Текст книги "«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы"

 
Начнем ab ovo882882
  ab ovo (лат.) – от яйца, с яйца (в значении «с самого начала»).


[Закрыть]
 

 А.С. Пушкин «Езерский»

На знаменитом пушкинском «тверском маршруте» есть обязательная для всех экскурсантов остановка: гостиница «Гальяни». Краеведы давно установили: «Итальянец Гальяни имел в Твери ресторан или гостиницу, которая считалась тогда лучшею. В ней останавливались обыкновенно более состоятельные проезжающие. По этому ресторану в Твери и доселе называется Гальянова улица, на левом углу которой, рядом с Мироносицкой улицей, и стоял этот ресторан. Здесь-то неоднократно и бывал Пушкин»883883
  Колосов В.И. Пушкин в Тверской губернии. Русская Старина, 1888, т. 60, стр. 85; Курочкина Н. «Как прежде была гостиница купца Гальяни…». В сб.: Тверская старина. 1992, № 1. С. 13–16.


[Закрыть].

В письме Пушкина С.А. Соболевскому (1826) имеется следующий стихотворный пассаж:

 
У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармазаном макарони
Да яишницу свари. (III, 34)
 

Речь в этом четверостишье идет о том самом тверском трактирщике Паоло (Павле) Демьяновиче Гальяни884884
  См.: Черейский Л.А. Пушкин и Тверской край. Калинин, 1985. С. 4.


[Закрыть]. Пушкин присваивает купцу-итальянцу итальянское же прозвище причем весьма хлесткое. Пушкинисты заметили эту игру и обратили внимание на термин «Кольони».

Ю.Г. Оксман и М.А. Цявловский в своем комментарии отметили, что Пушкин заимствовал это «непристойное итальянское слово» из «Кандида» Вольтера – книги, известной Пушкину с лицейских лет.

Действительно, такое слово в «Кандиде» есть, в одиннадцатой главе: «Ma che sciagura essere senza coglioni»885885
  Вольтер Философские письма. М., 1985. С. 117.


[Закрыть].

Комментатор русского перевода «Кандида» К.Н. Беркова дает в примечаниях, как она говорит, «смягченный перевод»: «скопец». Но он относится к полному словосочетанию «senza coglioni» («без яиц»).

Пушкин же употребил именно последнее слово coglioni в значении (дадим и мы смягченный перевод): «олух, чудак»; «жулик, подлец» (точнее – coglione). Поэт изящно использует словечко «иль» в первой строке стихотворения. Ведь «иль» – это не только соединительный союз в русском языке, но одновременно и определенный артикль мужского рода в итальянском. Причем употребление этого артикля обязательно перед кличкой или прозвищем. Пушкин не раз применяет этот прием. Например, в «Евгении Онегине»:

 
И он мурлыкал: Веnedetta
Иль Idol mio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал. (VI, 184)
 

Учтем, что письмо написано другу, изрядно говорившему по-итальянски, в расчете на полное понимание каламбура адресатом. Мы уже упоминали о пребывании С.А. Соболевского на Апеннинах, а вот что он, «неизвестный сочинитель всем известных эпиграмм», писал об этом сам (в письме Шевырёву): «Я очень люблю Италию и, поживши в разнородном Париже, пивном Лондоне и бестолковой Германии, решил, что после России самый для жилья приятный край – Италия». Знаток истории культуры и быта пушкинской поры Н. Лернер так оценивал Соболевского: «Связь с Пушкиным укрепляет права Соболевского на память потомства. Поистине великий человек на малые дела был этот веселый друг и собутыльник поэта. Ему было дано и остроумие, и вкус, и поэтическое чутье…»886886
  Цит. по: «Книга и революция», 1922, №7 (19). С. 46.


[Закрыть]. Наверное, только такому собеседнику и мог Пушкин направить свою «русско-итальянскую» шутку.

В 1983 году московская газета «Книжное обозрение» опубликовала мою короткую заметку об итальянском каламбуре Пушкина887887
  Букалов А.М. Итальянский каламбур Пушкина. «Книжное обозрение», 3 июня 1983.


[Закрыть].

Там было сказано буквально следующее:

«Проезжая через Тверь – по государевой дороге из Москвы в Петербург или обратно – А.С. Пушкин обычно останавливался в гостинице, владельцем которой был итальянец Гальяни. В послании к своему другу С.А. Соболевскому (1826 г.) поэт прославил “Гальянову гостиницу” <здесь приводилась стихотворная цитата>.

