Текст книги "Броуновское движение"

Морской бой

Вот еще один военно-морской случай.

Явились всякие гражданские старшины на переподготовку. Пятьдесят рыл партизан против сорока пяти человек команды – примерно так.

Ну, и был дан строгий приказ: не отпускать на берег никого, ни под каким предлогом, иначе – сами понимаете.

Партизаны командуют матросу:

– Вытрави якорь.

Или что-то такое.

– Зачем?

– Ты, салага, делай, что тебе старшины велят.

Тот повинуется, нос начинает ходить ходуном, и партизаны перепрыгивают на соседнее судно. Там, понятно, говорят, что зашли к ребятам в гости и хотят вернуться на берег. Местные смотрят: действительно, не наши. И отпускают. А те потом возвращаются, груженые вермутом разным. На обратном пути уже угощают, наливают полстаканчика, и повторяют маневр.

Однажды командир отловил их с десятью бутылками водки. Все отобрал.

Построил личный состав на палубе и начал эти бутылки картинно бить и за борт бросать. Показательное битье, морской бой. Образовались лужицы, ручьи.

Команда онемела. А один матрос, которому с утра было невыносимо плохо, упал на колени и пополз, и начал лизать и лакать ручейки.

Командир постоял, выматерился, махнул рукой и ушел.

Исход

У нас был ремонт.

Основное событие ремонта позади, остались мелкие недоработки, сомасштабные основному событию.

Соседи недовольны. Мы в говнище – и вы будьте в говнище, вот она, национальная идея, которая объединяла и объединяет всех на тыщу лет, назло заморским ассенизаторам.

Дело в том, что в нашем доме образовались мыши. Раньше их не было, потому что в подвале были кошки. Но вот подвал заколотили, и стали мыши.

Вся лестница ловит мышей, кроме нас, потому что у нас живет кот, и вот уже все вожделеют и жаждут его выделений, а Ирина моя говорит, что это очень показательно для гуманитарной семьи, торговать этим делом.

Ее поймала бабка из нижней квартиры и строго сказала:

– Вы там ремонтируете, а у меня мыши! Они все ко мне побежали. И я держу под кроватью длинную палку, чтобы гонять их всю ночь.

Не зеленые ли животные?

И не особое ли уже устройство руки у бабки, не вполне обезьянье, чтобы уже можно было взять палку?

Я в свое время чуть не убил эту бабку бутылкой, которую в окно выбросил, и тоже были какие-то невнятные претензии – небось, к тому, что промахнулся, и вот теперь она осталась жить в мучениях, с палкой под кроватью.

Лечебное моделирование

Оно же психодрама, оно же копинг.

Вспоминалось тестю под Нектаринку. Это, как я уже объяснял, безалкогольный фруктовый напиток, вкусом сильно напоминающий общенародный портвейн.

Сидели однажды мужчины (сыны, отцы, деды, мужи, жены) с утра, возле сарая. Всем было невыносимо плохо, и все ждали манны. Пустыня трезвости молчала и жгла.

Никто не шел. Никто не нес. Никто не ударил кулаком в скалу.

Наконец, один шевельнулся:

– Ну, мужики, раз такое дело, то вы уж простите… Не отел я говорить, но вот тут у меня.

И вынимает Маленькую.

Все задрожали.

– Но, – продолжает тот, – раз она Маленькая, то я ее буду пить один!

И вставил себе горлышко в рот. И начал глотать, кривиться, морщиться и желудочно содрогаться. Отнял Маленькую от лица и схватился за горло, а тошнота так и гуляет туда-сюда, от зева до прямой кишки.

Маленькая была фальшивая, в ней была вода. Но он так искусно моделировал, что все стали морщиться в унисон, кряхтеть, стонать, а иные – блевать.

А после сидят – вроде бы и прошло все, вроде бы и поправились.

Окна

Старые рамы-подоконники пришлось отнести на помойку. Я совсем замаялся их таскать – тяжелые, сволочи, грязные, и я сделался сущим чертом.

В очередной заход подползаю к помойке и вижу, как какой-то уютный мужичок, похожий на артиста Павлова, уже крепит мои окна к своему жигулю. И посматривает на меня с мрачной опаской, поджавши губы. Озирается-косится.

Ладненько так крепит, ровненько, по-хозяйски.

Вот странности людской натуры: я же их выкинул, эти окна, они мне не нужны, но я почему-то тоже поджал губы, насупился, не порадовался за мужичка. Что бы такое, думаю, ему сказать, какую-нибудь пакость. И, как назло, ничего в голову не пришло.

Вернулся домой угрюмый, сел пить чай. Пожаловался на мужичка жене.

– Хотел, – объясняю, – ему сказать что-нибудь, да не придумалось.

Та, угадав мои чувства, сказала метко и исчерпывающе, обращаясь к воображаемому мужичку:

– Может, ты еще и отсосешь бесплатно?

Суперкнига

Осведомленность детей вылезает наружу, куда ни ткни.

На даче, например, соседская девочка Оля десяти лет отлично знает, что люди с пятой группой крови живут до 700 лет, что не мешает ей пытать отдельных улиток за огородно-полевой вред, который они причиняют.

Я и сам в том же возрасте похвалялся тем, что «знаю не только все плохие слова, но и что они значат».

А в начале 90-х жена соприкоснулась с начальной религиозной подготовкой. В школе, где она работала, такая была – не закон Божий, но что-то вроде.

И вот пошло-поехало. Показали начальным классам Библию, стали ее листать, показывать, да рассказывать.

Молчание. Недоумение, перерастающее в негодование, которое сегодня, наверное, не все поймут:

– А где же робот?

Сегодня это многим непонятно. В те времена по ящику гоняли библейский мультфильм протестантской выдержки, где по библейским местам (sic) путешествовали современные американские дети и с ними робот, чтобы обстановка приблизилась к бытовой и обыденной, да еще, по-моему, собачка. Не распяли, к сожалению.

Выйти замуж за капитана

Показывали какое-то периферийное не то общество, не то союз отцов. Организация собралась, чтобы обдумать повышение рождаемости. Поскольку многие были в погонах, отцы подумывали устроить демографический взрыв.

Показали семью военного – ну, все как положено, то есть убого. Это я без ядовитости говорю, обыденный и тоскливый факт. Хрущоба, две комнаты. Чаепитие. Но вот одна вещь привлекла мое внимание: настенная карта. Она была озаглавлена приблизительно так: жизненный путь офицера тыр-дыр-дыр. Красная линия, стратегические стрелы. Заголовок написан, как пишутся все армейские плакаты, до боли знакомым шрифтом. Я сомневаюсь, что офицер писал это сам. Наверное, отдал приказ каким-нибудь новобранцам.

Я вот, когда на сборах был, попал в такую синекуру-канимуру. Местный военный хирург поручил мне рисовать плакаты с органами в разрезе, и я нисколько этому не противился, потому что все остальное было гораздо хуже.

Ну так вот, об армейских семьях.

Жена моя повстречала как-то давнишнюю приятельницу. Как дела, то да се. Та прямо светится и взахлеб рассказывает о своем супруге – какой он строгий и аккуратный капитан.

– Ты представляешь, он сам на всех одеялах и пододеяльниках вышил «Ноги».

Ожившие строки

Сколько раз я себе, дураку, повторял, что слово – живое. Без толку. Наоборот: радовался, когда мне встречались мои герои-уродцы, с котами на плече, опустившиеся.

Недавно я потешался над медом, который привез мой медоносный тесть. Обозвал этот мед нитроглицерином. И вот он сдетонировал.

Собачий кот навернул большую банку с подоконника прямо на отремонтированный пол.

По секрету скажу: я подозреваю, что это сделал тесть, а не кот, потому что он тоже терся рядом и закричал «пиздец!» громче меня, даже громче кота, а кто громче всех это кричит, тот умышленно убивает мысли о причинно-следственных связях.

С любимыми не расставайтесь, или Братья и Сестры

Что-то скучно стало. Давайте-ка я вам кино перескажу, которое вчера посмотрел.

Фильм был японский и назывался «Годзу» или «Гозу», я так и не знаю, что это такое, и не надо мне пересылать ссылки на первоисточники, потому как мне и незачем это знать. Удивительно, что без Такеши Китано, потому что про мало что про якудзу, так еще и про двух братьев-якудзов, вполне в его духе. Один брат совершенно спятил, убил собачку, ибо ему чудилось, будто она за ним следит, и главный якудза велел другому брату, младшему, свезти родственника в мелкий городишко, где то ли дурка, то ли просто могильник. В городишке братец удрал, и младший пускается его искать.

По ходу поиска разные люди сцеживают собственное молоко для продажи детишкам, во снах преобразуются в слюнявых коров, и вообще.

Братец вдруг обнаруживается, но оказывается, что он уже сестра, совсем не похожая на прототип особа. Сестра сообщает младшему ряд интимных подробностей: тот, мол, младший, онанировал на фотографию совокупляющихся собак, и тому волей-неволей приходится поверить, что да, это брат, каким-то бесом превратившийся в сестру.

Он привозит сестру к главному якудзе, который порнографически озабочен. Якудза увозит сестру к себе, чтобы уестествить. Он уже немолод, у него не стоит без поварешки в жопе, засунутой туда ручкой, сантиметров на пятнадцать. Зато с поварешкой, которая так и торчит из жопы разливательной частью, все очень славно. Младший брат, конечно, возмущен. Он заявляется к якудзе и устраивает потасовку, в результате чего герой-любовник вдруг садится на поварешку, и та проталкивается до упора, от чего он светлеет лицом и моментально кончает. Тут противник подводит к торчащей разливательной части электрический ток, и якудза светлеет еще сильнее, уже посмертно.

Разделавшись с якудзой, младший брат увозит сестру куда-то и начинает ее уестествлять сам, потому что это для него впервые – не с сестрой, а в принципе. Сестра потрясена размерами его хозяйства. Когда уестествление заканчивается, брателло видит, что аппарат не вынимается назад. С любимыми не расставайтесь, значит. Выясняется, что это не какой-то дешевый вагинизм, а рука старшего брата, которая крепко удерживает аппарат внутре. Наконец брат отпускает брата, потому что брат на брата не пойдет, и старший брат, весьма сорокалетний, начинает вылезать из сестры по родовому пути и вылезает совершенно. Говорят, что такое уже было у Ларса фон Триера, и хорошо, что я теперь об этом знаю, ибо не выношу такой незатейливости, тем более тиражированной. Вылези оттуда поросенок или гаишник с трубой-пистолетом для контроля за скоростью фрикций – другое дело, а обычный мужик – это неинтересно.

Я уже не однажды, в самых разных исполнениях, слышал историю про директора и секретаршу, которых было не расцепить; их так и понесли из кабинета, сидящими на носилках и накрытых простыней, как скульптурную группу на торжественное открытие. И еще я много раз видел неразлучных собак. Теперь мне ясно, что это не мышцы какие сокращаются, дурные, а это дружные родственники там скрываются, бдительные – будущие тести и тещи, ревнивые братья и сестры или, на худой конец (sic), какая-нибудь строгая дуэнья.

Облегчившись, сестра абсолютно расцвела, и они зажили втроем очень хорошо.

По ком звонит колокол

Приходил писатель Клубков, рассказывал о храме, который он сторожит.

Вообще, ничто не меняется. Разве что котельных не стало, а так человеку с даром, какой не всякий поймет, только и остается, что сторожить, потому что кроме положенного по призванию такой человек обычно ничего не умеет и не желает делать. Ну что может сторожить Клубков? Его же первым украдут, приняв за мощи какого-нибудь старца.

Храм, как я догадываюсь, вполне обычный православный храм. В ящике письменного стола лежит Кастанеда со штампом приходской библиотеки. Чтобы бить врага, надо знать его оружие, и наш бронепоезд готов переехать дона Хуана со всеми его дьяволами.

Сидит звонарь. Всегда унылый, пока не развеселится. Подходит к нему поповская дочка лет двенадцати, спрашивает:

– Ты чего такой сидишь?

– Да как же – сейчас отслужат, меня осуждать начнут.

– За что осуждать?

– Так работа у меня такая!

– Какая такая?

– Да людей убивать.

– Как – людей убивать?

– Так, убивать.

– А кем же ты работаешь?

– Да палачом!

Малышка поверила, и ее долго утешали, и объясняли ей.

День ВДВ

Я очень ценю ВДВ, потому что они меня, подлеца, защищают, пока я тут кайфую. Тем паче мне непонятно, почему ВДВ надо показывать, как дрессированных медведей.

У нас в Питере, тьфу-тьфу, пока никого не взорвали и не захватили. В этом я вижу непосредственное участие верховного главнокомандующего, который всеми командует, а значит, он тоже ВДВ. Власть решила сублимировать недостачу. Возле станции метро «Проспект Ветеранов», на зеленом пятачке, разыгралось представление с поимкой террористов и абстрактным боем-междусобоем.

Гремела пальба, рвались дымовые шашки. Под песню «А теперь привыкайте, ребята, к десантным, овеваемым всеми ветрами войскам» негодяев выкурили из будки, убили, запинали ногами. Последние шашки, в знак отступления, дюжий боец раскидал вокруг себя в машинально-показательном плясе.

Старшина заорал в микрофон:

– Зрители! Поприветствуйте десантников! Такой праздник, ебёна конь!..

В отдалении маячила одинокая женская фигурка с какой-то поклажей, замотанная в черное на мусульманский ряд. Может быть, это была уже обезвреженная переодетая шахидка. Может быть, зрительница, а может быть, и настоящая Фатима.

Тем временем город наполнился настоящими победителями в тельняшках, хотя боевые действия еще продолжались.

Мыльная опера

Мне рассказывала жена, что видела такой фильм, про поющее влагалище. На французском языке. То есть и фильм был, естественно, французский, чей же еще, и влагалище пело, соответственно, по-французски.

Жена тогда еще была мне невестой, и я, услышав пересказ этого учебного фильма – его им по программе, вроде, показывали – сразу же укрепился в идее бракосочетания из-за общности взглядов на мир.

Несчастное влагалище из кино голосило на все лады, а его хозяйка была очень даже ничего, и за ней всегда увивалась прорва кавалеров. Но стоило дойти до дела, как влагалище затягивало песню, и все рушилось. Уж и не помню, что оно пело – не Джо Дассена, во всяком случае. Если не ошибаюсь, нечто оперное.

И вот героиня, доведенная до крайности, специально выбрала мрачную, трагическую ночь с ветром, волнами и утесом. Забралась на утес, чтобы прыгнуть и утопиться. Влагалище, конечно, немедленно отреагировало патетическими ариями. Но героиня была непреклонна. И она уже совсем приготовилась утопиться, как вдруг с соседнего утеса, из мрака ночи, ей ответил одинокий, полный тех же намерений, бас.

Бандит

Эпизод вспомнился, едва я увидел, как на соседней улице снесли пивной зал. Потом понял, что показалось – слава Богу, стоит.

Я туда давно уже не ходил, но все равно стало жалко. Это же, как-никак, фрагмент биографии.

Знал я одного самородка, который лечил людей от пьянства методом убеждения. «Представьте, – говорил он, – большое корыто и огромную волосатую лапищу, которая коварно в это корыто наливает». Так вот это был зал, где как раз имелась за стойкой такая лапища, и она всем наливала, и мне тоже.

Однажды я завернул в этот зал, когда он стал по счету уже пятым или четвертым.

Послушная, услужливая лапища в закатанном рукаве принялась за работу, даже вспотела.

Я сел за столик, и все последующее как-то выветрилось. Когда я немного пришел в себя, передо мной сидел веселый молодой человек в очках, спортивном костюме и с короткой стрижкой. Молодой человек, Олег, знал всех в этом зале. Он разгуливал меж столиков, дружелюбно беседовал с лапищей и клиентами лапища, ходил за кулисы.

Он явно был своим человеком и пользовался уважением.

В какой-то момент я спросил:

– Скажи, ты Бандит?

– Бандит, – довольно закивал он. – Поехали?

Я задумался.

– А куда? – спросил я после паузы.

– А куда скажешь.

Поразмыслив, я почему-то решил, что мне хочется на проспект Просвещения.

– Давай, – с готовностью согласился Бандит. – Завернем только в одно место, разберемся быстренько.

И он побежал ловить машину.

А я вышел, посмотрел, как Бандит ее ловит, и пошел домой.

Бляди

Меня поражает прямо астрономическое количество блядей.

Нет, не тех, что на вокзалах и в кабаках. Это милые люди, и они в меньшинстве. Честно вступают в товарно-денежные связи. Я о других говорю, которые бляди врожденные, по своему душевному строю; которые с задатками и легко обучаются.

Поиски работы вынудили меня изучать предложение со спросом. Никому, естественно, не нужен переводчик медицинской и психологической литературы. Литературный редактор тоже не нужен. О писательстве я вообще молчу. И я, помимо прочего, пообщался с разными агентствами, которые предлагают устроить всех желающих операторами ПК, курьерами, упаковщиками и прочими высокими профессионалами с продвинутыми технологиями двадцать третьего века. Обещая бешеные заработки. Эти агентства, конечно, лукавят. Немножко наебывают. Берут чуточку денег за оформление документов, а работы никакой не дают и ни за что, конечно, не отвечают.

Обижаться на них, понятное дело, глупо. Негоже выставлять себя разведенным лохом. На то они и агентства.

Но все они изобилуют симпатичными девушками. Не одной какой-нибудь заблудшей, падшей, прожженной стервой они изобилуют, а сразу многими, синеглазыми, в веснушках, с улыбками. За компьютерами сидят.

Тани, Наташи, Жанны, Светы.

Идеально подкованные в ответах на каверзные вопросы.

И как же легко эти очаровательные десятиклассницы преобразовались в блядей целыми, можно сказать, параллельными классами.

Очень хочется бегать по этим офисам и угрожать предметом, похожим на пистолет.

Брат Роже

Убили брата Роже.

Он возглавлял экуменическую общину в бургундском местечке Тезе.

Я видел его в 90-м году. Мы, оседлавши волну перемен, гостили в общине, выдавая себя за дружественных православных ортодоксов. Не то чтобы мы были неверующими, нет, все крещеные – и мы с женой, и наш приятель, но ортодоксами мы, разумеется, не были. Равно как и экуменистами. Мы были отпетыми сволочами – я говорю о себе и моем товарище, жена-то искренне верила в мир, дружбу и возможность объединения церквей ради всего хорошего. А мы не особенно интересовались духовной жизнью, все больше разной халявой. Опять же за границу попали, париж-транзит, не дай себе засохнуть.

Но брат Роже даже на нас двоих произвел достаточно сильное впечатление, чтобы мы хотя бы на время встречи с ним оставили свои хищнические замашки.

Община представляла собой не какой-нибудь монастырь, а скорее, летний лагерь для молодежи всех стран, которая там соединялась всеми возможными молодежными способами – и душевно, и физически. Брат Роже обычно не показывался и являлся гостям лишь в специально назначенный день, однократно.

Это выглядело довольно торжественно. Он уже тогда был старый, а теперь ему и не знаю сколько лет. Невысокий старичок, в белом, в шапочке, похож на римского Папу. Он говорил самые общие слова под тихие песнопения и свечи, в специально оборудованном гроте – по-моему, это был грот. Во всяком случае, мы куда-то спускались. И несмотря на весь антураж, побуждавший к благочестию через различные репрезентативные системы, от брата Роже действительно веяло чем-то особенным, благочестивым. Не скажу, что святостью, но что-то было.

Я мало про него знаю. Он много общался с матерью Терезой, а в годы войны систематически кого-то прятал от немцев. Не то евреев, не то сопротивленцев.

Какая-то истеричная дура ударила его ножом, четыре раза. Скорее всего, глубоко верующая во что-то. И это порождает глубокие сомнения в экуменизме.

Я совершенно не понимаю, зачем было его убивать.

Закулисное

Приснился любопытный сон.

Будто устроили школьную самодеятельность. Большой драматический концерт в трех отделениях. Я участвую, главным образом, в третьем и там уж дам всем просраться. Но и во втором тоже участвую, в проходной роли Урицкого. Спектакли все выпускные, прощальные. А я, как назло, не выучил текст. То есть то, что говорит Урицкий, совсем немного.

Но мне уже пора выходить. И я собираюсь идти на сцену с двумя яблоками, красным и зеленым. Думаю так: выйду, поставлю одно на другое и буду менять их местами, и приговаривать: «Так и вся моя жизнь: красный – зеленый, красный – зеленый…» Пока не укокошат.

Кто с шестом к нам придет

Все говорят, что власть у нас глупая. Нет, она очень умная.

Вот что рассказал один подполковник милиции.

Лет восемь тому назад он заправлял Псковской областью. Или в Псковской области. В смысле не кому-то, а чем-то – может быть, каким-то фрагментом этой области.

И вот явились к нему ходоки-мужички, донельзя разгневаны. Мать-перемать: явились эстонцы, ничего не объясняют, что-то строят, как у себя дома, и помалкивают.

А известно, что у эстонцев давно есть виды на Псковскую волость, а то и на Кемскую волость. Они когда тормозят, а когда и без тормозов.

Приехали, значит, да еще в форме какой-то, в шапчонках и при погонах. Ладят какие-то жерди-шесты, устанавливают их на чужой земле.

Подполковник, конечно, не разбирался в особенностях политического момента. Связался с руководством, с Москвой: мол, гасить их сразу или подождать?

Ответ был таинственный: наблюдайте.

Подполковник вышел к ходокам и тоже сказал: не трогайте. Наблюдайте.

Мужики восприняли указание на-ура, буквально. Окружили эстонцев кольцом и стали наблюдать.

Наблюдали несколько дней, молча, и подходили все новые. А кольцо постепенно сужалось.

На пятый примерно день пришельцы быстренько повыдергивали свои жерди с палками, да ноги в руки.

Не надо никого гасить и мочить, надо наблюдать.