Текст книги "Валерия. Роман о любви"

III

Для напутственной беседы, как и обещал матери, Сергей отправился в храм, правда без энтузиазма. Утро было не из добрых. Туман окутал его волосы и леденящей влагой впился в шею, не прикрытую шарфом, торчащую, как у подростка, из приподнятого воротника. Он ёжился от холода и грыз сигарету. Из роя коротких мыслей, теребивших его мозг, он старался поймать хоть одну и углубиться в неё. Сергея обгоняли прохожие и не замечали автомобили, и только синие купола влекли его под свой покров предвечным колокольным звоном.

За церковной оградой Сергея встретили розы на ветвистых стеблях. Соцветия рая благоухали на земле греха. В недоумении он остановился и протянул озябшую руку к розовым цветам, чтобы убедиться – перед глазами не магическое видение, а живое воплощение попрания законов природы. От прикосновения к тайне в воздухе разлился розовый маслянистый аромат, от которого закружилась голова. Вот так, с протянутой к розам рукой, Сергей замер и очнулся только от голоса, прозвучавшего у него за спиной.

Подошёл отец Андрей, духовный отец и начальник его матери, худощавый молодой священник с длинными тёмными волосами и открытым пытливым взглядом. На груди его золотом горел крест, рассекая туманный воздух огненными мечами.

Руку с розовым маслом на пальцах Сергей отдёрнул и спрятал в рукав. Он отвёл взгляд от соцветий рая и буркнул что-то в ответ на приветствие отца Андрея. Только бы никто не подумал, что он, гитарист, фан тяжёлого рока, а на самом деле педик, цветочки нюхает.

– Неземная красота, – начал беседу священник и тоже прикоснулся к розам. – Это руки наших женщин-работниц творят обычные чудеса, и твоей мамы тоже. Это она, это воплощение её идеи – засадить розовыми кустами церковный двор. «Как пчёлы в соты собирают мёд, так эти руки счастье собирают».

Сергей нахмурил лоб – отчего мама ни слова не сказала о розах? А может, и говорила, просто в памяти его широколистным бурьяном живут только семейные ссоры по теме отъезда в Америку.

Морщины на лбу Сергея отец Андрей принял за обдумывание поэзии великого Расула Гамзатова, поэтому он приосанился и продекламировал стих до конца. Волнительная ода женским рукам вызвала чувство вины в душе Сергея, это чувство разрасталось с каждым её словом и наконец, у финала, потянуло рёбра.

Священник же так увлёкся, что без паузы перешёл к следующему стихотворению великого поэта и, подхватив своего хмурого гостя, повёл его пить чай в подвал церкви, где была оборудована комната отдыха.

Сергей окунулся в подземную жизнь храма. Лампы дневного света, кухня, плита, электропечь – словом, как дома. На плите кастрюля щей и горячий чайник, на стенах – картинки ручной вышивки в рамках под стеклом.

– Это всё матушка рукодельничает, – пояснил священник, кивнув в сторону картинок, и пригласил гостя к столу. – Вот варенье из крыжовника, моё любимое, мармелад, угощайся, – сказал отец Андрей, разливая душистый чай.

Сергей буркнул «спасибо» и глотнул, чай обжёг ему горло, и он нахмурился пуще прежнего. Сейчас, вот-вот, начнётся наезд по теме почитания родителей.

– Ты не робей, – сказал молодой батюшка, заглядывая в щёлки Серёжкиных глаз, – морали я читать не собираюсь. Знаешь, я курсантом был таким шебутным, баламутил весь курс. Вспоминать смешно. Как меня за нарушение дисциплины не отчислили? Понять не могу, – глаза отца Андрея заискрились при упоминании дней юности. – И не думай, что если я в рясе, то из другого теста. Я такой же, как и ты, из плоти и крови, обычный человек.

– Вы? В военном училище? – Сергей осмелел и потянулся за мармеладом. – Да как же?.. И как же учились? На десятки?

