Текст книги "Валерия. Роман о любви"

– Не так уже часто. Но, вообще, принято к сведению. И всё-таки – платье? – забавлялась Лера.

– Платье? – ответил Валерий и отбросил флакон лака для волос на смятую кровать, на которой уже валялись тени, пудра, тушь и кисти из набора. – Вставай, надо потуже затянуть… Ты, родная, сильно исхудала с момента нашей первой, самой первой встречи. Платье сидит не идеально. Я разочарован. – На открытой спине Леры её личный стилист до упора затянул шнуровку белого атласного корсета и сокрушённо помотал головой. – Корсет должен впиться в тело и обтянуть, а здесь влазит палец.

Лера не успела возразить, как её воспитание продолжилось:

– Рёбра скоро кожу пырнут. Не смей истощаться, буду кормить насильно. Я тебя полюбил с первого взгляда. Такой и оставайся навеки, если не хочешь, чтоб разлюбил.

Глаза Леры засияли ещё ярче. Ей казалось, что вот-вот – и она взлетит, и потолок и крыша расступятся, и само небо расправит ей крылья.

– Всё! Всё возможное и невозможное претворил в жизнь. Божественно, – сказал автор, разглядывая своё произведение со всех сторон.

Покатые плечи смыкаются с длинной шеей в одну плавную изогнутую линию, волосы крупными локонами обрамляют голову, цепочка белого золота обняла хрупкие ключицы, а в чувственную ложбинку упала хрустальная капля, и при каждом вздохе эта маленькая звезда изливает сияние. Словно облако, парит юбка вокруг фарфоровых ног, а на талии горит атласная астра, лепестки её тугие и яркие.

– Теперь сама подмажь ресницы. Только смотри – не густи, и около носа не малюй. Помни: вкус заканчивается там, где начинается излишество, – сказал художник.

Лера залилась смехом. Недавний страх исчез даже из памяти.

А Валера улыбается и вдоль широкого подола расправляет её воздушную юбку.

– Учитель, – сказала сквозь смех Лера, – а где же твой смокинг?

– Не удивляйся, красуня. В смокинге сегодня будет только юбиляр. Остальные гости, кроме дам, конечно, в джинсах и пуловере. А дамы – исключительно все в бальных платьях, юбка в пол. Дресс-код такой, – произнёс Валерий, не отрывая взгляда от своего шедевра. В голубых джинсах и сером пуловере из хлопка он выглядел как случайный поклонник восходящей звезды. – Надо ещё хоть чуточку затянуть, – сказал случайный поклонник и рванул шнуровку на корсете звезды.

Лера не успела опомниться, как поцелуй поклонника обжёг её плечо как будто до самых костей страстным, сладострастным огнём, ноги её ослабели, а искуситель опять зашептал на ухо:

– «Ой ты, дзяўчыначка мілая, як жа ты свет упрыгожыла! Ластаўка ты лёгкакрылая…» (строка из песни репертуара ансамбля «Песняры»).

Лера ощутила, как вскипает кровь в её жилах и бьёт в голову, а позвоночник размякает. И вот на месте ожога уже разливается солёная горечь, это ли не грусть? Лера очнулась. Она повернулась к любимому и видит: лицо его потемнело, а глаза странно заблестели. Лера вытянулась струной и обняла ладонями его лицо:

– Любимый, ты страдаешь, дай мне разделить твою боль. Я готова на всё, лишь бы ты был счастлив. Я так люблю тебя…

Но он не успел ответить, дверь сотряс нетерпеливый стук. Лера спрятала руки за спиной, а Валерий по-военному расправил плечи и повернул ключ.

В комнату, залитую белым электрическим светом, ввалился седой оплывший человек в смокинге, окутанный шоколадным запахом коньячных испарений. Опуская приветствие, он кинулся на шею хозяина комнаты и облобызал его. Лера догадалась – юбиляр, и опустила глаза.

– Валерий Леонидович, друг сердечный, как я рад, – заголосил вошедший. – Нашёл-таки время, приехал поздравить меня! Подарок твой распаковали только что, моя половина кричит от восторга, угодил, брат! Спасибо! Ну-ка, представь мне твою… – Седой юбиляр превратился в сплошную улыбку. – О, ты похитил принцессу! Позвольте поцеловать вашу ручку, прелестная незнакомка. – Он коснулся губами Лериной руки, крякнул, прыгнул, обхватил её плечи и впился в её губы.

