Текст книги "Валерия. Роман о любви"

Лера положила ту самую светлую голову на плечо подруги и успокоилась, дыхание стало ровным, сердце уже не щемило.

– Аллочка, – шепчет она пересохшими губами, – я люблю тебя.

Алла сбросила покров величия и снисходительно улыбнулась:

– Ты тоже меня прости. Напугала тебя. Я не хотела. Мысли сами в голову заползли – от безделья, наверное. Хотя я со вчерашнего дня места не нахожу. Кажется, Яновича нет, а он рядом. А мой вот он, рукой подать, у телика лежит, а ведь нет его! Воздух сгущается, вдохнуть тяжело… Янович, как паук, в засаде сидит. Иногда мне кажется, что он не человек, что ли… Задумал он что-то. Подбирается к тебе, чтобы наверняка, чтобы не сорвалось. Будь бдительна. Звони сразу, если что. Хочешь, ночуй у меня.

– За это не волнуйся, подруга. Ему ничего от меня не надо. Уже давно и ничего, – вздохнула Лера и закрыла глаза, чтобы не разрыдаться.

– Никто не знает, чего ему и от кого надо. Он ненормальный, вот это очевидно. Мы, например, жертвуем обществу глухих, каждый месяц платёжки подписываю. Вот это нормально. Пусть люди сами решают, путёвки ли покупать, лекарства, ещё что. Бывает, конечно, кто-то индивидуально обращается – помогаем. Но вот чтобы накупить путёвок и пилить с ними в горисполком и через отдел Минздрава… Я туда уже звонила, – заметила Алла. – Направлять их в отдельно взятую детскую поликлинику? Это маразм. Да и ещё с чиновничеством лишний раз связываться…

– Алчонок, ну мы его не видели. Правда? Пока эта версия просто вилами на воде писана. И всё, – упорствует Лера, как обычно.

– Да он видел нас на вокзале! Смотрел! Точно! – выпалила Алла, сжимая кулаки. – Я его взгляд на себе чувствовала. Поэтому и к детям своим не подошёл. Ясно ведь, как на ладони. И совпадает всё. Дочь – красавица, сыну – четыре. Ненавижу, когда ты тупишь.

– Алчонок, ну не заводись опять. Не всё совпадает. Не всё! У этих детей няня вместо матери. Девочка сказала, что она мать в детстве потеряла. Матери у них нет.

– Да? И ты вот поверила? – усмехнулась Алла. – И кто тогда братика ей на свет произвёл? У неё просто язык не поворачивается её матерью назвать. Значит, есть за что.

Алла стянула очки и победно оглядела подругу, та прижалась к её плечу, спрятав лицо. Алла сквозь одежду почувствовала, как забилось сердце Леры, гулко, с остановками, и, нахмурив брови, сказала:

– Лера, послушай, тебе надо к врачу. Кардиограмму сделать. Сердце проверить. У тебя может быть наследственность по отцу.

– Я просто глупая овца, раз начинаю верить тебе. Верить в невозможное. Но… на самом деле встреча с его семьёй – это практический результат теории вероятности, не более того. Возможно, Янович и заметил нас, но предпочёл не объявляться, дабы избежать неловкости при встрече с неприятными ему людьми.

– Ладно, – поспешно заметила Алла и поднялась, – время рассудит.

Лера с трудом выпрямилась и с трудом сдержала слёзы, когда любимая подруга подошла к водительской двери «Тойоты».

– Дятловская, – с хитринкой в голосе воскликнула та, – если я права – с тебя коробка отечественных шоколадных конфет, ассорти, не менее семисот грамм!

– А если я? – хихикнула Лера.

– О! Теория вероятности не описывает такое незначительное событие. Поэтому беги в магазин. – Горящие глаза Аллы сверкнули лукавством.

