Текст книги "Всё пришедшее после"

– Я тебя знаю: нет ничего серьезней твоих шуток.

Григорий потер рукой шею.

– Ну, хорошо, – он отодвинул чашку. – Сама посуди, Лиечка. Один за другим падают сталинские меченосцы. Лет через десять никого не останется. На смену им приходят развращенные пажи, готовые на все ради себя.

Григорий скосил глаза в сторону, голос его стал зловещим.

– Я вижу, как заходит слева и немного сзади. – Он чуть повернул голову, и Лия машинально проследила за его взглядом. – Видишь! – Лия вздрогнула. – Стерегущий с ножом! Вот она – погибель, слева, под мышкой.

Лия погладила его по голове.

– Но мы-то не исчезнем.

– Вы не исчезнете, – уточнил он.

– Ну, зачем ты так?!

Григорий со вздохом побренчал чайной ложкой.

– Зажился я, Лиечка. Как Агасфер. Пора и честь знать.

– Перестань. Что за сантименты? Ты еще проживешь до ста лет. Останешься последним сталинским меченосцем. А лет через двадцать будет очередной съезд партии, и я тебя спрошу: где твои банкиры, где нищие? Страна живет и процветает.

Он уже опять смотрел на нее с иронией.

– Эх, Лиечка. Общество, как человек, – жертва своего характера. Если сам себе кровь не откроешь, ее пустят тебе другие. А перевяжут когда захотят.

Лия и Игорь возвращались в Москву рано утром в понедельник. Автомобиль, посвистывая, летел по почти пустому шоссе. Прохладный ветерок бился в приоткрытое окошко. Сидя рядом с Игорем, Лия завороженно смотрела на бегущий под колеса асфальт. Справа остались промышленные Мытищи, мелькнул подземный переход у Перловской, и вот она – Москва.

Игорь снизил скорость, пытаясь поймать «зеленую волну». Уловив нужный темп, они поехали без остановок: Северянин, поворот на киностудию имени Горького, скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница», ВДНХ, титановая ракета, взметнувшаяся в небо над Циолковским, улица Королева, кинотеатр «Звездный», фабрика «Госзнак», слева памятник советскому человеку, запустившему в небо спутник. Рижский вокзал, Банный переулок, магазин «Журналист»; возле метро, будто вымершее, российское Министерство иностранных дел, слева дом на ремонте (его почему-то ремонтировали матросы), на другой стороне здание ГАИ и, наконец, Колхозная площадь, бывшая Сухаревка. На площади хитрый поворот: чтобы повернуть налево, сначала нужно было повернуть направо.

Проделав этот обманный маневр, они помчались в сторону Уланского переулка, где позже появится проспект Сахарова, уставленный переливающимися стеклами банков и корпораций. Проехали Министерство сельского хозяйства, сталинскую высотку Министерства транспортного строительства и с половиной автомобилей опять ушли влево.

Лия успела полюбоваться просторной площадью, где стоял памятник Лермонтову. Здесь зимним вечером ее провожал Виталик.

За исполинским Лермонтовым в скверике терялась небольшая скульптура крестьянина, пришедшего в Москву на заработки, – портрет отца скульптора Шадра. Некогда на этом месте была биржа сезонных рабочих.

Едва не взлетев на мосту через железнодорожные пути, они нырнули в Новобасманную улицу. Не замечая, проскочили старинный особняк, славящийся своим детским хором, вход в городской парк, военную комендатуру и остановились у светофора на Разгуляе, искалеченном в угоду помпезному зданию райкома партии. Позже райком партии тоже пропадет за вылезшим вперед, как гриб у дороги, аккуратным коробком «Менатеп-банка».

Они катили по маршруту двадцать четвертого троллейбуса по знакомым нам местам. Десятилетиями соединял этот маршрут метро «Красные ворота» с их райкомом. Когда-то здесь, на окраине, стояли бараки Дангауэровской слободы. Отсюда рукой подать до «Компрессора», бывшего завода Дангауэра и Кайзера.

