Текст книги "«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы"

Подводя итоги нашему краткому обзору «исторических неточностей» в «Арапе Петра Великого», было бы полезно, на мой взгляд, прислушаться к одному наблюдению над текстом и поэтикой другого пушкинского романа – романа в стихах.

«В художественном мире романа, – пишет И.М. Тойбин, – события развиваются в особом, «сдвинутом» измерении – ином, чем в эмпирической действительности. Отдельные хронологические даты, включенные в повествование, выполняют функцию психологических и исторических точек опоры, ориентиров, связывающих суверенный художественный мир «свободного» романа с реальной действительностью. Но сама связь эта тоже «свободна». Даты не складываются в последовательную, четкую хронологическую сетку, они сознательно не конкретизируются, остаются нарочно зыбкими, «недосказанными». И в этом постоянном мерцании «точности» и «неточности», историчности и вымысла глубокое своеобразие пушкинской эстетической системы»450450
  Пушкин. Исследования и материалы. Т. IX. Л., 1979. С. 93.


[Закрыть].

Думается, эта система охватывает и опыт первого исторического романа Пушкина, как бы единым кровообращением связанного с любимым детищем поэта – «Евгением Онегиным».

Упреки в «анахронизмах», адресованные историческим романистам, пытался упредить еще И.И. Лажечников в прологе к своему «Басурману» (1838 год): «Таких анахронизмов (заметьте: не обычаев, не характера времени) никогда не вменю в преступление историческому романисту. Он должен следовать более поэзии истории, нежели хронологии ее. Его дело не быть рабом чисел: он должен быть только верен характеру эпохи и двигателя ее, которых взялся изобразить. Не его дело перебирать всю меледу, пересчитывать труженически все звенья в цепи этой эпохи и жизни этого двигателя: на то есть историки и биографы. Миссия исторического романиста выбрать из них самые блестящие, самые занимательные события, которые вяжутся с главным лицом его рассказа, и совокупить их в один поэтический момент своего романа»451451
  Лажечников И.И. Басурман. М., 1986. С. 34.


[Закрыть].

Часть третья
«Рукописи не горят»

У нас довольно трудно самому автору узнать впечатление, произведенное в публике сочинением его (VI, 642)

А.С. Пушкин. Предисловие к VIII главе «Евгения Онегина».

Первые отклики на роман о царском арапе – из пушкинского круга. Языков по получении «Северных цветов» на 1829 год (вышли в свет в конце декабря 1828 года) пишет Вульфу (3 февраля 1829 года) о «подвиге великом и лучезарном», совершенном Пушкиным. Через три дня Языков пишет брату: «В «Северных цветах» – лучше всего отрывок из исторического романа Пушкина: он чрезвычайно верно изображает характер времени происшествия – дай Бог, чтобы кончил»452452
  Цит. по: Отзывы современников о Пушкине // Исторический вестник. 1883. № 12.


[Закрыть]. (Как видим, опасения были и у Языкова.)

Следующий эпизод, имеющий отношение к восприятию романа, связан с анонимным характером публикации пушкинского отрывка. Вспоминает критик и драматург П.А. Катенин: «В деревню писал ко мне О.М. Сомов, уведомляя, что он вместе с бароном Дельвигом намерен издавать «Литературную газету», и прося в нее присылок; я начал отправлять туда по кускам свои «Размышления и разборы»453453
  Это те самые статьи, которые вдохновили известную предсмертную сентенцию В.Л. Пушкина. О ней А.С.Пушкин писал 9 сентября 1830 года Плетневу: «Бедный дядя Василий! Знаешь ли его последние слова? Приезжаю к нему, нахожу его в забытьи, очнувшись, он узнал меня, погоревал, потом, помолчав: «Как скучны статьи Катенина!» – и более ни слова. Каково? Вот что значит умереть честным воином на щите. Le cri de guerre a la bouche! (с боевым кличем на устах)». XIV. № 522.