Гальяни – так звали хозяина. А почему Кольони? “Словарь языка А.С. Пушкина” поясняет: “шутливая переделка фамилии известного содержателя трактира в Твери”. Итак, шутливая переделка. В чем же шутка? Кольони – это довольно грубое итальянское прозвище. Олух, дурак – вот, пожалуй, его самые приличные русские значения. Мы не знаем, чем заслужил трактирщик такую добавку к своей фамилии. (Правда, судя по тому, что Александр Сергеевич неизменно предпочитал его гостиницу всем прочим в Твери, Гальяни был не таким уж дураком.) Ну а Пушкин и здесь остался верен себе – слегка изменив фамилию своего тверского знакомого, он зашифровал в этом прозвище насмешку, чем показал и свое отношение к Гальяни, и, между прочим, изрядные познания в итальянском языке»888888
  В этой оценке 15 лет спустя я нашел авторитетного союзника: даже придирчивый В.В. Набоков считал, что в стихотворном послании Соболевскому «имя сопровождается непристойным каламбуром, свидетельствующим о познаниях в итальянском языке». (Набоков В.В. Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Пер. с англ. СПб.: Искусство, Набоковский фонд, 1998. С. 615). Но мне тогда этот комментарий, как и большинству русских читателей, увы, был не доступен.


[Закрыть].

Напечатав эти строки, я неожиданно обрушил на себя поток читательской почты. Некоторые пушкинские поклонники упрекали меня в откровенной крамоле: им претила сама мысль о том, что великий поэт мог употреблять непристойности в поэтических сочинениях. Но были и такие, кто продолжил поиск и предложил свое прочтение отрывка (вот она, народная пушкинистика!). Так, один читатель (Ю.А. Баталин из Пензы, спасибо ему) указал на скрытую игру пушкинского четверостишья: яйцами начиная (coglioni) в первой строке, поэт ими же и заканчивает (яишница) в последней, закольцовывая таким образом послание.

Самый сильный удар мне нанес школьный учитель из Харькова Георгий Георгиевич Адельгейм. Он довольно задиристо сообщил, что Александр Сергеевич никак не мог назвать Гальяни «чудаком на букву М» по той простой причине, что это была женщина, и звали ее Шарлотта Ивановна Гальяни889889
  Интересно, что в именном указателе упомянутого Онегинского Комментария В. Набокова, составители к фамилии Гальяни дали вариант написания «Галлиани» и примечание: «Шарлотта», как будто вычитали его у Адельгейма! См.: Набоков, указ. соч. С. 701, 902.


[Закрыть].

Мой критик при этом сослался на уже упомянутый биографический словарь Л.А. Черейского «Пушкин и его окружение». В ответе разгневанному читателю я сообщил, что, действительно, в последние годы жизни Пушкина трактиром в Твери управляла Ш.И. Гальяни, вдова купца первой гильдии Паоло Дамиани (Павла Демьяновича) Гальяни. Но в момент написания стихотворения (1826) купец еще был жив и здравствовал. Тот же Л.А. Черейский в книге «Пушкин и Тверской край» (Калинин, 1985) уточнил, что Паоло Гальяни умер в 1831 году.

С этим персонажем «чудака на букву м» воспользуемся и мы формулой Василия Шукшина из «Калины красной» – путаницы хватает. Например, Лев Косганян в заметке «Чудеса на постном масле» в еженедельнике «Российские вести» (18–25 мая 2005, с. 17) прямо утверждает, что «Гальянии Кольони – это известные владельцы ресторанов пушкинского времени. “Макарони”, видимо, появились у нас благодаря им и пришлись по вкусу, поскольку напоминали традиционную русскую домашнюю лапшу». Автор здесь вполне соответствует составленному Н.А. Роскиной Указателю к девятому тому 10-томного Собрания сочинений Пушкина (М., 1956–1962). Там сказано, правда, короче: «Кольони, владелец трактира в Твери».