Если бы Лия, подъезжая к месту работы, смотрела не в зеркало пудреницы, возможно, она увидела бы Виталика, который, сидя у окошка трамвая, читал книгу из своей любимой серии «Путешествия, приключения, фантастика». Если бы Виталик не был так увлечен приключениями Хантера в Кении, возможно, он увидел бы Лию в проезжающем мимо голубом авто.

Они разминулись. Когда машина остановилась, Лия, грациозно поставив каблучки на тротуар, вышла из двери и, не оборачиваясь, пошла к райкому. Игорь отыскал место для парковки подальше от белых и черных «Волг».

А Виталик, добравшись до своей лаборатории, набрал комбинацию цифр на шифр-замке, вошел, поздоровался и сел за свой стол. Он медленно возвращался из долины вулкана Нгоронгоро к волноводам, фазовращателям и линиям задержки.

Наконец он с хрустом потянулся и отправился в первый отдел, где получил портфель, два отчета и техническое задание. В лаборатории, разложив на столе бумаги, Виталик достал из портфеля спецблокнот и на чистой странице стал писать: сов. секретно, экз. №, частное техническое задание на опытно-конструкторскую разработку ферритовых фазовращателей для антенного поста зенитно-ракетного комплекса, – здесь он остановился и шумно вздохнул: ограничиться только шифром комплекса или писать все название? Виталик, как мы заметили, любил краткость и ограничился шифром. Если что не так, начальник поправит.

9. Принцесса и ее офицер

Последние месяцы Артур был поглощен Людочкиной диссертацией, Она не успевала с защитой к окончанию аспирантуры, однако, в отличие от многих сокурсников, ее работа была в основном завершена и находилась в стадии оформления.

Он предложил ей, в частности, рассчитать инверсию в неустойчивом резонаторе, и это оказалось более чем актуально. Потом, в результате решения уравнений с помощью конечных разностей, вдруг аномально стала расти температура на оси. Артур вовремя заметил сингулярность и предложил погасить ее с помощью невязки.

Посложней оказалось избавить Людочку от непрошеных оппонентов. Однажды она со слезами на глазах пожаловалась Артуру на одного из сотрудников, который на семинаре резко высказался по поводу актуальности ее диссертации, никчемности результатов и отсутствии научного рвения (так он сказал).

– Понимаешь, Артур, он даже упрекнул меня, что я, как комсомолка, должна больше прислушиваться к советам членов партии.

Артур рассвирепел:

– Ну, погоди, старый таракан! Ты у меня забудешь закон Ома. – Он заходил по комнате. – Знаешь что?! Когда следующий семинар?

– Через неделю, – сказала Людочка. – Как раз его доклад.

– Отлично! Можешь рассказать, о чем доклад?

– Конечно.

– Тогда завтра расскажешь. И поподробней!

Неделю спустя с улыбкой Моны Лизы Людочка заняла место в пятом ряду. Все шло своим чередом. Послеобеденное солнце заглядывало в зал, нагревая деревянную обшивку стен и дубовый паркет. Навевая дремоту, бормотал докладчик, изредка взмахивая указкой. Заведующий лабораторией клевал носом. Пришедший на семинар член-корреспондент спал с открытыми глазами.

Когда голос докладчика смолк, все пробудились. Членкор задал вопрос. Вопрос относился к тому месту доклада, после которого он уснул. Затем заведующий спросил, есть ли еще вопросы.

Людочка подняла руку:

– Можно мне?

– Даже нужно, – заулыбался завлаб.

– Вот то условие, – Людочка показала на один из плакатов, – третья строка сверху означает, что вы решаете задачу в приближении квазистационарного поля, так?

Членкор круто повернулся и внимательно посмотрел на Людочку.

– Именно так, э-э-э, в квазистационарном приближении, так сказать. – Докладчик опустил указку.

– Спасибо, – вежливо сказала Людочка. – Тогда объясните, о каком возбуждении резонатора вы говорите? В вашем приближении резонатор не резонирует.

Членкор улыбнулся и скрестил руки на груди. Все зашевелились. Докладчик немного побледнел.

– Ну, видите ли, здесь рассматривается, э-э-э, гипотетический, предельный случай, так сказать, который, так сказать, может быть распространен на реальную почву.

