Текст книги "Валерия. Роман о любви"

Главная женщина закусила сухие губы:

– Пить хочется, – сказала она и встала у окна. – А знаете что? Друзья-коллеги, ступайте домой. Берите такси. Завтра рассчитаю всех. Ступайте.

Одиночные сотрудники перенеслись на остановку такси со скоростью приведения, как будто и не было никого. Лёва и Петя умчались на кухню за водой. Они знали, что Елена Юрьевна ничего, кроме воды и кофе, не пьёт, даже чая или молока. И кофе варит как лучший в мире бариста и пьёт только тот кофе, который варит сама. И Лёва с Петей на работе пьют только тот кофе, который готовит Елена Юрьевна в медной турке, неприкосновенной для любого другого сотрудника, особенно для новой секретарши.

А сейчас главная женщина подпирает лбом стекло и дышит неровно, как будто хочет вдохнуть как можно больше воздуха. Волосы её, прямые, светлые, растрепал сквозняк.

Выбегая из кухни, компьютерный гений замер у входа в стеклянный офис. Водитель Петя пошатнулся на худых, обтянутых джинсами ногах и чуть не выронил литровую бутыль с водой. Друзья уставились на свою покровительницу, купающую уставшее лицо в сквозняке, и переглянулись, убеждая себя, что всё увиденное – правда. У Елены Юрьевны за ухом, по дуге обнаружилось тату из трёх слов на английском. Материнский образ главной женщины рассыпался в момент.

– Ну, – выдавил из себя Петя, – мы тоже с Лёвой на тачку… Мы на одной… Мы рядом.

– Мы рядом, – подтвердил Лёва, не мигая европейскими карими глазами.

– Конечно, – пришла в себя главная женщина, – ступайте.

– А вы?

– А я? Скоро муж подкатит на джипе…

Водитель Петя сгрёб обалдевшего друга и потянул его к выходу. Он теперь сбегал от неизвестной ему женщины, которую ещё минуту назад хотел подвезти домой на своей машине, потому что роднее человека на «Икаре» у него не было.

– Ну и облом, – прошептал Лёва и вздрогнул, незнакомая женщина окликнула его.

– Лёва! Завтра же поставь. Утром. На Гацко внимания не обращай – я теперь самая главная, Янович дал мне все полномочия.

У выхода из стеклянного зала друзья повернулись лицом к Елене Юрьевне и по этикету улыбнулись.

– Ребята, завтра не опаздывать! Вы у меня элита, – отдала команду главная женщина, не подозревая, что секрет её открылся.

– Я тоже пойду. Пусть Петька меня сначала отвезёт, – выпалила из приёмной секретарша, на ногах-ходулях залетая в стеклянный офис. Выбеленные её волосы с одного боку встали дыбом, а с другого примялись от долгого сна на столе за компом. Секретарша хлопала поредевшими ресницами и фокусировала взгляд. Дерзкий звонок в приёмной спутал её планы.

– Лена, у тебя вызов, – сказала Елена Юрьевна и указала ей на дверь в приёмную.

– Нет! – заистерила Лена. – Нет! Это долбанутая тётка Гацко. Она пытает меня всю ночь. Мелкого своего ревнует. Сколько можно? – Лена всегда смягчала звук «ж», на западный манер.

– Ладно, свободна, – приняла на себя удар главная женщина и поспешила в приёмную. Телефон заглох и спустя мгновение заверещал.

– Не рвите связки, Наталья Лазаревна, – громыхнула в трубку главная женщина, – в телефоне амплитуда колебаний ограничена, и силу вашего голоса я оценить не могу. Алесандр Дмитриевич? Отдыхает в своём кабинете после выпитой им бутылки виски. Да! Какие корпоративы? Очнитесь! Он сам набрался, пока мы вкалывали и за него… Утром! Милочка, он перезвонит вам утром. И… ещё один ваш частный звонок на наш рабочий телефон – ответите по закону за хулиганство. И я, как финансовый директор, да-да, ты не ослышалась, как финансовый директор, удержу штраф в пользу предприятия в размере месячного заработка твоего сожителя. Ясно тебе?

Телефон отключился. Елена Юрьевна вздохнула и остановила взгляд на двери в директорский кабинет. «Почему? Ну почему они женились на деградировавших тётках?» – спросила она у своего разума десятитысячный раз и задумалась, сидя на столе в приёмной. Из размышлений её выдернул хлопок входной двери и шарканье чьих-то ног.

