Текст книги "Валерия. Роман о любви"

III

– Упокой, Господи, души усопших раб твоих. – В молитвенном пении священник и все предстоящие с ним просят Господа помиловать своих родственников, ушедших в мир иной, и даровать им царствие небесное. Живое пламя восковых свечей горит в руках у каждого, кто служит панихиду. Богатые мужские голоса нашли дорогу к сердцам молящихся и устремились ввысь, где мёртвых нет, а живы все, соединяя эти сердца с горним миром. Так разлучённые на матушке-земле встречаются на поминальной службе, соединяются в вечности родные.

Захваченная мистическим действом Алла ощутила невесомость, слёзы катились по её щекам. Когда, зачем в несправедливом мире поселилась смерть и разлучает беспощадно родителей с детьми, мужей с жёнами, братьев с сёстрами? И Леру с нею разлучила…

Закончилась панихида. Льющийся из кадила дымок таял в воздухе пред взорами святых ликов, спокойная тишина опускалась на плечи прихожан. Вот с клироса спустились, крестясь пред алтарём, певчие, люди молодые и славные. Они вновь обрели плоть, а ещё мгновение назад были ангелами, славящими Бога. Священник поклонился братьям и сёстрам и всех благословил. Рабы Божии потянулись к выходу. Самая красивая из прихожанок, просто образец того, как надо выглядеть на траурной церемонии, подводит своего юного беловолосого спутника к подсвечнику на канунном столе. Одновременно они вонзили горящие свечи в тёплый песок, чтобы восковые свидетели скорби продолжили заупокойную молитву. Как в замедленной съёмке, красавица и юный блондин вышли из храма, перекрестясь. Свидание с рабой Божией Варварой было закончено.

– Ей ведь легче, правда? Она же услышала наши молитвы? – едва сдерживая слёзы, спросил юный блондин у своей спутницы, которая по-матерински обняла его.

– Конечно, сынок, Бог услышал наши молитвы, и ей стало радостно. Ты же почувствовал сам?

Красавица позволила сбежать по щекам паре слезинок и прикоснулась к щекам растерянного любимчика. Юноша обхватил её ладони, в ответ сердце красавицы выдало жаркий импульс, согревший её и его. Лицо молодого человека ожило, и он задышал полной грудью.

– Да, сейчас я чувствую, будто провёл с ней целое утро, – возбуждённо зашептал он. – Сегодня суббота, и мне кажется, что я сейчас ухожу на занятия, а мама только что проводила меня, сытого и одетого, и стоит в открытом окне. И стоит мне обернуться – тут же взмахнёт рукой.

Слёзы, не подчиняясь приказу волевой красавицы, уже ручейками полились по безупречному макияжу. Сбегая от себя, она потянула своего беловолосого спутника в тень вековых берёз, на садовую скамью.

– Рай на земле начинается именно здесь, – слабым голосом произнесла непраздная красавица, утешая названного сына, – внутри церковной ограды.

И она была от истины недалека. Белокаменную церковь окружили ковры зелени, на них расположились затейливые клумбы с разноцветными кустиками, плантация махровых роз с толстыми стеблями, благоухание которых было разлито в воздухе. Гладкие камни красной брусчатки отделяют храм от берёзовой рощи, которая трепещет даже в безветрие. На одной из множества садовых скамей, недалеко от детской площадки, сидит красивая женщина, шаль цвета прозрачной ночи сползает с её ярких каштановых волос. Женщина положила голову на плечо сияющему юноше. Волосы его такие платиново-белые, что хочется прикоснуться и ощутить их шёлк ладонью.

Сияющий юноша скользит взглядом по стенам храма, по огромным витражным окнам высотой во все три этажа. У входа – икона с ясным ликом Спасителя, выложенная эмалевой мозаикой. Господь взирает строго, болеет, почему мы не радеем о своём спасении? Прости нас, Боже!

Напротив ворот всегда оживлённо, здесь в стилизованной под фонтан купели все желающие пьют и запасаются упоительной ледяной водой из святого источника.

Пока юноша наслаждается архитектурой церкви, его спутница наблюдает, как люди с чашками и канистрами сменяют друг друга у источника. Вода вкрадчиво поёт, и не слышно людских голосов. Непраздная красавица шепчет юноше нежности и поглаживает его плечо, отчего тот размяк, словно котёнок на солнышке. И вот глаза и плечи её напряглись, как будто она увидела чудо.