Членкор вмешался:

– Предлагаю доработать статью в соответствии с замечаниями нашего молодого коллеги. Я вас попрошу, – он обратился к докладчику, – совместно с… коллегой, – поклон в сторону Людочки и взгляд на завлаба (тот кивнул в ответ), – уточнить свои позиции и представить статью в соавторстве через две недели. Так сказать, – добавил он, пытаясь удержаться от улыбки.

Докладчик в течение всей тирады согласно поддакивал, повторяя конец фраз.

После семинара он подошел к Людочке и виновато промямлил:

– Вы извините, я, кажется, прошлый раз погорячился. Надеюсь, не обиделись на дружескую критику?

Людочка улыбнулась ему. Ободренный, он продолжал:

– Может быть, вы посмотрите молодым глазом, что здесь лучше сделать?

– Вы мне оставьте все материалы, я подумаю.

– Конечно, конечно. – Докладчик торопливо сгреб все бумаги и с облегчением передал их Людочке: он боялся остаться со своей липовой статьей один на один, ни через две недели, ни через месяц ему бы не удалось выйти из положения.

Его взгляд не без злорадства проводил Людочку. Теперь вся ответственность легла на нее.

Но Людочка торжествовала победу и не боялась. Ведь у нее было сверхмощное оружие – Артур.

И он ее не подвел. Три дня на работе Артур делал выкладки, выбрал новый малый параметр и даже составил небольшую программу для ЭВМ, которую еще через неделю пустил в оборот: с ее помощью появился десяток новых кривых. Людочка показала почти готовую статью завлабу. Тот предложил после препринтного издания послать ее в «Письма в ЖЭТФ». С тех пор членкор узнавал Людочку в коридоре и, улыбаясь, склонял седеющую голову.

Между тем пришло время ей расставаться с Физическим институтом. В лучшем случае ей светило место в Красной Пахре, недалеко от Москвы. Неожиданно ей предложили на строящейся новейшей атомной станции место заместителя начальника учебного центра и старшего преподавателя.

После защиты диссертации Людочка могла рассчитывать на должность исполняющего обязанности доцента. Станцию строили на теплой и благодатной земле Украины.

Людочка рассказала Артуру, что рядом Киевское водохранилище, чудные места, и название красивое – Чернобыль.

Артур попытался было предложить ей руку и сердце: разлука с ней представлялась ему мучительным испытанием. Настаивать он не решался. Она была без пяти минут кандидат наук, а он – инженер с зарплатой сто десять рублей. Ученые честолюбивы и разделяющие их ступеньки воспринимают болезненно.

Людочка уклонилась от ответа, объяснив Артуру, что ее мечта жить среди вишневых садов вдали от городов почти сбывается и ей не хочется упускать такую возможность.

– Давай подумаем об этом позже, – сказала она, – ты ведь будешь приезжать ко мне, правда?

Сады действительно цвели, когда Артур проводил Людочку до самого места службы. Временно ей выделили отдельную комнату в общежитии в 1-м микрорайоне Припяти, но, как сказал кадровик, директор не потерпит, чтобы кандидат наук жила в таких условиях.

Артур был готов согласиться с Людочкой, что уголок земли, где ей предстояло жить и работать, в самом деле чудесный. Воздух, напоенный запахом сосновой смолы, напомнил Артуру станцию Удельная.

Он вернулся в Москву и затосковал.

«По небу неслись темные облака. Изредка луна на короткое время освещала спящий Париж. В два часа ночи д’Артаньян с друзьями и слугами выехал из города через заставу Сен-Дени. Их путь лежал в Кале и дальше, в Англию. Зловеще прозвучал бой часов. Два, только два удара, и тишина.

Рассвет застал их в пути. Первые лучи солнца вернули бодрость, рассеяли ночные страхи. В восемь часов остановились у гостиницы Гран-Сен-Мартен в Шантильи. На вывеске святой Мартин отдавал нищему половину своего плаща.

Друзья вошли в залу, сели за общий стол и заказали завтрак. За столом уже сидел дворянин со шпагой, тоже завтракал, поминутно прикладываясь к стакану.

