Текст книги "Валерия. Роман о любви"

IV

Первое, что сделал Вадим Игоревич, когда прибыл на место службы, – вломился в кабинет начальника со злосчастной красной папкой в руках. На входе молодой человек не смог быстро остановить полёт и чуть не врезался в старый металлический сейф высотою в человеческий рост. Даже гордая фуражка, спящая на поверхности шкафа, дрогнула от напора волны эмоций.

– Георгич, – тявкнул он, приближаясь к рабочему столу начальника, – что происходит? Нам что, липу финики подсуетили? Обратите внимание, – майор Кравченя потряс папкой в воздухе, – копии оригиналам не соответствуют. В искомой папке совсем другие документы! – Вадим горячился, стараясь сохранять почтение в голосе.

В ответ на заданные вопросы задрожали завязочки на картонных папках, выстроенных перекошенными высотками на рабочем столе начальника.

– Задержанные есть? – громыхнул строитель высоток и начальник майора Кравчени, дородный полковник с седыми усами на грозном неподкупном лице.

Вадим Игоревич вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал:

– Да, разрешите доложить, товарищ полковник. Задержан гражданин Гацко, заместитель директора ООО «Икар», подозреваемый и автор изъятых документов.

Товарищ полковник с пониманием оглядел подчинённого, царственным жестом пригласил присесть на стул, продавленный спинами многочисленных посетителей, и басовито спросил:

– Что изъяли ещё?

Вадим представил начальнику злосчастную папку и по привычке уставился на ряд из четырёх красных телефонов с вертушками, сильный элемент дизайна огромного дубового стола. После недолгой паузы молодой майор пояснил:

– Ерунда всякая. Эти умники ждали аудиторскую проверку и всё подчистили, бойцы даже кассу не обнаружили. Не уверен, выйдет ли по-крупному дело развернуть, как планировали.

– Значит, товарищ майор, задачу поставленную не выполнили. Надо было обои грызть, в унитаз нырять лично, но доказательства добыть, – набычился полковник, усы его задрожали. – Ясно? Не умеете работать, вашу ж… – продолжил громыхать товарищ полковник, скатываясь к нецензурной брани.

Вадим Игоревич молча обтекал – не в первой.

После сокрушительного монолога полковник откашлялся, выпил воды из графина советского образца, развалился на стуле и что-то гелевой ручкой черкнул на бумаге. Откашлявшись опять, он поднял свирепые глаза и лёгким движением руки приказал подчинённому приблизиться. Молодой майор с готовностью выполнил приказ. На мгновение крепкая рука продемонстрировала ему надпись «20» и тут же уничтожила молчаливое объявление. Молодой майор доверчиво посмотрел в глаза начальнику и замер в ожидании дальнейших указаний. Самый главный вздохнул с облегчением и добавил к рисунку комментарий:

– Ты, Вадим, не заводись… расследование веди спокойно, обстоятельно, основываясь на тех материалах, которые получили в ходе проведения оперативно-разыскных мероприятий. Подготовь предварительные данные к концу дня и принеси мне для изучения.

Вадим смекнул, в чём суть, и, приняв стойку «смирно», продемонстрировал готовность чётко исполнить приказ.

– Слушаюсь, товарищ полковник! Что прикажете делать с задержанным?

Лицо Георгича просветлело, плотные щёки разрумянились, и он голосом, переполненным отеческой добротой, отдал распоряжение:

– Пусть посидит голубь до выяснения обстоятельств. Ступай, Вадим, работы пропасть!

V

На площадке разбитого «Икара» капитан Швелёв собирал показания рядовых сотрудников. Не добившись ничего от главной женщины, он насупил светлые брови и так, напустив на себя совершенно безжалостный вид, общался с раздавленными икаровцами. Рядовые будни сыщика нарушил телефонный звонок Вадима Игоревича. Он приказал сворачивать дело и возвращаться «на родину». Капитан Швелёв выдавил из себя «есть» и сломал пальцами карандаш.

