Текст книги "Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция"

Однако Гвиччардини, похоже, и не стремится к этому. Он остается (в этом отношении) гражданским гуманистом: сущность его идеальной модели правления в том, что элита должна проявлять virtù на глазах у тех, кто к элите не относится. Именно поэтому deliberazioni немногих нуждаются в approvazione многих. Он категорически против какой-либо попытки первых вторгнуться в поле деятельности последних. Гвиччардини повторяет мысль, высказанную им в «Рассуждении в Логроньо»578578
  См. прим. 1 на с. 194 и прим. 1 на с. 195.


[Закрыть]. Он порицает существующий во Флоренции порядок, при котором законы предлагаются в Совете, но проходят сложную процедуру одобрения в нескольких закрытых комитетах. По его словам, это явно олигархическая практика: таким образом те, кому принадлежит власть, открывают любые возможные преобразования разрушительному вмешательству своих сторонников (sette). Правильно было бы предлагать и обсуждать новые законы лишь на открытом заседании сената, принимать или отвергать – только на открытом заседании Совета579579
  Guicciardini F. Dialogo e discorsi. P. 124–125.


[Закрыть]. Предпосылки, из которых исходит Гвиччардини, можно отчасти назвать рационалистическими. Он утверждает, что разум и добродетель, скорее всего, возобладают там, где все принимают участие в принятии решений. Хотя функциональное различие между элитой и неэлитой должно оставаться в силе, существует порог, за которым ограничение численности советов служит лишь избыточному весу частных и дурных интересов. Мысль, что самоопределение элиты должно быть публичным и открытым, еще отчетливее звучит в тот момент, когда он говорит не о законодательном, а об избирательном процессе.

Поскольку политика Флоренции не воспринималась как преимущественно юридические отношения, законодательная деятельность – изменение сущностных законов актом суверенной воли – не казалась такой важной для мыслителей, как в политике северной монархии. Мы уже знаем, что Макиавелли и Гвиччардини считали управление внешними делами важнейшей функцией правительства. Поскольку вопросы такого рода были подвержены постоянным и ежедневным изменениям, они в наибольшей степени требовали prudenzia от тех, кто принимает решения. Важно, чтобы они оставались в ведении немногих и чтобы эти немногие сочетали обширнейший опыт в подобных делах с максимальной возможностью обогащать собственный опыт. Выбор магистратов, составляющих политическую элиту, в значительной степени оказывался связан с назначением тех, кто занимается вопросами внешней политики, и здесь возникал конфликт требований. С одной стороны, в соответствии с принципами equalità и libertà580580
  Равенство и свобода (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] каждому гражданину должны были быть открыты все возможности занять должность, что предполагало – как и думали создатели системы 1494 года – как можно более быструю смену магистратур. С другой, принципы esperienzia и prudenzia581581
  Опыт и рассудительность (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] требовали, чтобы магистраты оставались на своем посту достаточно долго, приобретая опыта и применяя свои знания на практике. Однако существовала опасность, что они начнут воспринимать занимаемые ими должности как свои собственные и это склонит их к неподобающему и деспотическому поведению. Теперь Гвиччардини утверждает, что венецианцы нашли лучшее решение этой проблемы, пожизненно избирая дожа и таким образом пользуясь преимуществами его опытности. При этом они следят, чтобы его власть не стала опасной, поскольку ее осуществление требует от него постоянного согласования своих действий с другими582582
  Guicciardini F. Dialogo e discorsi. P. 103–104: «Però a me pare che a questo punto abbino proviso meglio e’ viniziani che facessi mai forse alcuna republica, con lo eleggere uno doge perpetuo, el quale è legato dagli ordini loro in modo che non è pericoloso alla libertà, e nondimanco, per stare quivi fermo né avere altra cura che questa, ha pensiero alle cose, è informato delle cose, e se bene non ha autorità di deliberarle, perché questo sarebbe pericoloso alla libertà, vi è pure uno capo a che riferirle e che sempre a’ tempi suoi le propone e le indirizza»; «Но мне кажется, что венецианцы нашли лучшее решение этому, нежели, возможно, любая другая республика, пожизненно избирая дожа и ограничивая его власть своими законами так, что он не представляет угрозы свободе, и при этом, находясь на этой должности постоянно и не имея других забот, он думает о делах [республики], хорошо осведомлен о них, и хоть он и не уполномочен принимать решения, поскольку это несло бы угрозу свободе, он тем не менее остается предводителем, которого извещают о делах и который всегда высказывает предложения и направляет эти дела».


[Закрыть]. Он предполагает приспособить должность дожа к флорентийским реалиям в форме пожизненного гонфалоньерата вместо тех коротких сроков, какие предполагал порядок 1494 года. Однако это неизбежно повлечет за собой изменения в signoria, исполнительном органе, с которым должен работать gonfaloniere. В настоящее время состав signoria сменяется очень быстро. Каждый гражданин ждет своей очереди, и в правлении оказывается множество людей, которые так слабо разбираются в происходящем, что даже избираемый на короткий срок gonfaloniere может распоряжаться ими по своему усмотрению. Учредить долгосрочную signoria, чтобы уравновесить пожизненно избираемого gonfaloniere, вероятно, оказалось бы слишком трудно. Лучше всего было бы просто понизить signoria в статусе, предоставив gonfaloniere делить власть с сенатом и постоянно возглавляющим его Советом десяти. Гонфалоньер должен стать бессменным председателем последнего, лишенным официальных полномочий, но опирающимся на свои личные качества и опыт, которые обеспечат ему авторитет583583
  Ibid. P. 104, 113–114.


[Закрыть].

Сенату надлежит быть центральным органом и олицетворять элиту virtù. Гвиччардини отмечает, что в конституционной теории существует проблема, должно ли членство в сенате быть пожизненным или на ограниченный срок. Древние избрали пожизненное назначение; венецианцы меняют состав своего pregati, как они называют аналогичный орган, так часто, что в него всегда входят преимущественно одни и те же люди. Разница между этими моделями относительно невелика584584
  Ibid. P. 115.


[Закрыть]. Техническая проблема заключается в том, чтобы совместить максимальную преемственность, а значит, концентрацию опыта с максимальным поддержанием надежд на возможное избрание среди потенциальных кандидатов. Если сенат достаточно обширен, в нем за счет смертности достаточно часто появляются вакантные места, так что каждый может рассчитывать когда-нибудь быть избранным в сенат, если окажется того достоин. Гвиччардини отдает предпочтение пожизненному избранию в сенат на тех же основаниях, в силу которых ему представляется более правильным пожизненный гонфалоньерат: это обеспечивает максимальную концентрацию опыта и позволяет людям надеяться, что благодаря virtù они получат надежное место и им не надо будет никого бояться или чувствовать себя кому-либо обязанным. В случае сената он также, по-видимому, предпочитает пожизненное избрание быстрой смене его членов, потому что в таких условиях человек скорее уверен, что обязан своим членством в сенате общественному признанию, а не произвольным операциям конституционного аппарата. Кроме того, высказывается предположение, что флорентийцы, будучи более нетерпеливыми и честолюбивыми, чем венецианцы, не так охотно станут дожидаться своей очереди585585
  Ibid. P. 116: «Ma questa misura ed ordine che ha partorito in loro la lunga continuazione del governo è forse la natura de’ loro cervelli piú quieta, non si potrebbe sperare in noi di qui a molti anni; e se noi facessimo questo consiglio per sei mesi o per uno anno, se ne troverrebbono bene spesso esclusi tutti quelli che sarebbe necessario che vi fussino»; «Но тот порядок, что привел у них к длительным срокам правления, возможно, соответствует природе их более спокойных умов, у нас же на такое еще долгие годы нельзя будет рассчитывать; а если бы мы избирали в этот совет на полгода или год, в него не вошли бы многие из тех, кому следовало бы стать его членами».


[Закрыть]. Поэтому лучше сформировать настолько обширный сенат, сколь это возможно, – сто пятьдесят человек вместо восьмидесяти, как в 1494 году, – и привлечь к постоянной работе в нем максимальное число претендентов.

