Текст книги "Всё пришедшее после"

8. Тетраграмматон

Члены бригады съезжались к метро «Каширская». Их было семеро. Бригадир, невысокого роста шустрый человек под сорок, инженер по профессии, приехал раньше всех. Его приятель не появился из метро, а пришел пешком, вынырнув из темноты, как бледный призрак. Третьим приехал Виталик. За ним Артур, затем еще двое – они работали в НИИ общей и педагогической психологии. Ждали последнего, на квартире которого они и предполагали провести заключительное собрание и получить заработанные деньги.

Настроение у всех было приподнятое. Они не привыкли видеть друг друга в обычной повседневной одежде, чисто выбритыми. Двое так и не сбрили бороды, которыми обросли за время отпуска.

– Артур, где это ты успел так загореть? – каждый спешил отметиться какой-нибудь шуткой. – Отгадай загадку: женский половой орган из трех букв?

Артур опять погрузился в гомонящее общество.

– Водка с перцем, и все, как рукой…

– Не знаешь, где Дрюон на талоны продается?

– Старый, ты не понял, я жену в Ленком хочу сводить.

– Японский бог! Да Пикуля сейчас в «Березке» не достанешь!

– Как всякий интеллигентный человек, естественно, на «Литературную газету». Это же элементарно!

Наконец пришел седьмой с ключами от квартиры. Квартира оказалась не его, а брата, и временно пустовала.

– Ну что? – спросил бригадир.

– Все путем! Пошли.

Из мебели в комнате стоял только стол. Вместо стульев – подоконник.

Бригадир открыл собрание. Он отчитался за полученную сумму, по записной книжке напомнил, кто и сколько дней отработал.

– Люди, я что-то не понял, – это спрашивал один из «общепедагогических психов», – а куда пошли деньги, которые мы собирали?

Все вопросительно посмотрели на бригадира.

– Очень просто, – ответил тот, – вы бы хотели, чтобы нам наряды закрывали по минимальным расценкам?

– Вот! – подтвердил его бледный помощник; чувствовалось, что он уже немного принял и туго соображает.

– Не надо ля-ля! – заявил бригадиру последний из пришедших.

– Ты, Витя, вообще с нами не корячился, а только ханку жрал с начальством.

– Что? О чем он говорит? Я наряды закрывал по максимуму! – Бригадир от возмущения замахал руками. – Вы бы работали лучше. Вон, уважаемый Виталик верх выложил не по стандарту. Тоже мне, Оскар Нимейер!

– А чего ты размахался, – спокойно заметил второй «псих», – я заходил в контору и специально узнавал, сколько мы заработали, – он выдержал паузу. – Ну, и куда пошла разница?

Артур с Виталиком помалкивали.

– Накладные расходы, – начал было бригадир.

Его прервали:

– Наши накладные расходы – твои накладные доходы.

– Люди, я видел, как он расплачивался: не считая доставал пачку из кармана.

– Да если бы я с вами работал, – горячился бригадир, – вместо того, чтобы бегать как проклятый, вы бы вообще вдвое меньше получили.

– Ага! С гулькин член! – подытожил его приятель.

– Ты-то не хрюкай. Сам все время сухой закон нарушал, – засмеялся второй «псих». – Короче, я предлагаю: обоих лишить премиальных, а Витю еще и бригадирских. Никому не обидно будет. Ну что, голосуем?

Бригадир растерянно заморгал.

Виталик до этого момента не вмешивался. Теперь он, оглянувшись на Артура, вышел вперед.

– Погоди голосовать, мужики. Я что хочу сказать? Каждый работал, как мог, один сделал больше, другой меньше.

Что мы сейчас мериться будем? Надо было раньше думать, работать в этой бригаде или нет. Даже если бригадир оказался не на высоте, он не должен получить меньше. Оставьте его в покое. Пусть играет как умеет.

Речь Виталика произвела впечатление, уж он-то работал, дай бог каждому. Все взоры устремились на Артура. От его слова теперь зависел результат голосования.

– А я вообще не возьму чужих денег и никому не советую, – спокойно сказал Артур.

Голосование отменялось.

– Что, не будете голосовать? – не понял бригадир.