С гражданкой Метлицкой капитан прощался по-человечески, руку пожал и слов каких-то наговорил, несвойственных оперу на задании. Ещё Андрею не хотелось выпускать её нежную ладонь, поэтому он сжал пальцы главной женщины и, пристально глядя в её понимающие тёплые глаза, которые заставили переродиться не одного мужчину, попросил номер её телефона. Голос капитана звучал по-мальчишески влюбленно, поэтому гражданка Метлицкая улыбнулась и ответила, что ей было приятно иметь с ним дело. И всё.

Капитан Швелёв уходил нехотя, унося с собой одни вопросы, а перед его глазами горела надпись из трёх загадочных слов: «Hands opening GOD».

После отступления мучителей народ «Икара» духом воспрянул не сразу, а после тягучего молчания. Оппозиционерка рыдала прямо на столе, размазывая по сдувшимся щекам жирный макияж. Бывшие соратницы по ядру потеряли к ней интерес и обвиняли теперь во всех грехах. Именно отставного Ипатова и его фаворитов назначили виновниками утреннего происшествия. Власть полностью перешла к главной женщине, которая на общественной кухне отпаивала водителя Петю валерианой.

Итак, оказалось, что пострадала от налёта силовиков только Санькина родня. Остальные фигуранты, как гуси, вышли сухими из воды правосудия, если не учитывать воздействия десятиминутного ледяного душа в следственном отделе столичной милиции, которым на протяжении досудебного расследования окатывали каждого, даже незначительного, сотрудника «Икара» раза два в месяц.

Любу Гацко трагическая новость вытащила из постели. После ночного происшествия она выпила надёжную пилюлю и, обнявшись со свекровью, как больное дитя с матерью, проспала до полудня. Утром она не слышала, как Магда Даниловна собирала Мишу в школу, и как свистел чайник, и как хлопнула входная дверь. Но пронзающий барабанные перепонки телефонный звонок поставил её на ноги, вернее, на уши. К этому часу Магда Даниловна, волоча сумку на колёсах, возвращалась домой с рынка, где после долгих поисков купила-таки мешок картошки, да не простой, а крупной, без глазков и по низкой цене.

Люба дышала в трубку, откуда журчал голос Санькиного бесплатного адвоката. Временами этот голос казался ей родным, даже материнским, но она так и не уловила своим укутанным в сонное облако мозгом, о чём идёт речь. Когда голос вздумал попрощаться, Люба с умилительным уважением попросила его повторить сообщение, и голос, смягчившись до тона доброй феи, опять повторил, даже подробнее и сочувственнее, что Любин законный супруг находится под стражей и на него заведено уголовное дело по экономической статье. Помолчав, Люба опять просит голос рассказать, где находится её муж и что произошло. К удивлению, на другом конце провода фея набралась терпения и снова повторила своё сообщение от начала до конца.

Магда Даниловна зашла в дом, когда невестка добивала фею вопросами: «В какой тюрьме? Как зовут следователя? Почему он один?» Сердце пожилой матери впало в аритмию. Она, обхватив шею руками, зашла в единственную комнату своей городской квартиры и села рядом с невесткой, которая задала телефонной фее новый вопрос: «Так что же всё-таки произошло?» Этот вопрос оказался последним, исчерпавшим ангельское терпение бесплатного адвоката. Голос предложил Любе приехать к следователю, открывшему в её муже уголовного преступника, и лично ознакомиться с делом.

Люба упала на постель и зарыдала, нанося чуть сжатым кулаком удары по одеялу. Она почувствовала вдруг, что с Санькой они одно целое, неделимое, и ей так же плохо, как и ему. Любе казалось, что мучают его адские твари, тянут его жилы и пьют кровь, и к сердцу её подкатила стужа. Совесть тоже проснулась и грызла теперь её хребет: почему гнала? Не простила. А ведь он хотел вернуться, когда та паршивка из НИИ в Америку укатила, и запутался поэтому в сетях малолетки из книжного. Вот если бы она, верная жена, была рядом, ничего плохого никогда бы не случилось. Она, Любовь, уберегла бы, собой закрыла, не дала чёрным силам, хищным и жестоким, терзать его.

