Текст книги "Всё пришедшее после"

Виктор Гюго, преемник Шарля Нодье, в большей степени, чем Дюма, и с куда меньшей иронией описывает отрицательные черты священнослужителей, а также аристократии и королевской власти, противопоставляя им достоинства героев типа калеки-звонаря, воспитанницы цыган, не расстающейся с козой, обитателей Двора Чудес или чулочника из Гента.

Каждый кирпичек, каждый камешек, из которого строится наше повествование, взывает к автору: расскажи, расскажи про меня. Можно бесконечно отвлекаться на мелкие камешки, все имеют свою историю.

Вот мы говорили, что миледи направлялась из Булони в Бетюн. Дорога ее, как отмечает Дюма, лежала через Сент-Омер. Saint Homer! Святой Гомер! Этому Святому Гомеру можно было бы посвятить немало страниц, так и не закончив историю наших современных героев.

Нечаянно мы упомянули имя Николя Фуке, который жил рядом с Мелюном в поместье Во-ле-Виконт. О нем Дюма подробно пишет в последней книге трилогии. Мы знаем, что Фуке навлек на себя гнев Людовика XIV и был арестован д’Артаньяном.

Кстати, у Фуке был несравненный дворецкий по имени Ватель, о самоубийстве которого можно написать отдельную книгу. Но молчим!

Так вот, Фуке был заточен в тюрьму до конца своих дней, хотя король требовал смертной казни. Суд вынес решение: пожизненная ссылка. Первое, о чем позаботился король, была конфискация всей корреспонденции Фуке.

В корреспонденции Фуке содержались любопытные вещи. Дюма показал нам в «Виконте де Бражелоне» воинственного брата Фуке аббата Луи Фуке. Вот что писал аббат своему брату из Рима.

«Эти вещи дадут тебе преимущества, за которые даже короли отдали бы все, только бы обладать ими. Судя по всему, вряд ли удастся вновь обнаружить эти вещи в последующие века. Их так трудно найти, что сейчас ничто на земле не может быть большим достоянием или даже сравниться с ними».

Во-ле-Виконт близ Мелюна хранит тайну – Tenet Confidetiam.

Артуру приснилось, что он сочиняет стихи. Высокие и недоступные, трубно звучащие «на стогнах» столицы. Проснувшись, он не смог припомнить ни строчки. Вместо них, идя на работу, он твердил невесть откуда пришедшую в голову частушку: «Права человека, права человека, не лезь в мышеловку двадцатого века». Плечо ныло по-прежнему.

8. Последний меченосец

Лия вышла замуж. На свадьбе были друзья из института и с работы. Был даже четвертый секретарь райкома, который хорошо относился к Игорю.

У нее все складывалось лучшим образом. Она и Зизи получили деньги за архив. Лия стала вдруг очень богатой невестой. Часть денег она получила в бесполосых сертификатах, по которым отоваривались в универмагах «Березка» системы Внешпосылторга. По иностранным вещам сразу узнавались интересные и нужные люди.

Теперь ей не надо было за компактной пудрой или нейлоновой кофточкой идти в дамский туалет на углу Неглинной и Кузнецкого Моста, отстаивать очереди в ГУМе, чтобы купить югославские сапоги. Теперь перед одетой в расшитую узором дубленку Лией привратники магазина «Березка» спешили открыть дверь, и она, обдав их запахом арабских духов, непринужденно проходила к прилавкам с вожделенным иностранным ширпотребом.

Давно зачахли те «Березки», а в некогда знаменитом на всю Москву туалете разместился ресторан с двусмысленным названием «Сирано», передавший затем помещение банку.

Сертификаты Лия пустила на одежду и всякие мелочи. Более крупная сумма в рублях была отложена на машину. В райкоме, где теперь работала Лия вместе с Игорем, очередь на «жигули» двигалась быстро.

После свадьбы Лия не оставляла своим вниманием ни Зизи, ни Канунянца. Часть денег ушло на то, чтобы оформить опекунство над Зизи и прописаться у нее. Зизи стала болеть, и они, все взвесив, решили таким образом оставить за собой право претендовать на всю квартиру, где жила Зизи.

