Текст книги "Куропаткин. Судьба оболганного генерала"

«Политические условия и интересы России требуют успеха нашего оружия. Переговоры в Портсмуте не должны умалять вашей настойчивости в достижении успеха над врагом.

Я твердо уверен в том, что, когда обстоятельства укажут вам возможность доказать силу русского оружия, вы не упустите перейти в решительное наступление, не испрашивая на это Моего утверждения и согласия».

Полученный из рук царя беспрецедентный карт-бланш – «не испрашивая на это Моего утверждения и согласия»-Линевич использовать не успел.

Или не ЗАХОТЕЛ успеть, опасаясь всей полноты ответственности за конечный результат, предпочтя решительному ДЕЙСТВИЮ дальнейшее ОЖИДАНИЕ. Затяжке наступления во многом способствовало и отсутствие единства взглядов командующих армиями и штаба главнокомандующего на планирование операции, что показали многочисленные совещания.

Командующий 1-й Маньчжурской армией А.Н. Куропаткин настаивал на приоритетном ударе силами корпусов своей армии по правому флангу противника, однако оказалось, что его предложение противоречило плану, разработанному Полевым штабом главнокомандующего Линевича, – главный удар нанести по левому флангу японской обороны силами шести корпусов 3-й Маньчжурской армии под командованием генерала М.И. Ботьянова.

После многочасовых, нелицеприятных пререканий и взаимных обвинений генералов в дефектности отстаиваемой каждым из них позиции 16 августа 1905 года вариант Куропаткина все же был отклонен и окончательно утверждена наступательная операция на правом фланге фронта, главнокомандующим генералом Линевичем отданы предварительные распоряжения о непосредственной подготовке боевых действий.

Генерал Линевич если и поверил в собственные силы, то не смог полностью откинуть сомнения и глубоко вникнуть в ФАКТОР ВРЕМЕНИ, по которому до начала наступательной операции ему отмерялись даже не дни, а часы.

Целых двенадцать дней после получения высочайшей санкции на вооруженное ДЕЙСТВИЕ, подразумевающее полный разгром противника, прошли в пустопорожних разглагольствованиях и бесполезных совещаниях.

Все-таки армия – это не парламент и не Учредительное собрание; в войсковых штабах всегда принято мало говорить, а если говорить, то исключительно по делу, но много и решительно действовать.

Утонув в несвойственных для военной среды ДЕБАТАХ, главком Линевич дождался очередного указания из Петербурга, дезавуировавшего распоряжение предыдущее: 19 августа 1905 года Полевой штаб в Маньчжурии получил депешу императора о достигнутом соглашении российских и японских уполномоченных в Портсмуте.

Вскоре, 23 августа 1905 года, мирный договор между Россией и Японией был подписан.

К моменту заключения мира численность японских войск на всех театрах военных действий определялась в 442 тысячи человек, из них в Маньчжурии – 381 тысяча штыков и сабель.

31 августа 1905 года Куропаткин, вконец расстроенный таким конфузным завершением многообещающей военной эпопеи, в пылу эмоций подает рапорт Линевичу об освобождении от должности командующего 1-й Маньчжурской армией, одновременно, как прожженный игрок-царедворец, надеясь быть услышанным в столице, направляет телеграмму аналогичного содержания военному министру А.Ф. Редигеру.

Хочет напомнить о себе, но не понимает, не хочет понимать, что он уже ОТЫГРАННАЯ, никому не нужная фигура.

Реакции на рапорт никакой: молчаливый отказ и отсутствие ответа – и от министра Редигера, и от главнокомандующего Линевича, хотя, откровенно говоря, кто такой сейчас Линевич?

Повторить грандиозный успех, достигнутый во время подавления Боксерского восстания, Николай Петрович Линевич, необоснованно затянувший в августе 1905 года оперативную паузу, увы, не успел, хотя все факторы оперативной обстановки к моменту завершения войны сложились против изнуренных войной японских вооруженных сил.