Если следовать букве и духу описанной модели, то окажется, что она уделяет больше внимания мобилизации virtù и предотвращению коррупции, чем установлению господства рассудительности. Первые две цели, в отличие от третьей, требуют открытой конкуренции за признание virtù. Пьеро Гвиччардини спрашивает, не подходит ли пожизненно назначенный doge или gonfaloniere Венеции лучше, чем Флоренции, учитывая, что первая является аристократической республикой, а вторая – народной. Бернардо отвечает, что существенной разницы между ними нет. В каждом из городов присутствует большой совет, состоящий из всех граждан, то есть из всех, кто имеет право занимать должности. Если в Венеции чужакам труднее добиться этого права, то различие заключается лишь в ordini586586
  Сословия (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] и не касается spezie del governo587587
  Вид правления (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Важно, что в обоих городах все члены гражданского общества – popolo во Флоренции и gentiluomini в Венеции – формально обладают равной возможностью занять какую-либо должность. «Там не смотрят на состояние или родословную, как это происходит там, где правят аристократы», и венецианская система в той же мере народная, что и флорентийская, а флорентийская – в той же мере аристократическая, что и венецианская588588
  Guicciardini F. Dialogo e discorsi. P. 106: «E se bene ha nome diverso da quello che vogliamo fare noi, perché si chiama governo di gentiluomini ed el nostro si chiamerà di popolo, non per questo è di spezie diversa, perché non è altro che uno governo nel quale intervengono universalmente tutti quegli che sono abili agli uffici, né vi si fa distinzione o per ricchezza o per stiatte, come si fa quando governano gli ottimati, ma sono ammessi equalmente tutti a ogni cosa, e di numero sono molti e forse piú che siano e’ nostri; e se la plebe non vi participa, la non participe anche a noi, perche infiniti artefici, abitatori nuovi ed altri simili, non entrano nel nostro consiglio. Ed ancora che a Vinezia gli inabili sono abilitati con piú difficultà agli uffici che non si fa a noi, questo non nasce perché la spezie del governo sia diversa, ma perché in una spezie medesimi hanno ordini diversi… e però se noi chiamassimo gentiluomini e’ nostri, e questo nome appresso a noi non si dessi se non a chi è abile agli uffici, troveresti che el governo di Vinegia è popolare come el nostro e che el nostro non è manco governo di ottimati che sia el loro»; «И хоть оно и носит другое название, а не то, которое хотим дать ему мы, потому что оно называется правление аристократии, а наше будет называться народным, оно тем не менее не относится к другой разновидности, потому что это не что иное, как правление, в котором принимают участие все те, кто может быть избран на должности, и не делается различий на основании богатства или происхождения, как это бывает в случае правления оптиматов, но все в равной мере допущены к участию во всем, и они велики числом, возможно, даже превосходят наших; а если низшие слои народа не принимают в нем участия, то это так и у нас, потому что многочисленные ремесленники, новые жители и другие им подобные не вхожи в наш совет. И хоть в Венеции тем, кто не может быть избран на должность, труднее добиться разрешения на избрание, чем у нас, это не обусловлено тем, что их правление другой разновидности, но тем, что внутри одной и той же разновидности установлены разные порядки… Таким образом, если бы мы назвали наших советников аристократией, и называли бы так лишь тех, кто может быть избран на должность, то ты бы обнаружил, что правление в Венеции является народным в той же мере, что и наше, а наше не менее аристократическое, чем у них».


[Закрыть]. В каждой из этих систем, как нам следует понимать, правящая элита складывается исключительно за счет проявления необходимых качеств, а также признания и избрания со стороны сограждан.

Если между Венецией и Флоренцией имеется существенное различие, то оно относится не к формальной приверженности обоих городов принципу равенства, а к большему нетерпению и честолюбию, которые отличают флорентийцев в стремлении к onore. Бернардо трактует эту черту двойственно, во многом в духе Аристотеля. С одной стороны, желательно, чтобы люди проявляли честолюбие в стремлении к той onore, которую можно стяжать, только служа res publica. Исключать честолюбие, чтобы они довольствовались лишь безопасностью своего положения, – это уже не практический реализм первой книги «Диалога», а недосягаемый платоновский идеал. С другой стороны, опасно, чтобы ambizione простиралась до такой степени, что почета ищут ради него самого. Иначе личное благо окажется выше общего и люди вскоре станут способны на все что угодно, лишь бы получить и удержать его. Однако человеку присуще такое желание, похвально оно или предосудительно, и тот, кто строит политическую теорию, должен его учитывать589589
  Ibid. P. 118–119: «E se bene io dissi ieri che e’ cittadini buoni non hanno volunta di governare, e che al bene essere delle città basta che vi sia la sicurtà, nondimeno questo è uno fondamento che fu piú facile a Platone a dirlo, che a chi si è maneggiato nelle republiche a vederlo, e piú rigoroso che non è oggi el gusto degli uomini, e’ quali hanno tutto per natura desiderio di essere stimati ed onorati. Anzi, come io dissi poco fa, è forse piú utile alle città, che e’ suoi cittadini abbino qualche instinto di ambizione moderata, perché gli desta a pensieri ed azione onorevoli, che se la fussi al tutto morta. Ma non disputando ora questo, dico che poiché negli uomini è questo appetito, o laudabile o dannabile che sia, ed appicato in modo che non si pùo sperare di spegnerlo, a noi che ragioniamo di fare uno governo, non quale doverebbe essere, ma quale abbiamo a sperare che possi essere, bisogna affaticarsi che tutti e’ gradi de’ cittadini abbino la satisfazione sua, pur che si facci con modo che non offenda la libertà»; «И хоть я вчера сказал, что добрые граждане не хотят править и что для благосостояния городов достаточно, чтобы обеспечивалась безопасность, тем не менее Платону было легче это обосновать. нежели тем, кто правил республиками, увидеть, тем более что сейчас пристрастия людей иные, и в их природе заложено желание быть ценимыми и почитаемыми. Более того, как я недавно сказал, возможно, для городов полезнее, чтобы их граждане обладали умеренным честолюбием, ведь оно сподвигает их на достойные мысли и поступки, нежели чтобы оно в них было мертво. Но не ставя сейчас целью это оспорить, я скажу, что, поскольку людям присуще такое желание, будь оно похвально или порицаемо, и оно таково, что нельзя надеяться его погасить, нам, которые обсуждают создание не такого правления, которому следовало бы существовать, а такого, которое можно надеяться установить, нужно приложить усилия к тому, чтобы граждане любого положения остались довольны, лишь бы от этого не пострадала свобода».


[Закрыть]. Свободному правлению тоже нет необходимости бояться честолюбия своих граждан. Если направить его должным образом, оно приведет к появлению не только правящей элиты, но и тех трех-четырех исключительных человек, от virtù которых в любой момент зависит почти все590590
  Guicciardini F. Dialogo e discorsi. P. 112: «…le città benché siano libere, se sono bene ordinate, sono sostentate dal consiglio e dalla virtù di pochi; e se pigliate dieci o quindici anni per volta insieme, troverete che in tale tempo non sono piú che tre o quattro cittadini da chi depende la virtù ed el nervo delle consulte ed azioni piú importanti»; «…хоть города и свободны, если в них царит порядок, они поддерживаемы советом и добродетелью немногих; и если вы возьмете временной отрезок сразу в десять или пятнадцать лет, вы обнаружите, что за такое время добродетель и стержень всех важнейших совещаний и действий зависят не более чем от трех-четырех граждан». Обращает на себя внимание, что здесь virtù впервые фигурирует как характеристика поступков, а не людей.


[Закрыть].

