Текст книги "«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы"

Драма родилась на площади и составляла увеселение народное. (XI, 178)

А.С. Пушкин. «О народной драме…»

Незавершенность романа о царском арапе вот уже полтора века интригует читателей. Сюжет «Арапа Петра Великого» – судьба экзотического абиссинского принца на фоне России Петровской эпохи – оставлял простор для самой смелой фантазии. Попытки осмыслить и перевоплотить загадочную историю пушкинского предка предпринимались во всех, пожалуй, жанрах искусства.

Б.В. Томашевский в 1941 году в статье «Поэтическое наследие Пушкина» отметил, что «…случаи обращения к темам и мотивам Пушкина в самых разнообразных формах (цитат, реминисценций, вариаций, так называемых «пародий», продолжений и окончаний незавершенных произведений) наблюдаются на всем протяжении русской литературы до наших дней и свидетельствуют о жизненности пушкинских произведений, составляющих одну из основных частей литературного богатства, входящего в сознание каждого грамотного и культурного русского и, в частности, в сознание каждого русского писателя»609609
  Пушкин – родоначальник новой русской литературы. М.; Л., 1941. С. 287. Эти слова отчеркнул на полях С.М.Эйзенштейн (см.: Наум Клейман. …Начнем с Пушкина // Искусство кино, 1987. № 2. С. 70).


[Закрыть].

Со страниц пушкинского романа его герои шагнули, естественно, и на театральные подмостки. Так и должно было произойти, потому что сцены романа полны внутреннего драматического напряжения, они театральны в лучшем смысле этого слова. Дело не только в шекспировской глубине образов (хотя отметим, что Пушкин много думал об Отелло, описывая переживания своего арапа. Ибрагим Ганнибал, между прочим, из всех африканцев, служивших при европейских дворах, – не считая Отелло! – достиг самых высоких чинов…)610610
  Эту связь отметил Д.Самойлов в поэме «Сон о Ганнибале»:
Заслугами, умом и сердцем храбрымОн сходен был с Венецианским мавром…  250 лет назад другой африканец, выходец из нынешней Ганы, Антон Амо стал доктором философии и магистром права, преподавал в университетах Галле, Виттенберга и Йены. Его труды по философии и теологии были переизданы в ГДР (см.: Азия и Африка сегодня, 1980. № 3).


[Закрыть]. Интерпретаторов пушкинского романа привлекла в первую очередь та самая коллизия, которая побудила в 1827 году Пушкина взяться за «Арапа…» – отношения между царем и его чернокожим помощником: «царю наперсник, а не раб!». Историки театра насчитывают восемь инсценировок пушкинского романа, относящихся в большинстве ко второй половине XIX века611611
  Пушкин и театр. Сб. статей под ред. З.Юркевича. Л., 1937. С. 75.


[Закрыть]. «Впрочем, слово «инсценировка» в нашем понимании здесь не совсем уместно, – заметил искусствовед И. Березарк, автор статьи «Пушкин на драматической сцене», – скорее можно говорить о самостоятельных драматических произведениях, обычно крайне низкого качества, написанных авторами на пушкинские темы. Используя пушкинскую интригу, передавая пушкинские образы, эти авторы нисколько не считались с пушкинским текстом, с литературным стилем поэта»612612
  Там же. С. 76.


[Закрыть]. Другой исследователь – С. Дурылин – признавал немаловажное значение таких инсценировок: «Драматизированный Пушкин», конечно, подверженный нарочитым искажениям со стороны цензуры, в течение многих лет был единственно доступным широкому народному зрителю Пушкиным»613613
  Дурылин С.Н. Пушкин на сцене. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 55.


[Закрыть]. Смысл этого явления объяснил еще А.Н.Островский в своей «Записке об устройстве русского национального театра в Москве» (1882): «Драматическая поэзия ближе к народу, чем все другие отрасли литературы; всякие другие произведения пишутся для образованных людей, а драмы и комедии для всего народа»614614
  Островский А.Н. Полн. собр. соч. Под ред. М.И.Писарева. СПб.: Просвещение. Т. VIII. С. 562.