Заслуга принявшего из рук Куропаткина пост главнокомандующего Маньчжурскими армиями Линевича заключалась в том, что после проигранного Мукденского сражения он не ушел стремительно далее на север к Харбину, а остался на Сыпингайской оборонительной линии, сумев вновь собрать в единое целое, встряхнуть и привести в порядок грозную армию, провел колоссальный объем административно-распорядительной работы по подготовке будущих военных операций, тщательно скрыл от окружающих свои сомнения в скорой победе, в то же время вселив в противника неуверенность относительного благоприятного для него развития дальнейших событий на фронте.

Николай II работу Линевича на посту главнокомандующего оценил высоко и по достоинству, символично пожаловав ему в день заключения Портсмутского мира звание генерал-адъютанта.

Русско-японская война, как и ранее Русско-турецкая 1877–1878 годов, завершилась не на полях сражений.

Куропаткин вновь, уже на совершенно другом военно-иерархическом уровне, не полковником и начальником штаба дивизии, а генералом от инфантерии и командующим армией испытал горечь циничного политического предательства сверху и размена, как оказалось, бесполезных военных жертв и достижений воюющей армии в угоду сомнительным по выгоде дипломатическим и финансовым раскладам со стороны недальновидных российских политиков; раскладам колебательным, временным, сиюминутным, ангажированным околотронной сомнительной закулисой и удушающим в дружеских объятиях внешним давлением западных европейских союзников-кредиторов…

Из письма Витте Куропаткину:

«Не внешние исторические течения нас довели до сего, а мы сами себе все это уготовили, сами искали, как бы найти вонючее болото, чтобы окунуться в него по уши.

Нашли и окунулись, а вылезти не можем».

5 октября 1905 года объявлен Высочайший манифест о заключении мира:

«Божьей милостью, Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский, Царь польский, Великий князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая объявляем всем Нашим подданным, что в 23 день августа сего года, с соизволения Нашего, заключен Нашими уполномоченными в Портсмуте и в первый день текущего октября утвержден нами окончательный мирный договор между Россией и Японией. В неисповедимых путях Господних отечеству Нашему ниспосланы были тяжелые испытания и бедствия кровопролитной войны, обильной многими подвигами самоотверженной храбрости и беззаветной преданности Наших славных войск в их упорной борьбе с отважным, сильным противником. Ныне эта столь тяжкая для всех борьба прекращена. Восток державы Нашей снова обращается к мирному преуспеянию в добром соседстве отныне с вновь дружественной Нам империей японской. Возвещая любезным подданным Нашим о восстановлении мира, Мы уверены, что они соединят молитвы свои с Нашими и, с непоколебимой верой в помощь Всевышнего, призовут благословенье Божье на предстоящие Нам, совместно с избранными от населения людьми, обширные труды, направленные к утверждению и совершенствованию внутреннего благоустройства России».

9 октября 1905 года увольнением четырех старших возрастов 1887–1890 годов призыва на военную службу началась демобилизация.

17 октября 1905 года представители русской и японской армий генерал-майор В.А. Орановский и генерал-майор Я. Фукусима подписали соглашение о порядке эвакуации русских и японских войск из Маньчжурии.

В этот же день, 17 октября 1905 года, Николай II подписывает манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», где даровано:

• разрешение на свободу совести, слова, союзов и собраний;

• допуск к выборам различных слоев населения, независимо от их сословной принадлежности и материального состояния;

• обязательное утверждение Государственной думой законов, издаваемых в Российском государстве.

Разрешение на свободу союзов и собраний сразу же породило множество легальных политических течений и протестных объединений, к контролю за которыми оказался не готов никто: ни правительство, ни прокуратура, ни органы власти на местах, ни политическая полиция.

Выдержки из дневника А.Н. Куропаткина от 23 октября 1905 года:

«Подучил Манифест 17 октября о даровании прав русскому народу. Введено конституционное правление. Ограничена самодержавная власть. Таким образом, планы революционной партии осуществились. Удовлетворит ли их достигнутый результат или, волна за волною, подымаясь все выше, будут сметаться самые устои русского устроения?

Не дай бог.

Начнется гражданская война, страшнейшая из всех».