– Русские и испанцы еще сохраняют свое благочестие, сир! – за всех ответил образованный первый «псих».

На том и порешили. Все заторопились получить назначенную им сумму.

Через двадцать минут вышли на улицу. Группа распалась: бригадир с приятелем повернули к кинотеатру «Мечта», Артур с Виталиком пошли к станции метро, трое из оппозиции двинулись к магазину. Бригадир благодарно пожал Виталику и Артуру руки.

Прощались весело: каждый ощущал толстую пачку денег толщиной с тонкую книгу.

– Ну, до встречи, отцы! – Все обменялись рукопожатиями.

– Пока, Виталик. Успехов тебе, двоюродный братец Иисуса Христа! – попрощался второй «псих».

– Двоюродным братом Иисуса Христа был Иоанн Креститель, – сказал Артур.

– Ну, извини!

Артур с Виталиком шагали в ногу, молча улыбаясь, обходя лужи.

– Слушай, Артур, это ты серьезно сказал про брата Иисуса?

– Ага. И еще у него из апостолов было два двоюродных брата: Иоанн и Иаков.

– Другой Иоанн?

– Ага. Иоанн Богослов.

– Откуда ты все знаешь? – восхитился Виталик.

– Костя рассказывал о семье Иисуса. Иоанн был его любимым учеником.

– А еще родственники были?

– Костя говорил, что по логике вещей Лазарь мог быть его родственником. Но тогда все усложняется. Лазарь и Мария Магдалина были братом и сестрой.

– Лазарь и Мария Магдалина? Кем же была Мария Магдалина?

– Может, женой?

– Ты чего?

– Помнишь ваш архив, за которым велась охота? Костя сказал, что стихи содержали такие намеки. Он даже не исключает, что было потомство.

– Куда же оно делось?

Артур пожал плечами.

– Лазарь и Мария Магдалина потом жили в Марселе.

– В Марселе? Ну и наука, эта история! То ли дело у нас: расчет, эксперимент, конструирование, испытание, производство. Просто, понятно, вольготно! – Виталик перепрыгнул лужу.

– Костя говорит, что в истории так нельзя. Истина открывается только посвященным, и то постепенно. Вообще, гуманитарии, я думаю, обречены вечно говорить эзоповым языком. Они, как грешники у Данте, вынуждены смотреть назад.

– Он сейчас на даче?

– Костя? На даче. Может, махнем к нему на День Конституции. И Лену твою захватим. Ты как?

– В принципе можно.

На «Таганской» они расстались, Виталик вышел из вагона.

В понедельник он зашел к Лене в кабинет, она разговаривала с сотрудницей.

– Подожди минуту, – сказала Лена, увидев его.

Виталик послушно сел на стул. Сотрудница искоса посматривала на Виталика. Наконец она ушла, улыбнувшись ему.

– Ну, что у тебя? – деловито спросила Лена.

– Пришел поздороваться.

– Здравствуй. Это все?

– У тебя на День Конституции ничего не запланировано?

– Какие предложения?

– Предлагаю к Георгиевичу на дачу съездить, – сказал Виталик.

Лена пожала плечами:

– Вечно у тебя нелепые идеи.

– Это твоя точка зрения?

– Понимай как хочешь.

– Лена, подумай, что ты говоришь! Если занята, так и скажи.

– Я так и говорю. Любой на твоем месте понял бы. Вот привязался!

Виталик встал, постоял. Тихо сказал:

– Хорошо, я отвяжусь, – вышел и прикрыл дверь.

В коридоре он глубоко вздохнул и, задумавшись, пошел к себе. Вечером он долго бегал по пустым и темным дорожкам стадиона.

Он стал обходить корпус, где работала Лена. Солнце сменилось серым дождиком. Только женские зонты яркими пятнами вносили разнообразие в унылые асфальтовые цвета осеннего города.

Через три дня ему позвонила Лена:

– Привет, Виталик!

– Привет.

– Почему ты не приходишь ко мне?

– Зачем? – машинально спросил Виталик.

– Как это зачем? Чтобы я могла попросить у тебя прощения. Ты что молчишь? Слышишь меня? Приходи минут через пятнадцать, буду ждать.