IV

Алла отправилась на дело, о котором вскользь упомянула в беседе с измученной любимой подругой. Так получилось, что внутри её семейного, такого ладного, организма распадался врождённый иммунитет. Опасные метастазы, посеянные дрыщом из отдела информатизации, рвали мембраны защиты и распыляли яд. Носитель зла пустил корни прямо в душе Константина и день ото дня наливался украденными у Аллы соками любви. И она осознала себя засыхающей веткой на дереве жизни.

– Помнишь, – рассказывала она любимой подруге, когда в минувший понедельник они сидели на профессорской кухне и пили ромашковый чай с мёдом, чтобы успокоить Аллочкины нервы, – как он надо мной издевался исподтишка? Залезет по сети в мой комп, перемутит всё, один раз файлы загрузочные удалил, и посмеивается за спиной. Боже, боже! Я работать – комп не грузится, пришлось этого же гения на помощь звать. Это его должностные обязанности, понимаешь. А он сел за мой экран и вздыхает, глаза к потолку возносит, типа столько времени драгоценного теряет из-за моей компьютерной безграмотности. После пойдёт и Косте на меня нальёт. Представляешь? А я, ну до чего бестолковая, до конца не просекала, только вчера картинку вылепила, до последнего растра, а Костик от меня нос воротит: «Надо тебе, милая, на курсы походить на компьютерные». Представляешь? И это мне-то, с дипломом информатизатора. – Алла опустила горящие глаза. – И сервер ему купили. Дорогущий. Как бы для сайта компании. Для одного сайтика, представляешь? И сайт невыразительный, ты видела – белый, как саван. Бр-р-р-р. Из дизайна – два квадратика. Страничка турфирмы должна пестреть пальмами и цветами, чтобы каждый посетитель запах ощутил, шум морской услышал и, не задумываясь, в карман за деньгами полез! А у нас – два квадратика, зелёный и оранж, как два гуся, жили у бабуси.

– Аллочка, милая моя… Как ты… сердце рвётся. Выгони его! – вскипела Лера и стукнула чашкой о блюдце. Фарфор звякнул, и на его перламутровой глади прочертилась трещина, как молния на разгневанном небе.

– Если бы, – помедлила с ответом Алла, оглядывая рассечённую чашку. Эта чашка – представительница любимого сервиза Катерины Аркадьевны. Жаль. Вот сейчас бы она в ярости взвилась до небес, а дочь её и бровью не ведёт, нет в ней чувства посуды. – Его надо из Костиных мозгов выкорчевать. Как? Вот проблемка, – вздохнула Алла. – Костя меня не воспринимает. Ты бы видела, критикует всё подряд, раздражается. Разговоры пошли, мол, жене лучше дома сидеть, всё равно толку мало. И это про меня, финансового директора, одарённого! Все деньги у меня, все! – Алла чуть не долбанула чашкой по блюдцу, как и любимая подруга, но ощутимое душой присутствие всё ещё настоящей хозяйки дома остановило её. – Дальше – лучше. Поручения мои спускают на тормозах, без согласования с директором не выполняют, словом, тихо отстраняют меня, собственницу, родительницу, от руководства моего же предприятия. Я с Костей пытаюсь поговорить, а он в игнор меня. Иди, говорит, детей расти, матери помогай. «Надоела ты мне» – так сказал, слово в слово.

У Леры занялось дыхание: как поверить сказанному? Просто не может быть. В студенческие годы Костя обожал Аллочку. С букетом огромных чайных роз, на зависть всему потоку, он не раз ожидал её под дверью студенческой аудитории, а Лера не сводила глаз с неподвижных до искусственности цветов.

– И такая тоска на меня нашла, поверишь? Впервые в жизни умереть хотелось, —горячие глаза Аллы остыли. – Но о тебе подумала. Как? Ну как ты, такая беспомощная, будешь жить? Никого у тебя нет, подумай сама, никого! Потом и девчонок моих жалко стало, они меня любят очень. Ждут с работы, обнимают! Если приду рано, «ура!» кричат.