– Да, и на девятки, восьмёрок не было. Командиром боевым хотел стать, не вышло. Сам виноват, – вздохнул отец Андрей. – Напился до одури, когда в ресторане отмечали окончание курса, и в драку влез… Очнулся в реанимации, после операции на головном мозге. Их ещё пять было. Восстанавливался почти год и теперь, с Божией помощью, здоров, но к службе непригоден. Врачи сказали – чудом жив остался, со временем и функции мозга все восстановились. Только это не просто чудо, а Божий промысел. Меня на земле Господь оставил, чтобы я ему тут послужил. – Взгляд отца Андрея стал во сто крат серьёзнее. У Сергея даже мармелад в горле застрял. – На больничной койке валялся, много дум передумал, жизнь свою переосмыслил, словно переродился, и почувствовал живое участие Бога в моей судьбе. После выписки поступил в семинарию и сейчас вполне счастлив, получаю удовольствие, вернее, удовлетворение от жизни. Собираюсь в академию поступать. Люблю учиться, это у меня с юности, – улыбнулся отец Андрей и протянул гостю блюдце с вареньем.

Сергей в одно мгновенье проглотил сладкий крыжовник и запил чаем, по его телу разлилась приятная теплота, травяной аромат усладил его дыхание.

– Вкусно? – спросил священник и протянул собеседнику хрустальную розетку с клубничным джемом. Сергей кивнул и попросил ещё чаю, – Рад, что угощение пришлось по вкусу, – сказал молодой батюшка и наполнил чашку гостя напитком с запахом луговых трав.

Сергея не тянуло больше сбежать, как в первую минуту встречи со священником, а хотелось просто сидеть здесь, на кухонном диване, и болтать неважно о чём. Вот сейчас молодой батюшка нахваливает свою матушку, рукодельницу и кулинарку.

– …и варенье пятнадцать видов, и щи, чай заварила свой фирменный. Сама состав подобрала. А поёт как… с ангелами. Всё-таки женщина – самое совершенное творение Бога, убеждаюсь в этом всю жизнь, на ней мир держится, на её любви.

Сергей с недоверием посмотрел на священника, но спорить не стал, а тот всё щебетал:

– Взять, к примеру, мою семью. Она только на моей жене и держится, включая и самого главу. – Отец Андрей поклонился. – Весь дом на её плечах, часто и мужская работа, трое детей: старшей пять лет, а младшей пять месяцев. Я бы и дня не выдержал, а матушка даже в храме успевает потрудиться. Деточек в охапку, младшую в слинг – и как белочка мелькает: там помыла, тут прибрала, текст на компе набрала, суп сварила. Гляжу на неё – не нарадуюсь. За что мне такое счастье? Не знаю. – Тёплый свет полился из ясных очей отца Андрея.

Сергей, не моргая, уставился на него и подумал: «Бывают же на свете простые люди, ничего грандиозного, а он счастлив: варенье, суп, белочка мелькает…» А батюшка продолжал монолог, завораживая собеседника скорее бархатным тембром голоса, чем содержанием повествования:

– Я-то помощник плохой. Дома бываю мало, а приду – сразу лениться начинаю. А она, голубка кроткая, не ропщет, поцелует ещё, рада, что я вернулся. Ты, говорит, родной мой муженёк, отдохни, такой вид у тебя усталый. А я и рад стараться. Ну разве без неё я смог бы весь служению отдаваться, храмы строить? Да и представить страшно жизнь без любимой.

– Без любимой? – не доверяя своим ушам, уточнил Сергей, сердце его скребанула досада.

Глядя на растерянного гостя, отец Андрей чуть не расхохотался, в ясных глазах его сверкнули шаловливые огоньки:

– Ну, Сергей, веселишь меня всё утро, упрямо отказываешь мне в праве быть человеком.

Златокудрый юноша иронии не уловил и спросил с недоверием:

– Так вы что, по любви женились?

– А как же! – ребячливо отозвался отец Андрей. – Зачем вообще жениться, если не по любви?

Из глаз молодого батюшки вырвались на волю шаловливые огоньки и растопили стекло во взгляде прошеного гостя.

– А главное ведь – ДЛЯ любви. – Отец Андрей нахмурил лоб, а голос его стал твёрдым, как на проповеди.

