Текст книги "Валерия. Роман о любви"

II

Весь учебный день, который выпал из праздничной недели Радуницы, Снежана не переставала зевать. Сон туманил её мозг и повисал на ресницах. Отец наконец-то объявился, поэтому события вчерашнего дня отпускали её и таяла напряжённость во всём теле.

Еле дождалась Снежана окончания последней пары и упорхнула из душной аудитории.

– Я домой сегодня не еду, может, в общагу, к нам? – без надежды в голосе спросила староста у подруги, сбегая со ступенек крыльца нового корпуса лучшего в мире университета.

– Нет, Дашунь, прости, и ребята пусть не обижаются, – ответила подруга, на бегу роясь в сумке. – Вот, два пропущенных, – с досадой сказала она. – Это… Серёжа подъезжает.

– Да наглядишься ты на его гриву за всю жизнь. Надоест. А мы – вот, последние деньки вместе. Снеж? – Глаза старосты посветлели. – Ты знаешь, а я не жалею, что у нас препод по диплому крэйзеватый. Благодаря его идиотизму мы хоть вместе ещё побыли, студентами ещё побыли. – Староста взяла подругу за руку.

– Прости, Даш, это важно, это отец, – отстранившись, протараторила Снежана, прижимая булькающий мобильник к груди, к самому сердцу. Она тут же упорхнула подальше от друзей, на скамью, в тень распустивших зелень клёнов.

Дашуня посмотрела ей вслед и вздохнула, её короткие толстенькие ножки засеменили по дороге к остановке общественного транспорта. Если бы она только увидела одним своим маленьким цепким глазком, что подруга её вытирает слёзы, а в трубку молчит, то не нашлось бы на свете силы, способной сдержать Дашкин пыл. Снежана была бы доставлена в общагу и уложена на Дашкин диван, рядом с отечественным плюшевым медведем и английским каракулевым мишкой Тедди, под клетчатый плед, под открытое окно. И не отвертелась бы, лопала бы прямо со сковороды жареную картошку и пила пиво, и выложила бы подруге, о чём молчала в трубку, и выплакала бы последние слёзы на Дашкином плече.

Но алгоритм не сработал. Староста влилась в поджидавшую её на остановке группу молодых людей, которые курили и гоготали, и задымила сама. И никто из них не заметил, что перед автобусом ползёт, мигая боковой фарой, красный «Фольксваген Гольф», известный на потоке и на факультете благодаря своему хозяину, рок-гитаристу, заводиле легендарных вечеринок, душе компаний, участнику олимпиад и гениальному программисту, как говорят, от бога, и просто классному парнише. И самое главное, самое-самое – которого любит, за которого вот-вот выйдет замуж Снежана Янович. Сперва Снежана была незаметной на своём потоке, она держалась в тени и всегда спешила домой. Ни один студенческий отряд не заполучил Снежану в ряды бойцов. Тысячи ночей запомнили её однокурсники, а она только одну, рождественскую ночь в этом году, когда Сергей, облучённый невыносимо синими глазами Белоснежки, сделал ей предложение.

«Гольфик» Сергея втиснулся в ряд машин у крыльца, Снежана скользнула взглядом по его красному корпусу, но не узнала. С первых минут разговора с отцом она не произнесла и двух слов, ни разу не обернулась – так и стояла спиной к тротуарной дорожке, опираясь коленом на садовую скамью и растирая слёзы по щекам.

– Ты думаешь – занятым бываешь только ты один, – услышал водитель красного «гольфика», когда приблизился к своей невесте. – Нет! – почти кричала заплаканная невеста. – Мы не подъедем к тебе, и я не поеду. У нас – свои дела.

– Семейные, – проголосил в трубку жених и сгрёб Снежану в объятия. Её голова оказалась у него на плече, и он почувствовал, как бедняжка вздрагивает и жмётся к нему, как хлюпает её нос, а руки вцепились в его майку под косухой и тянут ткань вниз, так что почти трещит воротник.

– Серёжа, – всхлипывая, забормотала она. – Серёженька.

Серёжа побледнел, его сердце сжалось.

– Что ещё за долбоклюй тебя по трубе грузит? – возмутился Серёжа, его губы коснулись тёмных волос невесты.