Сердце Леры перестроилось на мрачный ритм, заданный сердцем любимой подруги.

– Сестрёнка, не смей! Не смей так думать! Гони от себя такие мысли. Костя любит тебя, только тебя, ты такая красивая… тебя невозможно не любить! – всплеснула руками Лера.

В ответ Алла сморщила лицо так, как будто глотнула горькой микстуры

– Возможно, в мире людей всё возможно, – вздохнула она. – Слушай что ещё! Дрыщ готовился портал открыть. Он заразил Костика идеей собрать всех туроператоров и туристов под одно крыло, создать новую социальную сеть с блогами, чатами, приватами… Ты бы видела, как Костик с этим прожектом носился. Штат программистов наберём, веб-дизайнера, сисадминов – целый провайдерский центр, твою ж…

– Аллочка, – смутилась Лера, – тебе не идёт ругаться, ты такая… хорошая…

– Брось, – отмахнулась Алла, – я – несчастная… Словом, развернулся, гнида. – Алла вздохнула, Лера выдохнула тоже. – В ноу-хау меня долго не посвящали, типа тундра. За спиной шептались. Костя офигел, конечно, когда сумму просчитал, но дрыщ сильнее. Понимаешь? Сильнее Костиного разума, здравомыслия. Меня в кабинет директора вызвали, чтобы деньги снять под новый бизнес-план. А этот дрыщ задницу от стула не оторвал, когда я, собственница, зашла. Сидит как сидел, ухмыляется нагло, типа не подмахнёшь – всю жизнь жалеть будешь. – Алла сжала кулаки. – Я окаменела, когда весь размах оценила. И думаю: всё, умру, но положу конец этому дерьму, чего бы мне это ни стоило. «Выйди, гад! – Почти так и рявкнула! – Вон, я сказала! Беседовать будут учредители!» Он подхватился, трус, выбежал… Все подлецы – трусы. А я села напротив мужа, волосы распустила, чары свои направила в его глаза бесстыжие и запела, а сама кулаки сжимаю под столом: «Костя, я люблю тебя, ты самый умный, талантливый человек из всех, кого я когда-либо встречала. Возможно, ты нащупал гениальное направление, интернет-технологии, конечно. Ты волен выбирать. Уверена, твоё решение будет самым правильным, не смею даже советовать тебе. Просто скажу о своих намерениях, приземлённых, без тени гениальности: я буду заниматься турбизнесом, тем делом, которому меня научил ты. Всё! Моя доля остаётся в нашем прошлом и настоящем, проще говоря, я и мои деньги, а также деньги наших детей не участвуют в ваших дрыщёвских прожектах. И впредь прошу тебя пожалеть слабую, недостаточно продвинутую женщину и никогда больше не втягивать меня в ваши дела. Никогда! Сообщи, когда звонить адвокатам». Алла артистично мотнула головой, голливудские локоны упали на гордые плечи.

– Как ты здорово сказала! Умничка, Алла, умничка… – Лера мысленно аплодировала. – Ну Костя же, Костя за тебя!

Алла вытянула вверх указательный палец с кольцом в игривых маленьких бриллиантах.

– Это ещё не конец истории! Конечно, Костик фавориту отказал. Но от короны не отвадил. Выкормыш затаился и решил отомстить мне. Вот, я в отпуске из-за него… и чувствую – грядёт продолжение. Благо Константиновна моя на посту…

А в субботу, после этого разговора, профессорскую квартиру встряхнул звонок в дверь. Лера открыла глаза – полдень. Сыночек давно на пляже, он звонил из санатория после завтрака, и Лера громко кричала в трубку нежности, выкрикивала вопросы, ответы на которые знала и так. Напряжение схлынуло вместе с прощальными гудками, она уснула как дитя. И вот, как ворота от пенальти, сотрясается уже от дверного звонка квартира.

