Текст книги "Всё пришедшее после"

Наконец, она спросила, не останется ли он, чтобы познакомиться с ее родителями, которые должны скоро вернуться, и Виталик, взглянув на часы, засобирался уходить. Когда он стоял в дверях, она погладила его по щеке. Виталик вздохнул и вышел.

Через три дня его отправили в командировку в Зеленодольск. Он уехал, не повидавшись с Леной, а приехав через неделю, стал избегать ее. Лыжный сезон кончился, у него не осталось ни одной ее книги, поводов для встреч не было.

Он старался не появляться в ее коридоре, документы ходил подписывать не к ней, а к начальнику патентного отдела. Она, встретив его однажды в переходе между корпусами, так и не смогла поймать его взгляд, он отделывался короткими ответами, всем своим видом показывая, что торопится. Подняв бровь, Лена попросила его при случае позвонить, и Виталик с облегчением раскланялся.

Мустанг, покачивая шеей, свободный, уходил в степь. Он был умнее и упрямее, чем она думала. Но Лена не привыкла отступать и в настойчивости, если хотела, могла превзойти тибетских монахов. В юности она занималась теннисом, увлекалась и другими видами спорта. Правда, ее увлечения приходили и уходили. Сейчас ее интересовали романтические сведения о таинственной Шамбале, мифической стране, чьи обитатели будто бы являлись носителями духовных сил мироздания. Похоже, ей не приходилось слышать о тантрийской доктрине Калачакра, но она где-то читала, что Шамбала победит неверных, и после победы «колесо учения» Будды прокатится по всему миру. Тогда в мир сойдет ламаистский мессия – Будда Матрейя. Вот так Виталик Ши-чен, ничего не ведая, приобщался к обряду Шри-чакра, чтобы обрести свою Шакти.

Но пока все шло своим чередом.

По приезде из командировки в последний день марта Виталик с Вадимом поехали покупать для Зизи цветной телевизор. Они втащили в дом тяжелую картонную коробку, установили телевизор на ножки, и Виталик принялся налаживать программы. На экран смотрели как на чудо, дивясь цветному изображению. Еще далеко не все передачи и тем более фильмы радовали глаз цветными красками.

Зизи быстро собрала на стол. Проинструктировав ее, как обращаться с телевизором, Виталик последовал примеру Вадима: тот уже сидел за столом и разливал «Посольскую». Виталик пить не стал, зато, проголодавшись, отдал дань закуске. Зизи не поскупилась. Баночная ветчина, немецкие сосиски, финский сервелат, бутерброды с красной икрой, маринованные овощи, фирменный салат из печени трески с вареными яйцами – не продукты, а кулинарная мечта советского человека.

Поглощенный вначале телевизором, затем престижным натюрмортом, Виталик, утолив первый голод, наконец обратил внимание на комнату Зизи. Комната сильно изменилась. Теперь в ней стояла дорогая, светло-кофейного цвета мебель с завитушками. Редкие немецкие обои сверкали серебряной нитью. На окнах – розоватый воздушный нейлон, простроченный золотом, и поблескивающие шелком шторы. Он подошел к книжному шкафу. Тома на немецком языке, собрания сочинений, которые не сыщешь в магазине, книги из макулатурных обменников.

– Пойдемте, я покажу вам Лиину светелку, – поднялась Зизи, заметив интерес Виталика.

Они с Вадимом прошли в соседнюю комнату. Это была спальня с двумя креслами, магнитолой и небольшим письменным столом, украшенным резьбой. Виталик, забыв обо всем, стоял, всматриваясь в предметы обстановки, отмечая знакомый Лиин стиль, то о чем она мечтала, угадывая новые, приобретенные уже без него, черты и желания.

Зизи тихонько увела Вадима, а Виталик все бродил по комнате, стараясь не наступать на ковер. В задумчивости он вернулся за стол.

Зизи с Вадимом оживленно обсуждали какую-то тему.

– Дожил ты до седых волос, сердце мое, – говорила Зизи, – занимаешься сложнейшей техникой, а ума не нажил. Пора наконец познакомиться тебе с правилами, а то умру, а ты так и останешься профаном на всю жизнь.