Вдвоем они окружили вниманием соседку Зизи, которая в осенние и зимние месяцы обычно жила в Москве. Старушка угощала их пирогами собственного изготовления, они потчевали ее редким растворимым кофе из «Березки», недоступной салями и кексами в яркой упаковке.

Однажды метельным январским днем соседка внезапно засобиралась в магазин. Зизи, проводив ее, села за карты. Прошел час, соседка не возвращалась. Стемнело. Зизи забеспокоилась. Пришла с работы Лия. К ночи они узнали, что остывающее тело женщины нашли на улице в сугробе, на который она опустилась, когда ей стало плохо. Вызвали «скорую помощь». Что могла поделать «скорая»? Только отвезти тело в морг.

И сказала Лия: к благу моему, ибо блаженною будут называть меня женщины.

Настал ее час. Вот когда пригодились связи и деньги. Комната соседки в итоге была оставлена Зизи и Лие. Они, торжествуя, заняли всю квартиру.

Теперь Игорь, как муж, мог, не таясь, оставаться в новой комнате Лии. Зизи с этим мирилась. Через полгода он должен был получить однокомнатную квартиру. Тогда Лия могла переехать к нему. Но Зизи привыкла к Лие. Лия тоже привыкла к Зизи. Им обеим не хотелось расставаться. По крайней мере, Игорь не имел и десятой доли тех фантазий, что приходили в голову Зизи, когда она приходила в комнату Лии, чтобы скрасить ее одиночество.

Игорь записался на курсы вождения автомобиля, а Лия на курсы вязания. В эти часы она ездила к Канунянцу. Своим соседям он представил ее как племянницу из провинции.

Племянница из провинции, одетая по последней столичной моде, изысканно, но не вызывающе, проходила в его комнату, обставленную старинной мебелью, и с ногами забиралась в глубокое кресло.

Он всегда радовался ее приходу. В отсутствие соседей брал в руки старую с перламутровыми вставками гитару У него был поставленный баритон. Слегка грассируя, пел романс из кинофильма «Разные судьбы».

– Давно этот фильм не показывали. – Лия потянулась в кресле.

– Как же они его покажут? Юлиан Панин за границей.

– Везет же людям!

– Ты хочешь за границу? – спросил он.

– Все хотят.

– Ага, вот что значит запретный плод.

– А ты был?

– Был. Первый раз еще до войны был в Германии. Разве Зинаида не говорила?

– Нет, никогда.

– До сих пор страхуется. Она тоже АЛЖИР посещала. Когда-то у жены Тухачевского в подругах ходила: «Ах, Наташенька, вы очаровательны!», – Канунянц так похоже изобразил интонацию Зизи, что Лия засмеялась. – И с Юленькой познакомилась, правда уже при других обстоятельствах.

– Так Зинаида была в Африке? – простодушно спросила Лия.

– В Африке? Кто сказал в Африке? – не понял Канунянц. – Я сказал в АЛЖИРЕ, а не в Африке. АЛЖИР, чудо мое, – это Акмолинский лагерь жен изменников Родины.

Лия опять засмеялась.

– Откуда мне знать! А ты где был?

– Я же говорю, в Германии.

– До войны. А после?

– И после. Работал с власовцами.

– Кем?

– Кем работал? Уполномоченным.

– А ты Власова знал?

– Знал немного. Мы в разных ведомствах работали. Он в разведуправлении Красной Армии, а я в НКВД. Последний раз мы с ним виделись в сорок шестом году.

– Он что, всегда трусом был?

– Он? С чего ты взяла? – Канунянц поднял брови. – Он вообще не был трусом.

– Ну, предателем.

– Чуть не сказал: и предателем не был. Это мы его сделали предателем.

Теперь удивилась Лия:

– Как это?

Глаза Григория сощурились, он с улыбкой сказал:

– Тебе это знать не положено.

– Не положено? Но ты ведь мне все расскажешь, правда? – Лия съехала в кресле вниз и дотянулась ногой до его брюк, надавливая на самое чувствительное место.

– Хорошо, хорошо, – согласился он, поглаживая подъем ее стопы. – Хотите – верьте, хотите – нет, а дело было так.

Лия удобно устроилась, положив обе ноги на его кресло.

– Власов собрал свою армию, – начал Григорий, – в тылу у Гитлера и только ждал приказа. Тогда мы бы его сжали с двух сторон. Но приказа не последовало. Дальше надо было решать, награждать Власова за выполнение личного задания Сталина или снести голову с плеч.

– И что?

– Всегда целесообразнее принести героя в жертву.

– Разве не могли сделать из жертвы героя?

– Для чего? Чтобы использовать, как рычаг для победы, верно? Но герой не понадобился, а раз так, преврати его в антигероя. Диалектика, девочка моя. Надо выносить взвешенное решение. Думай и не верь тому, что говорят политики.

От такой диалектики у Лии сладко заныло внутри.

– А ты был политиком? – спросила она, не поднимая глаз.

– Я не был посвящен во все, но во многое. О многом догадывался и редко ошибался.

– А сейчас? – Лия подняла ресницы, он поймал ее взгляд.

– Сейчас у меня есть только ты, – склонившись, он поцеловал обтянутые чулком пальцы Лии.

Она пересела к нему на колени.

Потом они лежали на спине, и Лиина рука, по обыкновению, не оставляла его в покое.

– Скажи, – Лия затормошила его, – у тебя есть дети?

– Наверное, есть, – сказал он без запинки.

– Ты что, их не знаешь?

– Откуда же мне их знать?

Лия убрала руку

– Ты бы хотел иметь дочку?

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее сверху.

– Умная девочка, – проговорил он. – Я в тебе не ошибся.

– Я не поняла. Ты согласен?

– Конечно. Для меня это замечательный способ удержать тебя. Только как это сделать? Ты ведь не сирота.

– Не беспокойся. Я это улажу. Главное, чтобы ты согласился.

– Тогда заметано!

Лия провела рукой по его груди.

– Я никогда не видела своего отца.

– Так и быть, можешь посмотреть и даже потрогать.

– Ты будешь любить свою дочку?

– Я ее заранее люблю.

– Скажи, а то, чем мы с тобой сейчас занимаемся, как будет называться?

– Это будет называться инцестом.

– Тебе нравится инцест?

– Я мечтал об этом всю жизнь!

Он развернулся к ней. Она не сопротивлялась.

Лия пользовалась созданной с ее участием благоприятной погодой, чтобы убирать обильный урожай. Канунянц, который на полученные им деньги уже купил огромную дачу в поселке «Правда», удочерил Лию. Оставаясь прописанной в квартире Зизи, она вместе с Игорем въехала в однокомнатную квартиру в Южном Измайлове.

Новый район строился на старом капустном поле, на краю которого всего год назад длинными казармами в сторону области тянулись свинарники. Первые две квартиры, от которых они с Игорем отказались, находились в других московских новостройках Коньково-Деревлево и Коровино-Фуниково.

Из Южного Измайлова Игорь возил ее на работу на изящной новенькой пятой модели «жигулей» голубого цвета.

О Виталике она не вспоминала. Он был отброшен в прошлое, как отработавшая первая ступень ракеты.

Между тем Виталик окончил институт. На старших курсах он увлекся биатлоном и вскоре выполнил норму мастера спорта. Кроме того, его постоянно включали в сборную «Буревестника» по троеборью ГТО. После защиты диплома у него был выбор. Его сразу брали в ЦСКА со званием лейтенанта ВВС, но он выбрал гражданскую специальность, и его направили инженером в один из многочисленных почтовых ящиков Москвы.

К этому времени почти миллион жителей работал почти в тысяче оборонных предприятий города. В столице разрослись огромные корпуса научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро и производств, скрывающих свою тематику под красивыми названиями «Алмаз», «Волна», «Зенит», «Комета», «Молния», «Наука», «Полюс», «Радуга», «Стрела»: звезды и драгоценные камни, элементарные частицы и буквы греческого алфавита, разделы физики и просто звучные слова – все пошло в дело.

Из этих слов можно составить целый словарь. Кроме предприятий с красивым именем, огромная масса именовалась по старинке техническими терминами, скорее скрывающими назначение, чем раскрывающими его: Тушинский машиностроительный завод, Центральный НИИ автоматики и гидравлики или дальней радиосвязи, технологии машиностроения, теплотехники и тому подобное.

Каждый отдельный НИИ, КБ, завод имел свой почтовый ящик, например п/я А -2425 или В-1070. Идентификация открытого названия по почтовому ящику в открытых документах не допускалась. Почтовый адрес вместе с номером почтового ящика указывался в секретной дислокации – документе, который хранился за сейфовыми замками в первом отделе.

Когда-то открывающиеся НИИ назывались скромно НИИ-1, НИИ-10, НИИ-19 и так далее. Скажем, некогда уходящая в лес за пределами Москвы прямая дорожка от железнодорожной станции НАТИ вела к зеленому корпусу НИИ-1, создание которого так удачно разрешилось рождением «катюши».

Прежде стремились открывать засекреченные научные островки за пределами города: в Подлипках, Дубне, Реутове, Дзержинском, Химках. Советскую «Силиконовую долину» попытались создать в подмосковном Крюкове. Однако Старосу и Бергу – двум перебежавшим в СССР ученым, так и не удалось до конца реализовать свои замыслы. Вскоре после снятия Хрущева северная «Силиконовая долина» стала провинциальной дочкой Бужаниновской улицы в Москве, где помещалось Министерство электронной промышленности.

Легенда прикрытия – мы строим современные города-спутники Москвы, сделала эту «долину» под оригинальным названием Зеленоград заштатным районом столицы.

После этого эксперимента, не стесняясь, стали возводить современные корпуса из стекла и бетона прямо в самой Москве, которая к тому времени уже охватила кольцевой автодорогой и бывшие ранее за чертой города секретные НИИ, и огромные пространства неосвоенной земли.

Небольшие закрытые города разбежались по стране, они шли под номерами: Арзамас-16, Красноярск-26, Томск-7, Челябинск-65, Пенза-19, Ленинград-15 и тому подобное.

Работающие на оборону министерства исправно выкачивали деньги на вооружение, которые стекались к Уланскому переулку, Садово-Кудринской, Большой Ордынке, Миусской площади и так далее, растекаясь потом на тысячи ручейков.

Нефтяные и газовые скважины так же исправно выкачивали недра, чтобы наполнить эту денежную реку.

Многое, но не все предстояло узнать Виталику. Его распределили в НИИ, который занимался разработкой комплексов противовоздушной обороны, и он сразу попал в антенный отдел.

Сотрудникам отдела выдавали молоко, и их рабочий день был укорочен на один час: ведь они имели дело с излучением. Кроме того, на подразделение выдавался чистый спирт для протирки поверхности волноводов. Виталику, равнодушному к спиртному, еще предстояло узнать, что казенный спирт – это счастье. Волноводам, конечно, почти ничего не доставалось, но спирт тогда являлся твердой валютой: спирт использовался при сдаче очередного этапа, без спирта было трудно проводить испытания на полигоне, в цехах за спирт сразу бросали все, чтобы сделать нужную тебе деталь. Словом тот, кто имел казенный спирт, был уверен в себе и весел, кто его не имел, рисковал быть отодвинутым в конец очереди.

Половину сотрудников в почтовом ящике составляли женщины всех возрастов, от выпускниц профессионально-технических училищ, которые работали монтажницами, до бабушек пенсионного возраста. Здесь были и незамужние девушки из технических вузов, и разведенные женщины с опытом работы, и семейные дамы, зачастую работающие на одном этаже вместе с мужем.

Женщины трудились конструкторами, технологами, писали программы для ЭВМ, занимались общественной работой, собирали профсоюзные взносы, выдавали зарплату. Виталик видел, что только одна из пяти понимает технические задачи, которые перед ней ставятся. Многие из выпускниц институтов со специальностью «радиоэлектронные устройства» откровенно боялись электричества.

Летом Виталика уже задействовали в срочном монтаже испытательного стенда. Он спешил, оставался после работы, чтобы к назначенному сроку все «железо», как у них говорили, было на месте. Однако на середине монтажа его, как молодого, отправили в подшефный совхоз. Перед отъездом начальник попросил Виталика в спешном порядке оформить спецификацию и собрать все подписи, так как документ надо было срочно утвердить. Весь последний день Виталик пробегал по институту, чтобы обойти всех, кого надо, выполнил работу и предупредил начальника, что бумага оформлена и лежит на столе.

На следующее утро, погрузившись в автобус вместе с пятьюдесятью сотрудниками, он на три недели уехал помогать сельскому хозяйству. Вернулся он загорелым и похудевшим. Утром с удовольствием подошел к своему рабочему столу. Первой он увидел свою срочную спецификацию, мирно пролежавшую все три недели на том самом месте, куда положил ее перед отъездом. Ему оставалось только усмехнуться и, не торопясь, сесть за стол. Спешить было некуда.