И правда, красавица сбросила шаль и смотрела теперь напряжённо на двух мужчин – на вид обоим под пятьдесят, они умывают лица в святом источнике. Один из них, приятный и светловолосый, облачён в немыслимо дорогой спортивный костюм и фирменные кроссовки, из распахнутой мастерки выпятился его круглый живот. Другой – широкоплечий статный брюнет, ростом под два метра, в расстёгнутом плаще песочного цвета.

Когда мужчина в спортивном костюме встретился с ней взглядом, она подскочила и, ухватив за руку своего подопечного, потянула его навстречу судьбе. Юноша заупрямился, но, видя волнение красавицы, засеменил рядом. В одном из мужчин, одетом в спортивный костюм, он узнал своего приятеля и улыбнулся, но тут же почувствовал, как по нервам и жилам побежали мурашки от взгляда смуглого незнакомца, который стоял рядом с приятелем.

– Кто это пришёл с Константином Ивановичем? – спросил он у красавицы на ушко.

– Это к тебе, милый. Сейчас узнаешь, идём быстрее, – приоткрыла тайну она.

Когда пара почти приблизилась к святому источнику, ноги непраздной женщины отяжелели.

– Костя, – окликнула она мужчину в спортивном костюме, – мы здесь!

Миловидный мужчина взял под руку своего умытого святой водой товарища, и они подошли к взволнованной паре.

– Здравствуйте, дорогие мои, – профессиональным баритоном затянул король турбизнеса. – Разрешите представить вам нашего заморского гостя, моего доброго друга и земляка – Дятловского Евгения Николаевича, профессора Стэнфорда, между прочим!

Представляемый источал дружелюбие и улыбался во все тридцать два сияющих белизной зуба.

– Алла? – импульсивно обнял он непраздную женщину и поцеловал её. Та улыбнулась и придавленным голосом пискнула. Массивными ладонями он сжал руку юноши и, вглядываясь в его искренние растерянные глаза, сразу словно проник в его душу.

Опустив логическую паузу, Константин Иванович продолжил:

– Евгений Николаевич прибыл к нам из США специально для встречи с тобой, Александр, ты ведь тоже Дятловский.

У Альки в глазах искрами замелькали догадки.

– Константин прав! – с достоинством произнёс заморский гость. – Я вернулся в Минск только по этой причине. Но! – Он взмахнул головой, и колечки чёрных, как смоль, волос, дрогнули на его шее и спине. – Изначально меня растрогал чудный женский голос, который через телефон поманил меня на родину. У меня выросли крылья, и я примчался, мечтая увидеть его обладательницу.

Обладательница манящего голоса улыбнулась, как светская дама, и ответила:

– Спасибо, что приняли приглашение, Евгений Николаевич, я тоже рада знакомству. – На щеках её загорелся румянец, как на боках спелого яблочка. Переведя дух, она сказала: – А-а-а… наш Алик, Александр… он учится на физическом факультете БГУ, продолжает династию. Его знают все преподаватели, поэтому приходится нелегко, надо учиться только на отлично. Авторитет деда и дяди, понимаете?

– Деда? – напряг спину заморский гость. – Конечно. Но мои скромные заслуги очаровательнейшая из женщин преувеличивает. Евгения Дятловского на родине забыли. Я отсутствовал больше двадцати лет. А вы, Алла, тоже учились на физическом? – поинтересовался профессор, обжигая собеседницу дерзким взглядом узких, почти монголоидных глаз.

– Ой, что вы, я с физикой так сильно не дружила, как с вашей сестрой, Валерией. Мы с ней окончили университет радиоэлектроники и информатики. Бывший РТИ, помните? По специальности «искусственный интеллект». Тогда это было в высшей степени креативно. Лера была лучшей на курсе, красный диплом получила. Вот какие у Дятловских гены. Алька тоже очень способный, очень! – всплеснула руками Алла. – Он должен многого добиться!

Алька похолодел внутри от смущения. Реклама собственной особы вызвала в нём протест, который он не мог выразить, поэтому он вплотную приблизился к Константину Ивановичу и прильнул к его плечу.

