Текст книги "Всё пришедшее после"

7. Дела временные, истины вечные

Артуру снились каштаны, мостовые средневекового Парижа, кареты и всадники. Еще ему снились женщины. Какой же сон без женщин? Сон без женщин, как книга, написанная графоманом.

«По винтовой лестнице д’Артаньян поднялся в комнату Кэтти. Она порхнула ему навстречу, светясь от счастья. Через минуту, оставляя на полу платье…

Увы, д’Артаньян был молод, сгорал от желания, посещая миледи, а та играла молодым человеком. Его нерастраченная энергия обрушивалась на Кэтти. Он был неумолим и беспощаден. А Кэтти, Кэтти находилась на верху блаженства. Она раскачивалась на волнах любви, как на качелях, закинув ноги на плечи разгоряченного юноши. Их тень плясала на стене, которая озарялась горящей свечой.

Только одно огорчало Кэтти: ревность к миледи. Впрочем, миледи для гасконца пока оставалась неприступной крепостью. И тот утешался сладкой победой, ворвавшись в крепость, которая сама открыла ему ворота.

В половине одиннадцатого д’Артаньян снова появился у Кэтти. В этот момент она выходила из спальни госпожи. Он решительно прошел к двери.

– Стойте, куда вы? – зашептала она.

– Кто там? – спросила миледи.

– Это я, – ответил д’Артаньян, стараясь говорить без акцента, – я, граф де Вард.

– Входите же, граф. Я жду вас.

Д’Артаньян мягко отстранил Кэтти и вошел в спальню.

Здесь молодой человек огляделся. Трехсвечник бросал дрожащий свет на полог кровати. Из-за полога показалась прекрасная белая рука, украшенная перстнем с голубым сапфиром и мелкими, стреляющими светом, бриллиантами. Он сделал несколько шагов вперед и, приблизившись к кровати, отдернул полог. Его тень упала на противоположную полупрозрачную занавесь. Он затрепетал.

На широком ложе, на животе, лежала прекрасная обнаженная женщина. Был виден ее затылок, с откинутыми на левое плечо волосами. Тело слегка подрагивало. Лицо, повернутое от гостя будто для того, чтобы скрыть смущение, хранило тайну. Вся картина дышала одновременно целомудрием и сладострастием.

Что оставалось д’Артаньяну? Он опустился перед ложем и поцеловал затылок и шею прекрасного создания. Потом его губы стали осторожно касаться спины. По позвоночнику поцелуи спускались все ниже, дошли до поясницы – она слегка изогнулась, – коснулись крестца. Миледи застонала. Тогда д’Артаньян стал сбрасывать с себя одежду и задул свечи».

Артур шел с Людочкой по весенним аллеям Сокольников. Они никуда не спешили.

– Вчера Костя звонил, – рассказывал Артур. – Передавал привет от Ирины. Тебе – персонально.

– Очень домой хочется.

– Потерпи еще немного.

– Все твоя Москва. Жили бы сейчас в Припяти или даже в Чернобыле! Все было бы в порядке. Рожала бы тебе детей одного за другим. Помнишь, как там весной хорошо было.

– Людочка, нельзя же всю жизнь прожить в твоем распрекрасном Чернобыле.

– А в Москве можно?

– Москва – Третий Рим, а четвертому – не бывать, – бодро сказал Артур.

– Что-то наши дети не хотят появляться в твоем Третьем Риме.

– Может, они правы. Не хотят жить рабами. Мы с тобой думаем только о себе. А ты о ребенке подумай. Что ты его за уши тянешь в этот мир. Что здесь хорошего?

– Ты его не хочешь?

– Хочу. Но я ведь о другом.

Они замолчали.

Артур вспомнил Костины слова. Каждый получает в конечном итоге то, о чем мечтает, жаль только, что форма исполнения желания приносит одни разочарования. «Стоит ли предъявлять претензии судьбе, – думал Артур, – жизнь мудрее нас».

«Нет, – упрямо думала Людочка, – времена не выбирают. Наши матери и бабушки рожали всегда, не обращая внимания на войны и голод. Традиция важнее умозаключений». Вслух она сказала:

– За четыреста лет Московская Русь увеличила свою территорию и население в четыреста раз. Вы, москали, сами всем пример подаете.

– Если я – москаль, то ты – москаль в квадрате, – тут же поймал ее Артур.