– Петя? – прошептала она, привставая со стола. – Лёва?

Юноши застряли в двери и переглянулись. Компьютерный гений кашлянул и заговорил, переминаясь с ноги на ногу:

– Елена Юрьевна…

– Да… Я – Елена Юрьевна. Она.

– Погодите, вы же Метлицкая? Метлицкая? – пролепетал второй юноша.

– Хотите автограф? – съязвила главная женщина.

– Лёва, я же говорил! – хлопнул в ладоши Петя и растянул рот до ушей, но Лёва не шевельнулся. Юноша остолбенел и уставился карими арабскими глазами на свою покровительницу, как будто она только что сбросила кожу бухгалтера и стала звездой.

– Отпад, – развеселился Петя. Его карие европейские глаза сияли, как бриллианты под солнцем. – Почему вы молчали? Всё время молчали? Это же ваши тексты! Все! Очуметь!

– Я просто очень скромная, – включила обаяние новая звезда и улыбнулась.

– Я в ауте… я крэйзи… Девчонка Метлицкого! – захлёбывался восторгом Петя, а его друг так и не шевельнулся, если не учитывать приоткрытый рот.

– Ну-ну, какая ещё девчонка? – Елена Юрьевна выпрямилась во весь рост, напустив важности в лицо. – Жена! Законная супруга. А «девчонкой» я была в детском саду. Но всё равно спасибо за «девчонку», лестно в моём возрасте, когда дочери шестнадцать. И… может, раскроете тайну? По дружбе. Почему вдруг – озарение, посреди ночи, после такого напряжённого дня?

– Можно с вами обняться? – промямлил наконец Лёва, опустив глаза.

Елена Юрьевна надула губки и ответила:

– Ну, давай…

Лёва прижал к груди главную женщину, и ему показалось, что его душа перетекает в её сердце.

– И меня! – крикнул Петя. – Меня тоже обнимите!

«Здорово, что никого нет», – подумала Елена Юрьевна, обняв усыновлённых детей. Расступились потолок и стены, и она подняла глаза к звёздам, огромные светлые глаза, в которых стонали риффы Stratocaster.

IV

Минувший февраль злился пуще собратьев прошлых лет, ни одного солнечного дня не благословил, только ветер и туман. Именно из-за него Ярила проснулся только в мае. От зудящего воя февральских колких ветров страдала даже сонная река, содрогаясь в своём каменном ложе.

На набережную из метро вылетела парочка не по погоде счастливых людей. Казалось, они на крыльях несли лето. Вопреки февральскому злу мятежники источали доброе тепло, птички стайками кружили вокруг них и чирикали по-весеннему. Такого унижения последний зимний месяц не вынес. Тряхнул бородой и ударил по непокорным зарядом ветра, роем из тысячи ледяных шмелей.

Но счастливцы только рассмеялись и укрыли друг друга. Девушка припала к груди юноши и от блаженства закрыла глаза, она представила себя бездомным котёнком, которого спасает самый тёплый в мире человек. От её счастья один за другим по ветру распустились круги тепла, разящие злые чары противника. Тут же воспрянул духом Ярила, тряхнул золотой гривой, и по кольцу, вокруг своего ослепительного диска, пробудившийся бог вытопил туман, который грязными лапами залепил небосвод уже с первого февральского дня. Солнечные волны отбросили противника за линию горизонта.

– Вот ведь радость какая, – рассмеялась девушка, подставляя бледное лицо потоку живого света. – Как будто весна улыбнулась. Серёжа! – воскликнула она, хватая за руку юношу. – Посмотри! Посмотри на небо. Какое солнце яркое – петь хочется. Оно для нас светит! Правда-правда. Только что морось глаза застилала – и вот! Это знак! Я точно знаю. Как будто ожил древний бог и нас благословил…

Сергея друзья почитали за смельчака. Однажды, ещё на первом курсе, под вспышки андроидных камер он минут пять висел на пожарной лестнице общежития, цепляясь за поручень только одной рукой. В списке «геройств» молодого человека числилось немало подобных безумств, о которых он благополучно забыл, поменяв ещё до свадьбы статус «ВКонтакте» на «женат». Робел он только от крика своей матери и, как выяснится совсем скоро, от пытливого взгляда Снежинкиной няни.

