Текст книги "Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция"

II. Рецепция и критика: pro et contra

Pro

С момента своей публикации книга вызывала и вызывает противоречивую реакцию специалистов, сочетающую признание ее достоинств, содержательную критику конкретных положений и осторожный скепсис в отношении искусной магии пококовского письма. Почти все многочисленные рецензенты и комментаторы используют самые красноречивые выражения, дабы подчеркнуть грандиозность «Момента Макиавелли». Критические замечания, иногда чрезвычайно жесткие и хлесткие, всегда сопровождаются такими эпитетами, как «неоспоримый шедевр»14241424
  Cromartie A. Harringtonian Virtue: Harrington, Machiavelli, and the Method of the Moment // The Historical Journal. Vol. 41. № 4 (1998). P. 988.


[Закрыть], «магистральный»14251425
  Goldsmith M. M. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment // The American Historical Review. Vol. 81. № 4 (1976). P. 890; Pincus S. Neither Machiavellian Moment nor Possessive Individualism: Commercial Society and the Defenders of the English Commonwealth // The American Historical Review. Vol. 103. № 3 (1998). P. 705–736.


[Закрыть], «впечатляющий»14261426
  Mansfield H. C., Jr. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 1152.


[Закрыть], «глубоко оригинальный»14271427
  Bondanella P. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment // Italian Americana. Vol. 2. № 1 (1975). P. 118.


[Закрыть], magnum opus14281428
  Jurdjevic M. Virtue, Commerce, and the Enduring Florentine Republican Moment: Reintegrating Italy into the Atlantic Republican Debate // Journal of the History of Ideas. Vol. 62. № 4 (2001). P. 727.


[Закрыть], «утонченный» и «многогранный»14291429
  Сразу два автора используют в своих комментариях оба выражения: Champlin J. R. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment // The Review of Politics. Vol. 39. № 1 (1977). P. 106; Wood N. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment // Political Theory. Vol. 4. № 1 (1976). P. 103.


[Закрыть], «многогранный» и «глубокий»14301430
  Hexter J. H. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment // History and Theory. Vol. 16. № 3 (1977). P. 306–337.


[Закрыть], «блестящий»14311431
  Vasoli C. The Machiavellian Moment: A Grand Ideological Synthesis // The Journal of Modern History. Vol. 49. № 4 (1977). P. 661.


[Закрыть], «восхитительный» и «исторически убедительный»14321432
  Forbes D. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment // The Historical Journal. Vol. 19. № 2 (1976). P. 553.


[Закрыть]. По столь возвышенным характеристикам мы можем судить, что речь идет не просто о научном труде, но о своеобразном произведении исследовательского искусства, свидетельствующем об особой способности Покока создавать в умах даже самых искушенных читателей сложноустроенные, но очень живые и убедительные образы, раскрывающие способы мышления и языки прошлого. Историк делает это благодаря точным и хорошо выверенным указаниям на ограничения и неартикулированные предпосылки, присущие политической речи мыслителей и политиков в определенный исторический период. Покок – фантастически эрудированный и методологически ответственный исследователь, наделенный ярким историческим воображением.

Мы хотели бы процитировать характерное совпадение в отзывах двух разных рецензентов. Американский историк политической мысли Н. Вуд отмечает: «Аргументы Покока настолько сложны, насыщены, восприимчивы и многозначны, находятся в постоянном диалектическом движении между несколькими уровнями истолкований, что почти невозможно кратко и адекватно пересказать их»14331433
  «Pocock’s argument is so complex, so richly perceptive, subtle, and many-faceted, moving dialectically between various explicatory levels, that to do it justice in a brief summary is extraordinarily difficult» (Wood N. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 102); «The Machiavellian Moment resists summary, partly because of the subtle, many-faceted character of its style and argument, more importantly because an adequate summary would be possible only from an overall perspective from which Pocock’s accomplishments and shortcomings could» (Champlin J. R. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 106).


[Закрыть]. Ему вторит Дж. Хекстер, видный специалист по британской истории, известный острой критикой в адрес многих коллег. Он не без доли иронии пишет о трудности, с которой сталкивается внимательный читатель такого сложного и интеллектуально насыщенного текста, как «Момент Макиавелли». При этом Хекстер дважды говорит, что такой читатель «будет более чем адекватно вознагражден за все умственные усилия…»14341434
  Hexter J. H. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 310–312.


[Закрыть]. Мы можем легко добавить к этим суждениям высказывания нескольких десятков рецензентов, большинство из которых являются профессиональными гуманитариями, занимающимися различными периодами развития политической мысли Флоренции, Англии и США. Многие современники почти сразу после появления «Момента Макиавелли» поставили Покока в один ряд с такими политическими мыслителями, как Л. Штраус, Ш. Волин, Ю. Хабермас и М. Фуко14351435
  Champlin J. R. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 106


[Закрыть]. Пожалуй, наиболее важным аргументом в пользу такой (с нашей точки зрения, несколько неточной – мы скажем об этом более подробно в заключении) оценки Покока как политического философа первого ряда стало признание его исключительного вклада в изменение представлений англоязычного академического мира о ключевых понятиях и авторах западного политического канона.