Придавать верное направление laudabile o dannabile591591
  Похвальное или порицаемое (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] честолюбию можно несколькими способами. Во-первых, надлежит удостовериться, что никакая должность не дает такой власти, которая не была бы ограничена властью других. Вот почему gonfaloniere необходимо делить исполнительную власть с «десятью» и сенатом, а сенату – законодательную власть с Советом. Это не только помешает порочному магистрату приносить вред, но и фактически предотвратит его развращение. Разделение власти способно напомнить, что он обязан обществу всем тем, чем он является и чем владеет. Во-вторых, почетные должности должны быть весьма многочисленны, ранжироваться по степеням и достаточно часто сменяться, чтобы каждый мог надеяться занять такую должность соразмерно своим достоинствам. В идеальной модели Бернардо эти gradi592592
  Положения, должности (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] начинаются с пожизненного избрания в сенат. Следующими ступенями являются различные посты, которые могут занимать сенаторы, а увенчивается эта система высшей должностью гонфалоньера593593
  Ibid. P. 119–120: «E questo che noi abbiamo detto è sanza dubio grado che non gli nuoce, perché se bene sono senatori a vita, pure sono molti, hanno la autorità limitata in modo che non diventano signori, e nondimeno el grado è tale che debbe bastare a uno cittadino che non ha la stomaco corrotto di ambizione; perché se ha virtù mediocre, si debbe contentare di essere senatore; se è piú eccellente, verrà di grado in grado agli onori piú alti: essere de’ dieci, essere della pratica, essere uno de’ disegnati per gonfaloniere quando vacassi»; «И то, о чем мы только что сказали, это, несомненно, положение, которое ему не вредит, потому что, хоть они и пожизненные члены сената, их тем не менее много, их власть ограничена, в силу чего они не могут стать полными правителями, и при этом их положение таково, что гражданам, чье нутро не развращено честолюбием, этого должно быть вполне достаточно; поскольку если он человек средних качеств, то он должен довольствоваться положением сенатора; более выдающиеся же будут продвигаться по должностной лестнице к самым высоким почестям: член совета десяти, член совета восьми, один из назначенных на замещение должности гонфалоньера».


[Закрыть]. В-третьих, на каждом этапе необходимо осознавать, что должность – это награда за публичное признание virtù и за ней не стои´т приватное расположение отдельных людей или клик594594
  Ibid. P. 112: «A questi (то есть тем, кто отличается наибольшей virtù) sia proposta la speranza di uno grado estraordinario dove pensino di arrivare, non con sette, non con corruttele, non con violenzia, ma col fare opere egregie, col consumare tutta la sua virtù e vita per beneficio della patria, la quale, poiché ha a ricevere piú utile da questi tali che dagli altri, debbe anche allettargli piú che gli altri»; «Им (то есть тем, кто отличается наибольшей virtù) пусть будет предложена возможность рассчитывать на самую высокую должность, которой они пускай достигнут не при помощи клик, подкупов или насилия, но совершая выдающиеся поступки и посвятив всю свою добродетель и всю свою жизнь благу отечества, которое, имея возможность получить больше пользы от этих людей, чем от других, должно и поощрять их больше, чем других».


[Закрыть].

Решимость Бернардо обеспечить выполнение последнего условия побуждает его внести несколько предложений, нацеленных на то, чтобы сделать систему открытой, и местами выходящих далеко за пределы венецианской парадигмы. Когда сенат избирает людей на должности, не подведомственные Большому совету, его решение должно подкрепляться или рядом нижестоящих магистратов, не входящих в его состав, или сотней участников специального комитета, избираемого Советом и заседающего вместе с сенатом только по этому случаю. Цель в том, чтобы воспрепятствовать сенату стать закрытой корпорацией. Следует напомнить политикам, что они должны по-прежнему ориентироваться на тех, чье доброе мнение изначально сделало их членами сената. Необходимо разрушить sette и intelligenzie, которые могут сложиться внутри института власти595595
  Ibid. P. 121: «Le ragione che mi muovono a fare questa aggiunta sono due: l’una, che io non vorrei che a alcuno per essere diventato senatore paressi avere acconciò in modo le cose sua che giudicassi non avere piú bisogno degli altri che non sono del senato e tenessi manco conto della estimazione publica, come se mai piú non avessi a capitare a’ giudici degli uomini… L’altra, che io non vorrei che per essere e’ senatori sempre quegli medesimi, una parte di essi facessi qualche intelligenzia che facessi girare e’ partiti in loro, esclusi gli altri… Questa aggiunta rimedia benissimo a tutt’a dua gli inconvenienti, perché romperà le sette, intervenendovi tanto piú numero e di persone che si variano; e da altro canto non potendo questi aggiunti essere eletti loro, non aranno causa di favorire per ambizione sua la larghezza, ma si volteranno ragionevolmente con le fave a chi sarà giudicato che meriti piú; e quando parte del senato malignassi, questi daranno sempre el tracollo alla bilancia»; «Причин, которые побуждают меня создать такое подкрепление, две: одна заключается в том, что я не хотел бы, чтобы кто-нибудь, став сенатором, счел, что он так устроил свои дела, что больше не нуждается в тех, кто не входит в сенат, и стал бы пренебрегать оценкой общества, как будто ему больше никогда не предстоит стать объектом людских суждений… Вторая такова: я не хотел бы, чтобы сенаторы из‐за своей несменяемости создали какие-нибудь клики, которые бы все оборачивали в свою пользу, исключая остальных… Это подкрепление позволяет успешно преодолеть оба этих затруднения, поскольку разрушит клики благодаря участию большего количества людей и меняющемуся составу собрания; с другой стороны, поскольку эти дополнительные участники не могут быть избраны, у них не будет причин в силу честолюбия голосовать за широкое правление, вместо этого они, руководствуясь разумом, опустят свои бобы за тех, кого сочтут наиболее заслуживающим этого; и если часть сената будет действовать нечестно, благодаря этим людям весы всегда склонятся в противоположную сторону».


[Закрыть]. В обсуждении различных вопросов, в отличие от избирательной процедуры, участвовуют только пожизненные члены сената. Всем дискуссиям надлежит проходить открыто, в режиме пленарных заседаний, а gonfaloniere, опираясь на свои полномочия председателя, должен удостовериться, чтобы высказалось как можно больше людей, в особенности же те, кто неохотно берет слово, неопытен и относительно неизвестен596596
  Guicciardini F. Dialogo e discorsi. P. 122.


[Закрыть]. Гвиччардини уравновешивает иерархический принцип, согласно которому руководить обязаны наиболее зрелые мужи, принципом равноправия, в соответствии с которым следует укреплять элиту, предоставляя возможность наибольшему числу людей приобрести опыт и развить virtù. Он также сознает, что опасность появления клик и дурных наклонностей возникает, когда руководят все время одни и те же. Репутация умного участника дискуссий, говорит он, принесет человеку больше уважения, чем два месяца на посту гонфалоньера, даже если он никогда не займет никакой пост. Если принятый путь к должностям и продвижению будет именно таким, никто не станет прибегать к нечестным средствам597597
  Ibid. P. 123.


[Закрыть].

Неприязнь Гвиччардини к частным объединениям и связям в политике и его убеждение, что им можно противостоять, сделав общество максимально вовлеченным в политическую жизнь, особенно отчетливо прослеживаются в его рассуждениях о методе избрания гонфалоньера. Здесь, как он полагает, венецианцы допустили ошибку: стремясь избежать крайностей невежества народа, честолюбия и соперничества оптиматов, они изобрели сложный механизм непрямых выборов и скрытого голосования. В результате дожа избирают сорок один человек, имена которых невозможно было бы угадать заранее, чтобы таким образом избежать интриг или предварительной агитации. Однако все это не относится к сути дела. Либо все сорок один будут людьми незначительными, а значит, несведущими и неопытными, либо это окажутся люди с определенной точкой зрения, со своими интересами, связями и притязаниями, и в этом случае их выбор будет продиктован личными соображениями. На практике происходит именно последнее. Эксперт в венецианской политике, как правило, может предсказать, кто станет дожем, как только узнает имена сорока одного, ибо ему известны их dependenzie598598
  Связи (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Правда, даже в этом случае они изберут одного из пяти или шести наиболее достойных граждан, но полностью устранить порочное влияние личных интересов при такой процедуре не удается599599
  Ibid. P. 130–132.


[Закрыть].

Здесь мы возвращаемся к базовым принципам. Каждый город состоит из многих и немногих, popolo и senato, и обычный путь к власти и влиянию подразумевает союз с тем или другим. Гвиччардини приводит довод отчасти в духе Полибия600600
  Ibid. P. 132–135.


[Закрыть]. Возможно, вполне законно защищать народ от сената или сенат от народа, но человек по природе своей ненасытен, и мы незаметно переходим от защиты собственного добра к посягательству на чужое601601
  Ibid. P. 133: «E queste contenzione, se bene qualche volta nascono da onesti principi, pure vanno poi piú oltre, perché la natura degli uomini è insaziabile, e chi si muove alle imprese per ritenere el grado suo e non essere oppresso, quando poi si è condotto a questo, non si ferma quivi ma cerca di amplificarlo piú che lo onesto e per consequente di opprimere ed usurpare quello di altri»; «И все эти противоборства, хоть иногда они и рождаются из честных принципов, часто заходят гораздо дальше, потому что люди по природе ненасытны, и те, кто начинает борьбу с целью сохранить свое положение и избежать притеснений, не останавливаются, достигнув цели, а пытаются умножить результат, перейдя границу честности, и, как следствие, пытаются притеснить и незаконно лишить положения других».


[Закрыть]. Любая из этих стратегий в конечном счете чревата дурными последствиями, но в целом можно организовать такой порядок, что претендент будет приемлем для обеих партий. Пусть сенат соберется и по жребию изберет сорок или пятьдесят кандидатов. По кандидатурам тех троих из них, кто получит больше всего голосов, – неважно, выберут его абсолютным большинством голосов или нет, – должно на следующий день проводиться голосование в Большом совете. Если за одного из претендентов проголосует абсолютное большинство, он и будет гонфалоньером. Если нет, надо отобрать трех других финалистов и повторять эту процедуру, пока не будет выявлен победитель. Участие сената гарантирует, что избранные кандидаты – люди с положением в обществе. Участие народа служит залогом того, что исход выборов не будет определяться внутренней конкуренцией между представителями элиты. Обе стороны вносят свой вклад, чтобы достоинства человека оценивались как можно более открыто и безлично602602
  Guicciardini F. Dialogo e discorsi. P. 135.


[Закрыть].

Ясно, что Гвиччардини не был некритичным последователем mito di Venezia, но его Бернардо завершает изложение конституции традиционным панегириком лучшей форме правления всех времен. Он уже хвалил ее – с оговоркой, что она предназначена per una città disarmata603603
  Для невооруженного города (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть], – за способность обеспечить стабильность на века604604
  Ibid. P. 106: «A me pare che el governo viniziano per una città disarmata sia cosí bello come forse mai avessi alcuna republica libera; ed oltre che lo mostra la esperienzia, perché essendo durato già centinaia di anni florido ed unito come ognuno sa, non si può attribuire alla fortuna o al caso, lo mostrano ancora molte ragioni che appariranno meglio nel ragionare di tutta questa materia»; «Мне кажется, что венецианская форма правления для невооруженного города подходит лучше, чем любая другая, что когда-либо была в свободных республиках; кроме того, что опыт уже сотни лет показывает, что эта республика, как всем известно, процветает и отличается единством, нельзя приписать ее успех фортуне или случаю, и это доказывает множество причин, которые станут яснее из рассуждений на эту тему».


[Закрыть]. Здесь он в еще большем согласии с традицией добавляет, что она сочетает в себе преимущества – избегая недостатков – правления одного, некоторых и многих605605
  Ibid. P. 138–139.


[Закрыть]. Впрочем, в действительности его точка зрения на венецианскую систему строится не на этом тезисе. Теория, полностью соответствующая идеям Полибия, предполагала, что у монархии, аристократии и демократии есть свое неповторимое достоинство, или virtù, но что каждая из этих форм в отдельности была предрасположена к упадку. Подлинно смешанная система использовала каждую из этих virtù, чтобы предотвратить угасание других. В полноценно разработанных версиях этого mito, как мы увидим, обычно добавлялось, что Венеция достигла этого результата за счет не требующих вмешательства и автоматически управляемых механизмов. Эти последние мало интересовали Гвиччардини, в отличие от процесса открытого избрания элиты исходя из проявлений virtù, и именно использование им этого ключевого понятия отличает его идеи от схематических построений в духе Полибия. Он не приписывает особую virtù каждой из трех систем, потому что употребляет это слово в отношении качества элиты или немногих. Мы уже неоднократно видели, что многие играют важную роль в его модели. Они могут действовать, только демонстрируя форму интеллекта и способности к суждению, присущую именно им, а не элите. Но Гвиччардини нигде не говорит, чтó она собой представляет, и не определяет ее как virtù. Функция многих – служить фоном для немногих, и когда в рассматриваемом фрагменте он утверждает, что главное преимущество народного правления – в «сохранении свободы», то немедленно добавляет «власти закона и безопасности каждого человека»606606
  Ibid. P. 139: «El consiglio grande ha seco quello bene che è principale nel governo del popolo, cioè la conservazione della libertà, la autorità delle legge e la sicurtà di ognuno…»; «Большой совет несет в себе то преимущество, которое является главным в народном правлении, а именно сохранение свободы, поддержание власти закона и безопасность каждого человека…».


[Закрыть]. Так он нисходит к частному и не сопряженному с участием в общественной жизни определению свободы, которое было сформулировано в первой книге. Один – гонфалоньер или дож – также не наделен особой virtù, отличающейся от esperienzia, prudenzia и благородного честолюбия немногих. Он просто являет собой наиболее полное воплощение элитистской доктрины.

Гвиччардини не идеализирует Венецию как синтез различных форм virtù, потому что, в сущности, признает лишь одну из них. Поскольку она присуща немногим, функции одного и многих должны оставаться вспомогательными. Макиавелли еще более отдалился от Полибиевой и венецианской парадигмы, потому что считал virtù атрибутом вооруженного большинства. Скептическое отношение Гвиччардини к подобному прочтению римской истории не столь важно, как его скорбная уверенность, что возродить народное ополчение во Флоренции невозможно. Однако с точки зрения исторических реалий и предпочитаемых ценностей его концепция virtù была аристократической. Задача заключалась в том, чтобы предотвратить порок и разложение среди немногих, а именно флорентийских ottimati. Один и многие составляли структуру, в которой virtù немногих – более благоразумная и менее динамичная по сравнению с virtù у Макиавелли – могла продолжать независимое движение к общему благу. Они не проявляли особую присущую им разновидность virtù, поэтому здесь не изображается Полибиева система, согласно которой полития представляет собой сочетание разных форм virtù, а ее устойчивость обеспечивается тем, что они не дают друг другу угаснуть. «Диалог» не трактат о том, как смешанному правлению сохранить стабильность в мире, где вырождение является нормой, или о том, как благодаря virtù избежать власти fortuna. Гвиччардини слишком волновала дилемма, стоявшая перед флорентийскими ottimati, чтобы он углублялся в столь теоретические рассуждения. Он понимал, что альтернатива благополучной vivere civile – не какая-то абстрактная фаза цикла, ведущая к упадку, а восстановление власти Медичи на новых и менее выгодных для аристократии условиях. Тем не менее можно показать, что верховенство судьбы является в некотором смысле одним из полюсов, в которых развивалась его оригинальная мысль.

В заключение Бернардо отмечает, что, насколько известно из истории Флоренции, в городе никогда не было хорошего правительства – либо тирания одного (как при Медичи), заносчивое и саморазрушительное превосходство немногих и произвол масс, либо полный хаос, вызванный сочетанием олигархии и охлократии. «Если случай (sorte) или милосердие Божие не ниспошлют нам благодати (grazia) обрести какую-либо сходную с этой форму правления, мы должны опасаться повторения прошлых бед»607607
  Guicciardini F. Dialogo e discorsi. P. 139–140: «Sarebbe adunche el governo vostro simile al governo loro; ed essendo el suo ottimo, el vostro almanco sarebbe buono e sarebbe sanza dubio quale non ha mai veduto la città nostra. Perché o noi siamo stati sotto uno, come a tempo de’ Medici, che è stato governo tirannico, o pochi cittadini hanno potuto nella città… che in fatto hanno oppressi e tenuti in servitù gli altri con mille ingiurie ed insolenzie, e tra loro medesimi sono stati pieni di sedizioni… o la è stata in arbitrio licenzioso della moltitudine… o è stato qualche vivere pazzo, dove in uno tempo medesimo ha avuto licenzia la plebe e potestà e’ pochi. <…> Però se la sorte o la benignità di Dio non ci dà grazia di riscontrare in una forma di governo come questa o simile, abbiano a temere de’ medesimi mali che sono stati per el passato»; «Следовательно, ваше правление было бы похоже на то, что у них; а раз их правление отличное, то и ваше было бы по меньшей мере хорошим и, несомненно, таким, какого наш город никогда не знал. Потому что мы были или под властью одного, как во времена Медичи, а это было тираническое правление, или власть в городе имели немногие… которые на деле притесняли и держали в рабстве других с помощью множества несправедливых и своевольных действий, и между собой они постоянно враждовали… или же город был во власти произвола масс… или же были безумные времена, когда одновременно властвовали произвол масс и могущество немногих. <…> Но если случай или милосердие Божие не ниспошлют нам благодати обрести какую-либо сходную с этой форму правления, мы должны опасаться повторения прошлых бед».


[Закрыть]. Содерини спрашивает: есть ли надежда, что ситуация когда-либо изменится? В ответ Бернардо размышляет, на чем держатся хорошие правления608608
  Ibid. P. 141–145.


[Закрыть]. Они основаны на силе или на убеждении. Правитель, наделенный абсолютной властью, может отказаться от нее и учредить республику. Теоретически это просто, ибо никто не может ему противиться. Народ, внезапно перешедший от тирании к свободе, почувствует себя как в раю и ответит ему безграничным доверием. Люди увидят, говорит Гвиччардини, – и здесь его язык напоминает риторику Макиавелли, когда тот описывает идеального законодателя, – что фортуна никак не повлияла на его решение, но что оно всецело зависит от его virtù. Последняя же предстанет как нечто выходящее за рамки обычных человеческих способностей609609
  Ibid. P. 141–142: «E’ governi buoni si introducono o con la forza o con la persuasione: la forza sarebbe quando uno che si trovassi principe volessi deponere el principato e constituiré una forma di republica, perché a lui starebbe el commandare e ordinare; e questo sarebbe modo facilissimo, si perché el popolo che stava sotto la tirannide e non pensava alla libertà, vedendosi in uno tratto menare al vivere libero con amore e sanza arme, benché si introducessi ordinato e con moderato larghezza, gli parebbe entrare in paradiso e piglierebbe tutto per guadagno… gli sarebbe prestata fede smisurata… Non si potrebbe di questa opera attribuire parte alcuna alla fortuna, ma tutto dependerebbe dalla sua virtù, ed el frutto che ne nascessi non sarebbe beneficio a pochi né per breve tempo, ma in quanto a lui, a infiniti e per molte età»; «Хорошее правление устанавливается с помощью или силы, или убеждения: силой это происходит тогда, когда человек, занимающий пост государя, хочет упразднить единоличное правление и установить республику, где он будет отдавать распоряжения и устанавливать порядки… и это был бы очень простой путь, поскольку народ, живший при тирании и не думающий о свободе, увидев, как внезапно ему дают возможность жить в свободе, полюбовно и без оружия, пусть даже это и устанавливается с введением определенных порядков и с умеренной щедростью, сочтет, что он попал в рай, и все воспримет как выгоду… он будет пользоваться безмерным доверием… Нельзя видеть в таком деянии никакой роли фортуны, все будет зависеть от его добродетели, и тот плод, который она принесет, станет благом не для небольшого количества людей и не на краткий срок, а для него самого, для огромного множества людей и на долгое время».


[Закрыть]. Однако в реальности обладание абсолютной властью или вызовет столько ненависти, что правитель не осмелится от этой власти отказаться, или (что более вероятно) настолько развратит его, что он не захочет этого делать (здесь примером служит Август)610610
  Ibid. P. 142.


[Закрыть]. Частный гражданин может стремиться к верховной власти, чтобы провести в городе реформу, как это сделал Ликург. Однако и здесь действуют те же условия: сила и власть сохраняют свою инерцию611611
  Ibid. P. 142–143: «Si introducerebbe anche el governo per forza quando uno cittadino amatore della patria vedessi le cose essere disordinate, né gli bastando el cuore poterle riformare voluntariamente e dacordo, si ingegnassi con la forza pigliare tanta autorità che potessi constituire uno buono governo etiam a dispetto degli altri, come fece Licurgo quando fece a Sparta quelle sante leggi. <…> Però bisogna che la forza duri tanto che abbia preso piede; e quanto piú durassi, tanto piú sarebbe pericoloso che non gli venissi voglia di continuarvi drento. Sapete come dice el proverbio: che lo indugio piglia vizio»; «Новое правление будет установлено силой также в том случае, когда гражданин, любящий свое отечество, увидит, что его дела в беспорядке, и ему не хватит смелости реформировать его по доброй воле и с всеобщего согласия, но он ухитрится силой захватить столько власти, чтобы учредить новую хорошую форму правления вопреки остальным, как это сделал Ликург, когда дал Спарте те праведные законы. <…> Но нужно, чтобы этой силы хватило надолго, иначе правление не укоренится, и чем дольше он будет удерживать власть силой, тем выше будет риск того, что ему захочется остаться у власти. Знаете пословицу: кто медлит, тот приобретает привычку».


[Закрыть]. Остается убеждение, которое, очевидно, подразумевает коллективное решение граждан учредить добрую систему правления. Дабы это произошло, они должны обладать достаточным опытом и знать как недостатки дурного правления, так и способы их исправить. Им предстоит претерпеть достаточно злоключений, которые послужат уроком, не нанеся им непоправимого ущерба и не став причиной яростных раздоров и крайностей. Если созданная в 1494 году система окажется неэффективной, произойдет сдвиг в направлении stato stretto. Здесь Гвиччардини оглядывается в прошлое – в этом случае более вероятно расширение полномочий gonfaloniere612612
  Guicciardini F. Dialogo e discorsi. P. 143: «Ci è adunche necessario fare fundamento in su la persuasione, e questa ora non sarebbe udita; ma io non dubio che le cose andranno in modo che innanzi che passi troppo tempo, si cognoscerà per molti la maggiore parte de’ disordini, e combatterà in loro da uno canto la voglia di provedervi, da l’altro la paura di non ristrignere troppo el governo. Ed in questo bisognerà, a mio giudicio, che giuochi la fortuna della città… Potrebbe ancora essere che questi disordini fussino grandi, ma tali che piú presto travagliassino la città che la ruinassino, ed allora el punto sarà che chi arà a fare questa riforma la pigli bene, perché sempre farà difficultà grande el dubio ch’e’ cittadini principali non voglino riducere le cose a uno stato stretto; però potrà essere che gli uomini si voltino piú presto a uno gonfaloniere a vita o per lungo tempo che a altro, perché darà loro manco ombra che uno senato perpetuo, e perché per questo solo la città non resta bene ordinata»; «Следовательно, нам нужно основываться на тактике убеждения, и сначала нас не будут слушать; но я не сомневаюсь, что все будет идти таким образом, что, прежде чем пройдет слишком много времени, многие узнают о большинстве беспорядков, и желание противодействовать им будет в них бороться со страхом, что их власть уменьшится. И здесь, на мой взгляд, должна сыграть роль фортуна города… Также возможно, что эти беспорядки примут большой размах, изнуряя город и ведя к его разрушению, и тогда будет важно, чтобы тот, кто будет проводить реформу, сумел все сделать правильно, потому что большая трудность всегда будет заключаться в сомнении самых влиятельных граждан, которым не захочется устанавливать узкое правление; но, возможно, люди скорее предпочтут расширение сроков гонфалоньерата вплоть до пожизненных, чем какое-то другое решение, потому что это вызовет у них меньше подозрений, чем несменяемый сенат, и потому что этого одного будет недостаточно для поддержания порядка в городе».


[Закрыть]. Тогда все будет зависеть от его характера и положения. Читатели Гвиччардини уже знают, что за этим последует неудачное правление Пьеро Содерини, но, по словам Бернардо, едва ли властный и мудрый гонфалоньер, особенно если его назначат пожизненно, утвердит конституцию по венецианской модели613613
  Ibid.


[Закрыть].

Вывод, очевидно, таков: в 1494 году Флоренция по-прежнему слишком зависит от милости фортуны, чтобы надеяться на стабильность республики614614
  Ibid. P. 144: «Però concludendo vi dico che ho per molto dubio e mi pare che dependa molto dalla potestà della fortuna, se questo governo disordinato si riordinerà o no…»; «Но в заключение я хочу вам сказать, что я в этом очень сомневаюсь, и мне кажется, что установление порядка в этом беспорядочном правлении во многом зависит от могущества фортуны…».


[Закрыть]. По-видимому, подразумевается также, по крайней мере в какой-то степени, что такая республика – единственная альтернатива владычеству фортуны. Гвиччардини, как известно, считает, что ее власть над собственными гражданами – единственная форма власти, не являющаяся в основе своей насильственной или несправедливой. Но область фортуны не является – теоретически может, но не должна быть – сферой совершенно произвольных и непредсказуемых происшествий. С 1513 года Гвиччардини анализировал то, что возникло в результате краха республиканского правления. Речь шла о восстановленной системе во главе с Медичи, в которой яростная враждебность popolo, оставшегося без Большого совета, делала Медичи более подозрительными, а ottimati – менее способными к независимой оппозиции. Теперь его Бернардо подводит итог основной темы «Диалога» – разговор о римской истории и других предметах еще впереди, – рассуждая об этой возможности. Далее он напоминает Содерини, Каппони и Пьеро Гвиччардини, что, хотя они, без сомнения, попытаются осуществить в республике преобразования, но могут не преуспеть. Успех в любом политическом предприятии – вопрос tempo и occasione, а нынешнюю эпоху нельзя назвать благоприятной. Если время против нас, могут сложиться обстоятельства, в которых единственным выходом будет выжидать и приспосабливаться. Попытка ввести нечто новое способна привести к еще большим бедам615615
  Ibid. P. 146: «Perché le medesime imprese che fatte fuora di tempo sono difficillime o impossibile diventono facillime quando sono accompagnate dal tempo o dal occasione, ed a chi le tenta fuora del tempo suo non solo non gli riescono ma è pericolo che lo averle tentate non le guasti per quello tempo che facilmente sarebbono riuscite, e questa è una delle ragione che e’ pazienti sono tenuti savi… e del resto piú presto andate comportando e temporeggiatevi ei meglio che potete, che desideriate novità, perché non vi potrà venire cosa che non sia peggio»; «Потому что те же самые деяния, которые, если их совершают в неправильное время, очень сложны или даже невозможны, становятся очень просты, когда им сопутствуют времена и случай, и если их пытаться совершать в неправильное время, то не только в них не преуспевают, но и появляется опасность все испортить к тому времени, когда они бы получились легко, и это одна из причин, по которой терпеливые люди слывут мудрыми… а в остальном старайтесь идти на уступки и максимально тяните время, но не желайте перемен, чтобы не стало еще хуже». Язык Лодовико Аламанни: мудрые никогда ничего не меняют.


[Закрыть].

Так из области ценностей мы возвращаемся в область истории, или, если использовать понятия, оказавшиеся наиболее продуктивными при анализе Гвиччардини, из сферы virtù в сферу рассудительности. В идеальной республике рассудительность представала в форме virtù, то есть морально свободного и не связанного принуждением гражданского поведения. Но оно всегда могло означать и стремление сделать все возможное с тем, чего нельзя избежать. В этом смысле такое поведение, вероятно, соответствовало обстановке, когда республиканский эксперимент потерпел крах. Ottimati оказались в союзе не с popolo, в среде которого они могли проявлять virtù, если бы за ними признали лидерство по природе, а с Медичи, притом на таких условиях, которые неизбежно отличались от их положения до 1494 года. Гвиччардини никогда не упускал случая подчеркнуть, что революция того года представляла собой mutazione, innovazione, после которого все изменилось и стало трудно предугадать будущее или сохранить над ним власть. Для описания подобных последствий нужна была риторика фортуны, и качество, которое мы называем рассудительностью, могло, таким образом, осознаваться преимущественно как свойство ума и характера, с помощью которого разумный представитель аристократии пытался властвовать над собой и другими в мире fortuna.

Когда Гвиччардини писал «Диалог», все еще казалось, что можно сформировать гражданскую среду, в которой virtù и благоразумие действовали бы сообща и развивались в полной мере. Откровенная конфронтация мира fortuna и рассудительности отсутствует в его сочинениях вплоть до «Заметок» 1528 и 1530 годов. Лишь тогда ему стала совершенно ясна обособленность аристократии, оказавшейся между Медичи и popolo. Это были годы последней республики и осады Флоренции, когда настроенное все более революционно народное правительство изгнало ottimati – включая и самого Гвиччардини – и бросило Медичи вызов, после которого те могли вернуться только как абсолютные государи. По окончании осады Гвиччардини предстояло помогать Медичи восстанавливать свое положение и лично участвовать в предпринятой ими беспощадной чистке поверженных народных вождей616616
  Об этом этапе жизни Гвиччардини см.: Ridolfi R. Life of Francesco Guicciardini (chap. XVIII–XX).


[Закрыть]. Однако пока осада длилась, он заполнял свой вынужденный досуг написанием критического анализа «Рассуждений» Макиавелли и собрания афоризмов, из которого мы ясно видим, каким тогда представлялся ему мир. Главной – и, наверное, господствующей – темой этих «Заметок» является необычайная трудность применения ума к миру событий в форме личного или политического действия. Когда все книги прочитаны, все уроки усвоены, все выводы сделаны, – Гвиччардини ни на минуту не допускает мысли, что эти предварительные условия выполнять не следует, – остается проблема перевода мыслей в действия617617
  «Quante volte si dice: se si fussi fatto o non fatto cosi, saria succeduta o non succeduta la tale cosa! che se fussi possibile vederne el paragone, si conoscerebbe simile openione essere false» (Guicciardini F. Ricordi. P. 27; редакция С, глава 22); «22. Сколько раз говорится: если бы было поступлено так или иначе, произошло бы то или другое; люди узнали бы, что подобные мнения ложны, если бы можно было проверить их на деле» (Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических и гражданских // Гвиччардини Ф. Сочинения / Пер. М. С. Фельдштейна. М., 1934. С. 117–118. Далее цитаты приведены по тому же изданию).


[Закрыть]. Даже если опыт принес случайное знание частностей, которого не может дать природный ум618618
  «Leggete spesso e considerate bene questi ricordi, perché è piú facile a conoscergli e intendergli che osservargli: e questo si facilita col farsene tale abito che s’abbino freschi nella memoria. Non si confidi alcuno tanto nella prudenza naturale che si persuada quella bastare sanza l’accidentale della esperienzia, perché ognuno che ha maneggiato faccende, benché prudentissimo, ha potuto conoscere che con la esperienzia si aggiugne a molte cose, alle quali è impossibile che el naturale solo possa aggiugnere» (Ibid. P. 13–14, редакция C, главы 9, 10); «9. Читайте эти заметки часто и обдумывайте их как следует, потому что познать и понять их легче, чем следовать им; это облегчается, если свыкнуться с ними настолько, чтобы они всегда свежи были в памяти. 10. Не полагайтесь всецело на природный ум и не убеждайте себя, что достаточно его одного без участия опыта; ведь всякий, кто только соприкасается с делами, будь он умнейший человек в мире, мог познать, что опытом достигается многое, к чему не могут привести одни только природные дары» (Там же. С. 113. Ср.: редакция B, главы 71, 100, 121).


[Закрыть], эта проблема не исчезает и выходит за рамки какой-либо осуществимой систематизации знаний. Она связана с умением судить о времени, выбирать подходящий для действий момент и с соображениями, относящимися как к моменту, так и к действию619619
  «Sarebbe pericoloso proverbio, se non fussi bene inteso, quello che si dice: el savio debbe godere el beneficio del tempo; perché, quando ti viene quello che tu desideri, chi perde la occasione non la ritruova a sua posta: e anche in molte cose è necessaria la celerità del risolversi e del fare; ma quando sei in partiti difficili o in cose che ti sono moleste, allunga e aspetta tempo quanto puoi, perché quello spesso ti illumina o ti libera. Usando cosí questo proverbio, è sempre salutifero; ma inteso altrimenti, sarebbe spesso pernizioso» (Guicciardini F. Ricordi. P. 90, редакция С, главы 78–85, особенно редакция С, глава 79); «Пословица – „мудрый должен пользоваться благом времени“, понятая плохо, была бы опасной. Когда желанное само к тебе идет, стоит человеку раз пропустить случай, и он больше его не дождется, так что во многих делах необходимо решать и действовать быстро; однако в делах трудных и тяжелых тяни и выжидай, сколько можешь, ибо время часто просвещает тебя или освобождает тебя. Если так применять эту пословицу, она всегда спасительна; понятая иначе, она часто была бы гибельной» (Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических и гражданских. С. 135).


[Закрыть]. Нетрудно догадаться, что глупец может не понять происходящего. Гвиччардини сознает, что очень умный человек способен слишком остро реагировать на актуальные события620620
  «Le cose del mondo sono si varie e dependono da tanti accidenti, che difficilmente si può fare giudicio del futuro; e si vede per esperienzia che quasi sempre le conietture de’ savi sono fallace: però non laudo el consiglio di coloro che lasciano la commodità di uno bene presente, conbenché minore, per paura di uno male futuro, benché maggiore, se non è molto propinquo o molto certo; perché, non succedendo poi spesso quello di che temevi, ti truovi per una paura vana avere lasciato quello che ti piaceva. E però è savior proverbio: di cosa nasce cosa» (Ibid. P. 28, редакция B, глава 96); «Дела мирские так разнообразны и зависят от стольких случайностей, что о будущем судить трудно; мы видим по опыту, что предположения людей мудрых почти всегда бывают ложны; не одобряю поэтому совета тех, кто упускает в настоящем даже малое благо из боязни будущих бед, хотя бы и больших, если они не подошли вплотную или не вполне достоверны; ведь то, чего ты боишься, часто вовсе не случается, и тогда оказывается, что ты лишился желанного из‐за пустого страха; поэтому мудра пословица: из вещи родится вещь» (Там же. С. 203).


[Закрыть], так как ему кажется, что все происходит быстрее и с большей интенсивностью, чем на деле621621
  «Se vedete andare a cammino la declinazione di una città, la mutazione di uno governo, lo augumento di uno imperio nuovo e altre cose simili – che qualche volta si veggono innanzi quasi certe – avvertite a non vi ingannare ne’ tempi: perché e moti delle cose sono per sua natura e per diversi impedimenti molto piú tardi che gli uomini non si immaginano, e lo ingannarti in questo ti può fare grandissimo danno: avvertiteci bene, che è uno passo dove spesso si inciampa. Interviene anche el medesimo nelle cose private e particulari, ma molto piú in queste publiche e universali, perché hanno, per essere maggiore mole, el moto suo piú lento, e anche sono sottoposte a piú accidenti» (Ibid. P. 82, редакция С, глава 71); «71. Если вы увидите начало упадка города, перемену правительства, появление новой власти и другие подобные вещи, которые иногда можно предвидеть почти наверняка, смотрите, как бы не обмануться вам насчет сроков, ибо движение дел человеческих по природе своей и вследствие разных препятствий идет гораздо медленнее, чем люди воображают; ошибка может тебе страшно навредить, а потому знай, что люди часто в этом месте спотыкаются. Так бывает и в делах частных и личных, но гораздо чаще в общественных и всенародных; размах их по природе своей больше, движение медленнее, и поэтому они подвержены большим случайностям» (Там же. С. 133). Ср.: редакция С, главы 34, 115, 116, 162, 191; редакция B, главы 298, 325.


[Закрыть]. Макиавелли полагал, что лучше действовать, чем выжидать, потому что с течением времени положение может ухудшиться. Гвиччардини же считает более веским довод в пользу промедления, так как ничто не может ухудшить положения человека сильнее, чем его собственные необдуманные поступки. Но оба они отчетливо сознают, что сфера труднопредсказуемого – Гвиччардини отдает должное Аристотелю, сказавшему, что нельзя утверждать ничего истинного о будущих случайностях622622
  «Quanto disse bene el filosofo: De futuris contingentibus non est determinata veritas! Aggirati quanto tu vuoi, che quanto piú ti aggiri, tanto piú truovi questo detto verissimo» (Ibid. P. 67, редакция C, глава 58); «58. Как хорошо говорит философ: De futuris contingentibus non est determinata veritas! Как ни вертись, а ты должен будешь признать, что вернее не скажешь» (Там же. С. 129).


[Закрыть], – является областью fortuna. Все связанные с этой проблемой афоризмы «Заметок» следует читать как дополнение к XXV главе «Государя» и к тем главам «Рассуждений», где рассматриваются проблемы действия в обществе, в котором появились признаки порчи.

В нескольких местах «Заметок», – вторя фрагментам «Диалога» и «Размышлений о „Рассуждениях“ Макиавелли», которые Гвиччардини писал примерно в то же время, – звучит критика в адрес истолкования Макиавелли римской истории. Лейтмотивом этой критики становится наивность предположения, будто можно подражать примеру римлян в совершенно иных условиях623623
  «Quanto si ingannono coloro che a ogni parola allegano e Romani! Bisognerebbe avere una città condizionata come era loro, e poi governarsi secondo quello esemplo: el quale a chi ha le qualità disproporzionate è tanto disproporzionate, quanto sarebbe volere che uno asino facessi el corso di uno cavallo» (Ibid. P. 121, редакция C, глава 110); «110. Как ошибаются те, кто при каждом слове ссылается на римлян. Нужно было бы жить в городе, находящемся в таких же условиях, как Рим, а потом уже управлять по этому примеру; при разности условий это так же несообразно, как требовать лошадиного бега от осла» (Там же. С. 143).


[Закрыть]. Об этой полемике написано множество работ, где якобы идеалистическая убежденность Макиавелли в существовании исторических параллелей и повторов противопоставляется якобы более реалистичной точке зрения Гвиччардини, сознававшего, что нет двух совершенно одинаковых ситуаций и что ориентироваться в них следует, руководствуясь чутьем, а не книгами624624
  См., например: Butterfield H. The Statecraft of Machiavelli. London, 1940 (второе издание – 1955 год).


[Закрыть]. Впрочем, возможно, контраст преувеличен. Оба мыслителя жили в мире понятий, где fortuna считалась одновременно непредсказуемой и склонной к повторам. В обоих вариантах «Заметок» Гвиччардини утверждает, что все повторяется, хотя и имеет иной вид и разглядеть повтор трудно625625
  «Tutto quello che è stato per el passato e è al presente, sarà ancora in futuro; ma si mutano e nomi e le superficie delle cose in modo, che chi non ha buono occhio non le riconosce, nè sa pigliare regola o fare giudicio per mezzo di quella osservazione» (Guicciardini F. Ricordi. P. 87, редакция C, глава 76); «76. Все, что было в прошлом и существует в настоящем, предстоит еще в будущем; меняются лишь названия и видимость вещей, а человек недостаточно зоркий этого не распознает и не умеет вывести из этого наблюдения правила или суждения» (Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических и гражданских. С. 134). Ср.: «…le cose medesime ritornano, ma sotto diversi nomi e colori» (Ibid, редакция B, глава 114); «…бывшее возвращается, только под другими названиями и в другой окраске…» (Там же. С. 208). «Le cose del mondo non stanno ferme, anzi hanno sempre progresso al cammino a che ragionevolmente per sua natura hanno a andare e finire; ma tardano piú che non è la opinione nostra, perché noi le misuriamo secondo la vita nostra che è breve e non secondo el tempo loro che è lungo; e però sono e passi suoi piú tardi che non sono e nostri, e si tardi per sua natura che, ancora che si muovino, non ci accorgiamo spesso de’ suoi moti: e per questo sono spesso falsi e’ giudici che noi facciamo» (Ibid. P. 82, редакция B, глава 140); «Ничто в мире не стоит на месте; наоборот, все идет вперед по пути, на котором вещам, согласно природе их, положено иметь начало и конец, но ход этот медленнее, чем мы думаем; ведь мерим все нашей короткой жизнью, а не долгим временем, положенным вещам; поэтому шаги его медленнее наших и даже так медленны от природы, что мы часто не замечаем его движений, даже когда они есть; вот отчего суждения наши часто бывают ложны» (Там же. С. 215).


[Закрыть]. Макиавелли достаточно хорошо понимал, что воспользоваться уроками истории трудно и что как раз в этом отчасти и состоит проблема своевременности действий. Здесь их мало что разделяет, кроме расстановки акцентов и темперамента. Важным различием является не взгляд политических философов на сложное устройство истории, а тот факт, что Макиавелли обозначал словом virtù творческую, деятельную способность прямо влиять на события, тогда как Гвиччардини не слишком верил в эту способность и не называл ее virtù. Оба они сознавали, что virtù употребляется как характеристика поведения, выражающего определенную нравственную систему, которая проявляется в действии. Однако наиболее смелый интеллектуальный ход Макиавелли состоял в том, чтобы сохранить за этим понятием обозначение определенных аспектов поведения человека в сфере войны за пределами города и после краха гражданского общества. Гвиччардини же использовал его только по отношению к гражданской жизни. Как в «Государе», так и в «Заметках» перед нами предстает человек в мире после разрушения гражданских установлений, но у Макиавелли это правитель, пытающийся повлиять на события с помощью virtù в смысле отваги, а у Гвиччардини – патриций, старающийся приспособиться к событиям, опираясь на рассудительность. Оба они полагают, что отвага и благоразумие хороши в разных ситуациях, что обстоятельства диктует fortuna и что человеку все труднее понять, чего именно они требуют.

Если мы сопоставим идеи двух авторов, касающиеся гражданской и республиканской системы, мы обнаружим, что между их концепциями virtù есть и другие различия, связанные с их взглядами на армию и войну. От «Государя», где virtù предстает как ограниченная, но подлинная творческая сила, Макиавелли перешел к «Рассуждению» и трактату «О военном искусстве», где рассматривалось вооруженное народное государство, в котором воинская virtù была основой гражданской, а республика могла силой оружия укротить свое внешнее окружение. Прежде чем написать «Заметки», Гвиччардини завершил работу над «Диалогом», в котором проанализировал и отверг римскую парадигму. Он остановился на città disarmata, где важнейший навык заключался в приспособлении к окружающей среде с опорой на рассудительность. Virtù для него существовала лишь в контексте гражданского общества, где она отождествлялась с рассудительностью. Когда республика исчезла вместе с virtù, рассудительность осталась орудием человека, живущего после разрушения гражданского общества626626
  «Chi si travaglia in Firenze di mutare stati, se non lo fa per necessità, o che a lui tocchi diventare capo del nuovo governo, è poco prudente, perché mette a pericolo sè e tutto el suo, se la cosa non succede; succedendo, non ha a pena una piccola parte di quello che aveva disegnato. E quanta pazzia è giuocare a uno giuoco che si possa perdere piú sanza comparazione che guadagnare! E quello che non importa forse manco, mutato che sia lo stato, ti oblighi a uno perpetuo tormento: d’avere sempre a temere di nuova mutazione» (Ibid. P. 60, редакция C, глава 51); «51. Кто стремится во Флоренции к перемене правления и поступает так не по необходимости, а только потому, что ему запало в голову стать во главе правительства, поступает неразумно: ведь если дело не удастся, он подвергает опасности себя и все, что у него есть; при успехе он получит разве малую долю того, на что надеялся. И какое безумие затевать игру, в которой можно неизмеримо больше проиграть, чем выиграть! Пожалуй, не менее важно и то, что перемена правления заставляет тебя вечно терзаться страхом новых изменений» (Там же. С. 127).


[Закрыть]. Как мы понимаем исходя из нашей базовой модели, остается единственная значимая альтернатива – вера, возлагаемая на Провидение или пророчество как проявления благодати, та вера, которую сторонники Савонаролы по-прежнему связывали с мессианским жребием Флоренции. Гвиччардини в одном из фрагментов своих «Заметок» размышляет о вере, которая сдвигает горы. Он изображает ее как совершенно неразумную настойчивость в тисках обстоятельств, способную, однако, если она будет достаточно вдохновенной, взять на себя функцию virtù, восторжествовать над случайностями и придать им такое направление, какого не мог предвидеть никакой разумный наблюдатель. Именно такая вера придавала сил флорентийцам, более семи месяцев одновременно противостоявшим войскам папы и императора. Именно такую веру внушают пророчества Савонаролы627627
  «Quello che dicono le persone spirituali, che chi ha fede conduce cose grandi, e, come dice lo evangelio, chi ha fede puo comandare a’ monti ecc., procede perché la fede fa ostinazione. Fede non è altro che credere con openione ferma e quasi certezza le cose che non sono ragionevole, o se sono ragionevole, crederle con piú resoluzione che non persuadono le ragione. Chi adunche ha fede diventa ostinato in quello che crede, e procede al cammino suo intrepido e resoluto, sprezzando le difficultà e pericoli, e mettendosi a soportare ogni estremità: donde nasce che, essendo le cose del mondo sottoposte a mille casi e accidenti, può nascere per molti versi nella lunghezza del tempo aiuto insperato a chi ha perseverato nella ostinazione, la quale essendo causata dalla fede, si dice meritamente: chi ha fede ecc. Esemplo a’ dì nostri ne è grandissimo questa ostinazione de’ Fiorentini che, essendosi contro a ogni ragione del mondo messi a aspettare la guerra del papa e imperadore sanza speranza di alcuno soccorso di altri, disuniti e con mille difficultà, hanno sostenuto in sulle mura già sette mesi gli eserciti, e quali non si sarebbe creduto che avessino sostenuti sette dì, e condotto le cose in luogo che, se vincessino, nessuno piú se ne maraviglierebbe, dove prima da tutti erano giudicato perduti: e questa ostinazione ha causata in gran parte la fede di non potere perire, secondo le predizione di fra Ieronimo da Ferrara» (Guicciardini F. Ricordi. P. 3; редакция C, глава 1); «1. Если люди благочестивые говорят, что кто имеет веру, творит великие дела; и если сказано в Евангелии, – кто имеет веру, тот может двигать горы, и т. д., то это потому, что вера дает упорство. Верить – значит не что иное, как иметь твердое мнение и даже уверенность в вещах внеразумных, а если вещи эти постигаются разумом, то верить в них с большей решительностью, чем разум в том убеждает. Итак, кто имеет веру, тот в ней упорен, он вступает на путь свой бесстрашно и решительно, презирает трудности и опасности и готов терпеть до последней крайности. Так как дела мира подвержены тысячам случайностей, то благодаря долгому течению времени может прийти неожиданная помощь тому, кто упорствовал до конца; причиной этого упорства была вера, и потому справедливо говорится: кто имеет веру, творит дела великие. Пример этого в наши дни – величайшее упорство флорентийцев, которые, ожидая, вопреки всякому рассудку, войны между императором и папой, без надежды на чью-нибудь помощь, разъединенные, среди тысячи трудностей, – семь месяцев выдержали за стенами натиск войск, когда никто бы не поверил, что они выдержат семь дней; если бы дела обернулись так, что флорентийцы победили бы, никто бы уже не удивился, а вначале все считали их погибшими; причиной упорства их была во многом вера в предсказание Фра Джироламо из Феррары, что они погибнуть не могут» (Гвиччардини Ф. Заметки о делах политических и гражданских. С. 107–108).


[Закрыть]. Кроме того, Гвиччардини отмечает, что такая вера – безумие, заставляющее человека всецело полагаться на fortuna628628
  «Accade che qualche volta e’ pazzi fanno maggiore cose che e’ savi. Procede perché el savio, dove non è necessitato, si rimette assai alla ragione e poco alla fortuna, el pazzo assai alla fortuna e poco alla ragione: e le cose portate dalla fortuna hanno talvolta fini incredibili. E’ savi di Firenze arebbono ceduto alla tempesta presente; e’ pazzi, avendo contro a ogni ragione voluto opporsi, hanno fatto insino a ora quello che non si sarebbe creduto che la città nostra potessi in modo alcuno fare: e questo è che dice el proverbio Audaces fortuna iuvat» (Ibid. P. 148, редакция C, глава 136); «136. Случается иногда, что безумцы творят более великие дела, чем мудрецы; происходит это оттого, что мудрый, которого не гнетет необходимость, крепко полагается на разум и слабо на судьбу; дела же, которыми вершит судьба, часто кончаются образом непостижимым. Флорентийские мудрецы уступили бы буре, разразившейся сейчас, а безумцы решили бороться с ней наперекор всякому рассудку, и никто бы не поверил, что наш город способен на подвиги, которые они до сих пор совершили. Это и говорит пословица: Audaces fortuna juvat» (Там же. С. 150).


[Закрыть].