– Алла… – прошептала Лера, припав к дверному зрачку. Сон как рукой сняло. Явилась раненная интригами королева интриг. На лице любимой подруги тёмными мазками была изображена беда, волосы были непривычно зачёсаны в гульку.

– Я превратилась в клоуна, – с порога брякнула Алла и сбросила неклоунские туфли. – Ты не представляешь, как кошки на душе скребут.

Лера обняла за талию разбитую подругу и препроводила на кухню, где обычно велись самые душевные беседы.

– Алчонок, что с тобой? Костя?

– Этот дрыщ зашёл слишком далеко. Но я его уничтожила…

– Молодец, надеюсь, все живы?

– Лучше бы я умерла…

– Алчонок, не смей! Слышишь?

– Я? Щас ты услышишь!

Алла растеклась по столу, казалось, её позвоночник утратил твёрдость.

– Давай чай, кофе… что-нибудь. И бутер с маслом.

– Гречка?

Алла закрыла глаза и процедила:

– На кой чёрт?

Лера чмокнула её макушку и схватила чайник.

– Присядь, – командует подруга и с трудом выпрямляет спину. – Я Косте почти изменила.

– Да ну? – не верит Лера. – С дрыщом, что ли?

Алла зашлась пьяным бессовестным смехом. Лера даже носом потянула воздух. А вдруг?

– Ну, ты, Дятловская, отмочила, – смахивая слезу, проговорила Алла, – с дрыщом! – Новая волна смеха накрыла её. – Да не пьяна я! – остановилась Алла и опять смахнула слёзы. – Нюх не напрягай!

Чайник свистком судьи остановил пустословие, водворившееся на профессорской кухне. Алла тут же напряглась, её глаза поймали фокус, а позвоночник вновь обрёл твёрдость.

– Он тёлками моего благоверного решил подкормить.

– Кем? – спросила Лера, поднимая бесцветные брови на самую высокую точку лба. «Милый Костя – такой же милый, как в студенческую пору», – твердили её чистые глаза.

В ответ Алла ударила острым взглядом по Леркиному самолюбию.

– Щас узнаешь! Невинность ты наша. Всякая охота отпадёт заступаться. – Алла перескочила с кресла на стул и вытянула шею. – Костя повёлся. Понимаешь? Мне наплёл, что поедет с силовичками на рыбалку, а сам за город с дрыщом сбежал! Модное нынче место: баня, ресторан, шашлыки. – У Аллы сорвался голос. Она сделала вдох и закрыла глаза. – Константиновна доложила. И сына своего подсуетила… мне в помощь. И я вот… чуть не влипла. Двадцать четыре года, и хорош так… – Алла опять закрыла глаза. – Весь в папочку своего, бывшего Константиновны. На том бабы висли, и он всю дорогу жене изменял, пока совсем не ушёл.

– О чём ты, подруга? Костя? На ком бабы висли? И ты-то тут при чём? – Лера взмахнула открытой банкой кофе, струя тёмного порошка выпрыгнула из глиняного убежища, но Лера поймала её с ловкостью жонглёра. На глянец пола рассыпалось всего несколько щепоток.

– Браво! – хлопнула в ладоши Алла. – Талантливые люди талантливы во всём. Сыпь в турку. И хлеб в тостер положи. Я хрустеть хочу.

– Да, и запах хлеба успокаивает…

– Только не меня, – сощурила больные глаза Алла. – Смывалку мне подай, от макияжа.

И вот свежеумытая Алла хрустит горячим хлебом, прихлёбывая огненный кофе из фаянса с золотой росписью.