Магда Даниловна тоже завыла, поддержав сольную партию невестки:

– Ой, сыначка ты ж мая, Сашенька, бросил ты нас, остался одзин, вот и сцапал тебя враг рода человечскага. Не шатауся бы ты по гэным б…м, сидеу у хаце, сына гадавал (воспитывал), не зрабился бы гэткий жах (не сделался бы такой ужас) … Ай, сыначка, ай родненьки…

И встала перед очами Магды Даниловны живая картина, как вдовая её матушка, добрая белорусская крестьянка, в последнее военное лето получила похоронку на старшего и единственного сына Алеся, которого маленькая Магдалина не помнила. В доме на стене висела фотография незнакомого мальчика с мамиными глазами, которую матушка целовала каждый день и крестила тайком.

Вещи его – рубахи да тельное – всю войну матушка перебирала, ладонями гладила, губы её шептали: «Вяртайся, сыначка…» И тут горе какое! Извещение в печатях, что «в бою за социалистическую Родину, верный воинской службе, проявив геройство и мужество, ранен и умер…»

Матушка так же надрывно голосила, как сейчас стонет её постаревшая дочь. Сорвала матушка косынку с волос, поседевших до времени, и в поле убежала. Маленькая Магдалина за ней понеслась, путаясь в «доугой спаднице» (длинной юбке). Всей глубиной земля сострадала её матери! Маленькая Магдалина услышала, как вырвался из земных недр стон, от которого поникли спелыми головами колосья. Родная земля так ждала Алеся… и других своих сыновей.

Сегодня, когда на нашей земле царит мир, выкупленный кровью миллионов сыновей и слезами их матерей, вы, его наследники, почему сами лезете в ад тысячами ухищрённых способов: пьянством и наркотой, развратом и клеветой, воровством и убийством? «Почему?» – кричит и бьётся материнское сердце Магды Даниловны, в глубине которого рыдают её покойные матушка, брат и отец.

Материнские причитания Санька услышал как наяву, когда его выгрузили пинком из автозака. «Сыначка», – било по сердцу и по ушам с такой силой, что сам «сыначка» почти не заметил, как его пропустили через «просушку». Плач родной матери звенел в голове, и Санька не уловил юмора в напутственных словах охранника: «Предпочитаешь сидеть с бомжами или уголовниками, которые таких придурков насилуют?» Когда его поселили в камеру, отдалённо напоминающую пещеру первых людей, Саньке почудилось, что его заживо похоронили, а мать рыдает над холмиком. Да так пронзительно, так неистово, что он, скованный темнотой и смрадом, отчётливо слышит её плач у себя под землёй. И хочет он выбраться к ней, где есть солнечный свет, чистый воздух и необъятные просторы, но не может даже двинуть рукой или крикнуть…

Лязг захлопывающейся за спиной двери заставил Саньку вернуться в реальность и оглядеться. Вот оно что: родная милиция для удобства проведения следственных мероприятий поместила его в крохотную, переполненную другими грешниками модель ада. На воле такого Санька и представить не мог: стены камеры масляные от грязи и сырости, в углу возле двери дыра, наверное туалет, над ней трубка водопровода с двумя кранами, верхним и нижним. Самая вопиющая несправедливость, которая скребанула Саньке по душе, – маленькое окно, покрытое не решёткой, а чем-то напоминающим дуршлаг. В маленькие круглые дырочки едва пролезет тонкий карандаш. Что за этим дуршлагом, какое стекло, разглядеть невозможно. Свет, слабый и теребящий глаза, исходит из единственной лампочки на потолке. Санька опустил веки от тяжести дизайна и взглядов насельников. Он замер на полуслове – надо не сплоховать, начался экзамен.

И тут на помощь пришла матушка, Магда Даниловна. Он отчётливо увидел детское воспоминание: мама одела его нарядно, чисто и повела в гости на крестины в соседнее село. Впервые в жизни он увидел городских девочек, в панамах и бантиках, и спрятался за мамину юбку. Магда Даниловна погрозила пальцем и приказала играть с ними во дворе. Стыд и нерешительность сковали мальчика, но мать не отступала, шлёпнула по заду и подвела сына так близко, что Саньке показалось – сейчас он сгорит от любопытных заносчивых взглядов. «Сыначка, сонычко моё, скажи деткам, как тебя зовут?..» – громко на ухо потребовала мать.

