Текст книги "Броуновское движение"

Коржик

Это было очень давно. Я прогуливал школу и пошел в кино посмотреть южно-азиатский фильм про тамошнюю черную жизнь.

В фойе было пусто, я пришел первым.

Потом туда явились еще двое: Он и Она, молодые, хорошие. Подобным людям надо ходить на фильм «С любимыми не расставайтесь» или «Не могу сказать прощай». Он в этом случае волнуется, понимая, что фильмом таким подготавливает Ее к созерцанию звезд и восприятию Светлого. Или наоборот: все Светлое Она уже восприняла и теперь хочет посмотреть фильм.

Девушка ела коржик.

Молодые присели на банкеточку, не касаясь друг дружки и глядя в разные стороны. На их лицах читалась наивная робость, приправленная нарождающейся независимостью.

Аленушка укусила коржик, и юноша зарычал. Не поворачивая головы, он гаркнул:

– Ну хватит жрать!

Та не отреагировала. Сыпались крошки; с совершенной индифферентностью она глядела перед собой и жевала дальше. Молодой человек не менее бесстрастно рассматривал выставку детских рисунков.

К одному спору

Публика спорит о предпочтительности инетной и бумажной литературы. А вот скажу-ка и я что-нибудь.

По-моему, смешиваются две вещи: качество Произведения и характер Носителя.

О первом говорить не будем. Ясно, что в Инете всякой дряни больше, чем на бумаге, но это только потому, что самого Инета больше, чем бумаги. А Вещь – она везде Вещь.

С Носителем сложнее.

Всякое сознание желает воплотиться. Оно ищет бессмертия и думает найти его в материи, что естественно, ибо другого оно и не знает.

Конечно, это не относится к Духовному сознанию. Ангелы в материю не хотят. Духовное сознание стремится как раз к развоплощению, но мы все большей частью люди бездуховные, нищие духом, и это хорошо, потому что наше Царствие Небесное.

Поэтому мы хотим воплотиться и остаться навсегда.

Бесы воплощаются в Президентов и кинематографических Чужих.

А творческое сознание – в бумагу, холсты и памятники. Это как-то надежнее, чем сомнительный Инет, это нечто материальное. С Инетом сравнительно просто: вырубили свет, отрезали телефон – и нет Инета. С бумажной книжкой посложнее, тут нужен пожар.

Спросите любого писателя, что он предпочитает: ПСС на 10 сайтах или книжку тиражом в 5000? Я думаю, он выберет второе.

Книжку можно, как говорят продавцы в электричках, «подержать в руках, полистать и даже приобрести». В конце концов, эти книжки можно продырявить железным прутом и держать на стеллаже, как затеял один умник. О нем еще в старой Литературке писали. Не поленился, просверлил все собрания сочинений, нанизал на штырь и вогнал в стеллаж. И никому, стало быть, не дает почитать: никак.

С широко залитыми глазами

Ну никак не получается про литературу.

Я посмотрел фильм Кубрика «С широко закрытыми глазами». Там все, как в жизни, очень правдиво.

Сидит, например, доктор Том Круз в кабинете и говорит:

– Мне нужно уйти. Попросите доктора Миллера принять больных. И позвоните в гараж, вызовите мне машину.

Я тоже так делал! Все в точности так и было!

Часа в три я спускался в приемный покой и говорил, что пусть моих больных дальше принимает кто угодно. Потому что мне нужно уйти отсюда, немедленно. Дела у меня никакого, правда, нет, а уйти нужно.

Потом я звонил в гараж.

В гараже жил автобус, который возил нас всех в город, домой, и из города, на работу. Но не всегда. Он был хронически болен либо своей автобусной, либо шоферской частью. Поэтому я звонил в гараж узнать, не идти ли мне прямо на электричку.

– Будет автобус?

– Брр-хрр… Будет, будет!

Проходит час, автобуса нет. Кинематографический фон меняется. «С широко закрытыми глазами» превращается в «Волгу-Волгу». Я плюю на телефон и иду в гараж сам.