– …Костя типа с силовичками на рыбалку, а мы следом на машине Константиновны, сын её, значит, за рулём. Неплохая тачка, серый «фордик». А меня так пробрало, что хоть в танке, хоть на мопеде, а всё одно на душе – измена. Приехали. Ты бы видела: «загородный сельский туризм», – съязвила Алла, открывая известную истину, – пристанище блуда! За руки ходим по территории, обнимаемся, будто парочка влюблённая. Не криви рожу – план такой. Смотрю – мой невдалеке: арбуз в шортах, шлёпки, которые я ему для бассейна купила, а он ни разу со мной так и не сходил… Рядом дрыщ и штук восемь размалёванных тёлок в декольте. – Из горячих глаз Аллы вырвался огонь её армянских предков и всколыхнул онемевшую подругу. Лера порывисто задышала.

– Мы с Гариком шасть, – продолжала Алла, – поближе к отдыхающим на лесной полянке. Мой двух тёлок на качелях раскатывает, и пиво в руке. Я, поверишь, не знаю, как удержалась, чтобы не подскочить и глаза всем не повыцарапывать. Чувствую на плече руку мужскую и подтаиваю. Гарик обнял меня, и мы медленно прошли. Вдоль лужайки. Я чуть не поверила, что люблю другого. И чувствую, мой засуетился, глаза продирает. Мы опять в той же позе продефилировали. Мой шорты подтянул, пиво на пенёк – и за нами крадётся. На тропинку выбежал и дышит. Но и мы не дураки, сбежали в номер. Избушка такая трёхэтажная, я по телефону номер забронировала, с двуспальной кроватью. И вот в окно глядим, как мой благоверный забегал, как ужаленный! Шлёпанец потерял! Глазам не верит! – Алла улыбнулась. Удовольствие сияло на её лице. – А тут и дрыщ подскочил. Руками размахивает. Смотрю – сотовые достали и по кнопкам бьют. У меня звонок в сумочке. Я с мыслями собралась и отвечаю: «Милый?.. Почему не звоню? Но ты ведь на важном мероприятии, ты же сам сказал… Я? Дома была, сейчас в магазин выскочила колбасы купить, ты ведь только докторскую ешь, а она уже закончилась… Конечно, скучаю… конечно». Вот так, я воду лью, а Гарик от смеха корчится на кровати. У меня трубка из рук выскользнула, и он смотрит на меня, смотрит… и ладонью по кровати слегка похлопывает. Поверишь, дух заняло. Еле вспомнила, что я мать двоих детей…

Лера села на краешек стула и взяла за руку слишком глубоко ушедшую в воспоминания подругу.

