Текст книги "Крик журавлей в тумане"

– А он что?

– А что он скажет? Брошу, говорит, вот женюсь и брошу. А сам и не женится, и пить не бросает. А ему нельзя. Наследственность у него нехорошая. Отец по пьяному делу сгинул. Мать-покойница уж больно переживала, как бы и Петька с пути не свихнулся. Не зря, видать, беспокоилась, чуяла.

– А что, жениться, жениться он собирается?

– А он мне не докладывал. А ты чего это, Сонюшка, заинтересовалась?

– Да так просто, к слову пришлось, – смутилась Рубман.

– А-а, – Маша болезненно сморщилась, – прилягу я, что-то мне плохо. Позови-ка ко мне Лиду.

В этот момент громко заплакала Ирочка. Взяв ее на руки, Софья пошла на кухню, где Лида готовила обед.

– Тебя Маша зовет, – сказала ей Софья, – сходи к ней и поскорее возвращайся, видишь, девчонка разоралась.

– Ты чего так, Сонюшка, – впервые укорила ее Лида, – она же твоя дочка.

Софья промолчала.

Лида вернулась очень быстро. Вид у нее был испуганный.

– Ой, плохо с Машей, – с порога запричитала она. – Посмотрела бы ты ее, Сонюшка. Укол ей нужен. Уж такой приступ, такой приступ! Давай сюда девочку. Я пока с ней посижу.

Маша лежала на кровати. Ее бледное лицо было искажено от боли.

– Сонюшка, – хрипло зашептала она, когда Рубман вошла в комнату, – помоги мне, Сонюшка. Сделай укол.

Софья, глядя на Машу, думала о своем. Дни больной сочтены, приезд Петра закрыл вопрос об освобождении соседской комнаты по статье о непроживании. Получается, что Софья зря старалась, сплетая интриги? Как только Маши не станет, в квартире поселится Женька. Узнав, что у Софьи есть прописка, он наверняка устроит скандал. Выгнать ее, конечно, не имеет права, но и сам не уйдет. И тогда Софья будет вынуждена жить в двух смежных комнатах вместе с Женькой и его семьей. От такой перспективы у Софьи окончательно испортилось настроение.

Маша вновь застонала от боли, как бы напоминая о том, что у Софьи остался всего лишь один, ненадежный, но все-таки шанс на то, чтобы заполучить квартиру.

– Хорошо, – сказала Рубман, доставая ампулу, – я сделаю тебе укол, но он стоит денег. Раньше я тратила свои деньги, они закончились. Плати сама, если хочешь получить помощь.

– Возьми там, – Маша кивнула в сторону буфета, – смертные. У меня больше нет.

– Этого мало, – пересчитав деньги, сказала Софья.

– Нету больше, нету ничегошеньки, ни копеечки.

– Нет денег, плати другим.

– Так чем же мне платить? – на бледном лице больной выступили крупные пятна пота. – Нету ничего, плохо мне, нету.

– Напиши заявление в жилконтору, что Женьку выписать хочешь, тогда получишь укол. Поняла?

– Да куда же мне его выписать, Сонюшка? Помоги, Христом Богом молю, – плача, бормотала Маша, – некуда мне Женьку деть… некуда.

В комнату неожиданно вошла Лида с Ириной на руках.

– Вот и свидетельница пришла, а то вдруг мне не поверят, а она подтвердит, – кивнула в ее сторону Софья. – Правда ведь, подтвердишь?

– Что подтвержу, – недоуменно вскинулась Лида, – что здесь делается-то?

– Ничего особенного, просто у Маши нет денег заплатить за лекарство, а писать заявление на выписку Женьки из квартиры она не хочет, – жестко пояснила Софья. – Может, Лида, ты заплатишь за лекарство?

Посадив Ирочку на кровать, Лида кинулась к своей сумке.

– Вот, – сказала она, протягивая смятую рублевку и мелочь, – тут все, что у меня есть. А зачем это, зачем платить, ты ведь раньше бесплатно делала, зачем теперь надо?

Вконец растерявшись, Лида вопросительно посмотрела на Рубман.

– Раньше у меня одни были планы, а теперь другие. Так что отвыкайте бесплатные пряники получать. И нечего время тянуть. Хотите лечиться, пишите заявление, чтобы Женьку выписать из квартиры.

– Какие пряники… как Женьку? Ты, девка, чего тут творишь-то? – Лида наконец поняла суть происходящего. – Вон как ты обернулась, вот ты как можешь, оказывается.

– Я по всякому могу, – равнодушно ответила Рубман, – я вам свои условия поставила, решайте сами, что делать будете.

– Поганой метлой я тебя гнать буду, – разозлилась Лида, – собирай свои монатки да кати отсюда, прохиндейка. Пустили лису в курятник, ишь ты, – она погрозила Софье кулаком.

Маша застонала и сползла с кровати, теряя сознание. Громко заплакала Ирочка.

«Не успела», – зло подумала Софья, убирая ненужную больше ампулу.

Через три дня после смерти сестры Лида, закончив все хлопоты с процедурой похорон, собралась уезжать. Когда Рубман вернулась с работы, она укладывала чемодан.

– Пора и тебе складываться – глухо сказала она, прервав затянувшееся молчание. – Женька сюда будет переселяться, Зоя на сносях, им надо свою жизнь строить без посторонних.

– А я не посторонняя, – Рубман достала паспорт и, найдя нужную страницу, показала Лиде стоящий там штамп, – я здесь прописана. Вот, смотри, документы в порядке.

– Как, – ахнула Лида – когда ты успела? Стало быть, Женьку хотела выписать, потому что прописка у тебя есть, а жить все одно негде. В двух проходных он с женой, в отдельной – Петя, а тебе только коридор остается?

– Не твое дело, – огрызнулась в ответ Софья.

– Не мое, – согласилась Лида, – а только рада я, что не вышло у тебя ничего. Ирочку жалко, но Господь ее сохранит, просить за нее буду. Виновата я, что пустила тебя в этот дом, ну да что теперь кориться. Перед Машей на том свете ответ держать буду. А здесь Женька с тобой сам управится. Прощай, век бы тебя не видеть.

На следующий день после отъезда Лиды на пороге квартиры появилась Зоя.

– А я к вам, – улыбнулась та, – поговорить надо. Поймите нас правильно. Я ребеночка жду. Уже пять месяцев. У мамы нам тесно, а здесь целых две комнаты, на которые у нас есть все права. Мы, хотя и благодарны вам за все, не можем отдать их просто так, за здорово живешь постороннему человеку. Еще месяц вы можете пожить здесь, в память о маме, которой вы помогли, а потом уезжайте. Женя поможет вам вещи перевезти.

– Не дождетесь, – спокойно ответила Рубман, – я здесь прописана и уходить не собираюсь.

– Как? Как прописана? А Женя? Почему он мне ничего об этом не сказал?

– Это вы у него спросите. А мне на работу пора.

Женька появился ближе к вечеру. Он кричал, требовал, чтобы Софья выметалась, и угрожал судом. Софья в ответ молчала. Хлопнув дверью, Женька ушел, пообещав вернуться для заселения. Быстренько собравшись, Софья помчалась за советом к Людочке.

Про Ирочку, напуганную громкими криками взрослых, она просто забыла. Тем более что та от страха забралась под стол, стоящий в самом углу комнаты. Оставшись одна, в темноте, Ира перепугалась еще больше. Она сообразила, что надо ползти к дверям, которые Софья, торопясь, не заперла. Когда через пару часов пришел Петр, он увидел посреди коридора посиневшую от крика и холода малышку, в замазанных испражнениями ползунках. Увидев его, крошка протянула навстречу ему маленькие пухлые ручонки. Он подхватил ее на руки. Ирочка, прижавшись к нему, доверчиво обняла за шею и замолкла, даже не догадываясь, какую бурю чувств вызвала в душе своего спасителя. Петр держал малышку на руках и думал о том, что не хочет с ней расставаться.

Так сложилась жизнь, что о любви он давно уже не мечтал, о детях тоже. Он успел приучить себя к одиночеству и к спартанским условиям существования. Но эта маленькая девочка перевернула его сознание. Оказывается, он, Петр Фарецкий, может быть для кого-то защитой, кто-то может его обнимать и доверяться ему. Осознание того, что он еще может быть для кого-то нужным и полезным, наполнило его жизнь новым смыслом.

Рубман вернулась злая: Людочка ничего путного не посоветовала. На Петра, который с ходу начал ее укорять за то, что оставила ребенка без присмотра, поначалу не обратила серьезного внимания. Однако тот не отступал, продолжая бубнить свое.

– Что вы ко мне пристали со своей Иркой! – не выдержала Софья. – Мы с ней завтра на улице окажемся, а вы все долбите: девочка, девочка.

– Как на улице?

– А вы разве не способны догадаться, что мы в этой квартире чужие люди? Завтра здесь Женька с женой заселятся, и нам деваться будет некуда.

Все еще находясь во власти доверчиво прижавшейся к нему Ирочки, Петр спокойно сказал:

– Ну и что, и пусть заселяется. Завтра я уезжаю в Казахстан. Там эпидемия… Приеду не раньше чем через полгода. Переселяйтесь в мою комнату, а когда вернусь, решим, что делать дальше.

– Спасибо вам большое за приглашение, но я прямо не знаю, неудобно вроде, – Софья еще не поняла, как отнестись к столь привлекательному для нее предложению.

Ее растерянность он истолковал по-своему.

– И не скромничайте. Неудобно спать вверх ногами. Я это точно знаю, сам спьяну пробовал. А вам с ребенком надо свой угол иметь, и поэтому переехать ко мне вам не только удобно, но и необходимо. Раз я так решил, значит, все. Заметано. Переселяйтесь.

На следующий день Петр уехал в экспедицию, и Софья Марковна на правах хозяйки заняла его комнату. Женька с женой поселился по соседству.

«Для начала и это неплохо», – думала Рубман, обустраивая жилище соседа.

Через неделю Софья Марковна с помощью Людочки пристроила Ирину в ясли на шестидневку. Радуясь своей свободе, она направила всю энергию на Машиных наследников, ставших практически непреодолимым препятствием на пути к достижению заветной цели. Женька не пил, не курил, его жена была настоящей наседкой, кудахчущей день и ночь в своем гнезде. Единственным слабым звеном этой крепко спаянной на первый взгляд цепи была Зоина беременность. За нее-то Софья Марковна и «зацепилась».

Рубман очень хорошо изучила психологию беременных женщин. Пока Женька работал, она подробно рассказывала его жене о том, какое это опасное дело – беременность. Слушая соседку, Зоя узнала, что у женщины в положении может произойти: разрыв матки, пузырный занос, водянка, нефропатия, а также прочие неприятности, в том числе и тяжелые роды, исходом которых зачастую становится смерть. Свои рассказы Рубман щедро подтверждала примерами из собственной практики, благо лагерный запас был неистощим. После месяца такой обработки Зоя свято уверовала в то, что беременность – это путь на Голгофу. Из жизнерадостной и вполне здоровой женщины она превратилась в хмурое существо, постоянно прислушивающееся к тому, что происходит в ее организме. Ей казалось, что плод в животе лежит неправильно, что ее слишком часто тошнит, что низ живота подозрительно болит от опущения матки, а сама она заражена неизлечимой инфекцией. Женька, озаботившись состоянием здоровья своей жены, отправил ее на прием к врачу. Участковый врач, проведя полное обследование пациентки, никаких нарушений в состоянии ее здоровья не обнаружил и посоветовал проколоть курс витаминов. Женька купил ампулы и попросил Рубман за определенную мзду сделать Зое инъекции.

Однако Софья Марковна под большим секретом сообщила Зое, что от витаминов рождаются дети-уроды, а еще поведала о разоблачении большой группы врачей, которые вместо того, чтобы лечить людей, убивали их. Вполне вероятно, намекнула она, участковый врач тоже убийца в белом халате, только пока еще не разоблаченный. Перепуганная Зоя, дойдя в своих страхах до крайней степени напряжения, наотрез отказалась делать уколы и принялась умолять Софью Марковну спасти ее. Рубман согласилась, заставив несчастную женщину поклясться в том, что она ничего не расскажет своему мужу.

А через две недели, Зоя, находясь в состоянии психомоторного возбуждения, спрыгнула с моста, перекинувшегося над железнодорожными путями Киевского вокзала. Ей показалось, что там, внизу, стоит дорогая Софья Марковна и зовет ее к себе. Зоя очень торопилась к своей спасительнице и в каком-то затмении выбрала самую короткую дорогу…

Женька, потрясенный смертью жены, начал пить. Однажды, напившись по случаю выходного дня особенно сильно, он, перепутав двери, завалился в комнату Рубман. Ирочка уже спала, а Софья Марковна сидела у зеркала, заканчивая косметические процедуры. Пошатываясь, Женька стоял посреди комнаты, пытаясь понять, куда его занесло. Наконец в мозгу соседа что-то щелкнуло и прояснилось.

– А-а, это ты. Красоту наводишь? – Женька был пьян и зол. – Зря стараешься, у тебя такая красота, что без привычки испугаться можно.

– Идите спать, Женя, вы много выпили сегодня, – спокойно, не отрываясь от зеркала, сказала Рубман.

Женька еще немного покачался, а потом согласно кивнул головой:

– Правильно. Извините. Мне пора спать. Только больше не с кем, – он вдруг всхлипнул и, по-ребячески шмыгая носом, заплакал, – не с кем больше поговорить… Нет моей Зоюшки.

Рубман неловко обернулась к нему, поцарапавшись щипчиками для бровей. Рана начала кровить.

– Идите, Женя, – недовольно сказала она, беря в руки аптечку, стоявшую до этого на подоконнике, – я и так из-за вас поранилась. Учитесь сами переживать свое горе и не пускайте нюни, как пацан.

– Правильно, – все так же всхлипывая, сказал Женька, собираясь уходить.

Рубман рылась в аптечке, пытаясь отыскать йод.

– Господи, вот когда надо, его не найти, как не надо – на каждом шагу попадается, – пробормотала она, перебирая многочисленные коробочки.

– Я вам спасибо сказать хотел, – подошел к ней притихший Женька, – вы матери помогли, Зоеньке тоже. Спасибо вам, Софья Марковна, я… – и тут он замолчал, глядя в аптечку.

Рубман проследила за его немигающим взглядом и содрогнулась. Женька увидел ампулы с витаминами. Софья Марковна закрыла аптечку и начала запихивать ее в тумбочку. Однако мгновенно протрезвевший Женька выхватил ее из рук соседки быстрее, чем та успела спрятать.

– А что это тут у вас? – возбужденно дыша, спросил он.

– Не ваше дело, – попыталась отобрать у него аптечку Софья.

Оттолкнув Рубман, Женька высыпал содержимое аптечки на стол.

– Ведь это же Зойкины витаминки, – говорил он, перебирая рассыпавшиеся ампулы. – Я сам их покупал. Я ж вам деньги заплатил, чтоб вы их Зойке укололи. Раз, два, три, – он начал судорожно считать.

Руки его тряслись от возбуждения, Рубман на всякий случай отошла поближе к дверям.

– Все здесь, – выдохнул Женька, собрав ампулы. Он медленно направился к Рубман, яростно сжимая кулаки. – Ты чего же тогда моей жене колола?

– Что надо, то и колола, – взвизгнула Рубман, покрываясь красными пятнами, – не твое дело, пьянь.

– Я пьянь, а ты кто? – дыша перегаром, Женька надвигался на нее. – Ты чего ей колола?

– Чего, чего, – передразнила его Рубман, – чего приносил, того и колола.

– Не-е, врешь, – Женька покачал головой, – мои ампулки вот они, здесь. Значит, ты моей Зоеньке что-то другое колола, – Женька всхлипнул, вытер набежавшие слезы. – Постой, а не этими ли уколами ты мою Зоюшку со свету сжила?

Его вопрос застал Рубман врасплох.

– Я… я… – она пыталась найти убедительный ответ, но не могла.

Ее растерянность подействовала на Женьку как красная тряпка на быка.

– Значит, ты, – он схватил ее одной рукой за ворот платья, а другой со всего маха ударил по лицу.

