Текст книги "Куропаткин. Судьба оболганного генерала"

Бывший военный министр Сухомлинов в мемуарах вспоминал: «После того как оправдалось драгомировское мнение о необходимости Скобелева для полководческих экспериментов Куропаткина, 28 февраля 1905 года в Царском Селе состоялось совещание. В нем участвовали: великие князья Алексей Александрович и Николай Николаевич, Драгомиров, граф Воронцов-Дашков, Фредерикс, Гессе, Рооп, Комаров (Пушкинский) и я.

Для всех нас было ясно, что оставлять Куропаткина в должности главнокомандующего Маньчжурской армией, потерпевшей решительное поражение, совершенно невозможно. Никаких продолжительных дебатов по этому поводу и не было».

Сухомлинов не совсем точен: во-первых, генерал Александр Виссарионович Комаров, прозванный Кушкинским после сражения с афганскими войсками на реке Кушке 18 марта 1885 года, скончался 27 сентября 1904 года в Санкт-Петербурге и участвовать в совещании у императора 28 февраля 1905 года никак не мог.

В совещании участвовал его брат-член Военного совета, генерал от инфантерии Константин Виссарионович Комаров, он же позднее, в 1905–1906 годах, состоял членом Следственной комиссии по делу о сдаче крепости Порт-Артур японским войскам.

Сухомлинов не совсем точен и во-вторых, и это неудивительно: мемуарный жанр в каком-то смысле – больше для самооправдания, собственного возвеличивания и сведения счетов с былыми оппонентами, чем для объективного торжества исторической справедливости. Так и здесь, в действительности «ЯСНО БЫЛО НЕ ДЛЯ ВСЕХ», и продолжительные дебаты имели место, причем в поддержку Куропаткина помимо других высказался очень авторитетный генерал, о чьем присутствии на совещании Сухомлинов по непонятным причинам упомянуть забыл.

Член Государственного совета, начальник штаба Скобелева во время Ахал-текинского похода, бывший приамурский генерал-губернатор, герой войны с Китаем Николай Иванович Гродеков отметил, что прежде всего, по всей вероятности, не удовлетворял предъявляемым жестким военным требованиям Полевой штаб главнокомандующего, поскольку не знал даже количество японских войск.

Это был прямой удар по военному министру Виктору Викторовичу Сахарову, так как штаб Куропаткина возглавлял его родной брат – Владимир Викторович Сахаров. Далее Гродеков, близко знавший Алексея Николаевича четверть века, еще со времен завоевания Туркмении, заявил, что Куропаткин – «единственный человек, который может привести в порядок в настоящую минуту армию, когда она пришла в полное расстройство».

Поддержали Алексея Николаевича, упомянув о сложностях, с которыми главнокомандующий столкнулся в Маньчжурии, еще два не менее влиятельных государственных деятеля – министр императорского двора, канцлер императорских орденов Владимир Борисович Фредерикс, высказавшийся о Куропаткине, что «сменять его в настоящую минуту нельзя», и один из старейших членов Государственного совета Христофор Христофорович Рооп.

Так, Рооп, отметив, что главнокомандующий оказался не на высоте положения, в частности, сказал:

«…в данную минуту, в тех тяжелых условиях, в которых находится генерал Куропаткин, надо дать ему разобраться».

Граф Воронцов-Дашков высказался в том плане, что

«не время теперь, когда армия находится, по-видимому, в хаотическом состоянии, менять главнокомандующего…, смена главнокомандующего при теперешнем положении армии внесет в нее еще больший хаос. К этой замене, несомненно, следует прийти, но погодя».

Дворцовый комендант генерал-адъютант Петр Павлович Гессе согласился с коллегами, отметив, что

«быстрое, немедленное отозвание главнокомандующего может поставить армию в очень трудное положение».