Она достала из ящика несколько листков бумаги с машинописным текстом.

– Вот, один умный человек дал. Содержание-то я и раньше знала, только не имела письменного текста.

Вадим уткнулся в бумагу. Он читал, Зизи, глядя на него, пила чай.

– Смотри-ка, – Вадим потянулся за рюмкой, – неплохо сказано. Они говорят, – прочел он, – «Лучше меньше, да лучше». Мы говорим: «Лучше больше, да лучше». Они говорят: «Отдавать так же приятно, как и получать». Мы говорим: «Отдавать, может быть, приятно, но получать еще и полезно». Они говорят: «Сделай по закону – это твой долг». Мы говорим: «Сделай вопреки закону, и я тебя отблагодарю». Они говорят: «Победить или умереть». Мы говорим: «Победа ради жизни, но жизнь ради победы».

Вадим выпил, закусил и продолжал читать вслух:

– Мы говорим: «Всякое унижение – благо, если оно дает выгоду». Ради достижения цели можно унизиться, унижаться можно тоже с достоинством. Нет аморальных вещей, если они способствуют утверждению и процветанию твоего народа, – Вадим почесал за ухом. – Так! – Он взял другой листок. – Неумение приспосабливаться и менять свое поведение в зависимости от ситуации, отсутствие гибкости ума они называют «быть самим собой», «принципиальностью». Они глупы и грубы настолько, что не умеют даже лгать. Свою примитивность и глупость они опять же называют честностью и порядочностью, хотя по природе своей они лживы и бесчестны. Свойственную себе примитивность они в древние времена называли варварством, в средние века – рыцарством, позднее – джентльменством. Из-за пустых принципов они кончали жизнь самоубийством. Пусть они продолжают делать это.

Вадим замолчал, однако вскоре не выдержал:

– Говорите и поступайте уверенно, напористо и агрессивно, обескураживающе и ошеломляюще. Больше шума и словесной мишуры, больше непонятного и наукообразного. Создавайте теории, гипотезы, направления, школы, методы реальные и нереальные – чем экстравагантнее, тем лучше!

Пусть не смущает вас, что они никому не нужны, пусть не смущает вас, что о них завтра забудут. Придет новый день. Придут новые идеи.

Он опять надолго замолчал.

– Ну, дают! Изображайте из себя бедных и несчастных, вызывайте к себе жалость и симпатию, распускайте слухи о вашем народе – вечном страдальце, о гонениях в прошлом и дискриминации в настоящем. Тактика «бедного еврея» проверена тысячелетиями!

Вадим передохнул, придвинул к себе рюмку.

– Слышь, Виталик, запомни! Информация – это святая святых! Деньги, кадры и информация – три кита, на которых зиждется наше благополучие. Вот так, брат!

– Виталик, бери еще пирожное, – Зизи положила ему на тарелку сразу два.

Вадим не мог успокоиться:

– Не давайте им уединяться и объединяться. Так! Если не удастся блокировать или засушить их молодых и перспективных, делайте их управляемыми. Привлекайте их в свои компании, создавайте вокруг них плотное кольцо нашего окружения, лишайте их контактов и знакомств помимо вас. Вынуждайте их жениться на наших женщинах и только после этого открывайте им «зеленую улицу». Не бойтесь, их дети все равно будут нашими. – Вадим подмигнул. – Сожительство с нашей женщиной – это один из способов вовлечения их талантов в сферу нашего влияния и наших интересов. Ага! Давайте им взятки, дарите подарки, поите коньяком и водкой, а лучше казенным спиртом. За побрякушки и зелье они продадут все и свою Россию тоже.

Вадим обвел глазами комнату.

– Нет, пожалуй, надо еще выпить!

– Оставь, возьмешь с собой бутылку, – сказала Зизи.

– Последнюю, – Вадим перевел дух. – Вот уже окончание. Право на привилегии и спокойную жизнь получает лишь тот, кто покорно следует за нами и вместе с нами. Тот, кто хочет идти своим, независимым путем, потенциально опасен и должен быть лишен всяческой поддержки и средств к существованию. Либо наш порядок, либо полная дезорганизация.

Вадим дочитал до конца. Зизи собрала листочки.