Анастасия Сергеевна встретила молодых у лифта. В ту минуту, когда с грохотом разъехались двери, Сергей сделался серьёзнее декана, зачитывающего список кандидатов на отчисление. Няня представлялась ему добродушной толстушкой в очках, маленького роста и с пучком седых волос на затылке, но оглядывающая его женщина оказалась высокой и стройной. Крепкая статная спина заставляла предположить, что в прошлом она была танцовщицей, а цепкий взгляд – что завучем средней школы. Единственное, что совпало с нарисованным Серёжей образом, – это тугой пучок, но не седых, а светло-русых блестящих волос, чуть вьющихся у лба.

В первое же мгновение знакомства он понял – в обществе Анастасии Сергеевны легче застрелиться, прямо у неё на глазах, чем вымолвить хоть одно бранное слово или свинтить крышку на бутылке пива. Сергею ещё предстояло узнать, что няню побаивалась и не любила сама хозяйка дома, Полина Лазаревна, мать его невесты. Бывало, притащится с работы и тут же ну её с порога восвояси отправлять. «Здрасте, – протянет сквозь зубы и тут же выдавит: – Идите уже».

– Няня, ты представить не можешь, какой на улице злющий ветер! – затараторила Снежана, сбрасывая куртку на пуфик. – Он гнался за нами от самого метро, старался по лицу вмазать! Смотри, исколол мне все щёки! Если бы не Серёжа, я бы точно задохнулась!

– Девочка моя, – сказала няня, обнимая Снежану. – Но ты совсем тёплая, несмотря на происки этого разбойника. И я догадалась почему. – Анастасия Сергеевна расцвела улыбкой, и у Сергея отлегло на сердце. Он вздохнул и тоже улыбнулся.

– Серёженька, давайте же пальто. Очень рада, вы не поверите. У меня роднее нет человечка, чем Снежаночка. Хоть и родни полно: и братья двоюродные, и сёстры, и сын с невесткой. А семья моя родная здесь, в этом доме. И сердце моё так радуется, что она, ласточка моя, встретила человека. Я так ждала – эта дверь отворится, и она войдёт с женихом под руку… Так уж рада. – Няня прослезилась, и Сергей оттаял и обнял её по-родственному.

– Я тоже рад, – произнёс он и ощутил спиной чей-то взгляд. Худенький мальчик, выглядящий явно младше десяти лет, сидел, поджав ножки, на ковре в гостиной и с любопытством разглядывал его. Малыш подёргивал подбородком и вытягивал тоненькую шею, беспомощностью он напоминал Сергею птенца, который выпал из гнезда.

– Здоров, Михаил, – сказал Сергей и вошёл в комнату. – Будем знакомы, дружище.

Он присел рядом с мальчиком на белый ковёр и пожал его скорченную ручку, малыш рассмеялся – ещё никто в мире не жал ему руку, как настоящему мужику.

– Это моя вторая кровиночка, – пропела няня, чмокая мальчика в затылок, – такой он у нас славный! Такой ангелочек! Вы, Серёженька, с ним обязательно подружитесь, да что там, просто влюбитесь в него. Он у нас волшебник, да-да. Рядом с ним сердца людей тают, становятся мягкими. Я и сама счастливей стала. Вот поцелую его, приголублю – и радость на душе, тихая такая, светлая.

Малыш прильнул к няне и что-то затараторил, ручка его потянулась к игрушкам, разбросанным по ковру.

– Он хочет поиграть с вами. Давайте, я покажу.

Анастасия Сергеевна сгребла резиновые мячики и разных зверей, подвинула игрушки поближе к Мише, и начался урок:

– Вот, взглядом выбираете игрушку и вслух произносите её признаки. Например, заприметили зайца вот этого, оранжевого, и объявляете: длинные уши, оранжевые шорты, красный галстук. А Мишенька найдёт лопоухого и подбросит. А вы должны ловко поймать.

Рука нового друга потянулась за мячиком насыщенного лилового цвета, его резиновую кожу, как ёжика иголки, покрыли мягкие забавные отростки. А в тени коридора блестели тревогой глаза Снежаны, она ладонями держала стену и почти не дышала.