[Закрыть]. В 1872 году на сцене Александрийского театра в Петербурге была поставлена пьеса «Князь Ибрагим» – «драматическое представление в 3-х действиях, 6-ти картинах, переделанное из неоконченной повести А.С. Пушкина П.С.». Инициалы скрывали академика Павла Соколова, известного художника. Цензурное разрешение на пьесу, подписанное Кейзером фон Нилькгеймом, было получено 23 декабря 1871 года. На титульном листе цензорского экземпляра пьесы, хранящегося в Петербургской театральной библиотеке им. А.В.Луначарского, имеются следующие надписи. Вверху: «По журналу театрально-литературного комитета 18 декабря 1871 года одобряется к представлению. Председатель комитета П. Юркевич». Внизу: «Прошу дирекцию принять на условиях поспектакльной платы по положению. Академик Павел Соколов». Фамилия автора на титуле зачеркнута и заменена инициалами. На экземпляре Главного управления по делам печати приписано красными чернилами: «Дозволить с исключениями»615615
  Цит. по: Литературный архив. Т. I. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1938. С. 243, 263.


[Закрыть].

Это было первое обращение П. Соколова к инсценировке пушкинской прозы, впоследствии он написал драмы «Владимир Дубровский», «Капитанская дочка» и даже… «Золотая рыбка, или Дочь морского царя» – «фантастическую феерию в 4-х действиях, с танцами, шествиями, движущимися живыми картинками и большим апофеозом».

Итак, «Князь Ибрагим». Действие пьесы разбито на 6 актов (картин) в такой последовательности:

1. В саду дома Сытова

2. В кавалерском доме у Ибрагима

3. На Ассамблее

4. На берегу Фонтанки

5. У Ибрагима

6. В доме Сытова

П.Соколов уловил заложенный в пушкинском тексте предстоящий неминуемый конфликт между крестником царя и его счастливым соперником – стрелецким сыном Валернаном, которого любит Наташа. И драматург придумывает свою собственную развязку этого конфликта – благородный Ибрагим отказывается от женитьбы на боярской дочке и даже сам в качестве свата присутствует на ее обручении с Валерианом. Счастливый конец: благодарные молодые, старый боярин Гаврила Афанасьевич и его гости хором восклицают: «Да здравствует князь Ибрагим!»616616
  Здесь и далее цит. по гектографическому изданию пьесы (СПб., Репертуар, 1901).


[Закрыть]

Но этим сценические превращения «Арапа Петра Великого» не исчерпываются. Попутно П.Соколов совершает множество других манипуляций с пушкинским текстом. Из Ржевского (имени, для Пушкина родственного и, следовательно, упомянутого в романе не случайно) боярин становится Сытовым. Сирота Валериан получает отчество Дмитриевич и фамилию Перов. Князь Борис Алексеевич Лыков назван Кириллом Андреевичем и из тестя Ржевского стал его зятем. Парижский приятель Ибрагима Корсаков переименован в Краснова. Сам арап явно возвышен при дворе: ему присвоен титул князя, но история его происхождения не претерпела существенных изменений – в пьесу она почти полностью перенесена из романа, куда, в свою очередь, попала из «немецкой» биографии А.П. Ганнибала. Гаврила Афанасьевич в третьей картине ссылается на самого царя: «Государь говорит, Ибрагим рода не простого: сын арапского Султана. Басурманы взяли его в полон после кровопролитного сражения и продали в Царьград еще младенцем, а там посланник наш его выкупил и прислал царю. Старший брат его приезжал в Россию, предлагал знатный выкуп…»

В первой картине Сытов так рассуждает об арапе: «А что он черный, так ведь надо и то сказать, что это его порода уж такая, а у иного и белое лицо, а душа трубы черней. А ведь он христианин, как и мы, православные. Приехал когда из-за границы, вместе с царем молебен отстоял и по-нашему перекрестился». (Сравним с мнением Татьяны Афанасьевны в романе: «Жаль, что арап, а лучшего жениха грех нам и желать». Или со словами старого князя Лыкова: «Изо всех молодых людей, воспитанных в чужих краях, прости Господи, царский арап всех более на человека походит».) Впрочем, информации о вероисповедании арапа в романе Пушкина нет, это уже сведения, почерпнутые П. Соколовым из других, более поздних биографических источников о Ганнибале. В уста героев пьесы вложены такие определения Ибрагима, как «наш русский африканец» или «черный принц».