– Так вот, господа, – понизив голос в помещении, говорил Портос, однако при звуке его голоса лежавший на полу кот вскочил и нырнул под стойку, – я продолжаю свою мысль. Самое верное решение – переодеться слугами, а слуг переодеть в наше платье. Это вконец запутает любого. А главное, это будет смешно, и мы вволю повеселимся.

Друзья не согласились с Портосом.

– К тому же, дорогой друг, – добавил Арамис с улыбкой, – так поступают только в дурных пьесах.

Портос, нимало не смутившись, потер руки и принялся за еду. Они вмиг уничтожили принесенные блюда и, насытившись, с удовлетворенным вздохом откинулись на спинки стульев.

В это время вошел Мушкетон и, обращаясь к Портосу, доложил, что лошади готовы и можно ехать. Друзья встали и направились к двери. Пока Портос расплачивался, к нему подошел, покачиваясь, сидевший до той поры за завтраком дворянин и предложил выпить за здоровье кардинала. Мушкетеры насторожились. Портос смерил незнакомца взглядом и, выпрямившись, ответил:

– Непременно, сударь, если сначала мы с вами выпьем за здоровье короля.

– Я, сударь, кроме кардинала, другого короля не наблюдаю, – сказал ему дворянин.

Портос вспыхнул:

– А я, сударь, мушкетер короля и наблюдаю перед собой обыкновенного пьяницу.

Незнакомец потянул шпагу из ножен.

Атос в дверях покачал головой и со словами «Догоняйте нас как можно быстрее» вышел вслед за товарищами.

– Итак, номер один, – проворчал он, пуская коня рысью.

Портос и подвыпивший незнакомец вышли из гостиницы и остановились в безлюдном месте у сарая с сеном. Обеспокоенный хозяин гостиницы украдкой последовал за ними.

Дальше все произошло очень быстро. Встав в позицию, пьяница мгновенно протрезвел. Он отбил удар Портоса и сам сделал выпад. Последовал громкий щелчок, и лезвие его шпаги, вылетев под действием пружины из рукоятки, ушло в грудь Портоса на добрую треть фута.

Портос, откинувшись назад в попытке избежать удара, упал на спину. Незнакомец подскочил к нему, выхватил застрявший клинок и приставил его к горлу оторопевшего мушкетера:

– Ваше имя, сударь.

– Портос.

Незнакомец в удивлении отступил.

– Вы не д’Артаньян?

Портос отрицательно помотал головой.

Незнакомец был явно озадачен.

– Очень мило! – сказал он, обращаясь сам к себе.

– Что вы сказали, сударь?

– Нет, ничего. Обопритесь на меня, сударь. Я доведу вас до гостиницы.

Он помог Портосу подняться, дойти до порога, где их встретил успевший вернуться хозяин. Незнакомец дал ему золотой, вскочил на коня и галопом помчался по дороге в Париж».

В истории с подвесками королевы никакого победного движения мушкетеров к берегам Англии сквозь ряды гвардейцев кардинала не было. Было опасное путешествие, в котором д’Артаньян, теряя друзей, упорно продвигался к Кале. Первым, обливаясь кровью, пал Портос. Посланный кардиналом сбир принял его за главного.

Следующими в стычке с «ремонтными рабочими» на раскопанной дороге будут сражены пулями Арамис и Мушкетон. Последний получил пулю в мягкое место и упал на землю. Арамис, раненный в плечо, сумел доехать до ближайшей гостиницы. С самого начала у друзей была договоренность – не останавливаться, что бы ни случилось, лишь бы доехал один.

Наконец, остались только д’Артаньян и Планше. Они покинули Атоса, который один сразился против четверых в гостинице «Золотая лилия» в Амьене, в то время как Гримо лежал во дворе без сознания с рассеченной головой.

«Не останавливаясь, они доскакали до Сент-Омера и перекусили, не выпуская из рук поводьев. За сто шагов до ворот Кале лошадь д’Артаньяна рухнула без сил, лошадь Планше не могла сделать больше ни шагу.

