Текст книги "Куропаткин. Судьба оболганного генерала"

В 1879 году Главным штабом в Константинополь в качестве официального военного агента направлен подполковник генерального штаба Макс Эммануилович Куммерау.

Выпускник Николаевского кавалерийского училища, он ранее служил в гвардейском Драгунском полку и Главном штабе в Санкт-Петербурге. Во время Русско-турецкой войны назначен старшим адъютантом штаба 9-й кавалерийской дивизии, отличился при переправе через Дунай, взятии Никополя и боях под Плевной, за что награжден тремя орденами и золотой саблей.

После заключения мира оставлен в оккупационном корпусе и назначен членом комиссии по разграничению территории автономной турецкой провинции Восточной Румелии, где зарекомендовал себя с лучшей стороны и получил заслуженное повышение до руководителя легальной резидентуры русской военной разведки.

В качестве военного агента занимался тем, чем и должен заниматься офицер-разведчик в сопредельном государстве: собирал сведения о турецкой армии, ее союзниках, театрах военных действий, оперативной обстановке, добывал секретные документы, завязывал перспективные вербовочные контакты, приобретал новых источников информации.

Активность военного разведчика доставляла много беспокойства турецкой контрразведке, а профессионализм Куммерау порой ставил в тупик самых изощренных мастеров наружного наблюдения. Проблему решили радикально: 17 февраля 1880 года во время прогулки в пригороде Стамбула подполковник Куммерау был смертельно ранен несколькими револьверными выстрелами в упор. Полиция схватила убийц на месте – по официально озвученной турецким правительством версии, ими оказались фанатики-мусульмане, бежавшие из Боснии после ее оккупации австрийскими войсками.

Куропаткин вспоминал:

«В Петербурге мне выдали заграничный паспорт на имя коллежского асессора Александра Николаевича Ялозо, помеченный 17 марта 1886 года и подписанный петербургским градоначальником, генерал-лейтенантом Треповым.

Прибыв в Одессу, я получил по выбору начальника штаба Одесского военного округа Протопопова в провожатые секретного агента турецкого подданного Ахмета Заирова. (Для того чтобы оградить меня от возможной измены с его стороны, семья Ахмета, проживавшая в Феодосии, была с его согласия арестована). На Босфоре я должен был появиться в качестве скупщика скота».

Прибыв в Турцию и разместившись, Куропаткин под предлогом охоты планомерно и последовательно обходил пешком побережье и предварительно намечал пункты, которые, по его мнению, должны были войти в линию русских укреплений после занятия плацдарма с целью его последующего удержания на южном и западном угрожающих направлениях.

Говоря о выполнении разведывательной работы на турецком побережье, Куропаткин отмечал:

«Трудность ее заключалась в том, что надо было быть постоянно настороже, делать шифром много записей, не иметь с собой карты и не делать никаких рисунков или чертежей, которые могли бы выдать меня в случае ареста.

Местность благоприятствовала скрытному производству работ: мало населения, дорог, селений, много зарослей дубняка. Кроме того, при следовании береговой дорогой по краю высот отлично были видны все турецкие сооружения и легко запоминались не только фигуры батареи или сомкнутого укрепления, но и число орудий и даже приблизительный их калибр.

По вечерам надо было делать сводку виденного и все старательно прятать в чемодан с двойным (секретным) дном».

Угроза разоблачения была постоянной, поэтому Куропаткин не мог себе позволить расслабиться ни на минуту. Давая оценку вероятности провала и разоблачения турецкой контрразведкой, Куропаткин перебирал в памяти наиболее опасные ситуации, возникшие во многом вследствие случайного стечения обстоятельств:

«Трижды положение мое было довольно скверным. Первый раз, когда мы с Ахметом возвращались верхом из Ерли-Кная в Буюк-дере. Близ одного из селений по обеим сторонам от дороги стояли довольно высокие глиняные заборы, за которыми паслись стада баранов. Несколько овчарок очень крупных, перепрыгнув через забор, с яростью бросились на нас, и, как мы ни прибавляли шагу, они прыгали около наших ног, порываясь укусить или даже стащить с лошадей. Я вынул револьвер и готовился выстрелить. Ахмет, скакавший позади, громко умолял меня не стрелять. Но все же опасность от одной из овчарок была так велика, что, когда она подпрыгнула почти до высоты седла (лошади у нас были турецкие, невысокие), я выстрелил ей в разинутую пасть и убил. Несколько пастухов бежали по другую сторону дороги и пытались отогнать собак. А после выстрела послышались грубая ругань и угрозы. Мы ускакали благополучно, и, когда можно было пустить лошадей шагом, Ахмет рассказал мне, что два месяца тому назад в этих же местах охотился помощник итальянского военного агента. На него также бросились овчарки. Защищаясь, он убил одну из них, но сам стал жертвой свирепых пастухов. У него отняли ружье, сломали, а самого убили. Все посольства подняли тревогу, и трое наиболее виновных в этом происшествии были повешены.

Другой раз, работая с Чичаговым на азиатском берегу пролива, мы, забравшись в песок около укрепления Фим-Бурну, закусывали по-походному. В этот момент нас окружили четыре сарбаза (пехотинца), вооруженные ружьями. Старший из них объявил нас арестованными по подозрению в шпионаже. По-видимому, за нами следили, и охотничьи наши занятия показались подозрительными. Чичагов предъявил бумаги, где была проставлена его должность помощника военного агента и разрешение из Константинополя на охоту. Я предъявил свой паспорт. После долгих препираний нас отпустили, но произвели тщательный обыск.

Третий случай был самый неприятный. Заканчивая оценку западного фаса проектируемого мной плацдарма на Северном Босфоре, я остановился на высотах в версте от берега против крепостцы Килии, отлично видимой во всех подробностях с пункта наблюдения. Эта старинная крепостца с высокими, но тонкими стенами с бойницами и башенками была очень живописна и могла оказать серьезное сопротивление при штурме без артиллерии, но с моря легко поддавалась разрушению современной в те времена морской артиллерией. Я не утерпел и сделал чертеж ограды и небольшой ландшафтный рисунок общего вида крепостцы. Только я успел уложить эти рисунки глубоко за голенище, как был окружен тремя пехотинцами с ружьями, которые объявили меня арестованным. На вопрос, что я около крепостцы делаю, показал на пароход, потерпевший крушение близ Килии, и потребовал лодку, чтобы меня туда отвезли. После долгого совещания мне объявили, что нас рассудит английский полковник, проживавший в Килии. Без обыска меня повели в крепостцу, в помещение англичанина, как потом оказалось, начальника “лоций” на Черном море».

Не вызывает сомнений, что описываемый Куропаткиным англичанин являлся резидентом английской военно-морской разведки. Должность руководителя лоцманской службы позволяла ему контролировать береговую обстановку и местный фарватер, а также собирать сведения обо всех проходящих через Босфор морских судах, при необходимости присутствуя на их борту.

Куропаткин далее вспоминал:

«Вышел высокий, худой, характерного вида англичанин, очень подозрительно на меня смотревший. Мы заговорили по-французски, я и ему упорно повторял просьбу дать мне лодку, чтобы добраться до парохода, потерпевшего крушение. После некоторого раздумья англичанин отпустил мою стражу и пригласил меня в соседнюю комнату, где на столе была разложена карта части Босфора и южного побережья Черного моря большого масштаба. Многочисленные линии и различные отметки покрывали ее. Подведя меня к карте, англичанин прочел лекцию о двойных течениях вод Босфора в верхних слоях из Черного моря в Мраморное и в нижних слоях из Мраморного моря в Черное. Он объяснил мне сложности течения из нижних слоев в Черное море, что это течение в иных случаях идет с довольно большой силой вдоль берега и может замедлять движение судов, следующих вдоль берега…

Нам принесли по одному, а потом и по второму стакану горячего крепкого грога, и мы расстались дружески. Мне приготовили катер англичанина, и, прощаясь, он вручил свою визитную карточку…».

Угрозы разоблачения не остановили Куропаткина в его дальнейшей работе, и порученное задание он выполнил до конца:

«Я окончательно остановил свой выбор на плацдарме, очерченном таким образом, что по фронту, разделенному Босфором, приходилось около 20 верст, а по флангам, упиравшимся в берег моря, – по 10.

Центральная часть фронта определялась двумя пунктами: Буюк-дере в западной части пролива и Бейкосом – в восточной. Левый фланг плацдарма упирался в море около устья р. Гивы, правый – в 10 верстах по берегу от входа в Босфор. Самыми сильными укреплениями турок в то время были батареи Румели-Кавок и в особенности Лнатоли-Кавок, а также укрепления пролива Маджар на азиатском берегу. Кроме того, батареи были выстроены на европейском берегу в Сары-Таш, Мовро-Мало и Буюк-лиман, а на азиатском – Кичели и Фим-Бурну. При форсировании Босфора батареи эти могли представить в 1886 году известные препятствия, но не особенно серьезные. Орудия были расположены открыто и в амбразурах и легко могли быть подбиты судовой артиллерией. При высадке на берегу моря и по овладении высотами на берегах Босфора батареи эти брались с тыла.

При проектировании укреплений приходилось намечать значительные работы по расчистке эспланады, вырубке виноградников, сносу некоторых зданий. Местность внутри плацдарма, ненаселенная, дикая, прорезанная глубокими расщелинами, маловодная, была очень затруднительна для сообщения, но позволяла создать ряд последовательных позиций. Значительная часть территории плацдарма была покрыта мелкой порослью дубняка. При затрате значительных сил и средств выбранные мной позиции можно было сделать очень сильными, требующими для овладения ими серьезных осадных работ. Но и для обороны участков на обоих берегах Босфора я рассчитывал по корпусу из трех пехотных дивизий и бригады конницы.

В мирное время в качестве гарнизона этой русской Босфорской крепости достаточно было дивизии пехоты с артиллерийской бригадой и полка конницы».

25 апреля 1886 года Куропаткин возвратился в Севастополь, где подробно доложил о выполнении задания военному министру:

«Петр Семенович Ванновский, выслушав мой подробный доклад об исполненной командировке на Босфор, одобрил выводы, а 5 мая сказал, что моя работа уже доложена государю, который поручил благодарить меня. Более ничего Петр Семенович не прибавил. По-видимому, то, что государь видел в Севастополе по морской и сухопутным частям, убедило его в нашей неготовности для выполнения десантной операции в сколько-нибудь серьезных размерах».

Очевидно, что операция Главного штаба по рекогносцировке Босфорского побережья является уникальной, не имеющей аналогов в практике отечественной военной разведки прежде всего по факторам должностного положения, чина офицера, ее осуществившего, и отсутствия какой-либо надежной легенды для оперативного прикрытия исполнителя. Посылать действующего генерала, к тому же «засвеченного» два года назад на военных маневрах во Франции, с разведывательной миссией под видом купца, то есть фактически нелегала во враждебную страну-колоссальный риск с возможными в случае провала непоправимыми последствиями для армии и государства.

Куропаткин в силу выполняемых обязанностей в Военном министерстве был носителем секретов особой государственной важности. В случае разоблачения и ареста турки церемониться бы не стали и, без всякого сомнения, смогли бы приложить все усилия для того, чтобы развязать язык русскому шпиону.

Очевидно, что для Ванновского и Обручева все вероятные и действительные риски перевесила важность подготовительной работы по рекогносцировке плацдарма для высадки десанта на Босфоре и своевременность доклада императору; помимо описания местности крайне важной становилась ее ОЦЕНКА на месте с позиции не просто топографа, а военачальника, то есть на первое место выходила ГОЛОВА исполнителя, его способность отработать концептуально на уровне воплощения замысла десантной операции в конкретные действия армии и флота на месте.

Позднее Куропаткин в работе «Задачи русской армии» назовет место проведения рекогносцировки и выбранного плацдарма для высадки российских войск «ключом к проливам», способным решить все проблемы обороноспособности черноморского побережья страны, как альтернатива дорогущему созданию и содержанию Черноморского флота.

За успехи в разведывании береговой линии обороны турецких войск на Босфоре в 1886 году генерал-майор Куропаткин удостоится ордена Святой Анны I степени.

Службу в Главном штабе Куропаткин сочетает с профессорско-преподавательской и педагогической деятельностью в Николаевской Академии генерального штаба, а также с плодотворной научно-исследовательской работой.

В 1885 году опубликованы два его произведения: военно-историческая монография «Действия отрядов генерала Скобелева в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Ловча и Плевна. Ч. 1–2» и специфическая, предназначенная для расширения кругозора пехотных командиров брошюра «Артиллерийские вопросы».

В «Артиллерийских вопросах» автором на основе опыта войны высказывается любопытная мысль, больше относящаяся к области военной психологии, но крайне примечательная для руководства войсками любого уровня в условиях огневого воздействия противника:

«Войска отступают без приказания не потому, что по числу своему не могут держаться (или продолжать наступать) и не столько по тем потерям, которые они понесли, сколько от страха перед такими потерями, которые их ожидают. Чем время, в которое нанесены потери, относительно меньше, тем опасность ожидаемых еще потерь представляется большей. Так, во многих случаях батальон, потерявший в течение многих часов боя 200 человек, представит больше шансов, что он удержится на позиции при ее атаке, чем батальон, потерявший, например, 50 человек, но в течение всего нескольких минут».

В Академии Генштаба Алексей Николаевич по предмету военной статистики заменил самого Обручева, оставившего кафедру ввиду катастрофической нехватки времени и полностью сосредоточившегося на руководстве Главным штабом. Справедливости ради надо отметить, что равноценной замены не случилось и достичь высочайшего теоретического и методического уровня, заданного Обручевым на кафедре, на академической конференции, глубины и доходчивости изложения учебного материала, его репутации и авторитета среди коллег и слушателей, как видного военного теоретика и маститого профессора, Куропаткину так и не удалось.

Однажды приключилась неприятная история, ставшая достоянием широких кругов столичного офицерского корпуса.

В 1887 году на ежегодном званом обеде административного и профессорско-преподавательского состава, а также слушателей Николаевской Академии генерального штаба ее начальник генерал Драгомиров, и в нормальном-то состоянии весьма несдержанный на язык и зловредный в персональных оценках, изрядно подвыпив, позволил себе не в тему, в недозволенной форме оскорбительно высказаться об отдельных качествах покойного Скобелева.

Куропаткин, присутствовавший на мероприятии как адъюнкт-профессор по кафедре военной статистики, сдержаться необходимым не посчитал, прилюдно резко одернул Драгомирова, тем самым публично защитив честь своего старшего боевого товарища, друга и командира.

Неприятный с точки зрения офицерской этики и соблюдения субординации инцидент получил огласку, во избежание более громкого скандала Куропаткину мягко порекомендовали оставить работу в академии, что он и сделал, хотя востребованность его в качестве преподавателя себя не исчерпала. Зимой 1887–1888 годов его привлекли к чтению лекций по военному искусству и военной статистике в штабе Петербургского военного округа.

Через год с небольшим из Петербурга от греха подальше переведут и слабо контролирующего эмоции, бесцеремонного Драгомирова, поручив ему командование войсками Киевского военного округа. Очевидно, руководители Военного министерства решили и смогли убедить императора в том, что все-таки формирование благоприятной атмосферы в академической офицерской среде предполагает идущую от первого лица учебного заведения ЗАДАННОСТЬ более интеллигентной манеры общения между коллегами в погонах, независимо от званий, чинов, должностей, возраста и неудовлетворенных амбиций.

Загрузка по службе в министерстве предполагала соблюдение определенного календарного графика и общего распорядка дня.

Куропаткин отмечал особенности работы в центральном аппарате военного ведомства:

«Проводя летние месяцы в поездках с целью ознакомления с различными районами Западных пограничных округов и участия в занятиях войск, я все зимы во время службы в Главном штабе проводил в Петербурге, работая в Главном штабе ежедневно, часто и в праздничные дни, от 10 часов утра до 4 часов пополудни. Я отвлекался от работы только по требованиям Обручева или для участия в разных комиссиях».

Летом 1887 года он вновь, как и в 1885-м, присутствует в качестве наблюдателя на совместных маневрах Одесского военного округа и Черноморского флота. Тематика учений не изменилась – отработка слаженности войск при береговой обороне и проведении морских десантных операций.

Число различных совещательных и инспекторских органов, где присутствует Куропаткин, множится год от года – компетентного специалиста хотят видеть в своем составе все ответственные руководители, его экспертное мнение ценят, а зная близость к военному министру и начальнику Главного штаба, стремятся заручиться поддержкой для лоббирования узковедомственных интересов. В 1888 году Куропаткин включен в состав комиссии по пересмотру положения о хозяйстве в артиллерийских батареях и для всесторонней разработки вопросов, касающихся минной и береговой обороны страны в Балтийском регионе.

Начало лета 1888 года он вновь проводит в Одесском военном округе в должности помощника начальника Бендерского лагерного сбора, затем в течение двух с половиной месяцев исполняет обязанности командира сводной дивизии на армейских учениях под Елизаветградом.

В 1888 году за военные заслуги удостоен очередного, ОДИННАДЦАТОГО по счету ордена – Святого Владимира II степени.

В 1889 году Куропаткин наотрез отказывается от предложенной должности командира отдельной гвардейской стрелковой бригады – во главе придворного соединения себя не видит; предназначенная для парадов, смотров и торжественных церемоний гвардия, по его мнению, – карьерный ТУПИК для боевого армейского генерала, еще не исчерпавшего всех перспектив служебного роста.

В течение семи лет Куропаткин служит в Главном штабе.

Если рассматривать вооруженные силы государства, армию страны как живой организм, то Главный, или Генеральный, штаб-это мозг военного, оборонного организма. В Главном штабе на основе анализа оперативной обстановки вырабатывается военная доктрина государства, определяются и оцениваются угрозы безопасности страны, наполняется конкретным практическим содержанием методологическое «дерево целей» и наступательный либо оборонительный характер и содержание военной стратегии, начиная от определения объекта и предмета вооруженной борьбы в настоящем и будущем и заканчивая расчетом применяемых сил и средств обороны империи, сосредотачиваются вопросы организации сбора и изучения сведений о противнике в мирное и военное время, исследования театров военных действий, формирования алгоритмов мобилизационного развертывания армии в условиях войны, вопросы дислокации и передвижения войск, планирования фронтовых и армейских операций, организации работы штабов военных округов и полевых управлений действующей армии.

За семь лет службы в Главном штабе Куропаткин приобрел глубинное знание механики цикличной работы военного и государственного правительственного аппарата, порядка подготовки и согласования служебных документов, издания подзаконных ведомственных нормативных актов, контроля и проверки исполнения приказов и распоряжений, инспектирования войск и оценки состояния боеготовности пехотных, кавалерийских и артиллерийских соединений, гарнизонов укрепленных районов и крепостей по объективным критериям.

Он приобрел СВЯЗИ среди высших военных и государственных чиновников, заработал и подтвердил репутацию толкового, исполнительного, предупредительного, знающего свое место в иерархии военного ведомства генерала, способного быстро и стильно подготовить требуемый оперативный документ, эффективно и качественно, в кратчайшие сроки выполнить поставленные ему задачи, в том числе и с риском для жизни, усиленно работающего над собой самостоятельно и постоянно совершенствующего свою теоретическую военную подготовку, пополняющего багаж знаний.

Главное – общаясь с такими корифеями военного дела, как Ванновский и Обручев, Куропаткин приобрел и отточил МАСШТАБНОСТЬ МЫШЛЕНИЯ, способность системно мыслить в историческом контексте, на длительную перспективу, увязывать в единую логическую цепь ПРОСТРАНСТВО театров военных действий и ВРЕМЯ армейских и фронтовых операций во воздействию на противника, моделировать оперативную обстановку и планировать ресурсы для реализации стратегических задач, выходить за рамки узконаправленного, преимущественно военного видения международной или внутриполитической проблемы и воспринимать ее с позиций государственного деятеля, видя интересы и компетенцию широкого круга правительственных ведомственных структур.

Сказать однозначно, что за семь лет службы в Главном штабе Куропаткин заметно перерос занимаемую должность, нельзя. Пределов совершенствования профессионального военного мастерства, как штабного работника, он к своим 42 годам не достиг, имелись штабисты и посильнее, и поопытнее, о застое и деградации речи не было и в помине, однако у военного министра по вопросу дальнейшего использования Алексея Николаевича оказалась иная точка зрения.