Текст книги "Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция"

Governo misto, по крайней мере изначально, предполагает благотворный обман иррациональных людей. Можно ввести среди людей такой modo di vivere – на самом деле, если вдуматься, это единственный способ ввести modo di vivere, – при котором люди частично получают то, чего хотят, или получают условно, но верят, будто получили целое или полностью распоряжаются полученным710710
  Ibid. P. 20: «Possonsi bene detti desiderii ingannare, cioè si può introdurre un modo di vivere nel quale a ciascuna di quelle parti paja ottenere il desiderio suo, quantunque pienamente non Fottenga»; «Упомянутые желания можно обмануть, то есть установить такое общественное устройство, где каждой из групп будет казаться, что она получила то, чего желала, хоть на самом деле эти желания и не были в полной мере исполнены».


[Закрыть]. Противоречивость их желаний обусловлена самой природой власти. Несколько человек не могут управлять всеми, в то время как другие окажутся свободными от чьей бы то ни было власти, поэтому благотворный обман заключается в том, что первые получают право руководить, а вторые – свободу, так что удовлетворение каждой из сторон зависит от воли другой.

В той форме правления, к которой мы стремимся, необходимо, чтобы правителем был один человек, но чтобы его правление зависело не только от него самого. Людям значительным надлежит властвовать, но сами они не могут быть источником власти. Большинство обретает свободу, но при этом остается в некоторой зависимости. Наконец, mediocri не только свободны, но и имеют возможность добиться почестей (onori – во множественном числе у этого слова есть второе значение, «должности»), однако так, чтобы последние не зависели всецело от их воли…711711
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 20: «Onde in questo governo che cerchiamo bisogna che uno sia principe, ma che il suo principato non dependa da lui; bisogna che i grandi comandino, ma che tale autorità non abbia origine da loro; bisogna che la moltitudine sia libera, ma che tal libertà abbia dependenza; e finalmente che i mediocri, oltre all’esser liberi, possano ottenere onori, ma che tal facoltà non sia nel loro arbitrio collocata…».


[Закрыть].

Однако обман может завести людей дальше простой иллюзии. Мы полагаем, что человеку как разумному политическому существу свойственно править, помня об общем благе, и считаем, что ситуация взаимной политической зависимости заставит людей править именно так, хотят они того или нет. В этом случае подобное распределение функций (Джаннотти называет его amministrazione) сделает людей рациональными; umori превратятся в virtù. Силой, которая увлечет их от неразумия к разуму, должна стать структура полномочий, распределенных таким образом, что они зависят друг от друга и друг друга обусловливают. Если этими полномочиями пользуются рационально, они перерастают в умение отдельного человека действовать разумно и политически, руководить действиями других (как они руководят его действиями), чтобы и те действовали так же. Поэтому полномочия тоже превратились в virtù. Характерно, что, учитывая его коннотации, связанные с деятельностью, Джаннотти периодически может использовать это слово как синоним, например, для forze или potestà712712
  Сила, власть (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Повторим, полития – это изобретение человеческой мысли, предназначенное для институционализации virtù. Необходимо поручить людям функции, которые побудят их действовать так, чтобы их природа преобразилась и снова оказалась не такой, какой она стала, а какой есть.

Изобретение такого рода зависит от наличия mediocri, единственных людей, способных управлять и подчиняться, а значит, умеющих противопоставить рациональное поведение иррациональности тех, кто способен только властвовать или повиноваться. Если бы существовал город, населенный исключительно mediocri, он мог бы стать чистой демократией, а mediocri обладали бы в этом случае воинской virtù. Однако такого города нет713713
  Ibid. P. 24.


[Закрыть]. Там, где mediocri сильнее grandi и poveri вместе взятых, или там, где они поддерживают равновесие между двумя этими группами, governo misto возможно и действительно необходимо. Оно избавит город от разложения, вызванного несоответствием между душой и телом. Остается показать, что Флоренция удовлетворяет этим условиям, что и пытается сделать Джаннотти. Он излагает историю города, из которой видно, как аристотелевские основания его мышления дают ему возможность более тонко и спокойно оценить историческую причинность. Они избавили его от власти фортуны в большей мере, чем это могла бы сделать циклическая теория Полибия. Кроме того, Джаннотти удивительным образом предвосхитил идеи, сформулированные Джеймсом Харрингтоном в следующем веке.

По мысли Джаннотти, Флоренция некогда была городом grandi и poveri, но в последнее столетие постепенно становилась городом mediocri. Понять это, заявляет он, означает осмыслить историю Флоренции как до, так и после правления Медичи 1434–1494 годов. Если бы он воспользовался моделью, предложенной Полибием в шестой книге «Всеобщей истории», следовало предположить, что правление немногих (grandi) уступило место сначала правлению многих (poveri), а затем правлению тирана (Козимо), после чего цикл снова повторился. Каждая форма должна была существовать в чистом виде, прийти в упадок в результате стихийного внутреннего угасания и разрушиться в силу стечения обстоятельств, вызванного непредсказуемой fortuna. Однако подобная модель едва ли могла удовлетворить флорентийцев 1530‐х годов как с исторической, так и с философской точки зрения. Они слишком хорошо знали источники о прошлом и предъявляли слишком высокие требования к их истолкованиям. Джаннотти утверждает, что, анализируя любое событие (azione), следует рассмотреть общую причину (cagione), ускоряющий событие случай (occasione) и непосредственный повод (principio). Если говорить о падении Флорентийской республики в 1512 году, ее cagione – это недовольство отдельных честолюбивых представителей олигархии данной формой правления, occasione – война между папой Юлием и французским королем, а principio – нападение испанской армии на Прато и Флоренцию. Cagione – это порядок вещей, который проявляется, когда представляется occasione, часто бывая и причиной occasione714714
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 37–38: «Ed è da notare che in tutte le azioni sono da considerare tre cose, la cagione, l’occasione e il principio. Sono molti che pigliano l’occasione per la cagione, e della cagione non fanno conto, come saria se alcuno (poniamo) dicesse che la cagione della rovina dello stato di Firenze nel MDXII fosse la differenza che nacque tra Papa Giulio ed il re di Francia, e l’aver perduto il re di Francia Milano; la qual cosa non fu la cagione, ma l’occasione, e la cagione fu la mala contentezza d’alcuni cittadini malvagii ed ambiziosi; il principio poi fu la venuta ed assalto degli Spagnuoli per rimettere i Medici. Non è adunque la cagione altro che una disposizione, la quale si risente qualche volta l’occasione si scopre, e molto spesso è tanto potente la cagione, che non aspetta, anzi fa nascere l’occasione»; «Необходимо отметить, что во всех этих событиях нужно принимать во внимание три вещи – причину, случай и непосредственный повод. Многие принимают случай за причину, а настоящую причину не учитывают, как, например, если допустить, что кто-то сочтет причиной упадка флорентийского государства в 1512 году несогласия, которые родились между папой Юлием и королем Франции, и потерю Милана французским королем; но это было не причиной, а случаем, причина же заключалась в недовольстве ряда дурных и честолюбивых граждан; непосредственным поводом же послужило нападение испанцев с целью восстановить власть Медичи. Причина, стало быть, заключается в определенной обстановке, которая становится ощутима, когда появляется случай, и часто причина столь сильна, что не ждет случая, а сама его создает».