[Закрыть]. Между тем попалась мне там статья без подписи под заглавием: «Ассамблея при Петре Первом»; я узнал перо Пушкина и спросил у Сомова: справедлива ли моя догадка? Он отвечал, что нет, что писал другой, кого, однако, назвать не может, ибо автор желает быть неизвестным. Не очень ему веря, я черкнул наоборот, что тем лучше, коли есть другой, и давай Бог третьего, кто бы писал не хуже Пушкина. Хитрость не удалась, и Сомов признался с позволения сочинителя, который, видя, что меня обмануть нельзя, взял письмо со стола и в кармане унес домой» (1852 г.)454454
  А.С.Пушкин в воспоминаниях современников. Т. I. М., 1974. С. 188. Предположение об авторстве Пушкина Катенин высказал и в письме к Н.И.Бахтину от 3 апреля 1830 года (см.: Письма П.А.Катенина к Н.И.Бахтину. СПб., 1911. С. 176; а также: Литературное наследство. № 16–18. М., 1934. С. 650. Комментарий Ю.Г.Оксмана).


[Закрыть].

Д.П. Якубович, один из лучших знатоков пушкинской прозы, заметил, что роман о царском арапе почти не привлек внимания современников. В самом деле, отзывов крайне мало.

В упомянутом нами письме Вяземского к А.И. Тургеневу говорилось о содержании романа («Он читал нам на днях у Жуковского несколько глав романа в прозе, а lа Walter Scott, о деде своем Аннибале. Тут является и Петр») и давалась одна из самых первых оценок: «Много верности, и живописи в нравах и в рассказе» (18 апреля 1828 года)455455
  Архив братьев Тургеневых. Вып. 6. Переписка А.И.Тургенева с П.А.Вяземским. Т. I. Пг., 1921. С. 65. Тогда же откликнулся молодой Гоголь: «Мастерская проба романа» (см.: Русские писатели XIX века о Пушкине. М., 1938. С. 166).


[Закрыть]. Это были непосредственные впечатления, так сказать, по свежим следам.

В 1847 году Вяземский подготовил (но опубликовал только в середине 1870-х годов) критическую статью «Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина». В ней содержится немало точных и метких наблюдений над творчеством его покойного друга, в частности над пушкинской прозой. Имеется там и краткий разбор романа о царском арапе, который представляет для нас особый интерес. Итак, Вяземский о Пушкине – историческом писателе:

«У Пушкина, кроме Пугачевского бунта, найдутся еще другие произведения, в которые история входит и вносит свои вспомогательные силы. Возьмите, например, главы, к сожалению, не конченого романа: «Арап Петра Великого». Как живо и верно обрисованы легкие очерки Петра и современного и, так сказать, насильственно создаваемого им общества. Как увлекательно и могущественно переносят они читателя в эту эпоху. Истории прагматической, истории политической, учебной истории здесь нет. Здесь мимоходом только, так сказать, случайные прикосновения к истории. Но сколько нравственной, художественной истины в этих прикосновениях. Это дополнительные и объяснительные картины к тексту истории. Петр выглядывает, выходит из них живой. Встреча его с любимым Ибрагимом в Красном Селе, где, уведомленный о приезде, ждет его со вчерашнего дня, может быть, и даже вероятно, не исторически верна, но – что важнее того – она характеристически верна. Этого не было, но оно могло быть; оно согласно с характером Петра, с нетерпеливостью и пылкостью его, с простотою его обычаев и нрава. То же можно сказать об аудиенции, которую Петр на мачте нового корабля дает приезжему из Парижа молодому К.

Тут нет ни одной черты, которая изменила бы очертанию и краскам современного быта; нет ни единого слова, которое звучало бы неуместно и фальшивою нотою. Везде верный колорит, везде верный диапазон. А неожиданный приезд Петра к Гавриле во время самого обеда и в самый разгар сетований о старом времени и укоризны на новые порядки. Сватовство дочери хозяина за любимого им арапа, которое он принял на себя: все это живые картины, а потому и верные». Далее у Вяземского слышится полемика с русскими «подражателями» Вальтеру Скотту: «Где нет верности, там нет и жизни, а одна подделка под жизнь, то есть именно то, что часто встречается в новейших романах, за исключением английских. Англичане такой практический народ, что и романы их практические. Даже и в вымысле держатся они того, что есть или быть может.

