Текст книги "Валерия. Роман о любви"

Глава 7

I

Радуницу ещё не отыграли. Созреет утро, и кладбища опять заполнятся посетителями.

Cо свистом пули мчатся автомобили по кольцевой. Есть ли хоть в одном из них человек на борту, разглядеть невозможно. И джип Яновича не отстаёт, даже преуспевает.

Летящий внедорожник растянул китовый оскал по ширине капота и внушил своему обладателю чувство победы над любыми трудностями. Вращая руль, как колесо судьбы, хозяин мнит себя властелином мира. Вчерашнее досадное происшествие в гараже, которое едва не стоило жизни человеку, шальному джипу не зачлось. Царственный строй рулевого не сломали трели только что включённых мобильников и бульканье айфонов, переполненных гневом требующих немедленного ответа абонентов. Янович ухмыляется: «Соскучились, дворняжки?» – и выхватывает из строя звонящих тот гаджет, градус возмущения у которого приближается к взрывоопасному.

– Я всё утопчу. К обеду… – говорит он ровным сильным голосом и отвечает на другой звонок. – Родина сильна и прекрасна…. – обрывает он следующего абонента, не желая слушать его ропот. – С галимого металла чушку ЛС не выльешь…. Ну вот, уважаемый, дождались: биржа вниз – доллар вверх. Вот она – ваша жадность проклятая!.. Я же говорил тебе, м… чок: микс – жирный. Медь вниз пошла. К обеду посчитаю… Мне нужно пару машин за быстрые деньги.

Каждый ответ – сражение на поле бизнеса, столкновение мнений, даже от интонации зависит процент прибыли. Напряжение растёт, звучат упрёки и угрозы, но ни один мускул не слабеет на его лице. Правда, два абонента заставили-таки властелина покрыться холодным потом. Первой дозвонилась Снежана, она хлюпала носом и повторяла только одно слово: «Папа». В ответ Янович заорал и орал, пока трубку не перехватила няня. Анастасия Сергеевна тоже слова подбирала с трудом, давя таблетку валидола во рту, но и эти слова оказались лишними. Едва прозвучало «Полина», Янович понял, что его жена опять опустилась в алкогольный рай. Понял и вздохнул. В первую минуту разговора он пережил события на порядок страшнее.

– «Разберёмся» – это всё, что ты можешь сказать? – завопила ему в самое ухо дочь, сменяя у телефона Анастасию Сергеевну. – Она чуть не убила нас! До тебя когда-нибудь дойдёт, что нас нельзя оставлять?! С ней оставлять!

Отвечая ей, Янович пытался не жевать слова:

– Так и должно было случиться, но не сейчас, нет, гораздо позже. Месяца два-три она в норме. Ну кто мог знать? Обещаю…

Снежана орала, а её отец сильнее сжимал руль, морщины глубже пересекали его лоб. И на помощь, как всегда, пришла няня.

– Валерий Леонидович, ну держите себя в руках, мы всё преодолеем. Девочку нашу успокою, отправлю в институт и вам позвоню. Мы вас очень ждали. Очень. Всего доброго…

И тут же новый вызов, который не просто поднял давление – от него закипела кровь. Самое страшное, отчего затылок Яновича в одночасье поседел, только что произошло. Звонил кум, не лично сам, а через оговорённого посредника, который по плану включается в игру только в случае опасности, реальной опасности.

А пока Янович подавлял охвативший его с головы до ног ужас, его дочь досыпала утро на своей кровати, ноги на подушке, а голова на коленях няни. И та обняла её, как родное дитя, гладит её волосы и поёт, не попадая в ноты, жалостливую дворовую песенку, услышанную в детстве от бабушки: «Не влюбляйся в чёрный глаз, чёрный глаз опасный. А влюбляйся в голубой, голубой прекрасный». Песенка накрывает Снежану, она уже не хлюпает носом и не вздрагивает, но в глубине сердца живы воспоминания, которые тревожат её. Мама. Запой, скорая, больница… Вирусный алгоритм, пожирающий их семью, выстроился окончательно за день до шестнадцатилетия Снежаны.

В преддверии праздника мать плясала стрекозой, несмотря на отяжелевшее за шестнадцать минувших лет тело. Труженики и постоянные клиенты её салона красоты «Вселенная» с утра до вечера пили шампанское за здоровье мамы и дочи. На третий день торжества хозяйка пожаловала стопроцентные скидки верным посетителям, а персоналу – шальные премии. На радостях количество тостов и чмоков увеличилось в разы. Поэтому домой счастливая мать приплеталась за полночь, а после напряжённого третьего дня и вовсе с работы уже не приехала. Просто посидели коллективом в массажном отделении салона, то ли в конце дня, то ли в начале следующего, после чего тостующие забылись сном в обнимку друг с другом, а кто-то особенно везучий – с хозяйкой. К обеду в салон прибыли «константы», вечно бесплатные клиентки из «самых верхов», которые тоже в стороне не остались, и подняли вторую волну поздравлений, накрывшую мать именинницы с головой.

К утру, одолев стенания тела, Полина, рявкая на обласканных друзей, остановила массовые гулянья и заказала в интернет-магазине подарок для любимой дочери – чемоданчик то ли с косметикой, то ли с бижутерией.

Завтра праздник перенесётся под крышу дома. Гостей будет мало: сестра с дочерьми, обхохочешься, да, и кум заглянёт. А уж хозяйка постарается, чтобы стол ломился от закусок и напитков, да не каких-нибудь шампусиков-ликёрчиков, а настоящих, ядрёных джинов и коньяков. А сегодня надо было целый день глотать лимонную воду, пройти курс омоложения и покряхтеть на массаже.

Октябрь обесцветил небо. Ячейки железной сетки, оградившей от всего мира двор из трёх коренастых пятиэтажек, облепили сухие листья. Юная, ещё почти ребёнок, девушка в сером маленьком пальто и белой вязанной шапке, сползающей на глаза, раскатывала на качелях своего братика, на вид двухлетнего малыша, ножки которого, обутые в высокие кожаные ботинки, болтались, как верёвки, а сам он был привязан к спинке качелей толстым шарфом. Мальчик, которому на самом деле четыре года, не отрывая взгляда от сестры, заливался счастливым смехом, а когда качели взлетали особенно высоко, ещё и пузырил слюни.

Во дворе они были не одни, но не замечали никого. Около первого подъезда одной из пятиэтажек, в обтягивающих до треска джинсах и вздутой куртке цвета луковой шелухи, стояла молодая мама, выпятив подбородок в сторону качелей. Одной рукой она сжимала банку с пивом, а другой подёргивала коляску, напоминавшую мыльницу на колёсах. Толстыми мазками маскирующего крема, точно в тон куртки, было выкрашено продолговатое лицо молодой мамы.

Когда громоздкая фигура с причёской жены фараона, ввалилась во двор, молодая мама так вытянула шею, что едва не потеряла равновесие.

Захлопнув электронную калитку, фигура, покачиваясь на каблуках, двинулась прямо к качелям.

– Цветики мои, золотые, как же мама соскучилась. Подарков навезла! Завтра праздник, праздник, праздник! – громыхнула фигура за спиной девушки. Та замерла, а малыш начал ловить ртом воздух, теряя высоту. Весёлая игра закончена.

– Ну что же вы? – прохрипела фигура и с раздражением скрипнула кожей своего пальто.

Девушка повернулась и сморщила нос от кислых испарений, исходящих от подплывшей к ней дамы.

– Праздник, праздник! Будет снег и мишура!.. – без запинки выдала она. – Посмотри скорей, Мишутка, к нам Снегурочка пришла.

Снегурочка скривила напомаженные губы и махнула рукой около лица девушки, утопив в воротнике из серебристой лисы тяжёлый подбородок. Малыш пропищал что-то невнятное, подпрыгивая на остановившихся качелях, и дама почему-то улыбнулась и, качнув фараоньей причёской, кинулась обнимать малыша.

Напряжёнными ручками мальчик тут же вцепился в дорогущий мех воротника и стал драть его, отчего ворс съёжился и на воротнике открылись гладкие плеши. Женщина в ответ дёрнулась и шлёпнула малыша по скорченным пальчикам, злобная гримаса исказила её припухшее серое лицо. Малыш тоненько заскулил.

– Не смей подходить к Мише, горе-мамаша! Отпилась? О детях вспомнила! Пошла вон! Не позорь нас, люди кругом, – крикнула девушка в сером пальто, заслоняя собой ребёнка на качелях. Синие глаза сверкнули гневом.

Мамаша выдвинула нижнюю челюсть из серебристого меха и отозвалась:

– Забываешься, малявка! – Из-под её воротника выполз пёстрой змеёй тонкий шарф. – Мать оскорбляешь? Дура ты! Мать тебе подарков на тыщу евро, а ты? Дура ты! – Переведя дух, она снова засипела. – Да, отметили вчера твой день! Так что? Право не имею? Друзей поддержать, шампанского бокальчик? Да меня полгорода поздравлять пришло, и не простые граждане с прожиточным минимумом, а… люди солидные, без красной икры обедать не сядут. Уровень у меня… а ты… – Женщина развела руками, удерживая равновесие. – Снежанка, ты представить не можешь, как высоко я вращаюсь. – Тёмные глаза влиятельной особы забегали, отчего начали казаться ещё чернее, а голос приобрёл заговорщицкий оттенок. – Да я каждую среду лично… с женой второго сына Самого… в моей сауне сижу, и на всех процедурах… вооружённая охрана по периметру.

Дочь выжала кислую улыбку. Сегодня фантазии матери устремились к высшим эшелонам. А вот в августе матушка спасала от смерти жену московского олигарха, которая скрывалась от киллеров, нанятых собственным мужем. И кто бы мог подумать: где самое надёжное укрытие от профессиональных служителей смерти? Конечно, только в мамином салоне. Киллеры за версту обходят.

Счастливое спасение праздновали недели две, с небольшим перерывом на уик-энд. «Знала бы, какая ты смешная и жалкая», – подумала Снежана, а вслух произнесла, почти не шевеля губами:

– Ступай уже домой!

Но собеседница команду не выполнила, только сильнее выпучила глаза и децибел в голосе прибавила:

– Я что, падаю? Валяюсь, деньги пропиваю? Смотри, на! – Дама распахнула сверкающую молнию, вытащила из сумки доказательство своей невиновности, пузатый лаковый кошелёк с блестящей цыганской застёжкой, и покрутила им в воздухе, как жонглёр, отчего наблюдательница с коляской-мыльницей чуть не свернула и без того чересчур вытянутую шею.

Из прозрачности окон в Снежану выстрелили взглядами десятки пар любопытных глаз, сканирующих семейную сцену, так, что по спине девушки забегали мурашки. «Скорее бы няня вернулась», – взмолилась небу девушка, пытаясь подарить улыбку нависшей над ней меховой туче.

– Конечно… мама… теперь я поняла. Дома поговорим! Ладно? Мы с Мишуном ещё гуляем… он на улице не был. Полдня на реабилитации…

Туча дёрнула фараоньей головой – то-то же! – и потянулась к подъезду, царапая каблуками тротуарную дорожку. В её распухшем кулаке всё ещё была зажата пачка прожиточных то ли минимумов, то ли максимумов.

Снежана домой не спешила. Но в конце концов она пересадила брата в коляску, не переставая мысленно просить помощи у неба и у отца, который опять в командировке. Братик жался к ней, заглядывал в глаза, но Снежана как будто не замечала, смотрела сквозь него, а руки её затягивали ремни на коляске. «Всё. Звоню крёстному, пусть разберётся со своей родственницей…» Пальцы её скользят в карман и хватают сотовый телефон, папин подарок на прошлое Рождество.

Крёстный телефонных разговоров не любил. «Языком – не молоть! – не уставал напоминать он Снежане и её отцу. – Все тёрки – при встрече». Это было законом всегда и для всех. Но Снежана правила нарушала, и это ей сходило с рук. И сегодня она кричала в трубку:

– Пьёт! Пьёт! Делай с ней что хочешь, твоя кровь, родная… Ну, посади её!.. Ладно уж, Алексан Родионыч, жду.

За разговором Снежана подкатила к дому и опять включила мобильник, на этот раз вызывая Анастасию Сергеевну, чтобы поторопить её. Так хочется взять за руку родного человека, и побыстрее. Вот Снежана поравнялась с молодой мамой в куртке цвета луковой шелухи, которая тут же спрятала голову в капюшоне – остался торчать только нос, уплотнённый слоем тональника. Рука молодой мамы так же подёргивала коляску-мыльницу, а вторая прятала баночку пива за спиной.

Снежане хотелось утереть её любопытный нос, и только с языка сорвалось: «Родная…» – как из окна первого этажа высунулась фигура соседки, знатной пенсионерки, бывшего депутата и заведующей университетской кафедрой. Пожилая женщина в открытом окне закричала, размахивая руками: «Беда, Снежана, беда!!! – Рыжий парик её съехал на одно ухо. – Звони отцу, срочно!.. А я – в неотложку».

Молодая мама не двинулась с места, будто вросла каблуками в тротуар, даже коляску перестала дёргать. Снежана схватила её за плечо и выпалила:

– Посмотри, родная, соседке плохо. Ты ведь новенькая, со второго подъезда? Квартирку незаконно сняли? Не по договору? Коляску мою покарауль, а я – к соседке, ей помощь нужна, слышала? Соседи помогать друг другу должны. Я, например, второй месяц ментам про тебя молчу… и налоговой. Вот ведь как!

Не дожидаясь ответа, Снежана умчалась в подъезд, а новая знакомая тут же покинула пост, выругалась матом и укатила прочь со двора. Банка из-под пива тоже укатилась, гремя своей пустотой.

А Миша захлопал длинными девчоночьими ресницами и замычал вслед сестре: «мыа-а-ама». Но она не слышала, взлетая по лестнице.

В полёте Снежана столкнулась со знатной пенсионеркой, уже нахлобучившей синтетический парик обратно на свой затылок. Соседка поджидала её на лестнице с трубкой домашнего телефона в руке.

– Детонька, в дом не входи, не входи! Послушай, там чего счас повторится! Ужас неслыханнай! – с тревогой прошептала соседка, вцепившись в рукав Снежаны.

А из-за родной двери послышалось дикое ржание, потом топот и едкий смех. Пенсионерка и девушка обнялись и замерли. Когда звуки ада стихли, сквозь стены прорезался голос самой хозяйки, мощность которого нарастала с каждым гласным звуком.

– Вода! Вода! Аа-а! Кругом вода! Помогите! Она выльется, и я сдохну! Ужас! По-мо-ги-те!

Стряхнув объятия соседки, Снежана бросилась к «тонущей» матери. Но не успела. Утопленница сама вывалилась на лестничную клетку и закружилась волчком на носках своих ботильонов. Волосы её взмыли в воздух и летят по адскому кругу. Снежана и соседка отпрянули от распахнутой двери Яновичей, и обе побледнели. Сверху выглядывало несколько любопытных, не решающихся ступить на лестничный пролёт. Время остановилось.

Снежана шагнула через порог. Дома было сухо, краны закрыты, но разбросано всё, что только может быть разбросанным. В зале, как хрустальный гроб, покачивалась люстра из сотни блестящих лепестков стекла, и запах стоял горький, скребущий горло.

Снежану поразила ужасная догадка – мать искала бутылку джина, единственную в доме, которую хранил отец в детской комнате, за комодом. В тайну была посвящена только старшая дочь, с лёгкой руки которой два дня назад мусорный бак во дворе проглотил литровую стекляшку и не поморщился. Источник маминого счастья пересох. От горя она бьётся головой о щит с электросчётчиками на площадке второго этажа и вопит всей глоткой:

– Помогите! Вода! Из ушей хлыщет, из ладоней! Помогите…

Снежана чувствует, как тошнота и ненависть подступают к горлу.

– Ах ты, мразь! С понедельника пьёшь! Мало тебе, мало? Алкоголичка! Будь ты проклята! – На глазах у осмелевших соседей дочь бросилась на обезумевшую мать, но девичья ладонь соскользнула с рыхлой, как пороховой гриб, щеки. Снежане показалось, что её руки коснулись жабьей кожи. Девушка в маленьком сером пальто пошатнулась. Перед её глазами стали расплываться входные двери, лица соседей, стойка электрощитов.

Чьи-то руки вдруг подхватили её и понесли. Впереди бежали две соседки. Знакомый, родной голос прозвучал прямо у неё над головой: «Приглядите за ней, пока не вернётся отец». Это говорил человек, державший её на руках. Снежана приоткрыла глаза, и увидела знакомые пышные усы. Но веки больше не слушались её, они будто налились свинцом, и глаза снова закрылись.

Проснулась Снежана на застланном белой простынёй диване, в квартире знатной пенсионерки, бывшего депутата Валентины Фёдоровны. Девушка улыбнулась и вдохнула аромат свежеиспечённого хлеба и свежесваренного кофе, который тянулся из кухни. Но через мгновенье бедняжка вскочила с криком:

– Миша! Миша! – и опять заплакала. На щеках около глаз проступили розовые пятна.

– Не плачь, милая, поспи ещё, – принялась успокаивать её Валентина Фёдоровна, выбегая из кухни.

– Миша у меня, спит, – подала голос из-за плеча хозяйки вторая соседка по лестничной клетке. – Люда моя присмотрит… А ты приляг. Глаза какие чёрные… жуть.

– А папа? – простонала Снежана, падая обратно на подушку.

– Приедет скоро. Спи, – сказала знатная пенсионерка, вытирая фартуком лицо, которое выражало гордость за все высокие достижения её трудовой жизни.

– Ему крёстный твой дозвонился, кум ваш, – надкусывая ломоть горячего хлеба, добавила ближайшая соседка. – А что… Быстро же он примчался… Симпатичный мужчина, усы такие командирские… Всегда мне нравился. Хоть и ростом маленький, но силище! Жилистый такой, живчик. Это он к Валентине Фёдоровне тебя доставил, а Мишу ко мне. И мамашу твою… повёз.

– Валерий Леонидович из Гродно выехал. Ещё до того… этого… Так что подождём, – успокоила Валентина Фёдоровна.

– Ой, – забеспокоилась Снежана, привставая, – мне тогда домой надо. Убрать… Бардак. Хоррор. Жесть.

– Лежи, детонька. Я тебя покормлю скоро. Отдыхай… Мы с Николаевной сами приберём. Квартиру не узнаешь, – сказала Валентина Фёдоровна, натягивая на гостью одеяло по самый подбородок.

Снежана смирилась, сил уже не осталось даже на возражения. Но препирательства начала вторая соседка, тряхнув бигудями:

– Ты, Валентина Фёдна, за себя говори. Я ничё убирать не стану. Пусть хозяин посмотрит, какова у него жёнушка А то ить… прывыкла: не здоровается она, морду крутит. А что?.. Если Валерке правду говорю, по-соседски ему говорю – дык он лыбится, дуру из меня делает.

– Николаевна… ну что ты.

– А что? Это не я до белой горячки допилась и весь дом перебаламутила, – вспыхнула вторая соседка. – И вот таким… мужья, богатства, квартира шикарная. А моей Дудусеньке, умнице, красавице такой, с красным университетским дипломом, уже тридцать скоро стукнет – и ни мужа… ни жениха. Мы с ней всю жизнь в однокомнатной прожили. У моей Дудуськи комнаты не было отдельной, всю жизнь друг другу в затылок дышим…

Валентина Фёдоровна покраснела и отозвалась, повышая голос:

– Будет тебе, Николаевна, судьбу клясть! У каждого свой крест, и твой – не тяжелее моего. Постыдись! Видишь, девочке плохо. – От волнения она сжала кулачки, подбородок её теперь чуть вздрагивал, и только парик, скопировавший её депутатскую причёску, не шевельнул и волосом. – К Яновичам лучше ступай, у тебя ключ, приберись, посуду помой… И молча! Нет чего дельного сказать – лучше рот на замке держи!

Николаевна выпятила нижнюю губу, надула без того круглый живот и окрысилась:

– А ты мне рот, Валентина Фёдна, не затыкай! Имею право! Всю жизнь до копеечки честно прожила. А что? Мужу не изменяла, работала до седьмого пота, семью смотрела! А эти, эксплутаторы, не знают куда деньги девать, что купить! Сколько живу – смотрю на них. Полина в магазин не ходит, мусор не выносит и ребёнка, больного, не смотрит, на дочь кинула! Только шубы меняет, каждый год новая! И макияжем-то себя как облепит! Смотреть противно, тьфу! Веки не открываются! А что? Мимо идёт – первая не здоровается, морду отвернёт и пыхтит. А от самой перегаром разит, как от забулдонов обычных! И за что таких любят? Мужик у неё – золото! Терпит эту дуру, не разводится! Денег ей не жалеет! Да что ещё? Старшую свою высмотрел! И купал, и гулял, и в молочку бегал! А мамаша-то коляску в руках не держала ни со вторым, ни с первым! А что? Сегодня вот новый сюрприз – белая горячка! И нечему тут удивляться. Каков её маршрут был? Из сауны в кабак, из кабака в ночной клуб, а оттуда в казино.

Снежана лежала с закрытыми глазами и не внимала монологу ближайшей соседки. Та высказывала свои соображения Валентине Фёдоровне при каждом удобном случае. Последняя в обсуждения уж не вступает, так, головой кивнёт для вежливости – и убегает. А сегодня у Николаевны есть возможность говорить про наболевшую, тревожащую её сердце тему сколько душе угодно. Вот она и распинается.

– А ты мне, Валентина Фёдна, рот затыкаешь! Кухню её помойную могу, значит, мыть, а сказать не могу! Правду сказать не дают! Крики сумасшедшие терпеть должна, а возмутиться не смей! – Николаевна побагровела и даже стукнула кулаком по обеденному столу. Валентина Фёдоровна расправила сутулую от возраста спину, поставила голос в привычный для неё официальный режим и проговорила:

– Вы, гражданка, забываетесь, в чьём доме находитесь. У меня не позволено говорить… чушь разную, подзаборную. Это вы недостаток культуры показываете… – Знатная пенсионерка сверкнула вставными зубами, дорогими, белыми, которые пенсионерам нашей республики не по карману. Протезирование в лучшей клинике оплатил «Икар», года два назад. С той поры Валентина Фёдоровна живёт в чувстве благодарности к семье Яновичей и всякий раз вытирает слёзы, когда встречает Валерочку на лестнице.

Николаевна съёжилась, обида на давнюю подругу, у которой не раз рыдала на груди, растеклась по её разгоревшемуся лицу.

– Ах! Вот ты как. Ну, соседушка.

– Ты же правду любишь говорить – так правду и слушай. Никто не виноват, ты сама виновата, что Людка твоя до сих пор в девках ходит. Она и хорошая, и образованная, глазки красивые, а толку что? Жених как на мать её глянет – глаза яростные, язык злой, ни доброты, ни мягкости, – сразу охота к невесте пропадает! Ведь яблоко что яблоня, как известно. Ты бы, чем соседей осуждать да завидовать, лучше бы в храм сходила, помолилась о благополучном замужестве дочери, глядишь – и ты смягчишься, и её судьба устроится. Так всегда бывает!

У Николаевны бигуди дыбом встали:

– Ага! Вот как ты, подруженька, запела! А что? Я, значит, грешница, а ты – святая! Раз в неделю в храм слётаешь – и на тебе, крылья растут, нормальных людей поучать можно! И что я там, в храме, не видала? Полька вот пьяница горькая, а ей без всяких молитв Всевышний прекрасного мужа дал! А тебе Бог почему не помог, когда внучку и правнучку твою убивали, ножами резали? А? Молчишь? Ты ведь и тогда в церковь бегала, свечки жгла?

По лицу Валентины Фёдоровны пробежала тень, а Снежане захотелось запустить чем-нибудь в эту жёлто-махровую гору, пыхтящую злом, но расслабленные руки и заполненная звоном голова не восприняли боевой сердечный импульс.

– Милая моя, – ответила знатная пенсионерка сдавленным голосом, – прости меня. Зря я тебе про храм. Думала я, Николаевна моя своего мужа покойного поминать ходила, литургию отстояла, панихиду отстояла, отчего и за здравие дочери не постоять? Ошиблась, неловко как-то, так рассердила тебя! Наверное, давление у тебя подскочило, красная вон вся… Ты домой ступай, полежи. А меня, старуху глупую, прости уж, виновата, в такой грех тебя ввела.

Николаевна приподнялась. Выпуклый живот её сдулся, даже пояс от халата повис, а подбородок задрожал, как у встревоженной кошки.

– Нет! Нет, нет… Валентина Фёдна, нет. А что? Я всё сделаю, мигом, сейчас же на кухне приберу, в коридоре… Ты ведь меня на помощь позвала, Валентина Фёдна. Я помогу, мы ведь не первый год знакомы, пуд соли, поди, съели. Ты знала, к кому обратиться! – пролепетала она.

Вдохновлённая помощница умчалась на осквернённую кухню Яновичей, а махровый поясок её приземлился на паркет гостиной Валентины Фёдоровны, бесшумно, как гусиное пёрышко.