– Алчонок, – прошептала она, – сестрёнка…

– Что бы я без тебя делала? Мне ведь и поговорить больше не с кем. Только ты меня понимаешь, – на мгновение вернулась в реальность Алла и чмокнула Леру в лоб, а потом продолжила: – В сауну они потянулись, всей компанией, восемь девок и мой с дрыщом. Но сперва благоверный стоянку проверил – наверное, мою «Тойоту» выискивал. Не нашёл. Вздохнул – и в парилку с тёлками. – Руки Аллы теребили края вышитой Катериной Аркадьевной салфетки, спутывая белую бахрому. – Поверишь, сердца не чувствую… пульса нет. Но и получаса не прошло, мой, морда красная, из дверей выкатил. Дрыщ за ним, полотенцем своё худоё достоинство прикрыл. За руки Костика хватает и орёт что-то. Смотрю – мой отбрехался и на качелях осел, в руках пиво опять. Хлещет. И за новой бутылкой в рюкзак. Так и ночь подошла. Отдыхающие – по кабакам. Мой шерсть отряхнул и давай с тёлками кучковаться. Воскрес для блуда. Дрыщ обхаживает его. Вместе они в самый большой кабак завалились, который в подвале моей избушки. Мы с Гариком следом. Я платье вечернее надела. То, красный шифон, голая спина, на талии роза. – Лера кивнула. Платье шикарное. – Заходим, за руки взялись. А дрыщ со свитой столик заняли в тёмном углу, с высокими диванами. Заказ на столе уже. Пестреет моими деньгами. Барствуют. Моего тёлки облепили. Страсть изображают. И дрыщу одна досталась, самая холёная, грудь – пятилитровые вёдра. Пьют и тостуют. Пьют и тостуют. Я тоже шампусика накатила, и Гарик. Но я ему не позволила заводиться, стыдно, ребёнок ведь. Сижу, устрицы глотаю, Гарик баранье седло грызёт. Смотрю – одна коза в коротенькой юбчонке, колготы сеточкой, длинная… А что, может, баскетболистка-неудачница, подрабатывает. Всех пиявок с моего посбивала и сама на колени к нему щемится, обвила его, как лоза, я не преувеличиваю, сама обалдела. Гарик – и у того челюсть до колен отпала. Змеюка на арбузе. – Рот Аллы скривился в горькой ухмылке. Лера, сжимая её ладонь, почти не дышала. – Мы с Гариком переглянулись и встали. Я губы салфеткой ему промокнула от жира бараньего и в глаза смотрю. Он парень умный. Обнял за талию и на самую середину зала в танце меня увлёк. Я волосы распустила, кружу, кружу. Обзор классный, на меня все пялятся. Со всех столиков. Юбка моя шифоновая взлетает… Ну, ты видела. Тут все поддатые тоже повылазили. Кружатся. Ты бы видела: жмутся, трутся, срам один! Не то что мы с Гариком. У нас танец. – Глаза Аллы сверкнули хищным огнём. – Обнимаемся, но красиво. Спина горит. Тут мой очнулся, лозу срывает и пялится, пялится… А дрыщ вырубился. Тёлка одна трётся о его косуху и по карманам шарит – у меня глаз намётан. Другая – уже на переносице глаза, а всё лакает и оливки жрёт. Остальные по залу рассеялись, по «арам», по китайцам… И тут смех напал на меня. Правда, смеюсь и остановиться не могу. А потом бац – и взрыв. Ослепление. Кровь вскипела. Гарик… Нет, Горыныч к моей шее губами припал и… – Глаза Аллы остекленели.

– Ал, – коснулась её плеча любимая подруга, – где ты?..

Руки Аллы отпустили остывающую чашку и упали на белую скатерть. Катерина Аркадьевна обожала белое бельё, она крахмалила его, синила и гладила до седьмого пота. Особенно скатерть – выпаривала утюгом, давила на неё стальной тяжестью, и только для того, чтобы один раз усадить за стол семью или гостей и опять отправить её в корзину для грязного белья. Лера себя домашней работой не перетруждает, но мамин закон блюдёт – скатерть даже на кухонном столе лежит, пусть и не накрахмаленная, но всегда белая, гладкая, тарелку на неё ставить боязно.

И вот Алла опустила плечи и положила голову на стол, на скатерть белую, глаза её закрываются.

– Пойдём, я тебя на кровать уложу, – зашептала Лера, водя рукой по её растрёпанным волосам, по кривенькой гульке. Алла похлопала ресницами и согласилась. На подушке мягко. И кровать Леркина удобная. Катерина Аркадьевна спальный гарнитур по блату приобрела и пылинки с него сдувала. Теперь дочь её вахту держит: в комнате порядок, хоть она и ни пылинки не сдула.

Алла обняла подушку и зажмурилась:

– Как он меня целовал… Я будто в вечность окуналась. Оторваться не могла. Не помню, как в спальне оказалась. Розу мою оторвали – ляпа такая на поясе, а роза в ногах, и мы давим её ступнями. И тут – меня как в пятку вштырило! Я как остолбенела! И всё!

– Всё?

– Да нет. Не всё, – сбилась Алла. – Меня будто током садануло. Вспомнила, как Анечку родила, как месяц в больнице с ней провалялась. Больницу вспомнила. Свадьбу. Каток, где с Костей встретились. Тебя… – Алла уселась. – Понимаю – стоп! Катастрофа. Короче, своим хотелкам надо на горло наступать. Прошибло меня, значит. Пот холодный на лбу. Я за Гарика, в такси, и вот – смотри на меня! – Алла развела руками.