Порт закрыт. Переплыть пролив можно только с разрешения кардинала. У д’Артаньяна разрешения нет. Зато оно есть у агента кардинала графа де Варда. На личности графа де Варда мы остановимся позже, а пока спросим себя, что остается д’Артаньяну? Заколоть де Варда. За Атоса, за Портоса, за Арамиса. Четвертый удар за себя, ибо де Варду удалось легко ранить д’Артаньяна.

Д’Артаньян все же вздохнул, размышляя о странностях судьбы, заставляющих людей убивать друг друга во имя интересов третьих лиц, им совершенно чужих и нередко даже не имеющих понятия об их существовании».

Артур и не подозревал, как сильно он привязался к Людочке. С печальной улыбкой он проходил места, где они бродили, садился на лавочку, на которой они сидели, представлял ее сидящей рядом. Однажды приехал к дому, где она жила, взглянул на окно, с трепетом ожидая увидеть прильнувший к стеклу силуэт. Постоял и, оглядываясь, побрел привычной дорогой.

Он подал заявление в заочную аспирантуру и стал готовить реферат к вступительным экзаменам.

Поздней осенью она приехала в Москву защищать диссертацию. Артур старался все свободное время посвятить ей. Он был счастлив.

В день защиты он ее не видел. Она позвонила ему на работу и сказала, что все в порядке. После заседания Ученого совета в родной лаборатории устроили небольшой банкет. Членкор, подняв бокал, заявил, что продолжение ее работы имеет в перспективе докторскую диссертацию. Поздним вечером все отправились провожать ее домой. Артур не хотел встречаться ни с кем из знакомых сотрудников: самолюбие не позволяло. Он чувствовал себя, употребим штамп, лишним на этом празднике жизни.

Людочка, проведя одна полгода в небольшом городке, стала более внимательно относиться к словам Артура, который любым способом готов был перетащить ее в Москву. К концу года она согласилась стать его женой, и они до ее отъезда обратно успели подать заявление.

Последние дни перед Новым годом Людочка провела в квартире Артура. Марина, по обыкновению, уехала отдыхать в подмосковный пансионат. Людочка ей нравилась, но Марина резонно считала, что Артуру с его гордым нравом будет трудно смириться с мыслью, что он простой инженер, вчерашний бесправный молодой специалист, а его жена – кандидат наук, чуть ли не доцент. Пока Артур гнал от себя такие мысли.

Утром, вставая на работу, он успевал перецеловать все пальчики еще сонной Людочки, сначала на руках, потом, откинув одеяло и сняв с нее носочки (она любила спать в носочках), на ногах. Вернув сохранившие тепло носочки на любимые розовые стопочки, он снова укутывал их одеялом и с сожалением отходил от кровати. Она, полуразбуженная лаской, не открывая глаз, тянула к нему руку. Артур брал ее за руку, и через мгновенье она опять засыпала. Он осторожно опускал ее маленькую кисть на кровать и, не зажигая света, тихонько шел умываться.

Артур выходил на темную морозную улицу, разбежавшись, скользил по накатанной ледяной дорожке, перешагивал через неубранные снеговые гребни. Ему было хорошо. Отчего хорошо? Оттого, что в теплой постели, откинув голову немного набок, безмятежно спит его принцесса.

Им даже удалось вместе встретить Новый год. В пятницу вечером, 31 декабря, с Виталиком они выгрузились на станции Удельная и направились к даче, где поджидал их Костя.

Если в городе было тепло и сыро, то здесь не растаявший снежок весело поскрипывал под ногами. Мальчишки вновь вдыхали чудесный морозный воздух, узнавая заснеженные дачи, а Людочка, пораженная внезапной тишиной, оглядывала темные вершины сосен на фоне серого неба, редкие огни в глубине дачных участков, искрящуюся в свете фонарей летящую поземку, предчувствуя, что все это останется в ее памяти как удивительный, родной и своеобразный символ счастья.

В доме Кости их встретил знакомый с детства праздничный аромат хвои. Костя установил елку и достал старые немецкие, красивые, как детская мечта, елочные игрушки.