[Закрыть].

В случае флорентийской политики XIII и XIV веков мы видим неустойчивые колебания между stati grandi и popolo715715
  Государства, принадлежащие грандам, и государства, принадлежащие народу (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] (Джаннотти явно не рассматривает их как цикл), и cagione или disposizione состояла в приблизительном равенстве сил (forze) этих групп. В одной из них сосредоточивалось qualità, другая возрастала численно, так что ни одна не могла взять верх над противником или уничтожить его. Джаннотти согласился бы с еще одной мыслью Макиавелли: ни одна из них не могла придумать систему правления, приемлемую для другой, – и победа каждой из партий была результатом occasione, который в другой раз мог – и обычно так и происходило – благоприятствовать ее конкуренту716716
  Ibid. P. 39: «…era necessario che le parti tumultuassero, e quando reggesse l’uno, e quando l’altro; e se alcuno domandasse qual sia stata l’occasione, perché i grandi non prevalessero mai tanto al popolo, né il popolo ai grandi, che l’una parte e l’altra potesse lo stato suo fermare, dico che la cagione di tal cosa era perché le forze del popolo e de’ grandi erano uguali, e però l’una non poteva abbassare mai l’altra intieramente; e quando l’una prevaleva all’altra nasceva dall’occasioni, che erano ora a questa parte, ora a quell’altra conformi, e non era possibile, quando l’una prevaleva all’altra, che interamente si assicurasse…»; «…было неизбежно, что стороны начнут роптать в случае правления как одной, так и другой из них; а если кто-то спросит, что послужило случаем того, что та или другая партия могла установить свою власть, ведь ни гранды не были значительно сильнее народа, ни народ сильнее грандов, то я отвечу, что причина была в том, что силы народа и грандов были равны, но ни одна из сторон не могла полностью подчинить другую, и временная победа какой-то из них зависела от случаев, которые ей благоприятствовали больше, чем другой, но не было возможности обеспечить себе полное господство…». Ср.: Ibid. P. 42–43, где количество (quantity) у popolo противопоставлено qualità у nobili: «nobilita, ricchezze e favori, dignità, disciplina e simili cose… reputazione, ricchezze, clientele, favori, cosí esterni come domestici»; «знатность, богатства и покровительство, достоинство, дисциплина и тому подобное… доброе имя, богатства, связи, покровительство, как внешнее, так и внутреннее».


[Закрыть]. В таких случаях cagione решала все, и, конечно, не имело значения, чтó сулили различные occasioni. Обратим внимание на контраст между употреблением этого слова Джаннотти и его использованием в «Государе» Макиавелли, где occasione означало крайнюю степень иррациональности и непредсказуемости конкретного события в мире fortuna. Макиавелли было намного больше известно об исторической причинности, и все же стоит остановиться на этом контрасте. Occasione у Джаннотти – по-прежнему непредсказуемая случайность, приводящая в движение колесо и ниспровергающая системы власти, но теперь нестабильность политики объясняется каузально, а не через преемственность. Grandi и poveri, качество и количество, власть и свобода лежат в основе неустойчивого равновесия, от которого большинство людей, будучи такими, какие они есть, уйти не могут. Мы видим, почему их природе присуща неустойчивость, и, следовательно, ясно, как ей на смену может прийти стабильность. Поэтому fortuna не играет особой роли в его системе, и само это слово почти не используется. Вместо этого Джаннотти опирается на аристотелевскую теорию причинности и аристотелевскую же теорию социальных сил.

Харрингтон, столетие спустя написавший в схожем ключе обзор английской истории, отвел королю и баронам в средневековой Англии функции, очень схожие с ролями grandi и poveri у Джаннотти. Они существовали в замкнутой системе нестабильного равновесия, пока Тюдоры не подорвали власть баронов, укрепив землевладельческое население, становление которого оказалось не менее разрушительным для монархии, уже не способной им управлять717717
  См. ниже, с. 547–548.


[Закрыть]. Подобную же роль Джаннотти приписывает Медичи XV века, которые, выдвигая бедных на должности и лишая аристократов возможности проявлять generosità и grandezza718718
  Щедрость и величие (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть], кроме как с согласия правящей семьи, подавили одних и возвеличили других. Это привело к образованию нового и растущего класса mediocri, который теперь поддерживал баланс власти, благодаря чему во Флоренции было возможно стабильное governo misto719719
  См. подробнее: Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 45–48.


[Закрыть]. С 1530 года Медичи правили при поддержке немногочисленных grandi, обязанных им своим положением, и нескольких нобилей, у которых крайности осады alienat [i] dal vivere universale e politico720720
  Вызвали отчуждение от общественной и политической жизни (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Однако их тирания уничтожает сама себя. Она лишает всех людей желаемого и способствует увеличению числа mediocri, лишь благодаря присутствию которых Медичи могут достигнуть своих целей721721
  Ibid. P. 47–48: «È succeduto poi il secondo ritorno de’ Medici nel MDXXX con quella violenza che è nota a tutto’l mondo, e perché nella resistenza grande che s’è fatta loro, sono stati offesi molti cittadini di gran qualità, è necessario che abbiano l’animo alienato dal vivere universale e politico, parendo loro essere stati da quello maltrattati; la qual cosa pare che generi quella stessa difficultà all’introduzione d’un vivere civile che saria se la città, cosí come già era, fusse piena di grandi, e mancasse di mediocri, come di sopra discorremmo. Ma questa difficultà a poco a poco manca, per il violento modo di vivere che al presente si osserva, nel quale tutti i cittadini, di qualunque grado, appariscono concultati ed abbietti, senza onore, e senza reputazione, e senza autorità. Talché è necessario che ciascuno, deposti gli odii particolari ed unite le volontà, viva con desiderio grande di pacifico e quiete vivere, ed aspetti l’occasione di ricuperarlo»; «Потом Медичи снова вернулись в 1530 году, захватив власть с той жестокостью, что всем известна, и поскольку в результате того сопротивления, что им пришлось преодолеть, пострадали многие достойные граждане, то было неизбежно, что они отдалятся от общественной и политической жизни, считая свои интересы попранными; представляется, что это создает ту же сложность установления формы гражданской жизни, которая возникла бы, если бы в городе, как это и было в тот момент, было много грандов и мало людей среднего положения, как мы сказали выше. Но этого затруднения почти не существует из‐за нынешнего общественного устройства, основанного на насилии, при котором все граждане, независимо от их положения, предстают притесненными, ничтожными, без чести, доброго имени и влияния. Поэтому необходимо, чтобы все, отбросив личную вражду и объединив собственные воли, жили в стремлении к мирному и спокойному общественному устройству и ждали случая его вернуть».


