Текст книги "Валерия. Роман о любви"

VII

После бури утро выдалось тихим. Как будто уснул дракон, который ночь напролёт громыхал крыльями, разгоняя ветер, и искрил молниями, разевая пасть, уснул, ослеплённый сиянием Ярилы.

Янович нежился в родной постели, пока во дворе не зачирикали возбуждённые птички. Перепуганные ночной стихией, они отложили утренний концерт до самой устойчивой точки тепла. Выбежав из подъезда, он с любовью оглядел новый джип и похлопал его по капоту, как верного коня по холке. Только сахар на ладони не протянешь. Хозяин самого крутого джипа в стране подмигнул распаляющемуся богу – никакого благоговения. Взгляд и улыбка излучают достоинство победителя, который вот-вот получит главный приз, остальные же стоят на полках памяти и сияют на зависть соперникам.

Победитель смотрел на мир сквозь лобовое стекло своего крутого джипа и наливался гордостью. Помедлив, он разрядил обойму мобильников и ударил по педалям. Когда начинаешь жизнь заново, надо сжечь мосты. Во внутреннем кармане куртки тонкой кожи, как птенцы в дупле, спрятаны два паспорта. Они сегодня же распахнут свои бумажные крылья, на которых будут оттиснуты печати верности. Пусть теперь государство бережёт его любовь, пусть несёт ответственность, а он, победитель, устал. Он хочет жить. В кармане брюк, в футляре синего бархата, томится без света бриллиант, запаянный в кольцо белого золота. Сегодня искристый камень напитается лучами Ярилы и засияет, как и положено, по Божьему закону. Сегодня они с Леркой выбегут из ЗАГСа, сразу юрк в машину – и паспорта глядеть! И кольцо на пальце! Всё! Надо парикмахерскую и ресторан перенести в будущее и въехать сразу в номер для молодожёнов, снятый на сутки в милом отеле на берегу озера. Жить пора!

А профессорская усадьба, которую ночью исхлестал дождь, сушила на солнце старые доски и поскрипывала, как пенсионерка. Фонтаном песка осыпал её бетонную подошву шальной джип, выскочивший в открытый двор из русла песчаной дороги. Хозяин автомобиля выпорхнул из передней двери и огляделся.

– Так и знал, – процедил он и хлопнул дверью. – Лера-а! – вопит он, открывая ногой входные двери. – Так и знал! Дверь не заперта, ворота нараспашку. Когда ты расстанешься со своей бестолковостью?

– Валера? – отвечает Лера, хлопая белыми ресницами. Волосы растрёпаны, плечи напряжены и укутаны в плед.

– Так и знал, – развёл руками вошедший, – ты опять… Ни двери, ни ворота! Всё нараспашку. Вот ведь хозяйка.

Хозяйка опустилась на разостланный диван. Казалось, она хочет вернуться в свой сон, глаза её болезненно щурятся, и набок клонится голова. Ночью она не спала, а перелистывала воспоминания, вглядывалась в них, как в конспект перед экзаменом. Сон подкрался к полуночнице, когда буря с первым лучом солнца выдохнула весь огневой запал.

– Уже завтра? – спросила она, кутаясь в плед.

– Хороша невеста, – протянул Янович язвительным голосом. – Наволочка сбита, простынь застирана. Люди уже по второму разу завтракают, а ты глаза продрать не можешь.

Лера вовсе закрыла глаза. Ещё мгновение, и её растрёпанная голова приземлится на голую подушку.

– Вставай немедля, – отдал команду вошедший, не уважая свободу заспанной личности. – В машину! – вопит он. – Беги! Я сам двери запру.

В машине Лера выпятила нижнюю губу и гладит щёткой несвежие волосы.

– Я должна сказать тебе… – вздыхает она, не переводя взгляд на водителя.

– Почему макияж не навела? – обрывает её Янович. – Да и юбка на тебе не по чину.

Лера съёжилась и натянула юбку на колени.

– План такой, – продолжил Янович. – Заскочим в ГУМ, я сам выберу тебе платье. Потом, очень быстро, едем в ЗАГС. Очень быстро. Регистрируемся и… куплю жене подарок шикарный… Вот и заживём. Я номер снял для молодожёнов. А утром я тебя в наш новый дом отнесу на руках. С работы своей уволишься – и за переезд. Я тоже уйду. Сама интерьер обустроишь. Да? Суженая моя! Мы с тобой заслужили.

Улыбка Снежной Королевы проступила на лице Леры.

– Это содержание российского сериала? – подняла брови она. Зрачки сонных глаз расширяются в бездну неверия. – Я еду домой.

– Лера… – прошептал Янович, напрягая зрение и слух. Он ждал взрыв, слёзы, благодарную теплоту её ладони. Не эти ли слова она мечтала услышать? Морщины исполосовали его холодный лоб. – Пристегнись, – выдавил он из себя и сжал руль до спазма в руках.

Лера молчала. Руки её нервно поправляли то волосы, то бантик на воротнике, то пуговицы. Лицо её бледнеет, а веки тяжелеют.

– Эй, – подал голос водитель, – на переднем сиденье, подайте признаки жизни. – Но его слова не коснулись уха пассажирки. Она молчит. – Эй! Вы там… – снова зовёт Валерий, глотая воздух, будто только что вырвался из задымлённой комнаты.

– Да, – стеклянным голосом отозвалась Лера, – я благодарна тебе за всё. Спасибо, что подбросишь домой. … Это здо-ро-во.

– Лерка, о чём ты? – возмутился водитель. Уши его покраснели. – Ты меня слушаешь? Или опять мечтаешь до одури? Ты понимаешь? Мы едем в ЗАГС, – по слогам выдохнул водитель и прибавил скорость. – ГУМ тоже опускаем. В ЗАГС! Подождём, если что…

Объявленная невестой нахмурила брови.

– Я всё поняла, всё: ЗАГС, ужин. – Раздражение вибрирует в ледяном голосе. – Я еду домой.

Валерий ощутил, как по спине расползается холод. Он протянул руку, но не смел коснуться её ладони.

– Лера, – взмолился он. В его висках бьётся жар, – прости меня.

Лера вздыхает и закрывает глаза. Он не отрывает взгляда от её лица, чужого, будто выбеленного гримом.

– Любимая, – просит он, – красуня… В чём моя вина? Ответь. – Голос его плачет, как гитара. – Вернись… скажи, что ты согласна.

С усилием красуня открывает глаза. Вдыхает полной грудью несвежий воздух. Уголки её губ опускаются, под глазами темнеют веки.

– Я? – сказала она и смотрит на водителя. – Я согласна. Только вернуться не могу.

От её взгляда Янович вжал голову в плечи. В её глазах словно зияют бездны ада. Он не может произнести ни звука, горло его с трудом пропускает дыхание.

…Мог ли он знать тогда, что это взгляд смерти? Она скончалась в мгновенье ока, когда рейсовая маршрутка врезалась в джип Яновича, на полном ходу выпрыгнув со второстепенной дороги. Валерия вылетела из салона и подбитой птицей рухнула на бетон. Новые дороги строят только из бетона – для наслаждения быстрой комфортной ездой. Арматура даже не хрустнет от перегрузов дальнобоя. И вот на бетонном полотне, под открытым небом, лежит спиной вверх женщина в синем платье: ноги голые, руки раскрыты и чуть согнуты в локтевых суставах, как у зависающей над волнами чайки. В волосах осколки стекла ловят солнечных зайчиков.

Поздно или слишком поздно Валерий заметил, как оголтелая маршрутка мчится по примыкающей справа дороге. Не успел… не вырулил… И вот на лаковой коже его джипа зияют раны, на капоте смята фара, раздроблено на сотни осколков лобовое стекло. Все тридцать пассажиров взбесившейся маршрутки, как муравьи, цепочкой выбежали на волю и сбились в кучу. Повисла тишина. Куча людей разволновалась спустя мгновение, муравьи разбились на пары и забегали кругами. Водитель маршрутки тоже выполз и закурил. Щёки его налились свинцом, нос распух, как от укуса шмеля, а на голый лоб выкатили капли пота.

Тревожное разноголосье мобильников пронизало звенящую тишину. Девушка с трёхлетним малышом на руках баюкает милым голосом растерянную даму, одетую в белый палантин. Дама кивает и трёт лицо носовым платком, вышитым розочками. От дрожи она не может удержать мобильник и сквозь тонкую бязь платка выплакивает и выкрикивает юной маме имена своих абонентов, которым срочно надо сообщить об аварии, о её тяжелейшем состоянии, о срыве нервов и головной боли. Девушка одной рукой прижала сына к груди, а другой держит блестящий серебром мобильник дамы в палантине и большим пальцем бегает по тусклому экрану. Малыш обнял маму за шею и теребит её волосы, собранные на затылке в тугой хвост.

Водитель пострадавшего джипа открыл глаза, когда два усатых мужика, перебрасываясь афоризмами ненорматива, дёргали его ремень безопасности, головку которого заклинило. Первый усатый, который особенно напирал, только что свернул гайку на ремне и уронил её в центральную стойку. По следам этого происшествия второй усатый выдвинул челюсть и разразился олимпийским гневом, от которого и впитал импульс пробуждения водитель пострадавшего джипа.

– Лера, – придушённым голосом произнёс воскресший водитель и дёрнулся к соседнему креслу.

– Всё… тих-тих, – сказал первый усатый и усадил воскресшего на место. – Сиди… Скорую вызвали. Мало ли…

Валерий сглотнул желчь в горле и ринулся на опустевшее место.

– Лера-а-а, – завопил он что есть мочи.

Второй усатый оказался крепче первого, здоровый простой мужик с рабочими руками. Он дёрнул воскресшего за ремень в джинсах и вдавил в кресло.

– Не скачи, дурны мусиць (дурной, что ли)? А позвоночник что? Сиди… зараз скорая…

Валерий на мгновение обмяк, и только рабочие руки усатого ослабили давление – выскочил пулей из своей двери, опрокинув второго усатого.

Когда Валерий вылетел из джипа, налитый свинцом водитель маршрутки вжал голову в плечи. Виновник подавился дымом собственной сигареты и раскашлялся, закрывая лицо ладонями. Он получил уже трёпку от двух усатых мужиков, особенно напирал второй, здоровый, который угрожал его закопать.

– Я бачыу, як ты за чырвонцам палез пад крэсло, ци пад пидали… бачыу! (Я видел, как ты за червонцем полез пад кресло, или под педали… видел!)

– И я видела, – отозвалась растерянная дама в палантине, – и вы за это ответите. Рисковать жизнью людей из-за десятки. – Голос её сорвался на визг и крик. – Сумасшедший!.. Вета, ты не представляешь, – голосом, насыщенным праведным гневом, ответила дама на звонок мобильного. После крика её руки обрели силу, и дама справилась с управлением своего телефона уже без помощи юной мамы. – Первый раз оставила машину и проехала на маршрутке, дерьмовой маршрутке, я скажу тебе… Юру? Ну что ты, разве это удобно? – взмахнула бархатной лапкой дама. – Конечно, я рада – пусть скорее! С Юрой мне спокойнее…

Взволнованные мурашики подхватили новую тему и обступили водителя и даму в палантине. Интерес к распятому на бетоне женскому телу погас в споре о том, какого всё-таки достоинства была оброненная водителем купюра. Мнения разнились. Сигаретный дым клубился над головами пострадавших.

А воскресший водитель джипа врос коленями в бетонную землю, склоняясь над не оплаканным ещё телом любимой женщины. Спина его согнулась, а лоб касается синего шёлка на спине новопреставленной.

Лера.

«Лера», – бормочут его губы, но до ушей не долетает звук. В голове стоит однотонный звон. Он склонил голову – кажется, ждёт утешения. «Что же ты? – своим глазам не верит он и молит: – Надо успеть… Что же ты?» Той ночью, последней их ночью, он вытащил её. И сейчас тоже… Она вернётся. Они умчатся на попутке прямо в ЗАГС. «Лера, что же ты?» – бормочет жених и обнимает тряпичное тело.

«Лера… Ты не оставишь суженого?»

Мурашики замерли в одно мгновение. Глаза их играют оттенками страха. Знает каждый – распятая на бетоне женщина выкупила чужие жизни за оброненную десятку.

Дама в палантине сбросила вызов и надела светонепроницаемые очки. В руках её, излишне холёных, перегруженных кольцами из цветных металлов, томится платочек в розочках. Она теребит его в такт своим мыслям, и в то мгновение, когда водитель джипа склоняется над погибшей, а пассажиры опять подступают к ней, платочек скручивается жгутом.

– Оставьте его, – требует дама у первого усатого, щёки её краснеют. Но мужик ухмыльнулся в ответ и опять взялся за водителя джипа.

Усатый дёрнул его за кожаное плечо:

– Пойдзем! Мертвяк она, пойдзем! – и тут же был послан Валерой в нокаут. Его подхватил второй усатый и грязно выругался.

– Зараз и вакол цябе мелом обвядуць, – пригрозил он товарищу и встряхнул его, как скомканное полотенце.

Свидетели так и не вмешались до приезда скорой. Только юная мать, прижимая к груди своего малыша, как встревоженная голубица, порхала над потерявшим рассудок водителем джипа. Слёзы одна за другой катились по её щекам и остывали на спине ребёнка, который руками и ногами вцепился в мать и всем телом прижался к её сердцу. Она то кричала, то шептала:

– Родненький, миленький, умерла она. Не вернёшь.

Дама в палантине не вынесла драматизма новой сцены и уселась на край обочины, закрыв голову руками, только кольца адским огнём блестели на солнце. За ней последовала большая половина команды мурашек. Усатые мужики контролировали водителя маршрутки, осыпая упрёками его повинную голову. Все уже устали.

Янович привык к распевному плачу над головой и даже в такт гладил волосы, Леркины шёлково-льняные волосы. И когда плач сменился влажными всхлипами, он напряг плечи и шею. В следующее мгновение руки врагов оторвали его от Леры и уложили на песок. Чья-то мокрая рука сдавила его запястье, и запахло спиртом. Дама в палантине склонилась над ним и говорит. Нет, не говорит – строчит, будто пулемёт. Янович не разбирает слов.

– Здесь сиди, – рявкает боец в погонах и убегает к Лере. Вокруг джипа толпятся старые и новые люди. Они заберут у него Леру, точно заберут, даже машину для неё пригнали, серую, с надписью «Медпомощь».

– Потерпевший, с какой скоростью двигались до момента столкновения? – требует ответа стальной женский голос. Янович поднял глаза. Молодой боец: рация на боку, пистолет в кобуре, на лице макияж, на руках маникюр.

– Не дождётесь, – угрожает потерпевший и со скоростью ветра вновь оказывается на месте происшествия. Он держит Леру на руках, прижимая к себе, – не оторвать.

– Потерпевший, пройдите, – громыхает у него над головой. Но Янович не сдаётся. Хрустнули суставы в локтях. Лодыжку ломит от боли, словно обухом клинка кто-то рубанул по ноге. И вот он, который спешит в ЗАГС со своей суженой, опять на обочине.

– Как можно так с человеком? – кричит юная мать, обнимая сынишку, который не отрывает голову от её худенького плеча.

Боец в макияже и маникюре оторвала голову от блокнота и смотрит неподвижными глазами на возмущённую женщину, которая больше похожа на школьницу, переводит взгляд на её малыша, который одним глазом поглядывает на служебные машины. Дама в палантине сняла очки и схватила за рукав стоящего рядом с ней бойца самого высоко чина из присутствующих. Тот нахмурил брови и выдвинул нижнюю челюсть, вот-вот громыхнёт. Но дама сжала его рукав ещё сильнее и твердит: «Юра, Юра…»

– Он – пострадавший! – продолжает юная мать, снижая тон. – Он любимого человека потерял. Вы же должны!.. Миленький, не ходи к ним, – умоляет она пострадавшего. Но разве его остановить? Кто остановит Яновича на пути за мечтой?

Валера подползает к невесте со стороны обочины. Боец в макияже не сводит с него глаз. Валера приближается, готовится к рывку. И вот он остановился и замер. Её перевернули на спину, лицо её открыто для неба. Глаза – распахнутые двери в сиреневую вечность. Около неё снуёт незнакомый человек, похожий на тень. Янович машет ему рукой – отходи, – но тень не обращает на пострадавшего внимания.

Янович подкрался ещё ближе – протянешь руку и можно коснуться её руки. Он остановился от разбушевавшегося сердцебиения. Лицо Леры… Перед ним не женщина под сорок, а та девчоночка, чуть за двадцать, в которую он влюбился, стоило лишь коснуться губами её запястья. Неведомо почему, но он поверил, что вернулся в прошлое, напряг спину и решил, что женится сегодня же. Он – хозяин жизни и не станет откладывать своё счастье на пятнадцать лет. Ему кажется, что на лице Леры появляется улыбка. Она – счастлива.

Его порыв остановил чей-то взгляд из толпы свидетелей происшествия. Яновича бросило в жар – на него смотрела в упор молодая брюнетка, одетая в платье из капелек чёрного перламутра. Глаза её и капельки чёрных жемчужин зияют, как тысячи зрачков тьмы. К обнажённому изгибу её спины липнут взгляды окружающих, но она хохочет и смотрит только на Яновича. Волосы её, длинные, волнистые, играют с ветерком. Глаза её наливаются развратом, щёки – гордостью, а рука ползёт к колену и сминает ткань. Янович приподнял брови, и морщины пробежали по его лбу. Кажется, брюнетку он знает, и давно. Та опять хохочет, вытягивая шею, и тянет подол к самой груди. И вот платье открывает костлявую ногу, которая из стороны в сторону поворачивается на каблуке.

– Убийца! – хлопнул себя по лбу Янович, глаза его расширились и напряглись.

В ответ брюнетка раскатисто, мужским баском расхохоталась и выпустила подол.

– Держите её! – вопит Янович и поднимается на шатких ногах. Лицо его краснеет, голос срывается. Свидетели оглядываются по сторонам, и только. Никто и руки не протянул, чтобы схватить убийцу. – Арестуйте! Она уходит! – не унимается пострадавший и на полусогнутых ногах выбегает на проезжую часть. Взгляд его блестит решимостью и гневом и направлен на служивую девушку, которая хлопает похожими на хвою ресницами и строчит в блокноте, царапая ученический лист пластиковыми лепестками своих ногтей.

Успел ли пострадавший схватить за лодыжку бойца в макияже, не видел никто, но руки ему скрутили в мгновенье ока и на всякий случай чуть вправили челюсть. Свидетели и выдохнуть не успели. «Убийца! – не унимается он. – Ведьма!»

Бойцы встряхнули его, как ватный матрас, и тут же угодили в океан гнева юной матери.

– Вам это с рук не сойдёт, – угрожает она и тянет в небо миленький нежный подбородок.

– Полегче, бойцы, – протянула томным голосом дама в палантине, вырастая из-под земли. – Сейчас его уколют. У него шок.

Пострадавший, услышав поддержку, опять принялся за своё:

– Эта ведьма, – кивнул он в сторону перепуганной девушки с хвойными ресницами, – моя жена.

Бойцы переглянулись, а дама в палантине обхватила его лицо руками, закрывая подоспевшего фельдшера.

– Конечно, – сказала она голосом няни, – конечно…

Пострадавший и правда превратился в ватный матрас. Юная мать залилась слезами. А дама похлопала её по плечику своей бархатной лапкой.

– Юра, отпусти его, – обратилась она к бойцу самого высоко чина, который, насупив брови, рявкал в рацию.

Высокий чин набычил шею и рявкнул на даму.

– Уймись, бешеный, – вспыхнула она. – Отпусти, говорю. Со мной. Вета приехала, – дама протянула руку в сторону затормозившей «Тойоты». – Ты его ксиву проверил? – Чин наклонил голову и сощурил красные от усталости глаза. – А бойцы твои – да! И крылышки опустили. Не доложили? Отчего? Так я доложу. Он из органов хорошо известных, и звание имеется. Так что следуй инструкции, если не хочешь нарваться, – взмахнула кистями палантина дама.

Чин сжал челюсти и кулаки и пошагал к своим бойцам, те вытянулись, и кто-то затараторил, тогда чин рявкнул для поддержания тонуса подчинённых и отдал-таки приказ, продиктованный дамой в палантине.

– Уймитесь, граждане! – дунул он на мурашек. – Идёт расследование. Отпустим всех. В первую очередь потерпевший и малолетние дети. Пройдите, гражданка. – Чин тронул плечо юной матери и вытянул руку в строну «Тойоты», в лобовом стекле которой проявились очки дамы в палантине.

– Верочка, сюда, – радостно машет она рукой подоспевшей девушке с малышом на руках.

– Сопроводить до места проживания, – полосонул взглядом по водительской двери чин и поспешил к мурашикам.

– Как же, – кривит губы дама, кутаясь в палантин. – До места! Его жена трубу не берёт второй день. На стакане сидит – не иначе!

Вета откинула голову и рассмеялась, не разжимая губ. Должно быть, такая манера казалась ей великосветской и в обществе продвинутых следует смеяться именно так.

– О боже! Вы знакомы? – вытянула худую шейку Вера.

– Не могу сказать, что это знакомство принесло мне дивиденды. Так… – Дама пристально вгляделась в белое лицо пострадавшего, который развалился на заднем сиденье и положил голову на плечо молодой матери. – Салон его жены я не посещаю второй год, ни ногой. Мы с Ветой ни ногой! – Она брезгливо оттопырила нижнюю губу. – Домой его везти, к этой… совесть не даёт. Надо родичей его найти, пусть разбираются.

– Ну, везите его ко мне, – просит даму юная мать, обнимая голову пострадавшего свободной рукой. – Мне так жаль его. Я сама разыщу родственников.

– Прелестное дитя, – умиляется дама, – в моей клоаке таких не встретишь. Вы – сокровище, глоток чистого воздуха. Вета, газуй! – пропела она и бархатной лапкой коснулась плеча своей безмолвной подруги. – Не то твой бойфренд опечалится.

Глава 13

I

На работу икаровцы опаздывают по любому поводу. Сегодня, в дни святой Радуницы, после отбушевавшей ночной стихии, только сотрудники бухгалтерии щёлкают замками под аккомпанемент сигналов точного времени и, кивнув начальнице, усаживаются перед окнами в виртуальную реальность.

– Каждый получит отгул. Или два, – обещает Елена Юрьевна надорванным голосом, и одобрение сотрудников смягчает раздражённое вчерашними событиями напряжение воздуха. Ночные авралы на «Икаре» давно не в моде, даже люди главной женщины, финансовая элита предприятия, закормленная премиями и бесплатными путёвками в пионерский лагерь, роптала и подпевала оппозиционному ядру, которое опекал отставной уже Александр Ильич. Ядро по инерции пульсировало светом отставного зама и никак не брало в толк, что источник его энергии иссяк, пересох по злой воле директора, который в последние года два волю свою никак не проявлял, а только и делал, что заражал икаровцев скукой. Но! Для своей любимицы, Елены Юрьевны, лично им коронованной особы, он создал облако комфорта и взбивал его на каждом их совместном чаепитии. Пока не обласканные директором сотрудницы давились слюной зависти, выскочка распивала чаи наедине с шефом и купалась в его комплиментах. Взгляд её день ото дня матерел, и в текущем году она перепрыгнула-таки свою должностную ступень и покрикивала уже не только на второго зама, но и на первого замахнулась, неприкасаемого.

И можно ли смириться с тем, что корона досталась ей, молодой выскочке простой внешности, за которой не стоял никто? Её место – в дальнем углу офиса, около кладовки со шваброй и пылесосом.

Итак, ядро пульсировало ядом не обласканных директором сотрудниц и жён его замов. Жернова их челюстей перемалывали хрупкие кости Елены Юрьевны в грязную муку сплетен. Но коронованная Яновичем дама только крепче сжимала капитанский штурвал, голос её закалялся сталью. Вчерашний день стал новым пиком её триумфа, директор при общем собрании передал ей жезл власти и благословил. И поднялась она выше собственного роста и вот крушит жезлом старый порядок, вернее, беспорядок. Наконец, «Икар» сбросит наросты офисных водорослей и старых ракушек, тётушек и мамушек действующих силовиков. Главная женщина смоет их напором чистой воды, отобьёт жезлом власти от потемневшей кормы славного «Икара».

На этой возвышенной мысли главная женщина сжала горячий фарфор кофейной чашки и устремила воинственный взгляд на опоздавших. За армадой компьютеров, расположенной по правую руку от офисного кухонного отдела, заёрзал Лёва на подвижном стуле и пробормотал своей покровительнице:

– Ещё кофе?

Ах, кофе! Рождённый в лучах пылкого солнца, в тайне тропических лесов, вобравший хрусталь горного воздуха и заботу чёрных рук, оставишь ли ты сердце равнодушным? В каждой точке земной тверди человек пьёт кофе, наслаждаясь подарком от Бога.

Даже гений Иоганна Себастьяна Баха преклонился перед твоим чудом и сотворил «Кофейную кантату». А Людвиг ван Бетховен? Не его ли ты приблизил к тайне божественного? Шестьдесят измельчённых зёрен в одной фарфоровой чашечке день от дня вдохновляли великого композитора. И кто знает, завораживала бы на протяжении веков людские души «Лунная соната», если бы этот напиток не обжигал душу и плоть великого композитора? И наслаждались бы мы «Человеческой комедией», «Эликсиром долголетия» Оноре де Бальзака, если бы кофе не управлял его философским пером, не облекал в «неистовый романтизм»?

Самое лучшее сейчас – последовать примеру великих светильников человечества и приготовить чашечку кофе.

Даже если ты, дорогой читатель, не приобрёл «Копи Лювак», не беда. Возьми сорок крупных зёрен арабики (если хочешь понять Бетховена, то шестьдесят) венской обжарки и подержи в ладонях. Чувствуешь? Как долго они спели в своих ягодах, росли алыми гроздьями прямо на ветках дерева. Закрой глаза, сожми ладони и загадай желание. Нежно опусти зёрна в кофемолку и обрати в порошок. Результат своих трудов насыпь в тяжёлую турку и залей холодной водой. Теперь – на огонь! Терпеливо дождись, когда напиток нагреется и начнёт пениться, в это мгновение хватай его и наливай в чашку. Пена очень важна. По турецкой традиции, если вам подали кофе, у которого нет пены, хозяин заведения, куда вы пришли, потеряет своё лицо.

Итак, полюбуйся секунду на пенку, вдыхая аромат, и делай первый глоток. Всё! Наслаждайся. Не буду более докучать!

Вот и Елена Юрьевна цедит горячий напиток, уже вторую кружку, и поглядывает на опаздывающих, которые то и дело грохают входной дверью так, что железо стонет. Ей, главной женщине, видно хорошо, как сотрудники прячут глаза и проскальзывают к рабочим местам. Место наблюдения идеальное – окно офисной кухни, напротив входа. Она разлеглась в кресле из ротанга и шарит взглядом по каждому рабочему столу. На некоторых лежит пыль лености, есть столы, заставленные чашками с недопитым чаем или кофе. А вот стол активистки ядра, подруги бывшего зама, на нём лежат три каталога немецкой одежды – закладочки синие. Активистка дерзила вчера главной женщине – глаза искрились, и что ей оставалось, бедняжке, если она от работы года два как отстранилась, картинки в журналах перелистывает и сотрудниц соблазняет, чтобы наряды себе заказывали из этих журналов. Бедняжка и заявки оформит сама, и денежки посчитает, разумница. А главное: открылся у неё дар убеждения. Каждый из её заказчиков верит, что счастлив, прижимая к сердцу только что распакованный плащик или сумочку, у которых самое немецкое – это бирки с ценой в евро.

Елена Юрьевна вздыхает, сегодня же лапушка отставного зама представит ей отчёт о проделанной работе за минувший и текущий кварталы. Сегодня же главная женщина смахнёт со стола бедняжки немецкие каталоги и продавит каблуком их глянцевую кожу.

– Орешки? – не унимается Лёва, выглядывая из-за завала системных блоков, но его покровительница не отвечает, сверля взглядом стол лидерши оппозиции.

И вот взгляд Елены Юрьевны смягчается, когда к ней за стол присаживается водитель Петя.

– Орешки? – спрашивает он и закрывает офисную панораму плечами, одетыми в чёрную кожу.

– Привет, Петя, – отзывается главная женщина, запуская руку в сплетённую из лозы вазочку, до краёв наполненную ядрами миндаля и фундука.

– А мне сварите кофейку? А то Лёвка пьёт, и мне завидно, – улыбается Петя и устремляет взгляд к её уху, вдоль которого, спрятавшись в копне волос, тянутся выбитые на коже буквы.

Полностью надпись он не прочитал – что-то про Бога, кажется, да ещё на английском.

– Петя, – вертит головой главная женщина, – мне не до этого… И Лёва, вообще-то, сам кофе варил.

Дружбой с Петей и Лёвой она дорожила, как семьёй. Утренние посиделки с кофе она проводила в кругу молодых людей. С ними можно быть настоящей, не надо вытягиваться и следить за словами, они простят любой промах и даже глупость оправдают, главное – не врать. А врать главная женщина не умела: щёки впадали и краснели, а сознание входило в ступор. Это качество особенно ценил директор. В его обществе Елена Юрьевна тоже была настоящей.

– Мне кажется – я на мосту, – вздохнув, закрыла глаза главная женщина. – На одном берегу – безумная ночь, на другом – трудовой подвиг. Так хочется постоять хоть несколько минут. Поболтать с вами. – Елена Юрьевна посмотрела на Лёву, который то и дело рыхлил вытянутым носом скомканный платок.

Он тоже примчался в офис ни свет ни заря. Замигали модемы и засвистел чайник. Елена Юрьевна вертелась у зеркала и укладывала щипцами свои жёсткие волосы. После они вдвоём пили кофе, растекаясь в ротанговых креслах, и она рассказывала, как славно провела ночь, вернее, вторую её часть. Первая и так известна всем: работала на работе. А вот вторая оказалась непредсказуемо загадочной. Муж, возвращаясь с репетиции, подхватил её с крыльца офисного здания, они романтично обнимались на заднем сиденье старого джипа, за рулём которого сидел новый вокалист. До дома оставалось всего ничего, рукой подать, когда небо затянуло грязной ватой туч и грянула буря…

От услышанного у Лёвы то и дело выкатывались глаза и поднимались брови.

– Классные духи, – сказал подоспевший к утреннему кофе Петя, втянув аромат старого и от этого ещё более густого Jose, которым были напитаны волосы и края блузки главной женщины, – и платье классное.

Елена Юрьевна просияла и обтянула рукой юбку из бирюзового шёлка.

– Это просто юбка. Нарядная очень. Не для офиса. Времени просто не было гладить или ещё что… – пролепетала она. – Ночью так откошмарило… Мозги набекрень. Как бы день продержаться, ночь уже отстояли. – Она поднялась с кресла.

– А дома вы тоже по сорок зёрен на чашку? – в лоб спросил Петя, желая продолжать утреннюю беседу. Лёва тоже на рабочее место не спешит – модемы мигают ритмично, можно или кофе пить, или в стрелялки резаться.

– А ваш муж тоже кофе пьёт? – вклинился Лёва в беседу, хватая вытянутыми пальцами миндаль.

– М-м-м… И не только кофе, к сожалению, – вздохнула королева хард-рока и продолжила усталым голосом, которым говорить о муже-гитаристе не принято. – Лёва, сегодня доча моя придёт после обеда. Поможешь ей сайт сделать? По информатике задали, а то у меня каждая косточка выламывается. Сил нет, а надо…

Лёва хотел было с радостью согласиться, но рот его перекосило, а в горле оледенели связки на первом же звуке лязгающей входной двери. Собеседница от испуга вскочила и пролила остывший кофе, по бирюзовому шёлку побежали извилистые ручейки бурой жидкости. Вскрикнул только водитель Петя и побледнел так, будто перед его глазами стегнула хвостом молния. Мир вздрогнул от грохота железа входной двери и крика:

– Всем стоять – милиция!