– Мне сегодня позволено всё, я – виновник торжества, – превысив лимит вежливого поцелуя, заявил юбиляр. – И вообще, если бы не моя… хм… это сокровище я бы у тебя, родной, без сомнения, отобрал хотя бы на вечер. Как вас зовут, прелестница? Мой друг превратился в истукана, не следует этикету. До сих пор не представил вас! – Юбиляр опять схватил руку принцессы.

От блеска на губах Валерии не осталось и следа. Она незаметно вытерла губы, избавляясь от шоколадного поцелуя, и мечтала только об одном – прополоскать рот. Она посмотрела на Валерия, тот напряжённо вытянул спину и улыбался, от слёз не осталось и следа, даже веки не покраснели. А виновник торжества так и не отлипал от неё, тогда «прелестница» применила мамино воспитание и ответила шумному юбиляру, присев в изящном реверансе:

– Рада знакомству, Валерия Николаевна Дятловская. Я от всей души поздравляю вас с днём рождения.

Старик подтянул осанку, тряхнул головой так, что разволновались седые завитки на его шее, и произнёс:

– Хмыз. Для вас, прелестница, просто Юрий. Всё-таки я украду вас сегодня, хочу познакомиться, так сказать, поближе, а наш Валерий Леонидыч развлечёт мою половину. Супруга моя, скажу по секрету, без ума от него, так что она и не заметит наш с вами адюльтер.

Дверь отворилась без стука, как будто подняли занавес, и «половина» юбиляра, в шоколадном платье из бархата – на шее воротник, распахнутый как испанский веер, – заплыла в комнату. Одна из лампочек, которыми был утыкан потолок, замигала и погасла над головой «прелестницы». Супруга юбиляра с трудом, как Вий, подняла веки, придавленные профессиональным макияжем, и тут же позеленела при виде незнакомки в платье, излучающем белый свет. Выгнув нарисованные губы, «половина» юбиляра выдавила из своей щуплой груди слова приветствия и добавила:

– Я услышала твой голос, милый, и вошла без стука. Хочу пригласить всех к столу, гости собрались, занимают места.

Первым откликнулся Валерий. Он поцеловал её руку, подбородок и осыпал комплементами. От удивления Лера захлопала ресницами и стала ещё прекрасней и белей, а обласканная дама запорхала по комнате, как бабочка-шоколадница. При каждом взмахе бархатных крыльев из её уст сыпались неприличные остроты, бабочка жалилась, как оса, отчего «прелестницу» одновременно жёг и холодил стыд, а мужчины покатывались со смеху. Предметом острот шоколадницы стала разобранная, разбурённая кровать, которая занимала большую часть комнаты.

Но бабочка угодила-таки в сачок из комплиментов, который накинул на неё Валерий, заметив, что его «прелестница» опустила глаза и сгорбила спину. Комплименты охотно подкрасил юбиляр и опять прильнул к Лере.

– Самая любимая на свете, – обратился он к супруге, – надеюсь, ты не будешь ревновать меня к этому милому дитя. Сегодня все женщины влюблены в меня. Этого не изменить, даже нашему Валерочке.

Шоколадница сложила крылья и вытянула подбородок. Валерий тут же встрепенулся и представил Леру супруге юбиляра. Лера даже не улыбнулась, мамино воспитание на этот раз не сработало. Она просто чуть склонила голову под дулом убийственного взгляда хозяйки и выслушала её прямой вопрос, произнесённый сладким голосом:

– А вы, Валерия Николаевна, собственно… кем приходитесь Валерочке?

Неравный бой Валерия Николаевна проиграла. Огромная кровать поплыла перед глазами, а из единственного окна потянулись к её лицу прозрачные руки тумана. Спина белокурой красуни теряла твёрдость, ноги – опору, но Валерочка подставил Лере плечо и удар отразил:

– Как? Неужели Юрий Юрич не доложил? Валерия – моя суженая.