[Закрыть]. Как и Харрингтона, Джаннотти следует называть не хорошим пророком, а успешным создателем более богатого концептуального языка. Оба они выводили причинно-следственные связи, на основе которых ошибочно предсказывали стабилизацию политической обстановки и прекращение турбулентной истории. При этом они расширили словарь понятий, позволяющих обсуждать процесс политических изменений, – конкретных и социальных терминов, которые отличались от тех, что описывали единичные иррациональные проявления fortuna. Возникает искушение сказать, что оба они предложили выход из Полибиева круговорота к вращающимся сферам упорядоченного правления. Однако в действительности они оперировали такой богатой терминологией причинно-следственных связей, что им никогда не приходилось прибегать к модели Полибия. Словарь Аристотеля был менее высокопарным, и именно его использует Джаннотти.

Аппарат политического анализа, применимый к проблемам города, не утрачивает своей роли и во второй книге «Флорентийской республики», посвященной критике республиканских режимов 1494–1502–1512 и 1527–1530 годов. Законодателям-реформаторам, таким как Нума или Ликург, пишет Джаннотти в начале, труднее, чем тем, кто основывает города, на месте которых когда-то ничего не было (вспомним, что Макиавелли в «Рассуждениях» – но не в «Государе» – в целом причисляет Ликурга именно к этой категории героев). Последним достаточно было знать, чтó принесет пользу, и они могли быть абсолютно уверены в поддержке неоформленной массы, которую им предстояло вести за собой и воспитывать. Первым же следовало отдавать отчет в оплошностях, допущенных прежними правителями, а это представляет известные трудности. Во-первых, всегда есть те, кто привык (assuefatti) к предыдущему порядку и с трудом изменяет свои обыкновения, – вот почему Нума придумал помощь богов, а Ликургу пришлось прибегнуть к насилию722722
  Ibid. P. 52–53.


[Закрыть] (вспомним вооруженного пророка из «Государя»). Во-вторых, изъяны конституции принадлежат к числу cose particolari723723
  Частные вещи (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть], а их трудно истолковать, опираясь на нечто превышающее обыкновенный опыт и выходящее за его рамки. В-третьих, никто не свободен от человеческих чувств настолько, чтобы всегда видеть недостатки, с которыми ему приходится иметь дело724724
  Ibid. P. 53: «A che si aggiugne che la considerazione de’ difetti, nei quali hanno di bisogno di reformazione, è molto malagevole, non solamente perché in cose particolari consistono, le quali con difficoltà si possono altrimenti che per esperienza conoscere, ma perché ancora niuno mai si trovò che tanto fosse libero dalle umane affezioni che in ogni cosa il difetto e mancamento suo potesse vedere…»; «К этому необходимо добавить, что понять изъяны, требующие поправки, очень непросто, не только потому, что они заключаются в частностях, которые трудно постичь иначе, нежели на собственном опыте, но и потому, что никто никогда не был настолько свободен от человеческих чувств, чтобы всегда видеть присущие вещам недостатки…».


[Закрыть]. От Савонаролы, чужеземца и монаха, едва ли следовало ожидать хорошего знания устройства флорентийских ведомств. Впрочем, Большой совет, введенный при его содействии, смог бы постепенно сам себя реформировать, если бы у него было время и если бы из‐за вероломства отдельных grandi Медичи не вернулись бы к власти725725
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 54–55: «Non conobbe adunque Fra Girolamo questi particolari mancamenti, né è da maravigliarsene molto; perché essendo forestiero e religioso, non poteva trovarsi nelle pubbliche amministrazioni; talché veduti egli i modo del procedere in esse, avesse potuto far giudizio di quello che era bene o male ordinato…»; «Стало быть, брат Джироламо не знал этих частных изъянов, и тут нечему удивляться; будучи иноземцем и монахом, он не мог видеть изнутри устройство государства, но если бы он видел, как оно работает, он смог бы составить мнение о том, что было устроено хорошо, а что плохо…».


[Закрыть].

Чрезвычайно важно понимать, сумеем ли мы разработать политическую теорию, способную выявить и исправить недостатки предшествующих правлений. Джаннотти переходит к критике обоих республиканских режимов. Он утверждает: хотя Большой совет номинально и был основой системы, на деле различные органы – в том числе Совет десяти и в какой-то мере гонфалоньер – обладали практически неограниченными полномочиями, а реальная власть оказалась в руках немногих726726
  Ibid. P. 59: «In Firenze adunque nei due passati governi, la creazione de’ magistrati senza dubbio era in potere degli assai, perché tutta la città dependeva dal gran consiglio, e però in questa parte la città era libera; la deliberazione della pace e guerra era in potere del magistrato dei dieci, i quali di quelle due cose, e conseguentemente di tutto lo stato della città potevano disponere; di che seguitava che i pochi e non gli assai fossero signori dello stato della città: e dove tal cosa avviene, quivi non può esser vera e sincera libertà»; «Итак, во Флоренции при обоих предыдущих правлениях распределение магистратур было, несомненно, в руках большинства, потому что весь город зависел от Большого совета; следовательно в этом город был свободен; объявление мира и войны было в руках Совета десяти, которые распоряжались этими двумя вопросами и определяли положение города; из этого вытекает, что господство над положением города было в руках немногих, а не многих, а где такое имеет место, там не может быть истинной неподдельной свободы».


[Закрыть]. Эту замаскированную олигархию не следует смешивать с замаскированной аристократией. Связи Джаннотти с либеральными ottimati по-прежнему достаточно сильны, чтобы он подчеркивал: такое положение дел отдалило их от власти, и их враждебность к правительству только возросла при пожизненном гонфалоньерате 1502–1512 годов, который Джаннотти в других отношениях одобряет. Отвращение к их предательству не должно заслонять его причин (cagioni, а не occasioni)727727
  Ibid. P. 81–82: «…talché costretti da questa mala contentezza, consentirono alla rovina di quello stato, ed a rimettere i Medici; benché questi tali non meritino laude alcuna, anzi biasimo e vituperio, non è però che quel modo di procedere sia da biasimere e da correggere, per tor via le cagioni di quelle male contentezze…»; «…так что их недовольство привело к упадку того государства и к возвращению Медичи; хоть они и не заслуживают похвалы, а лишь порицания и осуждения, не следует порицать и их манеру действовать, направленную на искоренение причин недовольства…».