Людочка с Артуром занялись елкой, а Костя с Виталиком накрывали на стол. Костя был в ударе: он вынул самую изысканную посуду, которая сохранилась с довоенного времени, постелил хрустящую белую скатерть; нашлись такие же салфетки. Ножи и вилки поблескивали сталью и мельхиором. Костя любил все самое лучшее.

Пока Виталик аккуратно нарезал колбасу и сыр, он вмиг накрошил острым ножом вареные яйца, картофель, морковь, мясо, соленые огурцы, добавил зеленый горошек, лук, перец, майонез: без традиционного салата оливье стол – не стол. Сняв шкурку и вынув все косточки, приготовил селедку, вышел за дверь и принес холодец и заливную курицу.

Начали с советского шампанского. Первым говорил Костя.

– Друзья! – сказал он торжественно. – Предлагаю выпить за прошедший год. Каким он был? История даст свою оценку. Мы же, видевшие его лицом к лицу целых 366 дней, поблагодарим его и проводим навсегда. Мы точно знаем, что стали чуточку старше и, надеюсь, мудрей. Наша страна достигла расцвета. Готовится принятие новой конституции. Нас знают и уважают во всем мире. Уважают и побаиваются. – Костя сделал паузу. – Умные китайцы назвали наше государство «э го» – государство неожиданностей: затягивания и мгновенных перемен. Что ж, со стороны видней. Несомненно, мы живем во времена затягивания. Возможно, нас ждут мгновенные перемены. Будем ли мы к ним готовы? Бог знает. Как историку, мне мнятся скрытые процессы брожения и яростная, невидимая схватка, идущая не только во внешнем мире, но и внутри наших границ. – Костя опять остановился. – Но это тема не сегодняшнего дня. Под Новый год, – продолжал он, – принято загадывать желания. Пусть же они сбудутся! Для мыслящего человека жизнь – трудная и непонятная штука. В ней много удивительного и невероятного. Даже то, чего хочешь, приходит. – Костя приподнял к свету хрустальный бокал. – Французы говорят: последней приходит победа!

– Или смерть, – сказал Артур.

– Правильно! Так вот, поднимаю бокал за победу.

– За нашу победу! – уточнил Виталик, выделив второе слово.

Все рассмеялись (этот тост из известного фильма знали все).

– И за жизнь, – сказала Людочка.

– Непременно за жизнь, – сказал Костя, – и за любовь.

– За всех нас, – сказал Артур.

– За всех нас и за вас с Людочкой в особенности, – сказал Костя.

Виталик молча протянул бокал, чокаясь с Людочкой.

Закусили и перешли к новогодним историям.

Виталик рассказал, как однажды кто-то додумался провести соревнования первого января. За ночь выпал снег, механик на снегоходе, не проспавшись, заехал в овраг, и пришлось бежать по снежной целине, едва угадывая направление.

Артур поведал историю о пьянице, который продавал у вокзала елку. Получив деньги, он тут же исчез, а покупатель тщетно пытался оторвать елочку от земли: она продолжала преспокойно расти на своем месте.

Людочка вспомнила, что в студенческие годы любила первого января ходить в парк Горького. Зимой дорожки парка заливались льдом. Вечером они заполнялись народом, и за порядком следила милиция, тоже на коньках. Но первого января днем парк пустовал, и Людочка вволю носилась с подружками по пустым дорожкам.

Костя еще помнил время, когда новогодний праздник не был в таком почете, как сейчас. В конце концов на него перенеслись традиции православного Рождества, оно же, после перехода на григорианский календарь, оказалось за новогодними праздниками.

– Западное и восточное Рождество, – говорил Костя, – стали неуклонно удаляться друг от друга. Основной заботой Григория XIII, – рассказывал он, – было исправление пасхалий, установленных Никейским собором. В идеале хотелось, чтобы пасхалия, то есть церковный календарь, стала такой же, как во времена собора. Увы, это оказалось легче провозгласить, чем сделать. Даты праздников Западной и Восточной церквей стали разъезжаться.

– Но это не единственное, что их разделяет? – спросил Артур.

– Конечно. Вначале идет различие в Символе веры.