Наиболее сильные тезисы Покока, которые были признаны сразу или выдержали проверку временем и острой полемикой со специалистами в соответствующих дисциплинарных областях, включают следующие положения: во-первых, «открытие» значимой республиканской традиции и связанного с ней узнаваемого политического языка в дебатах XVII–XVIII веков в Британии и США14361436
  См. оценку Чезаре Вазоли, одного из самых резких критиков интерпретации Покока: Vasoli C. The Machiavellian Moment: A Grand Ideological Synthesis. P. 663.


[Закрыть], во-вторых, исследование трансфера этого языка и соответствующих аргументов от флорентийских гуманистов (и конкретно Макиавелли) в Англию эпохи Гражданской войны и далее14371437
  Hexter J. H. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment.


[Закрыть], в-третьих, пересмотр ранее господствовавшего представления о центральной роли Локка и, шире, либерализма в политической мысли XVIII века14381438
  В этом отношении ключевым вкладом Покока стала критика концепции «посессивного индивидуализма» Макферсона как господствующей идеологии в Англии XVIII века. См.: Tarcov N. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 381; Pincus S. Neither Machiavellian Moment nor Possessive Individualism: Commercial Society and the Defenders of the English Commonwealth.


[Закрыть], в-четвертых, анализ специфического языка английской оппозиции Country party и ряда связанных с ней авторов Августинской эпохи, многие из которых были близки кругу Харрингтона и его последователям; именно эта политическая идиома послужила источником аргументов и ключевых понятий во время создания новой Американской республики14391439
  Ср., например: Goldsmith M. M. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 890.


[Закрыть], в-пятых, значимость «момента Макиавелли» как типичной для Нового времени ситуации, в которой политики и мыслители интерпретировали угрозу республиканской форме правления в терминах гражданской добродетели, коррупции и поиска новых институциональных решений.

После появления в печати «Момента Макиавелли» аргумент о ключевой роли республиканской традиции, безусловно, стал новой концептуальной рамкой для понимания истории политической философии. Предваряя критику приписываемой Харрингтону центральной роли в формировании британского республиканизма, новозеландский историк Дж. Дэвис, по собственному выражению, «неохотно и без благодарности» признал большой исторический синтез Покока релевантным14401440
  «But before I go any further I want to state my belief that The Machiavellian Moment is a major work of historical synthesis and that it may come to represent a serious contribution to the history and historiography of western civilization’s confrontations with its own dilemmas. These are high claims, won rather reluctantly and ungraciously from a stubborn soul» (Davis J. C. Pocock’s Harrington: Grace, Nature and Art in the Classical Republicanism of James Harrington // The Historical Journal. Vol. 24. № 3 (1981). P. 683).


[Закрыть]. В своей недавней полемической книге «Читая Макиавелли» (2018) Дж. МакКормик отстаивает тезис о ключевой роли Гвиччардини для развития республиканской традиции в Англии и США. Начиная главу, посвященную Кембриджской школе, автор сразу предупреждает читателя, что в лице Покока и Скиннера критикует «наиболее влиятельный современный подход к изучению классического и раннемодерного республиканизма…»14411441
  McCormick J. P. Reading Machiavelli. Scandalous Books, Suspect Engagements, and the Virtue of Populist Politics. Princeton, 2018. P. 170.


[Закрыть]. Безусловно, Покок может допускать ошибки в интерпретации отдельных текстов, на что указывали многочисленные комментаторы и критики, специализирующиеся на конкретных исторических периодах. Тем не менее именно Пококу впервые удалось собрать воедино разрозненные фрагменты исторического паззла республиканской традиции.

Contra

Полемические отзывы на «Момент Макиавелли» могут быть разделены на три неравные части: 1) критика стиля и манеры авторского письма, 2) критика методологии и структуры исследования, 3) критика отдельных утверждений Покока. Несмотря на отмеченную выше магию и глубину анализа, многие рецензенты отмечают сложность построений и чрезмерную длину фраз, осложняющих понимание концепции Покока14421442
  См.: McCormick J. P. Reading Machiavelli. P. 309–311.


[Закрыть]. Безусловно, эта особенность текста ставит трудную задачу перед переводчиками и редакторами «Момента Макиавелли». Проблему признавал и сам автор, оправдываясь объективной сложностью стоявших перед ним историографических вызовов14431443
  См.: Pocock J. G. A. The Machiavellian Moment Revisited: A Study in History and Ideology // The Journal of Modern History. Vol. 53. № 1 (1981). P. 52.


[Закрыть].

Общий дизайн труда и его методология также вызвали существенную критику. Покока упрекали в чрезмерном (и, добавим, неизбежном для такого разнообразия эпох и авторов) использовании «вторичной» научной литературы, особенно в части, посвященной США. Согласно некоторым рецензентам, в ряде случаев недостаток внимания к текстам первоисточников, отсутствие тщательной реконструкции политических ситуаций и критического анализа документов делают выводы Покока более уязвимыми14441444
  Forbes D. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 554.