– Гацко Александр, Саша, – вот они, первые «правильные» слова в новой тюремной жизни. Напряжение спало, густой табачный дым ожившими клубками потёк по камере, одобрительный ропот и приглашение выпить чаю покатились в его сторону. Главный в камере, зек Серёга, выделил первоходу Гацко самый верхний шконарь, сваренный из труб и полос металла, который покрывал матрас с несколькими комками ваты в потёртом брюхе. Но сначала рулевой по камере побеседовал с Сашкой:

– А по какой статье заехал?

– Не помню точно, – осторожничал Санька.

– Как – не помнишь? Ты, я гляжу, по первому разу. На тюрьме это главный вопрос. Могут неправильно понять. У тебя же в копии постановления есть статья. – Серёга посмотрел на подопечного цепким взглядом.

– Мне ничего не дали, – не солгал Гацко.

– Не может быть. Всем дают. Слушай, Санёк, тебе к адвокату надо, здесь что-то мутно. А паста у тебя есть?

– Слушай, мужик, говорю, оставь меня в покое, ладно? – Сашка чувствовал себя как в пыточной.

– Ты меня больше так не называй. Мужики – на лесоповале. А я не мужик. За то, как ты на вопрос ответил, – бьют. Но я по жизни крадун, живу по воровским законам и считаю, что надо не наказывать за незнание, а учить. В тюрьме все люди, и мы должны держаться вместе, иначе нас мусора поодиночке передушат. Есть неписаные законы и правила, установленные ворами, суровые, но справедливые. Их надо знать. Поэтому надо интересоваться. – Новый знакомый был очень убедителен, а главное, выглядел как пастырь среди послушных овец с волчьими душами.

Санёк решил раз и навсегда быть осмотрительнее.

– Хорошо, Сергей. Спасибо за науку.

– «Спасибо» скажешь прокурору. В тюрьме «спасибо» нет. Есть «благодарю». Следи за каждым словом. И никогда не в падлу, если чего не знаешь, поинтересоваться. Это приветствуется. Тюрьма – наш общий дом, нам в нём жить. – Артистичные жесты авторитетного вора говорили даже больше, чем слова.

Санёк благодарно расположился на отведённом месте и закрыл глаза, с тем чтобы увидеть мать, услышать её звенящий голос. О жене и сыне боялся думать, так стыдно стало.

Люба в их квартире в этот момент вздохнула, почувствовала – у мужа появилась земля под ногами, собрала волосы в тугой пучок и быстро оделась.

– Всё, всё, мама, Магда Даниловна, – остановила она плач по Саньке, – вы Мишаню покормите, а я к Саньке поеду, еды надо захватить, вещи всякие, носки, бритву. Слезами горю не поможешь, надо узнать всё подробнее. Может, и не так всё страшно. Валере Яновичу дозванивайтесь, каждые полчаса, запомнили? Он что-нибудь придумает, обязательно. – Предприимчивая Люба, взорвав стопку выглаженных простыней, выудила оттуда пачку долларов, отложенных на образование дитяти, и уверено отсчитала пять штук, по пятьдесят каждая. «Со ста никто сдачи не даст, может, где и пятидесяти хватит», – сообразила она.

– Беги, детка, дачушка, – ответила, хлюпая носом, Магда Даниловна. – Может, ты и спасёшь его, дурня беспутного. А Мишеньку, нашего золотку, покормлю, уроки зраблю и буду молиться Господу и его Пречистой Матери.

VI

Санька забыл о прошлом, как будто спал все прожитые годы и вот проснулся наконец в тюрьме, на шхонке. В этом долгом сне он был оптимистом, веселил друзей, за это его и пригрел Янович на своей капиталистической груди и замом своим поставил, чтобы на «Икаре» веселее жизнь протекала.