– Уже всё, уже не грузит – я сбросила.

Серёжа обхватил её заплаканное лицо, отбросил прядь волос, его пронзительный, взволнованный взгляд поймал размытый взгляд невесты.

– Снежинка, – прошептал он, – что за дела?

«Снежинка» закрыла глаза и ответила:

– Ничего… Ничего такого.

– Вайфа, я ламер, по-твоему?

– Серёжа, ты не ламер, конечно, но… мне больно, понимаешь? Думать, говорить – не хочу, – Снежана спрятала лицо в рукаве джинсовой косухи.

– Ты поэтому трубу не брала вчера? Опять олды? – со знанием дела спросил он. – Мать в крезовнике?

– Да. – Снежана кивнула и опять заплакала в рукав.

– Аут, – нараспев произнёс он и тряхнул солнечной гривой. – Давай сегодня ко мне рванём? Шеф бабки отгрузит – и погоним. О’кей?

– У тебя глаза красные совсем. Опять ночью за компом сидел? – спросила Снежана, отрываясь от рукава косухи.

– Ага, клаву шлифовал. Меня же сейчас шеф пытать будет. Три дня, облом какой-то, прога висла. Да ещё мать слипать днём не даёт. Меня её ремонт уже достал. Окна-то поменяли враз, потому что специалисты, а мусор мы два дня носили, она экономит, даже откосы нас с фазером заставила самим мазать. Стыдно ей деньги ребёнка тратить, жалко, а самого ребёнка не жалко. Загоняла меня – улёт.

Отчима Сергей называл «фазером». За нигилизмом иноземного, скрывающего родное слово, пряталось детское разочарование, ведь кровный отец бросил его ещё в колыбели. Мама уничтожила все фотографии этого человека, а дед называл его «предателем» и «недоноском» и до самой смерти держал наготове топор войны. А бабушка полушёпотом, один на один, говорила внуку об отце: «Ён не хабаль. Ён не таки ужо здрадник. Гэта маци твоя – дурненькая ды гультайка». (Он не такой уж предатель. Это мать твоя глупая и лентяйка.)

Бабушка не ладила с мамой. А больше всех на свете Сергей любил бабушку, поэтому на сторону матери не становился, и та плакала и от обиды повторяла, что Федя, Серёжин близнец, если бы остался в живых, мать никогда не обидел бы.

– Меня уже всё достало. – Серёжа качнулся на длинных ногах и опять сгрёб Снежану. – Если бы не ты, я и не женился бы никогда. Погнали, вайфа, шеф жаждет моей крови, рингает пятый раз за утро. По дороге расскажешь, кого я должен убить.

По тротуарной дорожке, по ступенькам шагает молодая пара. Их волосы блестят на солнце: жёлтая копна волос юноши и почти чёрные тяжёлые пряди, струящиеся по спине девушки. У него – тёплые светло-карие глаза, у неё – ярко-синие, глубокие, как чистая морская вода. Она держит его за пояс, он обнимает её плечи. Ей кажется сейчас, что она – это он. А он знает наверняка: он – это она.

«Парень – что надо. Из наших», – сказал Родионыч, благословляя крестницу на брак. Крёстный отец «пробил» жениха по своим каналам и отцу невесты доложил: «Будь спок. Его дед из «гродненских», – что на тайном языке сильных людей означало абсолютное одобрение.

Снежана была счастлива – не надо доказывать отцу и крёстному, что она взрослая, что она сама выбирает, с кем разделить судьбу. Не надо для устрашения доставать из шкафа скелеты их жён и трясти костями перед глазами неудачливых мужей. Можно быть просто послушной девочкой. Вторую битву за любовь она бы выдержала, но мир бы в семье потеряла. А ведь ей с детства хотелось мира в семье, его она искала и находила, собирала по крупицам в Мишкиных глазах, в объятиях няни, в папином голосе, в усатой улыбке крёстного и даже, правда очень давно, в маминых руках, когда они гладили её волосы.

Но первая битва за любовь казалась безнадёжной. Снежана взялась в неё, потому что она – дочь своего отца и должна брать самое лучшее, недостижимое для простых людей, потому что она почувствовала, что должна стать частью именно этого человека, Сергея Белянского.