Недавно назначенный командующий войсками Киевского военного округа генерал Владимир Александрович Сухомлинов высказался витиевато:

«На основании моего личного знакомства с Куропаткиным раньше я нахожу, что этот год войны сильно отразился на нем, но не могу сказать, сознает ли он сам, теперь или потом, что он нездоров и не может вести дело».

Примерно в том же духе выступил генерал Комаров, который, перечислив все недостатки Куропаткина —

«находился в постоянном противоречии с самим собой», «не выдерживает характера», «не знал, сколько сил у неприятеля», «популярность Куропаткина дутая, газетная», резюмировал: «…надо или дать ему нравственную сильную поддержку, или просто удалить».

Великий князь Николай Николаевич, как и следовало ожидать, резко раскритиковал Куропаткина:

«…весь ход кампании не дает права надеяться, что дело пойдет лучше…, положение очень мрачное… Каждый час отступления громадной армии существенно меняет обстановку».

К сожалению, ни один из участников совещания не упомянул, что как главнокомандующий Куропаткин поставленную в одобренном императором стратегическом плане военных действий в Маньчжурии задачу выполнил в полном объеме и сделал это, несмотря на отдельные огрехи, качественно: войска, пусть и с потерями, но в целом организованно выведены на заранее подготовленные Сыпингайские оборонительные позиции, к оборудованию которых Куропаткин отдал распоряжение приступить ровно год назад – в феврале 1904 года.

Оперативный план войны с Японией «с восторгом», по словам всё знающего и всё помнящего Витте, в 1901-м и осенью 1903 года одобрил Николай II.

Однако царь промолчал. Может быть, сказались и свежие наветы генерала Гриппенберга, успевшего добраться к телу императора и НАШЕПТАТЬ на ухо свое сокровенное, дабы оправдать позорный, под предлогом расстроенного здоровья, неслыханный побег в столицу из действующей армии со скоростью курьерского поезда.

Но император, как никто другой из участников совещания, обладал всей полнотой информации о положении дел в Маньчжурии с самого начала военной кампании: Куропаткин отправлял царю секретные донесения об оперативной обстановке практически ежедневно, фельдъегерская связь между Полевым штабом русской армии в Китае и Санкт-Петербургом функционировала безупречно, объективную, непредвзятую оценку ситуации в действующей армии в ежедневном режиме вели управления Военного министерства и Главный штаб.

Еще один удивительный и совершенно необъяснимый исторический факт: на высочайшего уровня, под председательством самого императора совещании высшего генералитета, где обсуждалось и принималось судьбоносное для страны и вооруженных сил кардинальное решение о соответствии занимаемой должности главнокомандующего воюющей армии, отсутствовали два первых руководителя оборонной структуры государства, персонально отвечающих за состояние вооруженных сил, защиты страны от внешних угроз и конечный исход войны с Японией, два прямых начальника главкома Куропаткина: военный министр, генерал-адъютант Виктор Викторович Сахаров и временно исполняющий должность начальника Главного штаба – генерал-лейтенант Петр Александрович Фролов.

Их мнения вообще никто не спросил.

Жестко выступил член Государственного совета генерал Драгомиров:

«…с тех пор, как свет стоит, не было еще примера, чтобы начальник штаба, даже образцовый, становился главнокомандующим, хотя бы сносным…

Командование армией не канцелярщина, тут на словах гораздо больше делается, чем на бумаге. Говорят, он молится по дням и ночам и не выходит из своего вагона. Какой же это главнокомандующий?».

Великий князь Алексей Александрович поддержал Драгомирова:

«Хуже, чем теперь кампания велась, вести ее нельзя…

Мы стоим теперь в самом критическом положении. Армия находится в гораздо худшем положении, чем мы думаем, тут уж не отступление, а… бегство. Так дальше дело вести нельзя. Надо послать другого человека, но когда именно, не берусь сказать».