[Закрыть]. Разная степень детализации и резкости фокуса при изучении политической теории во Флоренции, Англии и США также вызвала много вопросов. Самая резкая критика связана с недостаточно глубоким пониманием уникального исторического контекста, к которому обращался автор, что ограничивало возможность в полной мере практиковать метод, провозглашенный самим Пококом14451445
  Ч. Вазоли обвиняет Покока в недостаточно хорошем понимании флорентийского контекста, но, впрочем, не указывает на конкретные ошибки, связанные со столь серьезным недостатком. Критик подчеркивает, что Покок обладает «бесспорными» аналитическими способностями и знаниями. См.: Vasoli С. The Machiavellian Moment: A Grand Ideological Synthesis. P. 663–664.


[Закрыть]. Ученые, близкие марксистской методологии, указывали на недостаточное внимание к социальному и социо-экономическому аспектам действительности. Здесь мы сталкиваемся с более глубоким несогласием с базовыми методологическими предпосылками Покока, особенно в вопросе о соотношении языка, «реальной политики» (Дж. Чамплин) и конкретной модели понимания общественной истории (ср. «базис» и «надстройка» в комментарии Н. Вуда)14461446
  Wood N. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 104; Champlin J. R. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 109. Для более глубокого знакомства с современной рецепцией Макиавелли в постмарксистской традиции и, в частности, реакцию на интерпретацию его трудов Пококом см.: Abensour M. Democracy against the State. Marx and the Machiavellian Moment. Cambridge, 2011; Althusser L. Machiavelli and Us. London, New York, 1999; Lefort C. Machiavelli in the Making. Evanston, 2012; The Radical Machiavelli. Politics, Philosophy and Language / Ed. by F. Lucchese, F. Frosin and V. Morfini. Boston, 2015.


[Закрыть].

Кроме того, книга вызвала целый ряд существенных возражений в отношении значимости и аргументов едва ли не каждого из ключевых теоретиков, к которым обращался Покок. Мы можем лишь кратко указать на некоторые из упреков, многие из которых представляются обоснованными, но, конечно, требующими более серьезного и детального рассмотрения: а) вызывает вопросы степень близости и знакомства Макиавелли с трудами Аристотеля, точность «республиканской» интерпретации Аристотеля и недостаточное внимание к роли и влиянию Цицерона14471447
  Sullivan V. Machiavelli’s Momentary «Machiavellian Moment»: A Reconsideration of Pocock’s Treatment of the Discourses // Political Theory. Vol. 20. № 2 (1992). P. 309–318; Nadon Ch. Aristotle and the Republican Paradigm: A Reconsideration of Pocock’s «Machiavellian Moment» // The Review of Politics. Vol. 58. № 4 (1996). P. 677–698.


[Закрыть]; б) элитистская модель Гвиччардини представляется более близкой к дальнейшей эволюции республиканской традиции, чем популистская модель Макиавелли, тексты которого Покок трактует слишком избирательно14481448
  McCormick J. P. Machiavelli against Republicanism: On the Cambridge School’s «Guicciardinian Moments» // Political Theory. Vol. 31. № 5 (2003). P. 615–643.


[Закрыть]; в) республиканское прочтение Харрингтона Пококом необходимо существенно скорректировать с учетом большей роли стоицизма, сложного отношения Харрингтона к «коррупции», частичного принятия им «коммерческой деятельности» и «созерцательной жизни»14491449
  Cromartie A. Harringtonian Virtue: Harrington, Machiavelli and the Method of the Moment; Davis J. C. Pocock’s Harrington: Grace, Nature and Art in the Classical Republicanism of James Harrington.


[Закрыть]; г) рецепция республиканских идей в американских колониях Британии началась существенно раньше XVIII века (как считал Покок), в частности в среде пуритан начиная уже с первых лет XVII столетия14501450
  Maloy J. S. The First Machiavellian Moment in America // American Journal of Political Science. Vol. 55. № 2 (2011). P. 450–462; Mitchell A. A Liberal Republican ‘Cato’ // American Journal of Political Science. Vol. 48. № 3 (2004). P. 588–603.


[Закрыть].

Завершая обзор, мы хотели бы подробнее остановиться на еще одной важной группе возражений, с которыми согласно большинство историков. Речь идет о формах конкуренции и взаимодействия между различными языками в текстах, созданных в одну и ту же эпоху. В данном случае критики ставят под вопрос два ключевых тезиса и один необычный методологический ход Покока: а) тезис о центральном значении республиканской традиции в противовес либерализму и философии естественного права Локка и б) тезис о неприятии республиканизмом новых форм экономической жизни и прогресса, понимаемых как коррупция. Неоднозначный методологический ход связан с решением Покока описывать преимущественно (а в некоторых случаях – исключительно) республиканский элемент политического дискурса в данную эпоху или у конкретного автора без исследования конкурирующих идиом. Частичный отказ от анализа альтернативных языков или их избирательное рассмотрение имеет серьезные последствия, хотя очевидно, что речь идет не об упущении, а об осознанном решении автора.