Он учился со Снежаной на одном курсе, но на другом потоке, потоке системных аналитиков, в студенческом народе говорили – «анализы». В университете он был звездой, потому что программировал как бог и классно играл на гитаре. В общаге за последние пять лет не помнят вечеринки без выступления его рок-группы, известной уже в столице. Девушки по нему сохли, парни хотели дружить. Староста Даша гордилась дружбой с местной знаменитостью и соседом по этажу и с хищной улыбкой отказывала любой девчонке в просьбе устроить знакомство с ним. Мол, не по Сеньке шапка. Дашка была его первым слушателем и критиком, выручала деньгами, делилась картошкой, и в КВН они играли вместе, пока на третьем курсе в Дашке не проснулся режиссёр. Она сбила новую команду из учащихся своего потока, робототехников, и стала её капитаном. И в первой же битве проиграла старой факультетской команде Сергея. Но Дашка родилась для победы. Во второй сезон она должна была вырвать золото, поэтому команду укрепила Снежаной Янович и Аннушкой, Анной Викентьевной, молоденькой кураторшей их группы.

Дело было так. Староста Даша была уверена – её команда вырвет лишние очки у мужского жюри, если новые игроки, Снежана и Аннушка, просто пройдутся по сцене, а если они, обтянутые гимнастическими купальниками, ещё и сядут на шпагат – победа команды робототехников в финале забронирована.

Заполучить новых козырных участниц было нелегко, Дашке пришлось по-кошачьи выгибать спину, давить авторитетом и угрожать голосом. В конечном итоге не обошлось без деканата. Обеих участниц вызвали в приёмную, секретарша зачитала распоряжение, а декан пожал руки и проводил напутствием на большую сцену КВН. Новые участницы даже не пикнули. Рядом с широкой фигурой декана и под стать ей фигурой старосты Анна Викентьевна и Снежана выглядели сутулыми первокурсницами с поджатыми хвостами. Им ничего не оставалось, кроме как смириться и встать в ряды команды весёлых и находчивых робототехников, только девушки не выглядели весёлыми. А находчивость проявила молодая преподавательница, настолько молодая, что Дашка рядом с ней выглядела профессором. Анна Викентьевна не засчитала своей капитанше и студентке Янович последние три лабораторные и, вытягивая губы в линию, прошипела:

– Вы, Чеглик, уничтожили моё время – и я в долгу не останусь.

И вообще, милую Анну Викентьевну, в которую были влюблены старшекурсники, как будто подменили: своим товарищам по команде зачёт она тоже не поставила, обозвала их «тунеядцами» и впервые в истории лучшего в мире университета обзвонила родителей студентов вверенной ей группы. Так и было, Анна Викентьевна, вчитываясь в таблицы журнала успеваемости группы, поднимала трубку, тыкала наращённым белым ногтиком в цифровую панель глянцевого телефонного аппарата, и её строгий голосок с оттенком неумолимости доводил до родительского уха сведения о прогулах их чад.

В группе начался бунт, Дашка тогда еле удержала власть: втайне от сокурсников ей помогла Снежана. Родным робототехникам она оплатила тур выходного дня. Всей группой тогда отправились в новый спортивно-развлекательный комплекс столицы, чтобы кататься на лыжах по искусственному снегу – это было круто. Талантливыми лыжниками оказались немногие, а многие – осели в местном баре, за чайником глинтвейна. Пока одногруппники заливали в себя горячий алкоголь, староста по крупицам собрала в ладошки потерянную власть, и команда КВН робототехников зажила, правда с новым капитаном – Анной Викентьевной.

Аннушка вновь ощутила себя преподавателем, но команды по-прежнему отдавала староста. Всем сестрам по серьгам, как говорится, и сверчку по шестку. Аннушка на своём шестке крутила колесо и на радость зрителям размахивала ленточкой, а на радость студентам – подмахивала зачётки. Староста же руководила каждой репетицией, как главный режиссёр. Анна Викентьева довольствовалась только Снежаной и придиралась к ней и на репетициях, и на зачёте, а Снежана, стиснув зубы, терпела, потому что собачий взгляд Дашки был невыносим, от него мурашки бежали по коже.

Даже за кулисами кураторша и капитанша натягивала Снежане нервы до лопания струны. Особенно Аннушка отличилась в первом полуфинале, после выступления.