Погасшая лампочка моргнула и засияла вновь пронзительным белым светом. И на лице шоколадной хозяйки сквозь слой дорогого макияжа высветился истинный возраст. Паузу остановил юбиляр, который проворковал, встряхнув седыми кудряшками:

– Всё, всё, всё! Хватит празднословий! Спускаемся в подземный зал, я забираю это прелестное дитя и лично представлю её гостям, пусть все завидуют, каким девушкам я нравлюсь! Валерий, тебе доверяю сокровище, бесценную мою Зою Кирилловну. Постарайся развлечь её, только чтобы я не сильно ревновал. Хотя это вряд ли возможно, сегодня все мужчины будут у твоих ног, моя любовь!

Юбиляр подхватил «милое дитя» и с задором помчался по лестнице вниз. Следом шествовала бесценная Зоя Кирилловна под руку с Валерочкой, и Лера на бегу увидела, что эта пара на ходу отстаёт. Но энергия юбиляра, подпитанная Courvoisier, мчала селевым потоком новую прелестницу к месту торжества, а в уши прелестницы заливались потоки горячих признаний Хмыза.

– Ангел, вы настоящий ангел! Я, любимец женщин, не встречал такой ослепительной красоты! Все танцы мои! Обещайте ещё поцелуй, настоящий. Ты познаешь верх блаженства! Все женщины мира умоляли меня о любви, но сердце я сберёг для самой достойной из них, для тебя, мой ангел!

II

С Зоей Кирилловной Юрий Юрич вступил в брак спустя год после прошлого юбилея, а до этого знаменательного события он был связан узами другого счастливого брака.

На званом ужине десятилетней давности Зоя Кирилловна сопровождала своего венценосного брата, человека служивого и очень влиятельного. На грандиозном по количеству важных персон торжестве одинокая дама решила осчастливить своей любовью какого-нибудь приличного мужчину для вступления в брак. И самой подходящей кандидатурой, вернее, единственным, кто запутался в расставленных Зоей Кирилловной сетях обольщения, оказался сам юбиляр, Хмыз, человек приятной наружности, не старый, с хорошей пенсией, интересной биографией и, главное, с солидным положением в обществе.

Зоя Кирилловна собралась, сделала прыжок и с первого раза проглотила добычу. Такое несерьёзное препятствие, как стареющая жена Хмыза и его две дочери, перешагнувшие совершеннолетие, она смела одним взмахом крыла, тогда ещё не шоколадного. А от руин растоптанной семьи разлучница прикрылась панцирем презрения.

К новой пассии Хмыза его друзья привыкали с трудом. Она не уподобилась его отставной супруге, женщине мягкой, услужливой, влияние которой сводилось к тому, чтобы упросить мужа изредка оказать содействие какому-нибудь бедолаге из богемы. Вторая, и главная, супруга стала фигурой значительной, она вникала в дела мужа и получила-таки власть казнить и миловать, одобрять и отклонять, что было нетипичным в обществе людей, окружавших Хмыза.

К новому юбилею супруга она готовилась тщательно, над блюдами колдовали повара из элитного ресторана, комнаты для гостей она подготовила сама, а подземный зал украсили дизайнеры. Хозяин терема, угождая влиятельной даме, оснастил зал многоуровневой иллюминацией, которая удивляла гостей то радужными фейерверками, то неоновой подсветкой, то брызгами звёзд.

Такой же звездой стала ослепительная красавица в объятиях юбиляра. Ещё не отворились входные двери, а он уже кричал и представлял гостям «божественную нимфу, царицу Олимпа», которую гости приветствовали аплодисментами. Лера поклонилась и сделала реверанс, отчего её тут же приняли за московскую артистку и стали кричать «Браво» и хлопать ещё сильнее.

Артисты, художники и поэты в доме у Хмыза были завсегдатаями, поэтому Валерия Дятловская в новой роли состоялась и даже получила славу. Юрий Юрич слыл меценатом, он оказывал содействие людям искусства. Конечно, Зоя Кирилловна была рядом и с наслаждением собирала урожай неприкрытой лести, на которую обласканные поэты и музыканты не скупились. Не побрезговала она и лаврами Валерочкиной суженой.

Потеснив мужа, подоспевшая к аплодисментам Зоя Кирилловна отвесила публике несколько глубоких реверансов, как будто и она сошла с Олимпа. Когда аплодисменты поредели, распорядительница торжества перехватила роль первой скрипки. Оттеснив «божественную нимфу» от мужа-юбиляра, Зоя Кирилловна всплеснула руками, как принцесса-лебедь, и пригласила гостей к столу.

