Текст книги "Валерия. Роман о любви"

II

Янович приоткрыл заплывшие веки. Голову поднять не может. Лежит она, закованная в чугунный шлем, на мягкой подушке и телу своему не служит. По левую руку от него, вдоль детской кроватки, с малышом на руках выхаживает девушка в лиловом пушистом халате. Она похожа на подростка, маленький хвост на затылке. Это она из лифта волокла Валеру на себе. Это она бегала за ним по пятам там… Это она.

Янович опустил веки и сбежал в прошлое. Бегством тоже спасаются. Десять лет перелистнул, дотянувшись до кнопки «Restart» на пульте судьбы. Как просто! Почему раньше-то не догадался? Может, из-за Родионыча?

Раскалённые камни зловеще шипят. С их доисторических спин взвивается вулканический дым, который сгущается в туман и налипает на сосновый потолок и стены. Янович только что отхлестал названного батю букетом берёзовых веточек, и тот заголосил, опускаясь на нижнюю полку:

– О! Хорош! Хорош! Перестарался. – Распаренное щуплое тело бати сползает с горячих костей, дыхание запирает у бронхов. – Горячо шибко. И ароматов не лей – лёгкие слипаются.

Названный батя дышит как рыба на берегу, поры на его лице распустились, и зияют оспины.

– Валера, – произнёс он, едва отдышавшись. – Человек сейчас подъедет. Охране передай: пусть встретят и сюда ведут. К бассейну. Скоро и мы пойдём. И скажи, случилось что? Руки – не твои, и сам рассеянный какой-то: то холодом моришь, то адом.

Валера стряхнул капли воды со лба и, опустив глаза в пол, ответил:

– Устал, наверное. Ты прости меня, батя. Не заладилось что-то. Да и рука болит, – посмотрел он на оцарапанную ладонь правой руки, – не помню, обо что саданул.

– Ах ты… не гони! – вспылил батя. – Должен кому, что ли? Маешься чего? Места себе не находишь.

– Да, должен… – замолк Валера, глаза его потускнели. Мысли слиплись в кучу и не облекаются в слова.

Батя махнул рукой и выпрыгнул из парилки прямо в бассейн. В бодрящей прохладе заморённое жаром тело его обрело упругость, мышцы растворили высокую температуру и с ликованием подбросили хозяина сначала в высокий надводный прыжок, а затем снова утопили в лазурной ряби бассейна. Словно молодой дельфин рвёт океан и взлетает к небесам, разбрасывая отражённое серебро в осколках разбитых волн.

– Эй, пацан! Хватит мясо варить! – уже во всю мощь лёгких голосит он. – Прыгай к нам!

Из царства засыпающего вулкана Валерий шагнул в прохладный мир итальянской плитки, сверкающей глянцем фальшивого света, и тут же под дружный хохот обитателей мира отпрянул назад. Громче всех смеётся Родионыч, красуясь в льстивых глазах обнажённых русалок, которые окружили его и увлекают в танец.

Сквозь незапертую дверь парилки Валера наблюдает за только что прибывшим незнакомцем, который в полном торжественном облачении порхает вокруг стола, накрытого у самого борта бассейна, и нервно поправляет предметы сложного убранства. Вот к столу в шаловливых голубых плавках пришлёпал Юрич. Он осушил бокал брюта и одним глазом щурится от удовольствия, а другим выискивает, чем бы оригинальным закусить, чтобы и себя усладить, и гармонию сервировки не разрушить.

Наконец взгляд искушённого гурмана остановился на лоснящейся чернотой оливке, фаршированной мясом крабов, которую он тут же отправил в рот. Незнакомец одобрительно кивнул, пригладил свои чёрные, не простые, а какие-то цыганские усы и снова наполнил бокал Юрича прозрачным брютом. Тот расплылся от удовольствия и залпом осушил второй бокал, его круглый мягкий живот подпрыгнул и плавно занял насиженное место поверх трусов.

Валера пригнулся и приоткрыл шире дверь.

– Юрич… Юрич! – громким шёпотом зовёт он приятеля на помощь. Тот дёрнул мокрыми кудряшками и уставился на разопревшую дверь сауны. – Выручи, Юрич, плавки мои из раздевалки принеси. В раздевалке…

Юрич залился смехом. Русалки и «дельфин» вторят ему из бассейна. Покрылся ли виновник насмешек холодным потом? Неизвестно. Глаза его слишком тусклые, нет в них прежнего искристого блеска. Этот настолько пустой взгляд, от которого даже Юричу на мгновенье показалось – в приоткрытой сосновой двери зияют пустые глазницы, остановил веселье, откатившее волной в бассейн.

Юрич пошлёпал в раздевалку. Вернувшись, он опять захихикал.

– Держи, купальщик! – пискнул он, оглядывая полусогнутую фигуру приятеля. – Ну и повеселил же ты нас…

В мгновенье ока Валера вернул себе прежний бравый вид.

– Юрий Юрич, объясни, что происходит? – спросил он, покидая остывающее царство вулкана.

Юрич ещё больше оживился, кудряшки подпрыгнули на его шее, а глаза сверкнули шальным огоньком:

– Ах, ах, ах! – пропел он. – Ты не понял? Наш шеф приготовил тебе сюрприз. Ты унылый какой-то, а его это бесит. Сам знаешь. Не может он выносить твою кислую физиономию. Да и дела страдают. Сам знаешь, когда человек… – Юрич не договорил, рука потянулась к столу и сцапала новую толстобокую оливку. Он обожает крабовое мясо.

В это время Валера огляделся: стайка профессиональных русалок резвится в воде, а во главе стаи Родионыч – молодой «дельфин».

– Сюрприз мне, а девки ему? – съязвил Валера, возвращая приятеля в диалог. – Типа ему вершки, а мне корешки? И кто вообще додумался баб нагнать?

Юрич пожал плечами, разговоры с наездами он не любил, не интеллигентно.

– Ну что ты пузыришься? – поморщился он. – Для тебя старались, ясно? Капиталист один Родионычу за добро отплатил, организовал тут всё, стол и купание… на высоком уровне, для VIP-персон. Давай лучше выпьем по граммулечке и поныряем с рыбками. Дайвинг – полезное дело, особенно для мужчин после сорока.

Валера рассмеялся и добавил:

– Особенно с рыбками!

Юрич тоже рассмеялся и протянул товарищу широкий бокал с граммулечкой коньяка.

– Видишь, Валерик, – хихикал он, – схема заработала, ты развеселился! За это выпьем – и бульк к рыбкам, а то они уже икру мечут, Родионыч один не справится!

Юрич впитал всем существом коньяк ещё на стадии глотка и по-тюленьи булькнулся в бассейн. Две опытные русалки тут же подплыли и искусно изобразили восторг.

Валера осторожно вдохнул аромат заморского коньяка и закрыл глаза. Глоток граммулечки показался ему противнее чужого лекарства, которое он только что по ошибке принял. Валера скривился, так и застыл с бокалом в руке. В ответ на призывы «окунуться быстрее» он после минутного раздумья до краёв наполнил свой бокал этим же заморским коньяком и кинул в глотку одним махом.

Всё! От сердца отлегло, сознание помутилось, красота! Теперь можно к рыбкам, к Юричу и Родионычу. Валерий оттолкнулся от бортика и вошёл в воду, как острый нож в мягкое масло. Упругая плотность сперва уступила напору человеческого тела и разверзлась до самой глубины, но лишь только его рука приблизилась к мрамору дна, вода, как ни в чём не бывало, сомкнула порванную толщу и вытолкнула ныряльщика на поверхность.

Родионыч кивнул, и все русалки устремились к новому купальщику, который заливался невесёлым смехом. Они замкнули вокруг него отрепетированный кружок и слаженно одарили объект труда щедро оплаченной нежностью.

Во второй части спланированного в бассейне веселья Валера, закинув голову, валялся на одном из пяти стульев, придвинутом к столу яств. На его коленях роились, сменяя друг друга, стандартные, пропущенные через прокрустово ложе модельности, девушки, все как одна с голыми ногами и мокрыми волосами.

Родионыч тоже понянчил несколько штучек, но быстро заскучал, даже зевнул. А когда одна из девушек с особенно длинными ногами попыталась накормить его виноградом, примяв своими пальцами ягоды, он и вовсе рассвирепел и стряхнул девиц в воду.

Русалки отрепетированно рассмеялись и увлекли за собой энергичного Кмыза, только и мелькали голубые плавки то в воде, то в воздухе.

Свободный от русалок Радионыч перекусил наскоро, зыркая на подопечного, и резанул напрямую:

– Что? – прищурив глаз, спросил он. – И девки тебе не нравятся, такую ж… Твоя гёрла из другого теста? Хватит сохнуть… все дела завалил. Возьми себя в руки, мужик ты или нет? Как исключу из тусовки – пойдёшь побираться. – Не сдабривать речь нецензурщиной он просто не мог.

– Ох, батя, напугал! – махнул рукой Валера. – Мне теперь всё равно, ничего не хочу. Только… – Он опустил голову.

Батя сплюнул и выставил подбородок, кожа на его лице, покрытая оспинами, нервно задрожала.

– Ах ты… Я ради тебя распинаюсь, из кожи вон лезу, проституток этих… заказал. Мне они до… Лучше бы путёвку на Кубу взял… А ты, барышня капризная, кривляешься! – Воспитатель подпрыгнул на стуле. – Ты думаешь, мне сладко? С Валькой. Три замка в дверь впарила, щеколду, в свою комнатную дверь. Про входную молчу. Почему, думаешь, я в субботу у тебя ночевал? Ключи забыл просто? Да? – Батя опять подпрыгнул на стуле. – Эта блаженная мне дверь не открыла, стояла на обороте и в зрачок пялилась, секла, как я по карманам бью. На следующий день я её подловил – кота выгуливала. А холодильник мой зачистила, весь холодец сожрала и сметану, две пачки по 230 грамм. Сын с училища явится – она поздоровается и юрк к себе в конуру, запрётся и подслушивает, твою ж!.. Ни «сынков», ни пирогов… А? Какова семейная жизнь? Только куда девать-то её? Пропадёт без меня. Как ни крути – родное существо. А у тебя что? – выпятил глаза батя. – Полинка – баба медовая, да ещё и беременна. Доча подрастает, крестница моя. – Голос его при упоминании Снежаны потеплел. – Ей и мать, и отец нужны, семья! А тёлок, если душа просит, вон, как муравьёв в лесу. – Родионыч кивнул русалкам. – Одной больше, одной меньше. Нельзя душу на них тратить. Только мужскую силу.

Валера решил возразить и даже рот открыл. Но едва он выдал ноты две возражения, как Родионыч заслон поставил.

– Короче, пацан, – нетерпеливо рявкнул он, – жена твоя беременна? – Валера обмяк от укола его суженных зрачков. – Про любовницу узнала? – Родионыч по шагам речи подвигал своё лицо всё ближе к подопечному. – Истерика была у неё, до припадка? В больницу мы её отвезли? Отвезли. Ребёнок твой, сын, пострадал? А как же! Врачиха сказала, ты ж… жене типа покой нужен, обстановка благоприятная, взаимопонимание, поддержка? Сказала. Ты, твою ж… запомнил? Запомнил! Ну и всё! – Учитель взглядом отпустил подопечного и опять растянулся в кресле. Руки его сами потянулись к общипанной русалками ветке невинного винограда.

– А раз запомнил, то и нечего!.. – выдал Родионыч. – И вообще, у тебя всё здорово. Дела наши тикают! Сын скоро родится, белорус, наследник. Полинка, видишь, за ум взялась, что значит бабу по назначению использовать! – Учитель растянул в улыбку свой напомаженный виноградным соком рот. – Ты… как откормит младенца, салон какой-нибудь, типа парикмахерской, или ещё что там у баб в моде, открой для своей. Пусть занимается. А то, твою ж… сознание у неё подвижное, чтоб опять не того… от безделья…

Валере не хотелось больше слушать единственно правильное мнение Родионыча и дышать влагой застоявшейся воды бассейна, удобренной хлором. И он, оттолкнувшись от воздуха, воспарил.

– Батя, родной, ты прав, – с самого потолка крикнул он шефу. – Ты прав, конечно, но я поступлю по-своему. Сдаю бизнес и ухожу… А Лера не любовница, она моя душа…

Ещё днём раньше Валера не осмелился бы так поступить с оракулом, но сегодня день особенный, он теперь свободен. Так и уплыл он по воздуху, даже в раздевалку не заглянул, а Родионыч и не заметил будто, даже головы не поднял. Сидит он за столом, виноградины челюстями давит, и рот его время от времени сплёвывает косточки.

Валера совсем осмелел и приоткрыл глаза по-настоящему, но только лишь вздрогнули его жёсткие короткие ресницы, как боль невидимой рукой костлявой ведьмы сдавила череп. Казалось, что мозг его отрывается от костей, и он застонал.

Чья-то холодная бескостная, как будто тряпичная, рука вправила мозг в исходную позицию, жар тут же пошёл на спад, и он с лёгкостью распахнул глаза.

– Кто вы? – прошептал Валера, напрягая лоб.

Над ним склонилась женщина с васильковыми глазами, кончик её медовой косы щекотнул лицо Валеры.

– Не может быть, – шепчет он. – Я вас хоронил уже.

Женщина распахнула васильковые глаза во всю ширь и улыбнулась.

– Я отведу тебя к ней, – не раскрывая губ, сказала она, сжав руку остолбенелого Валеры. Его согласия не требовалось. Она просто вытянула больного за границу реальности, перелистнув множество его воспоминаний, в каждом из которых жила Валерия. – Не бойся, милый…

Валерий шагнул и очутился в знаменитой профессорской квартире.

На кухне посапывает чайник, урчит холодильник, а на обеденном столе выставили хрустящие спины поджаренные тосты. И вот остановилось журчание воды. Да, он узнал этот волнительный многоголосый шёпот, который лился из открытых дверей ванной с того часа, как его уложили на диван в квартире юной мамы. Она купала своего капризного малыша, тот хныкал и просил конфету. Юная мама, подёргивая маленьким хвостиком на затылке, баюкала его нежным голосом и просила в обмен на леденец скушать «овсяночку».

Валера призраком потянулся в неосвещённый коридор. Дверь ванной приоткрылась, едва не хлопнув его по лбу, и на волю вырвался ослепляющий свет. Он медленно расширялся и полз к гардеробной.

Наконец фотоновые волны вынесли в тусклый коридор живое воплощение Вирсавии, Венеры или Сусанны, сошедшей с полотна великого итальянского мастера века приблизительно восемнадцатого. Живое воплощение трёх богинь остановило свои волны у серебряного зеркала. У Валеры занялось дыхание: она рядом, живая, трёт ладонью покрытое влагой стекло и всматривается в его серебряную душу, как будто ищет глазами кого-то. Кого? «Я нашёл тебя», – бормочет он.

– Ты даже не представляешь, как прекрасна, – проникновенно шепчет Валера на ухо богине и обнимает её со спины. – Пока я жив, мы будем вместе, – уверяет он и втягивает богиню в своё сердце.

Живое воплощение Вирсавии, Венеры или Сусанны откинула голову на его плечо и трепещет, как птенец в ладони. Вернулся её повелитель и жаждет насладиться своей властью. Он опутал богиню чарами вожделения, он даже произнёс часть заклинания: «Даже смерть не разлучит нас…» – но в тайную обитель ураганом ворвался чужак и обнажил рыжий от ржавчины меч. Он вдоволь поглумился над Валерой, хлестал его, безоружного, и рычал в лицо, обдавая смрадом. Венера отпрянула от своего воскресшего властелина и окаменела…

С тех пор бродил он, неприкаянный, по офису «Икара», как призрак средневековья.

III

Чужаки захватили офис: одни были в форме и с автоматами, другие (их было меньшинство) без формы, но с портфелями. Ламинат глотал топот грубых башмаков.

– Сейчас в вашей конторе будет произведён обыск, – содрогнулся от грохота командного голоса непроветренный воздух офиса, – а также выемка документов, касающихся финансово-хозяйственной деятельности компании. Покидать помещение запрещается, всем оставаться на своих местах. Сохраняйте спокойствие, граждане, иначе примем профилактические меры. Всё понятно? – рявкал во все стороны молодой человек невысокого роста в сером отечественном костюме. Для убедительности он плюнул на пол и потребовал директора.

– Как в семнадцатом году, – вспыхнула главная женщина «Икара» и склонилась над бурым озерцом, впитавшимся в шёлк её нарядной юбки и расплывшимся зловещей кляксой. Уголки её губ скривила досада. Лёва захлопал длинными девчоночьими ресницами, будто только что получил команду «отомри», и, схватив с кухонной стойки пачку влажных салфеток, бросился спасать юбку. Петя же дал задний ход и замаскировался в шторе кухонного окна.

С каждой салфеткой, впитывающей гнусность кляксы, у Елены Юрьевны прояснялось сознание. «Случайностей не бывает», – пронеслось в её голове. «Он знал. Отсюда ночная зачистка. Катастрофы не будет. Давай, Ленусь, – словами родной матери сказала своей испуганной женственности главная женщина и подняла заострённый подбородок, – ты чиста и сильна».

Молодчик в сером проник в офисный аквариум и строгостью голоса напугал Леночку:

– Ты, секретарша, – рявкнул он, – где директор? – и, не дождавшись ответа, выпалил: – Открой кабинет сотрудникам милиции! Живее, а то браслеты подцеплю.

Лена после паузы, в течение которой она не могла даже вздохнуть, впала в истерику, а захватчик скривился.

– Заткните кто-нибудь эту дуру, – с досадой произнёс он и выстрелил взглядом в оппозиционерку, фаворитку отставного Александра Ильича. – Открой дверь, к тебе обращаюсь! Фамилия!

«Фамилия» побледнела и, хлопая ладонями по своему столу, опустилась в кресло. Глянец толстых каталогов покрылся потом с её ладоней.

– Прекратите хамить! – повела главную роль главная женщина, уже не смущаясь присутствием бурой кляксы в центральной области своего туалета. – И предъявите ваши документы, в том числе и ордер на обыск, иначе я обращусь в органы, которые точно служат общественной безопасности.

Молодчик без промедления сунул смятую бумажку и красное удостоверение.

– Кравченя Вадим Игоревич. Стар… опр… – протараторил он. – Представьтесь вы.

– Метлицкая Елена Юрьевна, главный бухгалтер, – с достоинством королевы ответила она и, вздохнув, продолжила: – Чем мы обязаны вашему визиту?

– Вы подозреваетесь в совершении налоговых преступлений и мошенничестве в экономической сфере, – одними губами ответил молодой человек в сером. К своему ужасу, Елена Юрьевна заметила, как расширяются его зрачки. – Немедленно откройте кабинет директора и заставьте эту плаксу собрать всё руководство.

Команда «Икара» разом дрогнула. Десятки взглядов устремились к единственной защитнице, из последних сил сохраняющей спокойствие. Елена Юрьевна представила себя Марией-Антуанеттой, мужественно шествующей на эшафот. Она полностью погрузилась в роль, даже тембр голоса стал богаче.

– Директор в отпуске. На звонки не отвечает. Его первый зам уволился. Из руководства – только Гацко. Второй зам. – Елена Юрьевна скользнула взглядом по арке маленького коридора, в конце которого находится входная дверь в кабинет Саньки. Ни свет ни заря они с Лёвой заглянули к нему и… умилились детскому посапыванию, доносившемуся с дивана. – Следуйте за мной, – сказала она, опуская глаза. Вид зрачков молодого опера, поглотивших радужную оболочку и наползающих на белок, растревожил её, даже позвоночник заныл.

Селевым потоком ворвались автоматчики в директорский кабинет. Их головы были одеты в фантастические каменные шлемы, а туловища затянуты в непробиваемые панцири. Без страха они преследовали невидимого врага под столами, за жалюзи и в туалете. И в этом законном акте насилия Елена Юрьевна почувствовала себя мишенью на армейских учениях. Молодой опер в военной операции участия не принимал, а вёл свою партию. Он ринулся к стеллажам и без раздумий схватил красную папку, которая по сути хранившейся в ней документации была чёрной. Елена Юрьевна, конечно, узнала папку и содрогнулась в глубине души. По её лбу пробежали морщины, а брови напряглись. Казалось, молодой опер не упустил из виду пусть секундную, но всё же выразительную мимику главной женщины и ухмыльнулся.

Он расположился в директорском кресле, глаза опера блестели триумфом. Одним жестом он распахнул красную папку и пригласил Елену Юрьевну занять место около стола. Больше всего на свете Елене Юрьевне хотелось закрыть глаза, открыть и оказаться на прежнем месте работы – в бухгалтерии главного аптечного управления столицы. Хоть желание её и не сбылось, на помощь примчалась светлая мысль о том, что Янович позаботился о содержимом своих папок, чёрных через одну.

– Ну? Что теперь скажет главный бухгалтер о цели нашего утреннего визита? – с улыбкой, поглаживая разворот папки, спросил молодой опер. Глаза его стали спокойными.

Недооценить проницательность главной женщины возможно: веки напряжены, губы сухие, лоб прострочен морщинами. Можно ли догадаться, что глаза её не бездумно бороздят подшитые в злосчастную папку листочки, а сканируют их содержимое? Молодой опер Кравченя не догадался и светился триумфом. Вот-вот хрустнет гордый позвоночник правительницы «Икара», упадёт она на спинку кресла и зарыдает. И станет, несчастная, пощады просить и воды, и выльет ему, будущему генералу, правду прямо на стол своего боса. И рука её – надо же, за спиной прячет – подпишет протокол, не дрогнув.

– Главный бухгалтер, – отчеканила Елена Юрьевна, – ничего не скажет! Содержимое этой папки его, вернее, её никак не касается. – Она вздёрнула голову так высоко, что смотрела уже на молодого опера сверху вниз.

Вадим Игоревич тут же пролистал захваченные доказательства и, как говорится, спал с лица: копии документов, проштудированных им накануне операции, и подтянутые под них «расстрельные» статьи смывало перед мысленным взором, как рисунки на морском песке.

– Швелёф-ф-ф!!!! Швелёф-ф-ф! Твою ж!.. – завопил опер и прыгнул к стеллажам. Он перетряхивал папки одну за другой и уже задыхался.

– Замели следы, – громким шёпотом отозвался не замеченный до этого мгновения коротко стриженный молодой человек в золотистых очках на тонкой переносице. Он тоже был одет в серый отечественный костюм, который сидел на нём как мешок на бревне. – Опрашиваемые подтвердили, – прогундосил он, – что вчера днём и ночью приводили в порядок бумаги. По распоряжению директора готовились к аудиторской проверке.

Его шеф сглотнул и задышал отрывисто, как будто проиграл олимпийскую гонку, а Швелёв расстегнул пиджак и поспешно добавил:

– Насобираем, товарищ майор. Хоть мелочь, но добудем.

– А касса? – почернел товарищ майор.

– С этой целью производим обыск сотрудников, – отрапортовал молодой человек в золотистых очках и натянул спину. – Разрешите идти?

– Ищи документы! – громыхнул майор Кравченя и выбросил руку в сторону стеллажей. – Выполнять! Шевелись, Швелёв.

Швелёв и бровью не повёл, он смотрит на шефа и глазами хлопает. Тот набычился и процедил:

– Выполнять. Здесь найди эти документы. Ты в курсе.

Вадим Игоревич обрёл устойчивую форму и окинул взглядом возможную преступницу, которая как ни в чём не бывало, закинув ногу за ногу, сидела в кресле.

– Гражданка Метлицкая, – обратился он к победительнице первого раунда, – теперь рассказывайте, как вы занимались хищением государственных средств в особо крупных размерах. Поторопитесь с ответом представителю органов милиции.

Елена Юрьевна поняла – началась травля. Она вдохнула полной грудью и, изобразив самый искренний взгляд, ответила:

– Хищением государственных средств не занималась никогда и ни в каких размерах.

– Ну, если это так, расскажите нам о вашей работе. – Голос майора Кравчени потеплел.

– Работа обыкновенная. Надо много считать, много писать. С подробностями могу вас ознакомить, офицер, – Елена Юрьевна забыла, как следует правильно обращаться к представителю отечественных силовых структур, и за образец взяла речь подозреваемого из американского триллера, – непосредственно на своём рабочем месте, используя документацию, иначе разговор беспредметный.

– Я решаю, где проводить допрос и как! – рявкнул «офицер».

– Я ни в коей мере не ограничиваю ваших полномочий! – парировала главная женщина. – Но при отсутствии материалов своей трудовой деятельности я в лучшем случае доведу до вашего сведения теоретические основы бухгалтерского дела, и только.

В глазах Кравчени мелькнула скука.

– Елена Юрьевна, какое отношение вы имеете вот к этим документам? Поясните, – зашёл страж закона с другого фланга, тыча рукой в распахнутую красную папку.

– Поясняю: никакого, – демонстрируя улыбку, пропела главная женщина. – Подписи моей нет ни на одном листе. Комментировать неизвестные мне документы я не могу.

Убедительность главной женщины заставила зрачки опера сузиться до обычного размера. Он потёр подбородок и направился в офис, на ходу бросив:

– Швелёф-ф-ф! Продолжайте допрос свидетеля на её рабочем месте.

Юноша спрыгнул с табуретки, на которую влез, чтобы добраться до верхней полки, и вежливо представился:

– Старший оперуполномоченный, капитан милиции Швелёв Андрей Юрьевич, пройдём… те в ваш кабинет.

Елена Юрьевна от души улыбнулась юному капитану, так, что вокруг глаз сбежались мелкие морщинки.

– Елена Юрьевна, – медовым голосом протянула она. На душе посветлело – общение с молодым человеком, на вид добродушным и интеллигентным, представлялось ей обычным делом. Петя и Лёва были её и детьми, и друзьями, и обожателями. Капитан Швелёв в своём костюме больше походил на старшеклассника, которого заставили надеть школьную форму, чем на милиционера. Он улыбнулся и просиял. Правда, тут же вздрогнул и стал озираться по сторонам. Не заметил ли кто его обнажённой эмоции? – Пойдёмте, капитан, – проворковала главная женщина, увлекая за собой сбитого с толку опера Швелёва, – на моё рабочее место.

Неожиданно, но и майор Кравченя тоже пришёл в доброе расположение духа – ему привели второго заместителя в перекошенной рубашке. У него был жалостливый взгляд, а на лбу взъерошилась жидкая чёлка. Подписи неожиданного фигуранта красовались на всех листах изъятой красной папки, и получилось так, что хотя изначальный план раскрытия экономического преступления рассыпался, зато нарисовался новый, тоже неплохой.

Допрос полился, как весенний ручеёк: Гацко сам ставил себе сети и сам же запутывался в них. На не остывших ещё парах алкоголя он придавал себе значимости и представлялся как самый главный собственник и самый ценный. Просто-таки цитировал афоризмы боевой подруги. Санька выдал все известные ему схемы работы, собственной рукой малюя на бумаге прямоугольники и от них стрелочки к другим прямоугольникам. Майор Кравченя кивал и приподнимал брови. Он добродушно «агакал» и подкладывал под дрожащую руку второго зама всё новые пустые листочки для запечатления схематичных чертежей раскрываемых преступлений.

Майор, наливаясь бодростью, разрумянился, как пекарь у печи. Его профессиональный талант ярчайшим образом проявлялся на классическом субъекте допроса.

Молодой опер Кравченя тщательно составил протокол, присовокупив к нему свежие рисунки Гацко, натягивающие дополнительные статьи. Ну а получить подпись благодарного подозреваемого совсем не стоило ему труда. Триумфом будущего генерала стала фраза: «Увести задержанного!»

Когда Саньку обняли автоматчики, дух его скис, а глаза покрылись слезливым блеском. Он и не запомнил, как оказался в городской тюрьме, где ему предстояло из подозреваемого превратиться в обвиняемого. Бедняга обрёл ясность ума только на месте заключения и принялся проживать свою жизнь заново.

И вот дверь в кабинет главного бухгалтера отворилась без стука. Почти бесшумно через порог шагнул молодой опер Кравченя, заложив руки за спиной. Его быстрый взгляд ударил в лицо подчинённого, отчего тот выронил изо рта заварное пирожное. Сладкий кусочек плюхнулся в недопитый чай, и капитан Швелёв чертыхнулся, насупив светлые брови. По лицу Кравчени пробежала тень, он слегка отклонил голову назад и выдал:

– Гражданка Метлицкая! – Он окрысился на хозяйку кабинета. – Известный вам гражданин Гацко дал правдивые исчерпывающие показания против вас, против Яновича и уволенного Ипатова. Поэтому, Андрюша, – барским голосом обратился он к подчинённому, – повестку на завтра пока ещё свидетелю Метлицкой обеспечь.

Будущий генерал насладился растерянным взглядом капитана Швелёва, который смотрел то на расплывшийся по чайной поверхности крем, то на своего командира.

– Выполнять! – рявкнул на прощание майор и хлопнул дверью. За ним с чувством выигранного боя потянулись автоматчики, за исключением двоих, которые воевали с врагами на кухне. Они давно сбросили шлемы и потешались над Петей, в рамках закона конечно. Бесшлемные так и остались бдить, поэтому Пете не удалось отсидеться за шторой.

А главная женщина у себя в кабинете теперь, ощутив себя «гражданкой», едва сидела за столом, побледнела до неузнаваемости.

– Андрей Викторович, ваш коллега позволил угрозы в мой адрес, пусть даже носящие характер намёков, поэтому… я вынуждена прекратить нашу беседу и пригласить адвоката, – сказала она, уронив голову на руки, и успокоила себя мыслью: «У них ничего нет, поэтому и пугает».

Елена Юрьевна смяла волосы так, что открылись уши. Её собеседник молчал. Он вглядывался в тайную надпись, набитую за ухом этой обаятельной искренней женщины. «Hands opening GOD, – прошептал он и подумал: – Очень странно».