– Дай мне на денек, схожу на «Эру» пересниму.

– Нет уж, дружочек. С тебя станется еще и показать кому-нибудь. Ты узнал главное, а детали могут быть разными.

Они допили чай. Зизи собрала им в пакет «Внешпосылторга» закуски, не забыла положить еще бутылку «Посольской». Вадим передал пакет Виталику. Дождались трамвая. Вагон, громыхая, свернул на Волочаевскую и повез их к дому.

Через полторы недели на тренировку, которую вел Виталик, пришла Лена Иванова. Помахав рукой, она присела на трибунах. Через полчаса Виталик оставил за себя старосту секции и, одевшись, поднялся к Лене. Перебрасываясь фразами, они пошли по высыхающим дорожкам к выходу.

– Виталик, я пришла сказать, что виновата перед тобой. Не сердись, пожалуйста.

– Я не сержусь.

– Нет, сердишься!

– Что ты предлагаешь?

Лена запнулась.

– Давай мириться.

– Хорошо.

– Значит, мы помирились.

– Мы и не ссорились, – сказал Виталик.

– Скажи, что мы помирились.

– Мы помирились.

– Ну вот, а раз мы помирились, ты должен меня поцеловать.

– Вот еще!

– Разве ты не хочешь?

– Хочу.

– Тогда иди сюда. – И Лена потащила его в тень.

Она подставила губы и закрыла глаза. Он осторожно коснулся ее губ. Поцелуй был нежным и долгим. Дикий варвар оказался прекрасным рыцарем. Чтобы не пошатнуться, она ухватилась за него руками.

Они шли молча, медленно приходя в себя. Виталик смотрел на расплывающиеся фонари, не узнавая знакомую дорогу. Она, опустив голову, шагала рядом. Он проводил ее до дома.

Распрощавшись, Виталик не шел, а летел, излучая уверенность и оптимизм. Он даже пробежался немного по прямой.

Когда она пригласила его в следующий раз, не было ни энергичных жестов, ни дразнящего смеха. Целоваться стали уже в прихожей.

– Какой же ты лапочка. – Он подарил ей свою бесконечность, и она оглаживала его, как лошадь, похлопывала по груди, ее взгляд скользил по гладкой коже, указательный палец прошелся от середины лба до низа живота, задержался, помедлив, двинулся к колену, вернувшись обратно, перешел на другую ногу.

Кентавр подрагивал под ее рукой.

Теперь Виталик ждал редких встреч у нее дома. Встречаясь на службе, вблизи он чувствовал сладкое томление. Как спелый плод, он истекал соком, как околдованный, он жаждал соития. Он хмурил брови и говорил толстым голосом, но его глаза не лгали, они вызывали в ней ответное чувство, его руки притягивали ее взгляд, его походка заставляла жалеть о потерянном на всякие пустяки времени. Он покидал ее кабинет, а ей приходилось бежать в женскую комнату, чтобы поменять трусики.

Полуденное весеннее солнце заглядывало в комнаты. После обеда глаза у всех затуманивались, веки сами собой опускались. Пробуждаясь от редких телефонных звонков или звука хлопающей двери, можно было вечность просидеть над чистым листом бумаги или сливающимися строчками документа. Весной извечная борьба до обеда с голодом, а после обеда со сном обострялась. Даже начальство оживало только ближе к вечеру.

Лена Яковлевна выходила минут через десять после окончания рабочего дня. В это время уже невозможно было встретить ни одного сотрудника. Виталик обычно заглядывал для видимости в какой-нибудь магазин, чтобы встретить ее на почтительном расстоянии от выхода. Они шли вдвоем по подсохшему асфальту туда, где виднелась полоска лазоревого неба, и Лена, встречая нарисованные мелом классики, перескакивала их на одной ножке.

То, что они работали на одном предприятии, имело свои положительные стороны и приносило обоим если не выгоду, то пользу. Вскоре она предложила ему оформить акты о внедрении двух изобретений, сама составив список поощряемых соавторов и лиц, содействующих внедрению. Виталик так и сделал. Полученная им сумма оказалась небольшой, но Лена знала, что делала. К лету был подписан приказ о его переводе на должность старшего инженера.