Обосновывая отказ рассматривать язык и аргументы Локка и его влияние на традицию политической речи, Покок пишет о «тактической необходимости»: сначала интерпретировать контекст «без Локка», а затем вернуть его обратно14511451
  См. стр. 593–594 настоящего издания.


[Закрыть], каковую задачу он оставил другим исследователям. Другие важные для революционной Англии идиомы (например, монархический дискурс Тюдоров, пуританский национализм и другие сектантские течения или традицию «Древней Конституции») Покок рассматривает скорее выборочно, показывая тонкие связи и взаимные влияния языков друг на друга. В главах, посвященных Флоренции и США, внимание британского историка к другим идиомам заметно меньше. Решение автора в этом отношении продиктовано как необходимостью сохранить сколько-нибудь разумный объем исследования, так и иной задачей: как можно убедительнее показать значение главного предмета анализа, а именно республиканского диалекта, в общем строе политического языка трех разных эпох и стран. Покок сравнивает этот процесс с выделением нити одного цвета в ткани пестрого ковра. Конечно, целый рисунок так воссоздать нельзя, но достоверно проследить конфигурацию отдельного узора и выделить «красную нить» вполне реалистично.

Легко возразить, что такой методологический выбор не оставляет историку и его читателям возможности судить об общей политико-лингвистической картине эпохи. Покок наводил читателя на мысль о центральном значении республиканской идиомы, заведомо понимая, что взвешенное суждение о языковом целом на этом этапе невозможно. В этом смысле тактический ход вполне удался, но вызвал естественную критику, спровоцировав дальнейшие исследования по теме. Более поздние работы историков демонстрируют, что в Англии XVII–XVIII веков республиканский словарь в большинстве случаев смешивался в самых разных пропорциях с другими идиомами. Кроме того, в XVIII веке либеральный дискурс, связанный с естественными правами, собственностью, положительной оценкой торговли и труда, как правило, гармонично сочетался с республиканскими лексемами и аргументами14521452
  Pincus S. Neither Machiavellian Moment nor Possessive Individualism: Commercial Society and the Defenders of the English Commonwealth.


[Закрыть].

Метафора разноцветного ковра оказалась более точной, чем могло показаться на первый взгляд. Впрочем, такой поворот требует существенно скорректировать и вывод о моральных ограничениях, накладываемых республиканской парадигмой на принятие новых коммерческих отношений и институтов. Сплетение разных нитей означает, что «буржуазные добродетели» в эту эпоху скорее дополняют, чем вытесняют «гражданские»14531453
  Appleby J. Liberalism and Republicanism in the Historical Imagination. Cambridge, Mass., 1992.


[Закрыть]. Более того, «вавилонское» смешение языков и ценностей можно датировать еще более ранним периодом. Современный историк М. Джурджевич утверждает, что элиты торговой Флоренции прекрасно сочетали идеалы гражданских гуманистов и легитимацию коммерческих отношений14541454
  Jurdjevic M. Virtue, Commerce, and the Enduring Florentine Republican Moment: Reintegrating Italy into the Atlantic Republican Debate // Journal of the History of Ideas. Vol. 62. № 4 (2001). P. 721–743.


[Закрыть]. Как представляется, эта линия критики полностью вписывается в методологическую логику Покока, писавшего о гибкости языков14551455
  См.: Hume R. D. Pocock’s Contextual Historicism // The Political Imagination in History. Essays concerning J. G. A. Pocock / Ed. by D. N. DeLuna. Baltimore, 2006. P. 27–58.


[Закрыть]. Однако тезис Джурджевича отчасти противоречит жесткости идеологических выводов английского историка о противостоянии либерализма и республиканизма, с которым он прямо ассоциирует и развитие марксистской идеологии.

Подводя предварительный итог плодотворной академической полемике, спровоцированной «Моментом Макиавелли», мы можем уверенно сказать, что автору удалось предложить оригинальный способ писать «историю идеологии» или «историю политического языка» (вместо «истории политической мысли»). Возможно, еще более ценной оказывается сама манера письма Покока: она устроена таким образом, что учит читателя новой для него лексике, которую историк намеренно приводит на языке оригинала14561456
  «By and large, in leading his readers into the minds of the past that he is examining he does not try to translate the political terminologies men once used into the ones with which his late twentieth-century readers are familiar… So in a sense Pocock’s first and perhaps heaviest demand on his readers is that they master a new vocabulary made up of a small but highly mutable set of terms, and the only way those readers can test their mastery of this vocabulary is by trying to make sense of The Machiavellian Moment with it» (Hexter J. H. [Review] Pocock J. G. A. Machiavellian Moment. P. 313).


[Закрыть]. Благодаря Пококу почти забытый прежде язык республиканской традиции стал частью хорошо известного ныне репертуара аргументов, связанных с добродетелью, коррупцией, оружием, земельной собственностью, постоянной армией, демократическими институтами или фортуной.