Столы были расставлены не буквами «П» или «Г», как принято, а выстроены ломаной линией, пересекающей зал. К правой от входа стене примкнула небольшая, задрапированная синим бархатом сцена, на ней уже стояли барабаны, гитары и два микрофона.

Когда Лера увидела, что на сцену льётся свет, то чуть не захлопала в ладоши от радости. В эту минуту она и не знала, что сама выступит на этой сцене. А когда из ослабевших объятий юбиляра её выхватил сам Нелявин, легендарный тенор, любимый артист папы, от счастья она потеряла голову и забыла, что пришла на торжество с Валерой, что он потерялся на лестнице, и стало непонятно, как быть и «быть или не быть»?

Нелявин рассыпался в любезностях, каждую минуту припадая к Лериной руке. Он спрашивал о её творчестве и не верил, что прима торжества – математик из академического НИИ. Лера хохотала, Нелявин тоже заливался смехом, и опять говорил комплименты, и опять расспрашивал, разгадывая главную интригу сегодняшнего вечера.

Бокалы звенели, люди пьянели. Вспоминая урок Яновича, Лера не смела проглотить больше капли за чьё-нибудь здоровье или красоту, поэтому лица гостей, расплывающиеся с каждым тостом, страшно забавляли её. Нелявин тоже на спиртное не налегал, а мочил только губы и усы. Он то свирепел, заметив чужой взгляд, лапающий «нимфу», то таял в реликтовых лучах её глаз.

В конце концов чувства захлестнули легенду эстрады, и он подскочил и крикнул на весь зал:

– Друзья мои! Дорогой юбиляр! Сегодня все песни я посвящаю талантливейшей из молодых артисток, Валерии! Вы! Вы все скоро услышите это имя, прошу…

Спустя мгновение эту же фразу он повторил в микрофон. Валерия стояла рядом и сгорала от стыда. Рука легенды сжимала её плечо, а пышный ус щекотал лицо. Гости аплодировали. Кто-то вставал из-за стола и двигался поближе к сцене.

И стоило только музыке ожить, стоило только зазвучать гитарам – время остановилось. Исчезли столы, стены, потолок. Опрокинулся купол ночи и…

 
А ў небе месяц болей не свеціць,
Ой, за туманам сцежка знікае
Як вольным полем ды навакольлем
Добры малойца сум разганяе.
Ночка цёмная прыйшла —
Разбалелася душа.
А на сэрцы горыч, соль —
Толькі смутак, толькі боль…
(строки из песни ансамбля «Песняры»)
 

Нелявин пел. От него катились волны божественной энергии, которые заставили зрителей дышать не кислородом, а музыкой, не молекулами, а нотами. Леру он держал за талию, она стала той самой «милай дзяучыначкай» из песни. Они чуть пританцовывали, и гости тоже парами закружили по залу.

Сколько длилась песня, не знает никто. Но когда время отсчитало последний такт, когда Валерия, оставаясь ещё «милай дзяучыначкай», кланялась зрителям, на этот раз за руку с настоящим артистом, песня остановилась, ожидая славы, и подземный зал утонул в овациях.

– Володя, эта песня – бесценный подарок, – прогрохотало над головами артистов, когда они поднимались с очередного поклона. Это супруга юбиляра забралась на сцену и вцепилась в микрофон. Лера остолбенела. Нелявин, кажется, тоже. – Я должна сказать, Володя, как мы любим тебя, – продолжила распорядительница торжества, потрясая веером на шее, – как счастливы видеть тебя на нашем незабываемом празднике. И наш юбиляр, милый, встань, – звенел голос в микрофоне, – просит тебя сесть с ним рядом… Ну, ступай, Володя, он ждёт, ступай… А я продолжу со сцены. – Зоя Кирилловна чуть не взашей вытолкала обалдевшего Нелявина, которого тут же подхватили поклонники и на волне восторга отнесли к столику юбиляра.

Зоя Кирилловна, отвесила воздушный поцелуй зрителям, подскочила к Лере и прошипела ей на ухо:

– Что стоишь как вкопанная? Брысь на своё место.