– Что значит «для»? – незаметно для себя самого втянулся в разговор Сергей, сердце его затрепыхалось.

Прямого ответа он не услышал. Священник посмотрел вглубь себя и принялся делиться сокровенными воспоминаниями:

– Я как впервые её увидел – понял: вот она, моя суженая. Мы познакомились в паломнической поездке, я ещё в семинарии учился. Она же хотела в монастыре продолжить земной путь, а я вцепился намертво, не давал проходу. И добился своего, Бога о помощи просил, пока она три дня постилась и думала. Она тоже полюбила меня с первого взгляда, призналась, когда дочь первая родилась. Вот какой подарок мне преподнесла, голубка. А ведь ещё в отрочестве решила постриг принять, поэтому и бегала от меня. А на постриг её батюшка один, сильный исповедник, духовный отец, не благословил. «Ты, – сказал, – красавица, земным воздухом дышишь, по земле ходишь, иди-ка замуж, на то воля Божия». Невеста моя сразу опешила, а после возрадовалась, потому что сердцу волю дала. Вот ведь беда людская, сердце взаперти держат, разумом своим слабым живут. А где Господь поселяется? В сердце. Если есть в нём такое расположение. Сердце надо Богу открывать и волю ему давать. Не обманет… Ну вот, – вздохнул молодой священник, – обвенчались мы в сей же день. А чувства мои только крепче становятся и ярче, что ли. Она не просто моя половинка – она… Лучше, наверное, так сказать, что я её кожный покров.

– Это что это? – Сергей с недоверием повёл взглядом. – И ночь у вас брачная была?

Отец Андрей не улыбнулся и не вздохнул. Он смотрел на гостя своего и кивал подбородком.

– Мне, что ли, рясу снять, чтобы ты соображать начал? – спросил он с досадой учителя, который впустую потратил себя на двоечника. – У меня детей трое. И как ты себе представляешь? Что, батюшки ангелами должны быть? Может, Господу виднее, кого на земле в чин священника облачить, людей или духов? Да если бы ангелы в храмах вместо людей служили, если бы на исповеди постояли… Да от гнева их праведного, от лика ясного отползали бы мы, как черви. То ли дело человек, сам грешный, братьев своих исповедует, понимает, сочувствует. Вот я, например, такого на исповеди наслушался – не приведи Господь! – Отец Андрей осенил себя крестным знаменьем. – А ведь в осуждение не впадаю, оттого что о своих грехах помню. Сам такой же.

Сергей опустил голову, взлохмаченные кудри упали на лоб.

– Ладно, сын мой Сергий. Отпускаю тебя, иди с Богом. Матушке поклон. И помни, голова у тебя большая, столько туману туда нагнать можно, а сердце не обманешь, будет оно болеть, иногда нестерпимо, пока не услышишь и не поступишь по его зову. Бог через сердце с тобой говорит. Ну, и благословляю тебя, раб Божий Сергий, благословляю тебя именем Божием на начало нового благого дела, что предназначено тебе Господом, во славу Его.

Чуда не произошло. Катерина Николаевна поняла это сразу, увидев сына в окно. Смотрела она с грустью, как чадо её, ребёнок единственный, ступает по земле родного города, а душа его носится по каменным просторам далёкого Нью-Йорка.

И вот понеслось время, часы словно минуты. Семейные ссоры утихли, несмотря даже на то, что Сергей через день-два напивался в стельку. Воспитание рыжих сорванцов приняло мягкую форму – ни окриков, ни шлепков под зад. Каждый вечер – чаепитие с пирогами, Катерина Николаевна с улыбкой встречала Серёжкиных друзей.

День прощания наступил с первым снегом, густым и мокрым, упавшим на головы горожан. К поезду Сергея провожал отчим. Мама осталась дома и проверяла домашнее задание близнецов. Так в её сердце могло сохраниться чувство, что сын рядом и скоро возвратится. А матери умеют ждать.

IV

– В резюме вы указали, что предпочитаете работать дома. – Интервьюер, дама неопределённого возраста, сняла очки и одними зрачками уставилась на Снежану, у которой от такого её снайперского взгляда по телу пробежали мурашки. – Вы не человек команды?