Там стоит автобус, завалившийся безнадежно.

Рядом шаркает какой-то.

– Мне же сказали, что будет автобус!

– Хрррр… хххойй его знает, хто те сказал… сюда смотри – видишь?!

Дело

Купил я книжку Шендеровича «Здесь было НТВ». И читаю ее.

Книжка правильная. И никто меня не переубедит.

Тут я сделаю довольно неуклюжий ход и расскажу одну историю. Мне не хотелось ее рассказывать, но придется. Навеяно не только книжкой, но и ЖЖ, и прессой, и всеми прочими стихиями, в которых часто бушует – простите, дамы, – Яростная Пиздёжь.

История моя про то, Как Всё Бывает, Когда Дойдет До Дела.

Несколько лет назад я ехал в метро. Было поздно, двенадцатый час ночи. В вагоне со мной соседствовало человек двадцать. Напротив, чуть левее, расположилась довольно спокойная компания молодых людей: три штуки. Я бы не взялся сказать, кто они и откуда. Лет по двадцать пять – тридцать, одеты солидно – в пальто и шапки, без наворотов, не слишком дорого, но и не бедно. Один был с палочкой, сидел в середке. Я решил, что он инвалид какой-нибудь южной кампании, а двое других – его бывшие однополчане.

Тут в вагон вошел сильно датый дядя.

Он, продвигаясь к дальнему, угловому сиденью, имел несчастье задеть среднего молодого человека, с палочкой, и сбить с него шапку. И не заметить этого. А борзо так сесть, куда хотелось, и захрапеть.

Шапку медленно подняли, с интересом осмотрели и небрежно отряхнули. Надели обратно. Посидели в молчании, выдерживая паузу. Потом товарищ потерпевшего встал. Сунув руки в карманы, он прошел к дремавшему дяде и, ни слова ни говоря, провернувшись на одной ноге, взмахнул другой. До уровня собственного плеча. И врезал каблуком в нетрезвое ухо. Оно встрепенулось, да и глаза раскрылись, и весь тот дядя мигом проснулся, что-то бормоча, но следующий удар пришелся ему прямо в рот. Уже вторым каблуком. Молодой человек вращался, как балерина. Действие разворачивалось в полуметре от меня. Из дяди потекла кровь. Молодой человек вел себя, словно его завели ключиком или вставили в задний проход самый-пресамый хороший энергайзер. Ноги так и мелькали. Дядя мычал, плохо понимая, что происходит. Пьяная анестезия немного его выручала. Молодой человек наносил по его черепу все новые и новые удары. Ботинки у него были, как мне показалось, особо утяжеленные, с железом.

Пальто дяди окрасилось красными соплями и слюнями.

Вагон молчал. Там ехали разные люди, различного физического достоинства. На них никто не обращал ни малейшего внимания. И они сидели тихо. И я сидел тихо.

Наверное, я не должен был сидеть тихо. Верно? Ведь нас же со всех сторон учат не проходить мимо, когда кого-то бьют. Правда, мое заступничество привело бы к единственному возможному результату. Это было очевидно. Но что за недостойные соображения, правда?

Меня ничуть не парализовало, я совершенно трезво оценивал свои возможности.

Молодой человек, утомившись, сел к товарищам.

Моего присутствия эта троица, конечно, вообще не принимала в расчет и даже не осознавала его. Смею надеяться, что напрасно.

Поезд подъехал к моей станции. Я встал. Встал и дядя. Шатаясь, он подошел к дверям. Троица переглянулась. Мастер ближнего боя улыбнулся и сделал руками приглашающий жест. Все трое встали. Средний, опираясь на палочку, старался не отставать.

Я понял: мужику не жить.

В следующую секунду я уже мчался по эскалатору. Мужик только заходил на него, не подозревая, что ему наступают на пятки.

Очутившись наверху, я подскочил к дежурной и, задыхаясь и оглядываясь в страхе, что меня вычислят, велел ей срочно звать ментов, потому что дядьку, что едет за мной, уже убивали, а сейчас убьют совсем. Лента эскалатора ползла пустая, но я отлично знал, кого она везет, пока невидимого. Дежурная нажала на кнопку, загудел зуммер. Я не видел дальнейшего: выкатился на улицу и быстро на чем-то уехал домой.

В общем, похвалиться нечем.

К чему я это все развожу? Получилось довольно путано. Возможно, мне не стоило проецировать единичный эпизод на общегосударственную ситуацию.

Я хочу сказать, что когда дойдет до Дела, вся Яростная околополитическая Пиздёжь моментально умолкнет и сделает на караул, который устал.

Вот и весь Шендерович.

Здравствуй, племя младое

Я вообще побаиваюсь маленьких детей.

То есть я их очень люблю, но совершенно не знаю, как с ними обращаться. Со своей умел, у нас с ней всегда был изумительный контакт, а вот с чужими трудно бывает.

Однажды, помню, родилось дитё у моей одноклассницы. Прошло какое-то время, и меня позвали посмотреть.

Жена уехала первой, а я уж собрался следом. По дороге зашел кое-куда, подготовился, осмелел.

В торжественном, но приподнятом настроении прибыл. Приятельница мне дверь-то отворила и шасть на кухню, где с моею женой разговоры разговаривала.

А я, как полагается, к коляске. Завис над нею и козу делаю: ути, стало быть, ути. Хорошо выходит! Все идет гладко, ситуация под контролем, владею.

И я так довольно долго развлекал младенца, покачивался, губы вытягивал, щеки надувал.

Тут молодая мама выходит, и дитё у нее на руках.

В коляске-то не было никого. Одеяльце только постелено.

Грибы и лоси

От народа отрываться нельзя. Говорю это с убежденностью вампира, которому для комфортного болезненного существования время от времени нужно припадать к здоровым источникам. Прокусывать хрупкие народные шейки, чтобы насиропиться пьянящей невинностью. Правда, те шейки, к которым случалось присасываться мне самому, хрупкими не были. Не очень-то их прокусишь. Если подобраться сзади, там дыбились задубевшие загривки, слабо вымытые. Если спереди – рискуешь подавиться окаменелым адамовым хрящом или застрять клыками в кожаных черепашьих складках.

Короче, это были шофера. Или шоферы? В общем, водители.

Один водитель был дядей Лешей, для меня – Алексеем Ивановичем. Увы! пристрастие к отчествам и выканью выдавало во мне вампира. Я, как всякий вампир, слушал и поддакивал. Алексей Иванович развозил меня по зачумленным квартирам, когда я работал в поликлинике. От него я узнал много интересных вещей. Например, про деревню под Кингисеппом, в которой не знают грибов.

– Представляешь, – рассказывал Алексей Иванович, – остановились мы там, жрать на хуй блять нечего, пошли в лесочек – порядок! Насобирали во по такой корзине! ладно, думаем, сейчас мы их, – Алексей Иванович бросает руль и упоенно потирает ладошками, – сейчас мы ихЁ! на сковородочку, с лучкомЁ, под водочку! Приходим в избу: на, хозяйка, принимай! А она воротит нос: мы, говорит, их не знаем. Чего вы блять не знаете, говорю, это же грибы. Не знаем мы никаких таких грибов, – пожимают плечами хозяева. – Мы их и не берем никогда, ногами давим, да плюем на них. Ну, мы сковородочку попросили, картошечку настригли…

И Алексей Иванович подробно описывает, как он принес в это темное село Благодать.

Вроде бы и ничего особенного в этой истории нет. Не знали же у нас когда-то картошки, табака, виагры.

Но ведь и я не догадывался, что бывает деревня, где не имеют представления о грибах. Безвестный и скромный Алексей Иванович выступил Колумбом, Миклухо-Маклаем и даже кем-то еще, не очень хорошим, потому что грибы вокруг Кингисеппа, говорят, радиоактивные после знаменитого облака. Там, откуда оно приплыло, про грибы слышали, но ничего не знали о цепной реакции.

Был еще один шофер, уже при больнице. Этого я не помню, как звали. Отвозил он меня раз в город, на каком-то грузовике. Сначала ругал наш больничный автобус за то, что тот ломается. А у него, дескать, ничего не сломается, никогда.

– Так и попросились бы на автобус, – подсказал ему я.

– Я бы взял автобус! – серьезно ответил он так, словно говорил о невесте из высшего света. – Только на хуй мне это нужно? Пусть сами ебутся!

Потом завел речь про лосиную охоту.

– Этот чудик с нами еще ходил!

Я, понятно, не представляю, о ком речь, но обходимся без уточнений.

– Мы блять помирали! Рожает же пизда дураков! Спрятался в яму, прикрылся ветками. Ждет лосЯ. Как же, придет он к такому! Потом блять ка-ак вмандячил из двух стволов и бежит! Кричит: я убил два лосЯ! Мы ему говорим: ни хуя ты не убил!..

Вихрь-Антитеррор

Однажды у нас на даче сбежал бык.

Это происшествие разбудило одну местную бабушку. Бабушка уже давно жила без коры и мало чем себя проявляла. Уйдет, бывало, в лес на три дня, травки покушать, так никто и не беспокоится.

Но тут известие о быке всколыхнуло в бабушке некий архЕтипический – а может быть, архИтипический – страх. В ее гаснущем уме бык связался со стихийным бедствием вообще, и бабушку очень расстраивало, что никто не относится к событию с той серьезностью, которой оно заслуживает.

Она суетилась, ковыляла по двору кругами, сводила брови и таращила глаза. Еще она бормотала и грозила пальцем.

Бабушка приняла меры.

Она отломала прутик и заперла на него тяжелые ворота: просунула его в железные дырочки, замок от которых давно потерялся.

Я потому вспомнил эту историю, что до меня долетели очередные больничные новости.

В нашей больнице решили приготовиться к терроризму.

Там в заборе была дверца. Через нее обитатели общежития – то есть основной медицинский состав – проникали на служебную территорию.

Эту дверцу заварили.

Благославляется сия колесница

Видел однажды очень хороший автомобиль.

У него над приборной доской – три иконки, выложены в ряд: Николай Чудотворец, Спаситель и Николай Угодник. Так похожи на клавиши, такие компактные и ладные, что я посчитал их действительно клавишами. С соответствующими опциями.

Угодник – от ментов, Чудотворец – от братков, а Спаситель – по воде ездить. Если юзер продвинутый, то есть с хорошим размахом пальцев, то можно жать на все три сразу.

Правда, настоящему конкретному человеку на такой тачке ездить в падлу, потому что в порядочных тачках есть еще четвертая кнопка, для шансона.

А это так, дешевка.

Размножение Волкодава

У меня сейчас получится сразу про книжку и еще Мемуар.

Однажды некое издательство, называть которое ни к чему, пригласило меня к участию в сложном Проекте. Я, человек издателями не избалованный, прогнулся в разные стороны и побежал разбираться, в чем дело.

Оказалось, что дело – в Марии Семеновой и ее романе «Волкодав». Я этого романа, разумеется, читать не стал ни в коем случае, потому что в метро, накануне прыжка Волкодава в толпу просвещенной публики, ознакомился с рекламным отрывком, из которого все стало ясно о таланте авторши, ее стиле, направленности ума, а также о содержании всего произведения в целом.

Когда появляется Волкодав, он, конечно, повертевши срамными частями тела на восхищенном подиуме, начинает размножаться. Возникают новые произведения: «Друзья Волкодава», «Дети Волкодава», «Отцы Волкодава», «Конец Волкодава», «Возвращение Волкодава», «Умерщвление Волкодава» и «Воскрешение Волкодава». Конечно, размножение Волкодава – функция, как минимум, парная, и госпоже Семеновой никак не справиться с таким делом в одиночку. Поэтому госпожа Семенова привлекла к увеличению поголовья нескольких голодных самцов-специалистов. И отвлеклась, занявшись дальнейшим планированием семьи, а рабочая сила тем временем трудилась, не покладая детородных орудий. В результате на свет появились недоноски, точных имен которых я не помню. По-моему, их звали «Слуги Волкодава» и «Мир Волкодава». Третий еще барахтался в утробе, находясь в состоянии отксеренного плода, но уже подавал признаки первого шевеления: бил ножкой и распространял вокруг себя нестерпимый токсикоз.

Госпожа Семенова, когда увидела потомство, осталась им недовольна.

Она принесла в издательство сорок листов бумаги с убористым двусторонним текстом. Это были претензии. Они касались деталей славянского быта – ну, в частности, госпожа Семенова утверждала, будто в десятом веке никто слыхом не слыхивал об уране и каких-то ракетах. Лично я не вижу в этом ничего особенного, ибо в Мире Волкодава возможно всякое.

Так вот: от меня требовалось вступить с госпожой Семеновой в теснейший контакт и, с учетом сорока листов претензий, переделать дефектных деток.

На мое осторожное напоминание о том, что двое близнецов-бастардов уже солидно растиражировались, мне пожали плечами.

– Так и будут продаваться два варианта, первый и второй?

– Так и будут.

Волкодав был настолько актуален и срочен, что меня пообещали даже взять в штат на время работы. Месяца на четыре.

Я с трудом поборол этот соблазн. Живородящий контакт с госпожой Семеновой с целью облагородить породу Волкодава требовал от меня полового гигантизма, которым я не страдаю.

Боря

Обрывки минувшего.

Боря, наш дачный домохозяин, – приличный человек, потомственный горожанин. Ездит на работу с портфелем, раскрашивает не то рюмки, не то матрешек.

Утро начинает с фужера водки.

Размягчение мозга у Бори давно завершилось. В желудке и черепной коробке мягко плещет одинаковая жидкость.

Его покойная теща очень ценила зятя. Хвалила его перед нами, постояльцами: «И Боря то, и Боря сё, и такой-то он хороший, и можете не верить, но он за всю жизнь ни разу меня на три буквы не послал».

И кричит: «Боря! Боря! Куда ты дел ножик?»

«Да пошла ты на хер», – отзывается Боря.

И теща идет. Она с достоинством поворачивается к нам исполинским задом и молча уходит.

А так – так Боря вообще сидит с самого утра на веранде.

В кресле. И в трусах.

Рядом – фужер.

На лице – абсолютное прекраснодушие, остолбенелая безмятежность.

Сверху спускается мой отчим. Боря, умиротворенно и уверенно:

– Всё у нас с тобой, Игорёк, будет.

– Что, Боря? Что у нас будет???

– А всё.

…Теперь это в прошлом. Пару лет назад Боря спалил дачу дотла.

Звонок другу

Когда моему ребенку надоел Тетрис, из Тетриса вынули батарейки и вставили в игрушечный сотовый телефон, который я купил еще летом, подвергаясь жесточайшему прессингу.

По силе действия этот телефон немногим уступает железному барабану, который мне опрометчиво купил в детстве дядя и который (барабан, а не дядя, дядя жив) просуществовал ровно до моего тихого часа, а потом пропал.

Сотовый телефон испускает ликующие звуки, последовательно имитируя свинью, петуха, собаку и прочих абонентов. Очень, между прочим, ловко схвачена самая суть этого устройства.

На этот телефон наступил кот, когда я не ждал.

– Алё! Как дела? – заорал телефон.

Кот шёл соблазнять новую толстую кисточку, очень пушистую. Он рассчитывал вступить с нею в противоестественную связь. Поэтому он мрачно оглянулся на приветливый телефон и пошел дальше.

Телефон разразился ему вслед восторженным кудахтаньем.

Ненужные вещи

Переводная детская энциклопедия «Про Все На Свете».

Толстая.

Уровень обсуждения плохо соответствует терминологии. Такое впечатление, будто даунов обучили основам ядерной физики и теперь рассуждают. Я знаю, откуда ветер дует, со всеми этими картиночками. Это все протестантская ересь под девизом «делай с нами, делай как мы».

Особенно отличился, конечно, раздел раннего сексуального воспитания. По-моему, это не просвещение. Это обзор технических моментов. Где непосредственная детская пытливость? Где наивная радость узнавания?

Я вот знаю про мальчика, который, вытаращив глаза, взахлеб говорил маме: «Ты знаешь, а у девочек там вовсе не писи! А знаешь, что? У них там не писи, а просто маленькие жопы!»

Не надо никаких энциклопедий, дети сами разберутся.

Я же разобрался в конце концов. Поначалу, конечно, решил, что всю эту канитель придумал мой приятель, известный пакостник. Но потом, методом болезненных проб и ошибок, убедился в его правоте.

В крайнем случае, помогут старики.

У моей знакомой – трое детей, девочка – меньшая. Вот купают ее как-то раз, а средний сзади топчется. И спрашивает у деда: а где же у нее пиписька?

Старец задумался.

И, наконец, застенчиво объяснил:

«Не выросла еще».

А энциклопедия очень скучная, после нее и размножаться неохота. И вообще детям сейчас про другое надо.

Пришел за дитём в школу; дитё мне говорит: «А нас сегодня авакуировали. Бомбу искали.»

Молодые львы

Я соскучился по высоким молодым людям в черных пальто.

Мне их не хватает. Они оживляли город.

Правильно говорят: что имеешь, того не ценишь. Я их, правда, не имел – скорее, возникали контрпоползновения, но я всегда очень ловко уворачивался.

Эти люди появились осенью 94 года. Они наводнили улицы, и мне казалось, что это вечно один и тот же человек, который начал дробиться и отражаться в капельках питерского тумана. Он излучал уважительный восторг и назойливо заражал прохожих разными идеями. Одет он был в расстегнутое черное пальто, волосы торчали продвинутыми стрелочками в соответствии с модной тогда моделью. На плечи падал мокрый снег. Непогода не производила на молодого человека никакого впечатления. Он поймал меня и попытался продать игрушечное канадское пианино.

Я сморозил глупость:

– У меня нет детей.

– Прекрасно! – уверенно улыбнулся молодой человек. – Но у ваших-то знакомых есть!

Он вынул из-за пазухи разноцветное пианино и заиграл гадость.

Я бросился бежать. Молодой человек прощально взмахивал руками, как ворон крылами.

Распродав все пианино, молодые люди сколотили маленький капитал и сделались мормонами. Теперь они перемещались парами, в черных же парах, с опознавательными табличками и в темных очках. Закалившись в процессе торговли музыкальными инструментами, они перестали улыбаться и переходили к делу с механическим бесстрастием.

– Вы читали Библию?

– Да.

– Но вы, конечно, хотите еще лучше знать Библию?

Меня не покидало ощущение, что они гомосеки. Шагают, бывало, на свою явку – сосредоточенные, сдержанно улыбаются, рукой отмахивают шаг, рукава закатаны, пиджаки на плечах. Совершенные гомосеки!

Вообще, очень опасная Церковь.

Мне рассказывали про одного гинеколога. К сожалению, профессия этого доктора ничему не научила. Он познакомился сразу с двумя девушками из племени мормонов, после чего проникся, преисполнился и вознамерился присоединиться.

Он соблазнился многоженством. Но вскоре выяснилось, что многоженство гинекологам не положено.

Так что он еле вырвался.

Напрасно ему обещали, что в случае мормонства в специальной секретной скале высекут его имя, место работы и год окончания медицинского института.

Кричали об этом вслед.