[Закрыть]. В сущности, в этих главах он вновь обращается к темам «Письма к Каппони» и перерабатывает их. Здесь снова возникают две линии конституционного анализа. Во-первых, очевидно, что неограниченность полномочий различных ведомств объясняется тем, что не удалось разделить функции: они могли поступать, как им заблагорассудится, ибо за ними были и deliberazione, и consultazione. Когда несколькими главами позже Джаннотти возвращается к совету ввести процедуру голосования по венецианскому образцу, делает он это потому, что она решительно отделяет принятие решений от внесения предложений. Во-вторых – и здесь уже нет такой однозначной связи с венецианской моделью, – он высказывает мысль, что безответственность магистратов мотивировалась тем, что их полномочия не зависели, как следовало, от какой бы то ни было внешней власти. Структура взаимозависимости, составляющая суть governo misto, должна была быть подробно рассмотрена на одном из следующих этапов. Однако рассуждения Джаннотти принимают новый оборот, отражающий его тяготение к идее верховенства народа. Он говорит, что четыре уже знакомые нам функции: выбор должностных лиц, вопросы мира и войны, рассмотрение прошений и издание законов, – составляющие vigore728728
  Сила (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] (раньше речь шла о nervo) правления, должны находиться под контролем городского signore729729
  Господин (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Если править будут многие, они должны выполнять все четыре функции, иначе город не будет по-настоящему свободным730730
  Впервые эта мысль встречается в следующем фрагменте – Ibid. P. 58–59: «Ma è da notare che quattro sono le cose nelle le quali consiste il vigore di tutta la repubblica; elezione de’ magistrati; la deliberazione della pace e guerra; e provocazioni; e l’introduzione delle leggi; le quali quattro cose sempre devono essere in potere di chi è signore della città. Per la qual cosa in quei governi, dove gli assai reggono, è necessario che sieno in potestà degli assai, altrimenti in quella città, dove sieno tali amministrazioni, non sarebbe libertà»; «Однако нужно отметить, что сила всей республики заключается в четырех вещах – выборе должностных лиц, объявлении мира и войны, рассмотрении прошений и издании законов; эти четыре вещи всегда должны быть во власти тех, кто господствует над городом. Поэтому там, где правит собрание, необходимо, чтобы это были полномочия собрания, иначе в городе с таким государственным устройством не будет свободы».


[Закрыть]. Разумеется, возникает вопрос, кто должен выступать носителем этих четырех функций в governo misto? Джаннотти пока говорит лишь, что недостаточно наделить Большой совет правом избрания должностных лиц – хотя с этой точки зрения город и можно назвать свободным, – если вопросы мира и войны всецело останутся под безответственным контролем Совета десяти731731
  Ср.: «Письмо к Каппони» выше и прим. 2 на с. 413 и прим. 2 на с. 436.


[Закрыть]. В такой ситуации право опротестовывать решения магистратов оказывалось бессмысленным. Номинально законодательство определял совет, но фактически оно зависело от воли нескольких человек. Практика Медичи показывает, что одного избрания должностных лиц недостаточно. Они всегда контролировали назначение тех, кто руководил выполнением трех других функций, предоставляя совершенно свободно избирать остальных. В чьих руках даже не четыре, а три типа власти, тот хозяин положения732732
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 59–60: «Veniva adunque la città quanto alla creazione de’ magistrati ad esser libera, ma quanto all’altre tre cose, che non sono di minore importanza, non era libera ma all’arbitrio e podestà di pochi soggetta. Che le tre ultime cose non fossero di minor momento che la creazione de’ magistrati è manifesto, se non per altra, perché chi è stato padrone delle tirannidi passato non si è curato dell’elezione de’ magistrati, eccetto quelli ne’ quali era posto l’autorità delle tre dette cose, parendo loro che chi è signore di quelle sia signore di tutto; e senza dubbio, chi può deliberare della pace e guerra, introdurre leggi ed ha il ricorso de’ magistrati, è padrone d’ogni cosa»; «Итак, в плане выбора должностных лиц город был свободным, но в трех остальных не менее важных вопросах он не был свободен, а зависел от воли и власти небольшого числа людей. Что три остальных вопроса не менее важны, чем выбор магистратов, становится ясно, в частности, из того, что предыдущие тираны не заботились о выборе магистратов, кроме как в тех случаях, когда речь шла о трех упомянутых вопросах, считая, что кто имеет власть над этими вещами, тот властвует над всем; и, несомненно, если кто-то может решать дела войны и мира, издавать законы и влиять на магистратов, тот господствует над всем».


[Закрыть].

Джаннотти близок к тому, чтобы вступить в новую область, которая уведет его мысль от простого смешения трех элементов или просто институционализации virtù. Однако здесь он завершил свое рассуждение о том, какими полезными для оздоровления ситуации знаниями должен обладать законодатель-реформатор Флоренции. Теперь ему необходимо совместить его с универсальными принципами, которыми должен руководствоваться такой человек. Цель законодателя, читаем мы в начале третьей книги, – утвердить прочную политию. Политии распадаются либо из‐за внутренних раздоров, либо под натиском извне. От первой опасности защищает buon governo, от второй – buona milizia, хотя ее можно рассматривать как часть buon governo, служащую также и первой цели. Теперь мы подходим к поставленному Макиавелли вопросу, следует ли начинать с гражданских или с военных установлений, и возникает фигура Ромула. Если Ликург уделял внимание и governo, и milizia одновременно, Ромул, еще не успев подумать ни о том, ни о другом, применял насилие в отношении своих соседей и расширял империю своего народа. Может показаться, что такое решение благоприятствует организации военной силы, хотя и не тождественно ей. Однако Джаннотти, по-видимому, имеет в виду главным образом похищение сабинянок, говоря, что причиной такого поведения могла быть лишь жажда господства, ибо Ромул располагал достаточным числом мужчин, чтобы составить город. В конце концов, существовали другие способы обеспечить римлян женщинами733733
  Ibid. P. 96–97: «Pensò adunque Romulo a fare violenza, e d’avere a vincere, e per conseguente al propagare l’imperio, e far grande la sua repubblica. La cagione ancora, che l’indusse a far tal violenza, non fu altro che la cupidità dell’imperio, perché se non voleva quello accrescere, non gli era necessario usare tal violenza; perciocché aveva tanti uomini, che facevano conveniente corpo d’una città non ambiziosa, la quale si voglia solamente mantenere, e non desideri accrescimento; e delle donne per gli uomini suoi avrebbe trovato in spazio di tempo, senza che quelle d’Alba non gli sariano mai mancate»; «Итак, я думаю о Ромуле, который применял насилие, одерживал победы, и благодаря этому росли его власть и величие его республики. Причина, которая его толкнула на такое насилие, заключалась не в чем ином, как в жажде власти, потому что если бы он не хотел ее приумножить, ему не было бы необходимости прибегать к насильственным методам; поскольку у него было достаточно людей для города без честолюбивых целей, которому достаточно сохраняться и не расти, а женщин для этих мужчин можно было бы найти со временем другими способами, не испытывая никакой нужды в жительницах Альбы».