– Хорошо, – сказал Виталик в трубку, сердце его билось, он посмотрел на часы.

Ему никак не удавалось из положения трех стрелок понять, который теперь час. Он положил руку на запястье и нащупал пульс. Привычно сосчитав частоту сердечных сокращений, он зачем-то выдвинул ящик стола, уставился в него, встал, обошел стол, опять сел.

Несколькими днями позже он зашел к Косте, чтобы поговорить о себе и Лене. Попал Виталик на Чистые пруды не случайно. Он приехал сдать обзорную статью по зарубежной радиоэлектронике в издательство «Радио и связь», которое получилось в результате объединения двух издательств «Советское радио» и «Связь». Статья попала к редактору, звали которого Светлана Андреевна Волкова. Потом Виталик узнает, что она – знакомая Кости. Но пока он пришел к Косте по другому делу. Речь шла о Лене.

– Скажи, – спросил его Костя, – ты замечаешь ее отсутствие? Когда на душе плохо, когда измучен, стремишься к ней? Нет? Тогда я за тебя спокоен.

– Но она мне нравится!

– Еще бы такая красавица не нравилась.

– Что она во мне нашла? – Виталик взглянул на себя в зеркало. – Я думал, женщинам нравятся мужчины постарше, посолиднее.

– Ты сам говорил, что она странная женщина и судьба у нее не простая. Замужем была. Муж был старше ее…

– Знаешь, Георгиевич, ты только не обижайся, я, честно говоря, ожидал, что она в тебя влюбится. Даже решил, что это будет справедливо: ты ее спас и вообще…

Костя немного смутился.

– Вряд ли я представляю для нее интерес. Ты замечал, из чего состоит влечение? Из неравенства. – Костя помолчал. – По отношению ко мне она его не чувствует.

– Ты об этом сожалеешь?

– Боже упаси! А что касается чувства благодарности, – продолжал Костя, – то оно, знаешь ли, тревожит людей не больше, чем монета, которая завалилась за подкладку.

– Разве нельзя достичь неравенства специально?

– Специально? Можно постараться. Конечно, мы сами или жизнь может все поменять. И все-таки инерция первого впечатления очень велика. А вот если неравенство сменяется равенством или, хуже того, двое меняются ролями, то пиши пропало: любовь уходит и в лучшем случае остается привычка.

Костя с Виталиком расстались, довольные разговором и друг другом. Костя проводил его до Покровских ворот, а сам пошел по бульвару. Ветер подхватывал падающие листья, и они скользили по дорожкам, изредка останавливаясь, поджидая Костю, опять срывались с места и отбегали на несколько метров. Костя ускорял шаги, чтобы их догнать, но со следующим порывом ветра они ускользали от него снова.

Часто Бог не дает нам того, что мы хотим, чтобы дать то, чего мы еще больше хотим. Так говорил святой Августин.

Тридцать первого октября без предупреждения к Косте приехали Лена и Виталик. Костя понял, что случилось нечто необычное. Лена была взволнованна, Виталик подавлен. Во время ее рассказа глаза Кости изредка загорались, ему хотелось высказаться, но он сдерживал себя, ограничиваясь короткими репликами. Вот что она рассказала:

– Позавчера после работы мне позвонили домой. Незнакомый мужской голос. Знаете, кто звонил? Никогда не угадаете! Помните того парня, которого вы чуть не сбросили в реку?

Костя кивнул.

– Он представился, – продолжала Лена. – Мне, извините, стало смешно, когда я вспомнила, как он цеплялся тогда за перила, чтобы не свалиться в воду. Да, так вот он сказал, что вернулся из-за границы и хотел бы встретиться. У него, мол, есть одно деловое предложение. Вначале я хотела, конечно, отказаться, но он сказал, что мой отказ сразу все осложнит, а это не в моих интересах. Короче говоря, я согласилась, но с условием, что это будет днем и я буду не одна. Его это устроило, он обещал за мной заехать. Делать нечего! Звоню Виталику. Его, конечно, нет: он бегает в темноте по своему стадиону. Звоню вам, вы на даче. Наконец, вот этот спортсмен вернулся, и я договорилась с ним, что он подъедет ко мне за полчаса до встречи.

Виталик нахмурил брови, сделался серьезным. Из дальнейшего рассказа Костя понял следующее.

Лена вышла во двор вместе с Виталиком. Она в свитере, джинсах и теплой дутой курточке без рукавов. Виталик, как всегда, в своем спортивном костюме. «Волга»-универсал уже стояла у подъезда.

Познакомились. Оказалось, парня зовут Виктором. Одет с иголочки во все иностранное: водолазка, замшевая курточка, вельветовые брючки. Одежду Лена описывала подробно. Виктор оказался моложе не только Лены, но, похоже, и Виталика, вел он себя учтиво и старался быть милым. Лена села не переднее сиденье, Виталик сзади.

Виктор предложил прокатиться к нему на дачу. Тогда она попросила дать адрес дачи и остановиться у ближайшего телефона. Виктор согласился, и они поехали по Садовому кольцу.

По дороге он рассказывал о себе: окончил институт международных отношений, работает в одной клевой научной организации, жена их директора – дочка самого Косыгина, у них даже внук Гайдара трудится. Поехать за границу – нет проблем. Ему там нравится.

На Западе, сообщил он, сейчас модны всякие гадания, предсказания по гороскопам, тайная магия. Все это весьма интересно, и он даже немного увлекся оккультизмом.

За разговорами доехали до дачи. Дача на Николиной горе пустовала, но сюда, видно, часто наезжали: порядок был идеальный. Таких дач Виталик никогда не видел. Она показалась ему огромной, больше, чем та, на которой жила Лия, а ведь Лия жила на настоящей даче, не на убогом садовом участке в шесть соток.

Виктор продолжал рассказ об искусстве магии, о соглашении с духами, о стремлении продлить физическую жизнь. Он привел их в просторный зал в подвальном помещении дома. На полу лежал огромный квадратный ковер с пятью нарисованными кругами. На углах ковра были изображены пятиконечные звезды. По периметру квадрата и по окружностям шли надписи на латыни.

Здесь Лена с Виталиком стали наперебой вспоминать прочитанные слова. В центре помещалось слово Магистр, по периметру – Анаель, Ариман, Самуэль. В круге Виталик запомнил Адонай и, как он сказал, какой-то «граммофон».

– Тетраграмматон, – поправил его Костя.

– Точно! – переглянувшись, согласились Лена и Виталик.

– Еще он упомянул некий «Зад», – заметила Лена.

– Похоже на Леву Задова, – подтвердил Виталик.

– Зад тут ни при чем, – засмеялся Костя. – Он, наверное, имел в виду Задкиель.

– Вот, вот, он самый. Зад… как вы сказали? Зад – Киель? Именно так!

– Он показал вам магический меч?

– Ага, меч очень красивый, весь блестящий, на рукоятке какие-то астрономические символы и медный треугольничек у лезвия. На лезвии я запомнил слово Малхут, – поделился впечатлениями Виталик.

– По ковру проходила красная нить? – спросил Костя.

– Кажется, да.

– Тогда где-нибудь на стене должно находиться изображение такого страшилища.

– Конечно, огромный козел!

– Да, козел Мендеса или Бафомет, – сказал Костя. – Со звездой во лбу, с женской грудью и черными крыльями. Между скрещенных ног жезл с двумя змеями – жезл Гермеса. Так?

– Ну, ты даешь, Георгиевич! – восхищенно протянул Виталик.

– Большой стол, черные свечи, чаши? – перечислял Костя.

– Да, да, да!

– Что же было дальше?

Осмотрев подвал, они вышли на улицу. Виктор захотел переговорить с Леной наедине. Виталик сел на скамейку, а они пошли по дорожке.

– Если вас занимает эта тематика, – говорил Виктор Лене, – мы бы могли продолжить знакомство.

Он посулил ей высшую степень посвящения и удачу во всех делах, которую дают духи. Кстати, сегодня вечером здесь соберутся несколько человек, чтобы заняться древним искусством заклинаний; будут и женщины. Церемония обещает быть очень и очень забавной. «Вы можете остаться с вашим бодигардом», – пригласил ее Виктор. Непохоже было, что он ее заманивает, голос был скорее искательным.