Понятно, что все впечатление от работы главнокомандующего Куропаткина у участников совещания оказалось СМАЗАНО срывом генерального наступления под Мукденом, его сдачей японцам, как и еще свежей в памяти капитуляцией Порт-Артура, непомерно и истеричным надрывом ПРЕССЫ раздутой до масштабов общенациональной катастрофы. Два поражения подряд в течение одного месяца способствовали превалированию эмоционального фактора в оценке военно-политической обстановки на Дальнем Востоке.

Но в то же время на совещании высшего руководства империи можно и нужно было прямо, как это принято в военной среде, говорить об успешном в целом окончании первого, самого сложного ЭТАПА войны – оборонительного, завершившегося сосредоточением основных сухопутных сил на заранее подготовленном и оборудованном в инженерном отношении плацдарме. Проведя нелицеприятный анализ выявленных недочетов и ошибок, надо было просто дать время военачальникам во главе с Куропаткиным на реализацию второго этапа – наступательного, предусматривающего полную очистку Китая и Кореи от обессиленных и выдохшихся японских войск.

Увы…

Почему сняли Куропаткина – понятно.

Нажитые за долгие годы министерского правления влиятельные недруги не упустили случая ПОКВИТАТЬСЯ: великий князь Николай Николаевич не забыл унижения, когда на вожделенную Маньчжурскую армию царственный родственник предпочел не своего дядю, а военного министра; злорадствующий Драгомиров, обучавший будущего царя Николая, еще в бытность того юным цесаревичем, военном уделу, давно, завистливо ненавидел Алексея Николаевича после публичного конфликта в стенах Академии генерального штаба в 1887 году и где-то в глубине души надеялся занять место командующего в войне с Японией; только что назначенный наместником на Кавказ граф И.И. Воронцов-Дашков не испытывал к Куропаткину ни малейших симпатий, как и вся сдувшаяся в одночасье «безобразовская клика», членом которой их сиятельство изволил состоять с момента ее образования; главный начальник Морского ведомства великий князь Алексей Александрович, облыжно повесив на Куропаткина все грехи за неудачи в Корее и Маньчжурии, очевидно, стремился снять с себя ответственность за поражения на Тихом океане руководимого им русского флота, полностью и безоговорочно проигравшего японцам морской театр военных действий на Дальнем Востоке и поставившего тем самым в тяжелейшее положение сухопутную армию.

Император Николай II застенчиво НЕ ЗАСТУПИЛСЯ, заметив, что

«лучшим выходом из положения было бы выбрать доверенное лицо», через которое, посредством командирования в Маньчжурскую армию, узнать об истинном положении дел на фронте, настроении в войсках, а затем, со временем, назначить это лицо главнокомандующим.

Из дневника Николая II от 28 февраля 1905 года:

«Начали говеть в походной церкви. Ерни и его жена поехали в город. Завтракал д. Алексей. Затем у меня происходило военное совещание по вопросу о Куропаткине. Приняли участие: 3. Алексей, Николаша, Драгомиров, гр. Воронцов, Фредерикс, Гессе, Сухомлинов, Рооп и Комаров. Погулял, таяло».

Вот так, между завтраком и прогулкой по таявшему снегу, без мучительных волнений, эмоций и малейшей тени сомнения, не придавая особого значения всему происшедшему, российский монарх буднично СДАЛ верноподданного престолу и ему лично Алексея Николаевича Куропаткина.

В итоге «доверенное лицо» для командирования за 7 тысяч верст в Санкт-Петербурге и окрестностях найти не удалось.

Или нашли, но не смогли договориться о бонусах и преференциях.

3 марта 1905 года царь высочайшим повелением смещает генерал-адъютанта Куропаткина с должности главнокомандующего и назначает вместо него командующего 1-й Маньчжурской армией генерала от инфантерии Линевича.

Куропаткин стойко держит удар, бодро телеграфирует царю о готовности принять корпус, лишь бы остаться на войне, и 8 марта 1905 года получает указание вступить в командование 1-й Маньчжурской армией.