– Серёженька, – проворковала няня, хватая за руку гостя. – Ну что вы! Глазами выбираем, и хитро старайтесь, чтобы Миша ваш взгляд не прочитал. Он знаете какой у нас смекалистый. – Няня потрепала взъерошенные волосы малыша, и он рассмеялся, как будто понял, о ком идёт речь.

Анастасия Сергеевна бросила взгляд в темноту коридора, на свою любимицу, и вдохнула её тревогу.

– Ну, ребятки, вы играйте, а мы со Снежаной накроем стол к обеду. У меня особенные блюда сегодня. Пироги тоже есть.

Сергей сглотнул слюну – домашние пироги он любил больше жизни. Волнение отпустило его сердце, и хлебный дух, струящийся из кухни, заполнил молодой организм страстью чревоугодия. Только маленький брат Снежаны вернул его мысли к себе, голод отступил на шаг и стал ожидать своего часа. Миша не отрывает восторженных глаз от нового друга и старается, хмурит лобик, чтобы уловить его мысль, чтобы угодить ему. И, если новый друг кивает и говорит «Молодец, пацан», Миша улыбается и будто бы воспаряет над землёй.

– Серёжа, Мишуня, вы уже подружились? – серебром прозвенел голос Снежаны.

Сергей кивнул и улыбнулся. Миша подтвердил на своём уже понятном Сергею языке. Мальчишки, как заговорщики, переглянулись, и в то же мгновение в руки старшей сестры Миши полетел лиловый мяч, утыканный массажными шипами.

– Хватай ёжика! – на радость Мише завопил Сергей. – Ты разве не знала? Ёжики тоже летают!

– Ах вы, предатели! – возмутилась Снежана, сдерживая улыбку. – Ну, теперь держитесь, мой ход!

Снежана вытянула спину и расправила плечи, в глазах её сверкнул боевой задор. Она прыгнула над ковром, как будто застыла, и чёрные волосы распластались по воздуху.

Мише показалось, что сестра превратилась в птицу и взлетела под потолок. Он открыл рот и уже спустя мгновение оказался внутри, в самом сердце клубка, свитого из длинных ног Сергея и рук, самых тёплых в мире рук родной сестры, которую он называл «мама».

Распутались друзья под собственный хохот и визг. Миша веселился дольше всех.

– Все за стол, – прозвучала наконец команда из уст няни. Круглый стол у окна Анастасия Сергеевна покрыла белой накрахмаленной скатертью, вышитой чайными розами. Скатерть крестиком вышила её мама, сразу после войны, когда оставшимся в живых до боли хотелось красоты. У рукодельницы родилась дочь, которая сохранила семейную реликвию до сей поры и сегодня утром подарила скатерть Снежане, чтобы девочка встретила своё счастье и оно бы не упорхнуло, а так и осталось навсегда, бабочкой поселилась в райских цветах, вышитых на белом чистом полотне жизни.

После прогулки в ледяном феврале есть хотелось зверски. Сергей напряг живот и не дышал, ожидая, когда в руках няни отзвенят столовые приборы, а ломти горячих пирогов займут наконец положенные места на сверкающих тарелках. Аппетитный запах сводит его с ума. Миша тоже выпятил губу и гундит, подгоняя няню. Казалось, только Снежана не голодна, она улыбалась и разливала в хрустальные фужеры апельсиновый сок.

Анастасия Сергеевна на правах старшей взяла слово. Она готовила свою речь не день, не два, даже не с той минуты, когда узнала, что её любимица влюблена и выходит замуж. Она готовила, шлифовала, оттачивала своё напутственное слово всю жизнь. «Я только об одном мечтаю и прошу Бога, – говорила она, обнимая свою девочку, – чтобы он послал тебе такого мужа, который будет любить тебя, как люблю я». Но слово её так и не вылетело на свет. Няня открыла было рот и даже взмахнула рукой, но взгляд её упал на жениха – и слово спряталось на дне сердца. Сергей не дышал и сжимал челюсти, глаза его прилипли к блюду с нарезанным пирогом. «Бедный мальчик, ещё в обморок упадёт», – пронеслось в её голове, и она тут же опустила руку.

– Давайте поедим сперва, а потом я скажу… после, – сказала она и подбросила в тарелку Сергея две облитые топлёным маслом картофелины. – Кушайте, мои дорогие, проголодались, наверное.

Немецкий фарфор звенел восторгом – за жизнь длиною в два века настоящий аппетит он наблюдал впервые. Из родного буфета прежние хозяева доставали сервиз только на Рождество и со скукой, без нажима скребли столовым серебром по глади его тарелок. Наследники и вовсе прятали сервиз в картонной коробке, в которой до серости потускнели золочёные розочки и каёмочки. Заточение длилось до той поры, пока Анастасия Сергеевна, последняя его обладательница из древнего рода, не вернула его к жизни. И сегодня за круглым столом решалась его судьба. Когда гость очистил одну за другой тарелки и полной грудью вздохнул, хозяйка тут же объявила, что передаёт фарфоровую реликвию своей девочке.

Девочка расцеловала няню, а гость пришёл в себя.

– Спасибо! Так вкусно, что я утратил речь. Обалдеть просто. Мишка, ну и повезло же тебе, пацан.

Миша рассмеялся, и кусочки пирога выпрыгнули изо рта, рассыпаясь по скатерти, из-за чего Снежана вспыхнула, но гость и бровью не повёл, улыбнулся в ответ малышу и заметил:

– Так дело не пойдёт. Мы с тобой ещё картошки мало съели, а ты уже губы свернул. Нет уж, давай вместе жевать, а то девушки подумают, что на меня одного жор напал.

– Серёженька, – обратилась к гостю няня, – вы позволите угостить вас винегретом? Я его готовлю по рецепту своей бабушки. Она была полячкой, и готовила по высшему классу, и шила, и вкус был у неё безупречный. Её девочкой в господский дом отдали на обучение. Стала она модисткой, там и готовить научилась. Вот этот винегрет, например, к праздничному столу готовила, всегда. И нам традиции соблюдать надо, хранить. Я всё, что знаю, Снежане передала, всему научила, а меня – моя мама и бабушка. – Няня промокнула слезинки в уголках глаз и продолжила: – Я всегда о дочери мечтала. Но не смогла, овдовела рано. Сын вырос так быстро. И я тосковать стала. Внуков тем более нет и не предвидится. Но Господь услышал – и вот, послал мне дочь, девочку мою. Есть теперь кому золото передать и посуду.

– Няня, ну что ты. Это мне Бог послал тебя. Я как детдомовка была, одинокая. Вы с Мишей стали моей семьёй. Ну как бы без вас? Представить страшно.

Сергей посмотрел на Снежану, как будто впервые увидел её. Казалось, она и беззащитная, и счастливая оттого, что её отыскали и вернули домой, и теперь она больше всего на свете боится потерять обретённое сокровище.

– У вас, Серёженька, наверное, младший брат есть. Так вы по-доброму с Мишей, уже поладили. Вам известно, как с такими шалунами справляться! Да и Миша старается как, хочет понравиться. Кушал без вредностей. Да, котёнок? И молока выпил.

Миша прогудел в ответ и захлопал ладошками по столу. Няня его обняла и улыбнулась, заглядывая в душу жениха своей девочки. Она добралась-таки до самой главной темы – темы семьи будущего мужа Снежаны. Анастасия Сергеевна держалась убеждений, выстраданных её мамой и бабушкой: избранник должен происходить из хорошей семьи, в которой нет зависимых, а тем более одержимых. «Приличные родители никогда не отдавали дочь замуж в семью, где были душегубцы, даже самые далёкие предки, то же про блудников и пьяниц», – внушала она своей Снежане. А та возражала: «Получается, из-за маман и мне ничего не светит?»

Сергей сощурился и посмотрел на няню в упор, казалось, он уловил в её вопросе непраздный интерес.

– Да! Даже двое, тут я Снежинку обошёл! Два рыжих близнеца – Данилка и Давидка. Им тоже по десять. Хулиганы малолетние. Успевают норм. Но поведение – жесть. Классная каждый день телефон обрывает, то в школьном дворе на дереве ветку сломают, то в корзину баскетбольную заберутся. Их отец на спонсорскую помощь школе уже не зарабатывает, у меня всё кредитуется безвозмездно.

– Их отец? – переспросила Анастасия Сергеевна, расширяя глаза.

– Да. Мой отчим, их отец, – ответил Сергей и замолчал.

Снежана замяла неловкую паузу:

– И как же ты воспитываешь этих сорванцов?

– Беседы провожу по скайпу. А если приеду – могу и вломить.