Филолог Георпш Левинтон, со своей стороны, пояснил: «Кольони – фамилия, заведомо вымышленная. Она совпадает с итальянским “ненормативным” словом coglioni (единств, coglione) вульг. “testiculi”, ср. композиту rompicoglioni “зануда, надоедала” (отчасти соответствует русскому слову с той же внутренней формой) от сочетания rompere coglioni “нудить, занудсгвовавать, приставать”, букв.: “ломать, портить testiculi”, ср. русское выражение “морочить яйца”, которое, видимо, основано на том же архаическом представлении, что и этимологическое соотношение соответствующего русского слова с мудростью, “о местоположении мудрости в testiculis”». («Из пушкиноведческих маргиналий». Toronto Slavic Quarterly, 2003. 15.)

Экс-премьер Италии Сильвио Берлускони в разгар предвыборной кампании на Апеннинах (апрель 1996 г.) наградил сторонников левого центра звонким прозвищем «кольони», вослед Пушкину.

Итальянский поэт, художник и драматург Тонино Гуэрра заинтересовался всей этой историей и сделал мне щедрый подарок: он набросал цветными мелками выразительный рисунок старинной лампы и надписал его: «Алексею Букалову с благодарностью за рассказ о Паоло Гальяни». Это особенно высокая честь, поскольку Тонино Гуэрра не раз пробовал себя и в жанре пушкинистики: к 200-летнему юбилею, например, он совместно с российским кинорежиссером Андреем Хржановским создал документальный фильм «Колыбельная для Сверчка». Тонино Гуэрра выступил на экране в роли вдумчивого комментатора, который делится своими размышлениями о личной судьбе и творчестве Пушкина, о значении его наследия в мировой культуре. Впервые в фильме звучит цикл стихотворений, написанных Гуэррой к пушкинскому юбилею, в исполнении Беллы Ахмадулиной, которая и перевела их на русский язык.

Интересно, что к теме «яиц» Пушкин еще пару раз обратился в стихотворных текстах, но уже без итальянских ассоциаций. Например, шутка «К кастрату раз пришел скрыпач» заканчивается следующим диалогом:

 
 «Когда тебе бывает скучно,
Что ты творишь? Сказать прошу».
В ответ бедняга равнодушно:
Я? я <муде> себе чешу» (1825; III, 394)890890
  У неаполитанцев есть современный скабрезный анекдот на эту тему: «Скопцу, принятому на работу, предложено приходить на два часа позже. Почему? – удивляется скопец. Потому что с утра ci grattiamo i coglioni (мы чешем яйца)». (Подсказано О.В. Осиповым).


[Закрыть].
 

Примерно тогда же Пушкин включает в письмо Антону Дельвигу стихотворение «Брови царь нахмуря…», где есть такие строки:

 
Говорил он с горем
Фрейлинам дворца:
«Вешают за морем
За два яйца!
То есть, разумею, —
Вдруг примолвил он, —
Вешают за шею,
Но жесток закон». (1825; ХIII, 240–241)
 

Можно вспомнить также юмористическую балладу пушкинского современника Алексея Константиновича Толстого «Бунт в Ватикане», в которой хор кастратов угрожает лишить мужского достоинства папу Пия IX – папе ведь оно тоже ни к чему. Однако военный министр Святого Престола граф Фридрих де Мероде усмиряет бунтовщиков:

 
Добрый папа на свободе,
Вновь печется о народе,
А кастратам де Мероде
Молвит в этом роде:
«Погодите вы, злодеи!
Всех повешу за … я!»
Папа ж рек, слегка краснея:
«Надо быть умнее!»
 

«Египетские ночи» – наиболее насыщенное итальянскими вкраплениями творение Пушкина. И одновременно одно из немногих, где среди персонажей оказывается итальянец. Речь идет об импровизаторе-неаполитанце.

Воспроизведение родного языка импровизатора проделано Пушкиным легко и естественно, итальянские фразы органично влились в речь пушкинского героя. При этом Пушкин мог «украсить» повествование итальянскими текстами гораздо обильнее, но он сдерживает себя: например, восклицание «vittoria!», записанное в черновике по-итальянски, в окончательный текст вошло в русском варианте – «Победа» (VIII, 847). То же произошло с написанием имени Tancredo (в черновике) оставлено по-русски: Танкред.

Пушкин в ранней редакции тщательно отделывает итальянские фразы импровизатора: «la grande regina aveva… la regina Cleopatra ne aveva… la povera regina…» (у великой царицы было… у царицы Клеопатры их было… у бедной царицы (VIII, 853). Оставляет: «<…> la grande regina <…> (у великой царицы, VIII, 273).

Обращает на себя внимание одна тонкость: точное употребление Пушкиным определенного артикля женского рода перед именем итальянской певицы означает, что речь идет об известном лице: «Говорят, la signora Catalani брала по 25 рублей» (VIII, 270).

Опера Россини «Танкред», на сюжет одноименной трагедии Вольтера, была в репертуаре итальянского театра в Москве в сезон 1826–1827 гг., и Пушкин счел уместным ввести название этой оперы в канву «Египетских ночей».

Список тем для импровизации также приводится Пушкиным по-итальянски, да и темы все итальянские:

 
La famiglia Cenci (Семья Ченчи)
L’ultimo giorno di Pompeia (Последний день Помпеи)
Cleopatra e i suoi amanti (Клеопатра и ее любовники)
La primavera veduta da una prigione (Весна, увиденная из тюрьмы)
Il trionfo di Tasso (Триумф Тассо, VII, 272).
 

Первая тема указывает на знакомство Пушкина с историей могущественной римской семьи Ченчи, из которой начиная с XI века вышли многие политики и кардиналы. Ее известность связана, в частности, с судьбой Беатриче Ченчи (1577–1599), заточенной жестоким отцом. Совместно с братьями и мачехой она подсылает убийц к отцу-тирану. По приказу папы Клемента VIII был проведен «показательный процесс», Беатриче и ее брат Джакомо были обезглавлены. Красота Беатриче и ее достойное поведение на суде сделали ее безвинной мученицей в глазах толпы и в итальянской литературе.

Тема «Весна, увиденная из тюрьмы», как уже было отмечено, связана с интересом Пушкина к творчеству итальянского писателя Сильвио Пеллико, в частности, к его книге «Мои темницы».

В уже упомянутой нами статье, посвященной познаниям Пушкина в итальянском языке, В.Я. Брюсов писал: «Чарский говорит импровизатору, опасавшемуся, что никто не пойдет его слушать, так как в России не знают итальянского языка: “Пойдут, не опасайтесь, иные из любопытства; другие, чтобы провести вечер как-нибудь, третьи, чтобы показать, что понимают итальянский язык”. Не думаю, чтобы мы имели право самого Пушкина считать похожим на этих третьих», – справедливо замечает Брюсов891891
  «Русский архив», 1908, ХII. С.586.


[Закрыть].

Валерий Яковлевич вообще был не равнодушен к этому, «такому итальянскому», произведению Пушкина. Что проявилось уже в том, что он «как мочальный хвост» (если пользоваться пушкинским выражением) присочинил к «Египетским ночам» собственное стихотворное продолжение. (Марина Ивановна Цветаева этот поступок не одобрила и назвала «варварским»). Но прекрасный современный режиссер Пётр Фоменко сумел сделать сплав из двух текстов, добавив к ним монтаж из других стихов Пушкина. При этом безымянному импровизатору-итальянцу было, наконец, найдено подходящее имя: Пиндемонти! В марте 2004 года Фоменко с большим успехом показал в Риме спектакль своей московской мастерской «Египетские ночи», где «продолжение» выполнено в чисто водевильных тонах. На сцене переполненного старинного театра «Валле» в течение двух часов (без перерыва) развертывалось феерическое действо, в котором трагедия и комедия слились в едином пушкинском блеске. Римская публика благосклонно выслушивала итальянские тексты из уст русских актеров и благодарно аплодировала. (Отмечу, что Пётр Фоменко не впервые прикоснулся к пушкинскому материалу. Он ставил «Бориса Годунова» в учебном Театре ГИТИС (1984) и «Пиковую даму» в театре им. Е. Вахтангова – премия «Хрустальная Турандот» 1995 года.)

Вспомним, что Ф.М. Достоевский, тонкии знаток и страстный поклонник творчества Пушкина, вкладывает в уста своего Мечтателя, героя сентиментального романа «Белые ночи» (1848), тему «Cleopatra е i suoi amanti» («Клеопатра и ее любовники»), заимствованную из «Египетских ночей», причем, оставляет пушкинское итальянское вкрапление без перевода892892
  Достоевский Ф.М. Избранное. М., Современник, 1971, с. 141.


[Закрыть].

В 1861 году Достоевский писал отъезжавшему за границу поэту Я.П. Полонскому: «Сколько раз мечтал я, с самого детства, побывать в Италии. Еще с романов Ротклиф, которые я читал еще восьми лет, разные Альфонсы, Катарины и Лючии въелись в мою голову… Потом пришел Шекспир. Верона, Ромео и Джульетта – черт знает какое было обаяние. В Италию, в Италию! А вместо Италии попал в Семипалатинск, а прежде того, в Мертвый дом»893893
  Достоевский Ф.М. Письма, т. 1, с. 302.


[Закрыть].

Судьба, впрочем, смилостивилась, и Достоевский, в отличие от своего кумира Пушкина, в Италию все-таки попал. На флорентийской улице, связывающей Понте-Веккио (Старый Мост через Арно) с площадью Палаццо Пити, есть дом, украшенный мемориальной доской, надпись гласит: «Здесь Федор Достоевский написал роман “Идиот”».

О прототипах образа импровизатора высказываются несколько мнений. Среди кандидатов – и польский поэт Адам Мицкевич, и итальянский Франческо Джанни (см. главу «Остановка с Иудой Искариотом» в этой работе). Но есть еще одна версия, ее высказал В.С. Листов. Он предположил, что образ импровизатора во многом автобиографичен: «У Пушкина был, оказывается, способ сочинения прозаических отрывков, близких по условиям творчества к импровизациям»894894
  Листов В.С. Новое о Пушкине. М.: Стройиздат, 2000. С.237.


[Закрыть].

На этот счет имеется свидетельство Н.В. Гоголя (в письме к С.Т.Аксакову, 21 декабря 1844 года): «Пушкин, нарезавши из бумаги ярлыков, писал на каждом по заглавию, о чем когда-либо ему хотелось припомнить. На одном писал “Русская изба”, на другом: “Державин”, на третьем имя тоже какого-нибудь замечательного предмета и т.д. Все эти ярлыки накладывал он кучею в вазу, которая стояла на его рабочем столе, и потом, когда случалось ему свободное время, он вынимал наудачу первый билет; при имени, на нем написанном, он вспоминал вдруг все, что у него соединялось в памяти с этим именем, и записывал о нем тут же, на том же билете, все, что знал. Из этого составились те статьи, которые печатались потом в посмертном издании и которые так интересны именно тем, что всякая мысль его там оставалась живьем, как вышла из головы»895895
  Письма Н.В. Гоголя / Ред. и предисл. В.И. Шенрока: В 4-х тт., т. 2.– СПб., 1901. С. 562.


[Закрыть].

Итак, не Мицкевич, не Джанни, а сам Пушкин, который выступает здесь един в двух лицах – и в роли поэта, и в роли публики, ибо сам задает себе тему. Недаром Лёвушка Пушкин вспоминал, что его старший брат «любил придавать своим героям собственные вкусы и привычки»896896
  Пушкин Л.С. Биографическое известие об А.С. Пушкине. Цит. по: А.С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1. С. 249.


[Закрыть].

Имя знаменитого датского скульптора Бертеля Торвальдсена (1768–1844) – одно из важных звеньев в цепочке Пушкин – Италия. Поэт хорошо знал российские работы скульптора и восхищался его талантом, в Риме Торвальдсен дружил со многими пушкинскими знакомцами.

В пушкинских «<3аметках и афоризмах разных годов>» есть следующая запись, датируемая 1828 годом:

«Торвальдсен, делая бюст известного человека, удивлялся странному разделению лица впрочем прекрасного – верх нахмуренный, грозный, низ же выражающий всегдашнюю улыбку. – Это нравилось Торвальдсену. Questa é una bruta figura» (XII, 178).

Итальянская фраза переводится в разных изданиях следующим образом: «Вот грубое лицо» (пер. Б.В. Томашевского) или «Вот грубая физиономия» (пер. В.В. Гиппиуса, XII, 479). Между тем из приведенного выше пушкинского описания мраморного бюста императора Александра I следует, что определение «грубое» с известной натяжкой может относиться только к верхней части лица, а не ко всей физиономии. Почему же Пушкин в заключительной части заметки сам себе противоречит?