III. Республиканская традиция и политическая позиция практикующего историка

Что делает консерватор, когда пишет историю республиканцев?

Как мы отметили выше, Покок в большей мере является выдающимся историком политического дискурса, нежели оригинальным политическим мыслителем. В этом смысле его траектория и вклад в политическую философию по своему характеру отличаются от того, что в своем творчестве делали, скажем, Фуко или Хабермас, также обращавшиеся к истории Нового времени. Между тем, решительно повлияв на общую интерпретацию истории политической мысли, Покок (возможно, против собственной воли) способствовал укреплению языка и аргументов, по отношению к которым сам исследователь сохранял значительную критическую дистанцию.

Вопреки распространенному мнению об общей политической позиции представителей Кембриджской школы14571457
  См.: Nadon Ch. Aristotle and the Republican Paradigm: A Reconsideration of Pocock’s «Machiavellian Moment». P. 678–679.


[Закрыть], Покок не является республиканцем. Со свойственной ему интеллектуальной эмпатией (которую легко принять за идеологическую симпатию) он разделял сдержанно скептические, настороженные и немного ироничные взгляды либеральных консерваторов на амбиции республиканцев управлять человеческими институтами с помощью секуляризованной религиозной добродетели. Мы видим «консервативный» вклад Покока как политического философа sui generis в его дистанцировании от объекта собственного исследования и в рефлексии, предполагающей возможность систематически разделять нормативные и историографические суждения о дискурсе других эпох, сочетая эмпатию и критику. Покок принадлежит к той категории мыслителей, которые совершают значимые для других политических философов ходы не благодаря скрытому или явному высказыванию нормативной позиции, а даже вопреки ей или во всяком случае вне прямой связи с собственной идеологической повесткой. Политическое кредо Покока ощутимо присутствует в книге, но оно остается за кадром и может быть распознано только внимательным читателем.

В чем мог состоять идеологический смысл работы Покока? В заключении своего труда он упоминает концепцию vita activa Х. Арендт, которую считает одним из немногих мыслителей, вернувших актуальность республиканской доктрине в ХX веке. Однако это указание остается единичным и не имеет продолжения в основном тексте: речь не идет ни о полемике, ни об апологии Арендт. Мы можем попытаться реконструировать возможные идеологические намерения автора, посмотрев на то, как Покок обращается с двумя основными идеологиями своего времени – либерализмом и марксизмом. Сторонникам и критикам этих убеждений он в изящной и провокативной манере напоминает о забытом праязыке политической философии (относительно) недавнего прошлого. После Великой французской революции республиканская традиция оказалась вытеснена новым гегемоном – политической экономией либерализма. Покок подчеркивает, что исследование либерального языка и его аргументов намеренно выносится им за скобки. В послесловии 2003 года он почти не скрывает раздражения и сарказма в отношении историографического культа Локка в США, задающего черно-белую матрицу, где любое высказывание и всякий мыслитель оцениваются в категориях «за или против» философии Локка. Очевидно, одну из своих задач Покок видел в том, чтобы напомнить о богатстве голосов, языков и дискуссий, значимых для Англии и США Нового времени, в которых Локк «не принимал участия».

Покок много говорит в книге и о другой влиятельной идеологии, претендовавшей на гегемонию в британской историографии 1960–1970‐х годов, хотя в его намерение не входило детальное изучение этой линии мысли. Он спорит с марксистской интеллектуальной матрицей, показывая ее анахронизм, схематизм и неадекватность подлинно сложной картине английской политической и экономической истории XVII и XVIII веков. Критика марксистской историографии существенна для понимания «Момента Макиавелли», но она носит скорее методологический и внутрицеховой характер. Гораздо более идеологически заряженными в отношении марксизма представляются два других хода Покока. Во-первых, он утверждает явную оппозицию республиканской парадигмы и модернизации. Во-вторых, он несколько раз указывает на аналогию (если не на прямую связь) между, с одной стороны, антимодернистским неприятием коммерции и кредита неохаррингтонианцами и их последователями в США и, с другой – более поздней темой отчуждения человека от своей подлинной природы в ходе исторического прогресса, общей для Руссо и Маркса. Настойчивое сближение французского и немецкого мыслителей недвусмысленно сигнализирует об исходном намерении Покока, гласно подтвердившего его спустя несколько лет после выхода книги14581458
  Pocock J. G. A. The Machiavellian Moment Revisited: A Study in History and Ideology. P. 72.


[Закрыть].

На заключительных страницах «Момента Макиавелли» автор прямо пишет об опасностях добродетели участия, возведенной в абсолют, и говорит о своем предпочтении роскоши и свобод афинян перед суровой добродетелью спартанцев, за что первые логично платят определенной, хотя и незначительной порчей нравов. Моральная цельность человека не должна становиться основой религиозно-политической доктрины, обосновывающей обязательное участие гражданина в Res Publica. Наследуя республиканской линии, марксизм вовлекает человека в историю и «заставляет его быть свободным» по ту сторону согласия. Здесь Покок почти открыто заявляет о своих консервативных убеждениях в терминах «отрицания активизма». Прибегая к аргументации Б. Констана, он говорит об опасностях смешения vita activa с социальной жизнью как таковой. Наконец, сближая республиканизм и марксизм, Покок одновременно противопоставляет либерализм и республиканскую традицию, указывая на центральный для нее конфликт добродетели и коммерции (финансовых инструментов). Таким образом, мы можем уверенно говорить об идеологических намерениях Покока: а) показать порочную связь между «долгой» республиканской традицией и революционным террором во имя добродетели в его руссоистском и марксистском изводе, б) высветить сходные милленаристские и морализаторские мотивы в современной политической культуре США, в) подчеркнуть достоинства консерватизма, г) выведя либерализм из поля внимания, лишить его квазимонополии и противопоставить республиканской традиции.

Однако любимая континентальными марксистами и британским консерватором Пококом диалектика заключается в том, что идеологическое намерение автора, возможно, оказалось вторичным по отношению к перлокутивному акту (воздействию речи автора на аудиторию), фактически совершенному историком. Как мы показали выше, тезис об оппозиции языков либерализма и республиканизма в Новое время оказался одним из наиболее уязвимых для критики – и в этом смысле ход Покока не сработал. При этом эксплицитное и полемически заостренное утверждение о связи республиканского прочтения добродетели и левого революционного террора не стало объектом отдельной дискуссии, возможно потому, что этот предмет, строго говоря, выходил за хронологические рамки самого исследования14591459
  По контрасту мы можем сравнить бурную рецепцию близкой по типу аргументации статьи Фр. Фюре, указавшего на связь современных французских левых социалистов и революционного террора. См.: Furet F. Penser la Révolution française. Paris, 1978.


[Закрыть]. За редким исключением книга не была воспринята как прямое «идеологическое» высказывание, но вызвала десятки полемических ответов, связанных с интерпретацией Пококом конкретных текстов14601460
  Одно из немногих исключений составляет уже упомянутая рецензия Вазоли, который обвиняет Покока в методической безответственности. При этом он почти полностью заимствует у Покока методологические принципы и критерии их оценки, обвиняя его в навязывании абстрактной схемы. Вазоли критикует идеологический характер исследования и сводит его работу к намерению высказаться о кризисе современной американской политической культуры. Нам трудно судить о полном отсутствии оснований для такого суждения, но мы можем уверенно говорить, что это единичный случай критики такого типа.


[Закрыть].

Историк-политический философ, конечно, не нейтрален в своих ценностных предпочтениях. Разумеется, Покок избирателен и в своих исследовательских интересах, что он неустанно подчеркивает. Как мы уже сказали, он не воздействует на других мыслителей с помощью оригинальных нормативных высказываний от первого лица. Главным инструментом влияния ему служит живое обращение с утраченными и уже непонятными другим современникам политическими языками Нового времени. Сама природа возвращения к забытому классическому наследию хорошо знакома исследователям Ренессанса. Первые итальянские гуманисты, читавшие поздние римские кодексы, сочетали критическую филологию и установку юристов на понимание исходного намерения законодателя.

Консерватор Покок, несмотря на свой скептицизм в отношении республиканизма, не только воссоздает долгую республиканскую традицию, но и выступает в качестве политического философа, открывающего ее для тех, кто способен воспринимать обращенную к ним разумную речь. Покок демонстрирует искусство бережного и внимательного обращения с языком прошлого. Фактически он возрождает политическую традицию, идеологию которой он сам не разделяет и критикует. Возможно, Покок преднамеренно сделал свой выбор: в качестве центрального момента республиканской традиции он выделил ситуацию, когда граждане осознают фундаментальную хрупкость и конечность, если не обреченность, республиканской власти. Тем самым он задает сдержанно критическое отношение к идеологии республиканизма, изображая ожидание упадка как отношение традиции к самой себе.

Однако вероятно и другое: сознательно содействуя актуализации полузабытого, но мощного политического языка, идеологию которого он не разделял, историк счел важным снабдить будущих последователей противоядием от опасностей его слишком ревностного использования. Диалектика, которую Покок одновременно осуждает как форму историзма и одобряет как метод осмысления истории политического дискурса (неслучайно одним из самых частых терминов книги является «амбивалентность» или «двусмысленность»), предполагает осознание важности и продуктивности «взаимного проникновения» противоположных начал. В этом отношении представляется, что республиканская традиция и ее внутренние противоречия для Покока – неустранимая часть политического языка. При этом его заботой остается как восстановление парадигматического значения республиканизма, так и указание на принципиальную несводимость истории политического дискурса к одной главной традиции или одному голосу – будь то голос Локка, Маркса, Бёрка или Макиавелли.

«Момент Макиавелли» в России

В монографии Покока рассказывается о линии политической мысли, практически отсутствовавшей в отечественном каноне, но обретающей популярность в настоящий момент. Разумеется, республиканский опыт древних Новгорода и Пскова важен, однако его нельзя назвать репрезентативным: на протяжении большей части русской истории власть не была республиканской (или была республиканской «в душе») и пользовалась для своей легитимации другими политическими языками и аргументами.

Республиканизм становится в России одной из значимых политических идиом в тот момент – на рубеже XVIII и XIX столетий, – когда в Европе этот тип политической речи находится в глубоком кризисе14611461
  Подробнее см.: Велижев М. Республиканизм в общественной мысли России первой половины XIX века // Res Publica. Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века. М., 2021 (в печати).


[Закрыть]. Великая французская революция, призванная воплотить в жизнь самые смелые ожидания о всеобщей гражданской свободе, воплощенной в представительном правлении, на деле обнажила проблемы республиканской теории. Установление республики привело не к утверждению свободы, а к массовому насилию и террору. Как следствие, воплощенная на практике идеология столкнулась с одним из самых главных вызовов в истории14621462
  См.: Kalyvas A., Katznelson I. Liberal Beginnings. Making a Republic for the Moderns. New York, 2008.


[Закрыть].

В итоге в первой половине XIX века республиканская традиция легла в основу политического порядка только в Америке. В Европе же она оказалась неспособной адекватно отреагировать на кризис и претерпела значительную трансформацию, став частью более влиятельных доктрин, успешно справившихся с решением вопросов, поставленных в ходе революции: «любовь к отечеству» была заново интерпретирована в рамках национализма, «свобода» – либерализма, принцип «народовластия» – социализма. В этот исторический момент увлечение республиканскими идеями распространилось и в России, наиболее явно проявившись в декабристском Южном обществе, многие участники которого поддерживали радикальную концепцию П. И. Пестеля, изложенную в «Русской правде». Впрочем, зачастую республиканизм членов тайных обществ трудно отличить от либерализма, а героический – «республиканский» – тип публичного поведения, описанный Ю. М. Лотманом в статье «Декабрист в повседневной жизни»14631463
  Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как историко-психологическая категория) // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1. С. 296–336. См. также: Каплун В. Свобода в раннем российском республиканизме: гражданский республиканизм в России и европейская республиканская традиция Нового времени // Что такое республиканская традиция: Сб. ст. / Науч. ред. О. В. Хархордин. СПб., 2009. С. 131–152.


[Закрыть], оставался уделом немногих – о нем сложно рассуждать как о практике, укорененной в повседневном общении большинства участников заговора.

Республиканизм трансформировался внутри других политических доктрин (во второй половине XIX века – прежде всего социалистического направления), однако в полной мере – как самостоятельная идеология – в России так и не утвердился, по крайней мере до самого недавнего времени. Это обстоятельство делает книгу Покока особенно интересной. Читатель погрузится в рефлексию над составом и генезисом уникального политического языка, описывающего целый репертуар гражданских добродетелей, давно забытых или, лучше сказать, так никогда полностью и не усвоенных в отечественном контексте. Впрочем, слабость республиканской традиции в России вовсе не свидетельствует о том, что ее политические валентности решительно для нас не актуальны. Как показал Скиннер14641464
  См. предисловие Скиннера к его фундаментальной книге «Истоки современной политической мысли» (1978): Скиннер К. Истоки современной политической мысли. Т. 1 / Пер. с англ. А. Олейникова. М., 2018. С. 7–16.


[Закрыть], телеологизм в истории общественной мысли малопродуктивен: утраченные в прошлом концепции имеют свойство возвращаться в новой ситуации и обогащать наши представления о политической реальности, менять привычные нам языковые конвенции. Более того, процесс актуализации республиканской идиомы происходит в России на наших глазах.

Возрождение республиканского языка как полноценного способа говорения о современности возникло в среде англосаксонских историков политической мысли и политических философов как раз под влиянием работ Покока, Скиннера и других представителей Кембриджской школы14651465
  См. лишь некоторые значимые публикации по теме: Bobbio N., Viroli M. Dialogo intorno alla repubblica. Roma, Bari, 2001; Gelderen M., van. The Political Thought of the Dutch Revolt, 1555–1590. Cambridge, 1992; The Invention of the Modern Republic / Ed. by B. Fontana. Cambridge, 1994; Machiavelli and Republicanism / Ed. by G. Bock, Q. Skinner and M. Viroli. Cambridge, 1990; Milton and Republicanism / Ed. by D. Armitage, A. Himy and Q. Skinner. Cambridge, 1995; Republicanism. A Shared European Heritage / Ed. by M. van Gelderen and Q. Skinner. 2 vols. Cambridge, 2002; и многие др.


[Закрыть]. Скиннер впервые заговорил о третьей концепции свободы, которая затем – в трудах Ф. Петтита14661466
  Прежде всего см.: Петтит Ф. Республиканизм. Теория свободы и государственного правления / Пер. с англ. А. Яковлева. М., 2016 (впервые – 1997 год).