[Закрыть]. Немного позже утверждается, что Ромул занялся организацией гражданского порядка прежде военного, поэтому размышления Джаннотти в конечном счете резко контрастируют с позицией Макиавелли. Автор «Государя» полагал, что Рим изначально был нацелен на расширение своей территории, а потому развивался по военным, а значит, по народным законам. Изначальное неприятие Джаннотти римской модели, сохраняющееся и в последующих главах, облегчает возвращение к понятиям, связанным с Венецией. Истоком его отчасти является предположение, что функция гражданской милиции скорее оборонительная, нежели наступательная. Венеция, предпочитая стабильность расширению владений, вовсе обходилась без гражданской милиции. Впрочем, Джаннотти, переживший осаду Флоренции, ясно дает понять, что функция народного ополчения – оборонительная. Бруни и Макиавелли считали, что Рим разрушил республиканскую virtù остального мира, из‐за чего потерял и собственную. Однако не служащее агрессии ополчение может оставаться средством воспитывать в гражданах virtù. Республику 1527–1530 годов люди защищали, тогда как республика 1512 года пала без борьбы. Причина очевидна: в первом случае существовала гражданская милиция, а во втором – нет (ополчение Макиавелли состояло из contadini734734
  Жители сельских окрестностей (итал.) – в противоположность городским жителям Флоренции, обычно составлявшим основу ополчения. – Прим. ред.


[Закрыть], и Джаннотти понимал это теоретическое различие). В идеале Флоренция должна, как Рим, обладать войском и управляться народом, но оставаться стабильной и спокойной, как Венеция. Джаннотти решительно отошел от беспокойного динамизма Макиавелли. Ополчение в его политической роли – лишь часть аппарата buon governo, и теперь он столь явно придает больше значения последнему, что в оставшейся части книги в целом подчеркивает способность ополчения развивать в людях добродетель уже менее явно, чем это было в 1528 году735735
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 98–99: «Ma se noi consideriamo bene, è di maggiore importanza introdurre una buona forma di repubblica, perché dietro a questa agevolmente s’introdurrà buona milizia: ma dove fosse la milizia introdotta, non saria forse cosí agevolmente introdurre buona ordinazione; perché naturalmente gli uomini militari sono meno che gli altri trattabile. E perciò Romulo primieramente introdusse gli ordini civili, e poi gli ordini militari; e potette costui in brevissimo tempo ogni cosa condurre, perché essendo principe assoluto non aveva che contradicesse. <…> In Firenze adunque, essendo di maggiore importanza introdurre un buon governo che una buona milizia (perché invero la città ne’ tempi passati ha piuttosto patito per mancamento di governo che di milizia, forse per le qualità dell’armi e de’ tempi) tratteremo prima di quella parte…»; «Но если вдуматься, важнее установить правильную форму народного правления, потому что после этого будет несложно создать хорошее войско, а после создания войска не так просто будет создать хорошее общественное устройство, потому что с военными людьми труднее иметь дело, чем с кем-либо еще. И поэтому Ромул сначала установил гражданские порядки, а затем военные; и он смог в кратчайшие сроки все осуществить, потому что был абсолютным государем и никто не мог ему противоречить. <…> Итак, поскольку во Флоренции важнее создать хорошее правление, нежели хорошее войско (потому что в прошлом беды города сильнее зависели от недостатков правления, а не войска, возможно из‐за характера войска и особенностей тех времен), мы этот вопрос обсудим первым…».


[Закрыть].

Джаннотти разрабатывает для Флоренции governo misto, а не демократию в чистом виде. Нам следует уяснить, какую роль в governo misto играют как народное ополчение, – мы уже узнали, что воинская доблесть присуща демократическому режиму, – так и четыре типа властных полномочий. От того, на кого они будут возложены, зависит, кто станет signore города, а нам пока неизвестно место такого signore в смешанном правлении. Джаннотти продолжает критический анализ идеи смешанного правления. Она может означать, говорит он, либо что три части (один, некоторые и многие, grandi, mediocri, popolari) имеют полномочия равные с другими, либо что кто-то из них обладает большей властью (forze, potenza), чем два других. В каждом из этих случаев целью является равновесие. Если вдуматься, то первый вариант по определению заключает в себе изъян. Дело в том, что смешение политических компонентов не схоже со смешением компонентов природных, в котором каждая составляющая (semplice) утрачивает присущую ей virtù, а их соединение приобретает уже свою особенную, новую virtù. Политическое объединение состоит из людей, из grandi, mediocri и popolari, и все они после смешения остаются такими же, какими были раньше (по-видимому, если только не превратятся в mediocri, но в таком случае мы вообще не создаем смешанное правление). Каждая группа сохраняет свою характерную черту, которую Джаннотти теперь обозначает словом virtù, а не umore или (как мог бы сделать) fantasia. Virtù заключаются в устремлениях, желаниях и умении их воплощать, которые мы просто институционализируем при создании политии. Поэтому невозможно «выдержать столь совершенное равновесие, чтобы virtù – назовем ее властью – каждого элемента не была очевидна». Если они равны, значит, противоречия и трения между ними будут одинаковой силы и в республике возникнут многочисленные раздоры, которые приблизят ее конец736736
  Ibid. P. 99–100: «…il primo modo, secondo il quale le forze di ciascuna parte sono eguali a quelle dell’altra, senza dubbio è difettivo e non si debbe seguitare, perché non è possibile temperare uno stato tanto perfettamente che la virtù (vogliamo dire potestà di ciascuna parte) non apparisca; perciocché in tal mistione avviene il contrario che nella mistione delle cose naturali, nella quale le virtù particolari delle cose di che si fa mistione non rimangono nel misto apparenti, ma di tutte se ne fa una sole; la qual cosa non può nel temperare una repubblica avvenire; perché bisogneria pestare e tritare in modo gli uomini, che dei grandi, popolari e mediocri se ne facesse una sol cosa diversa in tutto da quelle tre fazioni; la qual cosa senza dubbio è impossibile. Rimanendo adunque le virtù di ciascuna parte apparenti nella mistione, è necessario che essendo l’opposizioni e resistenze eguali, non manchino le repubbliche in tal modo temperate di civili dissensioni, le quali aprano la via alla rovina loro»; «…первый способ, согласно которому силы обеих сторон равны друг другу, несомненно, обладает недостатками, и ему не нужно следовать, потому что невозможно выдержать в государстве столь совершенное равновесие, чтобы virtù – назовем ее властью – каждого элемента не была очевидна, потому что такое смешение противоположно смешению природных элементов, когда характеристики отдельных частей, входящих в смесь, перестают быть различимы и превращаются в единое целое; такое невозможно при попытке уравновесить республику, потому что пришлось бы раздробить и измельчить людей, чтобы вместо грандов, простолюдинов и среднего сословия получилась однородная масса, во всем отличающаяся от всех трех частей, а это, разумеется, невозможно. Итак, поскольку характеристики каждой части в смеси остаются различимы и поскольку восстания и сопротивления будут равны друг другу, республики, устроенные таким образом, неизбежно будут раздираемы гражданскими противоречиями, которые приведут их к гибели».


[Закрыть]. Джаннотти смотрел на virtù под таким углом, что псевдоорганическая модель политической аналогии сменилась механистической. Фигурировавший у Гвиччардини повар, который размешивал pasta, исчез.