Снежана разослала во все веб-студии подробное резюме, но приглашение на собеседование пришло только от одного адресата, зато от самого продвинутого. Тонкокостная, как борзая собака, дама-интервьюер пролистала портфолио кандидатки на своём ноутбуке и в печатном тексте, подшитом в папку из советского картона, пожелтила маркером невидимые Снежане позиции.

– Приступим, – сказала дама, до боли хрустнув пальцами.

Итак, она приступила к допросу под маскировочным названием «интервью». Снежана отвечала на вопросы почти не раздумывая и только на пункте «Вы не человек команды?» запнулась. Она человек, и точка. И остаётся им и в команде, и в затворе, дома и на работе, в метро и в автомобиле… Глаза интервьюера тут же потеплели, она как будто даже обрадовалась вынужденной запинке кандидата и захлопнула папку советского картона.

– Ничего, не смущайтесь, Снежана Валерьевна, – пропела она и опять надела очки. – Над ответом подумайте дома. Продолжим в следующий раз. Недельки через две. – Дама потянулась к ежедневнику и на календаре пожелтила квадрат. – Перезвоню вам после обеда… числа… десятого ноября… Но это не всё, – добавила стали в свой голос интервьюер и опять сбросила очки. – К следующему интервью вам следует подготовить творческое задание.

Борзая дама подскочила с кресла и уставилась на потолок, словно считывая невидимую информацию с пенопласта.

– Три ролика во «флэше», и чтобы с сюжетом, – со вкусом произнесла она и вернулась на свой трон. – Понимаете, у нас творческий коллектив математиков, требования к кандидатам очень высокие. Надо быть творцом, ни много ни мало. Так что работайте, проявите талант, выдайте искорку неповторимую – и вы наш человек.

– Аа-а… как мой портфолио? – спросила Снежана и закусила губу.

Дни и даже ночи напролёт она, влюблённая в интеренет-технологии, лепила веб-баннеры, кнопочки и прочую фурнитуру, живые логотипы известных мировых брендов… И на тебе – ни одной оценки!

– Во второй части, Снежана Валерьевна, – подбодрила её интервьюер, – всё во второй части собеседования. А портфолио я покажу мастеру. Всего доброго, Снежана Валерьевна.

На прощанье борзая дама опять похрустела пальцами.

V

На станции Минск Сергей выскочил из тёплого вагона, его подхватил порыв воспоминаний. Подумать только, год назад он вот так же приехал на этом поезде и помчался в общежитие. Андрюха приехал на день раньше и с усердием выдраил двухместные хоромы, повесил занавески, приготовил еду. Под пиво они до утра тащились от «Нирваны» и бренчали рок на гитарах. Первую пару, конечно, проспали, но ко второй примчались, и пропуски звёздам общаги, конечно, староста не поставил. Сердце защемило – через какой-то месяц он встретился с ней. «Заглохни, – скомандовал сердцу хозяин. – Надо смотреть вперёд». А впереди его ждала встреча с соседями по купе.

Наперекор метеорологам осень набросилась на Сергея шквалистым ветром. Она мстила охладевшим к её красоте сердцам. Власть её угасает, а никто из людей так ни разу не воспел «очей очарованье».

Озябший блондин в куртке защитного цвета с ускорением покинул измерение «ностальжи» и поспешил в своё купе. Проводница в белоснежной накрахмаленной блузе, еле шевеля губами, что-то объясняла новым пассажирам, его соседям, при этом вздыбленный, залитый лаком шар волос на её голове даже не шевельнулся. Запах прокисших цветочных духов защекотал нос озябшего блондина, и тот поморщился.

Соседи понравились Сергею с первого взгляда: отец и сын, оба высокие, статные, круто одетые, с айфонами на ладошках. Отец раскладывал вещи и шутил. Сын, не мигая, смотрел в окно и, казалось, хотел по-детски расплакаться. Отец с такой заботой снял с него куртку, что Сергею захотелось оказаться на месте сына, белокожего, блондина, как он сам, с печальным взглядом. Вот бы хоть раз в жизни ощутить заботу отца.

Накрахмаленная проводница принесла меню. Её духи опять напали на Серёжкин нос, отчего он чихнул, и чих его зазвенел на весь вагон. Поэтому внимание чужого отца наконец переключилось на Сергея. Смуглый брюнет в чёрных джинсах и пиджаке песочного цвета улыбнулся, сверкнув нереально белыми ровными зубами, и протянул руку.

– Добрый день, будем знакомы, Евгений Николаевич, физик. А этот достойный юноша – мой единственный родной человек и наследник, тоже физик. Его зовут Алекс. А вы, позвольте узнать?..

Сергей запутался в ответе и кашлянул.

– Смелее, – подбодрил его физик Евгений Николаевич, – до полудня следующего дня мы одна семья поневоле, надо сближаться, отбросьте стеснение.

– Сергей Белянский, – выдавил из себя Сергей, – выпускник университета электроники и информатики, программист.

Евгений Николаевич оказался жадным до общения и заполнил обаянием купе, поэтому попутчики скоро подружились. Как цветок в летний полдень, раскрылся Сергей и выложил о себе всё, что помнил, только свою love story не выпячивал. Но мастерство своё и знания, значимость в мировых IT приукрасил и подсветил перламутром. Евгений Николаевич тоже не скромничал. Алле-гоп! И перед очами Сергея предстал именитый профессор Стэнфорда, единственный сын знаменитого физика СССР и БССР, новатор в исследовании антиматерии, тёмной и малой энергии. А по левую руку от него – молчаливый студент Стэндфордского университета, единственный внук того же знаменитого физика СССР и БССР и представитель научной элиты будущего. Алле-гоп! И оба физика высшей касты направляются в Нью-Йорк тем же рейсом, что и сам Серёжа Белянский, выдающийся программист.

Удивление распахнуло глаза попутчиков до отметки «максимум». У профессора исчезли мешки под нижними веками, Сергей забыл вовремя закрыть рот, а Алекс наконец открыл.

– Невероятно! – восхитился он, а потом неожиданно ушёл в нехарактерно сложные для себя рассуждения: – Но даже в физике полно парадоксов! Наша встреча что-то означает. Возможно, ответ кроется в будущем. Но стоит тщательнее покопаться и в прошлом, ведь выходит, мы все на одной оси времени.

Взгляд Алекса голубым лазером пронзил собеседников, он будто сканировал открытые для доступа человеческие души.

– Друзья мои, – обрёл слово профессор, – обычные непросвещённые люди в такой ситуации стараются выпить, но мы с сыном противники алкоголя, поэтому предлагаю отведать хороший ужин. Давайте, присаживайтесь к столу!

Оживший физик из Стэнфорда превратился в доброго волшебника, движение руки – и крошечный столик наполнился яствами в пластиковых коробочках. Запах маринованного в брусничном соке запечённого мяса перебил остальной пищевой дух и раздразнил богатырский аппетит молодых мужчин, которые без стеснения накинулись на еду и опустошали бесчисленные ёмкости, заботливо наполненные Аллой Задорожной как доказательство её любви к Алексу. Профессор с наслаждением наблюдал, как юноши со смаком расправляются с обедом, и выставлял на скатерть всё новые коробки и салфетки. Сам он ел мало, без аппетита, а вот разговаривал и жестикулировал с удовольствием.

Долго и живописно профессор повествовал о своём университете, Силиконовой долине и квантовой физике. Более он ни о чём не мог рассказать. На Серёжкины вопросы о жизни в Америке отвечал скудно, подчёркивая, что он, Дятловский, прежде всего гражданин Стэнфорда. После разъяснений Евгения Николаевича, эмигранта со стажем, у Белянского исчезло даже примитивное представление о жизни в США, а в голове закружились ключевые фразы, которые наводили тоску: «Америка – такая разная… Там действительно хорошо, очень хорошо, но мне всегда было плохо…»

Мозги Белянского закипели, и в конце концов он соснул, склонив набок голову. Из небытия к нему вернулся сон детства: брат Феденька играет на детской площадке. Сергей видит его во снах, но только со спины, Феденька ни разу не показал своё лицо. Сергей окликает брата, но тот не отзывается, пересыпая песок из ведра в формочку. Сергей тянет к нему руки и, преодолевая стеклянное сопротивление атмосферы, наконец хватает его за плечо, но брат головы не поворачивает, а бросается наутёк. Сергей – следом! Кричит: «Федя!» Но тот уносится по лестнице в метро…

Сергей так ни разу и не догнал его, и лица не видел. В холодном поту очнулся он на нижней полке и задышал, будто приступ астмы случился с ним. Глядя в темноту, он пытался сообразить, где он, а как понял, схватился за голову и заскулил, глаза его закатились на самое дно глазниц и там погасли, как звёзды. Евгений Николаевич почуял чужую тоску и встрепенулся. Незваная гостья не раз скребла его сердце, и он знал её запах. Есть одно спасение – фотография Дэвида. Профессор достал фото и пересел на полку своего приятного молодого попутчика. Может ли какое-нибудь горе сравниться с утратой сына? Пусть… пусть смотрит, может, поймёт.

Злая гостья ощетинилась и сдавила плечи профессора. Атака длилась до того мгновения, пока Сергей не поднял голову и не посмотрел на фото. А потом рассказ о брате-близнеце полился из его уст. Затаив дыхание, слушал Евгений Николаевич – удивительно, но такие истории, оказалось, способны смягчить и его боль.

– Да, вот ещё один фактор сближения, – со второй полки подал голос наследник профессора, который проснулся раньше Сергея и думал о маме. Ночь располагает к самоедству. – Каждый из нас потерял близкого, очень близкого человека. В мае погибла моя мать. – Голос наследника отяжелел, а уголки губ потянулись вниз. – И знаете, что ещё у нас общего? Я, как и все вы, чувствую вину. Это правда. Как бы мы, дорогой дядя, ни философствовали, чувство вины не уходит, мы в капкане её железных челюстей, и она пережёвывает сердца и сплёвывает – и опять за своё.

– Алекс, мой мальчик, эта тема только про нас с тобой. Сергей выпадает… – прошептал профессор и спрятал руки за спиной.

– Отнюдь, – возразил Алекс, – Сергей с раннего детства в теме. Сколько раз он слышал от близких, даже от матери, прямо или косвенно, шёпотом или криками, что один близнец искалечил, задавил другого, ещё в утробе, ещё до рождения. Сколько лет? Года два, ты сказал, Сергей, мать не брала тебя на руки?

Сергей кивнул и опять обхватил голову, а наследник профессора уставился на него своими огромными синими очами, которые привыкли уже к мелькающему в темноте свету купе.

– Вот, всё подтверждается, – выдохнул он сомнения. – Итак, что мы имеем? Три человека, практически гении, выезжают в США навсегда, это раз.

Профессор поднял голову и приоткрыл рот – наследник переворачивал его представление о юности.

– У каждого из нас был отец-предатель, это два. И самое невыносимое – это три – неотступное чувство вины за смерть родного человека. Чувство, от которого мы и бежим сломя голову на другой конец света.

– Алекс! – воскликнул профессор. – Я не узнаю тебя. Твои рассуждения полны цинизма.

– Дядя, это не мои рассуждения, а мысли Сергея. Я просто собрал всё воедино и систематизировал. Ну, если хочешь, я выскажу своё мнение.

– Да уж, потрудись, будь добр.

– Ну что ж. Моё мнение совершенно противоположное. Мы с вами, дорогой дядя, действительно похожи, очень похожи. Всё, что произошло со мной, неоднозначное следствие того, что однажды произошло с вами. Моё сердце искало отца, ваше – сына, поэтому мы встретились. Я с детства мечтал уехать из страны, чтобы спокойно заниматься наукой, а не страдать, как дед, на обломках выстроенного им института физики. Вы эмигрировали по этой же причине. А Сергей, эхе-хе, боится сказать правду сам себе, поэтому выдумывает теорию похожести, если можно так выразиться. Он возвышается внутри себя и думает: как мы похожи втроём, три человека, ведомые одной судьбой, как романтично должно быть. На самом деле Сергей не в теме, как вы выразились, дорогой Евгений Николаевич. Я разгадал ребус – нас собрали в одном купе, конечно, не случайно. Мы должны сказать Серёже правду: ты не такой, как мы, хотя внешняя схожесть имеется. Твоё чувство вины – просто уязвлённая гордость, раскормленная до безобразия, головокружение от успехов: «Только мне одному из группы, из потока предложили работу в США». Твои слова, Сергей, это ключевая фраза, которая объясняет причину отъезда из родной страны, – тебя просто заметили, выдели из толпы, это так приятно. Поверьте, если б всей группе предложили заключить контракт с американской компанией – ответ Сергея не был бы таким радостно положительным. – Алекс быстро задышал и стал захлёбываться словами. – Ты добровольно отказался от матери. Понятно, она никогда не последует за тобой, просто будет убиваться до конца дней с чувством, что у неё похитили единственного ребёнка. В погоне за тщеславием ты крушишь самое святое – материнскую любовь. И даже не представляешь, что значит лишиться матери. Вчера она только обнимала тебя, а на следующий день её, бездыханную, укладывают глубоко в землю. И как будто ничего в мире не изменилось, ничего, только нет её…

Профессор подскочил к своему мальчику, который уже не сидел спокойно на спальной полке, а взлетал в узком пространстве купе. Сергей же со злобой хмыкнул и выскочил в холодный тамбур, туда, где гудели курильщики. Евгений Николаевич неожиданно даже для себя перешёл на английский:

– My God, Alex, my God! Спи, тебе надо уснуть, утром всё увидишь по-другому. Ах, сынок, сынок, тебе не следовало атаковать этого приятного молодого человека. Ты нанёс ему рану. Но сейчас забудь и усыпай, я тепло укрою тебя. Вот так, закрывай глаза. Не думай ни о чём. Я всё улажу. Хорошо? Спи…

Ещё долго Евгений Николаевич мурлыкал на английском около драгоценного наследника, пока не успокоил его и не окутал сном, а после без труда поймал Сергея на вылете из тамбура в соседнее купе, переполненное алкоголем и возрастными девочками. От молодого человека уже несло дешёвым виски, он чувствовал себя сильным гражданином великой Америки и принимал заигрывание бывших соотечественниц. Профессор схватил его за руку и очень быстро застрочил на английском:

– Сергей, вам следует немедленно вернуться на своё место и лечь спать. Немедленно. Кабацкие пьянки до зари оставьте в прошлом, иначе придётся забыть об американской мечте. И главное, никто не даст гарантию, что наутро вы досчитаетесь денег, документов, билета до Нью-Йорка и будете в состоянии добраться до аэропорта и пройти контроль.

Серёжа покорился не столько вразумительному содержанию, сколько тембру чистой английской речи, которую он осваивал в рамках TOEFL, и резко закончил любовное приключение с возрастной девочкой в джинсовке.

Насыщенная духами и помадой девушка вынырнула из пьяного купе, профессор улыбнулся ей, подозревая, что захватчица вернулась за трофеем. Трофей же на полусогнутых маскировался за широкой спиной спасителя и сумел скрыться, юркнув-таки в родное купе. Возрастная девочка с разочарованием поглядела в лицо виновника катастрофы её личной жизни и выпустила из ярких уст грубую нецензурщину. За годы эмиграции профессор отвык от такой экспрессии и даже получил удовольствие, но общение решил не продолжать и последовал за Сергеем.

– Я очень рад, что вы, – сказал профессор, усаживая его на постель, – последовали моему совету, а теперь хочу извиниться за своего подопечного. Прошу, оставьте его слова без внимания, мальчик переживает глубочайшую трагедию из-за внезапной гибели матери. Они были по-настоящему близкими людьми, да, и очень одинокими. Алекса постоянно преследует страх остаться одному в этом мире, да, он очень юн, ребёнок, об окружающих судит только со своей колокольни. Оставить мать, даже ради США, ему представляется страшным преступлением. Вот так вот в общих чертах. Я и сам когда-то именно так и поступил… Алекс – очень милый и добрый мальчик, простите его, тем более что он сам не рад… Обещаю, утром у нас всё будет гладко, миролюбиво. – Профессор с трудом уложил второго подопечного спать, не позволяя ему вставить ни слова, и окончательно закрепил дружбу презентацией своей визитки и открытой улыбки. – Вот моя визитка, здесь есть адрес электронной почты, сайта в Интернете, телефоны. Давайте не будем терять связь! Америка так огромна, потеряться несложно. А мы с Алексом всегда будем рады оказать помощь дорогому соотечественнику. – Евгений Николаевич до отказа повернул ручку в замке и уснул, едва коснувшись ухом подушки. Слова благодарности Богу сорвались с его губ. Казалось, молитвы он дошёптывает в темноте.

И вскоре под свою скрипучую колыбельную московский поезд баюкал трёх белорусских американцев.

Утро радостью света залило купе и щекотнуло Сергея по ресницам. Он вскочил, взлохмаченный и примятый, и тут же улыбнулся. Стол накрыт. За столом студент и профессор Стэнфорда, причёсанные и умытые.

– Прошу, присоединяйтесь к нам, – сказал профессор и взмахнул вилкой из пластика.

– Я счастлив! – ответил гость профессора и подвинул к себе блюдце с помидорами и ломтиками ветчины.

Когда он набил рот, Алекс опустил глаза и попросил прощения. Сергей тут же перебил своего юного попутчика, махнув рукой: «Оставь, пацан, забыто, не кипишуй. Давай, уничтожай еду, завтра белорусского уже не попробуешь!»

– Как верно подмечено! – восхитился профессор и завёл своих собеседников в любимое русло науки. Его гладкие щёки блестели свежестью, а завитки с восторгом вздрагивали на богатырской шее, когда он выводил новое па из физики.

– Это логическое завершение хаоса девяностых, – подвёл он итог. – В двадцатые годы Белорусская академия наук и БГУ – это было уникальное созвездие учёных, мощнейшая школа для студентов. Великий Эйнштейн выбрал именно БССР для дальнейшего проживания и научной работы, когда из-за нагрянувшего фашизма решил покинуть Германию. Правда, Сталин запретил въезд великому гению, двум великим было тесно в России, и Эйнштейну пришлось уехать в США. Вот такая грустная история. У меня сложилось мнение, что многие наши, советские, выдающиеся учёные повторили путь этого гения. До сих пор мы не нужны своей родине и вынуждены уезжать. – Евгений Николаевич нахмурил индейские брови. – На сегодня рынок сбыта своих собственных мозгов можно получить только в Америке, у нас на родине упорно не пропускают закон об интеллектуальной собственности на информацию, а это основа, понимаете, основа рыночного механизма. – Профессор, размахивая руками, склонял юношей к своей колокольне. – Вот вы, Сергей… Насколько качественно вы учились, каков средний балл диплома? – Евгений Николаевич прищуривает глаза, включая молодёжь в новое исследование.

– Неплохой, где-то 8,2, типа того, – замявшись, ответил Сергей. В душе он был уверен, что его новые друзья имеют высший балл.

– Это по относительной шкале. А по абсолютной? – Профессор напустил замысловатости во взгляд и не желал отставать от Сергея. – Вы сказали, что работали уже с третьего курса на своего работодателя, пропуская зачастую занятия. Это катастрофа, глобальная катастрофа, потому что множество отечественных студентов поступают точно так же. Потраченное на заработок время надо было использовать на эффективное получение знаний, тогда не только бы поднялся ваш дипломный балл, но и вы как специалист и гражданин имели бы куда более значимый вес. А следовательно, получили бы лучшую работу, лучшие деньги, лучшее сознание. Поймите, человек должен в своей жизни достигнуть максимума, задействовать все свои таланты, выложиться на все сто. А упущенное время – первый и главный враг этого процесса. К сожалению, Серёжа, вы своё время частично упустили. И эта работа, пусть даже в США, далеко не самое оптимальное занятие для вас. Не стройте иллюзий на этот счёт.