Рокировка без скандалов: лишь поменялись местами главнокомандующий и командующий самой мощной из трех армий.

22 марта 1905 года главнокомандующий генерал от инфантерии Линевич докладывает Николаю II:

«Несмотря на многочисленные затруднения, по моему глубокому убеждению, Россия в настоящее время ни под каким предлогом не должна просить мира у Японии…

Россия, по моему мнению, не только может, но и должна во что бы то ни стало продолжать войну, чтобы победить Японию, так как средств у России еще много, а прося мира у Японии, мы должны готовиться заплатить контрибуцию в 1, а может быть, и в 2 миллиарда рублей».

С марта по май 1905 года, в первые три месяца стояния на Сыпингайской линии, планы русской армии носили строго оборонительный характер, а после Цусимы даже не было абсолютной уверенности в том, что войскам удастся отстоять и эту позицию. Линевич заставляет подчиненные штабы всех уровней – армий, корпусов, дивизий – заниматься составлением многочисленных планов защиты Сыпингая, не помышляя о наступлении.

20 мая 1905 года он докладывает императору: «После потери флота мы нынче переживаем столь тяжелое время, что должны переходить в наступление только тогда, когда успех будет за нами вполне обеспечен, и притом полный успех».

Под полным успехом понимается достижение подавляющего количественного превосходства над противником в живой силе и вооружении.

Оценивая силы японцев в 390 тысяч штыков, Линевич просит о спешном направлении резервов в количестве 80 тысяч человек, присылке еще двух армейских корпусов, назначении в Маньчжурию ежедневно шести воинских эшелонов. Энергично требуя из Санкт-Петербурга быстрого и непрерывного отправления подкреплений и заботясь об устройстве тыла армий и дорог к Харбину, ставя задачи командующим армиями по разработке планов военных действий и проведению боевой подготовки личного состава, Линевич осознанно не решается перейти в наступление, пока не будет достигнуто полуторного превосходства в живой силе.

Для оценки возможностей противника и точного определения баланса сил непрерывно и динамично, не покладая рук в период временного затишья на фронте работает разведка.

С целью получения данных о противнике совершенствуются технологии проведения секретных операций русской военной разведки.

Концептуально военная разведка по Японии состояла из трех составных элементов:

• ДАЛЬНЯЯ разведка.

• разведка ФЛАНГОВ.

• БЛИЖНЯЯ разведка.

ДАЛЬНЯЯ разведка предназначалась для сбора сведений о противнике в Японии, Корее и Китае. Дополнительно Главным штабом Военного министерства задействовались официальные и негласные возможности военных агентов в Берлине, Лондоне, Париже, Брюсселе, Вене, Риме и Вашингтоне.

Общие задачи дальней разведки состояли в сборе данных о политическом, экономическом и финансовом положении Японии, мобилизации и призыве всех контингентов запаса и новобранцев, формировании новых резервных и полевых частей, отплывающих из Японии подкреплениях, местах их высадки и назначения.

Штаб главнокомандующего данными разведки в целом был удовлетворен: «Наша дальняя разведка, в особенности же тайная агентура в Японии, была поставлена если и не блестяще и не на таких широких основаниях, как это было бы желательно, но, во всяком случае, она Завала много весьма ценных и оправдавших себя впоследствии сведений».

7-е отделение Главного управления Генерального штаба регулярно готовит и направляет в действующую армию справочные материалы, имеющие отношение к японским вооруженным силам и Дальневосточному театру военных действий: «Формы обмундирования японских сухопутных войск», «Разведчики в Корее (русско-корейский словарь)», «Полевая книжка для офицеров Маньчжурских армий».

С июня 1905 года «в целях постановки дела дальней разведки на более прочных основаниях» она была разделена на три части:

I. Япония и Корея.

II. Маньчжурия – к западу от меридиана фынхуанчень: расположение противника на фронте и в его тылу.

III. Порты Маньчжурии – Инкоу, Дальний, Талиеван, Бицзиво, Дагушань, Татунгоу, Шахэцзы; разведка специально на Ляодунском полуострове и Восточной Маньчжурии к востоку от меридиана Фынхуанчень.