– Ты, Янович, двигалась как корова по пастбищу, – за кулисами сказала Аннушка, сбрасывая носки получешек на ступеньки. – Чеглик бы лучше выступила.

Снежана даже не покраснела. Она опустилась на ступеньки и одним взмахом гимнастической ноги отшвырнула получешки вслед кураторше:

– Я, может, и корова, – полетело за получешками, – но ты – точно змея.

На факультете «роботов» Анна Викентьевна читала лекции по теории автоматизации управления. На её лекциях звенела тишина, среди светлых голов слабым ветерком пробегал шепоток, студенты пару напролёт разглядывали её талию, в обхвате сантиметров не больше сорока, сотня дерзких глаз скользила по округлостям её бёдер. Казалось, Аннушка питалась жадными взглядами своих студентов и поэтому, чтобы добавить огня, надевала короткие юбки – такие короткие, что на родной кафедре не все преподавательницы пили с ней кофе. Любила Анна Викентьевна проводить личные беседы с теми студентами, у которых в паспорте красовалась столичная прописка. Беседы о науке могли тянуться до входа в её общагу. И только провинциал Сергей Белянский стал исключением. Слишком талантлив и слишком красив. Накануне сегодняшних игр в КВН Аннушка прогулялась с Белянским до дверей своего общежития и на пороге неприступной для остальных провинциалов двери она улыбнулась так, что неприступная дверь отворилась, а захлопнулась – только когда Белянский перешагнул её высокий порог.

Вот порог родной общаги он переступил глубокой ночью, благодаря Дашке, которая своим непоколебимым авторитетом отворила неприступные до восьми утра двери и встретила Серёгу свирепым взглядом. «Серж, ну ты попал», – горячо прошептала она, повертев пальцем у виска. «Это тебе не тёлка с общаги, дурить-то брось!» – сказала она, а её взгляд выщипывал одну за другой светлую пряди с бедовой головы соседа и друга.

Итак, напряжение перед игрой в КВН нарастало, староста, вернее теневой капитан «роботов», разрывалась на части. Репетиции каждый день. То Аннушка не явится, то зачёт кто-нибудь из игроков завалит, вот и Снежка замутила, на сцену идти не хочет – боится, придирок кураторши не выносит.

– Слышь, Янович, не дури. Не выноси мне мозг. Аннушку посылай про себя, делов-то. Команду спасать надо. К талии тюль пристегнёшь – и на сцену, фуэте крутить, пока нам десятки не посыплются. В последнем раунде упадёшь на шпагат – будет круто!

К сожалению, десятки сыпались не строем. «Роботы» находчивость изображали и шутили слишком отрепетированно. Председатель жюри, сцепив ладони, нервно постукивал большими пальцами, отчего флажок на столе дрожал, словно по нему пробегала морская рябь. Оценки же поднимались только при взлёте двух прозрачных юбочек, оплаченных деканатом как спортивный инвентарь. Купальники участницы полуфинала приобрели сами.

Так на шпагатах и на фуэте «роботы» доползли до ничьей. Дашка за кулисами кусала губы – очкарик из судейского ряда с висячей родинкой промеж бровей зачитывал общее решение жюри. Даже его приглаженные до невозможности волосы, казалось, шевелились от напряжения, а голос затихал в конце каждой фразы. Дашка от волнения ничего не разобрала, только «призовые баллы» ударили по её сердцу. «Кому? – чуть не крикнула она. – За что?» Но зал уже аплодировал, а очкарик пожимал руку Сергея.

Дашка от отчаяния выругалась вслух. Отчего подоспевшую Аннушку чуть «не вытошнило». Она уколола теневую капитаншу собственными афоризмами и упорхнула в своей юбочке опять на сцену – кланяться. Ей не было никакого дела до призовых мест, главное, председатель жюри и руководитель её диссертации в одном лице аплодирует стоя. И очкарик, тоже встал и чуть похлопывает узкими ладошками, брови у него собрались домиком, а родинка между бровей выпятилась и надулась так, что, казалось, вот-вот отвалится, как зрелый плод. И нет кураторше никакого дела, что очкарик зарезал «роботов», ламер, хотел ей отомстить за растоптанную мечту о романтическом ужине. Розы купил, в салоне причесался – правда, волосы его хоть и не липли к ушам, а залакированной соломкой приклеились к шее, но не стали менее противными – и мама галстук повязала сливкой на горле и всплакнула в фартук, мол, сына женит. А невеста строптивой оказалась, розами жениху по носу съездила, прямо промеж глаз, в родинку шипом, и смеялась, покатывалась со смеху.