На самом же деле никакого противоречия нет. Слова brutta figura (brutta пишется с двумя t, у Пушкина описка) являются составной частью итальянского фразеологизма «fare brutta figura» – «совершить грубую ошибку, ударить лицом в грязь, опростоволоситься» и т.п.897897
  См.: Черданцева Т.З. и др. Итальянско-русский фразеологический словарь. М., 1982. С. 397, 407, 1037. Palazzi F. Dizionario moderno della lingua italiana—Milano, 1969, p. 273.


[Закрыть]

Взятые без служебного глагола эти слова могут означать в данном конкретном случае: «ошибка», «курьез», «недоразумение», «нелепость». Таким образом, все выражение, вложенное Пушкиным в уста Торвальдсена, может быть переведено: «Это какая-то ошибка».

Косвенное подтверждение находим в знаменитой стихотворной реплике Пушкина на то же произведение датского скульптора, как бы поясняющей двуязычную прозаическую заметку:

К БЮСТУ ЗАВОЕВАТЕЛЯ

 
Напрасно видишь тут ошибку:
Рука искусства навела
На мрамор этих уст улыбку,
А гнев на хладный лоск чела.
 
 
Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин:
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин. (III, 206)
 

Торвальдсен – один из обитателей «пушкинского Рима», постоянный участник «русских вечеров» у княгини Волконской. Его имя часто встречается, например, в переписке другого знакомца Пушкина – О.А. Кипренского, в частности со скульптором С.И. Гальбергом. Есть в этих письмах и прямое упоминание бюста Александра I, т.е. «Бюста завоевателя», исполненного Торвальдсеном в 1822 году. В письме из Петербурга в Рим Кипренский 21 ноября 1825 года сообщает Гальбергу, которому двором заказаны скульптурные портреты русских царей: «Будут присланы и маски литые Петра, Екатерины, а нынешнего Государя надобно будет Торвальдсена держаться более всех, один только сей портрет и похож»898898
  Орест Кипренский Переписка. Документы. Свидетельства современников. СПб., 1994. С.159; Giuliani (Di Meo) Rita. Thorvaldsen e la colonia romana degli artisti russi, in: Thorvaldsen. L’ambiente. L’influsso. Il mito, «Analecta Romana Istituti Danici», suplementum XVIII, Roma, 1990, pp. 131–147. Не зная автокомментария Пушкина, известный критик В.В. Стасов сохранил в своих воспоминаниях другую версию происхождения стихов «Напрасно видят тут ошибку»: он полагал, что речь там шла о бюсте императора Александра работы скульптора Ивана Мартоса.


[Закрыть].

Но не только русский двор доверял Торвальдсену. Датский скульптор – единственный ваятель не католик (протестант), которому разрешили работать в главной ватиканской базилике – в римском соборе Святого Петра: там он соорудил надгробие Папы Пия VII. Сам Карл Брюллов посещал в Риме мастерскую Торвальдсена и брал у него уроки ваяния. Другой замечательный русский живописец Александр Иванов написал портрет Торвальдсена «У окна на виа Систина»: на этой римской улице, виа Систина, датский скульптор жил по соседству с Гоголем и Андерсеном. Торвальдсен оставил в Италии целую галерею выразительных скульптурных образов, выполненных строго в стиле классицизма, отличающихся большой достоверностью и пластическим совершенством.

В октябре 1997 года в Риме (и одновременно в Копенгагене) открылись две большие ретроспективные выставки Торвальдсена. Устроители экспозиции постарались выстроить параллели в творчестве датского скульптора и его итальянского современника и коллеги Антонио Кановы, и это им блестяще удалось. Работы обоих (прибывшие, в том числе, и из Петербургского Эрмитажа) создали удивительную коллекцию «пушкинского» времени и культурного пространства899899
  См. об этой выставке Pinelli Antonio. Thorvaldsen e lo scettro di Canova (Торвальсен и скипетр Кановы) La Repubblica, Roma, 10.10.1997. См. также: Михалкова Т.К. Героини произведений Пушкина и Торвальдсена // Проблемы развития зарубежного искусства: Сб. науч. тр. 6-й науч. конф. СПб., 19–21 апр. 1993 / Рос. акад. художеств, Ин-т живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. СПб., 1994, ч. 2, с. 26–32.


[Закрыть].