– Артур, – нежно проворковала Людочка, беря его за руку, – подумай, он у нас был бы гением. Сколько разной крови в нем бы смешалось.

– Не трави мне душу. Мы сделаем все, что от нас зависит. А дальше пусть там решают, – Артур указал на небеса. – Нам наше будущее неведомо. Может, он стал бы гениальным авантюристом или страдал бы всю жизнь в среде недостойных, не находя выхода.

Людочка вздохнула и двумя руками обняла плечо Артура.

– Мы не заблудимся?

– Ничего не бойся.

Они шли по высохшим просекам, светило солнце, и белые стволы берез наполнялись целебным соком.

Что поделаешь? Жизнь не захотела созреть в материнском лоне. Неродившийся гений прервал свое существование. Слабенькая Людочка, сама едва выжив, была в отчаянии и во всем винила себя.

По ночам ей снился один и тот же сон: она с Артуром стоит на перроне; отъезжающий ребенок, их ребенок, машет из окна вагона. Стараясь казаться твердым, он растерянно лепечет: мама, папа, я всегда буду вас любить. Поезд удаляется, Людочка хочет бежать за ним, но не может сделать ни шагу. Слезы застилают глаза, детское лицо за стеклом уплывает, и она, вскрикнув, как птица, просыпается. Как все-таки жестоки эти поезда!

– Не хочу жить, – твердила она, – хочу к нему, к моему маленькому. Мне здесь делать нечего, когда он там. Я не могу его оставить.

За окном шли дожди, оставляя слезы на стеклах. С блестящей подрагивающей листвы стекали капли. Людочка под зонтом выходила из дома, медленно шла к вокзалу, долго смотрела на пустые, мокрые, уходящие вдаль платформы.

«Неужели там, – думала она, – каждый отвечает за себя? Это ужасно, когда спасение уготовано каждому в отдельности».

Наплакавшись вдоволь, возвращалась назад. Становилось как будто легче.

В конце концов Артур решил отвезти ее к родителям в Киев, надеясь, что смена обстановки и возвращение в детство отвлекут Людочку от того, что случилось.

Она приехала через три недели, отдохнувшая, посвежевшая и сразу вышла на работу. Начинались приемные экзамены в институт.

– Теперь дополнительный вопрос, – обращалась она к абитуриенту. – Сосуд с водой поставили под стеклянный колпак, откуда начинают выкачивать воздух. Что произойдет с водой? Что больше весит – килограмм пуха или килограмм железа? Как вы думаете, почему Солнце называют абсолютно черным телом?

Девочек-абитуриенток Людочка жалела и вопросами не мучила.

Артур, убедившись, что она полностью пришла в себя, засобирался с Виталиком в отпуск на шабашку.

Набравшись опыта в студенческих строительных отрядах, они с несколькими такими же, как они, отпускниками выезжали в совхоз, подряжаясь строить нужный в хозяйстве объект.

Артур собирал на кооперативную квартиру, Виталик – на семейную машину. На то и другое были очереди. Очередь Вадима на машину два раза отодвигали, однако ни он, ни Виталик не огорчались. Все равно полной суммы у них еще не было. Положение Артура складывалось чуть легче. В разряд дефицита входили одно– и двухкомнатные квартиры, Трехкомнатную они с Людочкой могли получить гораздо быстрее, только стоила она дороже. Других проблем не имелось: они, как кандидаты наук, имели право на дополнительную жилплощадь. Лишняя тысяча рублей, которую рассчитывал заработать Артур, им бы очень пригодилась.

В те времена квартира стоила дешевле автомобиля. В шестидесятых годах вообще за трехкомнатный «кооператив» в хрущевском доме первый взнос составлял тысячу триста рублей. «Волга» стоила четыре тысячи. Потом все стало, естественно, дорожать, но все равно общая цена двухкомнатной квартиры была на уровне цены «жигулей» в магазине. При этом на квартиру давалась рассрочка на пятнадцать лет. Главное, собрать деньги на первый взнос в размере 40 %. В последние годы советской власти, когда квартиры стали вдруг бесплатно передаваться в собственность гражданам, а автомобили были еще в дефиците, «жигули» обменивали на однокомнатную квартиру. Стоимость же советского автомобиля на рынке многократно превышала его цену в магазине. Судите сами, «Волга», самая престижная марка советского периода, в магазине стоила шестнадцать тысяч рублей, на рынке же ее можно было продать за шестьдесят, а то и семьдесят. «Жигули» и едва появившиеся новые длинноносые «москвичи» шли по двойной цене.

Итак, совхоз, куда они прибыли, занимался плодоводством. Сельские жители, конечно, не собирали яблоки и груши: стоила эта работа ничтожно дешево. Женщины работали учетчицами, бригадирами, бухгалтерами, даже начальниками отделений, мужчины – трактористами или шоферами. Начальников мужчин было мало: попробуй найди непьющего.

Сбор урожая проходил силами сезонных рабочих из разных мест нашей необъятной Родины: конечно же вездесущей технической интеллигенцией, подрабатывающей в отпуск, молодыми армянами из небольших закавказских городков, украинскими семьями из соседней республики. Весь фокус состоял в том, что совхоз расплачивался с приезжими натурой, то есть частью собранного ими урожая по копеечным отпускным расценкам. Полученные тонны плодов бригада грузила на транспорт и отправлялась в тот или иной город, где продавала их на рынке или через торговые точки в пять-шесть раз дороже. Хорошие деньги можно было заработать, отправив груз по железной дороге в северные или даже сибирские города. В этом случае транспортные расходы зачастую оказывались ниже, чем расходы на автомобильный транспорт в центральном районе страны.

Бригады сборщиков работали, пока не стемнеет. Заработав тонну яблок, можно было рассчитывать на доход в тысячу рублей.

Сезонные рабочие получали и больше. Они не ограничивались только сбором урожая, весной они приезжали на обрезку деревьев, иногда работали на складе или переборке плодов, получая за работу сотни килограммов фруктов. Это были отборные яблоки элитных сортов. Работники особенно бережно собирали их и хранили в ящиках, не путая с остальным урожаем. Впрочем, остальные собранные ими плоды так же осторожно снимались с веток (каждое яблочко бралось, как яичко), так же тщательно укладывались в стружку, переложенную бумагой.

Почему-то в магазинах такие яблоки не попадались. Куда девались эти дивные шестисотграммовые антоновские яблочки, изысканный бельфлер, фиолетовая россошанская или красно-зеленый штрейфлинг, бог весть?

В полукилометре от центральной усадьбы совхоза, окруженный деревьями, на отшибе стоял длинный, наскоро выстроенный из шлакоблоков, напоминающий свинарник, одноэтажный барак. Десяток дверей с той и с другой стороны вели в разделенные перегородками помещения. Входящий с улицы сразу попадал в комнату размером в тридцать – сорок квадратных метров, куда, как в больничную палату, бригада заносила железные кровати с матрасами, стол, несколько тумбочек, иногда даже стулья. Здесь им предстояло ночевать, завтракать, ужинать, редко обедать: днем, чтобы не терять времени на переходы, обедали прямо на месте. Умывальники, а также дощатые уборные, к тому времени уже деликатно называемые туалетами, находились на улице.

Перед сном заходить туда было глупо: через маленькое оконце свет от звезд не проникал, а в темноте можно легко угодить ногой в круглое отверстие или, того хуже, наступить на выделения какого-нибудь бедолаги, который промахнулся в потемках мимо дыры в полу, именуемой «очком».

Поэтому Артур ежевечерне отходил в тень к близким зарослям и, подняв лицо к небу, орошал траву окрест себя прозрачной светло-янтарной влагой.

Уходить не хотелось. Небо нависало над вершинами деревьев, на нем он находил Большую Медведицу и Полярную. На противоположной стороне сверкал, раскинув крылья, Лебедь, а над горизонтом появлялся зловещий Змееносец.

Один под бархатным покрывалом, усеянным золотыми блестками, Артур стоял, пытаясь охватить глазами пространство. Но разве можно одним взглядом увидеть все сразу? Чтобы созерцать другие созвездия, взгляд приходится переводить. При этом остается довольствоваться только одним полушарием, тем, что под Полярной звездой.

Артур вертел головой, ловя падающие звезды, затем с сожалением возвращался в нагретый за день солнцем барак.

Это было отличное жилье, в стороне от деревни. Каждая бригада размещалась отдельно. В первый же день Артур вместе с кладовщицей зашел к соседям-армянам, чтобы взять лишнюю кровать. Придерживая дверь, он осмотрелся. Молодые люди отдыхали, кто-то лежал, кто-то перебрасывался в карты; в углу стояла миска с недоеденной и разбросанной по полу вермишелью, которую деловито подбирала огромная крыса. На нее никто не обращал внимания. Дверь хлопнула, но крыса даже не оглянулась.

Артур вернулся, неприятно озадаченный, и поделился открытием с Виталиком. Виталик его успокоил. Не зря же он прочел так много книг о животных. Через час все были организованы на поиски репейника. В комнату в рукавицах внесли охапки цветущих лопухов, захватив заодно и колючий татарник, разложили по периметру. Вы не поверите, пока жили, никто не заметил присутствия грызунов. Поначалу специально, уходя, оставляли съестное, чтобы выявить, не посещают ли их маленькие гости. Никаких признаков! Эксперимент удался.

Их бригада фруктов не собирала. Тут же рядом с жильем они возводили столовую. Кстати, несмотря на разношерстное население барака, в этом маленьком городке под одной крышей никогда не замечалось ни хулиганства, ни конфликтов, ни пьянства. Работа от зари до зари, сухой закон в бригадах и четко разделенные участки стоили больше, чем партийно-воспитательные мероприятия. Сюда приезжали не отдыхать. Сюда приезжали за рублем.

Вернувшись в Москву, Артур нашел Людочку по горло занятой делом. Она аккуратно переписывала в общую тетрадь решения задач из нового задачника.

Пробегав все дни на стройке с раствором, дома Артур находил бесконечное удовольствие в том, что мог просто спокойно посидеть на стуле в тишине. Далеким прошлым казался надоевший за отпуск постоянный гомон мужского общежития, царапающая слух матерщина, обсуждение дневных заработков, бани по субботам, дурацкие анекдоты и нескончаемые споры о футболе.

«Красно-зеленые витражи причудливо раскрашивали комнату Атоса. Заканчивая одеваться, мушкетер разглаживал пальцами розоватое кружево. Одеваясь, он вел беседу с расположившимся за столом д’Артаньяном.

– Должен сказать вам, друг мой, что в результате вашего приключения вы нажили себе непримиримого врага. Позвольте, по крайней мере, взглянуть на перстень, который подарила вам, а вернее, де Варду, ваша миледи.

Гасконец, полюбовавшись на богатый подарок, снял кольцо с руки и протянул его Атосу: голубой сапфир в окружении бриллиантов.

Атос, приняв кольцо, вздрогнул. Он подошел к окну и стал внимательно его разглядывать. Затем примерил его на мизинец левой руки, оно пришлось ему впору.

– Вам знакомо это кольцо? – спросил д’Артаньян.

– Такое кольцо я получил от матери, – ответил Атос, – а она от отца. Наша фамильная драгоценность. В ночь любви оно перешло к моей жене.

Д’Артаньян сжал виски руками».

Отделаться от миледи оказалось не так-то просто. Во-первых, к д’Артаньяну явилась Кэтти, которой поручили привести графа де Варда на второе свидание.

Д’Артаньян, подписавшись именем графа, дерзко сообщил миледи, что теперь, когда он избавился от ран, ему предстоит покончить со всем накопившимся списком свиданий, прежде чем очередь дойдет до миледи.

Этот ответ имел своим последствием настойчивое приглашение уже самого д’Артаньяна в гости к миледи, поскольку пришедшая в ярость женщина решила руками гасконца отомстить ничего не подозревающему графу.

Между тем кольцо вернулось к хозяину и помогло друзьям купить экипировку. Предстояла война в Ла-Рошели.

Атос продал оскверненный камень, ибо сапфир – благороднейший из самоцветов, и тот, кто его носит, должен вести чистую и святую жизнь. Моисей в гневе разбил две сапфировые скрижали, сделанные из божественного кристалла Шетия:

«Когда же он приблизился к стану и увидел тельца и пляски, тогда воспламенился он гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их под горою; и взял тельца, которого они сделали, и сжег его в огне, и стер в прах и рассыпал по воде…

…и пало в тот день из народа около трех тысяч человек…

И сказал Господь Моисею: вытеши себе две скрижали каменныя, подобные прежним…»

Ушли вечные истины, пришли истины временные. Правый камень является мужским, левый – женским. А что написано на тех скрижалях, ведомо людям Таннаим. Только называют те скрижали именами двух столбов, установленных на пороге Храма Соломона. И имена их: Яхин, столп света, и Воаз, столп мрака.

На одиннадцати стульях в одиннадцати рядах восседают молящиеся в Храме, почитающие благо мира и уважения к жизни человека. На перекрестке Вселенной расположилось самое большое из девяти командорств Храма.

– Артур, помоги решить задачу, – Людочка постучала шариковой ручкой по столу.

Артур задремал. В комнате уже стемнело, горела только настольная лампа. Он потянулся, подошел, положил подбородок на худенькое плечико и заглянул в бумагу, всю исписанную формулами.

– Слушаю вас внимательно.

Людочка пододвинула ему условие задачи. Артур прочел, зевнул и отправился обратно на диван.

– Ты что? Зеваешь? – Она бросила на него возмущенный взгляд.

– Значится, так! – Артур развалился на диване. – Все твои уравнения с дельта лямбда надо собрать в охапку и выбросить.

Людочка послушно смяла лист бумаги и бросила его в Артура, он ловко поймал бумажный шарик.

– Теперь, – сказал Артур, – запиши зависимость числа линий от длины волны. Написала? Все, а дальше надо просто получить дифференциал по д-лямбда. Задачка в два действия.

Людочка заглянула в ответ.

– Получилось! И так просто. Изящное решение.

Она подошла к дивану и чмокнула его в щеку. Он успел схватить ее за руку.

– Это что? Вся награда?

– Я награжу тебя ночью.

– Уже ночь!

– Попозже. – Она высвободилась и вернулась к столу.

Артур смотрел на ее склоненный затылок, угадывая две знакомые родинки на шее.

«Графиня секунду смотрела прямо ему в лицо, потом двумя руками оттолкнула д’Артаньяна, так что он чуть не оказался на полу, и соскочила с постели.

Первые солнечные лучи проникли в комнату. Д’Артаньян в отчаянии потянулся за ней и в попытке ее удержать схватил голубую батистовую сорочку. Миледи резким движением вырвалась из его рук. Ткань не выдержала, и на обнаженном круглом и белом плече молодой человек увидел рыжеватое полустертое, напоминающее пчелу, клеймо палача: то была тайна, скрываемая ото всех, лилия, пришедшая на смену золотой пчеле Хильдерика I.

Заметив ужас в глазах гасконца, миледи поняла, что она разоблачена. Она хотела взять себя в руки, но гнев уже схватил ее за волосы. Они зашевелились, как волосы Медузы, глаза графини вспыхнули и сделались страшными. Не отрывая гипнотического взгляда от помертвевшего юноши, она отошла назад и достала из шкатулки длинный кинжал с тонким лезвием и золотой рукояткой.

– Ты умрешь сейчас, – прошипела женщина, приближаясь к нему.

Увидев знакомый блеск стального лезвия, д’Артаньян пришел в себя. Теперь это было его поле битвы. Накинь миледи ему на шею шелковый шнурок, плесни в лицо ядовитую жидкость, прикажи растерзать цепным псам, молодой человек, пригвожденный ее взглядом к полу, был бы обречен.

Однако сталь, оставившая ножны, подействовала на него, как сигнал атаки на боевую лошадь. Замершее сердце забилось, доли секунды понадобились д’Артаньяну, чтобы добраться до шпаги. Через мгновенье лезвие, коротко свистнув, скользнуло по батистовым рюшам на груди миледи.

Графиня попыталась поймать шпагу рукой, но шпага, постоянно угрожая, ускользала от нее. Наконец гвардеец добрался до двери в комнату Кэтти, и та впустила его. Бесчувственная доска приняла на себя удар кинжала, который пробил ее насквозь».

– Знаешь что! Тебе пора становиться профессором, – Людочка говорила наставительно, словно учительница. – У нас все доценты решали, как я. А как ты – никто.

– Думаешь, я смогу?

– Почему бы и нет?

– Хорошо, я попробую, только в год надо будет пять, а может, десять статей выдавать.

– Выдавай, – согласилась она, – мы за три твои статьи мне в «Березке» сапоги купили.

– Если бы все журналы в Америке переводили!

– А ты пиши в солидные журналы.

– Ага, им только меня и не хватало. Они уже с утра начинают волноваться, не написал ли товарищ Гонсалес чего-нибудь новенького, не придумал ли какой новый метод, не вывел ли формулу, не доказал ли теорему?

– Не капризничай, Артур. Ты попробуй.

В глубине души он, конечно, понимал, что ему по силам не просто решить крупную и важную научную задачу, но и создать новое направление в науке. Серьезно он относился только к масштабным задачам. Так же выбирал и тему для кандидатской, чтобы была с перспективой. В науке, как в искусстве, считал Артур, есть два способа проявить себя: закрыть вопрос и открыть вопрос. В первом случае надо сделать так, чтобы существующее направление считалось исчерпанным. Во втором – ты открываешь новую дорогу, новое направление, в которое, как в воронку, с энтузиазмом вольются другие.

– Завтра я буду поздно, – сказал Артур, – мы с Виталиком поедем деньги получать за шабашку.

– После работы?

– Конечно, все ведь работают.

– Далеко ехать?

– Рядом с вами. Метро «Каширская», – Артур поднялся. – Спасибо. Давай я чай заварю. – Это важное дело Артур не мог доверить женщине.

Через два часа Артур с Людочкой, утомленные, сбросив одеяло, лежали в потемках, переговариваясь и хихикая. Ее рука лежала у него на груди.

– Какой ты стал черный, – говорила она, проводя рукой по его телу.

– Еще бы, весь день под солнцем!

– А ночь?

– Ночью сон по расписанию.

– И вы там не шалили? Ну-ка расскажи мне про местных красавиц. Какие они? Груди, как футбольные мячи, да? Они к тебе приставали? – Людочка пальцами защемила ему грудь. – Признавайся, негодник, что ты с ними делал. Водил на сеновал? Лазил рукой под юбку?

– Какой еще сеновал! – Артур засмеялся. – Нет, я надевал косоворотку, сапоги гармошкой и шел прямо к ней в избу, Мы ложились на печку и пили водку прямо из самовара.

– А что было потом? – не унималась Людочка; ее рука продолжала то ласкать, то терзать его.

– Потом?

– Да. Потом. Скажи. Твоя рука проникала ей вот сюда, так? Там тепло и влажно. Что-то текло по твоим пальцам. Она подносила твою руку к лицу и облизывала тебе пальцы, – Людочка говорила, сопровождая свои слова действием.

– А дальше? – заинтересованно спросил Артур.

– Дальше она медленно-медленно садилась на тебя, нет, не так, как я: она садилась могучим задом, возвышалась, как башня, и клала твои руки себе на бедра, – голос Людочки звучал все тише, с этими словами она сдавила обеими руками горло Артура, – говори, так это было?

– Почти, – прохрипел он, – только во сне.

Людочка поерзала маленькими ягодицами, сидя на Артуре, и без всякой видимой логики, наклонившись к его уху, прошептала:

– Мне хорошо с тобой.

Где-то в другом измерении сплелись их души, так же как приникли друг к другу тела – тени, отпечатки вечности в нашем материальном мире. Придет время, отпечатки исчезнут, но останутся нетленные души в невидимом пространстве, купаясь в надмирном океане, они будут спокойно созерцать происходящее на испытательном полигоне, который эти тени называют жизнью.

Тогда ничто в нашем упрощенном трехмерном мире не укроется от их взоров, ведома будет причинно-следственная связь событий и ясен истинный масштаб и место личности, ибо картина, составленная из теней, легко может ввести в заблуждение.

Возможно, с удивлением они обнаружат, что некоторые силуэты исчезнут вовсе, не имея своего завершения в пространстве, где общаются души. Для этих несчастных действительно жизнь кончается с исчезновением телесной тени, и они, пытаясь удержаться на земле подольше, как заведенные, все подбирают и подбирают с земли тяжелый металл, отягчая карманы, в надежде, что его вес отдалит их гибель.

С бесстрастным достоинством ангелов за подвижной картиной теней наблюдают те, кто сподобился стяжать мир в своих душах, спасшие от уязвления и распада тысячи душ.

Как новая звезда во Вселенной, вспыхивает среди теней, пропуская десятки поколений, нисходящий Божественный Принцип.

Время как будто повисло над Артуром и Людочкой в высшей точке, и это продолжалось в течение исчезающе малого срока, не имеющего меры. И снова будущее стало подгонять секундную стрелку, приглашая прошлое поторопиться.

Но они этого не заметили. Обнявшись, они спали. Только край стены озарялся через мокрое стекло мигающим желтым огнем ночного светофора.

Утро встретило их пробуждение яркими солнечными лучами. Артур в белой рубашке, оттенявшей загар, отправился, как обычно, пешком на работу. Людочка его проводила: ей нужно было идти только ко второй паре.