Тот тут же вступил в разговор, намекая, что тоже не лыком шит:

– Уважаемые господа, пройдёмте к машине, продолжим разговор по пути.

– Конечно, с удовольствием, – первым отозвался профессор и тут же обратился к юноше: – Александр, позволишь мне называть тебя на «ты»?

Алька осторожно кивнул в ответ и почти сразу выпал из реального мира, с этой минуты его душа внимала только словам нового родственника.

– Спасибо. Хочу поближе познакомиться с тобой, подружиться. Ведь я твой дядя, родной. – Профессор хлопнул юношу по плечу, и они двинулись по гладкой дорожке из красной брусчатки, оставляя за спинами чету Задорожных. Вековые берёзы потянули к ним гибкие руки-ветви и осыпали золотистой пыльцой. – Ты уже понял? – спросил профессор хорошо поставленным голосом артиста и, не ожидая ответа, продолжил: – Мой отец, Дятловский Николай Николаевич, приходится тебе родным дедом. Так сложилось, что мы с тобой не познакомились раньше, о чём я сожалею. – Профессор прижал свою мощную ладонь к груди. – Все эти годы можно было как-то участвовать в твоей жизни. Сейчас пришло время исправлять ошибки. Если ты, Алекс, не против, я хотел бы остановиться у тебя дома.

Алька кивнул и протянул руку кровному дяде. С первой минуты знакомства Дятловский уже опекал младшего из своей оскудевшей династии и буквально заворожил юношу.

– Да. – Профессор был убедительнее святого отца на проповеди. – Так мы сможем узнать друг друга и понять, как жить дальше, – схитрил он. «Как жить дальше», профессор уже обсудил с супругой месяц назад, но, чтобы войти в доверие, надо создать мальчику иллюзию выбора.

Сердце юного Дятловского трепетало: оказывается, у него есть на земле родной человек – сын его любимого деда, брат его лучшей в мире матери! И он здесь, держит за руку, смотрит в глаза!

На расстоянии пяти шагов чета Задорожных осторожно ступала вслед счастливым Дятловским. На первый взгляд, Задорожные держали дистанцию по соображениям тактичности, но если прислушаться, то можно было понять – Алла проводит воспитательную беседу.

– Как ты вырядился, Костя? – назидательно шипит супруга. – Ты соображаешь? Профессор из Америки, а у нас спортивный костюм! Что он подумает?

– Киса, мы же едем на кладбище! – отбивается супруг. – Да и в машине удобней за всё в спортивном.

– Вот именно! На кладбище, а не на стадион, – вскипела супруга. – Посмотри, наш гость в трауре: хоть и в джинсах, но в чёрных. Интеллигентный человек понимает глубину происходящего. Алика я достойно одела. Обрати внимание на меня, свою жену. Я ведь не в пижаме, хотя в ней удобней «за всё», – передразнила она мужа, – ехать в машине. На мне подходящий случаю костюм, безупречная обувь. Почему ты не надел то, что я выгладила тебе вчера? – Даже стальной голос не мог выразить всего возмущения справедливого сердца Аллы.

– Киса, – взмолился супруг, – не начинай. Я надел. А потом снял, когда из аэропорта приехали. Так что, едва сойдя из трапа, профессор лицезрел и мой пиджак, и мой галстук. Теперь пусть смотрит на тебя, а я отдыхаю, – выкрутился Костя и примкнул к семье Дятловских. Алле Николаевне оставалось только, раздувая ноздри, догонять друзей и последней запрыгивать в автомобиль мужа.

Красная «Тойота» с радушием приняла друзей: впереди – чета Задорожных, а на заднем сиденье – воссоединившаяся династия Дятловских. Евгений Николаевич без смущения занял большую часть сиденья и с удовольствием рассматривал своё отражение в водительском зеркале.

– Друзья мои, – нараспев произнёс он, – боюсь показаться нескромным, но я здесь как частное лицо, поэтому прошу сохранить в тайне моё… Как правильно по-русски сказать? М-м-м… Профессиональное лицо, так?

– Суть ясна, Евгений. Для любопытствующих – вы просто рядовой зарубежный учёный, а ещё лучше – лаборант. О’кей? – развеселил всех Константин.

– О’кей! – рассмеялся профессор. Широкая белозубая улыбка опять заиграла на его лице. Несмотря на долгий перелёт, старший Дятловский выглядел безупречно, только глаза сузились от усталости.

Машина тронулась, и профессор прилип к боковому окну, не отрывая взгляда от родных пейзажей, выплёскивая в салон восхищение берёзовой рощей, зеленеющими полями, гребнем синего леса, вросшего в линию горизонта.

Потом, усилив голос, старший Дятловский расправил грудь и попросил Аллу завтра же вернуться в храм, чтобы послушать хоровое пение. Алла переглянулась с любимчиком: оказывается, и профессор, и Константин Иванович на службе постояли-таки. Но заморский профессор и словом не обмолвился об этом. Едва перешагнув порог храма, он схватился за сердце и сжал руку Константина Ивановича. Над общим уровнем роста прихожан возвышалась платиновая голова юноши, в неё и упёрся взглядом тогда старший Дятловский. Он пожирал глазами молодого человека и порывисто дышал, отчего душа Константина Ивановича ушла в пятки, поэтому он поспешил вывести профессора наружу и накормить его валидолом. Не осенив себя крестным знаменьем, друзья выскользнули из храма и потянулись к источнику святой воды, в живительной прохладе которой заморский гость смыл нахлынувшую тяжёлую тоску.

«Мистер Дятловски» был высоким и статным, как его отец. Алла украдкой вглядывалась в зеркало на лобовом стекле, куда удачно вписалось лицо профессора, и искала в нём сходство с Лерой или Николаем Николаевичем.

Смуглая кожа, узкие глаза и скулы не являлись фамильными признаками рода Дятловских, как и завитки чёрных волос, падающих на шею. При жизни профессор Дятловский копался в истории своих предков и с важностью констатировал, что потомственные Дятловские все как один высокие синеглазые блондины, кожа у которых такая белая, что и не переносит открытого солнца.

– Папа всегда очищал теорию от ненужных фактов, – произнёс вдруг заморский профессор, поймав взглядом глаза Аллы, буравящие зеркало. Алла вздрогнула и повернулась к нему лицом.

– Вы… совсем другой Дятловский, – сбивчиво проговорила она и опустила взгляд.

– Я сын своего отца, – ответил он, расправив плечи. – Профессор Дятловский намеренно, для красоты, для стройности своей династической теории, позабыл рассказать, что его родная бабушка была настоящей цыганкой, смуглой, кареглазой, как я, правда, роста маленького. Звали её Офелия, как невесту Гамлета. – Рассказчик раскинул руки по длине спинки сиденья и с удовольствием впитывал восхищённое изумление слушателей.

IV

Каждое утро нового рабочего дня Снежана Валерьевна встречает у окна своего кабинета. Волосы уложены в тяжёлый пучок на затылке, на лбу – протестует завитая прядь, не укладываясь в новый порядок причёски, твердя категоричное «нет» шпилькам и заколкам. Шею сдавливает толстая цепь серебра – ни вздохнуть полной грудью, ни всплакнуть.

Снежана Валерьевна смотрит на крыльцо бизнес-центра, где её отцу принадлежал целый высокий этаж, на котором и расположился офис «Икара». Кому сейчас принадлежит эта бесконечная череда кабинетов и туалетов, Снежана Валерьевна не знает или не помнит. Главное, ей это уже неинтересно. В стеклянные двери затекает поток одетых в костюмы людей, пол которых определяется в основном по галстуку. Ещё каких-нибудь полчаса – и поток иссякнет. Тогда Снежана Валерьевна вернётся за рабочий стол и выпьет остывшего кофе. А сейчас она ищет глазами кого-то и кусает губы. Совсем недавно, кажется ещё вчера, здесь, на крыльце, стояла под дождём женщина с намокшими кудрями, толстые бока её вздрагивали как желе.

Снежана Валерьевна с тоской перевела взгляд на рабочий стол. Платёжки и договора, письма, запрос из налоговой… Бумажка к бумажке, папка на папке. Зачем она голову ломала в универе пять лет? Платформы изучала, графику компьютерную? Вот если бы ей к Лёве под крыло – там можно базы данных сопровождать, с сайтом баловаться, дизайн менять или, на самый худой конец, сети администрировать. Но серый кардинал «Икара» расставил фигуры по своему усмотрению. Снежану превратил в чёрного ферзя, заточил в мрачном замке и велел присматривать за королём, своим родным сыном, неловко ступающим по шахматному полю.

А ей сбежать хочется в студенческое прошлое, на лекцию, семинар, экзамен! Старосту обнять и сокурсников, а после – умчаться на свидание к Сергею. Но чёрному ферзю выход из замка навеки закрыт, только окно. Что есть силы разогналась шахматная королева и руки раскинула, но… звякнуло одно из колец цепи, обвивающей стопу, и тут же та потянула вниз другую воспарившую ногу. Рухнула узница на камень пола, на цепи, – вот и окончен полёт. Звон кандалов тревожит сырой, подгнивший воздух замка.

Дверь отворилась без стука, Снежана вздрогнула. В кабинет прошмыгнула долговязая секретарша – последнее приобретение отца. Лена. Такая худенькая, что Снежана, оглядывая её нитяную талию, прикидывает – и где же там помещается желудочно-кишечный тракт?

Лена улыбается модельно. А как же ещё? Кто ещё в этом питомнике для родичей силовиков претендует на корону «Мисс «Икар»? Снежана отвела взгляд – улыбка секретарши, конечно, артистичная, но зубы… как они растут параллельно полу?

Не разгибая колен, подпрыгивая на носочках монолитных, с огромной платформой туфель, Лена приблизилась к письменному столу Снежаны Валерьевны и, задыхаясь, прошептала:

– Слушай, можно я покурю у тебя? А то в коридоре запретили, и в туалете, а на улицу идти влом.

На всякий пожарный Снежана оглядела себя в зеркале, по приказу Гацко встроенном в шкаф. Ну что ж, хороша, стройна, бела, только не румяна.

– Валяй! – согласилась она и закинула ногу за ногу – А кто запретил? Утром свежий дым с лестницы сочился. Уж не ты ли?

– И без меня хватает, – ляпнула Лена, прикуривая и открывая окно. – Я вообще опоздала.

Снежана сморщила лицо: любая курящая женщина ей всякий раз напоминала покойную мать.

– Это директор, – пускает дым Лена, сидя на подоконнике, – Артём Саныч решил дисциплину выстроить в соответствии с новым республиканским правовым актом. Он же юрист, теперь у нас всё будет по правилам.

Слово «у нас» резануло Снежане слух, и она нахмурила брови.

– Слушай, может, выпьем по глоточку? – осмелела непрошеная гостья. – А то у меня такой стресс, работать не могу, буквы на экране расплываются.

Для убедительности секретарша выкатила из-под начернённых век глаза.

– Бухло в коридоре тоже под запретом? – съязвила Снежана.

Сверкнув зубками-лопатками, Лена рассмеялась.

– Ну как же смешно, какая же ты юмористка, какая… – гнусавит Лена. – Это домик Гацко… Я знаю, где спрятана бутылка виски. Бухнёшь со мной?

Не дожидаясь согласия, она вытянула из тайной глубины книжного шкафа початую бутылку и приложилась к ней. От изумления классический пиджак Снежаны пополз вниз по опустившимся плечам.

– Обожаю виски, – пропела Лена, протягивая импровизированную чашу дружбы представительнице нового руководства.

На автомате Снежана ответила молчаливым отказом, хлопая ресницами. А Лена с наслаждением, с придыханием приложилась ещё раз к горлышку бутылки и опять протянула ту Снежане. И со второго раза та вдруг приняла предложение. Так же лихо загнать в себя смрадную жидкость у неё не вышло, но грамм двадцать пять она всё же проглотила и чуть не задохнулась.

– Дыши глубже, – посоветовала Лена и подняла подбородок. Ей в кайф выпускать колечки дыма изо рта. – Хорошо посидели, – резюмировала она. – Ты это, окно не закрывай пока, пусть запах выветрится. Я побежала, до скорого, – профальцетила модель местного значения. Снежана кивнула.

V

– Век прабабушки был недолог. Она родила только одного ребёнка, моего деда Николая, которого я не помню, и умерла совсем юной. Говорят, её прокляли сородичи за непослушание семье. Офелия сбежала из табора, самовольно вышла замуж, и этим навлекла на себя гнев ромалов. Я, её правнук, восхищён этой смелой женщиной, умела она любить и гореть. Ради любимого пожертвовала всем, это так несовременно. Прадед очень страдал, болел, сильно исхудал. Со временем женился и нарожал ещё детей. Наш дед, – заморский профессор обнял Александра за плечи, – мачеху не любил и сестёр не признавал. Вот какое семейное предание! Я уродился в Офелию. Как услышу цыганские песни, душа рвётся на волю! Из меня вышел бы отличный цыганский барон!

Барон щёлкнул пальцами, и восторженные слушатели рассмеялись, а Алла подумала: «Правда, есть что-то гипнотическое в этих бездонных глазах».

– Но в целом отец прав, – продолжил вдохновлённый вниманием профессор. – Дятловские – все блонды. У меня тоже был сын, – рассказчик сдвинул густые брови к переносице и кашлянул, – Дэвид, беленький, рост под два метра, выше меня. Я нахожу много сходства с Алексом. Но об этом позже.

Константин Иванович бросил взгляд на зеркало и закусил губы – лицо гостя исказила боль. Как вернуть беседе прежний энтузиазм?

– Евгений, – с улыбкой произнёс он, – вы так давно, уже полжизни, в Соединённых Штатах. Расскажите нам про Америку. Про ваше бытие. Очень любопытно.

Константин Иванович опять посмотрел в зеркало – на лице гостя лежит маска недоступности, завитки горделиво отпрянули с высокого лба.

– Мне кажется, что я… до сих пор не адаптировался к жизни в этой стране, – заговорил нараспев заморский профессор, усиливая ударение на последнем слове предложения. – Язык стал родным, есть счёт в банке, хороший дом, но американцем я не стал. – Он опять ударил голосом в последнее слово, так, что оно зазвенело. – И не стремлюсь. ТВ смотрю изредка, и только русскоязычные каналы, их книг не читаю – любой бестселлер американского писателя мне представляется невообразимо скучным. Хотя… Когда есть время побездельничать, предпочитаю «Шерлока Холмса», открываю страницу наугад и погружаюсь в мир, где тайное становится явным на профессиональной основе. А если наскучит, чего почти не бывает, тогда – любой самый примитивный детектив русского автора, лёжа в саду, разумеется. Вообще, я люблю быть только в своём сказочно красивом саду, да и пределы планеты Стэнфорд предпочитаю не покидать. Даже за покупками Марина одна ездит, моя супруга. Обычно в небольшой городок – Пало-Альто. Это ближайшей к университету островок цивилизации. Мне этот город не нравится. Ненавижу там бывать!

– Ну, Евгений, вы оригинал! – хмыкнул Костя, к лютому недовольству супруги. – В этом небольшом городке один из самых высоких в США уровней дохода на душу населения! Город богачей! Силиконовая долина! Это же не островок, а центр мировой цивилизации!

Профессор, конечно, ни на минуту не усомнился в своих убеждениях, но мнение нового друга выслушал с уважением. Отвечая Константину, он снизил пафос повествования и придал голосу преподавательский оттенок:

– По этой причине цены запредельно высокие. Например, самые обычные дома стоят от миллиона долларов. Каждый второй житель ездит на «Шевроле Корвет», просто потому, что боится упасть лицом в грязь. Ну чем не ярмарка тщеславия? Царство иллюзий, где кажется, что на свете вообще нет бедных, голодных и несчастных.

Константин тут же представил себя за рулём «Шевроле Корвет» и резко прибавил скорость. «Тойота» покорилась.

– Надо же! Какой рай! – Он оторвал руки от руля.

Супруга взглядом попыталась блокировать бездуховную речь благоверного, но Костя уже не видел дороги. Перед его глазами – широкий низкий кузов ураганного «Корвета», окрашенного в цвет желтка деревенского куриного яйца. Умопомрачительное ускорение вынесло помолодевшего Константина в воображении в полёт на вертикальный горный серпантин.

– Да вы счастливчик! Я бы полжизни отдал… погонять на таком… на таком, когда все пятьсот пять лошадей раскручивают задние колёса.

Евгений Николаевич сосредоточил взгляд на Костином полысевшем затылке, как будто желал проникнуть в его сознание, минуя занавес слов и эмоций.

– Хм, Константин, – задумался он, – вероятно, я некорректно довёл до вашего слуха свою мысль. В таком спорткаре я не сиживал. Вот так как-то. У нас с Мариной шестисотый «Мерседес», и это не айс. Пустячок, знаете ли. Но я люблю «Мерседесы», советский инстинкт. Правда, за штурвалом всегда Марина, ненавижу драйверское дело, стараюсь по возможности вообще избегать поездок на автомобиле. Видите, я совсем не типичный американец, который сегодня без машины во двор к соседу не попадёт.

Алла развернулась лицом к пассажирам заднего сиденья и выпалила первое, что пришло ей в голову, чтобы опередить Костю и сдержать неуместный разговор.

– Евгений Николаевич, а ваши друзья, коллеги – выходцы из России – как? Как они ощущают себя в далёком от родины краю?

Костя, скрипя зубами, принял шах от беременной жены и сбавил скорость, разочарованный несправедливым насильственным перемещением его из пилотского кресла «Корвета» в домашнее сиденье «Тойоты». Профессор как будто не заметил семейного поединка и улыбнулся.

– Как-то по-разному. В основном оставляют защищённой и неприкосновенной свою духовную территорию, но и правилам подчиняются. Но мне сложно обобщить, вне работы с друзьями почти не встречаюсь, нет желания. Да и с супругой мы затворники. Сумасшедшая занятость в университете. И… я скорее гражданин Стэнфорда, чем США. Вот о Стэнфорде я могу рассказать гораздо больше, чем о стране проживания. Без университета моё пребывание в Штатах вообще не имеет никакого смысла. Стэнфорд – моя родина, которую я люблю и ей патриотически предан. – Заморский профессор вздёрнул подбородок. – И я хочу, чтобы вы хорошо поняли: если б университет включался в территорию Беларуси, меня это устраивало бы гораздо больше.

Алла и Александр переглянулись, и оба уставились на старшего Дятловского, который сиял, как известный светлый луч в тёмном царстве.

За окнами покорной «Тойоты» выросли зубчатые стены елового леса. Как «Красная стрела» неслась «Тойота» по дороге, прильнувшей к подножью мохнатых красавиц, исколовших своим хвойным начёсом небесное лоно.

– Евгений Николаевич, – проворковала хозяйка покорной «Тойоты», обращаясь к застывшему у окна гостю, – расскажите нам о Стэнфорде. Я умираю от любопытства!

Казалось, заморский профессор только и ждал такой просьбы. Он с любовью хлопнул по плечу новообретённого родственника и начал повествование:

– Пожалуй, начнём с истории, она удивительно трогательная. Жил-был в девятнадцатом веке потрясающе хороший человек – Леланд Стэнфорд. Почему «хороший», спросите вы. Потому что он очень любил жену, сына, своё дело, как и я, как множество нормальных людей планеты. Леланд был железнодорожным предпринимателем, очень успешным. Насколько я помню, ему удалось выбиться из нищеты. Бог помогал Стэнфорду, потому что он был человеком не только одарённым, но и честным, нравственным и неравнодушным, жил и трудился не для себя. Люди уважали его, перенимали стиль жизни. Исключительные личные качества Леланда поставили его на пьедестал губернаторства, а после привели и в Сенат. Но однажды в его дом постучалось горе, настолько сильное, насколько возможно в нашей человеческой жизни, – умер подростком его единственный сын, Леланд-младший. Стэнфорды были неутешны. Но даже в такой ситуации они нашли ресурсы в душе и стали отдавать себя другим людям с ещё большим энтузиазмом. Так появился университет Стэнфорд, построенный ими для счастья других детей в память об их собственном сыне. Супруги пригласили Фредерика Лоу Олмстеда, известного ландшафтного дизайнера, который создал центральный парк Нью-Йорка. Вместе они сотворили интересный, неповторимый облик университета. И по сей день Стэнфорд внешне не похож на другие известные школы. На содержание всей этой райской красоты уходят огромные средства. А здания спроектировал тоже гений, архитектор Чарльз Парлин из Бостона! Стиль калифорнийских католических миссий и ричардсоновский неороманский стиль, – профессор всплеснул руками, – гениальный архитектор соединил идеально. Кампус стоит на равнине между холмами, далеко от города. В самом центре – один огромный куб с внутренним двором. А «сердце» университета – церковь, она подпирает небо, бездонное. Солнце, цветы, пальмы и даже белки будто созданы друг для друга, – на одном дыхании вымолвил профессор и закашлялся. Александр тут же протянул ему бутылку с водой. Алла взволнованно задышала.

– Благодарю, друзья мои, – сорванным голосом сказал старший Дятловский и, закрыв узкие глаза, припал к горлышку, откуда в его пересохшее горло полилась святая вода.

– Но что более всего меня подкупает, – закручивая огромной ладонью крышку, сказал оживший профессор, – так это присутствие живой модели образа жизни самих основателей, Стэнфорд – это и человеческая школа.

– Занятно, – вымолвил Константин Иванович и тут же был послан в нокаут взглядом жены.

– Весьма, – согласился профессор. – Там учат не бояться показать людям, которые рядом с тобой, свою слабость, учат настоящим братским человеческим взаимоотношениям. Человек человеку волк – это не про наш университет. У нас правит бескорыстие. И это отличает Стэнфорд от всего мира, в котором любовь остывает, а прагматизм набирает силу. Обыкновенное стяжательство любой ценой.

– С трудом верится, – отмахнулся Костя от жены. – Может, вы, Евгений, хватили лишку про бескорыстие, нестяжательство? В Стэнфорде учатся ребята очень «крутые», типичные яппи. Их родители, насколько я помню, тысяч по шестьдесят долларов в год выкладывают, и это только за учёбу, плюс жильё, машины дорогущие и т. д. и т. п.

– О, Константин, – задумался старший Дятловский, – разве я могу спорить? Сегодня невозможно жить без денег. Я хотел сказать, что деньги в Стэнфорде остаются просто деньгами, обычным удобным средством, обеспечивающим материальную составляющую университета. Но создавался он любовью сердец семьи Стэнфордов не для извлечения финансовой выгоды. В этом соль. Вероятно, если бы основатели были одержимы корыстью, то на месте университета выросла бы современная финансовая корпорация, лукаво раздувающая собственные активы в рамках законов, ею же пролоббированных. Но, наоборот, здесь мы видим абсолютный альтруизм, абсолютную любовь. Вдумайтесь только, какая всепобеждающая сила любви работает в Стэнфорде. – Заморский профессор перешёл ко второй части повествования. – Когда её муж умер, Джейн Стэнфорд оказалась в очень тяжёлом положении: разразился экономический кризис, начались разбирательства по поводу предпринимательской деятельности покойного Стэнфорда. Кто только ни давил на эту хрупкую женщину, вынуждал отказаться от мечты и закрыть университет, но она не сломалась! Джейн продала часть принадлежавших ей акций железнодорожных компаний, даже сократила личную обслугу и личные расходы, но продолжала финансировать своё детище, выделив на эти цели целых одиннадцать миллионов тех ещё, настоящих долларов. Президент Джордан писал об этом: «Судьба университета висела на одной тоненькой ниточке – любви женщины». Вглядитесь – тонкая ниточка любви преодолевает последствия кризиса и глобально приумножает изначальный потенциал. – Профессор перевёл дух и, разрывая взглядом пространство, продолжил: – А сегодня на ниточке любви Джейн набирает мощь Силиконовая долина. Уверяю вас, если бы не священные принципы губернатора Леланда, закреплённые в завещании, никогда не продавать университетских земель, такое явление никогда не проявилось бы в мире людей. Всё самое великое рождалось и рождается только в любви, там, где отсутствует порок жадности и наживы. Как для человеческой души, так и для цивилизации губительны не деньги, не их количество на банковском счету, а отношение к ним, то чувство, которое взращивает сам человек. Допустим, перед нами нестяжатель-бомж. Разве он образец человека, творящего добро? А уже не раз упомянутый мной богач, губернатор Леланд Стэнфорд? Вот чему учат в Стэнфорде – Глаза профессора засияли, речь лилась свободно, вдохновенно, даже припухшие нижние веки вдруг расправились.