Лена ответила, что сегодня не останется, но относительно перспективы готова подумать. Он не стал ее уговаривать, дал свой телефон и попросил не принимать это развлечение всерьез, лишь как желание весело провести время в хорошей компании.

Потом он отвез их в Москву. На прощание посигналил и, заставив автомобиль завизжать задними шинами, ракетой умчался по скудно освещенной Новокузнецкой улице.

– Что вы обо всем этом скажете, Константин Георгиевич?

– Я не нахожу это забавным. Видны все атрибуты черной магии.

– А я им зачем? – спросила Лена.

– Вам, видимо, отводится роль Великой Жрицы.

– Почему мне?

– Читали «Мастера и Маргариту»? Понимаете, некоторые ритуалы требуют присутствия женщин, и чем женщина красивее и соблазнительнее, тем лучше. Она дает дополнительную энергию ритуалу.

– Спасибо за комплимент, Константин Георгиевич.

– Нет проблем! – отшутился Костя.

– Значит, я должна быть у них главной ведьмой?

– Если хотите, да.

– Виталик, ты хочешь, чтобы я была главной ведьмой?

– Без меня!

– Константин Георгиевич, вы тоже откажетесь общаться со мной?

– Почему же, тогда вы будете представлять немалый интерес как экспонат, скажем, как лягушка для препаратора.

– Фу, какие вы скучные! Никакой романтики.

– Хотите знать, какую романтику вижу я? Вот вам: некромания, ведьмовство, волшебство и вампиризм.

– Вампиризм? Почему вампиризм?

– Потому что в аркане магии сказано: тот контролирует душу, кто контролирует кровь другого. Вы предвкушаете ночные оргии и думаете, что дело ограничится одной выпивкой? Как бы не так!

– Нет, он все время надо мной смеется! – Лена широко раскрыла глаза и возмущенно тряхнула каштановой гривой.

– Это я специально, чтобы вам не было страшно.

– А мне и так не страшно.

– Вот и хорошо, это означает, что вы не представляете себе, во что вас вовлекают. Вы воспитаны советской школой и мыслите в категориях социалистического реализма. Выходящее за рамки злодейство для вас – это плюнуть в суп соседу, а Мефистофель – романтический оперный герой в черном плаще с красным подбоем: «часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла».

Что такое зло, которое рождено человеческим эгоизмом, и какие причудливые формы оно может принимать, вам, вчерашней комсомолке, неведомо. Вы думаете, что можете совладать с ним? Ничуть не бывало. И сейчас я вам это докажу.

Костя подошел к книжным полкам, достал книгу с иностранной фамилией на обложке.

– Слушайте, попробую перевести. Открываю на любой странице. Пожалуйста! «Так уничтожайте же с презрением все, что называется добром, и не чувствуйте ни малейшей робости по отношению к тому, что глупцы называют злом. Нет сомнения, что, совершая зло, люди испытывают удовольствие, причем не только тогда, когда зло допустимо, наоборот, доступность уменьшает очарование злодейства. Хотя преследующие преступление законы препятствуют проявлению связанных с преступлениями наслаждений». Видите, – сказал Костя, – как говорится, все давно раскрыто и понято. Хотите еще? Извольте! «Кто осмелится назвать убийство злодеянием? Даже если побудительной причиной его являлся лишь каприз, не видно никаких трудностей. Если хорошо подумать, то в искусстве, так полезном людям, убийство является необходимым, ведь с его помощью мы достигаем большего познания. Таким образом, убийство не следует считать ни злодеянием, ни преступлением, но наилучшим, наиполезнейшим и наимудрейшим из действий, так что преступным будет, скорее, не давать себе в этом отчета или отрицать подобный факт». – Костя опять перевернул страницы. – А как вам такое признание?! «Я всегда находил зло привлекательным, а оно в свою очередь распаляло мое сладострастие. Преступление разжигает во мне похоть, и чем более оно оказывается жестоким, тем большее возбуждение вызывает. Совершая злодейство, я получаю удовольствие, какое заурядные люди стремятся найти в сладострастии». – Костя захлопнул книгу, на которой было написано Marquis de Sade.

– Здесь нет места честному поединку, обиде, гневу или дикости, это плод интеллекта. – Костя помолчал. – У вас, Леночка, будет два пути: или превзойти всех в злодеянии, или превратиться в жертву. Вопрос о слезе ребенка и гармонии мира на фоне этой теории выглядит, по меньшей мере, наивно, если не сказать провокационно.

Костя сел на стул и потер виски. Наступила пауза.

– А вы не боитесь судьбы Ивана Карамазова? – спросила Лена.

– Нет, Леночка, не боюсь. Мой щит – правота и рациональность. Поверьте, они делают души людей неуязвимыми. В нашем извечном стремлении к богоравности это единственно верный путь. Eritis sicut Deus scientes bonum et malum. И будете, как Бог, распознавать добро и зло.

Опять повисла пауза.

– Что же нам делать? – спросил Виталик.

– Бегите от таких предложений как можно дальше.

– Это понятно. Неясно только, каким образом?

– Здесь я должен подумать. Останьтесь до завтра, – Костя вопросительно взглянул сначала на Лену, потом на Виталика.

Виталик пожал плечами, показывая, что все зависит от нее.

– Ладно, остаемся, – вздохнула она. – Не могу же я все время отказываться от предложений остаться, – Лена скрестила руки на груди. – Но только с условием: больше говорить о неприятном не будем.

– Принято! – сказал Костя. – Отдыхайте и развлекайтесь, пойте и пляшите, спичками не играйте.

На следующий день за завтраком Костя поделился своими мыслями.

– Я подумал, – начал он, – Лене надо не убегать, а наоборот, сделать шаг вперед. Она должна показать свою ценность в другой области. Умные люди не станут колоть орехи радиоприемником.

– Что ты задумал, Георгиевич?

– Леночка, вы должны встретиться с тем, с кем вы обычно встречаетесь, и сказать, что объект, то есть я, пишет статью в «Молодую гвардию», черновое название «По следам провокаторов». Вы предъявите выдержки, которые вам якобы удалось у меня найти.

– Та-ак, – протянула Лена.

– Текст я написал, перепишете его своей рукой, думаю, он их заинтересует. Кстати, как бы невзначай расскажите о последней встрече с Виктором и попросите избавить вас от назойливого юноши. Покажем, что перед вами стоят более важные задачи.

– Понимаю. Но вы опять себя подставляете, Константин Георгиевич.

– Ошибаетесь, Леночка, не себя. Не могу вам всего объяснить, но дело обстоит гораздо сложнее.

С этими словами Костя протянул Лене исписанные листы бумаги. Лена мельком взглянула на них и спрятала в сумочку.

После завтрака молодые люди уехали.

Электричка в Москву шла почти без остановок. Виталик полюбопытствовал, что же написал Костя. Лена взяла себе первый лист, Виталику протянула второй. Вот что прочел Виталик:

«Не имея возможности брать на себя обязательство помимо них, я считаю возможным немедленно начать работу по брошюре при условии, однако, что пока вопрос о размере гонорара остается открытым. Выдаю Вам 2500 франков – для Вас и для Сергея Григорьевича Сватикова, – дабы Вы могли немедленно приступить к работе. В случае если сумма полистного гонорара будет определена, этот аванс будет засчитан в счет гонорара. Следующий платеж я надеюсь внести 15 апреля.

Принимая во внимание, что гонорар за эту работу включает также и поиски материалов, которые могут оказаться полезными и для процесса, прошу Вас доставить мне добытый материал для использования еще до его обработки для брошюры. В первую очередь я считал бы необходимым в интересах процесса получить известный Вам документ Бинта и письмо последнего к Сергею Григорьевичу или фотокопии их, в крайнем случае обыкновенную письменную копию.

Получение аванса в 2500 франков, а также сего письма прошу мне подтвердить.

С искренним уважением

Ваш И. Чериковер.

Через год было подано заявление о привлечении к уголовной ответственности свидетелей Вейцмана, Сватикова, Бурцева, Милюкова и других за дачу ложных показаний. В печать проникла лишь малая часть доклада эксперта Флейшгауэра. Что касается русской агентуры, то в докладе эксперта содержались следующие выводы:

Предположение, что Сионские протоколы были составлены русскими властями, Рачковским или Нилусом, с целью удержать Царя против либеральных реформ, ничем не может быть доказано. Напротив, весьма важные данные как раз противоречат этому:

а) протоколы неполны: при сравнении их с Диалогами эти досадные пробелы могут быть установлены; в особенности отсутствуют вступление, а в конце самим же автором обещанное в протоколе 16.7 пояснение. Совершенно исключена возможность того, что какое-либо русское правительственное ведомство или русские государственные чиновники могли бы представить Царю или своему Правительству такую несовершенную работу;

б) многочисленные положения и объяснения в Протоколах совершенно исключают возможность предполагать, что Протоколы составлены русскими чиновниками;

в) опубликованные Бутми и Нилусом Протоколы оставались за все время существования Царской России, а после падения Царского правительства вплоть до 1920 г. совершенно незамеченными. Распространение Протоколов, таким образом, никоим образом не поощрялось Царским правительством;

г) против русского авторства Протоколов якобы для целей, преследуемых русским правительством, говорит и то обстоятельство, что в Протоколах нельзя найти ни малейшего намека на Россию, в то время как еврейский вопрос играл в России значительную роль».

Когда через неделю Наум прочел эти записи, он возбужденно вскочил из-за стола, заходил по комнате, опять сел и задумался. «Стоп, стоп, стоп, – сказал он себе, – во-первых, проверим, не блефует ли дамочка. Сама она этого написать, конечно, не могла, это видно с первого взгляда. Все равно, придется написать друзьям в Америку: похоже на эмигрантские архивы».

Наум подвинул к себе телефон и полез в записную книжку. Добравшись до высокого кабинета через две ступени, он наконец услышал в трубке знакомый голос.

– Петр, – сказал Наум в трубку (возраст позволял ему всех называть по имени), – как жизнь молодая?

– Ты по делу или так? – ответили ему. – Если так, я перезвоню.

– По делу, по делу. Хочу тебя спросить: ты в декабре на встрече ветеранов будешь? Мне с тобой поговорить надо.

– Заметано!

– Тогда до встречи!

– Будь здоров! – В трубке раздались короткие гудки.

Спокойно ждать двадцатого декабря, чтобы перекинуться кое с кем словами, Наум не мог. На следующий день он поехал в «кремлевку», куда он устроил больного Канунянца. Ездить с внуком он не любил, но приходилось. С трудом сев в просторную «Волгу» с совминовскими номерами, он попросил ехать потише.

Григорий сильно осунулся. Худой и бледный как смерть, он не ходил, а скорее перемещался в пространстве, похожий на привидение. Только глаза оставались такими же, как раньше, холодными глазами хищника, имеющего право смотреть прямо и честно в глаза врага или жертвы. Так же, со зловещей улыбкой, смотрел он в свое короткое будущее.

Они вышли на воздух. Наум рассказал о готовящейся статье, показал текст.

– Ты понимаешь, что это значит? У вас в «конторе» белены объелись?

Григорий шел, обдумывая услышанное и прочитанное.

– У тебя кто-нибудь бывает? – не унимался Наум.

– Бывает, – отозвался Григорий, глядя на осеннее солнце немигающими глазами, – но они вряд ли в курсе. Здесь, Наум, вопрос выше поднимать надо.

– Не первый год замужем. Председатель сам все контролировать хочет.

– А что? От Дзержинской до Старой площади один шаг.

– Знаешь, Григорий, работу Ленина «Шаг вперед, два шага назад»?

– Знаю, знаю. Я все знаю. Только знания мои скоро никому не понадобятся.

– Давай не будем о грустном. Утешать тебя не стану. Все мы скоро, на радость врагам, сойдем в могилу. Будь уверен! Зато нынешние-то, брат, пожиже будут, а? Как считаешь?

Григорий криво улыбнулся. Они повернули назад.

– Из Политбюро никто сейчас здесь не лежит? – спросил Наум.

Григорий усмехнулся:

– Нет, пока. Все здоровы. Иногда приезжают на это, как его, плановое обследование. Переночуют, а утром опять на службу. – Он в упор посмотрел в глаза Науму.

Наум не отвел взгляда. Григорий равнодушно пожал плечами, ему уже ни до кого не было дела.