Оставляем в стороне прелесть романического рассказа, также живого отголоска того, что есть и быть могло. Здесь имеем в виду одни свойства будущего историка, одни попытки, в которые он умел схватить, так сказать мимоходом, несомненные приметы исторического лица, что, впрочем, доказал он и прежде в изображениях своих Бориса Годунова, Дмитрия Самозванца, Марины, Шуйского»456456
  Вяземский П.А. Сочинения. Т. 2. М., 1982. С. 213–214.


[Закрыть].

Вяземский, между прочим, одним из первых среди критиков «Арапа Петра Великого» увидел эту преемственность, связь между исторической драмой Пушкина и его неоконченным историческим романом.

Осенью 1846 года в журнале «Отечественные записки» появилась одиннадцатая (и последняя) статья В.Г.Белинского из цикла «Сочинения Александра Пушкина». Там содержались ныне широко известные (и часто цитируемые) суждения великого критика о ранних пушкинских прозаических опытах:

«Повести в прозе Пушкина, хотя и далеко не могут равняться в достоинстве с лучшими стихотворными его произведениями даже первого периода его деятельности, однако тем не менее принадлежат к замечательным произведениям русской литературы. Первый его опыт в этом роде напечатан был в «Северных цветах» на 1829 год, под названием «IV глава из исторического романа». В Х томе полного собрания его сочинений напечатано шесть глав и начало седьмой этого романа под названием «Арап Петра Великого». В «Северных же цветах» IV глава напечатана не вполне; но это едва ли не интереснейший отрывок из всех семи глав. Будь этот роман кончен так же хорошо, как начат, мы имели бы превосходный исторический русский роман, изображающий нравы величайшей эпохи русской истории. Поэт в числе действующих лиц своего романа выводит в нем на сцену и великого преобразователя России, во всей народной простоте его приемов и обычаев. Не понимаем, почему Пушкин не продолжал этого романа. Он имел время кончить его, потому что IV глава написана им была еще прежде 1829 года. Эти семь глав неоконченного романа, из которых одна упредила все исторические романы гг. Загоскина и Лажечникова, неизмеримо выше и лучше всякого исторического русского романа, порознь взятого, и всех их, вместе взятых. Перед ними, перед этими семью главами неоконченного «Арапа Петра Великого», бедны и жалки повести г. Кукольника, содержание которых взято из эпохи Петра Великого и которые все-таки не лишены достоинства… Но это вовсе не похвала «Арапу Петра Великого»: великому небольшая честь быть выше пигмеев, – а больше его у нас не с кем сравнивать»457457
  Белинский В.Г. Собр. соч. Т. 6. М., 1981. С. 489–490.


[Закрыть].

Н.Г. Чернышевский в своей второй статье о Пушкине (1855 г.) ограничился наблюдением самого общего характера:

«Он хотел быть историческим поэтом. «Борис Годунов», «Полтава», «Медный всадник», «Арап Петра Великого», отчасти «Капитанская дочка», были созданы не только художнической потребностью, но и желанием выразить свое определенное созерцание явлений русской истории»458458
  Цит. по: Русские писатели XIX века о Пушкине. Л., 1938. С. 251.


[Закрыть].

Примечателен сам ряд – очень «почетный», в котором критик упоминает роман о царском арапе. Без этого романа уже невозможно представить себе историческую тему в творчестве Пушкина.

В начале 1855 года вышли в свет знаменитые «Материалы для биографии А.С.Пушкина», подготовленные П.В.Анненковым и составившие начальный том собрания сочинений поэта. Первый пушкинский биограф специально остановился на характеристике «Арапа Петра Великого»:

«Романом этим Пушкин положил основание простому, безыскусственному, но точному и живописному языку, который остался его достоянием и не имел подражателей. <…> Добродушный и тонкий юмор “Повестей Белкина”, написанных два года спустя после “Арапа…”459459
  Точнее, три года спустя – осенью 1830 года.