Далее мы узнаём, что Полибий заблуждался, рассматривая Римскую республику как пример смешанного правления. Он утверждает, что когда прибывшие в Рим послы имели дело с консулами, они считали, что находятся в царстве, когда с сенатом – в аристократии, когда с populus – в демократии. Но это означает, что власть каждой из этих групп была равноценна власти остальных и не ограничивалась ими, а если так, то неудивительно, что в республике царили гражданские беспорядки. Если бы правление было организовано правильно, послы, имея дело с консулами, поняли бы, что те зависят от сената и от народа, имея дело с сенатом – что он зависит от консулов и от народа, наконец, имея дело с народом – что он зависит от консулов и от сената. Virtù каждой из групп была бы temperata737737
  Уравновешена (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] другими. Об этом Бруту и его соратникам следовало подумать после изгнания царей, но они попытались сохранить первенство за сенатом. Если Полибий излагает факты достоверно, равномерное распределение власти между тремя органами привело Рим к той нестабильности и борьбе, которые в конце концов и разрушили его738738
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 101–103.


[Закрыть].

Покритиковав теорию Полибия, Джаннотти затем оспаривает и точку зрения на Рим Макиавелли. Он уже косвенно отверг мысль Макиавелли, что вооруженное народное государство должно быть нацелено на расширение своей территории. Теперь он отводит и другой его тезис – что гражданские конфликты в Риме были признаком здоровья, ибо привели к учреждению трибуната (о котором Джаннотти почти не говорит). Чем больше Рим теряет статус ориентира, тем интереснее явное намерение Джаннотти применить венецианские установления и концепции к организации вооруженного народного государства. Однако важнее всего пересмотр Джаннотти понятия governo misto, не в последнюю очередь потому, что он предвосхищает многое в английской и американской политической мысли XVII и XVIII столетий. В данном случае он утверждает, что невозможно сохранить баланс равных и независимых сил, поскольку взаимное давление и сопротивление между ними тоже будут равными и никакого компромисса не получится. Но мы знаем, что политическая власть многообразна и может распределяться в таком количестве различных комбинаций, что добиться взаимной зависимости трех субъектов реально. Теоретически возможно и построение системы трех равных, но взаимозависимых сил. Джаннотти не рассматривает эту возможность. Он полагает, что для взаимозависимости нужно неравенство – одна часть должна обладать преимуществом перед двумя другими (la repubblica deve inclinare in una parte). Основная задача, вероятно, в том, чтобы институционализировать конфликт. Носители власти всегда соперничают друг с другом, и если все теоретически равны, проигравший может винить в своем поражении победителя и вместо стремления к общему благу продолжать нескончаемую междоусобицу. Если же подчиненное положение проигравшего определяется самой структурой республики, он примет его как правомерное. Джаннотти подчеркивает, что не имеет в виду, будто преобладающая часть станет наслаждаться imperio739739
  Высшая исполнительная власть (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть], от которого другие окажутся отстранены. Его мысль в том, что она будет зависеть от них меньше, чем другие части от нее. Ему еще предстоит объяснить, как со всем этим соотносится его теория, согласно которой все четыре полномочия правления должны находиться в руках signore или padrone, и действительно ли такие понятия применимы к той группе, к которой la repubblica inclina740740
  Ibid. P. 103: «…quella parte dove la repubblica inclina, viene ad esser più potente che l’altra; e però facilmente può opprimere gli insulti che le fossero fatti; e perché quella potenza che ha nasce dalla forma della repubblica, però se la parte contraria si reputa ingiuriata, non l’imputa alla fazione avversa ma alla forma della repubblica. E perché la repubblica è temperata in modo che non vi è adito a rovinarla, però è necessato che viva quieta; onde in tale repubblica non può nascere alterazione alcuna. È ben da notare che quando io dico che la repubblica deve inclinare in una parte, non dico che quella parte abbia sola l’imperio, e l’altra sia esclusa dall’amministrazione, ma che l’una abbia poca dependenza e l’altra assai. <…> Concludendo adunque dico che è necessario che una repubblica inclina ad una parte, a volere che sia diuturna e viva sempre senza alterazioni civili»; «…та часть, у которой в республике перевес, получает больше власти, чем другая, и с легкостью сможет противодействовать наносимым ей оскорблениям, и поскольку власть, которой она обладает, проистекает из формы республики, если противоположная сторона считает, что с ней обошлись несправедливо, то она обвиняет в этом не другую часть, а саму форму республики. И поскольку республика уравновешена таким образом, что нет возможности ее разрушить, она будет жить в мире; следовательно, в такой республике не может быть нарушений порядка. Нужно отметить, что, когда я говорю, что республика должна иметь перевес в одну сторону, я не утверждаю, что у этой стороны должна быть вся власть, а другая должна быть отстранена от власти, но что у одной должно быть мало влияния, а у другой – много. <…> В заключение скажу, что перевес в одну сторону необходим республике для долговечности и существования без гражданских нарушений».


[Закрыть].

Следующий этап – решить, кто должен стать доминирующей группой, grandi или popolo (вариант, когда немногие и многие зависят от одного, Джаннотти не считает актуальным для своего времени, хотя полагает, что в дореспубликанском Риме он служил залогом стабильности). Он пространно аргументирует выбор в пользу народа, во многом аналогично Макиавелли, и нам необязательно останавливаться на всех его доводах. Римским порядкам вынесен обвинительный приговор, но возникают некоторые существенные неувязки. Если люди считают, что какой-то конкретный человек притесняет их, то мчатся к его дому и мстят за себя, сжигая его жилище, – так, по крайней мере, происходит во Флоренции. Однако, если они понимают, что причиненная им несправедливость происходит от неправильного распределения власти, они призывают к правовым и институциональным реформам, которые бы обеспечили им большую справедливость и участие в управлении. Понятно поэтому, почему борьба между сословиями в Риме была относительно бескровной до Гракхов и обеспечила расширение прав плебеев741741
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 107–108: «…se possono apporre la cagione delle ingiurie ricevute a qualche particolare, subito li corrono a casa, e coll’ armi e col fuoco si vendicano, siccome in Firenze molte volte si trova essere avvenuto. Ma se tali cagioni nascono dall’ordinazione della repubblica, talché a nessuno particolare si possano applicare, allora i popolari, non avendo contro a chi voltare l’ira sua, si separano da’ grandi, e chieggono o legge o magistrato per lo quale si possano difendere ed ottenere la loro ragione; e questo fu grandissima cagione che ne’ tumulti del popolo Romano contro al senato, non si venne mai al sangue de’ cittadini, insino ai Gracchi; perché le ingiurie che pativano i popolari non da’ privati cittadini, ma dalla forma della repubblica nascevano, e perciò l’ingiuriati non de’ cittadini ma dell’ordine della repubblica si potevano lamentare; onde avveniva che nelle sovversioni non chiedeva altro che qualche legge o qualche magistrato, per virtù della quale si difendesse, e la potenza de’ pochi si venisse ad abbassare, ed essi piú della repubblica partecipassero»; «…если кто-то считает, что какой-то частный человек совершает по отношению к ним несправедливость, они мчатся к его дому и мстят за себя, сжигая его жилище, как это неоднократно происходило во Флоренции. Но если причины этой несправедливости заключаются в устройстве республики, то невозможно обвинить конкретного частного человека, и тогда простой народ, не зная, против кого направить свой гнев, отводит внимание от грандов и ищет закон или магистрата, которые могли бы его защитить и восстановить справедливость; и это была важнейшая причина того, что в борьбе римского народа против сената кровь граждан не проливалась вплоть до Гракхов, ведь притеснения, от которых страдал народ, исходили не от частных лиц, а от самого устройства республики, и поэтому и жаловаться они могли не на людей, а на общественное устройство; таким образом, при беспорядках они прибегали к помощи законов и должностных лиц, пытаясь посредством их защититься, и власть немногих становилась все слабее, и они принимали все больше участия в делах республики».