Вот и результат – «роботы» в финал не прошли, а должны были прямо на первое место на юбочках влететь. Дашка голову опустила, рука её смяла сигарету. Она выругалась опять и побрела в гримёрку за куревом. От Снежаны отмахнулась – как можно вот так просто на ступеньках сидеть и колено тереть, когда из-под носа победу увели?

Оказывается, можно, если тебе надоели Аннушкины афоризмы, убитое время и сальные взгляды председателя жюри. Более того, Снежана чувствовала лёгкость в каждой клеточке тела, парение, как будто только что вышла из стоматологии и никогда, во всяком случае очень долго, туда не вернётся. Только колено разболелось, вспомнило детскую травму на произвольной. Тогда во Дворце молодёжного спорта выдали ей медаль серебряную, диплом и звание присвоили – кандидата в мастера, и колено эластичным бинтом укутали перед церемонией награждения. А сегодня ни медали, ни бинта эластичного, ни слова доброго.

– Больно? – услышала Снежана над головой первое это самое доброе слово. – Тебя в гримёрку отнести или сама допрыгаешь? – спросил капитан-победитель, присаживаясь рядом с ней. – Ты так колёса крутила – меня вставило. Жесть!

Если бы Снежана могла, то покраснела бы, ведь она считала себя дрессированной обезьянкой рядом с настоящим весёлым и находчивым. Но ни один мускул на лице не выдал её смущения, наоборот, чёрные брови приподнялись, губы расплылись в улыбке, особенной, тёплой, а ножки в мгновение ока вытянули носочки.

– Поздравляю. Вы – лучшие, – сказала она и протянула руку.

И в эту минуту Снежана очень боялась, что он почувствует, как от волнения дрожит её ладонь, поэтому напряглась до окостенения мышц. А он и не заметил, что ладонь Снежаны не мягкая игрушка, и выпалил:

– Слышишь что? Где капитанша ваша?

От его прикосновения у Снежаны побежали мурашки по спине, а из сердца выпрыгнула горячая искра. Снежана впервые потеряла дар речи, её глаза тут же по-русалочьи молча признались в любви капитану-победителю. Но он, как принято у настоящих капитанов, не понимал языка русалок.

– Ну, бывай, и… короч, мой респект, балерина!

С досадой она посмотрела ему вслед. И тут же в прокуренном облаке закулисья нарисовалась Даша.

– Что губу раскатала? Этот блондин не твоего поля ягода, – выдохнула она и присела рядом.

– Даша, это же он? Твой Серёга? – как будто не расслышала вопрос Снежана.

– Снега, тебе ничего не светит, – усмехнулась Даша. – На вот, мотай, – сказала она и протянула подруге запакованный бинт.

– Даш, ты знаешь, он подошёл так близко, сел рядом, и мне показалось, что я знаю его давно. Пытаюсь вспомнить откуда. Даже голос знакомый.

– Снега, не дури. Забудь. У нас весь поток в тебя влюблён – выбирай любого, слова не скажу. А этот чувак… ну, он классный, конечно, сама видела, но не для тебя. Ты не такая, как его тёлки, понимаешь, ты – не тёлка. А он по-другому не умеет. – Дашка хлопнула себя по карману джинсов, её рука нащупала пачку сигарет. – Тем более у него с этой фифой, нашей капитаншей долбаной, отношения выпятились. Он у неё в общаге типа чай пил во вторник, до утра почти.

– Это она сама тебе сообщила?

– А то! – Дашка растянула губы в улыбке. – Сама! Почта цыганская настучала. У меня везде верные люди есть, на местах. Я им пропуски закрываю – они мне инфу сливают. На том и стоим.

– Ой, Дашунь. Значит, и у меня шанс есть. Аннушка ведь тоже не тёлка, – пошутила Снежана и затянула бинт.