И все же основную нагрузку по добыванию данных о японских войсках несли на себе разведывательные отделения штабов главнокомандующего и Маньчжурских армий, решавшие задачи: а) собирание сведений о силах, расположении, передвижении и намерениях противника; б) собирание статистических сведений о театре войны и содержание их в постоянной исправности; в) отыскание надежных лазутчиков и проводников из местных жителей; г) опрос пленных и лазутчиков о неприятеле, проверка полученных от них сведений; д) составление разведсводок и своевременное представление их начальникам штаба; е) заведывание военными корреспондентами, находящимися при армиях.

К 30 июня 1905 года в штабе главнокомандующего Линевича имелись добытые военной разведкой сведения о существовании шести японских армий и их командующих: 1-й – генерала Тамэмото Куроки, 2-й – генерала Ясуката Оку, 3-й – генерала Марэсукэ Ноги, 4-й – генерала Митицура Нодзу, Ялужанской – Кагэаки Кавамура и Корейской – Ёсимити Хасегава.

Кроме того, штабу русской армии стали известны номера и дислокация 13 дивизий, 49 бригад, 48 пехотных полков и 60 резервных полков, получены данные о сформировании двух новых японских дивизий.

Сводки о противнике составлялись нерегулярно и предназначались только для Высшего командования армий. Штабы корпусов, дивизий и командиры полков были вынуждены довольствоваться в основном сведениями, добывавшимися собственными силами.

Разведка ФЛАНГОВ по своим масштабам и привлекаемым силам приближалась к дальней разведке и велась, как правило, высылкой на значительную глубину кавалерийских разведывательных отрядов численностью до 500 человек, в состав которых помимо русских включались хорошо знающие местность китайцы и монголы.

В июне 1905 года русской разведкой осуществлена попытка использовать тайных агентов из числа китайцев для сбора разведывательных сведений способом наблюдения путем их сквозного пропуска через японское расположение.

Разведка осуществлялась не только в местах сосредоточения японских армий в самой Маньчжурии, но и в Восточной Монголии, где к лету 1905 года население уже открыто выражало недовольство против русских.

Основными задачами разведки являлись: получение данных о группировках противника; топографическое описание местности; изучение обстановки среди монгольских князей и предоставление им денежных и иных материальных субсидий для предотвращения перехода на сторону противника; оценка возможности пополнения продовольственных запасов на месте за счет ресурсов монгольского населения; проверка сведений о передвижении диверсионных групп в направлении мостов, туннелей и интендантских складов на линии Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железной дороги.

К разведывательной работе регулярно на материальной основе привлекались многочисленные маневренные банды китайских хунхузов.

Одним из активных и успешных разведчиков в Монголии был помощник командира 52-го драгунского Нежинского полка подполковник Карл Маннергейм – будущий маршал и президент Финляндии. Впоследствии Маннергейм вспоминал: «Мой отряд – просто хунхузы, то есть местные грабители… ничего, кроме русской магазинной винтовки и патронов, не знают…

Штаб армии был очень удовлетворен нашей работой – удалось закартографировать около 400 верст и дать сведения о японских позициях по всей территории нашей деятельности».

БЛИЖНЯЯ разведка предназначалась для сбора разведывательных сведений непосредственно в районе расположения японских дивизий и предполагала захват языков и опрос пленных, добывание штабных документов, боевых карт, предметов военного снаряжения и обмундирования, образцов вооружения, засылку лазутчиков, преимущественно из числа китайцев и обработку корреспонденций в иностранной печати.

И тем не менее военная разведка на фронте работала не так, как от нее требовало командование Маньчжурскими армиями. В 1906 году в отчете о Русско-японской войне генерал Куропаткин подведет общий итог деятельности военной разведки на фронте: «Все наши действия затруднялись недостаточными сведениями о противнике».