Так и было, пока однажды шеф не превратился в призрака. Оно и понятно – несчастье в доме, сын дефектным оказался, больным. Санька диагноза точного не знал и избегал любых разговоров о болезни наследника Яновича, оттого что в этот момент дрожь Саньку одолевала непонятная и совесть почему-то подавала свой голос.

Врождённый оптимист и замдиректора по совместительству поотмахивался от сырого унылого призрака пару месяцев и устал. Его Злобность Янович всю энергию вытягивал, жизни людям не давал. Целыми днями и ночами на работе пропадал, отчёты каждый день требовал, праздники запретил, перекуры, народ теперь чуть не под столом кофе пьёт. Премии у народа снимал, кроме любимицы – главбуха, конечно же, и призрака намбер ту – Ипатова, у которого хоть и не родился никто, но призраком он тоже стал вслед за Яновичем, подпевала барский – и только.

Александр Ильич не отставал от шефа – тоже норовил посмотреть на Санькин экран, мол, где экселевские таблицы? Сашок уже два раза чуть не влип: такой бой провёл с орками головастыми, всех уничтожил, остался один Мурикап Великий с девятью жизнями в красном столбике, а тут Ипатов в кабинет залетел – и первым делом к монитору, на ходу очки слетели. Геймер не растерялся – клик по Alt Tab и… На, шпион, таблицу Excel, любуйся, хоть до утра. А панель с «Пуском» Сашок давно в плавающую обратил по сложной компьютерной технологии. Но шпион проницательным оказался, побуравил глазами ЖК-монитор и спросил с нагловатой ухмылкой: «Что это у вас, господин заместитель директора, третий день одна и та же таблица на экране светится?»

Гацко чуть сквозь землю не провалился: во как вражья морда в приложениях разбирается! Но виду не подал, пиджак стоимостью в 500 долларов расстегнул и уверенно бросил в лицо неприятеля:

– Вы, так сказать, Александр Ильич, не забывайте, я не просто должностное лицо, но и учредитель, процентодержатель! И перед вами отчитываться не обязан. И вообще, так сказать, нечего вам тут чужую бесценную информацию сканировать.

Но шпион не унимался, улыбался хитро и шипел, как гадюка:

– Это вы хорошо, господин заместитель директора, вспомнили, что вы должностное лицо, а не боец на передовой. А то сотрудники пулемётные очереди и гул вертолёта из стен вашего кабинета то и дело слышат.

Санька подпрыгнул на кожаном кресле руководителя и выкрикнул, сдвинув сурово брови на переносице:

– Это у меня кулер барахлит! Модель компа давно устарела! Я работать не могу уже!

Ипатов кивнул и жёстким голосом ответил:

– Для одной таблички из Excel даже калькулятор – роскошь, и деревянные счёты подойдут.

Санька сжал костлявые кулачки, побелел весь, в тон итальянской рубашки, и метнул вслед коварному сыщику испепеляющий взгляд. Всё, пора Яновича в чувства приводить, а то Мурикап Великий того и гляди не только сам ноги унесёт, а ещё и всех орков оживит, и прощай первая строчка в турнире победителей тьмы Оракрарты. К тому же Новый год на носу, а Его Злобность с предателем-шпионом не позволяют врождённому оптимисту праздник спланировать. Ещё и бухгалтерша-зануда поддерживает линию руководства: «Нечего, – говорит, – впустую деньги тратить. Лучше материальную помощь нуждающимся окажем и подарки хорошие, памятные сотрудникам преподнесём. А на работе… тортик съедим – и по домам, праздник-то семейный, правильно Валерий Леонидович распорядился – свадьбы не устраивать!»

Гениальный геймер крепко задумался, полистал Интернет и к вечеру обмозговал великую стратегию перекомпиляции шефа из злобного Мурикапа в безобидного голема. Захлопал сам себе в ладоши от восторга и съел эклер с заварным кремом около зеркала, лёгкие пряди на лысине подчесал и с настроением закатил к шефу в кабинет.