У старосты опустились уголки губ. Она взяла подругу за плечи и посмотрела ей в глаза так пристально, что у Снежаны задрожали реснички.

– Забудь! – громыхнула Даша. – Ты что, не помнишь Ладку с Норильска?

– Дашунь, не помню. У меня мозги весь день верх ногами стояли.

Староста вздохнула и ослабила силу взгляда:

– Ну как же? С потока «анализов», с общаги. Да её отчислили в прошлом году. Косища такая толстенная, сама щекастая, зубы здоровые, белые такие. Вспомнила?

Снежана еле заметно кивнула.

– Ну, что-то такое… Бегала за ним? И курсач завалила?

– Да это Горелька, она вообще из «эков»! – прогудела Даша. – Ладка – наша, с «анализов», говорю. Она с Серым со второго ещё курса в отношениях, типа того. То он на сторону, то она перепихнётся по пьяни с кем-нибудь. Жесть. Я это ненавижу, ты знаешь. – Даша расправила плечи и продолжила: – Только ты – могила, понятно?

Снежана развела руками, мол, само собой, и Дашуня тогда вывалила тайну, которую хранила почти шесть месяцев. Правда, не то чтобы хранила – стерегла, как страж арестанта, а тайна рвалась на свободу, как дитя в родах. И вот наконец настал момент.

– Ладка эта достала меня, настоящая тёлка. Около его двери вахту несла круглосуточно и ко мне всё заворачивала: то сотню ей дай, то жрачки, то сигарет. Я её в последний месяц перед событием, – Даша всплеснула руками, – пускать перестала. А она дверь Серёгину подопрёт и сидит, как собака на привязи. Если мимо какая девушка идёт – облает. Со всей общагой перессорилась, и подруг растеряла, и мозги. Она, как кошка, почуяла, что Серый отгребает от неё. Я даже сразу не сообразила. Это им нашу Аннушку поставили лекции по проге читать, а Серый насмотрелся стриптизов – и запал на неё. И понеслось…

Белянский Ладку свою официально в отставку отправил, мол, не звони, не пиши. В хату не пускает. Андрюха, ну, сосед его, приколист, всё гонял её: «Дуй-ка ты, милая, на свой этаж, дай нам поучиться, мы с Серёгой отличники», – говорит. А она, фиг вам, сядет на пол с обратной стороны двери и подвывает тихонечко. Все наши у виска крутили. Моя Ксюха не выдержала однажды, позвала Ладку к нам чаю попить, слёзы полить. Мой запрет нарушила, так разжалилась. Я чуть сушкой не подавилась – пошла Ксюха в душ и с Ладкой возвращается. А та голову опустила, коса, как канат, болтается и на мою кровать с порога бухнулась, покрывало смяла. Посидела так, косой потрясла, да и двинулась на свой пост. Я вздохнула, Ксюхе мозг вправила, ну, думаю, и сама в душ схожу.

Упс – а на халате пояска нет. Прикинь! Эта тёлка с моим пояском в душ почесала, вешаться, на моём пояске любимом, от любимого халата. И заперлась там! Вот это сволочь! Не шевелилась же в комнате. Ей забава – а мне хоть пропадай. Весь халат пропадает. А дорогущий… – Даша зажмурилась и продолжила: – Ксюха первой тревогу забила. Андрей из комнаты вытряхнулся и побледнел весь, а я так испугалась, дошло, где же мой поясок. Ну и Серого выковыряли, кажется, он в хате сидел. И все сломя голову к душевой. Вот прикол – и название-то подходящее, – рассмеялась Даша. – Ну и картина маслом: сидят под дверью, Серый этой безумной зубы заговаривает, и Андрюха набычился, майка мокрая, молчит, молчит, да как заголосит: «Милиция едет… Не откроешь по-хорошему, в дурку увезут и акта не составят…» Нормально? – Даша сидя подпрыгнула. – Ответа никакого, только мой поясок по трубе шуршит. Ну, я эту клоунаду лично прекратила. – Даша закатала рукава рубахи. – Подошла к самой двери и рявкнула: «Отдавай, стерва, мой пояс от халата, быстро открыла дверь, воровка! Дуй к себе номер и вешайся на своих колготках драных». Ну и как бабахнула кулаком, чуть дверь не вынесла, петли завизжали. Серый отвалился, как клещ напитый, Андрюха – тож. И эта дурила двери открыла. Морда тушью перемазана, мой поясок по полу тянет. – Староста вдохнула полную грудь и сотрясла двумя смертельными ударами воздух. – Короче, подруга, обходи этого мачо десятой стороной. А то у нас конфликт выйдет из-за пояса.