[Закрыть]. Это замечание явно перекликается с аргументами Макиавелли относительно благотворных последствий борьбы в Риме, которые в других случаях Джаннотти стремился опровергнуть. В одном месте мы читаем: если бы после изгнания Тарквиния сенат был поставлен в зависимость от народа, а не наоборот, народ не страдал бы от несправедливости. Сенат был бы слабее народа, обстановка в Риме стала бы более спокойной и он избежал бы тех распрей, которые в конечном счете его разрушили. Республика была бы вечной, а ее господство stabilissimo742742
  устойчивым (итал.). – Прим. ред.] См.: Ibid. P. 114–115.


[Закрыть]. Рим, который Макиавелли считал народным государством, Джаннотти, как и Гвиччардини, рассматривал скорее как неустойчивую аристократию. Некоторые, добавляет он – явно подразумевая Макиавелли, – утверждают, что Рим не смог бы расшириться (crescesse) без гражданских распрей. Впрочем, это справедливо только в отношении Рима с его устройством, и можно предположить, что он гораздо эффективнее расширялся бы без них, если бы его режим был народным743743
  Ibid. P. 115–116.


[Закрыть]. Но Джаннотти уже отметил, что расширение территории – необязательный для вооруженного народного государства признак. Возникает ощущение, что ему трудно выйти из тени Макиавелли – хотя бы потому, что он пытается обосновать точку зрения, настолько схожую и одновременно несхожую с его позицией, – вооруженное народное государство без Рима, Венеция без ее аристократов и наемников.

Развитие аргументов Аристотеля и Макиавелли в пользу превосходства popolo удается Джаннотти лучше. В общих чертах744744
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 104–116.


[Закрыть] они состоят в том, что немногие стремятся властвовать – желание, легко оказывающееся разрушительным для общего блага. Libertà, которую многие хотят сохранить, – такое положение дел, при котором каждый на законных основаниях пользуется тем, что имеет, – близка к тому, чтобы ее саму считали общим благом. Более того, немногие властвуют, а многие подчиняются – то есть подчиняются законам, а не немногим. Тому, кто умеет повиноваться закону, легче научиться властвовать, чем тому, кто стремится все время властвовать, научиться подчинять свою волю закону. Привычка повиноваться множеству разных законов делает многих рассудительными, чего часто не хватает немногим, чьи страсти в меньшей степени ограничены. Практический опыт и книжная ученость – источники рассудительности, понятой как обладание информацией, – так же доступны popolari, как и grandi745745
  Ibid. P. 110: «Quanto al leggerle, cosí le può leggere un popolare come un grande; e la pratica non veggio maggiore nell’una parte che nell’altra…»; «Что до чтения их, то оно доступно простолюдину в той же мере, что и гранду, и практический опыт обеих сторон мне видится сопоставимым…».


[Закрыть]. Поскольку первые численно превосходят последних, то «можно с большой долей вероятности предположить, что в совокупности они проявят больше рассудительности»746746
  Ibid. P. 111: «…perché i popolari fanno molto maggiore numero che i grandi, si può probabilmente dire che facciano maggiore aggregato di prudenza…»; «…поскольку народ гораздо многочисленнее грандов, можно с большой долей вероятности предположить, что в совокупности его представители проявят больше рассудительности…».


[Закрыть].

Джаннотти формулирует демократическую теорию prudenza. Вместо того чтобы наделять ею элиту, которая погружается в служение обществу, стремясь к onore, он приписывает ее тем, кто соблюдает законы. Они разделяют с другими свой опыт, страдают от несправедливости, сами не являясь ее причиной. Они реагируют на ситуацию, сообща думают о мерах в пользу общества, а не пытаются отомстить своим врагам, как это свойственно аристократии. Заинтересованность многих в libertà означает, что они лучше вписываются в политическую структуру, более склонны признавать публичную власть законной, нежели честолюбивые немногие. Последний и наиболее сильный довод: в городе, где много popolari или mediocri, было бы насилием подчинить их власти grandi747747
  Ibid. P. 116.


[Закрыть].

Оставшуюся часть третьей книги занимает подробный анализ идеальной конституции. Мы знаем, что речь идет о governo misto, многими своими особенностями обязанное Венеции. Посредством сочетания различных типов власти оно удовлетворяет ожиданиям тех, кто ищет grandezza, onore и libertà. Полномочия каждой группы должны сохранять автономность, но один из видов власти – власть тех, кто стремится к libertà, то есть народа, – получит преимущество перед другими. Народ будет менее зависим от остальных групп, чем они от него. Джаннотти упоминает еще четыре разновидности власти, или функции, составляющие vigore или nervo правления и принадлежащие тому индивиду или группе, которым отводится роль signore. У современных читателей signore, скорее всего, вызовет ассоциацию с сувереном, а суверен едва ли вписывается в схему гармоничного распределения полномочий, лежащую в основе governo misto, даже такую утяжеленную, какую рисует Джаннотти. Поэтому, пытаясь соотнести друг с другом эти концепции, мы имеем дело с неразрешенной проблемой, с которой, видимо, не смог совладать и Джаннотти.

Джаннотти начинает с утверждения, что республика должна состоять из трех основных элементов, но что, как в Венеции, ей требуется и четвертый. Речь идет о Коллегии, которая располагается между сенатом и гонфалоньером (или герцогом) и удовлетворяет стремления тех, кто ищет grandezza, приближая их, насколько возможно, к высшей власти, доступной лишь одному человеку748748
  Ibid. P. 117: «Per il consiglio adunque si soddisfa al desiderio della libertà; per il senato all’appetito dell’onore; per il principe al desiderio del principato. Resta di trovar modo di soddisfare a chi appetisce grandezza, non potendo piú che uno ottenere il principato. Bisogna adunque collocare un membro tra il senato ed il principe, e questo sarà un aggregato d’alcuni magistrati, i quali col principe consiglieranno, ed eseguiranno le faccende grandi dello stato e della città… e questo membro si può chiamare, se vogliamo imitare i Veneziani, il collegio»; «Совет удовлетворяет желание свободы, сенат – желание почестей, должность государя – желание власти. Остается найти способ удовлетворить тех, кто жаждет величия и не может стать государем, ведь их не может быть больше одного. Тогда нужно создать что-то между сенатом и государем, и это будет объединение нескольких должностных лиц, которые станут советниками государя и будут приводить в исполнение важные государственные и городские дела… и этот орган можно назвать, по примеру венецианцев, коллегией».