– Сбежала?

– Да. И его увезла домой, прям под мамкину юбку. Там его место. А моё – в семье.

– Укладывайся давай. Спи, – в страхе шепчет Лера.

– До сих пор на шее его губы. Глаза закрою – он тут как тут, и музыка, и танец.

Лера гладит её то по плечу, то по голове:

– Милая моя, милая…

– Вот так, Лерусь, – поднимая веки, говорит Алла. – Мне всё равно, любит он меня или нет, уйдёт или нет. Дети – и те далеко на второй план отъехали, дети и дети. Вот там, в спальне, одна правда, и та ниже пояса, – вздохнула Алла и опустила голову на подушку. – Что за человек без семьи? Будто и нет его.

– Ты простила его? – без надежды в голосе спросила Лера.

– А есть выбор? Я вот себя простить не могу. Повелась. Ну, думаю, всё, не успела остановить махину, перешла рубеж. И как влепила Гарику пощёчину, отчаянно, не так уж больно, но звенело! Мамой припугнула его – и домой.

– Ну и слава богу, – вздохнула Лера, на лету ловя крупицы смысла в потоке слов любимой подруги.

– И представь, Лерка, каких сил мне стоило порвать эту внебрачную связь, которая толком-то и не началась. А если бы по течению поплыли? Представить страшно, куда заплыли бы. – Алла закрыла наконец глаза, дыхание её усмирилось.

– А что ты Никифоровне сказала? – с тревогой спросила Лера и нахмурила брови.

– Да уж, умеешь ты в корень, – блеснула зубами Алла. – Я на порог бесшумно ступаю, а тут – моя свекровь, губы перекошены, валидол сосёт. «Так тревожно за тебя, деточка, – говорит, – Понимаю разумом, что ты к Косте поехала, а сердце знай себе своё твердит…» Я рукой махнула – и спать, устала, мол. А та за мной в спальню и носом водит, хитрющая баба.

– Алл, ну ты зря. Зря. Тебе со свекровью повезло. Не вредная она. Тебе как дочери помогает, с первых дней. Она и в поликлинику свою дорогу забыла, только в детскую твоих принцесс водит. То ванны, то массаж… Славная она, как и Костя. – Лера опустила глаза. Казалось, она ждёт, когда же на её голову прольётся гнев любимой подруги. Но Алла и бровью не повела.

– Я не дочь ей – и точка. Ты не сбивай меня с темы. – Подбородок Аллы удлинился, глаза смотрели теперь будто в другой мир. – А тут и сам нарисовался. В коридоре кряхтит, шнурки развязывает. Никифоровна чуть валидолом не подавилась. И я не ждала. Думаю, будь что будет, хочет трепаться с девками – пусть, нельзя человека неволить, а я – пас. Не могу от мужа гулять, только уйти, и навсегда. Пиджак сбросил и на колени упал. Молчит. Голову опустил – глаз не видно. А мать его – уши заткнуть хотелось – как заревёт и прощенья у меня просит его словами, тот головой кивает в такт только. Жесть.

– А ты? – вскочила Лера

– Интересно? – съязвила Алла. – А его не упрекнула. Знаю – моя взяла, завтра же дрыщ обходной подпишет.

– Вот как я тебя уважаю, – с удовольствием произнесла Лера. – Папа всегда говорил, что ты мудра.

– Николай Николаевич преувеличил. Если бы я была мудра, то этой истории не было бы вообще. Дрыщ – что? Ничего, внешний фактор! Когда внутри был бы монолит, отскочил бы этот сосунок от нас, как шарик для пинг-понга, и затерялся в вечности, вернее, в аду. В себе надо вину искать. Вот! Теперь помудрела, работать стану на опережение.