Есть ли в этом доля вины самого Куропаткина?

Безусловно, есть, ибо организатором разведывательной работы является командир и для постановки разведки в Маньчжурии на требуемый уровень у командарма и главкома Куропаткина препятствий не имелось абсолютно никаких.

В течение весны 1905 года боевая численность русских войск в Маньчжурии и их артиллерийско-пулеметное вооружение неуклонно увеличивались. Солдаты и офицеры окончательно восстановили силы после тяжелейших зимних оборонительных боев и фундаментально закрепились на глубоко эшелонированных неприступных Сыпингайских оборонительных позициях.

После разгромного для Тихоокеанской эскадры Цусимского сражения, 24 мая 1905 года, на представительном совещании в Царском Селе обсуждались насущные проблемы стратегического военно-политического планирования и перспективы мирного урегулирования затяжного военного противостояния с Японией.

Присутствовали ключевые фигуры империи: сам Николай II, министр императорского двора В.Б. Фредерикс, главнокомандующий Петербургским военным округом великий князь Владимир Александрович, военный министр генерал В.В. Сахаров, генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович, управляющий Морским министерством адмирал Ф.К. Авелан, члены Совета государственной обороны генералы Н.И. Гродеков и О.К. Гриппенберг, члены Государственного совета генералы Х.Х. Рооп, Ф.В. Дубасов, Е.И. Алексеев, П.Л. Лобко.

Император предложил на обсуждение следующие вопросы:

1. Возможно ли удовлетворить, при нынешнем внутреннем положении России, тем требованиям, которые ставит главнокомандующий войсками на Дальнем Востоке Линевич для успеха действий нашей армии против японцев?

2. Достаточно ли боевых средств для воспрепятствования японцам занять в ближайшем будущем Сахалин, устье Амура и Камчатку?

3. Какой результат может дать при заключении мира успех нашей армии в Маньчжурии, если Сахалин, Камчатка и устье Амура будут заняты японцами?

4. Следует ли немедленно сделать попытку к заключению мира?

Военный министр Сахаров зачитал доклад о мерах, принятых для усиления Маньчжурских армий:

«В июле у нас может быть сосредоточено до 500 тысяч штыков; у японцев теперь… около 300 тысяч штыков. В кавалерии мы в три раза сильнее японцев. В артиллерии мы уступаем лишь в количестве пулеметов…

При нынешних условиях кончать войну невозможно. При полном нашем поражении, не имея ни одной победы или даже удачного дела, это позор. Это уронит престиж России и выведет ее из состава великих держав надолго».

Не упустил шанса поквитаться с Куропаткиным скандальный Гриппенберг:

«…под Сандепу успех был, но нам приказали отступить, а японцы были в критическом положении: они считали сражение проигранным и были крайне удивлены, что мы отступили».

Главнокомандующий войсками Петербургского военного округа и войсками гвардии великий князь Владимир Александрович заявил: «Мы зарвались в поспешном движении к Порт-Артуру и на Квантун. Мы должны остановиться».

Его поддержал Главный начальник флота и Морского ведомства генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович: «Пока не нанесен решительный удар, надо зондировать почву в отношении условий мира, пусть даже придется пойти на территориальные уступки».

Против попыток заключения мира возразил член Государственного совета, председатель Морского технического комитета генерал-адъютант Ф.В. Дубасов:

«Наше движение на восток есть движение стихийное – к естественным границам; мы не можем здесь отступать, и противник наш должен быть опрокинут и отброшен. Для достижения этого надо посылать на театр действия самые лучшие войска…

Войну следует продолжать, так как мы в конце концов можем и должны возвратить обратно все взятое противником».

Ему вторил старейший член Государственного совета, генерал от инфантерии Х.Х. Рооп:

«Я не могу согласиться с тем, чтобы немедленно просить мира. Попытка предложить мирные условия есть уже сознание бессилия. Надо показать врагам нашу готовность продолжать войну, и, когда японцы увидят это, условия мира будут легче».

Компромисс пытается найти деликатнейший министр двора граф Фредерикс:

«Я всею душой разделяю мнение военного министра, что мира теперь заключать нельзя, но узнать, на каких условиях японцы готовы бы теперь прекратить войну, по моему глубокому убеждению, следует».

Встретив сопротивление, великий князь Владимир Александрович дает задний ход:

«Не на посрамление, не на обиду или унижение могу я предлагать идти, а на попытку узнать, на каких условиях мы могли бы говорить о прекращении кровопролитной войны. Если они окажутся неприемлемыми, мы будем продолжать драться, а не продолжать начатую попытку».

В отсутствии конкретных указаний из Петербурга, 21 июня 1905 года на Военном совете командующих Маньчжурскими армиями главком Линевич выносит на обсуждение вопрос: не время ли нам самим переходить в наступление ввиду усиления армии до 440 тысяч человек?

Возражений не последовало, и тогда штабам армий предложено немедленно разработать планы наступательных действий, но таковые были представлены лишь к 1 августа 1905 года.

Тем временем события в Санкт-Петербурге развивались своим чередом.

21 июня 1905 года преемник Куропаткина – генерал Виктор Викторович Сахаров снят с должности военного министра. Продержался в наполненном колючками и шипами интриг, окруженном атмосферой наветов и подсиживания министерском кресле немногим более одного года.

Военное ведомство возглавил начальник канцелярии Военного министерства, профессор кафедры военной администрации Академии генерального штаба, пребывающий с 1884 года исключительно на АППАРАТНОЙ, кабинетной работе, генерал-лейтенант Александр Федорович Редигер. При всем уважении к новому военному министру назвать его авторитетной и влиятельной фигурой в войсках и при дворе, тем более ДОПУЩЕННЫМ в ближний круг или семью императора, как некогда Куропаткин, было сложно.

Вслед за Сахаровым 28 июня 1905 года потерял место временно исполняющий должность начальника Главного штаба генерал-лейтенант П.А. Фролов, временно исполняющим должность руководителя «мозга армии» стал 2-й генерал-квартирмейстер Главного штаба генерал-майор Алексей Андреевич Поливанов.

30 июня 1905 года председатель Комитета министров С.Ю. Витте провел конфиденциальную встречу с председателем Совета Государственной обороны великим князем Николаем Николаевичем.

Данные по Маньчжурской армии и вероятный сценарий войны для минисовещания готовило вновь образованное Главное управление Генерального штаба. Обсудив положение дел на Дальнем Востоке, два высших сановника империи пришли к общей позиции:

«1. Наша армия ныне находится в таком состоянии, что ожидать тех отступлений и поражений, которые мы претерпевали с самого начала войны, невозможно.

2. Теперь мы можем отбросить японскую армию за Ялу и Квантунский, на это потребуется около года времени, миллиард рублей и понести урон в 200 тысяч человек убитыми и ранеными.

3. Дальнейших успехов без флота мы иметь не можем».

По свежим следам содержательной и плодотворной беседы с Николаем Николаевичем 4 июля 1905 года Витте встретился с новым военным министром А.Ф. Редигером и исполняющим должность начальника Главного штаба А.А. Поливановым.

Редигер воспроизводит высказанную им Витте позицию следующим образом:

«Я ему сказал, что оборона представляется мне надежной, так как войска уже не вытянуты в нитку, как у Куропаткина, а сосредоточены, и армии снабжены всем нужным; но в успех наступления я не верю, так как мы уже пытались наступать, да не сумели, на Линевича я надежд не возлагаю, да и не видно с его стороны какой-либо подготовки к наступлению. Поливанов присоединился к моему мнению. Тогда Витте заявил, что он совершенно согласен со мною, и просил меня так и говорить государю, дабы мы не противились напрасно заключению мира».

Заручившись поддержкой военного истеблишмента, 6 июля 1905 года Витте покидает Санкт-Петербург и через Париж (а как же выполнить эпохальную дипломатическую миссию во имя безопасности Родины без предварительных консультаций с дружественными французскими банкирами?) и Шербур убывает в США на переговоры с японцами.

Помимо чиновников Министерства иностранных дел в делегации рядом с Витте присутствуют три военных разведчика: бывший военный агент в Лондоне, а ныне начальник военно-статистического отделения управления 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба генерал-майор Николай Сергеевич Ермолов, бывший военный агент в Японии полковник Владимир Константинович Самойлов и бывший военно-морской агент в Японии капитан второго ранга Александр Иванович Русин.

Позиция представителей военной разведки России выглядела удручающе пораженческой.

Позднее граф Витте вспоминал в мемуарах:

«…генерал Ермолов… заведовавший всеми заграничными военными агентами, – человек умный, хороший, культурный, приличный, но немного слабый характером. Он выражал мнение, что мир желателен, мало верил в то, что мы можем иметь успех на театре военных действий, весьма заботился, что делает ему великую честь, чтобы при переговорах и в особенности в мирном договоре не было задето достоинство нашей доблестной, но безголовой армии и чтобы военное начальство было в курсе переговоров.

Со вторым уполномоченным военного ведомства, полковником Самойловым, я встретился на пароходе… Он до войны был военным агентом в Японии, а после был при главной квартире действующей армии. Он человек весьма умный, культурный и знающий. Никаких сведений мне от Линевича не привез и никакой инструкции не получил. Он же мне категорически заявил, оговорив, что это его личное мнение и убеждение, что никакой надежды на малейший успех на театре военных действий нет, что дело окончательно проиграно и что поэтому, по его убеждению, необходимо заключить мир во что бы то ни стало, хотя бы пришлось уплатить значительную контрибуцию.

От морского ведомства был назначен капитан Русин, который заведовал канцелярией по морским делам при главнокомандующем. Он… высказал те же взгляды, как и Самойлов, но осторожнее и сдержаннее. Он вообще относился к благоприятному дальнейшему ходу войны скептически».

На Дальнем Востоке, готовые обрушить друг на друга всю свою накопленную мощь и разорвать в клочья противника, три русских и шесть японских армий напряженно застыли в томительном, выматывающем ожидании властной, державной отмашки на испепеляющее в огне людей и железо сражение или на отмену такового и объявление столь желанного мира.

30 июля 1905 года Куропаткин в поздравительном письме Редигеру по случаю назначения его военным министром предостерегает бывшего своего подчиненного, возведенного на вершину армейской карьерной лестницы:

«Наши главные теперь заботы – это как бы Россия не заключила позорного мира. Наши армии сохранены, закалены и настолько теперь усилены, что могут с упованием взирать на будущее. Уже ныне успешный переход в контрнаступление японцев маловероятен. Надеюсь, что скоро нам можно будет и самим перейти в наступление…

Лично ожидаю с нетерпением возобновления решительных военных действий. Верю, что победа наконец склонится на нашу сторону, но во всяком случае, если великая Россия хочет остаться великой и не быть вынужденной после позорного мира быстро готовиться к новой войне, надо настоящую войну вести с желательной настойчивостью еще год, два, три, до победы. В этом спасение не только России, но и Европы. Иначе 700 миллионов азиатов под главенством Японии сделают попытку прописать законы Европе, начав с России в Сибири, Франции в Индокитае и Англии в Индии. Зашевелятся Персия и Турция. Такого ли результата мы желаем вместо преждевременного мечтательного идеала: стать без права и без нужды хозяевами на берегах Тихого океана?».

Непомерно завышенные требования японской делегации в Портсмуте вынудили Николая II 7 августа 1905 года дать указания Линевичу о необходимости с нашей стороны активных действий: