорге?» Губы сами собой разошлись в улыбке.

По окончании рабочего дня его встретила Людочка. Он решил рассказать ей о разговоре, а заодно и проверить. Они шли вдоль трамвайных путей мимо школы военных переводчиков. Увидев курсантов, он перевел разговор на свою встречу с органами. Людочка шла молча с горящими щеками, вцепившись ему в руку.

– Самое интересное, – сказал Артур, – что мне кажется, я этого парня недавно видел. Только потом я вспомнил, что это был точно он.

– Какой ты прилежный! И ты им скажешь?

– Обижаешь!

– Ты собой так гордишься!

– Ничего я не гордюсь, то есть не горжусь, – приосанившись, сказал Артур.

– Может, его и в Москве-то нет. – Людочка думала о своем.

– В Москве легче всего скрыться, – возразил Артур. – По крайней мере, я знаю, где он ночует, – Артур чувствовал вдохновение.

– Где?

– В троллейбусах у второго троллейбусного парка. Они там прямо на улицах стоят.

– Но там же двери закрыты.

– Их открыть ничего не стоит. Заходи и спи до рассвета.

– А ты как там оказался?

– Да я же там живу, можно сказать. Этот парк рядом с вокзалом.

Некоторое время Людочка шла молча. Потом спросила:

– А про меня ничего не говорили?

– Нет. Но если они меня вычислили, то про тебя точно знают. Скорей всего, – предположил Артур, – с женщинами они предпочитают не связываться.

У Людочки не было сил даже улыбнуться. Они дошли до Лефортово.

– Давай присядем, – сказала она, направляясь к скамейке.

В одиннадцать вечера Артур дворами вышел к Казанскому вокзалу и протиснулся в двери троллейбуса, вставшего на ночлег рядом с парком. Артур ждал группу захвата.

Сначала, дрожа от возбуждения, он прислушивался к каждому шороху, вглядывался через стекло в каждого прохожего. Через час ему стало скучно, а через два он решил идти домой. Осторожно выбравшись из дверей, он зашагал к переулку, разочарованно поглядывая по сторонам. Группы захвата нигде не было. Все мирно спали. Игра в шпионов не получилась. Да пошли они все!

Относительно Констанции Бонасье любопытная деталь. Знакомя с ней, Дюма говорит, что она – брюнетка. В конце книги, когда Констанция, к несчастью, знакомится с миледи, Дюма пишет о Констанции как о блондинке.

Такое с Дюма случается. В романе «Олимпия Клевская», например, черные глаза Олимпии спустя некоторое время становятся голубыми. Для влюбленного в его книги читателя ошибка, как опечатка на редкой марке, дорогого стоит.

А вот еще! Все знают, что Констанция была помещена королевой в монастырь кармелиток в Бетюне. Там же, по злой иронии судьбы, должна была ждать известий от кардинала миледи, которая возвращалась из Англии.

Мы узнаем о Бетюне из письма, полученного Арамисом от Мари Мишон (читай – герцогини де Шеврез):

«Вот вам разрешение моей сестры взять нашу юную служанку из Бетюнского монастыря…»

Под сестрой скрывается королева Анна Австрийская.

Девятью главами раньше, – подсчитал Артур, – читаем более раннее письмо Мари Мишон Арамису:

«Любезный кузен, я, кажется, решусь уехать в Стенэ, куда моя сестра поместила нашу юную служанку в монастырь кармелиток».

A propos, юная служанка не моложе своих патронесс.

Обрадованный д’Артаньян спрашивает Атоса: где это?

– В Лотарингии, в нескольких лье от границы Эльзаса, – получает он ответ.

Не надо спешить обвинять д’Артаньяна в невежестве, ведь Лотарингия в ту пору – не Франция.

Стенэ – древняя священная столица Меровингов, с еще более древним латинским названием Satanicum (место, где проходили сатурналии).

Французский подлинник текста дает менее точные ориентиры, чем русский перевод: Атос просто поясняет, что это в Лотарингии, недалеко от границы.

Интереснее английский перевод. Переводчик, заметив разночтение в письмах Мари Мишон, переиначивает текст первого письма: «…я, кажется, решусь уехать в Бетюн…» Пришлось полностью изменить и ответ Атоса: «На границе Артуа и Фландрии». То есть в английском переводе о Стенэ и Лотарингии нет ни слова.

Когда Костя рассказывал Артуру о Стенэ, он упоминал разрушенную в годы революции церковь Святого Дагобера. Об этом Костя читал в одном французском журнале. Земля, на которой стояла церковь, теперь принадлежит некоему месье Plant-Ard, который сыграл решающую роль в выдвижении де Голля.

Бетюн находится гораздо ближе к Булони, куда пришел корабль миледи. До Стенэ ей пришлось бы ехать еще пару сотен километров. А Бетюн – в знакомой для нее местности в 38 километрах западнее Лилля: она воспитывалась в тамплемарском монастыре бенедиктинок, а Тамплемар – деревушка в 8 километрах от Лилля.

Что сказать? Бетюн лучше привязывается к сюжету романа, чем Стенэ. И все-таки Дюма, восхищавшийся Шарлем Нодье, который входил в «библейское и пифагорейское» общество и уделял много внимания эпохе Меровингов, Дюма без колебаний поначалу отсылает Констанцию Бонасье в их древнюю столицу. Но вернемся к нашей повести.

Артур отчасти успокоился. Теперь он не сомневался, что Людочка – его друг и потенциальная жертва собственного любопытства. Он, как мог, отговаривал ее от мансарды на Палихе, 9, и продолжения знакомства с новым обществом и художником с украинской фамилией Ищенко. Но к Людочке вскоре вернулась ее прежняя беспечность, и она стала считать, что Артур просто ревнует.

За время знакомства с Артуром она мало-помалу привыкла к его постоянству и способности прощать, приобрела больше уверенности в себе, поверила в свое обаяние и привлекательность.

Ему же казалось, что она чаще становится объектом для интереса людей самоуверенных, но нравственно ущербных, с нездоровым подсознанием. С такими он никогда не находил общего языка, выводя их мысленно из текста своего сознания на поля необязательных отношений.

Людочка, примерная воспитанница советской школы, считала всех достойными ее дружбы, в крайнем случае нуждающимися в правильном воспитании и участии.

Сама она, обладая чувством стремления к справедливости, с истинно человеческой непоследовательностью по-евангельски была готова отдать быка блудному сыну, но пожалеть козленка преданному и постоянному.

Артур находил, что для ее русского уха должны странно звучать призывы «Соблюдайте законы». Странно, потому что исстари повелось: азиатское качество наших законов компенсируется небрежностью их исполнения. Повторяя «Соблюдайте законы», «Презумция невиновности», «Разрешено все, что не запрещено», Людочка сама была не прочь нарушить установленные правила.

Природа в тот год ждала зимы, однако в декабре в парках еще зеленели склоны, обращенные к холодному низкому солнцу. Непривычно было видеть эти зеленеющие поляны. Коротким зимним днем Артур мог щеголять в куртке и без шапки.

В конце месяца по Москве прошла серия обысков. Искали «Хронику текущих событий», которая стала выходить в Нью-Йорке.

В понедельник Артур с Людочкой миновали стадион «Буревестник» и достигли Банного переулка. В одном из дворов, в том самом, где находился узкий и темный проход на проспект Мира, через который позже альтист Данилов совершал путешествие в заоблачные миры, они остановились (увы, вам – завтрашнее поколенье, этого прохода уже не существует: на его месте современное здание).

– Посиди здесь, Артур, я на минуту.

Людочку попросили навестить одну сотрудницу, о которой был повод беспокоиться.

Артур послушно сел на скамейку во дворе. Людочка отправилась по известному ей адресу. Он, повинуясь инстинкту, пропустил ее вперед и тихо, как хищник, двинулся за ней.

Она подошла к подъезду, вытерла ноги и открыла дверь. В парадном стоял с приятелем молодой парень – дворник. Оба были навеселе и повернули к ней масляно блестевшие лица, изобразив умильные улыбки.

– Здравствуйте! Вы к Наталье?

– Да, а что? – Людочка машинально стиснула в руке кошелек.

– Ну, как же! Ждем вас!

– Что-нибудь случилось?

– Проходите, проходите, – посторонился дворник.

– Да, проходите, – как эхо повторил его приятель.

Людочка колебалась. У нее почему-то ослабли колени.

– Ну, что же вы? Вам помочь?

– Она вас ждет, – закивал приятель. – Передок чешет.

– Ага, на косой пробор, – осклабился дворник.

– Я, пожалуй, в другой раз, – смутилась Людочка.

– Слышь, Вить, она в другой раз. Другого раза не будет. Давай проходи, мокрощелка! Бери ее, Вить, отведем ее в квартиру. Там тебя, сучка, давно дожидаются.

Они подхватили ее с двух сторон. На Людочку пахнуло запахом не проветренной козлиной шубы, перегаром и утробным табачным дымом. Когда дворник выдохнул, ей показалось, что из помещения выкачали весь кислород. Она в ужасе закричала.

В это время в подъезд ворвался Артур. До этого мгновения он слышал через дверь какое-то бормотание, когда же раздался крик, глаза его налились кровью, гнев помутил рассудок, и Артур выскочил на площадку перед лестницей, как длиннорогий боевой бык из кастильской ганадерии выскакивает на арену.

Увидев в сумраке парадного мелькнувшие белки глаз, искаженное от гнева лицо, почуяв решительность в разбеге, местная куадрилья попятилась. Другими словами, дворник с приятелем забыли о своей добыче, их глаза заметались, ища пути к отступлению.

Такие люди всегда появляются неведомо откуда во время оно при мелких происшествиях или революционном мятеже и исчезают неведомо куда. Угрюмые падальщики с серыми лицами, как гиены они следуют за львом, готовые на все и скрывающиеся при возникновении энергичного отпора. Нет такого преступления, которое бы они не совершили без смысла и без пощады, пользуясь безнаказанностью. Смерть в их руках теряет свое величие. Они неуправляемы, подчинены темным инстинктам и отступают только перед силой.

Артур студентом в стройотряде, на потеху товарищам, защитив руку плотной строительной рукавицей, легко пробивал зажатым в ладони гвоздем сорокамиллиметровые доски. В гневе он был страшен, как носорог.

Дворник с серым лицом, выпустив Людочкино плечо, рванулся по лестнице вверх, приятель опустился на пол, прикрывая голову руками и подняв колени. Артур, пробегая, наградил его затрещиной. Засаленная черная куртка дворника, которого он успел схватить за ворот, осталась у него в руках. Ее хозяин, винтом освободившись от верхней одежды и прыгая через две ступеньки, набирал высоту.

Артур бросил куртку и кинулся к Людочке. Она сидела на ступенях.

Он наклонился к ней, тонкие руки протянулись к нему, вцепившись намертво, как руки утопающего. Артур поднял ее с такой энергией, что хрустнуло в шее, подхватил на руки и выбежал из подъезда.

Порыв холодного ветра привел их в чувство.

– Я сама, я сама, – запричитала Людочка.

Артур поставил ее на землю, и они бросились бежать.

Промчавшись мимо потребсоюзовского магазинчика «Кедр», они нырнули в Банный переулок, где рядом с обменным бюро всегда толпился народ, быстрым шагом добрались до бань, дворами перешли на следующую улицу и отдышались только у кинотеатра «Форум».

Зажатые толпой на задней площадке троллейбуса, они смотрели друг на друга. Людочка держала его за лацканы куртки, заглядывала в глаза. Артур улыбался ей, поводя шеей из стороны в сторону. Он чувствовал боль при повороте головы направо, тянущую боль между шеей и левым плечом. Боль отдавалась в левой руке.

– Как ты там оказался? Я ведь просила тебя подождать.

– Ты плохо осознаешь опасность, а у меня интуиция.

– Кто это был? Они из органов? – Людочка шептала ему в ухо.

– Не думаю. Соседи. Может, дворник или кочегар из котельной. Тебе еще повезло, что ты на них налетела. В квартире наверняка засада. – Артур пользовался случаем, чтобы навсегда отвадить Людочку от подобных приключений.

– Как ты думаешь, нас найдут?

– Не знаю. Будем надеяться, что эти двое не такие идиоты, чтобы рассказывать, как они нас спьяну упустили. Вообще-то, получается, что мы их еще и поблагодарить должны.

Людочка порылась в карманах, затем сказала:

– Уже.

– Что уже?

– Уже отблагодарили. Я кошелек потеряла.

Артур перестал улыбаться.

– Что там было?

– Деньги, два рубля с мелочью – копеек семьдесят.

– И все? Никаких справок, документов, записок?

– Нет. Маленький такой кошелек, он у меня еще с университета.

У Артура отлегло от сердца.

– Надеюсь, они его выбросят. Зачем им женский кошелек? – сказал он.

– А деньги? – спросила Людочка.

– А деньги они тебе обязательно вернут, – ободрил ее Артур. – Не сомневайся. А если не вернут, ты можешь обратиться прямо в Комитет госбезопасности, чтобы тебе возместили ущерб.

Людочка наконец рассмеялась.

Им повезло. Дворник с приятелем, обескураженные собственным непротивлением, опомнились и, ругаясь, рванулись было вдогонку. Поднимая с полу куртку, они наткнулись на кошелек, и он целиком завладел их вниманием. На улице дворник высыпал содержимое в ладонь и с первого взгляда понял, что может хватить на бутылку. Он выбросил пустой кошелек и стал считать мелочь. Затем торжествующе посмотрел на приятеля:

– Ты понял, корешок!

Добавив еще какие-то сохранившиеся копейки, они купили бутылку «Кубанской» и батон за 13 копеек. Это было не везенье, это было счастье. Им предстоял чудесный вечер за столом на кухне.

Приоткрыв форточку, нарезав хлеб прямо на клеенке, они долго обсуждали случившееся, потом поругали, как водится, правительство, потом выпили за антисоветчиков, потом за стражей порядка и спели песню «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет…».

За ночь выпал снег, да так много, что утром прохожие с трудом пробирались по белой целине, высоко поднимая ноги, чтобы попасть в след, уже протоптанный ранним предшественником.

Дворник этого не знал. Он спал на узком диване, на боку, не сняв одежды. Прильнув к нему, тихо посвистывал во сне его неподвижный приятель. На эту картину из-за окна, давно забывшего, что такое тюлевые занавески, смотрело припухшее солнце. Морозный воздух выстуживал через открытую форточку кухню. Небо очистилось от низких туч, и день обещал быть ясным.

Во всей этой истории пострадал один Артур. Левое плечо разболелось. Чтобы уснуть, ему пришлось положить на подушку грелку и устроить на ней больное плечо. Спать он мог только на спине, закинув левую руку за голову. Любое иное положение тела вызывало ноющую боль, от которой он сразу просыпался.

Людочка, обдумав ситуацию, удивлялась самой себе, как ее потянуло в эту суетливую борьбу за возможность забавляться с игрушками, придуманными цивилизацией, и пуще прежнего возненавидела всеобщее соревнование в деле обладания вещами, питающее всякую оппозицию.

Несмотря на все волнения, Артур не забыл, что в сценарии у него остался долг перед слугами мушкетеров. Начать следовало, конечно, с Планше.

Итак, Планше, пикардиец, слуга, которого нашел Портос на мосту Ла-Турнель. Этот мост соединял южный берег Сены с островом Сен-Луи. Планше стоял, наклонившись над рекой, и плевал в воду, любуясь кругами на воде, – занятие, по мнению Портоса, весьма почтенное, говорившее о склонности к созерцанию и рассудительности.

В будущем богатый кондитер с улицы Менял, Планше отчаянно фрондировал, но д’Артаньян, который находился на стороне Мазарини, поддерживал с ним хорошие отношения.

В рассудительности Планше не откажешь, а вот склонность к созерцанию у него проявилась с возрастом, когда он обзавелся дачей в Фонтенбло.

Планше в трилогии Дюма относится к «бессмертным», то есть к героям, которые не уходят из жизни на протяжении всей долгой истории о мушкетерах. Скромное обаяние буржуазии не умирает.

«Д’Артаньян улыбнулся Планше:

– Вот человек, который умеет жить!

– Сударь, – со смехом отвечал Планше, – жизнь – капитал, и человек должен помещать его самым выгодным образом».

Умирают те, чей век уходит. Верный Мушкетон после смерти господина в слезах умирает на его платье.

Мушкетон получил это имя от Портоса, который считал, что данное его слуге при крещении имя Бонифаций слишком мирное (мушкетон это облегченный мушкет, мечта кавалеристов и пиратов). Со свойственной ему последовательностью после выхода в отставку Портос переименовал Мушкетона в Мустона, полагая, что от первого имени за милю несет казармой.

Не меньшей преданностью отличался и слуга Атоса, молчаливый и угрюмый Гримо. После смерти Атоса Гримо в бесконечном отчаянии не вымолвил больше ни слова.

У слуги Арамиса Базена была мечта принять духовный сан. Спустя много лет мы встречаем его, как служителя церкви в Мелюне, неподалеку от замка Николя Фуке. В том самом Мелюне, где, как возможно еще помнит наш читатель, обнаружили тело несчастного Назрула Ислама, который вез зеленую папку в Швейцарию.

Дюма наделил Базена, верного слугу Арамиса, изрядной толикой лицемерия. Базен тоже относится к разряду «бессмертных». Лицемерие не умирает.