2. Он написал Голгофа

Артур готовил статью об обработке изображений в журнал «Оптико-механическая промышленность». Все выкладки сделаны, все графики нарисованы, все таблицы расчерчены. По неписаным правилам у него в соавторстве были заведующий лабораторией и директор института. Завлаб подработал название статьи, директор вообще, может быть, ее прочтет только тогда, когда она будет напечатана и завлаб почтительно занесет ему авторский экземпляр. Список научных трудов директора, таким образом, исчислялся сотнями.

Артур напишет несколько статей, а затем соберет их под обложкой диссертации, разбавив все пояснениями и обзором литературы по данному вопросу. Пару кратких сообщений ему все же удалось опубликовать в моноварианте, без соавторов, но там-то и содержались основные идеи его методик.

Артур старался выбирать известные журналы. Он знал, что «ОМП», куда он посылал эту статью, переводится за рубежом и, следовательно, его труд не умрет в ведомственных архивах. И соавторство его не тяготило: список авторов, как правило, придерживается алфавита, а его фамилия Гонсалес по алфавиту шла первой. За ней шли фамилии соавторов: Рахимов и Ушаков. Такая пирамида из фамилий имела более глубокий смысл, чем может показаться с первого взгляда, грубовато, но надежно обеспечивая самодостаточность и устойчивость принятой системы. Завтра он отдаст рукопись секретарше. Увидев фамилии, она не посмеет отказать и быстро напечатает текст. Экспертная комиссия, определяющая соответствие публикации инструкциям Главлита, не будет капризничать и подпишет акт «автоматом». Никто не упрекнет Артура в том, что он вместо выполнения производственного плана готовит публикацию в журнале.

Артур дописал заключение, глубоко вздохнул и заложил руки за голову. Он и не заметил, как, тихо сняв часовых, городом завладела весна.

«Атос любовался цветом шамбертена, разглядывая сквозь полный бокал солнце на голубом небе.

– Послушайте, Атос, почему бы нам не прокатиться в Сен-Жермен? Вы сидите дома в такую погоду, тогда как по улицам расхаживают прекрасные англичанки. Знаете, кого я только что встретил? Помните, я рассказывал вам о даме, встреченной мною в Менге. Когда я… когда меня… ну, впрочем, вы помните.

– Понимаю. Чтобы разыскать одну женщину, вы готовы ухаживать за другой: это самый длинный путь, но зато самый приятный. Ах, милый друг, развлекайтесь, желаю вам этого от всего сердца. Поезжайте к вашей англичанке, по крайней мере, забудете на время об экипировке.

– А вы, Атос, не хотите развлечься или хотя бы добыть денег.

– Вот еще! – Атос сделал сразу два глотка. – Напрасно вы отказываетесь, – добавил он, показывая на вино. – Я, мой друг, не сделаю ни шагу, чтобы раздобыть деньги на снаряжение.

Он отпил полстакана, прищурился на рубиновую влагу из Кот-де-Нюи и продолжал:

– А когда подойдет срок и я ничего не найду, вернее, ничто не найдет меня, я затею ссору с восемью англичанами и буду драться до тех пор, пока один из них не проткнет меня шпагой, что неизбежно, учитывая численный перевес.

– Париж хоть и стоит на Сене, – со смехом возразил д’Артаньян, – однако это сухопутный город, до моря далеко, и вам предстоит побегать, чтобы найти сразу восемь владеющих шпагой англичан.

– Тогда я обращусь к вам, любезный д’Артаньян, ибо скоро у вас не будет недостатка в знакомых англичанах.

– Я сделаю все, что в моих силах, Атос. Но эти дети свободных морских пространств – неважные фехтовальщики. Ставлю на любого гасконского подростка, твердо стоящего обеими ногами на суше.

– Вы слишком суровы к англичанам, д’Артаньян, хотя имеете склонность к англичанкам. Если хотите, в равновесии миров Англия олицетворяет силу, тогда как Франция – мысль. В Англии характер ценится выше, чем ум. Без англичан нам стало бы невыносимо скучно. А впрочем, все это – пустяки. Сущие пустяки, – повторил Атос, допивая стакан.

В это время вошел Планше. Д’Артаньян взял шпагу.