Опытные альпинисты знают, что сложнее всего не покорение вершины, восхождение на горный хребет, а спуск с него.

Точно так же и у военных – традиционно наибольшую сложность представляет не ввод войск на определенную территорию, а ВЫВОД армейской группировки на места постоянного базирования, особенно если передислокация сопряжена с расформированием соединений и частей после окончания военных действий и демобилизацией личного состава, оставшегося вне привычных железных рамок воинской дисциплины.

Генералиссимус Александр Васильевич Суворов говорил так: «Идя вперед, Знай, как воротиться».

А возвращаться из Маньчжурии надо было так, чтобы не ПЯТИТЬСЯ НАЗАД.

В огромной организационной работе по демобилизации и эвакуации армии в европейскую Россию малоподготовленный к ней прежней службой Линевич не нашел достойных советников и помощников.

Ко времени ратификации мирного договора с Японией плана демобилизации и расформирования войск составлено не было и таковые производились крайне медленно и бессистемно. После продолжительной переписки с Военным министерством определилась следующая очередность отправления воинских формирований из Маньчжурии: отбытие должно производиться целыми частями и соединениями армии, в первую очередь – конница и казаки, как самые дорогие по содержанию, затем – сибирские корпуса, после чего – следующие корпуса в обратном порядке их прибытия на фронт из России.

Однако внутренние события заставили разрушить этот разумно выработанный план.

Перевозка войск началась 13 октября 1905 года, а с 15 октября началась грандиозная забастовка на Сибирской и Забайкальской железных дорогах.

Через несколько дней порядок восстановили, но налаженное в военный период железнодорожное хозяйство оказалось сильно расстроено, вследствие чего Сибирская железная дорога не могла пропускать более трех пар поездов в сутки. Эвакуация затягивалась, и в войсках стали возникать волнения. Все это побудило Линевича изменить план эвакуации и в первую очередь отправлять только так называемых запасных. На это он получил согласие военного министра при условии возвращения во главе запасных 9-го армейского и 4-го Сибирского корпусов.

На практике работа по эвакуации оказалась необычайно сложной, и по причине неточного учета запасных и из-за многочисленных побегов солдат из армии выполнение намеченного плана в организованном порядке оказалось невозможным.

Во второй половине ноября 1905 года на Сибирской, Забайкальской и Китайско-Восточной железных дорогах началась новая «почтово-телеграфная» забастовка, из-за которой штаб главнокомандующего Линевича оказался отрезанным от связи с Санкт-Петербургом и Иркутском. Не зная, продвигаются ли по Сибирской железной дороге отправленные поезда с запасными, Линевич торопил отправку эшелонов из Харбина, откуда в ноябре-декабре 1905 года выходило по 7–8 воинских поездов, в то время как Сибирская дорога пропускала не более 4 поездов в сутки. Это спровоцировало эффект закупорки железных дорог на узловых станциях в Чите и Иркутске и неминуемо привело к полному беспорядку в движении и буйстве демобилизованных военнослужащих, поддержанному распропагандированными железнодорожниками.

Командарм Куропаткин все это время не бездействует.

Организует разведку в районах Маньчжурии, занятых японцами. Контролирует отправку воинских эшелонов, до мелочей вникает в существо проблем перевозок, дает указания службе военных сообщений тыла. Объезжает расположения соединений и частей своей армии, преодолевая иной раз до 50 километров в сутки. Проверяет бараки для нижних чинов, офицерские квартиры, полевые и этапные госпитали. Живо интересуется состоянием мундирной одежды и качеством пищи. Проводит беседы с личным составом, стремясь понять настроение военнослужащих, благодарит за службу, кого-то награждает и всем желает счастливой дороги домой.

С горечью констатирует изменение морального духа солдат:

«Нижние чины, почти два года расшатываемые прокламациями, газетами, письмами из дому, уже не те, что были два года назад… Дисциплина пошатнулась…»

Жестко карает малейшие проявления смуты в войсках, наиболее виновных приказывает арестовать и передать следователю, а затем полковому суду.

Пристально следит за развитием внутриполитической ситуации в стране. Находит время для переписки с псковским губернатором, направляет тому 10 тысяч рублей из личного жалованья на обустройство Натовской школы.

Ежедневно при помощи специально подобранных офицеров штаба армии Гаврилицы, Болховитинова и Илинского занимается подготовкой подробнейшего отчета о своих действиях на посту командарма и главнокомандующего, самым подробным образом разбирает и описывает Ляоянское и особенно провальное Мукденское сражение.

28 октября 1905 года в своем имении в Конотопе умирает давний недоброжелатель Куропаткина, приложивший руку к его смещению с должности главнокомандующего, генерал от инфантерии, генерал-адъютант Михаил Иванович Драгомиров.

Незадолго до ухода из жизни, в беседе с военным атташе Франции в России полковником Луи Муленом, Драгомиров, известный своими обросшими анекдотами умопомрачительными алкогольными изысканиями, презрительно назовет Куропаткина «ташкентцем», пояснив смысл непонятного для иноземного восприятия прозвища следующим образом: «Ташкентец – это офицер, который с точки зрения техники был испорчен опытом маленьких экспедиций в Центральной Азии, где противная сторона не была представлена серьезными воинами, где тактика уступала по важности проблемам снабжения, санитарной службы и гигиены войск, которые были очень важны и трудны…».

Оставим за рамками вопрос, насколько этично убеленному сединами, заслуженному русскому генералу и георгиевскому кавалеру кулуарно обсуждать персоналии из высшего генералитета своей родной армии с кадровым военным разведчиком иностранного государства, причем не просто обсуждать, а вдобавок ко всему еще и с ехидцей комментировать нюансы биографии сослуживца.

Да, Драгомиров старше Куропаткина на целых 18 лет, но при этом имеет за плечами существенно меньший боевой опыт, чем тот, кого он так последовательно, рьяно и уничижительно критиковал. В послужном списке у Драгомирова одна война – Русско-турецкая, где вырванный из академического лона и почти забывший практическую, повседневную службу войск кабинетный ТЕОРЕТИК на протяжении пяти месяцев, с марта по август 1887 года, командовал дивизией. Ранее отмечено пребывание Драгомирова в статусе наблюдателя при штабе Сардинской армии в Австро-итало-французской войне 1859 года и при прусской военной ставке в ходе Австро-прусской войны 1866 года.

И всё!

Куропаткин во время Русско-турецкой войны был начальником штаба дивизии, то есть в должности лишь на одну ступень ниже, чем у Драгомирова. В среднеазиатских походах, приравненных для их участников к военным действиям, два с половиной года командовал бригадой. За плечами Куропаткина восьмилетняя служба на ответственных должностях в Главном штабе, восьмилетнее командование войсками Закаспийской области, поставленной в один ряд с военным округом. Наконец, за личную доблесть, проявленное мужество и боевые подвиги Куропаткин награжден двумя Орденами Святого Георгия, Драгомиров – одним.

Тогда в чем, кроме возраста, преимущество Драгомирова перед Куропаткиным по оценочным критериям личной практики и умения применять законы военного искусства в настоящих, не на карте, не на ящике с песком, не на учениях, боевых операциях, что может давать веские основания для серьезной и обоснованной критики вождения войск?

Очевидно, приближающийся к маразматической фазе состояния угасающего сознания Драгомиров, страстно желая хоть как-то в очередной раз опорочить Алексея Николаевича, средств и методов уже не выбирал и отчета своим действиям не отдавал.

Война и непрекращающийся поток инсинуаций не прошли даром для здоровья еще физически крепкого и бодрого на вид 58-летнего Куропаткина – находящиеся при штабе армии врачи констатируют необратимые последствия нервных потрясений, признаки сердечных заболеваний, припадки и обмороки.

Резко обострились служебные разногласия и межличностные отношения с «упрямым стариком» Линевичем в связи с неразберихой и дезорганизацией вывода войск, пошатнувшейся дисциплиной в армии.

Выдержка из дневника А.Н. Куропаткина от 22 ноября 1905 года:

«Сегодня послал Линевичу два секретных письма. В первом признаю неотложным обеспечить связь армии прежде всего с Иркутском, для чего надо подготовиться взять Забайкальскую железную дорогу в военное управление…

Вдоль железной дороги от Иркутска через Харбин к Владивостоку надо проложить колесную военную дорогу…

Перевозимых запасных… для охраны спокойствия перевозить одновременно… с ротой пехоты».

Выдержки из дневника А.Н. Куропаткина от 9 декабря 1905 года: «Линевич… совершенно не сознаёт трудности и опасности положения. Путает перевозки, давая и отменяя распоряжения. Не соблюдает очереди, им же установленной. Чины его штаба делают распоряжения непосредственно, на только минуя штаб армии, но и минуя штабы корпусов».

Между тем в результате революционной смуты, затеянной науськиваемыми социалистами мятежниками, Транссиб оказался фактически парализован.

В конце ноября 1905 года сформированные местным комитетом РСДРП рабочие дружины на военных складах в Чите захватили несколько тысяч единиц оружия, взрывчатку и боеприпасы, часть которых направили восставшим в Верхнеудинск, Мысовую, Слюдянку и Иркутск.

Начальник Главного управления Генерального штаба генерал Ф.Ф. Палицын разрабатывает план восстановления законного порядка на стратегической транспортной стальной магистрали путем одновременной посылки двух карательных экспедиций «Для наведения спасительного ужаса на все бастующие и бунтующие элементы».

23 декабря 1905 года Линевич получил распоряжение Николая II о назначении командира 7-го армейского корпуса генерал-лейтенанта П.К. Ренненкампфа командиром специального сводного отряда по наведению порядка на Транссибирской железной дороге. Сформировав соединение преимущественно из казачьих частей, Ренненкампф выдвинулся из Харбина, за месяц огнем и мечом разгромил мятежников, обосновавшихся на узловых станциях, депо, железнодорожных мастерских и в прилегающей к железнодорожной ветке полосе населенных пунктах, затем твердой рукой навел порядок в даже не пикнувшей и сдавшейся без единого выстрела Чите.

Только в конце 1905 года главнокомандующий генерал от инфантерии Линевич ВНЯЛ советам знающего толк в управлении железнодорожным транспортом, бывшего начальника Закаспийской военной железной дороги Куропаткина и приказал в сопровождение каждого воинского эшелона запасных назначать боеспособную строевую роту, благодаря чему бесперебойная эвакуация постепенно вновь стала налаживаться.

В феврале 1906 года всех запасных удалось вывезти из расположения Маньчжурских армий, вперемежку с ними происходила поэтапная отправка на родину в места постоянной дислокации боевых армейских корпусов.

3 февраля 1906 года назначенный вместо Линевича главнокомандующим всеми сухопутным и морскими силами на Дальнем Востоке генерал от инфантерии Н.И. Гродеков, на которого возложили функции окончательного перевода расположенных в регионе армии и флота на мирное положение, по прибытии в Харбин передал Куропаткину рескрипт императора от 31 декабря 1905 года:

«Алексей Николаевич.

За окончанием военных действий и значительным сокращением состава армий я признал за благо освободить Вас ныне от командования армией.

Повелеваю Вам теперь же вернуться в Европейскую Россию морем, через Владивосток, для выяснения условий перевозки чинов запаса морским путем и представления мне доклада по сему вопросу. По прибытии в один из портов Черного моря Вы получите мои дальнейшие повеления.

Николай».

Реакция Куропаткина в его дневнике от 3 февраля 1906 года: «Итак, это ссылка. Лишение родины, ранее, чем меня выслушали, ранее, чем отчет о военных действиях, мной представленный, рассмотрен».

Дальше – больше.

5 февраля 1906 года Куропаткин получает срочную депешу военного министра А.ф. Редигера: «Государю императору благоугодно, чтобы для облегчения положения ген. Гродекова Вы выехали возможно скорее из армии. О времени выезда прошу телеграфировать для доклада Его Величеству».

Чем Куропаткин не угодил теперь уже Гродекову и как его отъезд мог «облегчить положение» нового главнокомандующего, непонятно.

Слабое утешение, но Куропаткин в высочайшей немилости оказался не в полном одиночестве – идентичного содержания послание от Редигера получил и экс-главнокомандующий Линевич.

Куропаткин отметит в дневнике:

«При ведении переговоров в Портсмуте Лине-вича игнорировали. О необходимости сохранить за нами все занимаемые к августу позиции, о важности их для нас никто не справлялся.

Линевича ошельмовали этим и подорвали его авторитет… Теперь его гонят из армии как штрафованного…

В армии идет ропот по поводу такой странной бесцеремонности по форме с главнокомандующим.

О себе не говорю».

И тем не менее отстраненный от должности Куропаткин покидает фронт достойно, с гордо поднятой головой, не теряя чести и достоинства.

5 февраля 1906 года он направляет в дивизии и полки прощальное обращение к офицерам 1-й Маньчжурской армии, где подробно описывает пройденный доблестными войсками под его командованием наполненный трудностями и лишениями двухлетний боевой путь и с глубоким, искренним уважением благодарит офицеров и нижних чинов за проявленные стойкость, героизм и мужество.

8 февраля 1906 года Куропаткин отправит письмо императору:

«Мне известно, какие тяжкие обвинения появились в периодической печати на меня. Среди них есть и такие, на которые отвечать унизительно. Но я был бы счастлив принять всю ответственность на себя и признать, что я один виновен в постигших Россию военных неудачах.

Но это было бы неверно исторически и вредно для дела, ибо могло уменьшить в нашей, несмотря на неудачи, великой армии сознание важности всестороннего исследования всех причин наших частных неудач, дабы избежать их в будущем. Я смело ставлю выражение “частных неудач”, потому что об общем поражении японцами наших сухопутных сил в Маньчжурии, подобно тому как были поражены наши морские силы, не может быть и речи: ко времени заключения мира почти миллионная русская армия твердо стояла на занятых ею после Мукденского боя позициях и уже готова была не только к оборонительному, но и к самому решительному наступлению».

На просьбу, даже не просьбу – МОЛЬБУ Куропаткина позволить возвратиться не морем, а по причине вконец расстроенного здоровья и необходимости подготовки и скорейшего доклада отчета о войне – по Транссибу поездом, царь сменил гнев на милость – 14 февраля 1906 года Алексею Николаевичу поступает шифрованная телеграмма от министра императорского двора графа В.Б. Фредерикса:

«Царское село. Дворец, ген. – адъютанту Куропаткину.

Государю благоугодно разрешить Вам возвратиться из армии сухим путем. Вместе с сим Его Величеству угодно было поручить мне предложить Вам для спокойного окончания имеющего быть принятым государем Вашего отчета избрать по Вашему желанию пребывание себе в имении Вашей матери Псковской губернии или в представляемой Вам даче, нанятой для военного министра в Мисхоре.

Пребывание же в Петербурге или окрестностях в настоящее время может вызвать нежелательную обостренную газетную полемику.

Ввиду сего во всяком случае Его Величеству благоугодно, чтобы Вы безусловно воздержались от приема корреспондентов и печатания каких-либо объяснительных или оправдательных статей, а равно и оглашения Ваших мнений. Хорошо зная Ваши патриотические и верноподданнические чувства, уверен, что Вы в настоящей депеше усмотрите возможность избежать каких-либо случаев, могущих в настоящее трудное время вызвать какие-либо осложнения».

Граф Фредерикс был одним из немногих в окружении императора, кто не побоялся открыто поддержать Куропаткина год назад, когда решался вопрос о его освобождении от должности главнокомандующего. В послании Алексею Николаевичу министр двора постарался, насколько это возможно, смягчить УДАР. Ограничительные поведенческие рамки и неприкрытые намеки, которые гораздо хуже, чем явные угрозы, прошедшим суровую придворную паркетную школу выживания не просто генералом, но генерал-АДЪЮТАНТОМ, царедворцем Куропаткиным безошибочно поняты с полуслова.

Поняты правильно, что нашло отражение в безукоризненном, неуязвивом для пристрастных недоброжелателей поведении отставленного командующего армией.