Текст книги "Непокорная"

5

Встреча двух монарших особ должна была состояться за стенами Вены. После этого они собирались вместе въехать в город. У Йоханны и ее товарищей было преимущество: их палатка находилась недалеко от места встречи правителей, и гусары прибыли туда одними из первых. Адам, однако, появился так поздно, что ему пришлось пробираться сквозь толпу к товарищам.

– Нахал! – недовольно сказал австрийский капитан, когда Адам его толкнул.

– Да это же поляк – первый среди мародеров, последний в бою! – прорычал другой австриец, возмущенный тем, что в разгар битвы гусары Яна Третьего с трудом заняли исходную позицию, в то время как полки Карла Лотарингского уже усиленно сражались.

Адам проигнорировал эти слова. Он подошел к своим друзьям и остановился позади Йоханны.

– Монархи уже приехали? – спросил Османьский.

– Нет, но солдаты императора уже направляются сюда. – Йоханна указала на бесконечную череду всадников, скачущих со стороны Дуная.

– Король едет! – воскликнул Карл, обратив всеобщее внимание на Яна Третьего.

Польский король ехал на мощном сивом жеребце в сопровождении старшего сына и ближайшего окружения.

В эскорте императора Йоханна увидела Карла Лотарингского, обоих курфюрстов, Максимилиана Эмануэля и Иоганна Георга, а также Эрнста Рюдигера фон Штаремберга. Среди спутников Леопольда был мужчина, лицо которого показалось девушке знакомым, но поначалу она не могла вспомнить, где его видела. Он смотрел на поляков с презрением.

– Я уже где-то видел этого парня, причем с ним у меня связаны не самые приятные воспоминания, – услышала она голос Карла.

– Кажется, мы встречались с ним по дороге в Польшу. Тогда этот господин вел себя просто возмутительно, – ответила Йоханна, наблюдая за тем, как оба монарха останавливают лошадей друг перед другом.

– Приветствуем вас, брат! – Император Леопольд заставил себя произнести эти слишком дружеские, по его мнению, слова, чтобы не обидеть короля Польши. В то же время он потянулся к своей шляпе с богатым плюмажем.

Ян Третий подумал, что император хочет снять головной убор, и приподнял свою шапку. Но Леопольд лишь коснулся двумя пальцами края шляпы, а затем снова опустил руку. Ян Собеский не стал злиться и воспринял это со смирением. Он слышал, что Леопольд уделяет церемониям большое внимание. Для Яна же это был всего лишь ритуал, который, в зависимости от обстоятельств, приходилось выполнять и королю. Он указал на Якуба, который тут же снял свою шапку:

– Мой сын Якуб и, надеюсь, мой преемник на польском престоле.

В этот момент лошадь императора испуганно загарцевала. Когда Леопольду удалось ее успокоить, он посмотрел мимо Якуба на Яблоновского и прикоснулся к шляпе в знак приветствия, в то время как озадаченный принц снова надел свою шапку.

На этот раз Ян все же разозлился, но сказал себе, что у него наверняка будут и другие возможности представить императору своего сына и поговорить о желаемом браке с эрцгерцогиней. Амбиции Яна Третьего не распространялись на дочь императора. Король был бы счастлив, даже если бы его сыну удалось жениться на представительнице одной из побочных ветвей дома Габсбургов.

Польская публика, однако, прокомментировала поведение императора резкими словами. Йоханна была настолько возмущена, что предложила Адаму немедленно покинуть Вену и вернуться в Польшу:

– Почему мы должны сражаться за столь неблагодарного человека? Как по мне, турки могли бы захватить Вену и насадить голову императора на верхушку собора Святого Стефана.

– Ты преувеличиваешь! – сказал Карл, пытаясь обуздать гнев сестры.

– Мы не можем вернуться в Польшу, пока нам не прикажет король, – сказал Адам. – Судя по тому, что я слышал, он хочет пуститься в погоню за турками, чтобы как можно сильнее ослабить их армию. В таком случае, если в следующем году мы отправимся в Подолье, нам будет легче его отвоевать.

– Дай бог, чтобы вы были правы, – мрачно ответила Йоханна.

– Давайте вернемся в лагерь, – предложил Карл. – Монархи въехали в город, и нам сегодня не разрешат войти.

В то время как Йоханна смотрела вслед обоим правителям, Адам кивнул:

– Так и сделаем. Возможно, уже завтра нам придется отправиться в дорогу.

– Что нам делать с добычей? – спросил Добромир. Он собрал в кучу вещи, которые не мог привязать к лошади.

– Придется ее продать. Но не думаю, что ты много за это выручишь. Лучше всего обратиться к Кульчицкому. Он, конечно, жулик, но не станет обманывать поляков так же, как венцев! – сказал Адам с насмешкой.

Многие воины в порыве жадности хватали все подряд, даже те товары, которые попросту не могли взять с собой, и те, за которые наверняка получили бы жалкие гроши. Адам подумал, что старая турчанка и маленький мальчик тоже представляли собой добычу, перевозить которую было нелегко.

– Лучше бы мы нашли коней вместо золота, – вырвалось у него.

Карл улыбнулся:

– В тот вечер я наткнулся на палатку, в которой стояло больше дюжины благородных рысаков. Остальные были так увлечены поисками золота и сокровищ, что мне без труда удалось отвести лошадей в наш лагерь и привязать их там. Пару животных я хотел бы оставить себе, а остальных вы можете забрать.

– Просто одолжи их нам. В конце концов, ты потратил на этих лошадей время, которое мог бы посвятить поискам золота, – ответил Адам, испытывая облегчение.

– Четырнадцать лошадей для меня все равно слишком много, – сказал Карл.

– Тогда оставь себе шестерых. Двух можешь дать Йоанне, одну мне, а остальных поделят между собой Игнаций, Смулковский, Добромир и Лешек.

– Итого тринадцать. А что мне делать с четырнадцатой? – спросил Карл.

Адам немного подумал и рассмеялся:

– Мы ее разыграем среди членов нашего отряда. Клянусь Пресвятой Богородицей Замосцкой, я не могу забыть о Фадее. Если бы этот дурак нас не предал, то захватил бы здесь столько добычи, что смог бы купить свое родное село с прилегающими землями.

6

Чуть позже они добрались до палатки и обнаружили, что остальная часть отряда перенесла свой лагерь сюда. Теперь Адам наконец-то увидел лошадей, захваченных Карлом, и довольно щелкнул языком.

– Даже королю было бы не стыдно ездить на худшем из этих скакунов, а лучшие из них могли бы стать украшением его конюшни, – сказал он и похлопал Карла по плечу. – Я надеялся, что эти лошади хороши, но не ожидал, что настолько.

Карл тоже посмотрел на лошадей и мысленно выбрал двух жеребцов и четырех кобыл, которых хотел оставить себе. Еще одну кобылу он решил отдать Мундже, чтобы она могла вернуться на родину. Подумав об этом, Карл внезапно ощутил грусть и пустоту. Он с трудом отбросил эту мысль и последовал за Адамом и Йоханной в палатку.

Первым, что бросилось ему в глаза, была гора женских платьев. Йоханна хотела пройти мимо, не обратив на них внимания, но Адам ее остановил.

– Маскарад окончен! Отныне ты будешь одеваться так, как и подобает девушке, – заявил он грубым голосом.

Йоханна резко вырвалась из его хватки:

– Я буду одеваться так, как захочу!

– Ты забываешь, моя дорогая, что я твой опекун! И если я говорю, что ты должна носить женскую одежду, значит, ты будешь это делать.

Адам злился на себя из-за резкого тона, поскольку он мог еще сильнее раззадорить Йоханну.

В поисках поддержки девушка посмотрела на Карла, но тот ухмыльнулся и развел руками:

– Король назначил Османьского нашим опекуном, и только он может снять с него эти обязанности.

На мгновение показалось, что Йоханна выбежит из палатки и отправится на поиски короля. Но она тут же осознала, что это было бы бессмысленно, и сердито посмотрела на Адама:

– И почему, многоуважаемый опекун, вам именно сегодня взбрело в голову заставить меня облачиться в женскую одежду?

– Потому что нам предстоит и дальше участвовать в сражениях и я не хочу, чтобы тебя ранили или убили.

– Я того же мнения, – согласился с ним Карл. – До сих пор я подчинялся твоим прихотям, сестра, но отныне с этим покончено. Битва, в которой ты хотела поучаствовать, выиграна, мы захватили много добычи. Если я погибну, пусть она достанется тебе, а не каким-нибудь незнакомцам.

– Ты все слышала! – сказал Адам с ухмылкой и протянул девушке стопку одежды. – Можешь переодеться за занавеской, там, где сидят пленницы.

Фыркнув и не удостоив его взглядом, Йоханна взяла платья и скрылась в той части палатки, где находились старая турчанка с маленьким мальчиком, а также Мунджа и Бильге. Пару раз Йоханна произнесла что-то резким голосом, но Карл и Адам не поняли, спорила ли она с кем-то из пленниц или же просто разговаривала сама с собой.

Через какое-то время Йоханна вышла из-за занавески. На ней был бархатный турецкий лиф и широкая атласная юбка с яркой вышивкой. От прежнего наряда остались только сапоги (ведь Османьский не просил Кульчицкого принести еще и туфли). Однако это нисколько не умаляло впечатления, которое девушка произвела на Адама, Игнация, Тобиаша и остальных.

Мужчины едва могли поверить, что эта красавица, спрятавшая слишком короткие для женщины волосы под платком, была когда-то забиякой Яном Выборским.

– Кто-нибудь, разбудите меня! – воскликнул Игнаций и через несколько секунд вздрогнул от пощечины, которую отвесил ему Адам. – Эй, что я такого сделал? – возмущенно спросил он.

– Ты же сам просил тебя разбудить, – ответил Османьский, явно раздраженный.

Ему не нравилось восхищение, с которым его люди смотрели на Йоханну.

Лешек был единственным, кто, наслаждаясь женственным видом Йоханны, оставался спокойным. Он догадался о ее тайне еще много месяцев назад и теперь потешался над своими молодыми товарищами. Однако даже он с трудом смог поверить своим глазам. Притворяясь юношей, Йоханна перевязывала грудь лентой, но теперь ее бюст был подчеркнут турецким лифом. Кроме того, у нее было очаровательное лицо с блестящими глазами, чудесно изогнутыми бровями, прямым носом и словно нарисованным ртом с мягкими губами.

Тобиаш Смулковский повернулся к Игнацию, качая головой:

– Почему мы не замечали всего этого? Мы были слепы…

– Судя по всему, да! Нам остается утешаться тем, что этой юной даме удалось провести и нашего друга Османьского.

– Я знал обо всем с самого начала, – ответил Адам со смехом, и через мгновение Йоханна подошла к нему вплотную.

– Вы все знали? Подлец! – крикнула она в гневе.

– Это наш знакомец Ян, – улыбнувшись, прокомментировал Лешек.

– Вы знали и, тем не менее, все эти месяцы делали из меня дуру? – Йоханна сжала кулаки.

Она уже готова была наброситься на Османьского, но тут Игнаций поклонился ей:

– Если вам угодно, я вызову этого негодяя на поединок и пущу ему кровь!

И Йоханна, и Адам поняли, что Мышковский говорит совершенно серьезно. Османьский был потрясен. Игнаций служил под его командованием уже много месяцев, и они всегда прекрасно ладили. Неужели одной-единственной женщины достаточно для того, чтобы разрушить их товарищеские отношения? Затем Адам вспомнил, что подозревал Игнация в шпионаже в пользу Рафала Даниловича, и решил, что его заместитель слишком уж чванлив. Однако дуэль была последним, что они могли себе позволить: им необходимо было сражаться с врагами.

– Прибереги свою прыть для турок, – резко ответил Османьский Игнацию.

– Вы меня боитесь? – насмешливо спросил тот.

– Думаю, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать: мальчишка вроде тебя меня не испугает. Но ты забыл, что находишься под моим командованием, а Йоханна фон Аллерсхайм – моя подопечная.

Голос Адама прозвучал резко. Он готов был скорее исключить Игнация из своего отряда, нежели позволить ему сблизиться с Йоханной.

Мышковский подумал несколько секунд, а затем нехотя кивнул:

– Этот военный поход когда-нибудь закончится. И тогда вам придется ответить на мой вызов!

– С превеликим удовольствием! – Адам похлопал по рукоятке сабли, демонстрируя готовность к поединку.

Тут к нему подошла Йоханна и, размахнувшись, влепила пощечину, такую же болезненную, как та, что как-то отвесила ему мать:

– За то, что вы все эти месяцы вынуждали меня притворяться мужчиной!

– Разве это была не твоя идея? – спросил Карл и избежал пощечины лишь потому, что тут же отступил на два шага назад.

7

До отъезда Адам ходил с мрачным видом. Он кричал на каждого, кто допускал какую-нибудь оплошность, и совершенно не обращал внимания на Йоханну. Все в отряде были счастливы, когда наконец снова отправились в путь. Другие гусары тоже захватили турецких лошадей, поэтому поляки смогли увезти с собой бóльшую часть добычи, в том числе и палатку, где Османьский хранил свои трофеи, – она была не только больше, но и добротнее, чем их палатки.

Однако возникла проблема: старая турчанка отказывалась садиться на лошадь. Она покачала головой, произнесла несколько фраз, из которых Адам понял только половину, и наконец с криками бросилась на землю.

Некоторые всадники ухмыльнулись, и Игнаций не смог удержаться от насмешки:

– Капитан, посадите старуху на своего коня и обнимите ее покрепче!

Адам немного подождал, а затем вытащил пистолет, взвел курок и приставил дуло к голове старухи.

– Если я не смогу взять тебя с собой, мне придется тебя застрелить! – сказал он по-турецки.

Внезапно все вокруг замолчали. Йоханна испуганно смотрела на Османьского. Мунджа бросилась к старухе и потянула ее за руку.

– Вставай! – взмолилась она. – Речь идет о твоей жизни.

Увидев оружие в руке Адама, турчанка вскочила на ноги так ловко, как будто была юной девушкой. Мунджа помогла ей сесть в седло. Это оказалось проще, чем можно было ожидать, ведь под платьем у старухи были длинные шаровары. Затем Мунджа подошла к кобыле, на которой приказал ей ехать Карл, и хотела было взобраться на нее.

В этот момент Карл обхватил ее за талию и приподнял. Мунджа испуганно посмотрела на него, но его улыбка ее успокоила. «Он хороший человек, – подумала девушка, – во всяком случае, лучше, чем те, что у меня на родине». Мунджа улыбнулась в ответ и заметила, что Карла это обрадовало.

– Не могли бы вы помочь и моей рабыне, эфенди? – спросила она и сказала себе, что это слово в адрес Бильге звучит в ее устах довольно странно, ведь она и сама была теперь рабыней.

После того как темнокожая девушка оказалась верхом на спокойном коне, захваченном у турок, Адам взял на руки маленького мальчика и после недолгого размышления подсадил его к Лешеку. Одноногий старик, как ни странно, лучше всех мог успокоить испуганного ребенка. Наконец Османьский вскочил на коня и знаком велел остальным следовать за ним.

Отряд присоединился к длинной веренице польских всадников, и несколько часов они видели лишь равнины к востоку от Вены и гусар, скакавших впереди. Адам ехал во главе; за ним следовал Карл, держа поводья вместо Бильге, поскольку юная рабыня двумя руками вцепилась в гриву своей лошади. Мунджа ехала рядом с Карлом, внимательно глядя на него. Выражение его лица свидетельствовало о том, что он погружен в мрачные размышления.

Наконец Карл повернулся к ней:

– Есть ли у тебя родственники, которые могли бы приютить тебя после смерти отца?

– Нет, – ответила Мунджа, умолчав о старших сестрах Исмаил-бея.

Она видела их всего пару раз в жизни и была убеждена, что обе женщины постарались бы как можно скорее продать ее какому-нибудь сановнику, чтобы получить выгоду.

– Значит, ты не можешь вернуться на родину? – снова спросил Карл, и в его голосе прозвучало облегчение.

Мунджа покачала головой:

– Нет, эфенди. Мой отец был в немилости у султана, поэтому на родине я стану обычной рабыней.

«Дурочка! – отругала она себя. – Ты и здесь всего лишь рабыня».

Карлу стало досадно, что после битвы он не захватил столько же добычи, как Игнаций или Тобиаш Смулковский. Он нашел немного золота, но его хватило бы лишь на небольшое имение. Правда, у него было шесть хороших лошадей, и он мог бы стать конезаводчиком. Этим не наживешь большого богатства, но наверняка можно добиться определенного благосостояния. Поскольку отец юной турчанки был в опале, ее такое положение должно удовлетворить. Тем не менее ему также нужно было заботиться о сестре. Недавно Йоханна прошептала Карлу на ухо, что нашла несколько драгоценных камней, но он не придал этому особого значения. Молодой человек снова посмотрел на Мунджу.

– Если нет никого, кто мог бы приютить и защитить тебя, я вынужден буду оставить тебя у себя, – заявил он, удивившись тому, что очень рад такому повороту событий.

Несмотря на то что Мунджа все еще скорбела по отцу, ее сердце радостно подпрыгнуло в груди.

– Мне бы хотелось этого, – прошептала она.

– Но тогда тебе придется принять христианство, – продолжил Карл.

В ответ Мунджа прочитала «Отче наш» по-польски и «Аве Мария» на латыни. Увидев изумление на лице Карла, девушка улыбнулась:

– Моя мать была полькой. Она тайком научила меня своей вере. Я верую в Бога Отца, Сына и Святого Духа, а также в Деву Марию!

Карл сказал себе, что это хорошая новость. Внезапно ему захотелось, чтобы военный поход поскорее закончился, – тогда он сможет жить на своей земле и разводить лошадей.

Не решаясь нарушить приказ Адама, Йоханна продолжала носить женскую одежду. Однако чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, надела сверху плащ и натянула на голову капюшон.

В то время как Карл был весьма доволен тем, что Мунджа едет рядом с ним, Йоханну раздражал Игнаций, который вертелся возле нее и не упускал ни единой возможности раскритиковать Адама.

– У Османьского манеры деревенщины, – заявил Мышковский. – Он ведь всего лишь сын рабыни, с которой его отец провел пару часов. Если бы Анджей Сенявский выжил, он отправил бы свою любовницу и ее ребенка в какую-нибудь усадьбу и женился бы на достойной девице. Ваш дед допустил ошибку, вступившись за эту женщину и ее сына. Жемовит Выборский никогда бы этого не сделал, если бы знал, что однажды Османьский так с вами обойдется…

Хоть Йоханна ужасно злилась на Адама, она знала: одного ее слова было бы достаточно, чтобы закончить этот маскарад. Однако же она настояла на том, чтобы и дальше играть роль молодого человека, и поставила себя в дурацкое положение перед Османьским.

Однако она злилась и на Игнация. До сих пор Йоханна считала его весельчаком, преданным своему предводителю. Теперь же Мышковский, как и Фадей, продемонстрировал свою неверность. Несмотря на то что Йоханне хотелось давать Адаму пощечину утром, днем и вечером, она не могла отрицать, что он был хорошим предводителем.

– Вы красивая женщина, – продолжал Игнаций. – Для меня было бы честью поклоняться вам.

Однако взгляд, которым он пожирал ее, выдавал другие желания. Пока Мышковский говорил, Йоханна поняла, что он думает не о женитьбе, а о внебрачных отношениях. Она была не готова к этому. Когда Игнаций стал проявлять свою заинтересованность слишком открыто, девушка достала пистолет, который прятала в кармане юбки, и посмотрела на Мышковского с улыбкой:

– Брат научил меня защищать свою честь, и клянусь Пресвятой Богородицей, я буду делать это до тех пор, пока Кароль не выдаст меня за человека, которого сочтет достойным этого.

Тон Игнация тут же изменился:

– Неужели вы хотите сказать, что, проведя столько месяцев среди мужчин, сохранили невинность?

С холодным выражением лица Йоханна взвела курок.

– Я стреляла в мужчин и за меньшие проступки, – сказала она и прицелилась в Игнация.

Тот, выругавшись, натянул поводья и оказался позади. Мышковский увидел перед собой Войслава, который рассмеялся ему в лицо:

– На вашем месте я бы отнесся к предупреждению моей госпожи серьезно. Она редко промахивается.

– Чертов холуй! – крикнул Игнаций и замахнулся на Войслава кулаком.

Слегка пришпорив коня, юноша оказался вне его досягаемости и приблизился к Йоханне.

– Удивительно, как меняются люди! – с серьезным видом заявил он.

– Ты имеешь в виду Игнация Мышковского?

Войслав кивнул:

– Я считал его хорошим товарищем, а он ведет себя высокомерно и неуважительно.

– Ему обидно: столько месяцев он жил рядом со мной, не догадываясь о том, что я девушка, – ответила Йоханна, понимая, что иначе Мышковский начал бы приставать к ней гораздо раньше.

Попытки Игнация завоевать расположение Йоханны не остались незамеченными и для Адама. Капитану очень хотелось развернуться и с помощью парочки тумаков напомнить Мышковскому о том, кто в отряде главный. Когда Игнаций получил отпор, настроение у Османьского улучшилось, и через некоторое время он поймал себя на том, что насвистывает веселую песенку.

8

Пришла осень. Погода испортилась, и в армии начались разговоры о том, что лучше было бы вернуться на родину и продолжить войну против турок в следующем году, там, где это принесет Польше больше пользы. Хотя переговоры с советниками императора о территориях для Польши велись тайно, каждый польский воин знал: австрийцы категорически отказались признать претензии Яна Третьего.

Как сильно ухудшились отношения с союзниками, Османьский и его всадники поняли, когда Лешек привез провиант, полученный у австрийцев. Открыв один из мешков, Адам увидел там больше шелухи, нежели овса, и фыркнул от отвращения, заметив крысиный помет, составлявший почти треть содержимого.

– Мы не можем давать такой овес своим лошадям, – сердито сказал Османьский.

Лешек поморщился и посмотрел на него:

– При чем тут лошади? Это дерьмо предназначено для нас. Негодяй австриец, который передал мне эти мешки, сказал: «Если ваши лошади голодны, они могут есть траву».

– Чиновники императора Леопольда сошли с ума? – рассердился Адам. – Согласно договоренностям австрийцы обязаны обеспечивать нас провиантом. Это не что иное, как оскорбление!

Исполненный ярости, он побежал к палатке короля. Там уже собралось несколько разгневанных капитанов и квартирмейстеров. Они во весь голос кричали о том, что австрийцам хватило наглости всучить им негодный провиант.

Наконец шум стал настолько громким, что король вышел из своей палатки.

– Что происходит? – удивленно спросил он.

Один из офицеров протянул ему горсть испорченного овса:

– Вот что чиновники императора Леопольда поставили нам в качестве провианта! Мы не можем дать это даже лошадям, если не хотим, чтобы они околели. Но австрийцы утверждают, что это предназначено для наших солдат.

Ян Третий посмотрел на несколько зернышек, перемежавшихся катышками крысиного помета, и сжал кулаки:

– Мы не можем этого допустить! Данилович!

Его советник выступил вперед и поклонился:

– Да, ваше величество?

– Позаботьтесь об этом! Я хочу, чтобы Леопольд наказал виновников. Если этого не произойдет, мы отыщем их сами и повесим за ноги. Передайте мои слова господам австрийцам!

– Я сделаю все, что смогу, – ответил Рафал Данилович и приказал седлать коня.

После того как Данилович уехал, возмущенные офицеры разошлись по своим отрядам. Адам тоже вернулся к своим подчиненным. У них, должно быть, что-то случилось. Несколько человек собралось вокруг Игнация, в то время как остальные стояли возле Карла, Тобиаша Смулковского, Добромира и Лешека. Похоже, назревала драка.

– Что это значит? – резко спросил Адам и заметил, что мужчины, стоявшие рядом с Игнацием, вздрогнули.

– Он, – Карл показал пальцем на Мышковского, – утверждает, будто наш отряд не получил хорошего провианта только потому, что вы не дворянин, а всего лишь сын турецкой рабыни, которого не признала семья вашего отца.

– Так и есть! – Игнаций начал борьбу за главенство в отряде и не собирался отступать.

Однако вместо того чтобы вступить с ним в спор, Адам скрестил руки на груди и строго посмотрел на своих людей:

– Вы можете побывать в отрядах, которые возглавляют Чарторыйский, Каминьский, Остроготский или Жолкевский, и спросить, какой провиант австрийцы поставили им. Если продовольствие, полученное ими, лучше, я покину пост капитана и вернусь домой.

Это заявление напугало некоторых воинов, и группа вокруг Игнация стала меньше. Несколько человек побежали к другим отрядам, чтобы узнать, как обстоят дела с провиантом у них.

Когда гусары вернулись, их лица были красными от гнева.

– Эти проклятые австрийцы всем поставили дерьмо! – крикнул один из них.

– Пан Рафал Данилович поехал жаловаться чиновникам. Надеюсь, скоро мы получим провиант получше, – сказал Адам и направился к палатке Йоханны.

Карл последовал за ним.

– Вы действительно собирались оставить пост капитана? – спросил он у Османьского.

Адам повернулся к нему и пожал плечами:

– Нам всем следовало бы закончить этот военный поход. Вена спасена. Зачем нам продолжать бороться против турок здесь, где от этого выигрывает только Австрия, вместо того чтобы отвоевывать земли возле наших границ?

– Скажите это королю! – произнес Карл со сдержанным смехом.

– Ян Третий Собеский – хороший полководец и прекрасный король, но он пытается поймать журавля в небе. Он хочет угодить Леопольду Австрийскому, надеясь, что тот отдаст за его сына представительницу дома Габсбургов и поддержит принца Якуба как его преемника на польском престоле. Однако нет ничего хорошего в том, чтобы быть зависимым от чужаков. Яну следовало бы навести порядок у себя дома, заставив магнатов признать его власть. Вспомни хотя бы этих проклятых литовцев. Король призвал их, как и нас, поляков, пойти против турок. Но видишь ли ты в этой армии Огиньского, Сапегу, Паца или Радзивилла? Эти господа очень медленно собирают свои войска и наверняка присоединятся к нам уже тогда, когда все бои будут окончены и мы разобьем зимний лагерь.

Карл редко слышал, чтобы Адам говорил с таким негодованием. Теперь он также задался вопросом, какой смысл в военном походе, который выгоден только союзникам.

– Если бы они хотя бы обеспечивали нас как следует, я бы не возмущался, – произнес наконец Карл.

– Это показывает, что они хотят от нас избавиться! – заявил Адам.

– Точно так же, как от саксонцев!

Османьский посмотрел на Карла с удивлением:

– О чем ты?

– Пока это только слухи. Говорят, что курфюрст Саксонии Иоганн Георг хочет вернуться домой со своей армией, потому что австрийцы осудили его солдат как еретиков и плохо с ними обращаются.

– Так вот какова благодарность дома Габсбургов! Друг мой, хоть я люблю и почитаю короля, нам все же следует покинуть армию и вернуться домой. Я мог бы отвезти Йоханну к своей матери…

– К рабыне, как называет ее Игнаций?

– Она была дочерью вождя черкесского племени и должна была выйти замуж за турецкого сановника. Но на свадебную процессию напали, и она оказалась в плену. – Голос Адама прозвучал резко, ведь он думал, что Карл относится к его матери пренебрежительно.

Однако молодой немец подумал о Мундже, которая стала его пленницей, как мать Адама была пленницей Анджея Сенявского, и улыбнулся:

– Я был бы счастлив, если бы Йоханна жила в безопасности у вашей матери. Пока моя сестра остается с нами, я то и дело ожидаю, что она схватит саблю и бросится навстречу врагам.

Адам засмеялся:

– Да, она на это способна! Клянусь Пресвятой Богородицей, я редко встречал таких упрямых женщин. И все же она мне нравится.

Это прозвучало так странно, что Карл строго посмотрел на Османьского:

– Если вы, как и Игнаций, хотите сделать мою сестру своей любовницей, моя сабля преподаст вам урок!

– Я люблю Йоханну и хочу на ней жениться, – вырвалось у Адама. Он сжал правую руку в кулак и ударил по ладони левой. – Клянусь Пресвятой Богородицей, не знаю, что на меня нашло. Твоя сестра заносчива, насмехается надо мной и наверняка была бы не против меня застрелить. Но я все равно ее люблю!

Карл покачал головой и протянул Адаму руку:

– В таком случае мне остается вам лишь посочувствовать! Йоханна бывает чертовски упрямой, и, в отличие от меня, она злопамятна.

– И у нее тяжелая рука! – Адам ухмыльнулся и указал на выход из палатки. – Надеюсь, Данилович возвращается с провиантом. В противном случае наши люди разбегутся в поисках еды. А здесь на многие мили вокруг нет ни единого колоска.