– До свидания, Атос.

– Успехов, д’Артаньян! Догоняйте вашу химеру».

Вечером, не дождавшись Людочки, Артур пошел встречать ее к метро. Она задерживалась на заседании кафедры.

У станции, как всегда, царило оживление. Люди входили и выходили, звенели трамваи, с трудом продираясь сквозь поток пешеходов, гудели редко заезжавшие на тесную улицу машины. Здесь торговали пирожками, мороженым, стояли ряды автоматов с газированной водой: пока они не работали, но уже приготовились к летнему сезону.

Темнело, зажглись первые фонари. Артур ждал, замерев в этих московских джунглях, не сводя глаз с выхода.

Она вышла, держа в руках портфель, похожая на студентку. Не поднимая глаз, засеменила к дому. Артур в два прыжка догнал ее, тихо окликнул, чтобы не напугать. Она все равно вздрогнула и, радостно оглянувшись, вскинула на него огромные, чуть близорукие глаза, блестевшие в свете фонарей.

– Как ты меня углядел?

– А у нас глаз – алмаз! – сказал Артур, отнимая у нее портфель.

Людочка двумя руками обхватила его руку и, уже не торопясь и покачиваясь, заставила убавить шаг.

– Посмотри, весна, Артур!

– Весна! – Артур вдохнул воздух полной грудью.

– У Припяти, наверное, вишни цветут, – мечтательно сказала она.

– Разве тебе здесь плохо?

– Ты здесь, и мне хорошо, а там с тобой было бы лучше.

– От добра добра не ищут!

– Давай на праздники съездим за город.

– Шашлыки пожарим. И Виталика возьмем. Хотя нет, Виталик вряд ли поедет: у него теперь любовь.

– Ой, расскажи, Артур. Кто она? Как они познакомились?

– На работе, – сказал Артур. – Она – какая-то начальница. И старше его.

– Виталик, такой видный парень, и нашел себе мымру, – разочарованно протянула Людочка. – Ты ее видел?

– Видел один раз. Никакая она не мымра. По-моему, она – королева красоты.

– Да? – Людочка даже остановилась. – Артур, я хочу ее видеть.

Продолжая идти, спросила:

– Значит, тебе она понравилась?

– Мне нравятся блондинки, – уклонился от прямого ответа Артур.

– Никогда тебя, негодника, не поймаешь! – сказала Людочка. – Хоть бы раз поддался! Значит, мои серенькие волосы тебе не нравятся? – сделала она следующий заход.

– Твои светло-русые волосы – лучшие в СССР! Косы бы делать из этих волос, в мире бы не было гибельней кос!

– Ох, вы только гляньте! Он еще и поэт!

– А что? Я – человек простой, говорю стихами. Державин мне родня, и я стихи плету.

– Скажи, Евтушенко, как бы эту кралю побачить?

– Слухай, Одарка, та ось побачима, – Артур исчерпал весь свой запас украинских слов.

– Вот что, испанец с под Полтавы, давай зазовем их с Виталиком до дачи.

– Надо с Костей поговорить, – озаботился Артур.

– Ему тоже любопытно будет.

– Костя, между прочим, самый нелюбопытный человек в мире. В отличие от некоторых. Не будем показывать пальцами.

Они вошли в перманентно темное парадное с не закрывающейся ни днем, ни ночью дверью.

Костя между тем в эти дни знакомился с отдельными письмами из архива Николаевского, постоянным местом хранения которого был Гуверовский институт в Стэнфорде.

Костя закладывал выписанные микрофиши в аппарат, вчитываясь в белые буквы на черном фоне. Читать было нелегко, зато большинство писем оказалось на русском языке.

«Внешняя политика реванша военного была связана с усилением роли военной партии во внутренних делах Франции – с планами той или иной формы военного переворота. Именно в этой последней политике большую роль играла Жюльетта Адан, связанная в начале своей карьеры с либеральными и даже радикальными элементами. В 80-х г.г. она издавала очень интересный ежемесячник – “Нувель Ревю”, ездила в Россию, где пыталась проникнуть ко двору, установила длительные связи с московскими поздними славянофилами и с антианглийскими русскими реваншистами, мечтавшими о том времени, когда русские штыки заблещут на южных склонах Памира, предвещая крушение британской империи».

Костя остановился. Фамилия Адан вызывала какие-то ассоциации. К царскому двору в конце XIX века приезжали французы – мистики из мартинистской ложи Филипп де Лион, а затем сам Жерар д’Анкос или Папюс. Последний в Париже издавал журнал Llnitiation. (Придя домой, Костя полез за справкой во французский журнал: действительно, Папюс издавал журнал с неким л’Иль-Аданом).

Филипп де Лион в свое время, видимо, имел влияние при русском дворе. Недаром в ипатьевском доме, кроме начертанной рукой императрицы солнечной (антифашистской) свастики, осталась ее запись: «Вы были совершенно правы, мэтр Филипп». Запись нашли за окладом иконы Серафима Саровского. Там еще были странные слова: The green Dragon – Зеленый Дракон. Все это пронеслось в голове Кости. Он продолжал читать.

«Александр III после больших колебаний стал на сторону сближения с Францией, но не для немедленной политической авантюры, а для индустриализации России, стал верным союзником Витте, который опирался во Франции на оппортунистов. Главной силой последних было официальное масонство».

«Ну вот, и выскочило вездесущее масонство», – подумал Костя, и ему стало немного даже скучно. Он покрутил ручки, отыскивая письмо Николаевского Раппопорту, чудом затесавшееся в микропленку.

«Возвращаюсь к вопросу о масонстве. Несомненно, масоном был Степанов-Скворцов. Это я знаю из масонских кругов. Опубликовано его письмо к Ленину о встречах с Коноваловым и о получении от последнего 30 тыс. руб. на большевистскую работу. Это – помощь масонов большевикам».

«Вот те раз! – опять остановился Костя. – Деньги – это наши ноги, – вспомнил он слова Марка Ароновича. – Центр тяжести всегда смещается туда, куда предварительно переведены деньги».

Костя старался привести в порядок, «причесать» мысли, выделить ключевые детали. Официальная наука служила плохим помощником.

В первом древнем Риме (Миц-Риме) на египетском побережье было создано мистическое поклонение Осирису и Изиде, возможно, еще во времена сына Хама, который завладел нильской территорией. Спустя века братья Михаил, Марк и Иосиф Беддарид перенесли во Францию тайный орден «Мицраим», позднее известный под названием «Мемфис и Мицраим». Французским Мастером «Восточного Ордена Храма» ложи «Мемфис и Мицраим» стал Папюс – Жерар д’Анкос. Связи России с французским масонством не прошли даром: в России были опубликованы «Протоколы сионских мудрецов».

Сергей Сергеевич Ланской, министр внутренних дел при Александре II, до самой своей смерти являлся руководителем петербуржской ложи. В архиве Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле нашлась записка Иллариона Сергеевича Ланского (он пишет от третьего лица).

В Югославии, в Бане-Луке, знакомая графа И. С. Ланского Маньковская сообщила ему, что ее кузина Лоти на рассказывала ей в Футоге в присутствии графа Ламздорфа-Галагана, что в 1896-м (или 1897-м) она видела в имении Алексея Николаевича Сухотина «Медведки» Тульской губ., как сестра Сухотина Варвара Николаевна, в беседке в саду переписывала рукопись Сионских протоколов, написанную зелеными чернилами.

На ум приходила также тема участившихся публикаций во Франции о Sionis Prioratus (Сионском приорате), текст устава которого будто бы был зарегистрирован 5 июня 1956 года. Устав, попавший в журнал «Le Charivari», начинался словами: «Настоящим утверждается орден посвященных рыцарей».

Костя прошелся по комнате. Сунув руки в карманы, он остановился перед окном, прикусив нижнюю губу, невидящим взглядом уставился на распускающийся каштан.

– Облазившему окрестности не постигнуть, что земля – шар, – сказал он вслух. – Какие, однако, яркие эти зеленые листочки на деревьях!

Деревья несут свои зеленые знамена. Южный ветер исламских революций? Исламский социализм Афганистана? Ши’а-алави Ирана? Извечный, как весна, вызов Западу!

Костя вздрогнул: в этот момент зазвонил телефон. Он поднял трубку. Звонил Артур.

– Отлично! – сказал в трубку Костя. – Обязательно привози. Буду ждать!

Они нагрянули к нему на дачу вчетвером, шумные и оживляющие природу, как весенняя гроза. Мальчишки, раздевшись до пояса, в два счета перекопали Косте его небольшой участок для грядок, пока он готовил дрова для костра. Женщины хлопотали у стола под яблоней, на ее ветвях уже распустились почки.

Людочка, убедившись, что Лена не претендует на ее Артура, а он сам смотрит на Лену не чаще, чем на других, не скрывала своего восхищения новой знакомой и по этой причине сразу завоевала сердце последней. Их веселое щебетание разносилось окрест и радовало слух мужчин.

Когда Костя, знакомясь, спокойно и немного сурово заглянул Лене в глаза, ей показалось, что она ощутила удар, будто дотронувшись до оголенных проводов. Так человек, привыкший к оврагам, замирает при виде Большого Каньона. Она протянула руку, почувствовала осторожное пожатие сухой крепкой ладони, которая легко могла бы раздавить ее ладошку. Лена взяла себя в руки, широко улыбнулась, показав розовые десны, но Костя смотрел куда-то над ее глазами, между бровей.

Если Виталик представлялся ей свободным мустангом, то сейчас она не сомневалась, что перед ней медведь гризли. Легкая дрожь пробежала по животу: так при ожидании неизвестного проявляет себя адреналин. Она тряхнула каштановыми волосами, и наваждение исчезло.

Еще раз подобное чувство она испытала, увидев письменный стол Кости, старые книги, стоящие рядами или раскрытые на столе, завораживая латинским шрифтом и старинными гравюрами.

Она нашла перевод с французского. Книга была старая, 1862 года издания. Лена наклонилась к столу.

«Чтобы достичь царства священного, иными словами, знания и силы мага, требуется четыре условия: разум, просветленный изучением; неустрашимость, которую ничто не состоянии остановить; волю, которую невозможно преодолеть; благоразумие, которого ничто не может отменить. Знать, дерзать, хотеть, молчать – таковы четыре слова мага».

К шашлыку Артур купил несколько бутылок болгарского вина, которое называлось «Бычья кровь». Они накрыли стол на улице. Легкий ветер шумел в вершинах сосен.

Выпили за новое знакомство, и Костя предложил второй тост Лене. Она просто сказала:

– Позавчера пришло решение с Бережковской набережной. Виталик стал автором пятого изобретения, предлагаю поздравить его с маленьким юбилеем.

– И ты молчала! – Виталик явно был обрадован.

– Виват, Виталик! Так держать, изобретатель!

Все чокнулись с Виталиком, и он даже выпил свой стакан до дна.

– Мне бы тоже что-нибудь изобрести, – мечтательно сказал Артур.

– Изобрести можно либо устройство, либо способ, – авторитетно заявила Лена.

– Нет, устройство – это не для меня, – замотал головой Артур.

– Способ изобрести труднее.

– А я считаю, – вмешалась Людочка, – пусть старшие товарищи меня поправят, что ученый и изобретатель – два разных человека.

– Даже так?

– Конечно. Я считаю, изобретение сродни искусству. Его нельзя повторить, можно только скопировать.

– А наука?

– Наука, напротив, это расписанный порядок действий. Его должен повторить всякий, кто хочет получить результат. Ученый исследует и находит закономерности, формализация его труда только приветствуется. Изобретателю надо вырваться из установленных рамок.

– Вообще-то, при подготовке заявки тоже полно формальностей, – возразила Лена.

– Но при этом сам акт изобретательства уже совершен.

– Если я правильно понял, – вмешался Костя, – можно быть хорошим изобретателем и не быть ученым, и наоборот: хороший ученый – это не изобретатель.

– А что скажет Виталик? – спросила Людочка.

– Не знаю. Мне идеи как будто во сне приходят. Вот и все.

– И ходил я к поэтам, – продекламировал Костя, – и спрашивал у них, что именно они хотели сказать. И чуть ли не все присутствующие лучше могли бы объяснить, что сделано этими людьми, чем они сами. Так говорил Сократ.