Лере показалось, что сцена, гитаристы, бархатная фурия кружатся перед глазами. Она вслепую подошла к ступенькам и тут же схватила протянутую руку гитариста. А Зоя Кирилловна порхала по сцене, не выпуская микрофон:

– Я предлагаю тост, дорогие гости! Внимание! – Микрофон опять зазвенел. – Дорогие друзья, я предлагаю понять бокалы за нашего дорого друга, бесценного артиста, бриллианта, Нелявина Володечку! Ура!

Когда гости осушили бокалы, Зоя Кирилловна подняла наконец веки и обвела взглядом гостей. Валеркина выскочка примостилась у края стола, там сидят музыканты, а в другом конце стола, с фужерами в руках, расцеловывались муж и Нелявин, восседая на почётных местах. Победная улыбка сияла на натянутом лице распорядительницы торжества. Опять она правила балом.

Следующий тост произнёс сам Нелявин в честь Хмыза и с жадностью вылакал полный бокал. Гости забряцали вилками, разговорный гул стихал, непонятно откуда потянулся запах шашлыка. Распорядительница торжества присела по правую руку от «бриллианта» и завалила его тарелку кучками салатов и закусок, так что получилась одна мультигорка винегрета. Как настоящий джентльмен, Нелявин равнодушным к вниманию дамы не остался, он произнёс новый тост и опять осушил бокал до дна. Лицо его порозовело, а пышные усы встали дыбом, как у полевого командира.

Лера не сводила глаз с любимого артиста, но так и не поймала его взгляда. Она напряглась от ударов музыки, которые из огромных динамиков ритмично били в спину так, что она не понимала ни слова из речи сидящих рядом гитаристов, которые нежно ухаживали за ней.

Растерянная нимфа оглянулась по сторонам. Вокруг неё теперь было с десяток пустых мест, гости расселись подальше от динамиков. Они смеются или перемалывают челюстями содержимое тарелок, вдоль стола бегают официанты в накрахмаленных рубашках и переставляют блюда. Янович так и не появился. Не появился. А ведь он не мог вот так, просто бросить свою красуню. Ведь не мог? А может, он видел её танец с Нелявиным? И разозлился? Мог.

Лера позволила настойчивому басисту поцеловать себя и выпорхнула из-за стола. Путь к двери лежал через лес сальных рук, который ядовитыми ветвями тянулся к московской артистке, чтобы схватить её и утопить в алкоголе. Но если лететь со скоростью мысли, можно было пройти и это испытание.

У Леры почти получилось. Гости забыли о ней, как только пустились в пляс. В микрофон щебетала Зоя Кирилловна, приглашая каждого в скачущий круг. Сама она за рукав вытянула Нелявина в центр танцующих, обняла «бриллиант» и положила голову ему на плечо, закрывая его глаза и нос своим воротником-веером. Хмыз расцеловывался ещё одним из гостей, от души потрясая седыми завитками.

У входа на лестницу чьи-то руки настигли-таки Леру и запихнули её в море пляшущих фигур. Казалось, выплыть из этого моря невозможно. Лера чуть не разревелась от досады. Пришлось в ожидании паузы раскачиваться на волнах громкой музыки. Но в первую же минуту тишины с гребня волны моря танцующих Лера прыгнула на ступеньки лестницы, ведущей на первый этаж пансионата.

Ещё одно испытания пройдено. Лера перевела дух, расправила атласную астру на поясе и двинулась в неизведанную сторону первого этажа, которую видела только мельком, пролетая по лестнице. Сердце подсказывало – именно здесь остановился Янович.

Туфельки вязли в мягкости ковра, а мысли – в любопытстве. Лера оглядывалась, как будто одна забрела в неизведанный лес. Потолочные светильники дремали, испуская мутный оранжевый свет, который сползал по стенам, обитым тёмной кожей, и зависал над полом. Вдоль стен едва проступали очертания квадратных диванчиков, тоже обитых кожей, а в середине зала над барной стойкой огненный глаз золотил хрусталь и фарфор. В углу, справа от бара, как непокорный пленник в темнице, бился живой огонь в чугунном камине. Над камином висел телевизор с огромным экраном и без звука транслировал футбольный матч. Лера подходила всё ближе и ближе к экрану, который очаровывал её, фигурки футболистов казались живыми, протяни руку и…

Кто-то обхватил красуню со спины и зажал рот так, что у неё заныли передние зубы. Туфли уже не тонули в мягкости ковра, а плыли по его махровому ворсу. Ноги не подчинялись. Лера кричала, но звук застревал в грудной клетке, словно обвитой железным прутом. Перед глазами пронеслись лица сыночка, мамы и… папы. Лера увидела, что стена позади неё расступилась и злодей тянет её в бездну.

Бездна оказалась тесной коморкой без окон, стены которой обиты кожей. Леру, как куклу, швырнули на топчан, тоже обтянутый кожей. Точно такой же стоял у стены напротив. Железные путы с её груди упали, и она порывисто задышала, приподнимаясь на локтях. В голове промелькнула мысль: «Валеру убили, он же говорил – война». В следующее мгновение Лера онемела – над ней склонился человек со шрамом, который до смерти напугал её на стоянке пансионата, и гаркнул:

– Тявкнешь – убью.

«Вот и убийца», – подумала Лера и заскулила почти без звука. «Убийца» почему-то улыбнулся, отчего шрам его искривился и стал ещё ужаснее.

– Не бойся, голубка, я не убийца, – сказал он и сел рядом с Лерой. – Просто как увидел тебя… хочу вот поговорить наедине.

Похититель был одет точно как пропавший Янович, только свитер темнее. Его слова Леру не успокоили, даже наоборот, она дрожала, а ноги и руки заледенели.

– Меня зовут Михаил, – продолжил человек со шрамом, подвигаясь ближе к пленнице, – мне тридцать семь, есть жильё, работа, пенсия… Я воевал, женат не был… Вернее, не женат, а очень давно, очень, был недолго… но это неважно. Я – человек серьёзный, надёжный.

Взгляд похитителя стал напряжённым, зрачки сузились, а шрам побелел. «Голубка» от счастья не засияла, не расправила крылышки, а опустила голову, как перед казнью.

– Михаил, – произнесла она, – скажите правду. Где Янович?

Михаил сжал кулаки и рявкнул:

– Дура!

Лера спиной приклеилась к коже на стене и уставилась на похитителя, который подскочил с дивана и с гневом продолжил:

– Зачем он тебе? Он – обманщик! Понимаешь? Он женат, десять лет уж как, или больше. Женат! Дочь имеется. Она знаешь, как отца любит! Семья у него. Словом, забудь. – Человек со шрамом сверкнул глазами. – Я – другое дело. Готов жениться на тебе хоть завтра. – Михаил вплотную приблизился к Лере и горячим дыханием коснулся её лица. – Ты головой не мотай, слышишь, не мотай! Ты думай! Женщине муж нужен, защитник, кормилец. Я тебя обеспечу, работать не будешь, любая одежда, шубы, ничего не пожалею. Захочешь, такой же дом построю. Никто тебя не обидит, никто, слышишь, я любого пришибу. – Человек со шрамом схватил Леру за плечи и задрожал.

На слове «пришибу» Лера поплыла, как льдина, отколовшаяся от берега. Значит, Валера убит. Значит, и её жизнь окончена.

Претендент на руку воткнул свои усы Лере в лицо, но нарастающий шорох и голоса за приоткрытой дверью-стеной не позволили потенциальному жениху сорвать с губ желаемой невесты поцелуй.

Михаил цыкнул на Леру и выскользнул из коморки. А пленница закрыла глаза и решила их больше не открывать: любимого убил этот страшный человек, пусть поскорее убивает и её…

За дверью-стеной похититель отвечал шёпоту «Никак нет» и «Так точно». А когда шёпот перерос в тихий смех, он в ответ не смеялся, а называл невидимку то «батей», то «Родионычем» и просил о чём-то. Невидимка «Родионыч» обрёл голос и сказал: «Всё, ребятки, валюсь с ног, иду спать, а вы – ступайте на праздник, а то Юрич обидится, ушли гости дорогие – и с концами».

– Ну что ты, испугалась? – прогромыхало над Леркиной головой. – Ай! Не бойся меня. Я тебя полюбил с первого взгляда, как увидал сегодня, сразу решил – моей будешь. Сладкая ты баба, никогда в жизни такой не встречал, и мне всё равно, что там у тебя с Яновичем было – не было, всё равно. Выходи за меня, договорюсь – завтра же распишемся… Отвечать!

– Я не могу, – простонала Лера, – у меня законный муж есть, сын, родители, подруга студенческая… Так что просто кончайте со мной, хватит…

Михаил подпрыгнул и по-драконьи зашипел:

– Ты – замужем? Замужем? Отвечать!

Лера поняла – убийство начинается, и слабым голосом ответила:

– Я замужем, почти пять лет. Муж у меня есть. Сын, родители, подруга…

– Так ты – шлюха, – хлопнул себя по лбу человек со шрамом. – Шлюха-а-а! Пошла отсюда! Ненавижу-у-у! – с ненавистью завопил он, дёргая плечами.

Пулей вылетела пленница из страшной коморки и, не оборачиваясь, понеслась к лестнице. В ушах стоял рёв человека со шрамом, но бегством не спастись от липкой грязи его воплей.

– О, прекрасная нимфа, – пропел юбиляр, хватаясь за юбку прелестницы, пролетающей мимо него. – Куда вы запропастились? Покинули торжество. Ваш спутник поручил мне заботу о вашей персоне, а вы – сбежали, подставили меня под удар! Грубо говоря.

– Юрий Юрич, милый, – залепетала притормозившая нимфа и схватила юбиляра за руку. – Мой спутник? Валерий? Вы про него говорите? – У Леры бегали глаза и дёргались ресницы. – Его убили, ужасный человек со шрамом на щеке, помогите, Юрий Юрич, помогите!

Юбиляр скривился и освободил руку. Придушенная нимфа не вызывала в его душе былого восторга.

– Я понимаю, вы актриса, но к чему этот театр? У меня – юбилей. Собрались люди первой величины, а вы паясничаете, разыгрываете меня. Теперь я и на Валерия Леонидовича имею зуб.

Лера обхватила руками припухшее лицо Хмыза и, заглядывая ему в глаза, выпалила:

– Так он жив? Умоляю, скажите правду, можете злословить обо мне как угодно, сколько угодно, только скажите правду – что с ним? Вы знаете этого человека со шрамом? Он прячется в темноте, подкрадывается и…

Отпрянув, Хмыз спрятал руки за спиной и напузырил грудь:

– Да вы, милочка, одержимая какая-то, а не актриса. Не приближайтесь ко мне ни на шаг, и дружку вашему передайте – ему не удалось посмеяться надо мной! Вот так вот.

Юбиляр мотнул завитками на шее и павлиньей походкой направился к барной стойке, там и завис.

Лера схватилась за голову и опустилась на ступеньки. Атласная астра завяла и держалась на последней нити.

То и дело хлопали входные двери в зал торжества, и когда они оказывались открытыми, до Леры доносился усталый гул, кашляющий хохот и шарканье ног. Лера не понимала, почему дверями хлопают, слышны шаги, но по лестнице никто не поднимается. Какие ещё загадки таит этот терем? Она приподнялась и сделала осторожный шаг вниз. Двери опять распахнулись, из зала полилась музыка, которую Лера любила с детства. Запел Нелявин.

Из глаз Леры брызнули слёзы. Скорее к нему. Он – настоящий.

Гости скакали и приседали. Столы держали ритм, а подсветка, сбросив проставленные алгоритмы, мигала по всему залу на свой собственный вкус. И вокруг не было ни одного человека, кто бы не орал припев. Среди разгорячённой толпы скользила Лера, приближаясь к сцене, и наткнулась на Зою Кирилловну, которая прыгала в обнимку с длинноволосым юношей. Молодой человек, по всей видимости, только что в обществе этой влиятельной дамы нашёл поддержку личного творчества. При каждом повороте он сшибал испанский воротник своей партнёрши и, запрокидывая голову, каялся. Её глаза заплыли, остались только щели, очерченные карандашом, губы тоже стёрлись, вокруг них остался коричневый контур, который всей своей химией въелся в кожу навечно. Зоя Кирилловна была так увлечена молодым дарованием, что Леру заметила только на сцене, когда «бриллиант» уже держал Валеркину выскочку за руку и объявлял следующую песню:

– Друзья! Внимание! Дорогие мои! Я сочинил балладу о любви и смерти. Хочу исполнить её для вас, дорогие друзья. Вы – первые, кто услышит её. А посвящаю балладу – самой красивой и талантливой из молодых артисток современности. Итак! «Крик птицы», посвящается Валерии. Исполняется впервые!