В сказке другого знаменитого датчанина Ганса Христиана Андерсена «Ребячья болтовня» есть такой эпизод: хорошенькая и капризная девочка не хочет играть с мальчиком, фамилия которого оканчивается на «сен», что является знаком низкого происхождения. Мальчик Бертель, сын бедного портного, очень расстроился – он же не виноват, что носит незнатную фамилию. Как вы уже, наверное, догадались, звали этого мальчика Бертель Торвальдсен. Прошло совсем немного времени, и его фамилия обрела европейскую известность. Однажды Пушкин даже попал в одну с Торвальдсеном компанию «северных творцов». В парижском Библиографическом бюллетене (Bulletin bibliografiphique) 168 (май-июнь 1826 г.) под инициалами R.Е. был напечатан обзор «Журнал изящных искусств», автор которого (С.Д. Полторацкий), противополагая Север жарким странам, где «дольше всего удерживается варварство», отмечал, что «на Севере родились поэты Ломоносов, Державин, Батюшков, Александр Пушкин, Томас Мур, лорд Байрон и славный соперник Кановы, скульптор Торвальдсен»900900
  Цит. по: Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина, т. II, с. 146.


[Закрыть].

Возвращаясь к пушкинской эпиграмме «На бюст завоевателя», отметим присутствие в ней одного из персонажей итальянской комедии масок – Арлекина (им завершается стихотворение). Этот образ не раз встречается у Пушкина. Например, в письме к П.А. Осиповой он пишет, сравнивая две российские столицы: «Если бы мне дали выбирать между обеими, я выбрал бы Тригорское, – почти как Арлекин, который на вопрос, что он предпочитает: быть колесованным или повешенным? – ответил: я предпочитаю молочный суп» (июнь 1827 года; XIII, 330). В пушкинской «Сцене из Фауста» (1825) Мефистофель сравнивает себя с «арлекином»:

 
Но – помнится – тогда со скуки,
Как арлекина, из огня
Ты вызвал наконец меня. (II, 435)
 

«Слово арлекин сразу вызывает в воображении читателя образ известного персонажа комедии дель арте – ловкого, хитрого и расторопного слуги, который остроумными шутками “разгоняет скуку” зрителей и, соответственно, всеми этими чертами может быть близок к Мефистофелю», – сказано в новейшем комментарии901901
  Александрова С.В. Из комментариев к Пушкину // Пушкин и его современники, вып. 3 (42), СПб.: Академический проект, 2002, с. 310.


[Закрыть]. Арлекин был известен в России еще при Петре I (его, например, вывела в своей «Комедии о пророке Данииле» царевна Наталья Алексеевна). «В Европе словами арлекин, гансвурсг, пульчинелла или буратгино обозначали шута вообще», – отмечает С. Александрова и обращает внимание на то, что в «Сцене из Фауста» этот шут появляется из огня. «В характере и облике Арлекина есть что-то демоническое… Признаки демонического происхождения во внешнем облике Арлекина отмечают некоторые исследователи итальянского театра… Черная кожаная маска вызывает в памяти облик чертей (ее также объясняют географическим происхождением Арлекина: в Бергамо лица угольщиков были вымазаны черным)». Автор вполне резонно полагает, что Пушкину был известен литературный источник, в котором проявлена «бесовская» сущность Арлекина. Таким источником могла явиться не только комедия дель арте, но и «Божественная комедия» Данте, в которой Арлекин-Alichino («Косокрыл» в переводе М. Лозинского) возглавляет шествие чертей в аду.

Существует и комментарий театроведа: «В черной маске, обшитой шерстью, выступал Арлекин. Негр Осмин, невольник в опере В. Пашкевича (текст Матинского) “Тунисский паша”, поясняет: “В Италии и Франции в обыкновение, чтоб черный человек, которого называют там Арлекином, представлял слугу и делал разные обманы, приняв на себя разные виды. Иногда делается он господином, иногда морским разбойником”»902902
  Гозенпуд А.А. Пушкин и русский театр десятых годов XIX в. В сб.: Пушкин. Исследования и материалы. Т. ХII. Л., 1986, с. 35.


[Закрыть].

Образ Арлекина-шута для Пушкина был неразрывно связан с темой придворного поэта, но это уже другой обширный сюжет903903
  См.: Лотман A.M. «И я бы мог, как шут», в сб.: Временник Пушкинской комиссии. 1978. Л.: Наука, 1981. С. 46–59.


[Закрыть].