– Ужас какой, – не поверила Снежана и хмыкнула.

– Да. Обычно до рукоприкладства не доходим. Максимум – старшего тряхну, а малой сразу о раскаянии докладывает.

У Снежаны глаза заблестели весельем:

– Старший? Это как, по званию?

Расхохотались все, даже Миша загоготал.

– Кто-то клялся, что шуток не любит и КВН, типа того, бесит. И надо же – какой талант проявила, – обиделся Сергей.

– Серёж, не злись. Правда смешно.

– Я тоже по ходу – старший близнец. Но вам, монозиготам, этого не понять! – отправил Сергей в нокаут трапезничающих за круглым столом.

– Нет! – подпрыгнула на стуле Снежана. – Не может быть.

– Завидуешь? – спросил Сергей, расплываясь в улыбке.

Анастасия Сергеевна, скрестив ладони на груди, ответила вместо любимой девочки.

– Я, Серёженька, очень завидую. Признаюсь как на духу. Так завидую… У меня – ни брата, ни сестры родных. А двоюродные так далеко, что забыли имя моё. А вот была бы близняшка, моя копия, или я её, какое бы детство у меня было, да и жизнь… вся жизнь.

– А я рада, что у меня нет близняшки, – усмехнулась Снежана. – А то как бы мы делили тебя?

Миша заёрзал на стуле. Его скованная болезнью ручонка потянулась к столовому ножу и опрокинула переполненную солонку. Белая горка выросла на белой скатерти, и Анастасия Сергеевна почему-то запричитала и нахмурила брови.

– Мишуня, не кисни, пацан. Пошли на руки? Пойдём в вертолёты играть? – подбодрил Сергей мальчика и закружился с ним. Миша ликовал и цеплялся за рукава нового друга. На одиночном дельтаплане за ними последовала Снежана. Вертолёты приземлились на диван белой кожи, дельтаплан грохнулся на ту же посадочную площадку, на спины вертолётов.

– К нам не примазывайся, женщина на корабле – к несчастью, – сострил Сергей и обнял малыша.

– Не считается, – рассмеялась Снежана, – мы же на воздушных кораблях.

– Это вы на воздушных, а мы, реальные пацаны, едем на тракторе. Миш, ты за рулём?

Миша кивнул и вцепился в игрушечный руль. Руль замигал огоньками и зарычал, как мотор.

– Вот видишь, Снежинка, мы завели трактор. Командир, мы эту девчонку берём?

Командир замотал головой и зарычал вместе с трактором.

– Ах ты, предатель! – в шутку возмутилась девчонка и опрокинула трактористов. Они тоже в долгу не остались.

Веселье наполнило гостиную. Смеялась от души даже няня.

– Боже мой, я давно так не веселилась. Спасибо вам, Сергей. Вы – чудо. Просто чудо. Миша полюбил вас. И я плачу от счастья.

Трактористы и их подруга затихли и обнялись только при слове «чай». Миша притулился к плечу нового друга и зевнул.

– Я подам чай на маленький столик. Сидите на месте, – бросила Анастасия Сергеевна, убегая на кухню.

Чайный аромат заполнил квартиру Яновичей. Сергей глотал пряный воздух и не отводил взгляда от рук няни, разливающих янтарного цвета напиток в прозрачные чашки, на стекле которых в зазубренных шипах краснели розочки.

Ещё сильнее Миша захлопал отяжелевшими веками и размяк на груди Сергея, а к плечу его прислонилась Снежана и зевала.

– Боюсь показаться бестактной, но, Сергей, вы говорили о своём родном брате. Наша девочка ни разу о нём ни упомянула, – понизив голос, сказала няня. – Для меня это стало открытием.

Сергей ухитрился, не потревожив ослабевшую невесту, завладеть чашкой и даже отпить из неё.

– Чай суперский, – сказал он и сделал ещё глоток. – Очень вкусно… А брат… Да. Был. Только мы не виделись ни разу. То есть виделись, конечно, в роддоме. Он вторым родился. Заболел. Мама полтора года с ним в больнице жила. Операция за операцией. Не выдержал пацан.

Снежана спрятала голову на плече любимого и замерла. Анастасия Сергеевна побледнела и упала в кресло, которое несколько минут назад сама поставила напротив дивана, поближе к детям. И только малыш улыбался во сне, как ангел.

– Простите меня, ради Господа. Старею, видно, – сказала няня и схватилась за сердце.

По лицу Сергея пробежала тень:

– А я вот забыть его не могу. Помню, как в детстве брата хотел, маму просил – купи братика… Вот, до сих пор чувствую – есть у меня брат, такой же, как я. Только… Жил бы, хоть как-нибудь. Пусть инвалидом, пусть овощем. Только бы жил. Я бы заработал сколько надо, чтобы брата лечить. И мама тогда бы на кладбище не пропадала, и бабуля пожила. Я бы всё, я бы разбился, но денег на его лечение достал бы. Только бы его, как Мишу, к груди прижать, за руку взять. Выходит, – вздохнул Сергей, – это я вам завидую. Мишка – жив, любит вас, и вы его. Это и есть – жизнь. Живите.

– Как мне жаль вашу маму. Сочувствую. Горе невосполнимое. Подумать только – родное дитя. – Анастасия Сергеевна промокнула уже настоящие горькие слёзы.

– Да. Как говорила моя бабушка, она была просто комком боли. Ещё и муж предал, наш с Фёдором отец. Ушёл, пока мама в больнице с сыном. Я его ни разу отцом не назвал. Поверите? Пытался он на мировую, на кладбище приезжал даже, – ухмыльнулся Сергей. – Я ему руки не подал, хоть и пацаном ещё был четырнадцатилетним.

– Ох, Серёженька, может, ты погорячился, сынок, – сказала няня, придвигаясь на кресле поближе к молодому человеку, – прощать надо. Особенно когда дело родителей касается. Ох, прощать надо. Призадумайся. Не множь зла.

– Да я мать помню. Как он посмел бросить её? – разгорячился Сергей. – Я маленький боялся к ней подойти. Посмотрит на меня, совершенно здорового, и тараканы у ней в голове забегают – как заревёт, на пол сползёт. Бабуля орала на неё, чтобы дитё не пугала, меня, и она слушалась. Встанет, волосами тряхнёт – и айда на кладбище. Практически там и жила несколько лет, пока бабушка не скончалась. – Глаза Сергея заблестели, и Снежана, выглянув из укрытия, пролепетала:

– Как же ты настрадался. А я-то всю жизнь думала, что все счастливые такие, и ты тоже. Думала, я одна во всём универе страдаю. У всех мамы деньги высылают, звонят, сопли по каждому поводу вытирают… Я понимаю твою боль, она сродни моей.

– Ну, Снежинка, вообще, не всегда плохо было. У меня нормальная семья получилась. Мать в себя пришла, и дед вместо отца. А деда мой настоящим мужиком был. Полковник службы безопасности. Он меня на ноги поставил. Ему как тяжело было. К старости жизнь рухнула – дочь на дне оказалась, и жена от горя умерла. А он не сдался, собрал себя в железо – и в бой. У меня всё было: и комп, и одежда, и в санатории меня возил, и гитару купил. Уроки со мной делал даже в выпускном классе. Мама не работала долго. Лечилась. В санатории тоже ездила. А он из последних сил держался, как на фронте. А как дочь его, мама моя, замуж вышла второй раз, он ослабел как-то. Лежать стал, из дома не выходил и умер внезапно. Я на первом курсе учился. Первую сессию сдал, сразу деду подарок купил, часы для подводной лодки, домой приезжаю – зеркала накрыты, тётушки в чёрных платках снуют…

Сергей замолчал, и взгляд его застыл, как будто устремился в прошлое.

– Я поняла, – прошептала Снежана, – ты носишь его фамилию.

– Да, – ответил Сергей, возвращаясь в гостиную Яновичей. – Ты тоже будешь её носить. Совсем скоро.

– Я согласна, – благословила молодых няня, и в доме потеплело. – Вы будете самыми счастливыми и проживёте долго-долго, это сердце моё говорит. Мы уже отстрадали и выкупили вас. И мама твоя… А как она чувствует себя сейчас? – продолжила разговор Анастасия Сергеевна.

– Лучше всех. Она в Минске училась, в нашем универе, да там и замуж выскочила за моего отца. А после всех бед у неё перезагрузка случилась, и новая жизнь понеслась. Я – единственный свидетель из прошлого. Работу себе нашла неплохую, в небесной канцелярии. Компьютерную графику освоила даже. Там и мужа своего второго встретила, он за упокой души своей супруги молился на панихиде, а мамуля – за сына, младенца Фёдора. То да сё.. Теперь семья получилась. Екатерина Николаевна и Олег Георгиевич. Запоминай, Снежинка, знакомиться поедем.

– А что твоя матушка сказала о женитьбе? – тактичным голосом спросила няня.

– В трубу поплакала. А Георгич сказал: «Привози невесту. Мы её уже любим», – почти не соврал жених.

– Ой, как мне страшно. Боюсь, боюсь… – запричитала Снежана и бросилась щекотать жениха. Сергей не сопротивлялся. От хохота проснулся малыш и тут же нырнул в разыгравшееся веселье.

Анастасия Сергеевна развалилась в кресле до неприличия свободно и улыбалась одними уголками губ – дети счастливы.

А в эту минуту с чьих-то тяжёлых плеч соскользнула дорогущая шуба и горбатым хищником затаилась на полу прихожей. От хищника потянулся запашок скисшего вина, змеями растекаясь по комнате и петлёй огибая развеселившейся ком из друзей. Снежана сморщила нос – одна из змеюк раздвоенным языком лизнула её лицо.

– О боже! – вскричала она и схватилась за голову.

Дверной проём распёрли мясистые руки в золотых браслетах. Из темноты прихожей проявилась голова в чёрных куцых завитушках и просипела:

– Здрас-сте. Посуда на столе не убрана!

Сергей поднял наконец глаза и обмер. В комнату закатилось непонятное громоздкое существо и застыло в дверях. Существо подёргивало толстыми бровями, глаза его поглощали свет, а губы скривились на одну сторону – наверное, улыбались.

– Звони папе, – крикнула Анастасии Сергеевне её девочка и спрыгнула с дивана. Миша опять прижался к новому другу и закрыл глаза. Веселье умчалось в неизвестность, словно воздушный шарик вырвался из неловких рук.

– Трэба трохи культурнее, Полина Лазаревна. Здесь не выставка гламура. Мы проводим вечер в семейном кругу, но вы всё испортили, – съязвила Снежана и скомандовала: – Серёжа, собирайся. Мы идём гулять с Мишей.

В квартире Яновичей водворилась тревожная тишина. Лишь скрип молний и торопливый шёпот пробивали её мрачный занавес.

На городской набережной уличные фонари распалились звёздной пылью и обливали замёрзшую гладь реки мутноватым оранжевым светом. По ледяной дорожке катилась инвалидная коляска, такая маленькая, что от детской прогулочной почти не отличалась. На её сиденье полулежал закутанный в шубу и пледы ребёнок. Он не отрывал необыкновенно чувственных глаз от неба со звёздами.

Коляску катил рослый юноша во всём чёрном, только пряди отливающих медью в свете фонарей волос торчали из капюшона. К его плечу прильнула девушка, гибкая и стройная, казалось, она не идёт, а летит над дорожкой, ступни её будто не касались тверди.

– Я ненавижу её, – почти шептала девушка, сжимая губы.

– Да уж… не айс. Перегар зачётный. Но ты забей. Главное, до свадьбы её не показывать моей матушке, чтобы Екатерина Николаевна от впечатлений полученных мне мозг не вынесла.

– Я этой ничего не скажу. И про свадьбу не скажу, – с надрывом произнесла Снежана, ей захотелось спрятать лицо, и она прижалась щекой к рукаву куртки Сергея.

– Я же сказал – забей. Живи, как будто она не мать тебе, а так, соседка временная. Пусть фазер твой парится, это его тёлка. А хочешь, я тебя в общагу поселю, да хоть в мои палаты. Забудешь её фейс через неделю.

Снежана улыбнулась и незаметно поцеловала его рукав.

– Ты не представляешь, чего я хочу. – От этих слов Сергея проняла дрожь, а его любимая девушка продолжала: – Но время не пришло. Да и как Мишун без меня, и няня. Ничего, продержусь, не впервой. Жаль, что отец не пришёл к обеду, как обещал. Он – классный. Ты увидишь.

– Да. Жаль, – выдавил из себя Сергей, представляя, чего же она хочет.

Снежана обняла руку любимого ещё крепче и заглянула в любопытные глаза ночи, рассыпанные по небу.