Виталику не удалось забыть Лию. Однажды он увидел ее на Калининском рынке: она покупала зелень. Лия стала еще красивее. Со вкусом одетая и причесанная, она, не торгуясь, выбирала лучший эстрагон, укроп, редиску, небрежно бросала их в полиэтиленовый пакет с надписью «Внешпосылторг». В то время полиэтиленовые пакеты были не просто редкостью, а атрибутом шикарной жизни.

Виталик не решился подойти. Перед ним проходила женщина, которой наперебой предлагали свой товар загорелые молодые люди: наполненный солнцем виноград с удлиненными матовыми плодами, желто-розовую черешню, липковатые сладкие сливы, толстомясые помидоры, душистые дыни, первые арбузы-скороспелки.

Лия, не обращая внимания на торговцев, проплыла, невесомая, в пыльно-золотистом воздухе мимо прилавков и направилась к выходу. Виталик видел, как она переходила улицу, аккуратно переступая через трамвайные рельсы. Ринувшаяся к трамваю толпа заслонила от него уходящую фею.

В этот день Игорь отвез ее на Ярославский вокзал: она направлялась к Канунянцу на дачу. Солнце еще палило нещадно, когда фея вышла на станции «Правда». Лакированные туфельки погрузились в пропыленную траву. Воздушное темное платье искрилось от яркого света. Лия с удовольствием прошлась по тихим широким улочкам, по обеим сторонам которых за зеленым штакетником раскинулись дачные участки с диковинными старыми дачами.

Григорий, увидев ее с веранды, вышел навстречу, чмокнул в щеку, взял сумку. Она переоделась в легкий махровый халатик, обула босоножки и растянулась в кресле.

После ужина, поставив кассету с записями Высоцкого, они лениво играли в «дурака». Услышав, что «…Маяковский лег виском на дуло», Канунянц не выдержал:

– У Маяковского была рана в сердце.

– Это же в переносном смысле, – сказала Лия.

– Я бы предпочел точность.

– Ты – не поэт. Сам бы попробовал писать стихи, тогда бы говорил.

– А я пробовал.

– Ну да, я и забыла, – захихикала Лия, – ты же из Одессы. Кто же в Одессе не писал стихов. «И напрасно девушка ждала на причале в платье темно-синем», – припомнила она слова из песни. – Это не ты написал? Нет? Интересно бы послушать.

– Юношеских стихов я не помню, – сказал Григорий. – Что-то вроде «там розы, мимозы, газон». Нет, не помню. Ерунда какая-то.

Он посмотрел на освещенные розовым светом стволы деревьев.

– Я там сочинял, – слово «там» Григорий подчеркнул.

Лия выключила магнитофон.

– Тогда прочти.

– Как бы не так! – сказал он. – А что мне за это будет?

– Все что захочешь!

– Сегодня?

– Сегодня и всегда!

– Ты очаровательна. – Он посмотрел на нее. – Только боюсь, что ты не поймешь.

– Несмотря на то что ты абсолютно точен? – съязвила Лия.

– Точен? Да, конечно. Но… как бы тебе сказать? – Он огляделся, будто искал вокруг нужные слова. – Ну вот, например, что я сейчас напишу?

И Григорий, взяв карандаш, под внимательным взглядом Лии нарисовал ребус.

Лия смотрела на картинку.

– Ну, и что здесь?

– Читай, – сказал Григорий. – B e лики, р-узкий, пятью шесть, веник, Крест, топор, Колун.

Лия посмотрела на него, как на сумасшедшего. Он ответил ей волчьим прищуром. Ему удалось добиться эффекта, на который он рассчитывал.

– Теперь понимаешь?

Лия, поморгав, криво улыбнулась, сказала, коверкая слова:

– Теперь понимаешь!

– Вот и умница! Тогда слушай, – он сделал паузу. – Баллада о черепаховом супе.

Григорий читал серьезно, тихим и потому чуть хрипловатым голосом, как будто рассказывал сказку на ночь. Только глаза смеялись.

 
Засвистели соловьи, век пришел двадцатый,
Выписал на стенке Поц громкие слова.
Ухватились за колы Лысов и Лохматов,
Стали околачивать груши-дерева.
 

Лия пожала плечами. Григорий усмехнулся и продолжал:

 
Околачивать любил Лысов с перманентом,
А Лохматов обожал груш лесоповал.
Слушай, Лысов, ты пока будешь оппонентом,
А Лохматову сказали: Тоже не зевай!
 
 
Шаркал, ноги отдавив, в вальсе друг заклятый:
Вел Лохматов за Урал, отступал к Бордо,
Выпил весь аперитив и на пункте пятом
Попытался затолкать Лысова в дурдом.
 
 
Будет вам, орелики, подравняйсь, злодеи!
Пейте тоник-самогон, виски с огурцом,
Но не писайтесь в бассейн, что вы, обалдели?
Там вода подкрашена химиком-спецом.
 
 
Наступили времена: надо бегать быстро,
Всем теперь настраиваться на гражданский лад.
Вам даются имена: Танков и Министров,
Будете в столице просиживать свой зад.
 
 
И сидят в одном бюро Танков и Министров,
За окном то оттепель, то вражская весна,
Слева блинская стена, справа мак с канистрой,
То полярный светодень, то нильская луна.
 
 
До крутых седых яиц Танков и Министров
Будут планы составлять, много кушать, чтоб
Грубым грунтом засыпать павшего чекиста,
Кигибично направлять в крематорий гроб.
 
 
Взвесились на брудершафт – надо же, под триста!
Бегать больше нам нельзя, пузо на весу.
Перешли на мелкий шаг Танков и Министров,
Тихий шаг – для черепах, значит, скоро в суп.
 

Григорий, улыбаясь, смотрел на Лию. Было слышно, как тикают часы. Наконец она выдохнула:

– Что ты за человек, а? Ехидина! Не можешь, как все люди!

– Как все – не могу.

– Мне теперь сниться будут твои Танков и Министров.

– На то и рассчитано.

– Змей! Скажи, что это – просто частушки.

– Просто частушки.

– Змей! Змей! Продолжение будет?

– До продолжения я не доживу. Зато ты доживешь.

Лия задумалась, покачала головой.

– Я так не смогу. Что я вижу? Какие-то массы перемещаются в темноте. А кто? Куда? Далеко ли или совсем рядом? Исчезают или вот-вот раздавят?

– Приглядись. Видишь в темноте маленькие огоньки? Это зажигаются и гаснут факелы личных интересов. С их помощью удается кое-что рассмотреть.

Лия обвила руками его шею.

– Ах, проклятый! Вот таким ты мне нравишься, – проворковала она нежно. – Настоящий Кресттопор Колун! – И она, закинув голову назад, весело расхохоталась.

Глядя на нее, рассмеялся и Григорий.

Поздним утром она спустилась из спальни свежая и розовая. На веранде журчали мужские голоса. За столом сидели Григорий и Игорь. Игорь привез чешское пиво. Они, не торопясь, смаковали пенную влагу, заедая ее сыром и копченой колбасой.

Лия чмокнула в щеку сначала одного, потом другого, не церемонясь, взяла у Игоря бокал, сделала два глотка, отдала его обратно.

– Давно приехал?

– Час назад. Пиво будешь? – Игорь взял непочатую бутылку.

– Нет, я кофе! Все привез?

– Так точно, товарищ старшина. Все уже в холодильнике. А что, люди, не махнуть ли нам в Тишково.

– Без меня, молодежь, без меня, – отказался Григорий. – Смотрите, чтобы вам голову не напекло. Сегодня, чувствую, жара будет изрядная.

– А кепка на что? – подхватился Игорь. – Вот, у меня их даже две. Буду на пляже, как памятник Ленину: в руке кепка и на голове кепка.

– Гарик, будь добр, сделай мне кофе. – Лия устроилась в кресле.

– Позвольте мне, на правах хозяина, так сказать… – Григорий сделал движение, чтобы встать.

– Сидите, сидите, Григорий Ефимович, я мигом! – Игорь уже скрылся за дверью.

– И хлеба еще захвати! – крикнула Лия ему вдогонку.

Она с улыбкой разглядывала Григория.

– Как спалось?

– Спал, как младенец. А ты?

– Ничего не помню. Слышала, как ты ушел, и провалилась, как в яму. Открыла глаза – уже утро.

Через полчаса Лия с Игорем уехали купаться. Канунянц вышел со свежими газетами, которые привез Игорь, и направился к стоящей в тени скамейке.

После обеда всех потянуло в сон. Григорий клевал носом в кресле-качалке. Молодые люди поднялись в спальню Лии.

Она с наслаждением нагишом зарылась в остывшие с прошедшей ночи простыни. Даже подвижный Игорь с глубоким вздохом удовлетворения опустил свое расплывшееся тело на прохладную белую ткань. Но долго лежать спокойно рядом с Лией он не мог.

– Гарик, не заводись, и без тебя жарко.

– Ваши трехдюймовые глазки попали мне в самое сердце!

– Что-то сердце у тебя расположено низковато. – Она по-хозяйски похлопала его по указанному месту.

Ее рука скользнула под резинку.

– Сними, – сказала она. – Они мне мешают.

Игорь изогнулся. Лия, опираясь на локоть, до конца смотрела загоревшимися глазами, как содрогается от мучительных ласк его тело. Потом оба уснули.

К вечеру стало легче дышать. Остывающее солнце долго висело над горизонтом, уложив на землю длинные тени.

Выспавшись днем, можно допоздна сидеть на улице, болтать, пить пиво, петь под гитару. Длинный, длинный летний вечер, упоительный запах жасмина, замершие деревья и дальняя, едва угадываемая музыка. Так и не дождавшись, когда стемнеет, они пошли в дом.

Через неделю, в пятницу, Лия опять приехала на дачу. Игорь должен был прибыть только в воскресенье.

Вечером в субботу, когда Григорий вошел к Лие, она читала роман Михаила Булгакова в толстом синем журнале. Григорий присел на кровать. Лия отложила журнал.

– Пришел пожелать мне спокойной ночи, папочка?

– Вот она старость – есть пища, но нет зубов.

– Рано ты себя в старики записываешь, – не согласилась она.

Он взял ее руку, поцеловал пальцы.

– Видит око, да зуб неймет.

Она похлопала его по колену.

– Если хочешь, я тебе в следующий раз метандростенолон привезу.

– Это что за зверь такой?

– Синтетический гормон. Он тебе силы прибавит.

– Откуда ты все знаешь?

– Не забывай, я все-таки преподаватель химии и биологии. Хотя и бывший.

– Ты не пожалеешь, мой прекрасный преподаватель.

– Надеюсь. Доброй ночи, папочка. Иди, я устала.

Григорий еще раз поцеловал ей руку и вышел.

Игорь приехал из пансионата, где участвовал в научно-практической конференции по военно-патриотическому воспитанию подрастающего поколения. Он сразу открыл бутылку пива, выпил стакан и приободрился. Глаза его заблестели.

– Ты бы печень поберег, – сказала Лия, протягивая ему еще бутылку.

– Вот жена! – воскликнул Игорь. – Уложит тебя и разбудит и даст на дорогу пивка!

Он сделал длинный глоток и удовлетворенно перевел дух.

– Может, тебе действительно пойти поспать?

– Нет, все отлично! – Игорь вытер губы.

В дверях появился Канунянц. Он принес кофейник и чашки.

– Ну-с, что нового на ниве разумного, доброго, вечного?

Игорь махнул рукой.

– Военные говорят, что западная культура растлевает молодежь, что, мол, отсутствует национальное мировоззрение. Общество охраны памятников твердит свое: где Пушкин? где Языков? где протопоп Аввакум? где русские герои? – Игорь с наслаждением отхлебнул кофе. – Кстати, анекдот! Приходит наш комментатор к Киссинджеру. Тот спрашивает: «Вы кто?» Комментатор говорит: «Я русский!» А Киссинджер ему: «А я – американский!»

Лия фыркнула. Губы Григория разошлись в улыбке. Он даже прикрыл глаза рукой.

– Вот тебе и все национальное мировоззрение, – сказал он.

– На то он и комментатор, – сказала Лия.

Игорь заговорил скороговоркой:

– Чуждый нам буржуазный подход и авантюризм проявило руководство совхоза «Передовик» в посевную кампанию. Смекалка и социалистическая предприимчивость – вот слагаемые успеха совхоза «Передовик» при проведении посевной.

Лия наградила его улыбкой.

– Тебе надо на телевидении работать.

– А что?! У меня бы получилось. – Игорь поставил чашку и выпрямился. – Здравствуйте, товарищи телевизоры! Начинаем нашу ежедневную передачу «События на день назад». Сегодня в программе: «Электроника должна быть электронной!». – Он остановился. – Кстати, кроме шуток, мне надо за неделю статью написать в «Учительскую газету».

– О патриотическом воспитании? – спросила Лия.

Игорь, сделав глоток, кивнул.

– О-па, непросто вам будет, молодой человек, – Канунянц покачал головой. – Вы уже определились с тем, что проявил совхоз, как бишь его, «Передовик»? Авантюризм или смекалку?

Игорь опять кивнул.

– Судя по всему, – сказал он, сделав свой голос гнусавым, – пора, пора нам, наконец, быть ближе к почве, к корням, так сказать, к истокам.

– Ага! – подхватил Канунянц. – Пройтись по левому краю бульдозером русского патриотизма? В добрый час, в добрый час! Только я, знаете ли, вспоминаю старую пьесу Ибсена, кажется «Враг народа». Так вот там говорят: патриотизм – это последнее прибежище подлости, – Григорий сделал ударение на слове «последнее».

– Ах, папочка, когда это ты стал антисоветчиком?

– Бог с тобой, Лиечка! Теперь в Советской стороне я – самый яростный попутчик! – не согласился с ней Григорий. – Вы, Игорь, – обратился он к ее супругу, – на почвенников не напирайте. У них тон какой-то сочувствующий, не тон, а стон. Интеллигенция на кулацкой закваске. Наверху сидят люди конкретные. Им реальность подавай. Хотите пример? Во время войны Сталину посоветовали привлечь на нашу сторону Папу Римского. Сталин только спросил: «А сколько у него дивизий?» Понимаете? Больше говорить было не о чем. Так что вместо Толстоевского и славянофилов предложите что-то конкретное: Пересвета с Ослябей, Жукова с Гагариным, да Брежнева не забудьте. Он ведь тоже, помнится, где-то под Новороссийском с десантом плавал.

– С Брежневым – это мысль! Правда, Лия?

– Ты его слушай, Гарик, слушай. Это тебе не наши олухи, которые только и умеют, что списывать.

– Брежнев, наверное, уже и позабыл, куда и с кем он плавал, – сказал Игорь.

– Вот вы и напомните, – наставлял его Григорий. – Ненавязчиво, но с уважением. Это должно понравиться. В юбилейный год это особенно приятно и, как принято говорить, актуально.

– Гарик, твою статью оценят, тебя заметят.

– Может быть, меня даже наградят… посмертно, – Игорь шмыгнул носом.

– Ну что с ним делать, папочка! Несерьезный тип! Типун тебе на язык! – Лия дала Игорю легкий подзатыльник; он, посмеиваясь, втянул голову в плечи.

– Брежнев новую моду вводит, – сказал Игорь, – теперь ордена будут на спину вешать.

– Вы посмотрите на него! – Лия с притворным негодованием указала на него пальцем. – Вот вам современный партийный работник!

Григорий смотрел на них смеющимися глазами.

– Эх, молодежь! – сказал он. – Смеетесь над Брежневым. А вот попомните мои слова, когда-нибудь вы пожалеете об этом времени!

Они недоверчиво посмотрели на него. В его голосе зазвучали насмешливые нотки, так что неясно было, шутит он или говорит серьезно.

– Если не завтра, то послезавтра ваши патриоты вместе с либералами образуют пятую колонну, и тогда, Игорь, перед вами встанет вопрос, что лучше – стать банкиром или нищим дворником.

– О чем речь? Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным!

– Главное, – пояснил Григорий, – не мешкайте, успейте вспрыгнуть на подножку.

– За нами не заржавеет! – вставая, заверил его Игорь. – Простите, дамы и джентльмены, пойду черкну пару строк, пока мысль не убежала. Спасибо Григорию Ефимовичу! – Он послал Лие воздушный поцелуй и исчез.

Лия остановила взгляд на Григории.

– Ты что, папочка, все это серьезно?

– Какое там? Не видишь, я шучу.