– Костя, как называется человек, способный видеть сверхъестественное? – спросил Артур.

– Визионер.

– Вот! – Артур указал на Виталика.

– Сам ты – тепловизор!

– Хоть ты и изобретатель, а книгу, к примеру, не напишешь.

– Смеешься? – Виталик посмотрел на Артура. – Я же не Георгиевич!

– Вы что же, Константин Георгиевич, книгу пишете? – поинтересовалась Лена.

– Так, – сказал Костя, – материал подбираю.

– Пишет, пишет, – сказал Артур. – Я сам видел.

– Интересно, о чем?

– Ну, скажем, – медлил с ответом Костя, – о параллелях между революциями, Великой французской и Великой Октябрьской.

– А как называется?

– Рабочее название «Голова и тело революции», хотя мне оно не очень нравится. Может, назову «Анатомия революции». Тоже плохо: слишком претенциозно.

– Мне твое первое название нравилось, – сказал Артур, – «Русская Голгофа».

– Ну, за такое название по головке не погладят, – сказал Костя. – Видите, какой из меня автор: даже названия изобрести не могу.

– А можно изобретать без всякой науки? – спросила Людочка.

– Конечно, – мгновенно среагировал Артур, – тот, кто изобрел стремена, например, не пользовался никакой наукой.

– Пожалуй, ты прав, – охотно согласилась Людочка. – Вопрос, что было раньше, яйцо или курица, здесь не стоит.

– Раньше были и куры и яйца, – пошутила Лена.

Все рассмеялись. Всеобщий дефицит никого не устраивал.

– Раньше и грязь была чище, – поддержал ее Виталик.

– Лишь бы не было войны, – не захотел уступать ему Артур.

– Тебе бы только посмеяться, – упрекнула его Людочка. – Пусти! – Артур чмокнул ее в щеку.

– Не сердись на него, Людочка, – сказал Костя. – Юмор мужчины спасает отношения.

– А женщины?

– А юмор женщины их разрушает.

– Кажется, вы недолюбливаете женщин, Константин Георгиевич, – поддела его Лена.

– Увы, они почему-то сами не дают себя долюбливать, – пробормотал Костя, а вслух сказал: – Предлагаю тост за женщин.

– И за мир во всем мире! – добавила Людочка.

– Войны не будет, – заверил ее Артур.

– А с Америкой? – спросил Виталик.

– С Америкой тем более. Лена, как ты относишься к Америке?

– Мне там все нравится. Они уже сделали миниатюрную вычислительную машину на одного человека. Называется персональный компьютер. Мы их догоняем, догоняем и никак не догоним. Потому что хотим решить все разом, одним скачком. Нам подавай большую победу, маленькими победами можно и пожертвовать. Русский человек упрям, но не имеет упорства, потому и ленив. Вот и стоим все время у разбитого корыта.

– А мир жесток, не так ли? – продолжил ее мысль Костя. – В нем нет места для филантропии. Каждый народ – кузнец своего счастья.

– Конечно!

– Кто не успел, то опоздал. Кто не с нами, то против нас. Око за око. Зуб за зуб. Не ослаблять натиска. Чем больше издержки, тем выше должен быть доход.

– Несколько мрачновато, но в целом правильно!

– Вы – героическая женщина, Лена!

– Я – реалистка.

– Нет, просто настоящая Юдифь!

Польщенная Лена ослепительно улыбнулась.

– Решительно, вам не подходит имя Лена, – сказал Костя, он поискал вокруг глазами, будто надеясь найти подходящее имя в пространстве. – Требуется что-то пламенное. Шарлотта! Шарлотта Кордэ или, – он взглянул на Артура, – Шарлотта Баксон!

Артур, в это время подносивший стакан ко рту, удивленно-вопросительно взглянул на Костю. Тот прикрыл веки.

– А как бы ты назвал Виталика? – спросил Артур, так и не сделав глотка.

– Натаниэль Бампо, – не задумываясь ответил Костя. – А что касается войн, так теперь они носят локальный характер. И борьба ведется за полезные ископаемые, нефть, к примеру. Если на Памире богатейшее месторождение урана, будут биться за Памир, оттесняя всех за Пяндж и Гиндукуш.