[Закрыть], может статься, был бы замечен ранее, если бы читатели могли сперва познакомиться вообще со слогом автора посредством романа “Арап Петра Великого”. Один отрывок его помещен был в “Северных цветах” на 1829 год, а другой в “Литературной газете” (1830 г. № 13). Первый носил заглавие «IV глава из исторического романа», второй – “Ассамблея при Петре Первом” и содержал указание на источники – Голикова и “Русскую старину”. По бумагам видно, что роман писался строфами VII главы “Онегина”. <…>

Пушкин не перестал быть поэтом, и еще далеко ему было до заката, но мысль о романе, которым хотел он завершить свою литературную деятельность, уже не оставляла его с 1827 года. Много начатков повестей и рассказов осталось в его бумагах, но исторический роман из русской жизни был в это время его любимым предположением… И никто более его не был способен к созданию такого романа: его ровный, невозмутимо-спокойный рассказ, в котором без всякого усилия являются на сцену лица и происшествия, вполне живые и доконченные; твердые стопы, какими ведет он происшествие, не замазывая пустых мест, не изукрашая и не пестря подробностей, что уже стало ныне необходимым условием успеха, – все это упрачивало за Пушкиным возможность полного достижения задуманной им цели. Даже теперь, после мощных произведений Гоголя, рассказ Пушкина, светлый и мерно льющийся, как прозрачная струя, имеет обаятельную прелесть для чувства, эстетически развитого. Поэт любил предания родной старины с детской любовью; известно, что он заслушивался рассказов о старом житье-бытье, о нравах, ближайших к Петру Первому и появившихся за ним. <…>

Несомненно, что по тону рассказа “Арап Петра Великого” и “Капитанская дочка” так схожи, как будто написаны вместе, хотя их разделяют целые 9 лет. Так с первого раза нашел Пушкин свой оригинальный стиль, чего другие не находят всю жизнь, несмотря на множество усилий»460460
  Анненков П.В. Материалы для биографии А.С.Пушкина М., 1984. С. 191–193.


[Закрыть].

Следует подчеркнуть, что по страницам анненковских «Материалов» разбросано немало интересных наблюдений над психологией творчества Пушкина, в частности впервые отмечен и проанализирован пушкинский интерес к своей родословной, к жизни предков и их месту в истории Отечества.

Анненков также обратил внимание на связь «Арапа…» с семейными преданиями и русским фольклором. Говоря о пушкинских записях няниных сказок, Анненков замечает: «Трогательное впечатление производят эти рассказы няни, записанные в той же тетради, где и начало романа «Арап Петра Великого», и «Евгений Онегин», и «Цыганы», и много отдельных мыслей, блещущих умом и проницательностью»461461
  Там же. С. 128.


[Закрыть].

В 1861 году Ап. Григорьев в статье «Западничество в русской литературе», говоря о художественной манере Пушкина, счел нужным заметить, что поэт «не впадал» в модное в его время направление исторической прозы и «сам употреблял краски единственно тогда, когда убежден был, что эти краски настоящие, как в его «Арапе Петра Великого» или в «Капитанской дочке» и «Дубровском»…»462462
  Цит. по: Русские писатели XIX века о Пушкине. С. 240.


[Закрыть]

В наш обзор откликов на роман о царском арапе в литературной критике прошлого столетия следует поместить мнение Ф.М. Достоевского, который назвал «Арапа Петра Великого» наряду с «Повестями Белкина» (в письме к Н.Н. Страхову от 24 марта 1870 г.) «гениальным новым словом, которое до сих пер совершенно не было нигде и никогда сказано»463463
  Достоевский Ф.М. Письма. М.; Л., 1930. Т. 2. С. 260 (см. также: Литературное наследство. Т. 77. М., 1965. С. 96).


[Закрыть].

Примечательное высказывание о стиле пушкинской прозы принадлежит поэту-петрашевцу А.Н. Плещееву (1877 г.): «Ничто так не трудно, как простота. В этом отношении – слог Пушкина для меня высший образец. Его повести «Капитанская дочка», «Дубровский», «Арап Петра Великого» читаются с равным наслаждением и детьми и взрослыми… До такой высокой простоты можно дойти только путем долгого труда, или нужно быть гением. Безыскусственность – вот высшее искусство»464464
  Из письма к В.Острогорскому от 13 июня 1977 года. Цит. по: Русские писатели XIX века о Пушкине. С. 369. См. также: Букалов А.М. Глазами современников // В мире книг. 1987. № 2. С. 53–57.


[Закрыть].

Критик и публицист А.М. Скабичевский в статье в «Северном вестнике» (1886) восхищается пушкинским чувством истории: «В повести этой («Арап Петра Великого». – А.Б.) впервые вполне обнаружилось глубокое и гениальное историческое чутье Пушкина. Первое, что вас поражает здесь, это идеальная объективность рассказа. Ничего тут ни преувеличено, ни преуменьшено… перед вами трезвая, реальная и беспристрастная историческая правда… Главное достоинство повести заключается в гениальном уменьи уловить дух времени в различных мелких нюансах обыденной жизни».

Критик особенно выделяет описание Пушкиным реальной обстановки петровского времени, «произвольное вмешательство Петра в частные, семейные дела своих приближенных, что носило характер чего-то стародавнего, патриархального, вотчинного… Эти спесивые и гордые люди поражают вас в то же время рабской приниженностью своей, и Петр со своею непреклонною волею тяготеет грозным роком над всеми действующими лицами романа… Несколькими могучими чертами обрисовывается вполне перед нами и политическое, и нравственное состояние целого сословия в эпоху Петра, со всем его и рабским страхом, и подобострастным ничтожеством перед необъятною силою грозного реформатора, который шутить не любил»465465
  Северный вестник. 1886. Т. 1. С. 85–88.


[Закрыть].

Так литературный XIX век России отзывался о пушкинской исторической прозе, о ее первенце – «Арапе Петра Великого». Оценки своих предшественников дополнил незадолго до смерти Лев Толстой: «Главное у него – это простота и сжатость рассказа: никогда ничего лишнего…»466466
  Из записи А. Гольденвейзера от 1 октября 1910 года. Цит. по: Русские писатели XIX века о Пушкине. С. 388.


[Закрыть]

 
Недавно, тяжкою цензурой притеснен,
Последних, жалких прав без милости лишен…
 

А.С. Пушкин. «Второе послание к цензору» (II, 367)

В III книжке «Современника» за 1836 год Пушкин опубликовал свою статью «Мнение М.Е. Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отечественной». Статья эта очень важна для понимания литературных и эстетических взглядов Пушкина в последние годы его жизни. В статье цитируется выступление реакционного писателя и журналиста М. Лобанова в Российской академии: «По множеству сочиняемых ныне безнравственных книг ценсуре предстоит непреодолимый труд проникнуть во все ухищрения пишущих <…> Кто же должен содействовать в сем трудном подвиге? Каждый добросовестный русский писатель, каждый просвещенный отец семейства, а всего более Академия, для сего самого учрежденная. Она, движимая любовью к государю и отечеству, имеет право, на ней лежит долг неослабно обнаруживать, поражать и разрушать зло, где бы оно ни встретилось на поприще словесности».

Пушкин категорически возражает: «Вопреки мнению г. Лобанова, ценсура не должна проникать во все ухищрения пишущих». В доказательство Пушкин приводит параграф цензурного устава: «Ценсура долженствует обращать особенное внимание на дух рассматриваемой книги, на видимую цель и намерение автора и в суждениях своих принимать всегда за основание явный смысл речи, не дозволяя себе произвольного толкования оной в дурную сторону» (Устав о ценсуре, § 6. – Подчеркнуто Пушкиным) <…> Если с первого взгляда сие основное правило нашей ценсуры и может показаться льготою чрезвычайною, то по внимательнейшем рассмотрении увидим, что без того не было бы возможности напечатать ни одной строчки, ибо всякое слово может быть перетолковано в худую сторону» (XII, 68). Пушкин это очень хорошо знал по своему собственному опыту! Финал пушкинской статьи совершенно недвусмыслен: увольте академию от цензуры!

Мы вспомнили эту полемическую заметку Пушкина в связи с цензурной историей «Арапа Петра Великого». Прохождение любой книги через цензуру напоминало бег с препятствиями – существовала система гласных и негласных барьеров, которую А.М.Скабичевский очень точно назвал «множественностью цензур»467467
  См.: Скабичевский А.М. Очерки истории русской цензуры (1700–1863). СПб., 1892.


[Закрыть]. Была духовная цензура Синода, медицинская цензура для лечебников и медицинских журналов, цензура министерства внутренних дел, цензура министерства финансов, цензура горного департамента, а с 1833 года начал действовать Военно-цензурный комитет468468
  См.: Вацуро В.Э., Гиллельсон М.И. Сквозь «умственные плотины». Изд. 2-е, доп. М., 1986. С. 306.


[Закрыть]. В 1869 году в качестве органа «педагогической» цензуры был создан Особый отдел ученого комитета министерства народного просвещения. Возглавлявший этот комитет в течение ряда лет А.Н.Георгиевский довольно откровенно признавался, что Особый отдел был призван охранять читателей от «тех немалочисленных изданий, которые имеют целью или могут расшатать умы и внести в них смуту в религиозном, политическом, социальном и нравственном отношении»469469
  Георгиевский А.И. К истории ученого комитета министерства народного просвещения. СПб., 1902. С. 144.


[Закрыть]. В Особый отдел направлялись книги, уже прошедшие общую цензуру и, следовательно, признанные безвредными.

Роман «Арап Петра Великого» попал в учебный комитет вместе с другими пушкинскими книгами в 1897 году, накануне столетнего юбилея поэта. Рассматривалось второе издание «Иллюстрированной Пушкинской библиотеки» Ф.Ф. Павленкова, предназначенное для библиотек низших учебных заведений и бесплатных народных читален.

Приведем отзыв цензора А.Г.Филонова, «действительного статского советника, члена Особого отдела ученого комитета министерства народного просвещения»:

«№ 32. «Арап Петра Великого». Повесть А.С. Пушкина. Ц. 6 к. Изд. 2-е СПб. (без обозначения года). Стр. 56.

Эта завлекательная по своим рассказам о Петре Великом повесть могла бы допущена быть, если бы издатель исключил некоторые не совсем удобные места на стр. 9, 11, 24 и 47.

На стр. 9–11 описываются роды графини и обман ею своего мужа, а равно и то, как подменили при сем ребенка-негра обыкновенным дитятею; на стр. 24 высказывается легкомысленный взгляд на женскую печаль, а на стр. 47 – на женскую любовь.

Нам кажется, что из этой повести, столь прекрасной по описаниям первых времен Петербурга, вообще следовало бы исключить повествование о легкомысленном поведении арапа Ибрагима в Париже»470470
  Здесь и далее цит. по: Красный архив. 1937. № 1 (80). С. 227–228, 229, 230, 231, 233–234, 237.


[Закрыть].

«По выслушании и обсуждении доклада члена особого отдела Филонова и рассмотрении означенных выше книжек «Иллюстрированной Пушкинской библиотеки», особый отдел ученого комитета вполне согласился с мнением докладчика и полагал: <…> 2) книжки под №№ 19 (Борис Годунов) и 32 (Арап Петра Великого) особый отдел не находит возможным допустить в названные библиотеки иначе, как по предварительном исправлении их согласно замечаниям рецензентов <…>

Определено: представить все вышеизложенное на благоусмотрение его превосходительства г. товарища министра народного просвещения. Копию с отзыва сообщить издателю.

Резолюция товарища министра народного просвещения Н.М. Аничкова: «Согласен. 30 ноября 1897 г.»

Ханжеское обвинение в «эротичности» содержания роман «Арап Петра Великого» разделил с такими произведениями Пушкина, как «Руслан и Людмила» («В этой поэме много эротического, на стр. 61– 63 описывается баня, где хана моют девы молодые, на стр. 67 описывается «жестокая страсть» и нежные затеи Клириды, на стр. 76–77 опять представляется картина сладострастия»), «Граф Нулин», «Бахчисарайский фонтан», «Анжело», «Каменный гость». Непристойный элемент «педагогическая» цензура усмотрела и в «Русалке» («содержание этого произведения эротическое: монах увидал нагую русалку и бросился за нею в воду»). Эротической объявлена сцена в «Пиковой даме», где спрятавшийся Германн присутствует при раздевании старой графини! (Компания у «Арапа…», прямо скажем, неплохая.) «Подальше бы от народа издания, такими дурными мыслями исполненные», – сокрушается цензор.

Тот же член особого отдела Филонов составил отзыв о Полном собрании сочинений А.С.Пушкина (М.: Издание товарищества И.Д.Сытина, 1899 г.): «…рассматриваемую нами книгу нельзя допустить в учебные заведения по следующим причинам:

1. В ней много эротических мест, нескромных, таких мест, которые обыкновенно всегда исключаются из книг, предназначенных для юношества…

Много эротического элемента находится и в отделе «Проза». См. «Выстрел» (стр. 8), «Барышня-крестьянка» (35, 37, 38), «Пиковая дама» (51, 53, «свидание в полночь в спальне барышни»), «Летопись Горюхина» (112), «Арап Петра Великого» (123), «Капитанская дочка» (159, 162), «Египетские ночи» (230, «Клеопатра и ее любовники», «Кто меж вами купит ценою жизни ночь мою») и др.

В книгах, назначенных для чтения юношеству, обыкновенно выпускаются любовные картины, на описание которых не был скуп наш поэт даже в образцовых своих произведениях, как «Капитанская дочка» и «Евгений Онегин». А в разбираемой книге нигде не выпущены нескромные сцены, о чем нельзя не пожалеть…»

Резолюция товарища министра народного просвещения Н.А. Зверева: «Согласен. 11 мая (1900 г.)».

Так выпускники городских училищ Владимира и не получили свой однотомник Пушкина! (Пройдет немногим больше пяти лет, и в самый разгар первой русской революции ученый комитет «без возражений» пропустит сытинское собрание сочинений Пушкина издания 1905 года.)

Мы начали эту главу с рассказа о «подцензурных» рассуждениях самого Пушкина, посвященных цензуре. Познакомим же читателя с еще одной выдержкой из рецензии уже знакомого нам цензора Филонова на главу «Письма» в «Пушкинской библиотеке» Павленкова:

«2. Цензура. – На стр. 32 (Пушкин) называет цензуру своею «приятельницею», «голубушкою», приписывает ей «целомудренность»; на стр. 33 признает цензуру «ужасно бестолковой», «очень глупой»; на стр. 41 «признаюсь, что я думал увидеть знаки роковых ее когтей в других местах»; стр. 55 «зарезала меня цензура»; стр. 58 «я выбросил то, что цензура выбросила бы и без меня… не уступай этой суке… отгрызайся за каждый стих»; на стр. 81 «с переменой министерства ожидаю и перемены цензуры… Бируков и Красовский (цензора) невтерпеж были глупы»; на стр. 129 «богатая мысль напечатать Наполеона, да цензура – д…»; на стр. 134:

 
Или зачем подлец попович
Его Красовский пропустил»
 

Подобные же резкие отзывы можно читать на стр. 58, 61 и др.»

Дальше – больше: «К разбираемой книжке приложено 25 портретов лиц, между ними есть изображения двух государственных преступников – Кюхельбекера и Рылеева… Нужно ли народу знать об этих людях?»

Чаша терпения цензора была переполнена – издание признано «не удовлетворительным».

Так пушкинский роман, оставленный по воле автора без окончания, лишился – по воле цензора – своего начала. Пушкинская же биография сократилась на одну главу – рассказ о предках и родителях поэта.

А Пушкин посмеялся над своими будущими цензорами и заставил их тщательно выписать свои замечания о «голубушке-цензуре».