Парижская возлюбленная Ибрагима графиня Леонора Д. обрела фамилию Линьер, при этом их роман в устах Краснова теряет пушкинскую прелесть, драматизм и превращается в пошлую версальскую интрижку: «У них даже родился ребенок, и весь в отца, чернехонек. Какого труда стоило скрыть и подменить его, чтобы не узнал муж…»

В число действующих лиц введен друг Ибрагима офицер Шейн, положительный герой, который ранее фигурировал в пушкинском романе только в перечне возможных женихов Натальи, среди «ветрогонов», слишком понабравшихся немецкого духу» (гл. V).

Появилось несколько новых, впрочем второстепенных, персонажей. При этом «пропал» важнейший герой пушкинского романа – Петр Первый. Его нет в числе действующих лиц, хотя он незримо присутствует за сценой, а в одном эпизоде во дворце мы даже угадываем царя в «высоком человеке в конце коридора»617617
  Может быть, действовал «по инерции» запрет, наложенный еще в 1831 году Николаем I на трагедию М.П. Погодина «Петр I»: «Лицо императора Петра I должно быть для каждого русского предметом благоговения и любви; выводить оное на сцену было бы почти нарушение святыни, и посему совершенно неприлично» (Русская старина, 1903. № 2. С. 315–316).


[Закрыть]. Впрочем, его характеристики рассыпаны по тексту всей пьесы: «Богатырь! На диво сложен, настоящий русский царь», – это слова Гаврилы Афанасьевича. «Шашки – любимая игра государя. Удостаивался и я чести с ним играть. Только чего греха таить, ни одной игры не взял. Шустер уж больно он, крепко ходы знает…», – говорит другой боярин – Кирилл Андреевич. Именно ему «отданы» в пьесе и сословные претензии старого боярства: «Русские обычаи нынче под опалою, только за высокой стеной еще и сохраняются от всякой немецкой новизны». Или: «Знатный мед! Всегда его предпочту всякому вину заморскому, которым так любит угощать нас царь…»

По-другому в пьесе П. Соколова смотрит на царя Петра простой люд. Вот что, например, говорит Федор, слуга Ибрагима: «У царя где гнев, там и милость; потузил нашего брата, глядишь, к празднику награда! Да ведь не одних нас он так жалует… Гуляла она, дубинушка-то, и по дворянским плечам…»

Драматургу показались недостаточными эти отзывы о Петре. И он усиливает верноподданнические нотки: «Цель государя, – поясняет Ибрагим, – приучить русских к европейским обычаям западной общественности». А вот неожиданный панегирик, который звучит в пьесе из уст Гаврилы Афанасьевича: «Перед нашими глазами есть уже примеры, какой высоты может достичь простой человек, но способный – князь Александр Данилович Меншиков, да и не он один. В такое славное время, в которое мы живем, и под таким бдительным оком, как нашего мудрого и деятельного государя, способные люди не пропадают».

Интересно, как Соколов «переодевает» Петра. У Пушкина, как мы помним. Корсаков рассказывает Ибрагиму: «Государь престранный человек; вообрази, что я застал его в какой-то холстяной фуфайке, на мачте нового корабля…» Драматургу холстяная фуфайка показалась слишком бедной и недостаточно теплой одеждой. И вот что говорит Краснов (во второй картине): «Государь, престранный человек! Вообрази, что я застал его в какой-то шерстяной фуфайке…»