Рубман вылетела в коридор и, сильно ударившись головой об кирпичную стену, упала. Он подбежал к ней и стал избивать ее ногами. Он наносил удары молча и методично, не испытывая никакой жалости к лежащему на полу и содрогающемуся от боли телу.

– Помогите, – закричала Рубман, но ее голос утонул в гулкой тишине.

Звукоизоляция в доме была отличной, и соседи не слышали жалобного вопля, зато на него откликнулся Женька.

– Помочь тебе, – сказал он, обрушивая на нее новый град ударов, – давай помогу, как ты нам помогла, так и я тебе. Мне не жалко, я щедрый.

Все тело Софьи Марковны превратилось в единую кровоточащую рану. Рубман, как когда-то в лагере, реально испугалась. Она вдруг ясно поняла, что сейчас этот здоровый, взбешенный страшным открытием мужик забьет ее насмерть и тогда уже не понадобится ни московская прописка, ни эта шикарная квартира и вообще ничего из того, к чему она так долго стремилась. Сердце ее сжалось от предчувствия гибели, и она, гонимая смертной тоской, поползла к входной двери, интуитивно выбрав ее как единственную точку спасения.

«Надо, во что бы то ни стало, доползти туда, надо, – убеждала она себя, – там, может быть, услышат мой крик, а здесь нет».

Оказалось вдруг, что дверь находится очень далеко.

– Помогите, – отчаявшись, насколько хватило голоса, крикнула Рубман и, схватив попавшийся ей под руку ботинок, принялась колотить им по полу, отдавая этой борьбе последние силы. – Милиция!

Потом она увидела, что к ней ползет Ирочка, зашедшаяся в истерическом крике, почувствовала еще один сильный удар в спину, и стала проваливаться в густую, дремотную трясину.

«Никто не услышит», – подумала она и потеряла сознание.

Очнулась Софья Марковна в своей постели. Вокруг нее хлопотала медсестра. Рубман хотела встать, но, едва пошевелившись, застонала от острой боли, пронзившей все уголки ее существа.

– Лежите спокойно, вам нельзя шевелиться, – сдержала ее медсестра.

Софья Марковна хотела спросить у нее про Женьку, однако, увидев входящего в комнату участкового, на всякий случай сделала вид, что снова потеряла сознание.

– Ну, как она? – спросил участковый у женщины.

– Да ничего страшного. Серьезных повреждений нет, но досталось ей основательно. За что он ее так?

– Сам не пойму. Хороший парень, всю жизнь здесь прожил. Я его как облупленного знаю.

Никогда никаких претензий, и вот, на тебе. Сорвался.

– Жена у него померла, вот он и лютует, – Рубман узнала голос соседки, живущей в квартире прямо под ними.

– Горе у него, конечно, есть, – согласился участковый, – только зачем женщину так избивать? Не понятно. Не похоже это на него.

– На садизм это похоже, – строго сказала медсестра. – Его у психиатра проверить надо. Ладно, женщину избил, может, у них по женскому делу чего не получилось. Девочку ведь до истерики довел! Пришлось ребенку укол успокаивающий сделать. Она теперь на всю жизнь заикой может остаться. Садист. Видел, что ребенок плачем заходится, и все равно бил.

– Что делать будем? – спросил участковый. – В больницу ее заберете или как?

– Раны мы обработали, синяки сами пройдут. Потом, когда в себя немного придет, сходит в поликлинику, для обследования. Но я пока ничего страшного не вижу. Думаю, внутренних повреждений нет. Я слышала, она сама врач?

– Да, – ответила соседка.

– Ну, тем более. Дома отлежится, а потом сама решит, как ей поступить.

– Может, мне подежурить возле нее? – предложила соседка.

– Не плохо было бы. На случай, если девочка раскапризничается. Мать пока в таком состоянии находится, что ухаживать за ней не сможет.

– Тогда я посижу, – с готовностью согласилась соседка.

– Не надо, – тихо сказала Софья Марковна, открывая глаза.

– Вы давно пришли в себя? – спросил ее участковый.

– Только что. Дежурить возле меня не надо, я сама справлюсь. Только Евгения, соседа, уведите. Я его боюсь.

– Уже увели. Можете не волноваться, – доложил ей участковый, – больше он вас не тронет. А что тут у вас произошло?

– Давайте завтра. Я вам все завтра расскажу, – Рубман облизала пересохшие, покрывшиеся солоноватой коркой крови губы, – у меня сегодня сил нет. Пощадите.

– Не мучайте ее, – сказала милиционеру медсестра. – Ей действительно трудно говорить. Софья Марковна, было бы лучше, если бы возле вас кто-нибудь подежурил, – обратилась она к Рубман, – одной вам не справиться.

– Хорошо, пусть соседка останется, – разрешила Софья, проваливаясь в тяжелый, болезненный сон.

Проснулась она рано утром от обилия света, бьющего прямо в лицо. Открыв глаза, она увидела комнату, залитую яркими солнечными лучами, спящую в своей кроватке Иру и дремлющую на стуле соседку.

– Ну как вы? – очнулась от дремы соседка.

– Нормально, только голова болит.

– Это у вас от стресса голова болит, – соседка протянула таблетку и стакан воды. – «Скорая» оставила, выпейте. Ваше счастье, что я не послушалась мужа и милицию вызвала. А мой мне говорит: не вмешивайся, не вмешивайся. А я слышу, вроде крики наверху, падает что-то, Ирочка плачет. Я взяла да вызвала милицию. Пусть, думаю, прокатятся, вдруг серьезное что. Оно так и вышло. Милиция приехала, стучать стали, звонить в двери. Этот изверг сам открыл. Виноват, говорит, даже и сопротивляться не стал, сдался с повинной. Сейчас в кутузке сидит. Протрезвел, наверное, теперь кается. Он что, обворовал вас?

– Ага, – кивнула Рубман, – вы идите, спасибо за помощь, я теперь сама справлюсь.

Она уже знала, что надо сделать, благо при переселении имевшиеся у нее ключи от Женькиной половины она возвращать не стала.

После обеда возвратилась соседка и привела с собой участкового. Софья Марковна подробно рассказала ему историю о том, что Женька ее обворовал. Участковый вскрыл его комнаты и произвел там обыск, во время которого были обнаружены украшения, «принадлежащие С.М. Рубман».

– А почему вы сразу не обратились в милицию? – спросил участковый.

– Не хотела портить отношения с соседом, – потупив глазки, сказала Рубман, – все-таки в одной квартире живем, зачем ругаться. Попросила его вернуть мои вещи. Хотела дело мирно решить, а вышло видите что?

Участковый видел ее разбитое лицо и сворованные вещи, о чем и написал в своем заключительном акте. Этот факт подтвердили понятые, поставив на листе бумаги жирные подписи. Одной из понятых была сердобольная соседка. Она от всей души жалела бедную Софочку и еще несколько дней навещала ее, помогая по хозяйству.

Суд состоялся через месяц. Женька пытался оправдать себя, рассказав во время суда страшную историю о том, как Софья Марковна Рубман «подтолкнула к могиле» его беременную жену. Он рассказывал ее до тех пор, пока судья не обратился за помощью к врачу-психиатру. Тот провел подсудимому экспертизу и по ее результатам составил заключение. В нем отмечалось, что Женька страдает паранойяльным синдромом, который характеризуется интерпретативным бредом, обнаруживающим тенденцию к постепенному расширению. Прочитав набор мудреных слов, суд ничего не понял, но решил, что Женьку необходимо срочно изолировать от общества, предварительно подвергнув принудительному лечению. Выслушав приговор, Женька взвыл от бешенства, и, проклиная сидящую в зале суда Рубман, дернулся в ее сторону. Подбежавшие милиционеры скрутили его в считанные секунды. Судья, бывший свидетелем этой картины, еще раз убедился в правильности вынесенного приговора. Молодой человек, несомненно, болен и опасен для общества, а следовательно, подлежит длительной изоляции. Довольный проделанной работой, завершившейся справедливым приговором, судья вышел из зала. Следом за ним вывели Женьку, скованного наручниками и крепко зажатого со всех сторон конвоирами. Уходя, он оглянулся в ту сторону, где сидела Рубман, и презрительно сплюнул, за что тут же схлопотал удар в спину.

Софья Марковна с большим удовлетворением следила за тем, как Женька навсегда уходит из ее жизни.