Подруги расхохотались. Дашке курить расхотелось, а у Снежаны боль в колене прошла.

Казалось, Даша настояла на своём, но казалось так только на первый взгляд. Снежана не смирилась, наоборот, в её глазах родился тихий свет. Он и упал на светлую голову блондина прямо в гардеробе.

– Здравствуй! Помоги куртку надеть! – промолвила Снежана голоском девицы из народной сказки.

Сергей чуть айфон не выронил, пошатнулся на своих двоих.

– Ты меня ждала? – сообразил Сергей.

– Что ты, – отмахнулась Снежана. – Я про нашу Аннушку вспомнила!

Снежана улыбалась и облучала взглядом блондина, а тот хлопал тёмными ресницами и фокусировал растерянный взгляд.

– Так вот, Сергей. Возвращаясь к нашему разговору. Аннушка ушла домой, очень срочно. Я ведь тоже её искала. А сейчас она позвонила, и я направляюсь к ней. Если хочешь, помогу тебе и всё передам, – пропела Снежана.

– Я еду с тобой, – ответил блондин, нахлобучив капюшон на растрёпанные кудри.

– Прости, она не у себя в общаге, и… ей очень нужно поговорить со мной по душам. Мы дружим. Не на показ, конечно, Аннушка этого не любит, – на ходу сочинила Снежана и бровью не повела. «Главное – разговорить», – вертелось у неё в мыслях, и она продолжала: – Она ждёт меня, просила сладостей к чаю, мы с ней такие сладкоежки.

– И шоколад любит? – Сергей хлопнул себя по карману куртки.

«В десятку», – сообразила Снежана и воскликнула:

– Ой! Да за шоколад она родину продаст! Ты – молодец, спасибо, классную идею подал! Я сейчас же куплю ей конфет и шоколадок.

– Вот, – промолвил блондин и протяну плитку шоколада в тонкой фольге, щёки его порозовели. С самого утра мороз затаился на краю университетской аллеи, в голых кронах деревьев, и наконец ударил.

– Это для Аннушки? – с придыханием спросила Снежана. – Спасибо, она будет счастлива. Швейцарский. Мечта! Я ей сейчас же расскажу, какой ты классный парень, Сергей! – продолжала сочинять Снежана, вглядываясь в его тёплые карие глаза.

В мыслях она благодарила старосту. Какое счастье, что Снежана в прошлом семестре потянулась вместе с группой на день рождения Аннушки, прихватив дизайнерский букет и коробочку, перевязанную золотым бантиком. Они поздравляли свою кураторшу в дверном проёме шестого этажа общежития для аспирантов, за спиной то и дело шныряли беспокойные жильцы, в перед глазами улыбалась с трудом узнаваемая ненакрашенная Аннушкина мордочка. Пока староста «от лица присутствующих подопечных и не присутствующих, деканата и себя лично» произносила речь, с кашей волнения во рту, Снежана успела осмотреть комнату, и полученные знания играли ей сейчас на руку. Снежана как бы вскользь упомянула фарфорового слоника на полке и огромную ракушку, выстланную розовым перламутром изнутри, и блондин поверил каждому её слову.

– Аннушка так одинока, бедняжка, – проговорила она. – Ей кажется, что никто её не полюбит, вот ведь ерунда какая. А она страдает. Даже на репетициях грустила. Я волнуюсь за неё… Ещё общага эта – так её гнетёт. Вот и стараюсь её домой затащить к себе, отогреть. Только и думаю о том, чтобы она стала счастливой. Ни о чём другом думать не хочу. – Снежана прижала ладонь к сердцу и зажмурилась.

– Честно говоря, я тоже думаю только об этом, – признался Сергей.

Последняя его фраза ударила Снежане в сердце, отчаяние сдавило виски, она задышала порывами от подступившей тошноты.