– В каком смысле? – поинтересовалась Людочка.

– В смысле филиокве, – сказал Костя и пояснил: – Filioque означает «и от Сына». В их варианте исхождение Святого Духа происходит одновременно и от Отца, и от Сына.

– А в православии?

– Только от Отца. Вот вам догматическая основа разделения.

– И что в итоге? – спросил Артур.

– В итоге Западная церковь признает природное единство Отца и Сына, а Дух Святой становится их взаимосвязью.

– А Восточная?

– Восточная исходит из различия всех трех ипостасей. Она считает Личность Отца источником двух других.

– Короче говоря, западный вариант более демократичен, – сказал Артур.

– Вот именно. Восточный настаивает на единоначалии Отца, – согласился Костя.

– Виталик, о чем задумался, – толкнул его Артур.

– Мне кажется, в книгах много интересного, но не всегда доберешься до смысла.

– Это потому, что ты читаешь слишком много книг о природе.

– В природе тоже должен быть смысл.

Артур с Людочкой, не сговариваясь, посмотрели на Костю, ожидая, что он скажет.

– Все правильно! Для Восточной церкви важнее не сама природа, а ее источник, отсюда и вечные вопросы.

Костя поднял бокал:

– За Виталика!

– Салют, Виталик!

Когда отзвучали поздравления Брежнева, встали с полными бокалами. Под перезвон кремлевских курантов все замерли, как замер весь часовой пояс в стране, и стали считать удары часов на Спасской башне. Последний, двенадцатый удар совпал с их громким «ура!». Зазвучала музыка гимна Советского Союза. Стоя выпили шампанское. У всех – счастливые лица. На них – облегчение от расставания с минувшим годом и надежда от встречи с новым.

Включили магнитофон, и Людочка утащила Артура танцевать. Потом она танцевала с Костей и заставила танцевать упиравшегося Виталика. Довольная, она вернулась за стол.

– Как хорошо!

– Поверьте историку: мы еще будем вспоминать это время.

– Время затягивания? – вставил дотошный Виталик.

– А знаете, друзья, что сказал Талейран, когда прошли годы после Французской революции?

– Что же он такого сказал?

– Кто не жил до революции, тот вообще не жил. Вот вам и время затягивания.

– Но разве жить во время перемен не интересно? – возразил Артур. – Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!

– Упаси, Боже, жить в интересные времена.

– Костя! Ты же историк!

– Историку, может, и интересно, людям – нет.

– Ты так уверен, что перемены будут?

– История не прощает застоя. Мы тормозим и скоро остановимся.

– Ученые, – сказала Людочка, – с вами ни за что не согласятся.

– На то они и ученые, чтобы спорить. Я сам ученый, по крайней мере по профессии. Не понимаю, почему люди так верят науке?

– Да, но с цифрами в руках… – возразила она.

– Извините. С цифрами в руках можно доказать что угодно. Наука – всего лишь лукавая служанка политики. Лукавая наука оперирует лукавыми цифрами.

– Как же вы можете доказать свою правоту?

– Людочка, золотко, а я и не собираюсь доказывать свою правоту. Я всего лишь высказываю свое мнение, и то только тогда, когда о нем спрашивают.

– Любая теория, – важно сказал Артур, – становится настоящей, когда может что-то предсказывать. Предскажи мне что-нибудь, и я поверю в твою теорию.

Костя задумался. Людочка с интересом смотрела на него. Виталик, пользуясь паузой, потер руки и положил себе в тарелку полную ложку хрена. Артур, не отводя взгляда, осторожно отхлебнул из бокала. Задачка была не из простых.

– Хочешь, чтобы я тебе что-то такое предсказал? – нарушил молчание Костя. – Изволь!

Он тоже сделал глоток и медленно вытер губы салфеткой.

– Скажи Артур, – начал Костя, – ты ведь не так давно окончил школу и помнишь, кто были родители твоих одноклассников?

– У нас был замечательный класс. Все способные и трудолюбивые. И родители тоже: инженеры, ученые, военные.

– Конкретнее, – попросил Костя.

– Конкретнее? Ну, были доценты, кандидаты наук, у одной девочки папа был профессор, у моего приятеля отец был полковник КГБ, у другого – директор научного института.

– Прекрасно! Так вот что я тебе скажу, Артур. Потом проверишь меня. Вы все повзрослеете, способные и трудолюбивые. И кем станете? Хочешь знать? Тот, у кого отец – полковник КГБ, станет полковником КГБ. У кого отцы – кандидаты и доценты, станут кандидатами и доцентами, но, заметь, ни докторами наук, ни профессорами им не быть. Девочка, у которой папа – профессор, почти наверняка достигнет звания профессора. Больше того, сын директора института тоже станет директором института, может, другого, а может, и того же самого. Я хочу сказать, – развивал свою мысль Костя, – что замечательные, способные, трудолюбивые и честные, подчеркнем, дети, имея все благоприятные условия, не станут генералами, если их папа не генерал, не станут министрами, если их отец только директор института, у них мало шансов получить следующую ученую степень, если родители ее не достигли.

– Деда, я могу стать маршалом? – вспомнил анекдот Виталик. – Нет, внучек. Генералом, как я, можешь, а у маршала свои внуки есть.

– Вот именно! – подтвердил Костя. – Исключения, конечно, как во всяком деле, допускаются. Но даже если сын учителя станет художником, он будет не более знаменит, чем его отец. Теперь понимаете, что такое период торможения?

– Понял, – сказал Артур. – Важны не отдельные примеры, а тенденция.

– У нас в нашем почтовом ящике новый секретарь парткома, – сказал Виталик, – у него папа – секретарь Новгородского обкома партии.

– А я не сразу вас поняла, Константин Георгиевич, – сказала Людочка, – зато теперь знаю: вам нужно просто верить.

Артур озабоченно взглянул на Людочку. Ее тон показался ему чересчур восторженным для трезвого человека.

– Давай я тебе холодца положу, – предложил он.

– Положи, – согласилась она. – Край, как хочу предложить тост за Константина Георгиевича, за его гостеприимство, за эту замечательную дачу и чудесную новогоднюю ночь.

Потом все оделись и отправились на улицу. Их встретили сугробы, легкий мороз, белые крыши, едва угадываемая снежная колея на дороге и над всем этим – высокое небо с мерцающими холодными звездами. На западе небо было подсвечено: Москва.

– Вон – Полярная звезда! – вытянул руку Виталик.

– Интересно, каким будет этот год? – Вопрос облачком повис в морозном воздухе.

Компания вернулась в теплую комнату. С холода принесли торт, расставили чашки, раскрыли коробку с шоколадными конфетами. Костя выложил в вазу мандарины, яблоки, апельсины, пошел заваривать чай. Чайный аромат смешался с запахом цитрусовых, ванили, еловой хвои.

После чая у Людочки стали слипаться глаза. Виталик держался из последних сил. Все решили, что пора идти спать.

Проснулись ближе к полудню. Стол уже снова ждал их. На завтрак Костя приготовил крепкий кофе. На свежую скатерть Людочка расставила чашки из кузнецовского фарфора, разложила позолоченные серебряные ложки.

В это время в комнате с шумом, с морозом, вроде бы как в тумане, появился Марк Аронович. Он принес целую кастрюлю горячих пирогов.

– С Новым годом, товарищи-граждане, с новым счастьем, – сказал он с порога.

Приветствовали его не менее шумно. Костя побежал за большим блюдом. Людочка поставила на стол еще чашку и к приходу Кости уже успела познакомиться с соседом.

– Как приятно в первый день нового года видеть прекрасные, юные лица! Вы умеете жить, Константин Георгиевич!

– Полно вам, Марк Аронович, вы разве не с внуками встречали Новый год?

– И не только прекрасные и юные, – продолжал гость, еще не отдышавшись, – но и новые, интересные лица, – поклон в сторону Людочки.

– Это юное лицо, между прочим, на днях защитило диссертацию, – сказал Костя.

– Браво, браво, браво! Попробуйте пироги, мой юный кандидат наук. От всей души поздравляю. Какие же науки имеете представлять?