[Закрыть]. Члены Коллегии должны быть скорее магистратами, чем советниками, – каждый из них должен отвечать за отдельные функции, связанные с вопросами войны (Совет десяти), правосудия (procuratori) и так далее. Кроме того, предполагается, что их отличает не только честолюбие, но и интеллектуальные качества, возможно, включающие в себя и опыт, но, безусловно, охватывающие оригинальность мышления, активность и способность предлагать ту или иную тактику. С одной стороны, таким образом обеспечивалось взаимодействие между одним и немногими, между grandezza и onore. С другой, Большой совет (хотя его функция заключается в том, чтобы поддерживать libertà и представлять popolari, потребности которых этим ограничиваются) следовало открыть для всех граждан, будь то grandi, mediocri или popolari, стремятся ли они (можем мы добавить от себя) к grandezza, onore или libertà. На самом деле он должен состоять из граждан, считающихся равными, и их число надлежит сделать фиксированным. Затем Джаннотти объясняет, почему возникает категория plebei, которым нет места в Совете: они не члены городского сообщества и занимаются низкими ремеслами. Они чужеземцы, у которых есть свои дома (он мог иметь в виду крестьян из окрестных деревень). Джаннотти приводит достаточно пространное обоснование, почему те, кто платит налоги, но не может занимать магистратуры, должны входить в Большой совет749749
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 118: «Il consiglio grande essere un aggregato composto di quei tre membri, i quali noi di sopra descriveremmo, cioè grandi, mediocri e popolari; de’ plebei non occorre far menzione, come ancora di sopra dicemmo, essendo gente forestiera che vengono alla città per valersi delle fatiche corporali, e ne vanno a casa loro, qualunque volta torna loro a proposito. Quelli che io chiamai popolari (cioè quelli che sono a gravezza, ma non sono abili a’ magistrati) è necessario connumerare in detto consiglio, perché sono poco meno che principal membro della città per fare grandissimo numero, e per non potere la città senza quelli stare, e per mantenere la sua grandezza»; «Большой совет – это объединение трех групп, которые мы описали выше, а именно грандов, среднего сословия и простого народа; плебеев не имеет смысла упоминать, как уже было сказано, поскольку это иноземцы, которые приезжают в город зарабатывать физическим трудом и уезжают обратно к себе домой, как только им представляется возможность. Тех, кого я назвал простолюдинами (то есть людей, платящих налоги, но не могущих быть избранными на должности), необходимо включить в этот совет, потому что они являются основной группой горожан в силу своей многочисленности и город не может без них обойтись и сохранить свое величие».


[Закрыть]. По-видимому, в необходимости относиться к этим non-beneficiati750750
  Непривилегированные жители (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] как к гражданам его убедил опыт организации народного ополчения 1528–1530 годов. В этом смысле интересен и, пожалуй, характерен ход его мысли: доводы, которые он теперь излагает, актуальны в ситуации, когда в городе нет войска – не в меньшей мере, чем когда оно в нем находится. Если не предоставить non-beneficiati – здесь он называет их popolari – доступ к onori (участие в Большом совете, само собой, является onore), они не полюбят республику и не станут добровольно участвовать в ее защите. Они будут склонны следовать за отдельными лидерами, а в военные времена эти опасности усугубятся. Несомненно, Аристотель осудил бы и Венецию, и Флоренцию за неспособность вовлечь эту категорию людей в гражданскую жизнь751751
  Ibid. P. 119–120: «…di qui nasce che i popolari amano piú molte volte un privato che la repubblica, e per lui prendere l’armi contro alla patria, sperando avere ad esse da quello arricchiti ed onorati. <…> Appresso, se Aristotile, il quale ha trattato con tanta dottrina e sapienza de’ governi di tutte le repubbliche, entrasse in Venezia o in Firenze, dove vedesse d’una gran moltitudine d’uomini non esser tenuto conto alcuno, salvo che ne’ bisogni della città, senza dubbio si riderebbe di tali ordinazioni, avendo nel settimo libro della sua Politica distribuiti gli ufficii della città convenienti a tutte le qualità degli abitanti della medesima»; «…отсюда следует, что народ гораздо больше любит отдельных людей, а не республику, и может пойти за отдельной личностью, подняв оружие против отечества, надеясь таким образом получить богатство и почести. <…> Потом, если бы Аристотель, который с такой мудростью и знанием дела рассуждал о правлении всех республик, попал в Венецию или во Флоренцию и увидел бы, что там такое множество людей не участвуют ни в чем, кроме непосредственных нужд города, он, несомненно, высмеял бы такое устройство, ведь он в седьмой книге своей „Политики“ распределил городские должности между всеми жителями города».


[Закрыть]. Конечно, Джаннотти понимает, что они должны иметь право не только на членство в Совете, но и на все разновидности магистратур и onore, хотя признает, что при нынешнем положении дел это вряд ли осуществимо. Никто, говорит он, не равнодушен к величию и славе, если его не подавляют и не угнетают, как было с французами, а необходимость формирования состоящего из горожан войска выводит эту истину на поверхность752752
  Ibid. P. 120–121: «E se alcuno dicesse che questi popolari non sono ambiziosi… questo curarsi (poco?) de’ magistrati non è naturale, ma accidente, perche non è uomo si misero che non desideri essere esaltato. Ma perché questi popolari sono stati tenuti bassi dalla superbia dei grandi, perciò son divenuti non ambiziosi, siccome ancora ne’ tempi nostri sono i Franzesi, i quali per essere stati sbattuti dalla nobiltà loro, sono divenuti vilissimi. Non essendo adunque naturale tal viltà di animo in questi popolari, non è da privarli de’ magistrati, e massimamente perché armandosi la città, diverriano subito desiderosi di gloria come gli altri…»; «И если кто-то скажет, что народ лишен честолюбия… то это отсутствие интереса к магистратурам объясняется не природой, а обстоятельствами, потому что нет настолько ничтожного человека, чтобы он не стремился занять более высокое положение. Но поскольку эти простолюдины были угнетаемы высокомерными грандами, они потеряли свое честолюбие, подобно французам, которые, будучи в наше время лишены своего благородства, стали ничтожными. Таким образом, поскольку это ничтожество духа не заложено в нашем народе от природы, не следует отстранять его представителей от должностей, и это особенно понятно благодаря тому, что при создании народного ополчения они желают славы так же, как и все остальные…».


[Закрыть]. На этом этапе кажется, что класс тех, кто раньше назывался popolari и искал только libertà, исчез. Вероятно, правильнее было бы сказать, что он стал открытым: это категория, к которой могут относиться и в какой-то мере относятся все люди, что никоим образом не противоречит постоянному состязанию в virtù, которое определяет правящую элиту и в котором могут участвовать все граждане. Джаннотти, как и Гвиччардини, враждебна мысль, что претенденты на более высокие должности должны удовлетворять каким-то требованиям к состоянию и происхождению.