Янович с непроницаемым лицом Штирлица в чёрно-сером облачении восседал за огромным дубовым столом с перекошенной стопкой бумаг на краю. Не отрывая усталых глаз от расписного ежедневника, он вяло ответил на приветствие и зевнул. Гацко не смутился, запрыгнул в эдемское кресло, крутанулся и произнёс предисловие великой стратегии:

– Живём скучно, живём застойно. Никакой движухи. Одно и то же каждый день. Рискуем остаться на задворках отечественного предпринимательства.

Янович не пошевелился, но глаза поднял, посмотрел так пронзительно, словно вопрошал: «Чего тебе опять надобно, старче?» Но Санёк проигнорировал неудобный немой вопрос и продолжил наступление:

– В передовых компаниях психологи работают активно, народ сквозь тренинги проводят, семинары устраивают, выездные заседания. Нельзя, чтобы работники привыкали к рутине, закапывались в бумагах, это убивает творческую инициативу, разлагает дух сотрудничества в коллективе. Современность требует от нас не только высокий профессионализм проявлять, но и нестандартные ходы находить, озарения на уровне интуиции, спонтанные прорывы делать. Успех каждого отдельного дела может зависеть от множества как объективных факторов, так и незначительных на первый взгляд мелочей. К примеру, даже от того, кого из сотрудников мы посадим рядом, плечом к плечу за рабочие места и на каком расстоянии. Это немаловажный психологический фактор. Мы, руководство, должны всё учитывать, видеть перспективу, замечать трения, шероховатости. Я недавно заметил и проанализировал: наша мужская часть коллектива заняла пассивно-созерцательную сторону в трудовом процессе. Это губительно. Постепенно мы полностью утратим креативно мыслящих людей, а значит, лидирующие позиции, а значит, и прибыль. Надо срочно принимать меры, срочно.

Янович один раз мотнул головой, прищурился и размеренным тоном, без эмоций спросил:

– Откуда такой полёт мысли? Даже завидно. Зато совершенно очевидно. Хоть один креативщик у нас останется, значит, можно быть спокойным – прибыль никуда не упадёт. Можете далее продвигать нестандартные ходы, а мы, рядовые, уже мелочёвкой займёмся, рутиной. Например, твой бизнес-план, – призрак Яновича хлопнул прозрачной папкой об стол, – по организации нового цеха чугунного литья в Мозыре обсчитаем, обоснуем, прогнозы покрутим, с заказчиками переговорим, с поставщиками. А вы тем временем, Александр Дмитриевич, креативьте на здоровье. Сотрудников пересаживайте по диагоналям.

Александр Дмитриевич поджал подбородок. Стало понятно: без второго призрака зама, орка четырёхглазого, не обошлось.

– Стыдно должно быть вам, господин директор, за спиной у крупного процентодержателя и старого товарища со своим первым замом интриги плести. Раньше вы так не поступали. – Санька вытянул руку и указательный палец, пряди на выпуклом лбу попадали набок, приоткрыв нарастающую лысину, а глаза его по-детски заморгали от обиды.

Оттопыренная нижняя губа большого ребёнка, на глаза которого наворачиваются слёзы, вызвала в сердце Яновича умиление. Он вздохнул как-то по-отечески смиренно и хлопнул старого друга по плечу.

– Санёк, будет тебе, – миролюбиво произнёс он. – Чего пришёл? Говори.

Гацко откинулся на спинку кресла и задрал нос.

– Я и пришёл по поводу бизнес-плана, – слукавил он. – Халтурить не привык, а обстановка такая болотная, что дело до ума довести не могу. Надо встряхнуть коллектив, набрать новых людей, вакансий у нас много. Мне референт нужен со знанием европейских языков, твоя Людка не справляется, её можно уволить. Она мои письма в Чехию через транслейт на компе переводила, и вообще – скучная, нестильная. Секретарь директора – лицо компании. А тут – нос, очки, дефекты речи.

Янович рассмеялся, впервые за последний год, в глазах его заиграли прежние искры озорства.