Хорошо еще, что автор пьесы сохранил одну из самых колоритных фигур романа – дуру Екимовну, шутиху в боярском доме. Правда, у Пушкина почти вся IV глава написана в виде живого и сочного диалога – готовая пьеса! Особенно выразительна речь Екимовны, и П. Соколов полностью перенес в пьесу ее прибаутки, образные сравнения, пословицы и поговорки. Но в некоторых сценах драматург все-таки вышел за рамки романного образа Екимовны. Так, например, увидев дом Ибрагима, старуха восклицает: «Вот они хоромы черного-то князя нашего! Как подумаешь, что он затащит туда белую голубку нашу», что больше похоже на перифраз другого знаменитого пушкинского отрывка – стилизованной песни «Черный ворон выбирал белую лебедушку» («Как жениться задумал царский арап…», 1824). И дальше Екимовна продолжает: «А ведь что будешь делать! Во всем остальном завидный жених, у царя в большой милости. Ведь существует же, говорят странники, белая Арапия, ну что бы ему в ней родиться. Мужчина он стройный и видный из себя, только вот чернота все подгадила…» Это уже более поздние сведения, Пушкин про белых арапов ничего не писал. Может быть, П. Соколов воспользовался здесь диалогом из пьесы А.Н. Островского «Праздничный сон – до обеда»: «Ничкина. Откуда же он, белый арап? Красавин. Из белой Арапии!» (Сравним с фразой из тургеневской «Нови»: «Няня рассказывала… про Наполеона… про антихриста и белых арапов». Вспомним и известные слова П.А.Вяземского о Левушке Пушкине – «смахивал на белого негра».)

Одна из самых выразительных картин пьесы – бал в ассамблее. Здесь атмосфера пушкинского романа воссоздана наиболее бережно, а авторское пояснение к III картине напоминает цитату из романа о царском арапе:

«Зала ассамблеи: высокие, но голые стены, на них виднеются деревянные вызолоченные бра, внизу – длинные скамейки вместо диванов, местами столы, за некоторыми сидят типичные фигуры голландских мастеров за кружками пива и с трубками в зубах; по скамейкам сидят разряженные по-европейски дамы, в ожидании начала танцев. На хорах – оркестр. Слуги ходят в разных концах, разнося угощение из плодов, пряников и простых конфет. Церемониймейстер, тучный и изысканно одетый в парадный кафтан с большим букетом на груди, суетливо и скоро ходит между группами гостей…»

Впечатление от ассамблеи усиливается затем насмешливыми словами Краснова: «Я едва верю своим глазам! Что все это значит? (Лорнируя близ стоящих голландцев и потом дальше штопающих немок)… Какое-то столпотворение вавилонское! Какой-то машкерад!.. Просто уморушки! Вот тебе и русский Версаль!» (Явление 3-е).

Ибрагим в пьесе, как и в романе, – человек, приближенный к Петру, его ближайший сподвижник. Через Ибрагима, узнаем мы, проходит вся деловая переписка царя. Арап ему беззаветно предан. «Все, что имею – получил от государя, и самым большим сокровищем считаю доверие, которым у него пользуюсь», – говорит Ибрагим. И в этом, пожалуй, заключается самая важная точка соприкосновения между пушкинским историческим романом и инсценировкой П. Соколова.

Приведем пример еще одного театрального перевоплощения «Царского арапа». В конце 1870-х годов драматург А.Алексеев-Яковлев, известный своими сценическими «переделками», попытался превратить пушкинскую «Барышню-крестьянку» в психологическую драму. Но сюжет повести показался Алексееву-Яковлеву, очевидно, слишком «быстротечным», и он не очень искусно соединил «Барышню-крестьянку» с «Арапом Петра Великого». В результате арап Ибрагим оказался… слугой Муромского618618
  Пушкин и театр. С. 78.


[Закрыть].

Большинство крупных неоконченных произведений Пушкина подвергались «дописыванию» разного рода литераторами-ремесленниками – «Евгений Онегин», «Дубровский». Известны, например, три варианта окончания «Русалки». Одно из них было опубликовано в журнале «Русский архив» в 1897 году тайным советником Д.П.Зуевым, который якобы слышал в молодости эти сцены от самого Пушкина! Мистификация Зуева была довольно быстро разоблачена: известный писатель и театральный деятель А.С.Суворин назвал зуевское окончание «попыткой приклеить к «Русалке» Пушкина мочальный хвост». Не избежал «мочального хвоста», как мы видели, и роман о царском арапе.

Пушкин писал своего «Арапа…» весело и легко. Лукавая авторская улыбка нет-нет да и мелькнет на страницах романа. Эту усмешку почувствовали и современники поэта и последующие поколения. Великолепный знаток русской литературы чешский писатель Ярослав Гашек включил в свой знаменитый роман «Похождения бравого солдата Швейка» (1921) следующую новеллу:

«Перекрестное спаривание, – заметил Швейк, – это вообще очень интересная вещь. В Праге живет кельнер-негр по имени Христиан. Его отец был абиссинским королем. Этого короля показывали в цирке на Штванице. В него влюбилась одна учительница, которая писала в “Ладе” стишки о пастушках и ручейках в лесу. Учительница пошла с ним в гостиницу и “предалась блуду”, как говорится в Священном писании. Каково же было ее удивление, когда у нее потом родился совершенно белый мальчик! Однако не прошло и двух недель, как мальчик начал коричневеть. Через полгода мальчишка был черен, как его отец – абиссинский король. Мать пошла с ним в клинику накожных болезней просить, нельзя ли как-нибудь с него краску вывести, но ей сказали, что у мальчика настоящая арапская черная кожа и тут ничего не поделаешь. Учительница после этого рехнулась и начала посылать во все журналы, в отдел “Советы читателям”, вопросы, какое есть средство против арапов. Ее отвезли в Катержинки, а арапчонка поместили в сиротский дом. Вот с ним была потеха, когда он воспитывался! Потом он стал кельнером и танцевал в ночных кафе. Теперь от него успешно родятся чехи-мулаты, но уже не такие черные, как он сам. Однако, как объяснил нам фельдшер в трактире “У чаши”, дело с цветом кожи обстоит не так просто: от такого мулата рождаются мулаты, которых уже трудно отличить от белых, но через несколько поколений может вдруг появиться негр. Представьте себе такой скандал: вы женитесь на какой-нибудь барышне. Белая, мерзавка, абсолютно, и в один прекрасный день – нате! – рожает вам негра. А если за девять месяцев до этого она была разок без вас в варьете и смотрела французскую борьбу с участием негра, то ясно, что вы призадумаетесь…»619619
  Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка: Роман // Пер. с чеш. П.Богатырева. Глава III «Приключения Швейка в Кираль-Хиде». М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. С. 300–301.


[Закрыть] Другой блестящей пародией на «французские» главы пушкинского «Арапа…» можно считать озорной рассказ Фазиля Искандера «Абхазские негры». Вот отрывок из него: «…В одной семье, где мать была чистокровная абхазка, а отец – негр, родился мальчик, ну совершенно белый, как козленок. Отец ребенка, думая, что он мнимый отец, пришел в ярость и, схватив двустволку, ринулся в комнату, где лежала жена со своим ребенком. Между прочим, после родов она долго лежала в больнице. Одни говорят, осложнение, другие – мужа боялась, ждала, может, ребенок почернеет. Но ребенок темнеть не собирался, и вот, значит, муж схватил двустволку и ринулся в комнату, где лежала жена со своим ребенком. Но тут на него навалились все, кто мог, чтобы удержать его от рокового шага… Даже если это было, причем ребенок?! – кричали ему, заламывая руки и одновременно пытаясь его стреножить. Очень здоровый был этот негр и тем более ему было обидно…»620620
  Цит. по сб.: Весть. М.: Книжная палата, 1989. С. 354.


[Закрыть] Александр Жолковский, известный филолог, переводчик и семиолог («Самую увлекательную прозу в наши дни пишут филологи. Правда, мне известны только двое – Умберто Эко и Александр Жолковский», – заметил Лев Лосев) тоже прикоснулся к «арапской» теме в рассказе «На полпути к Тартару», причем фантастически связав ее с именами Пушкина и его чернокожего прадеда. Там сказано, что Вольтер подарил некую ацтекскую чудодейственную черепаху «своему новому знакомцу Ибрагиму, тоже экзотического, на сей раз африканского происхождения. Он поведал Ибрагиму о черепахе и ее сверхъестественных атрибутах, в каковые тот, будучи потомком абиссинского негуса, свято уверовал». Один из героев рассказа продолжил сюжет: «Держу пари, что в дальнейшем эта эрогенная черепаха привораживает к Ибрагиму графиню D. из “Арапа Петра Великого” и, в конце концов, попадает к Пушкину. С ее помощью он утраивает свой донжуанский список и без царапинки выходит из многочисленных дуэлей; но, связанный обетом молчания, суеверный поэт не смеет ни словом о ней обмолвиться. В преображенном виде она все же проникает в его стихи о талисмане и в сюжет “Пиковой дамы”. За это индейские боги карают его: жена увлекается Дантесом, а в утро дуэли Пушкин забывает черепаху на ночном столике и, беззащитный, гибнет во цвете лет, не удостоившись передать сыновьям инструкцию по пользованию черепахой и рецепт черепахового супа… Однако надо признать, что даты сходятся, у Пушкина Ибрагим тоже издали знакомится с “Аруэтом”, да и модный ныне прием сведения в единый сюжет самых разных современников разработан неплохо…»621621
  Жолковский А.К. На полпути к Тартару. В сб.: НРЗБ. М.: Библиотека альманаха «Весы», 1991. С. 77–80.


[Закрыть]

Последним по времени «упражнением на арапскую тему» занялся такой несравненный хранитель литературных традиций русской прозы в избранном им детективном жанре, как Борис Акунин. В романе «Левиафан» (2001) полицейский комиссар рассказывает совершенно пушкинскую историю, которая потом, правда, оказывается связанной с преступлением:

«В одном немецком княжестве, (в каком именно, не скажу, потому что материя деликатная) ждали прибавления в августейшем семействе. Роды были трудными. Принимал их лейб-медик, почтенный доктор Фогель. Наконец, спальня огласилась писком. Когда великая герцогиня, от страданий на несколько минут лишилась чувств, открыла глаза и слабым голосом попросила: «Ах, герр профессор, покажите мне моего малютку», доктор Фогель с крайне смущенным видом подал ее высочеству очаровательного крикуна светло-коричневого цвета. Великая герцогиня снова лишилась чувств, а доктор выглянул за дверь и опасливо поманил пальцем великого герцога, что было вопиющим нарушением придворного этикета <…>

– Его высочество на лейб-медика не обиделся, потому что момент был волнующий, и, обуреваемый отцовскими и супружескими чувствами, бросился в спальню… Последовавшую за этим сцену вы можете представить себе сами: и по-солдатски ругающегося венценосца, и великую герцогиню, то рыдающую, то оправдывающуюся, то снова падающую в обморок, и орущего во всю глотку негритенка, и замершего в благоговейном ужасе лейб-медика. В конце концов его высочество взял себя в руки и решил следствие в отношении ее высочества отложить на потом. Пока же требовалось замести следы. Но как? Потихоньку спустить младенца в уборную? <…> Избавиться от младенца было нельзя – его рождения ждало все княжество. Да и грех как-никак. Советников собирать – не дай Бог проболтаются. Что делать? И тут доктор, почтительнейше откашлявшись, предлагает спасение. Говорит, есть у него одна знакомая, фрейлейн фон Санфон, которая способна творить чудеса и может не то что новорожденного белого младенца, но даже и птицу феникс с неба достать <…> В общем, через пару часов в атласной колыбельке уже покоился славный малыш, белее молочного поросенка и даже с белобрысыми волосенками, а бедного негритенка вынесли из дворца в неизвестном направлении. Впрочем, ее высочеству сказали, что невинное дитя будет увезено в южные широты и передано там на воспитание хорошим людям…»622622
  Акунин Борис. Левиафан, М.: Изд-во АСТ, 2003. Глава 8. См. также: Букалов А.М. Приключения Царского арапа // Альманах библиофила (Венок Пушкину). №22. М.: Книга. 1988. С. 89–93.


[Закрыть]

Как тут не вспомнить одесский анекдот середины ХIХ века: сын привез показать матери своего первенца, та с ужасом видит, что ребенок чернокожий. Как так? «А мы взяли кормилицу-негритянку, – объясняет сын, – вот мальчик и потемнел!». Мать комментирует: «Когда вы с братом были младенцами, я вам обоим брала молоко от соседской коровы. Но рога выросли только у тебя».

Арапская кровь порой играет злые шутки с самыми сильными мира сего, так сказать, «невзирая на лица», причем не только в литературе, но и в реальной жизни. Например, родной внук некогда могущественного члена политбюро ЦК КПСС (назовем его инициалами Д.С.П.) женился на красавице-манекенщице «родом из Африки». И вот уже жизнерадостные чернокожие потомки бывшего доблестного «борца за чистоту рядов» озаряют свет своей белозубой улыбкой.