Нелявин расставил ноги и замер. Одной рукой он сжимал микрофон, а другой Леркины плечи. Застонали гитары. Закричала птица. Внутри Леры похолодело – музыка про неё.

Спустя мгновение на сцене стоял уже не друг Хмыза, и не Леркин кавалер, и не «бриллиант», а убивался от горя могущественный чародей. Он живёт страданием, он мстит. Его волшебная рука превратила изменницу в птицу. Птицей стала Лера. Она летает. Она плачет. Она просит пощады у мужа. Но чародей изгоняет птицу, он бы простил измену, если бы не любил.

Птица летит на чужбину. И чародей слышит её крик, но сердце его не смягчается. «Возмездие, – повторяет он, – возмездие». Он мог превратить её в дерево, он мог превратить её в зарево, но он превратил её в птицу – пусть умножатся страдания изменницы, пусть бьётся она в родное окно, и падает от боли, и снова бьётся… Капитаны дальних морей повидали много чудес, но птицу с женскими глазами не видели никогда и не слышали о ней. И вот она, живая, перед ними, просит помощи. Она хочет домой. Капитаны отправились к чародею, чтобы умолить его простить жену, но он бы простил измену, если бы не любил. Нет! Птица опустила голову. Больше жить нечем.

Чародей живёт местью. Он услаждается страданиями отвергнутой жены. Её болью он лечит свою боль. Но боль его отступает лишь на мгновение и снова требует жертвы.

С первым же аккордом электрогитары иллюминация авторской разработки перестала мигать. Застыла. Минорный лиловый цвет растянулся по потолку и стенам. Рампа облучает артистов лунным светом.

Охотники любили и боялись чародея. Они гостили у него и оставляли дары. Однажды они бросили к ногам грозного чародея убитую на охоте диковинную птицу, на её спине зияла рана. Синими глазами Валерии птица смотрела на зрителей, на своего беспощадного супруга. Вот и вернулась она домой. Боль отступила. Она прощена. Но кто простит грозного чародея?

Леру накрыла волна покоя. Пусть сам решает. Она свободна.

Гитары замолчали. Лиловый свет повеселел и запрыгал. Но чародей не превратился обратно в Нелявина, он каменными руками прижимал птицу к своей груди и хранил молчание, глядя за пределы зала торжества, за границу леса, в синюю бездну. Валерия тоже на землю не возвращалась.

Молчали и гости.

Успех громыхнул, как артиллерия в День Победы. Уже никто не сомневался: новая артистка – настоящий талант, раз сам Нелявин посвящает ей первое исполнение новой песни. Переспрашивали её имя. Кто-то вытягивал цветы из подарочных корзин и бросал на сцену. Кто-то кричал. Но аплодировали все.

По лунному свету артисты вернулись на сцену и стали кланяться. Лера опять засияла. Никогда прежде она не была такой счастливой. Она впервые любила всех людей, каждый из них, даже позеленевшая Зоя Кирилловна, казался ей милым и добрым существом. Её сердце испускало невидимые волны любви, которые катились в зал, накрывали гостей и, возвращаясь к своему источнику, наполняли Леру ещё большей, умноженной сердцами людей любовью.

Последний поклон Лере не удался. Дрогнули колени. В следующее мгновение ей показалось, что кто-то сверлит её голову взглядом и даже втыкает в спину горячее лезвие. Чужая волна ярости окатила Леру с головы до ног и упала на головы зрителей, на опустевшие блюда. Волна расплескала свой яд и ушла в землю.

Нелявин съёжился, как будто его искололи брызги зла. Спасаясь от невидимых волн, он нырнул в привычную для себя народную любовь. Сбегая по ступенькам, Нелявин держал за руку Леру и выкрикивал в зал: «Спасибо!.. Друзья, родился тост!» Народная любовь понесла своего любимца в середину зала и вложила в его свободную руку бокал с пузыристой жидкостью. «Я не пью игристое», – возразил гений, но услышал ли его кто-нибудь в гуле ликования? «Где она?» – кричал артист, бледнея. «Я тут, дорогой наш, наш бриллиант», – ответила Зоя Кирилловна, тыча свою сощуренную физиономию в его лицо.