– Людмила Алексеевна – племянница замминистра предпринимательства, с высшим образованием, отличной характеристикой и гигантским трудолюбием. Она замечательно вписалась в коллектив, за пять лет работы ни одного нарекания. Как можно разбрасываться ценными сотрудниками из-за носа или очков?

Санёк ободрился – стратегия заработала!

– Ну, можно оставить её, если хочешь. Только спрячь куда-нибудь, в бухгалтерию, например, или в группу Ипатова, можно даже с повышением, чтобы дяде не нажаловалась. А в приёмную надо баб молодых посадить, – Санька подпрыгнул в кресле, – чтобы грудь с размером, зубы белые, макияж, визаж и все дела. У тебя ж стены в приёмной из стекла – витрина, значит, реклама компании. Люди заходят – а тут две тёлки в подсветке плавают, одна лучше другой. Да и мужики приосанятся, на трудовые рекорды пойдут, надбавки клянчить перестанут, пиво пить. Да и так, по офису, – Санёк вытянул перед собой руки и задвигал ими, будто шахматы переставлял или семена сажал, – можно девок понатыкать, по диагоналям, чтоб просматривались со всех боков.

Янович залился второй волной смеха, а Санька победно заулыбался – он был готов ко второй части операции.

– Ой, друг дорогой, потешил! Содержательный разговор получился о бизнес-плане организации цеха чугунного литья! Девок понатыкаем – как ты предложил? – по диагоналям, и хватит мудрствовать, вопрос решён! – брякнул Янович.

– Так мы не только этот вопрос решим, – нахмурился Санька. – Все проблемы отпадут, я же объясняю, климат нужен людям. Ты вот попробуй орхидею без правильных условий вырастить, без климата. Да ни в жизнь! А тут люди! Сначала надо психологический фактор отрегулировать, а после уж добиваться результатов. Короче, даём объявление в СМИ, Интернет: «Крупная коммерческая компания, лидер отечественного предпринимательства ООО „Икар“, заинтересована в приёме на работу молодых, инициативных, творческих людей, преимущественно девушек и женщин на следующие высокооплачиваемые вакансии: секретарь-референт со знанием европейских языков, секретарь-референт руководителя компании, менеджер по сопровождению баз данных, а также другие не менее выгодные должности». Ну, как? – Санёк опять подпрыгнул и, казалось, едва удержался в кресле. – Девки на второй день табунами повалят. Мы у тебя в кабинете кастинг устроим! Навеселимся! Можешь даже Ипатова позвать, ему полезно чувства обновить, а то к Тоньке прирос. Уже губы надувает точно как она.

Янович чуть не подавился смехом.

– Сашок, а почему мы в жюри? У нас же директор есть по работе с персоналом, функционирующий отдел кадров!

Санька округлил как никогда ясные глаза и выпалил на одном дыхании:

– Директор по работе с персоналом? Эта тёща начальника ГАИ города! Ты с ума сошёл? Ты представляешь, каких она нам регулировщиц на пенсии наберёт? Нет, нет, нет! Такое дело ответственное не дам завалить. Тебе вообще новое производство чугуна в Мозыре нужно? Да? Тогда отправь её в командировку вместе с твоей Людкой, а мы сами управимся, без ГАИ и без министерств.

Дружный хохот сплотил двух закадычных друзей. Они чувствовали себя уже не китами экономики, а беззаботными молодыми специалистами академии наук, каждый день замышляющими новые приколы и развлечения.

– А птаха твоя, Натаха, как отреагирует? – сморщил нос Янович. – Она всех новеньких отслеживает. Не дай бог, кто моложе тридцати и в юбке короткой появится – тебе гильотина светит!

Санёк подпрыгнул и взвизгнул, обнажив розовые дёсны:

– Ты что, не знаешь меня? Я её живо – на место! Тем более они с твоей в Таиланд сливаются, забыл, что ли? Самое время ковать железо. Завтра же объявления двину, даже в метро! Распоряжусь, чтобы у нас в холле диваны выставили, посадочные места для кандидаток. А мы с тобой в жюри засядем, баллы будем выставлять и голосовать. А Ипатов пусть протокол ведёт, бюрократ! Движуха!..