Текст книги "Всё пришедшее после"

6. Женская война

Майский ветер, закрутившись на площади делла Сита Леонина, обежал стены Ватикана, заглянул в открытые окна, пошелестел страницами раскрытой книги, оставленной на столе, полюбопытствовал, что за книга? Конечно, Библия! Ветер открыл Книгу Судей.

«И вот идет один старик с работы своей с поля вечером, он родом был с горы Ефремовой и жил в Гиве. Жители же места сего были сыны Вениаминовы.

Он поднял глаза свои, увидел прохожего на улице городской. И сказал старик: куда идешь? И откуда ты пришел? Он сказал ему: мы идем из Вифлеема Иудейского к горе Ефремовой, откуда я; я ходил в Вифлеем Иудейский, а теперь иду к дому Господа, и никто не приглашает меня в дом; у нас есть и солома и корм для ослов наших; также хлеб и вино для меня и для рабы твоей и для сего слуги есть у рабов твоих; ни в чем нет недостатка.

Старик сказал ему: будь спокоен; весь недостаток твой на мне, только не ночуй на улице. И ввел его в дом свой и дал корму ослам его, а сами они омыли ноги свои и ели и пили.

Тогда как они развеселили сердца свои, вот, жители города, люди развратные, окружили дом, стучались в двери и говорили старику, хозяину дома: выведи человека, вошедшего в дом твой, мы познаем его.

Хозяин дома вышел к ним и сказал им: нет, братья мои, не делайте зла, когда человек сей вошел в дом мой, не делайте этого безумия; вот у меня есть дочь девица, и у него наложница, выведу я их, смирите их и делайте с ними, что вам угодно; а с человеком сим не делайте этого безумия.

Но они не хотели слушать его. Тогда муж взял свою наложницу и вывел к ним на улицу. Они познали ее и ругались над нею всю ночь до утра. И отпустили ее при появлении зари.

И пришла женщина пред появлением зари; и упала у дверей дома того человека, у которого был господин ее, и лежала до света.

Господин ее встал поутру, отворил двери дома и вышел, чтобы идти в путь свой: и вот, наложница его лежит у дверей дома, и руки ее на пороге. Он сказал ей: вставай, пойдем. Но ответа не было (потому что она умерла). Он положил ее на осла, встал и пошел в свое место.

Придя в дом свой, взял нож и, взяв наложницу свою, разрезал ее по членам ее на двенадцать частей и послал во все пределы Израилевы.

Всякий, видевший это говорил: не бывало и не видано было подобнаго сему от дня исшествия сынов Израилевых из земли Египетской до сего дня. (Посланным же от себя людям он дал приказание и сказал: так говорите всему Израилю: бывало ли когда подобное сему?). Обратите внимание на это, посоветуйтесь и скажите».

Дверь в комнату отворилась, и теперь уже сквознячок перевернул несколько страниц книги.

У порога, задержавшись в коридоре, двое заканчивали беседу. Они говорили вполголоса.

– Раньше правители посещали Папу. Теперь папы сами разъезжают по миру, как ординарные правители, подвергая опасности свою драгоценную жизнь.

– Со времени Константинова дара Папа, исполняя ритуал помазания, был посредником между Богом и королями. Кровь монархов освящалась благодатью Божией. Как я слышал, Иоанн XXIII усомнился в праве Папы: не кровь подчиняется елею, но елей подчиняется крови. В таком случае и монархи не подчиняются Папе. Тогда Папа – только пастырь, пастух самой многочисленной в мире паствы и глава Ватикана. Вот и святой Малахия предсказал, что на месте Иоанна XXIII будет Pastor et Nauta – Пастух и Навигатор.

– Перемены хороши тогда, когда нужно, чтобы ничего не менялось. Жизнь Папы не должна служить картой в политической игре. По воле Господа нам довелось жить во времена, как будто давно прошедшие. Можно подумать, что вернулся Шейх-эль-Джебель, Старец Горы. Будто не была разгромлена мамлюками Аюбидов секта Хасана ибн-эль-Ааббаха. Новые ассасины вышли на охоту. Предчувствую, это – только начало. И в руках у них более совершенное оружие. Если на Филиппинах был фанатик с ножом, то в Пакистане уже с бомбой.

– Однако первый сблизил Папу Павла с монсеньором Паоло, а второй подорвал не Папу, а себя самого.

– Поэтому я и говорю, что политика, как вторичный и, замечу, скоропортящийся продукт, хороша в среде второстепенных лиц. Самое ужасное, что может произойти с папской властью, то, что она может стать официальной властью.

– Вы не находите, что взрыв 16 февраля надо расценивать как предупреждение?

– Такая оценка вызывает у меня одновременно и печаль и радость. Столь противоречивые чувства проистекают, во-первых, из новых тревожных ожиданий, а во-вторых, из тех соображений, что в этом случае затронуты глубокие противоречия в сфере геополитики, имманентные высокой роли папства.

– Господу Богу нашему угодно было, чтобы впервые со времен понтификата Джулио Медичи итальянцы освободили Святой престол. Славянский папа, как «Славянский Иосиф Флавий», что-то означает, не так ли? Lapus lapsus ex caelus[17]17
  Камень, упавший с небес (лат.).


[Закрыть]. Бывало ли когда подобное сему? Потрясения ждут Восточную Европу.

– Videsne, quis venit? Video et gaudeo![18]18
  Видишь, кто идет? Вижу и радуюсь! (лат.).


[Закрыть] Возможно, вы правы. Я не пророк. Мои обязанности вынуждают меня быть реалистом. Однако ваши слова мне по душе. После Ферраро-Флорентийского собора мы оказались чуть ли не во враждебных отношениях с Восточной церковью. Сколько поистине исторических усилий пришлось совершить, чтобы католичество стало самой авторитетной в мире верой.

На несколько секунд воцарилось молчание.

– Итак, до встречи, падре Кресченцио.

– Бог да пребудет с нами, монсеньор.

– Аминь!

Расставшись, они вернулись к делам и забыли об этом разговоре. Вспомнить его их заставили прозвучавшие несколько дней спустя, в 5 часов 18 минут пополудни, выстрелы на площади Святого апостола Петра. Обливаясь кровью, Папа упал на подхватившие его руки.

Полковник Спецьяле, по правде сказать, не ожидал столь скорой развязки. Мехмет Али, задержанный на месте преступления, был известен по Красному списку Интерпола и разыскивался полицией Турции по обвинению в убийстве. Возможно, его готовили в Ливане, но этого точно Спецьяле не знал. Он был зол на своих информаторов, на свои, как он полагал, обширные связи, на «Компанию», принятую в среду мальтийских рыцарей, на местных сотрудников «института», на службу безопасности Ватикана, проглядевшую опасного преступника, на дождь, идущий за окном, на телефон, отзывающийся короткими гудками, наконец, на невозможность работать в столь непрофессионально-хорьковой атмосфере.

Почему преступник не был сразу же застрелен на месте? Почему выбрали «фанатика», разыскиваемого Интерполом? Двух месяцев не прошло со дня обнаружения скандальных списков конгрегации Propaganda, которые всплыли в связи с финансовыми махинациями в американском банке «Франклин». О банкире, как только увидели в списках фамилии генералов и адмиралов, забыли. На защиту конгрегации встали все 620 лож Италии. Возникла опасность публичного разоблачения, причем в списках значились руководители секретных служб. Последнее особенно не устраивало полковника. Скандал разгорался.

Спецьяле бросил папку на стол, опять набрал телефонный номер: нужно связаться с отцом Камилло и узнать, что думает он по этому поводу.

Анализируя ситуацию, Спецьяле давно пришел к нехитрому выводу: если предстоит борьба титанов, а Папа у нас – поляк, то падение Красного Континента начнется с Польши. Тем более что движение денег – миллионов долларов в поддержку польских профсоюзов, можно осуществлять через главу Института религиозных дел монсеньора Паоло, связанного с директором миланского банка Роберто Кальви.

Полковник вспомнил площадь Фонтана в Милане, такой же дождь, как сегодня, бегущие по небу тучи. Он включил радио, передавали сводку о здоровье Папы. Прослушав сводку, он опять потянулся к телефону. Медлить было нельзя. Со всех сторон кинулись готовые затоптать все следы: спецслужбы, отгоняющие полицейских, полицейские, отгоняющие журналистов, журналисты, ищущие контактов с разведчиками, разведчики, маскирующиеся под журналистов, дипломаты, выражающие соболезнования, и врачи с выражением лица «Memento mori», призывающим помнить о смерти.

Беда для одних может стать источником радости для других. Льва Метелкина срочно отозвали из Афганистана, чтобы направить в Рим. Ирина была счастлива.

Всего один день дали ему отдохнуть дома. Вот так Лев неожиданно для себя, накануне обстрелянный из автомата, ослепленный яркими солнечными лучами, забившими внезапно через пробоины в обшивке вертолета, измученный клопами и постоянным лекарством от несварения желудка – водкой с солью, загорелый, худой, с пожелтевшими зубами, сам ставший похожим на пуштуна, оказался у себя дома в горячей ванне, которая снилась ему на протяжении нескольких месяцев.

Ему удалось поспать в самолете, которым он добирался до подмосковного аэродрома. Из дома он позвонил Ирине на работу.

Не успел Лев, разомлевший и блестевший чистотой, поставить чайник, как хлопнула входная дверь, и Ирина, не раздеваясь, вбежала в кухню и повисла у него на шее. Он вдыхал запах знакомых духов, гладил волосы, смотрел в родные русские глаза и чувствовал себя в раю.

– Какой ты худенький, – воскликнула она, отстранившись и оглядывая его знакомо-незнакомую фигуру.

– Я там постоянно занимался спортом, – сказал Лев.

– Сейчас буду тебя кормить. – Ирина пошла в прихожую. – Как ты добирался? – ее голос звучал уже из ванны.

– Спецрейсом. Комфорта мало, зато быстро, – рассказывал Лев, следуя за ней по пятам. – Познакомился с одним летчиком-чеченцем, зовут Джохар. Дал ему на всякий случай наш телефон, вдруг остановиться негде будет.

Ирина собрала на стол.

– Я приехал фактически на одни сутки, – Лев откусил кусок хлеба и, видя, что лицо Ирины изменилось, поспешно добавил: – Меня посылают в Европу ненадолго.

Ирина облегченно вздохнула.

– Если бы было время собраться, я бы настоял на поездке с тобой. Но дело, видно, срочное, – продолжал он.

– Прав был Костя.

– А что Костя?

– Я его пытала, как специалиста, когда все это кончится и когда я тебя увижу.

– И что он сказал?

– Сказал, что кончится нескоро, а тебя увижу, как только ты начальству понадобишься.

– Чемберлен – это голова, а Костя – два Чемберлена!

Весь оставшийся день они провели в постели. Лев иногда вставал, шел на кухню, лез в холодильник. Ирина, запахивая халат, шла за ним. В ожидании его приезда она хранила большую банку югославской ветчины, китайскую тушенку, несколько банок шпрот, сгущенное молоко. Вместе с ними его ждали бутылка «Столичной», «Советское шампанское» и иностранный мартини.

– Водка с мартини, – приговаривал Лев, доставая стаканы, – смешать, но не взбалтывать!

Кроме того, уходя с работы, она успела заскочить в спец-буфет и взять заказ с копченой колбасой, венгерской мороженой курицей, банкой лосося, килограммом гречневой крупы, желтой пачкой индийского чая со слоном, коробкой шоколадных конфет, пачкой вологодского масла и двумя пачками печенья «Юбилейное». Ирина поделилась своей радостью с буфетчицей, и та проявила к ней особое расположение (слово «Афганистан» тогда никого не оставляло равнодушным): покопавшись, вынесла ей две банки тресковой печени.

– Только вчера вобла кончилась, – сокрушаясь, сказала буфетчица Ирине.

Теперь Ирина с радостью наблюдала, с какой скоростью уничтожаются продукты, и не опасалась истощения запасов.

– Меня там плов научили готовить, – говорил Лев, продолжая жевать. – Между прочим, плов едят руками. Вернусь из командировки, обязательно тебя угощу. Да, я сейчас! – Он вышел из-за стола в прихожую.

Вернувшись, он разложил перед Ириной привезенные им золотые и серебряные украшения:

– Вот, все, что успел купить и взять с собой. Если бы уезжал не в таком пожарном порядке, привез бы тебе пару ковров и каракулевые шкурки.

– Спасибо. – Ирина перебирала в руках тяжелые ожерелья. – Главное, сам приехал. Наплевать на каракулевые ковры. Давай лучше выпьем за то, что вернулся целым и невредимым.

– И вот это обмыть надо. – Он разжал ладонь, на ней лежал орден Красной Звезды.

Ирина встала и поцеловала его.

– Меня еще к Красному Знамени представили, – не удержался Лев, поощренный поцелуем.

В восемь вечера он, обессиленный, уснул и проспал до семи утра. Ирина пошла в ванную, включила стиральную машину. С выцветшей гимнастерки спорола погоны майора-связиста, обратила внимание на желтую нашивку на груди и бросилась в спальню. Лев спал как убитый. Она стянула с него одеяло и стала осматривать тело. На бедре обнаружился звездчатый белый шрам. Слезы сами собой потекли из глаз. Ирина убежала в ванную, и копившаяся месяцами тревога, прорвав плотину век, пролилась чистой влагой, принося облегчение душе.

Утром оказалось, что костюм и рубашки ему стали великоваты.

– А почему не кремовую? – спросил Лев, принимая из рук Ирины старую голубую рубашку.

– Потому что теперь больших воротников не носят.

– И галстуки носят вот такие узкие?

– Ну разумеется. Надевай, будешь выглядеть человеком.

– Отстал от моды твой муж.

– Ничего, в Европе наверстаешь.

– Может, успею сегодня заскочить к тебе до отъезда.

В этот же день Лев вылетел в Рим.

Ирина позвонила Косте, поделилась новостями, сообщила, куда направился Лев.

– Понятно, – через паузу сказал Костя.

– Что тебе понятно?

– Не телефонный разговор.

– Может приедешь, объяснишь?

Костя, естественно, согласился.

Когда он узнал о тяжелом ранении Папы, он подумал, что если продвигаться такими темпами, то мир может и не дожить до двадцать первого века. А ведь он читал не только пророчества Малахии, ему попадались в древних книгах предсказания судьбы его Родины, и эти предсказания уходили за 2000 год. Слишком далеко Костя не заглядывал: он бы все равно не смог проверить. Однако он, конечно, читал о том, что должен прийти некий Михаил-меченый, и даже обратил внимание на своего ровесника с живыми умными глазами, который в прошлом октябре стал полноправным членом Политбюро.

Пока решительно ничто не указывало на какие-либо перспективы секретаря ЦК по сельскому хозяйству. Брежнев, пораженный невритом лицевого нерва, казался старше своих лет, но, видимо, рассчитывал дожить под бдительным присмотром Чазова до возраста Мао Цзэдуна. В Политбюро хватало авторитетных и еще крепких товарищей, таких как Машеров, Гришин, или более молодых, как Романов. Правда, Романова ославили на всю страну, поведав, что он взял из Эрмитажа на свадьбу сына ценный сервиз и побил его. Осенью 80-го в нелепой автокатастрофе погиб Машеров: его ЗИЛ столкнулся с грузовиком. Гришин, как намекали, оказался замешанным в спекуляциях товаром в московских магазинах. Но ведь были еще и Суслов, и Андропов, и Черненко, и Щербицкий, и так далее, и так далее, и так далее.

Костя, рассказав о покушении на Папу, не замечая прохожих, рассказывал Ирине, как он представляет себе будущее. Из найденных им осколков он набрасывал мозаичную картину, поднимающуюся перед ними далеко впереди. Ирина вначале недоверчиво поглядывала на Костю, потом увлеклась, погрузилась в его рассказ, как дети погружаются в сказку, завороженно следя за сказочником, повторяя его движения и запоминающиеся слова.

– После Михаила-меченого, – говорил Костя, – наступит время «белого гиганта». Будет это на рубеже 80-х и 90-х годов. В 91-м произойдет падение Великого Вавилонского Царства и придут новые бесы под другим знаменем. И продлится это целое десятилетие и еще половину. Столь много зла сотворится «князем мира сего», что почти все будет разрушено, а народ обездолен. Перед новым тысячелетием великие потрясения ждут Россию. Города и селения оставят свои обычаи, чтобы обрести свободу, но на деле поработят себя еще больше и начнут тяготиться той свободой. В сердце России прозвучат выстрелы пушек, и кровь невинных будет литься повсюду. И начнется война с восточным вождем, который вскоре уйдет, закрыв лицо, и будет установлен мир, который заставит покраснеть воевавшие народы. А в 1999 году явится грозный призрак террора, и война возобновится с новой силой и будет идти еще десять лет и еще полстолько. Не в силах вынести это, уйдет «белый гигант», уйдет неожиданно, оставив после себя множество загадок, и потомки окажутся бессильными их разгадать. На плечах «белого гиганта» поднимется к высотам власти политик «не имеющий лица», и увидит он бесплодие женщины, которой поклоняется простонародье. После него придет новый правитель, голова которого не будет увенчана, и при нем появится Великая Золотая Дама, которая сделает все, чтобы пришел к власти Большой Всадник, который будет править десять лет и еще пять. И еще при том самом политике с не увенчанной головой выдвинется Скипетр, принявший образ Быка. А гробница в стольном граде, долгое время глубоко чтимая, будет стоять под открытым небом. Тогда обнаружатся, к великому стыду, нечистоты, и станут видны всем в сумеречные часы. Вначале века четыре стихии обрушатся на людей. И первая будет потоп. А после бегства бесовского на Руси появится Волк-самодержец, но будет изгнан; а Большого Всадника сменит Великий Строитель, который добьется процветания; союз и согласие будут царить между людьми, разделенными высокими башнями и рвами на границах разных государств.

Костя замолчал.

– А потом? – спросила Ирина.

– А потом будет происходить то, до чего нам все равно не дожить. Даже молодежь, Артур или Людочка, вряд ли дотянут. Впрочем, изволь.

Костя снова перешел на туманный язык провидчества:

– Затем воеводы, числом двое, одержат победы над людьми Востока. Они поднимут шум и смуту, и люди будут трепетать перед этими братьями. Они же сами станут склонять свой слух к пророчице из города на побережье Тавриды.

– А что еще будет?

– Расчеты не могут годиться для всех народов. Однако пророки полагали, что чудесные явления, если они абсолютны, совершаются Богом, средние чудеса совершаются ангелами, а третий род – злыми духами. Пророки же получали свой дар от Бессмертного Бога и добрых ангелов. О других народах, – продолжал Костя, – могу сказать немногое, ибо считалось, что повреждение времен требует, чтобы тайны раскрывались в загадочных выражениях. Люди увидят начало двадцать первого века, когда змея уязвит свой хвост. И падут с великим ужасом две колонны у ворот Золотого тельца. Потом Марс соединит усилия с Юпитером, и начнется война, после которой будет новое царствование и наступит умиротворение. А страна, привыкшая считать себя хозяйкой, за десять лет исчезнет с континента. В Азии же возникнет могучая Персидская империя. Однако бедственные события опять переживет Армения, как будто в должное время придет беда с великим пролитием невинной крови. Многие удивительные события произойдут в это время, но столь загадочны и перепутаны предсказания, что лишь малое число их может быть оценено на слух. Мир приблизится к катастрофе, но, по расчетам провидцев, течение времен будет продолжаться.

Костя опять замолчал. Ирина посмотрела на него, желая убедиться, что рассказ закончен.

Синий вечер незаметно окружил их прозрачным коконом, сквозь который далекими звездами мерцали фонари. У Ирины заложило уши, как у ныряльщика, созерцающего текучий подводный мир. Она огляделась. Окружающее отодвинулось за толстое, непроницаемое для звуков, стекло. Все казалось удаленным и нереальным. Ей даже пришла мысль потрясти головой, чтобы вернуться на твердую почву реальности. Она улыбнулась. Опьянение прошло, снова послышались звуки вечернего города, изображение приобрело привычную четкость и контрастность.

– Значит, ты считаешь, что через десять лет мы не узнаем свою страну? – Ирина уже взяла себя в руки.

– Скорей всего так, – осторожно сказал Костя. – Я ученый, а не кудесник.

– Чего стоит твоя наука, если она не может предсказывать явления?

– Отлично сказано! Я – на твоей стороне. Скажу тебе по секрету, только не говори никому, – Костя понизил голос и округлил глаза, – я бы охотно перестал быть историком и стал кудесником.

– А что? – согласилась с ним Ирина. – У меня к твоей науке масса претензий. Твоя история так зависит от политики, что не может предсказать не только будущее, но и прошлое.

– Золотые слова. И к месту сказаны.

– Ладно тебе, – Ирина засмеялась. – Хочешь, чтобы тебя похвалили? Рассказ твой действительно интересен, только, не обижайся, очень уж похож на сказку.

– Хорошие сказки списаны с жизни.

– Костя, Костя, как был ты идеалистом, так им и остался. Другой бы с такой головой сделал карьеру. А ты так и живешь один, ни друзей, ни подруг. Скажи, ведь один, да?

– Да. А кто в этом виноват? – последние слова прозвучали едва слышно.

– Знаешь что! Винить надо всегда себя самого.

– Я так и делаю. Помнишь, ты однажды сказала, что я ничего плохого тебе не сделал? И хорошего тоже.

– Не помню.

– Позже я догадался, что эти слова стоят любого комплимента. Ведь груз маленькой обиды всегда перетягивает ношу большой благодарности.

– Отдохни, Костя. Будь проще. Опустись на нашу грешную землю. – Ирина взяла его под руку. – Пойми ты, упрямая голова, мне с тобой не справиться.

– А с мужем ты справляешься?

– Со Львом? Абсолютно! Вот, поди-ка, полковник, заслуженный офицер, орденоносец, а справляюсь.

Костя пожал плечами:

– Неужели это самое главное?

– Не знаю. Может, как в математике, необходимое, но не достаточное условие, – Ирина тряхнула головой и хлопнула его по плечу. – Нет, ты кого угодно заставишь философствовать! Прекрати. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Скажи лучше, как там поживает твоя протеже, жена твоего племянника? Как ей работается?

– Людочка? Хорошо поживает. Спасибо тебе. Года через три доцентом станет. Артур тоже защитился. Встали на ноги ребята.

– Дети есть?

– Нет. Она сейчас лежит на сохранении. Уже второй раз.

– Да, сложная штука жизнь, – протянула Ирина. – Я вот думаю, если бы не болезнь, уже бабушкой, наверное, стала бы, – Ирина украдкой взглянула на Костю. – Вообще-то я привыкла.

– А как Лев?

– Знаешь, мне кажется, для него ребенок – я.

– Так бывает?

– Наверное, бывает. Все-таки у нас разница в возрасте.

– Хочу тебя спросить, – замялся Костя. – Ты ходишь в церковь?

– Да. Не могу не ходить. У меня в двух шагах от работы храм и в двух шагах от дома храм, но туда мне идти нельзя. Если кто увидит, неприятностей не оберешься. Вспомнят, что я – дочь священника, с работы снимут точно. Приходится ездить подальше. И в Удельной бываю, когда на могилу отца приезжаю.

– А я жалею, что слишком редко с ним беседовал. Часто вспоминаю последние слова, которые он мне сказал.

– Что же он сказал?

– Друг друга тяготы носите – итаго исполнится закон Христов! Кажется, это апостол Павел.

Ирина подняла руку к глазам. Они остановились.

– Сейчас, – сказала она, – подожди минуту.

Костя терпеливо ждал.

– Все. Пойдем, – Ирина опять взяла его под руку. – Значит, ты полагаешь, что нас ждут большие перемены?

– Вот увидишь!

– Хочешь, Костя, скажу, что следует из твоей сказочной картины?

– Что?

– Предчувствие гражданской войны.

– Этого я не говорил.

– Но предполагал.

– Скрывать не стану. Однако же забудь об этом, развязка придет нескоро.

– Костя, если будут новости из Рима: ты ведь читаешь иностранные газеты, позвони мне.

– Обязательно. Не волнуйся, все будет хорошо.

– Передавай привет своим Людочке и Артуру. И Марине.

– Сегодня же позвоню Артуру.

Они распрощались. Двери вагона метро захлопнулись, и она уехала в сторону «Сокола».

Из дома Костя позвонил Марине. Артур, пока Людочка пребывала в больнице в Сокольниках, жил у матери. Он взял трубку. Поговорив с Костей, Артур крикнул в коридор:

– Мама, Папа ранен!

Марина появилась из кухни, вытирая руки:

– Чей папа?

– Римский Папа.

– А! Я уже слышала. Это Костя?

– Да, передал привет от Ирины.

– Он что, с ней встречался? – Марина заинтересовалась.

– Встречался. У нее муж в Рим уехал. Вот Костя и разъяснял ей международное положение.

– Бедный Костя. Так и прожил всю жизнь со своим международным положением. Останется на старости лет бобылем.

– На старости? Ты бы видела, как он, лежа, сто пятьдесят жмет! Как заводной.

– Представляешь, какой бы из него мужик в доме был. Цены нет. Захотела шкаф передвинуть – минутное дело, за картошкой сходить – сразу полмешка в сетке унесет.

– Послушай, послушай, а ты помнишь, как он лошадь поднимал?

– Ох, он в молодости рисковый был! В школе – первый заводила! Мы в соседнее село на танцы только с ним ходили. Если он с нами, то соседи уже не задираются. Раньше дрались жутко, ремнями с солдатскими пряжками. Костя однажды такой ремень у кого-то выхватил и разорвал пополам. А танцевать мы любили, каждое воскресенье рвались на танцы. Помню, бабушка нас не пускала, особенно под церковные праздники, а мы, дураки, на нее обижались. Потом у меня подружка под Казанскую ногу подвернула. Так и осталась хромой на всю жизнь. Здесь уж я сама стала у бабушки разрешения спрашивать.

– Как думаешь, Папа Римский поправится? – спросил Артур.

– А почему нет? Там врачи хорошие.

– Хорошие? Что ж они Глеба не спасли?

– Откуда я знаю? У Глеба сердце остановилось. В него не стреляли.

– По-твоему выходит, когда стреляют, вылечить легче.

– Ну, что ты пристал как банный лист?! Как умер Глеб, мы все равно никогда не узнаем!

– А кто покушался на Папу, узнаем?

– Фанатик-террорист.

– Одиночка?

– Не знаю, – сказала Марина; это не представляло для нее интереса.

Артур задумался.

– Мам, где у нас Библия?

– Которую Глеб подарил? На нижней полке. А что такое?

– Есть одна мысль. Дюма поднимал тему терроризма. Смотри: Бакингема убил ножом Фельтон по наущению миледи, Генриха III убил ножом Жак Клеман по наущению герцогини де Монпансье, Генриха IV убил ножом Равальяк по наущению Марии Медичи, – с этими словами Артур достал Библию и стал искать нужное место.

Перелистывая страницы, он продолжал говорить:

– Миледи, высадившись в Англии, представляла себя Юдифью, которая явилась, чтобы поразить главного военачальника. Ага, вот нашел:

«Когда все от нея ушли, и никого в спальне не осталось, ни малого, ни большого, Иудифь, став у постели Олоферна, сказала в сердце своем: Господи, Боже всякой силы! призри в час сей на дела рук моих к возвышению Иерусалима, ибо теперь время защитить наследие Твое, и исполнить мое намерение, поразить врагов, восставших на нас. Потом, подойдя к столбику постели, стоявшему в головах Олоферна, она сняла с него меч его и, приблизившись к постели, схватила волосы головы его и сказала: Господи Боже Израиля! укрепи меня в этот день. И изо всей силы дважды ударила по шее Олоферна и сняла с него голову и, сбросив с постели тело его, взяла со столбов занавес. Спустя немного, она вышла и отдала служанке своей голову Олоферна, а эта положила ее в мешок со съестными припасами, и обе вместе вышли по обычаю своему, на молитву».

– Артур, я все-таки ужин готовлю! Что ты читаешь? Мертвая голова кладется вместе со съестными припасами!

– Ты бы лучше заметила женское присутствие во всех терактах. Каково? Вот тебе мой вывод: терроризм это женская форма ведения войны. А еще говорят, что сила женщины в ее слабости! Террористы – это последователи Юдифи. Или миледи, как кому нравится! Царство женской силы.

– Сила женщины, мальчик мой, в коварстве. Мужчины ведут к полю боя войска, но когда за дело берется женщина, об этом узнаешь в последнюю минуту жизни.

– Надо спросить, как на это смотрит Костя?

– На что?

– На то, что у терроризма женская голова.

– Все это очень поэтично, для Кости в самый раз, но мне ты своими головами голову не морочь. Давай ужинать.

– Ага, сейчас.

Артур продолжал листать Библию. Вот промелькнула страница из книги пророка Даниила, где пророк толкует сон Навуходоносора:

«У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные».

Артур захлопнул книгу. Возможно, у него мелькнула мысль, что человеческое тело похоже отчасти на дерево. Возможно, он думал уже о другом. А дерево, удаляясь, превращалось в три колонны. Та, что справа, называлась Милосердие, та, что слева, – Жестокость, а посредине, объединяя их, возвышалась Умеренность, удерживаясь в вечности, потому что все вещи утвердились в равенстве мужского и женского, мудрости и понимании. Приближаясь, дерево превращалось в человека, произошедшего от матери Евы, являющей собой Божественное присутствие, незримое Царство Малхут-Щекинах.