– Я уже спешу, – из последних сил проворковала она, – не хочу, чтобы подруженька моя волновалась…

– Э! Притормози, балерина. – Сергей схватил взлетающую девушку за локоть. – Если вы такие подруги, значит, она и про меня говорила. Стопудово.

– Сергей, – голосом доброй волшебницы ответила Снежана и смягчила облучение, – конечно, говорила. Но мы же не будем сплетничать. Правда, я только что поняла, что говорила она именно о тебе. И… Сергей, я рада за вас и полна надежд. Может, встретимся на днях вчетвером: ты с Аннушкой и я со своим женихом? Мы давно дружим втроём, а с тобой прикольнее будет, Аннушка наверняка расцветёт. Этим вечером постараюсь настроить её на лирический лад, твоя шоколадка очень поможет. – Снежана достала спящий мобильник, замёрзшие её пальчики пробежались по пустому экрану, но почему-то она напустила на себя озабоченный вид. – В общем, давай завтра после пар встретимся на крыльце и соберём нашу группу. Ок?

– Ок, – прошептал Сергей убегающей в метро девушке и на прощанье поднял два пальца вверх.

Снежана на мгновенье задержалась у входа в тоннель, обернулась, ей вслед смотрел высокий блондин в капюшоне, с гитарой за спиной. Он, как настоящий рок-музыкант, поднял руку с двумя оттопыренными пальцами. «Дитя», – подумала она и по увиденному образцу тоже подняла руку.

Вечная проблема – нечего надеть. Никто из живых так и не решил её. Снежана Янович не исключение. Одеваться со вкусом её учила няня. И не было конца этой красивой науке. Мама надумала даже открыть курсы в своём салоне, но Анастасия Сергеевна отказалась так категорично, что в ответ хозяйка салона смачно нецензурно выругалась.

Тугие чёрные джинсы обтянули ножки, сели как влитые, белый пуловер из мягкой шерсти с чувственным вырезом приоткрыл грудь, а на запястье лунным серебром заиграл браслет. В любом зеркале – загляденье, но модель нашла десяток изъянов и разрыдалась бы на плече няни, однако та ушла, лишь на порог ступила хозяйка дома, глаза её заплыли и блестели сальным блеском пьянства. Снежана по привычке потянула носом – запах алкоголя, едва уловимый. Мать насупила брови и рявкнула: «Ну, чего выкатила глаза бесстыжие? В салоне налоговая… Все нервы измотали, так их раз…» «Психушка тебя ждёт», – подумала дочь, но промолчала. Из детской доносились Мишины крики. Малыш скучал. Некогда красоваться перед зеркалом, нет сил препираться с матерью.

Занятия пролетели как дневной сон. Каждую свободную минуту вспоминали вчерашнюю игру. Дашка шутила лихо, вчера бы так. Веселье остановил звонок на последнюю пару. Английский. Настроение падало у всех. Англичанка забыла, что она русская, и пытала студентов, как английский переселенец аборигенов. Дашка должна была спасти родной коллектив.

– Решено, – сказала она со звонком. – После пары – все ко мне. Передавайте гроши.

На пятиминутке она подкатила к подруге и навалилась на неё авторитетом:

– Снега, ты самая богатая, вливайся в коллектив!

Молча, не поднимая на старосту глаз, Снежана положила свою долю «грошей» на парту. Лунный отблеск браслета ударил Дашке по глазам, зрачки её тут же сузились, и она полушёпотом спросила:

– Эй, девчонка, колись – не ты ли вчерась по проспекту с Белянским газала? Говори правду. Ксюха что-то мне вчера намякивала.

– Даш, о чём ты? – вздохнула Снежана и подняла чистые глаза с аккуратными стрелками. – Вчера меня отец на машине забрал, прямо у крыльца, так что пусть Ксюха дышит спокойно.

Англичанка вернулась в кабинет раньше звонка. Старосте пришлось занять своё место на последней парте. На её круглом лице розовыми пятнами проступила досада – так и не дожала подругу, а ведь могла.

В конце пары Снежана ускользнула, исчезла, как тень. Не заметил никто. Даже англичанка. В разлинованной тетрадке она поставила Янович красный плюсик, что означало «наивысший результат», и потеряла голову. Не запомнила: отпускала ли студентку или отослала с поручением? Даша тоже не запомнила, только процедила: