Текст книги "Броуновское движение"

Онейрократия как высшая и последняя стадия охлократии

Похоже, мне тоже пора собираться в какие-нибудь депутаты.

Потому что по ночам идет какая-то ничем не спровоцированная начальная политическая подготовка, курсы эффективного управления.

Вчера, например, мне приснилось, что я встречаюсь с Чубайсом на станции метро «Петроградскую». Он явился в пышной шапке и весь сиял. Что-то долго мне рассказывал – теперь-то мне ясно, что передавал опыт.

И вот уже сегодня мне снится, что начальник горздрава купил у меня путевку в санаторий за триста пятьдесят тысяч рублей. И обещал еще миллион, если я подробно расскажу ему строение руки.

То есть началась уже практика, откаты начались.

Мне и без Иосифа понятно, что сны – к фараонству.

Северяне

В сотне-другой метров от моего дома, во дворах, расположилось нездоровое желтое здание: Факультет Народов Крайнего Севера. При педагогическом университете имени Герцена.

Стоит там, сколько себя помню.

И внутренняя динамика этого строения замечательно отражает мировые демографические тенденции.

Я все удивлялся: для кого этот факультет? Если для тех, кто ничего не знает о Крайнем Севере, но ужасно хочет узнать, то почему там бродят сплошные якуты и чукчи?

А если это факультет для самих народов Крайнего Севера, то чему их там такому учат, всему сразу? Не быту же Крайнего Севера, который они, возможно, и подзабыли?

В общем, здание исправно приходило в упадок.

Больше всего досталось шайбе-пристройке. Двухэтажная шайба осыпалась, испакостилась, обезлюдела, и в ней много лет жил бомжом милейший поэт и прозаик Алексей Давиденков.

На нем наступательное влияние средних широт и закончилось.

Начался вдруг ремонт, на неизвестные деньги затеянный, и поэта выселили. Он был обречен в своем геополитическом противостоянии.

И я увидел, что напрасно называю север крайним.

Все стало, как и должно быть и скоро будет на Бескрайнем Севере: открылось кафе «Любимый хабиб».

Секреты ремесла

Вчера я весь день провел за разбором книг, после ремонта. Это что-то страшное, умаялся совершенно.

И нашел одну книжечку, которую мне подарил дядя. Автор – В. П. Иванов, название: «Формирование личности офицера», Москва, Военное Издательство, 1986.

Мой дядя отслужил лейтенантом в конце 60-х и до сих пор не может забыть тогдашних ощущений и впечатлений.

Книжечка не толстая, зеленая.

Дядя был так любезен, что подчеркнул мне все самое важное.

Так что поехали.

«Высокоразвитое творческое мышление требуется не только в бою» (дядин восклицательный знак)

Дана таблица: «Сравнительная значимость основных видов деятельности курсантов в формировании командирских качеств офицера. И в этой таблице против графы «Индивидуальные беседы с командирами и начальниками» идут сплошные минусы по всем показателям.

Дядя пишет карандашом: «Зачем беседовать с командирами, если это практически ничего не дает? (ответ см. на стр. 27)»

На стр. 27 дядей подчеркнуто:

«Нельзя идти во взвод, не определив предварительно цель прихода и план действий».

«У некоторых командиров речь расцветает большим количеством вводных слов, слов-паразитов и фраз, не несущих никакой смысловой нагрузки» (курсив наш с дядей).

Далее

«Мы испытываем ощущение открытия, чувство восхищения, когда в хаосе событий, явлений говорящему удается вскрыть логические взаимосвязи, показать определенную систему».

«Рассказ о том, что видел, испытал сам, как преодолел свои сомнения, действует всегда убедительно. Конечно, при этом нельзя терять чувство меры».

Там еще есть формулы для характеристики взаимоотношений с курсантами – я не могу их привести, потому что мне, несмышленому ламеру, такие символы попросту не проставить клавиатурой, но поверьте – это посильнее Фауста Гёте.

И, конечно, неоднократно вычитывалось наше любимое выражение «деформация стержня офицерского самолюбия».

Действительность немного отличается от написанного.

…На днях заходил шурин (не тот, что адвокат, а его брат). Выучился на лейтенанта и на днях едет в Чечню.

Перед этим развлекся, вступил в электронную переписку с ваххабитом, которого нашел через Кавказ-орг. Ваххабит в итоге заявил, что не будет больше переписываться, потому что собеседник не верит в Единого Бога.

«Ну, до встречи», – сказал шурин.

«Давай, мы записали», – ответил ваххабит.

Посидели мы на кухоньке.

– Ну, Ярослав, – говорю, – вернешься и расскажешь, как там чего.

– Да ну, – говорит. – Чего там, водку пьют все.

Преисподняя

Собес, как известно, место сатанинское.

И вот его глубинная связь с преисподней начала обнажаться, и грим поплыл, и штукатурка посыпалась. Шила в мешке не утаишь. Чем-то это мне напомнило все ту же кинговскую Башню, которая вот-вот завалится, когда лопнут Лучи.

С моим отчимом получилась незадача: перевод пенсии затянулся на семь месяцев. Не могут нигде найти ни отчима, ни пенсию, ни перевод – файл улетучился. «Позвоните завтра, – важно и басом сказали. И добавили, значительно понизив тон: – Надо поднять файлы». Как будто это штанга или, еще безнадежнее, пожилой пенис.

У отчима в пенсионном фонде нашлись знакомые шишки.

– Вам все равно туда надо зайти, – сочувственно молвила знакомая шишка. – Вам надо оформить пенсию на доживание. Вы не обижайтесь, это у нас такой термин, и она побольше.

Шторка уже отошла и потянула тленом, но это не все.

В тот же собес зарулила моя тетя. Ей взбрело в голову перевести пенсию на пластиковую карточку.

– Я эти вопросы не решаю, – сказало ей очередное Я из легиона. – Идите к Усопшим.

Тетя смешалась.

Оказалось, что деньги на карточки переводят в той же комнате, где разбираются с Усопшими и выплатами Усопшим.

Возле дверей стояла такая толпа откровенных покойников, что тетя передумала.

Они, трясущиеся, там и множатся, извлекаются из небытия, призываются на службу бумажно-перьевому сатане. Расползаются по городу, ходят и чего-то хотят.

Бестактность

Зашел на почту получить кое-какие деньги.

Ну, я там по графику за 11-е получаю 12-го, но 13-го денег не было, а сегодня 17-е.

Денег нет.

Окошечко любезно улыбнулось:

– Вам дать распечаточку?

Я пожал плечами:

– Зачем она мне?

Окошечко ничего не ответило и поджало губы. Ему не нужна распечаточка! Не нужна, не нужна, не нужна распечаточка. Ах! И как высокомерно он это сказал! Он сказал: «Зачем она мне?» Так спесиво, так свысока! Откроешься людям, а они наплюют в душу.

Литературный Интернет

Читаю Осипа Сенковского.

Помнит ли его кто, помимо братьев-литераторов? Он, между прочим, чудесный, а ведь вторым эшелоном считается, если не третьим.

Я уже давно читаю не книги, а авторов, и в данном случае очень радуюсь сходству мировосприятия. Оно, конечно, искаженное и отличается склонностью обращать внимание на всякую гадость. Но это мировосприятие полезно тем, что сохраняет способность удивляться, когда видишь хорошее и доброе.

В общем, очень рекомендую.

Сегодня у него было бы, небось, сразу пять тысяч френдов. Конечно, до Гоголя с его десятью тысячами ему далеко. Они, кстати сказать, друг друга из френдов снесли.

Гоголь потом жег его в своих постингах и полностью раскрывал тему, в мемориз.

Но потом стал писать гламурно, так что какой-то аноним посоветовал ему выпить йаду в газенвагене, и Гоголь убил свой ЖЖ.

Вахта справок не дает

Тесть привез старому товарищу яблочек.

Товарищ глухой совершенно, звонит мне, орет:

– Славик! Славик! Але! Але!

А у него выходит «Павлик».

– Какой тут тебе Павлик? – ору ему в ответ.

– Славик!..

Голосом, каким поют песню «Лапти, да лапти мои». У меня эта песня неизменно рождает умозрительный образ: пьяненькому пеньку дали поджопник, предварительно нахлобучив на глаза ушанку; он вылетел из сеней и заплясал вприсядку, недоуменно раскидывая руки. И запел.

– Нету Славика!..

Хорошо.

Вечером они с тестем встретились у метро, и тут жена моя идет. Двойная встреча. Стоят, общаются.

Глухой товарищ вдруг нахмурился и шуток шутить не стал, потому что не приучен:

– А что у вас за вахтер такой строгий? Какой-такой «Павлик», спрашивает?

Вахтер я в собственном доме, истинно говорю вам.

Из мира животных

Поэт Вадик Пугач рассказывал о своем попугае.

Однажды попугай захворал, у него из задницы высунулась и стала торчать какашка.

Вадик вызвал ветеринара.

Ветеринар пришел.

– У попугая понос, – сказал он строго.

Вадик смутился и возразил:

– А по-моему, запор.

Ветеринар сделался еще строже:

– Это – попугай. А у попугаев понос – как запор.

Потом этот попугай сдох.

Вадик еще много чего рассказывал о попугаях и их способностях. Один, например, разговаривал вполне разумно. Когда кто-то шел в ванную, он кричал: «Мыться будешь?» А если в сортир, осведомлялся: «Какать будешь?»

Этот попугай тоже погиб, его прищемили дверью.

Бабушка и диктант

У дочки в классе есть мальчик Васечка.

Этот мальчик, как иногда выражаются, удивительно моторный. В свои десять лет Васечка перенес шесть сотрясений мозга.

Все очень просто: увлекся, бежит, бежит, и вдруг – стена. Патогенез предельно ясный.

Не будучи большим интеллектуалом вообще, от сотрясений Васечка пострадал дополнительно. Ну, не то чтобы сильно, но успевает средне. Конечно, без колов, только двойки.

И вот на родительское собрание явилась разгневанная бабушка. Это был не дедушка из «Чучела», это была фигура порешительнее.

Бабушка потребовала в категорической форме, чтобы все родители сдали деньги на лечение Васечки. Потом она пообещала, что если хоть кто-то в классе назовет его дураком или даже дебилом, то она подаст в суд и на обидчика, и на его родителей.

Все притихли, напуганные бабушкой.

И вот вчера состоялся итоговый диктант. Васечка первый день, как вышел с больничного, пришел.

Все политкорректны.

Ну, обзывают друг друга, как положено, говнами и жопами, но Васечку не трогают. С бабушкой не шутят.

Учительница строго повернулась к доске и вывела название диктанта: «Кабан Вася».

Потом повернулась к классу и повторила вслух, автоматически:

– Кабан Вася.

Пусть всегда будет мама

Моя пигалица начала изучать размножение. Предмет у них называется «Окружающий мир», и им все подробно рассказывают – про сперматозоиды, яйцеклетки и так далее. Нет, насчет «так далее» я погорячился, там у них сплошные недомолвки. Четвертый класс, чего же тут хотеть.

Стали вызывать к доске и спрашивать о разнице между мальчиками и девочками. Дескать, мальчики сильные и смелые и все такое. А девочки перед ними бессильные и якобы не смелые. О главной разнице, конечно, ни гу-гу, и все осведомленно шушукались на сей счет.

Я в ее годы – ну, чуть помладше – был полный идиот в половом вопросе. Сочувственно спрашивал маменьку, не тяжело ли ей приходилось на целине. И уточнял: с животом. «С каким животом?» – недоумевала маменька. «Ну, ведь там я сидел», – отвечал я, застенчиво потупив взор. Я полагал, что сидел там всегда.

На эту тему даже песня была: пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я. Это потом ее исковеркали и обезобразили. Я слышал, например, как Жириновский говорил, что песню эту поют неправильно, и надо так: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда буду я, председатель ЛДПР». Хотя в чем-то он прав, ибо всегда был и всегда будет как универсальный, корневой архетип.

Ну вот, а потом детям дали креативное поручение: показали картинку, где были нарисованы поджарый папа и мама с огромным животом, и велели нарисовать эту семью через год.

Все нарисовали поджарого папу, поджарую маму и мелкое дите. И только моя отроковица, радуясь и веселясь, нарисовала маму снова с большим животом. Прихихикивала и всех толкала локтем, вся в меня.

Я бы еще и не то нарисовал, я сразу стал вспоминать линчевскую «Голову-ластик».

Медицина меня испортила. намедни жена листала журнал и наткнулась на выставку восковых фигур в кинотеатре «Нева»: женщина-свинья, сиамские близнецы, мужчина с головой-паразитом и автономный женский торс.

«Один пойдешь, – сказала жена. Потом, не сдержавшись, сказала еще, в сердцах: – Это все твои ебаные персонажи».

И снова «Любимый Хабиб»

Город готовится к зиме. У нас выкопали две траншеи и не зарыли. Повсюду елки, гирлянды. Мне даже удивительно: буквально несколько дней назад наша губернаториха в телевизоре распорядилась в обязательном порядке принарядиться – и вот уже на следующий день все зазеленело.

Правда, елками нынче никого не обманешь, у каждого времени свои приметы.

Близ моего дома, например, проспект Стачек украсился неоновым фаллосом, красным и опрокинутым вниз головой. Он очень подробно прорисован, с хорошим знанием анатомии. Ножка фаллоса содержит надпись: «Хабиб», а крайняя плоть и головка соответственно – «любимый кафе».

Так что никакой арабской вязи, которой нас пугают, не будет, все напишут по-русски – «любимый кафе» и «нелюбимый отделение милиционер».

Чуть дальше над проспектом развевается алый лозунг: «Вам нужен этот геморрой?»

В моем сознании он каким-то образом связался с любимым кафе, то есть с фаллосом.

Трасса у нас правительственная, а потому восьмеркам и шестеркам хорошо виден этот лозунг. Вопрос выглядит угрожающим, и кажется, что если президенты и губернаторы ответят на него отрицательно – не нужен нам, дескать, этот геморрой – то геморрой сразу и вправят неоновым фаллосом. И будут вправлять, пока вопросительный знак не поменяется на восклицательный.

Понаехали

Жена давеча познакомилась с канадкой.

Эта канадка приехала в Россию на заработки, а так вообще сама не местная.

Была у нас три года назад, с мужем, и решила, что здесь чудо как можно заработать. Взяла дочку и приехала. Уже месяца три здесь, и все не знает, где ночевать будет следующую ночь… А мужу не хватило денег на билет. Он сказал, что поднакопит и подъедет. Потом, не сейчас.

В общем, в Канаде неладно. Там только лесорубам, наверно, хорошо. А всем остальным очень плохо.

Не то что у нас.

«Почему все так дорого? Я, – говорит, – устроилась язык преподавать, четыре часа в неделю по десять долларов. Я не могу прожить на эти деньги!»

«Я тоже», – Ирина скромно потупилась.

А познакомились они в Аничковом дворце, доме детского творчества. Она туда стала водить дочку плести гобелен. И моя пигалица там плетет.

Вот они обрадовались – и мур-мур-мур по-французски.

Так вот они невероятно встретились.

– Скоро в собесе встретитесь, – сказал я.

Стусло

Этим летом у нас в доме появилось стусло.

Я, например, раньше не знал, что это такое. Оказалось, что это такой самодельный лоток для косого распиливания досок.

Мы со стуслом мгновенно невзлюбили друг друга.

Все прекрасное во мне не приняло самого факта существования стусла. Я уверен, что во мне есть прекрасное, как и в любом человеке, потому что люди от природы добры, и в них нет никакого зла, которое – химера и ложь. Ну, может быть, отдельные недостатки были у Гитлера и Чикатилы, а так все замечательно. И вот эта самая внутренняя красота не переваривает грубого, слабоумного звучания этого слова: стусло. Оно кажется неприличным ругательством и обзывательством, намеком на какие-то неблаговидные отправления организма.

Тем более меня возмущал папа жены, который именовал стусло обыденно, как будто тому от века полагается быть на свете и оно ничем не выделяется из мира привычных и милых вещей. При помощи стусла он успешно устроил в моем дому славную сельскую новь.

Стусло постоянно попадалось мне на глаза. Ощутив мою неприязнь, оно решило мне отомстить и спряталось.

Папа жены похаживал и с удовлетворенной ненавистью восклицал: выкинули! выкинули стусло!

Оно же, посмеиваясь, стояло в углу.

Главным обвиняемым, конечно, оказался я. И я остался виноватым даже когда стусло нашлось, потому что по мне было видно, что я желал ему зла.

Сейчас, когда главный защитник стусла уехал, я сволок его в сортир.

Оно там живет своей жизнью. Иногда мне кажется, что оно питается свеклой, носит толстые кальсоны и слушает концерты по собственным заявкам.

Контроль и марки

Рылся в барахле и нашел свой старенький альбомчик с марками.

Да, я когда-то их собирал, в детстве и отрочестве.

Откровенно говоря, во мне имеется эта гнусная потребность коллекционировать, которая есть не что иное, как подсознательная попытка контролировать ситуацию вообще, обладать чем-то во всей полноте. И ничего за этим занятием не стоит, кроме глубинного страха перед миром, расползающимся в руках, подобно гнилому ситчику. Покойная бабушка, довольно прижимистая по жизни, эту мою затею поощряла и даже финансировала, потому что считала, что вложения пойдут «на дело» и обернутся во благо. Дескать, я буду эти марки изучать, рассматривать, что там на них такое понарисовано; потом пойду в читальный зал, обложусь там энциклопедиями и художественными альбомами и сделаюсь в итоге сильно просвещенным человеком. Ни хрена я не собирался просвещаться, мне важно было лишь обладать, достроить серию, охотиться за следующей.

С марками я по незнанию поступал варварски: просто наклеивал их на бумагу.

Моими первыми марками были какие-то космические, с Луноходом, три штуки. Мне их зачем-то купили, под действием неизвестного стиха, и я моментально подцепил заразу.

За Луноходом последовали Звери, и так далее.

Потом, года через три, приехал погостить мой московский дядя, который тоже, когда не особенно пил, собирал марки.

Он по тогдашним меркам казался мне исключительно состоятельным.

Дядя сразу потащил меня на барахолку, где эти чертовы марки продавали из-под полы.

– Ну, какие тебе нужны? – спросил он, приценившись к какому-то неприятному, извращенной наружности субъекту.

Я пожал плечами.

Тогда дядя быстренько выбрал серию, которая, по его мнению, должна была меня интересовать особенно: ренуаровских баб, голых и толстомясых.

У нас с дядей вообще много общего.

Вскоре я как-то подзабросил марки, у меня появились другие интересы.

Чужие стихии, Шаолинем прижатые

Сходил на Китайский Цирк.

Расстроился.

Основные партии там разыгрывали якобы настоящие монахи из Шаолиня, во главе с предводителем. Ничего такого особенного, что не под силу нашему мужику, они не показали: ломали об бошки железяки с деревяшками, размахивали дрыном, принародно съели ртутную лампу – вещи не то чтобы привычные, но вполне осуществимые.

Конечно, они не похожи на наших монахов. Я с трудом представляю православную братию, упражняющуюся в прыжках. Каждому свое. Вспомнил рассказ моей матушки про монаха с сифилисом, которого им показывали в институте, за неимением прочих больных – наглого, вертлявого. Он скитался по монастырям с малых лет, после детского дома, и там его всему выучили, а хворь он приобрел в Сухуми, где жил с армянином. Маменька, прости ей Господи, пришла домой, подбоченилась и сказала нашей верующей бабушке: вот, мол, твои монахи! с армянином жил! А та ей ответила: вот, внученька, какой надо быть осторожной – даже в квартире смотреть, с кем живешь.

Бабушке и в голову не пришло, что с армянином можно жить как-то иначе.

Ну, да я не о том.

Все представление с их плясками в стиле кун-фу мне сильно напомнило день ВДВ, но у нас это поставлено лучше, с развязной ленцой. Главный монах перебирал четки, загружаясь энергией – точь в точь, как компьютер грузится программой, когда в нем бегут зеленые или синие шашечки. Потом просветлел, ибо внутри монаха все первоэлементы успешно породили друг друга – Земля, Вода, Огонь, Железо и Воздух.

Поднебесный Диктор голосом, хорошо поставленным еще в 50-е годы, объяснял, что происходит на сцене и как к этому надлежит относиться. Выносили красное знамя; плясали львы, похожие на коня из книги «Витя Малеев в школе и дома».

Все они скакали со зверскими лицами, показывая, что в Шаолине не место улыбкам.

Я даже заскучал без нашего цирка с его святоотеческими опилками, где медведь повинуется Дао русского кулачного боя, а Инь и Ян – просто клоуны.

Уорхолл

Вчера, отправив ребенка в цирк смотреть дрессированного крокодила, мы быстренько смотались на выставку Энди Уорхолла.

Надо же культурно расти.

Я ведь ни бельмеса не смыслю в живописи, тем более в авангардной. С таким же успехом можно привести барана на веревочке в надежде показать ему новые концептуальные ворота в натуральную величину.

Но все-таки хочется объяснений. Почему я, не такой уже молодой человек, обремененный многими делами и заботами, должен обрадоваться при виде коробок из-под кетчупа или портрета гамбургера?

Мне напомнят, что там еще Мерилин Монро. И что с того, что Мерилин Монро, даже решенная в пяти цветовых вариантах? Я от нее тоже не в восторге. У меня было много знакомых женщин, пускай и не таких красивых, как она, зато гораздо более доступных. И пили они не меньше.

Больше всего мне понравилась брезентовая рыба универсальной видовой принадлежности, макет. На первом этаже. Раздвижная, на молниях, которые если расстегнуть, то можно раздвинуть эту рыбу, как подзорную трубу. Но Уорхолл с этой рыбой, естественно, и рядом не стоял, это наши постарались, Флоренские.

Там были еще какие-то французские кляксы, на изготовление которых ушло, судя по примечаниям, по году творческого вдохновения, а мне бы хватило пяти минут и бутылки портвейна.

Сейчас меня будут ругать и стыдить.

Но ведь эти кляксы для того и созданы, чтобы созерцатель максимально абстрагировался и дал свое личное толкование, каких мульён. Я и дал. Такие правила игры.