[Закрыть] – получила свое законченное обоснование. Согласно республиканской интерпретации, истинная свобода возможна лишь в случае недоминирования, то есть отсутствия не столько физического угнетения, сколько самой потенциальной опасности оказаться во власти другого человека. Иными словами, раб, пользующийся привилегиями, дарованными господином, и живущий вольно, на самом деле все равно остается рабом, поскольку господин всегда имеет возможность лишить его свободы (даже если он этой возможностью так и не воспользуется).

Надо заметить, что Покок не соглашался со Скиннером и не считал третью концепцию свободы самостоятельной теоретической парадигмой. Он убежден, что ее обоснование вполне укладывается в первые две концепции, предложенные в конце 1950‐х годов Исайей Берлином, где республиканская доктрина совпадала с позитивной свободой «для»14671467
  См.: Покок Дж. Г. А. Квентин Скиннер: история политики и политика истории // Кембриджская школа. С. 191–217.


[Закрыть]. Однако, чтобы эта дихотомия двух свобод не казалась слишком простой, Покок в уже цитировавшемся послесловии 2003 года указывает: другой полюс оппозиции, «негативная свобода», не включен в историю противостояния добродетели, коррупции и манер, рассказанную в «Моменте Макиавелли». Право и связанные с ним языки политической мысли намеренно оставлены в стороне. В этом смысле более полная картина интеллектуальной истории свободы включала бы в себе две противопоставленные друг другу линии: 1) «свободу древних» (virtus, республиканская добродетель) vs. «современная свобода» (коммерция и манеры); 2) «негативная свобода» (права, свобода от) vs. «позитивная свобода» (республиканская добродетель).

Впрочем, нам важно и другое: обсуждение республиканизма велось сразу в двух плоскостях – в пространстве истории политической мысли и в поле политической теории. Современная история этого идейного течения убедительно демонстрирует, сколь успешным может быть союз историков, корректно, избегая анахронизмов интерпретирующих высказывания о политике, сделанные в прошлом, и политических философов, способных дать старым языкам новую жизнь.

За последние двадцать лет интерес к республиканской теории заметно возрос и в академической среде в России – как среди историков, так и среди политических философов. Возникли научные школы, специализирующиеся на разысканиях о ключевых принципах республиканской доктрины, прежде всего центр «Res Publica» под руководством О. В. Хархордина в Европейском университете в Санкт-Петербурге. На русский язык переводятся ключевые тексты современной республиканской традиции, например «Республиканизм» Петтита, изданный благодаря усилиям А. В. Павлова14681468
  О значении республиканизма в современной политической теории см.: Павлов А. Республиканизм Филипа Петтита: самая актуальная современная политическая философия // Петтит Ф. Республиканизм. С. 7–24.


[Закрыть], или тексты под редакцией Хархордина и Е. Н. Рощина, увидевшие свет в рамках книжной серии «Res Publica», выпускаемой одноименным центром в Европейском университете14691469
  См., например: Скиннер К. Свобода до либерализма / Пер. с англ. А. Магуна. СПб., 2006; Res publica: история понятия: Сб. ст. / Науч. ред. О. В. Хархордин. СПб., 2009; Современная республиканская теория свободы: коллект. моногр. / Науч. ред. Е. Рощин. СПб., 2015; и др.


[Закрыть]. Формируется целая группа исследователей, занятых изучением отечественной республиканской мысли (В. Л. Каплун14701470
  Каплун В. Свобода в раннем российском республиканизме: гражданский республиканизм в России и европейская республиканская традиция Нового времени; Он же. «Жить Горацием или умереть Катоном»: российская традиция гражданского республиканизма (конец XVIII – первая треть XIX века) // Неприкосновенный запас. 2007. № 5. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2007/55/ka16-pr.html


[Закрыть], К. Д. Бугров14711471
  Бугров К. Д. Формирование идей республиканизма в российской общественно-политической мысли XVIII века / Дисс. на соиск. уч. ст. доктора ист. наук. Екатеринбург, 2017.


[Закрыть] и многие другие).

Вместе с тем республиканизм актуализируется и как часть политической повестки14721472
  См. прежде всего: Хархордин О. В. Республика, или Дело публики. СПб., 2020; Kharkhordin O. Republicanism in Russia. Community before and after Communism. Cambridge, Mass.; London, 2018.


[Закрыть]. Его сторонники выступают за максимально возможную вовлеченность граждан в управление государством на самых разных уровнях. Общественная деятельность основывается на целом ряде ценностей, которыми руководствуется республиканец, прежде всего любви к отечеству или местному сообществу, предполагающей ответственность перед коллективным политическим телом, частью которого является человек. Перевод на русский язык «Момента Макиавелли», книги о том, как республиканская идиома обретала свое влияние в разные времена, в разных странах, но в сходных политических обстоятельствах, в этой перспективе особенно актуален. Как отмечает Покок, книгу можно читать как историю диалектики (и неизбежного в таких случаях взаимопроникновения) между классической республиканской идеологией и ее значимыми альтернативами. После тридцати лет не самого успешного опыта демократизации, показавшего хрупкость и неустойчивость Res Publica, граждане современной России, убежденные в ценности политического участия и свободы, переживают свой «момент Макиавелли».