Текст книги "Крик журавлей в тумане"

– Какая все-таки она у вас красавица, – восхищенно сказал профессор Горчаков, когда Ирина ушла.

– Вам не надо? – вырвалось у Софьи.

– Что? – изумленно спросил профессор.

– Я спросила про «Медицинскую газету», вам не надо, а то у меня лишняя? – выкрутилась Софья.

Профессор Горчаков отрицательно покачал головой.

Спустя две недели Ирина попросила у Вадима машину. А сев за руль, сразу поехала в Инск, как преступник, возвращающийся на место преступления. Ту женщину Ирина узнала сразу. Она хорошо запомнила ее красивое, доброе лицо с огромными лучистыми глазами. Эта женщина уговаривала ее одуматься, и именно ей Ирина тогда нагрубила, хотя она не ругала ее, не судила, а просто жалела. Так, как когда-то давно, в самом раннем детстве ее жалел папуленька Петр. Ирина видела, как женщина вышла из больницы и села в автобус, идущий в направлении автополигона. Выждав некоторое время после того, как женщина уехала, она двинулась туда же. По привычке она гнала машину и у самого полигона вспомнила, что не знает, зачем туда едет. Поговорить с женщиной? Но зачем? А если ей нужна вовсе не Ира? Хотя это не самый худший вариант. Будет хуже, если ей нужна действительно Ира, то есть мать мальчика. Ира запуталась, остановила машину и вышла из нее, надеясь, что свежий воздух поможет привести в норму разгулявшиеся мысли. Через несколько минут рядом с ней затормозило еще несколько машин.

– Девушка, вам помочь? – зазвучал со всех сторон один и тот же вопрос.

Ирина растерянно осмотрелась по сторонам, не сразу поняв, к кому обращены вопросы. Потом до нее дошло, что помощь предлагают ей.

– Господи! – пробормотала она, садясь обратно в машину. – Ну что за люди эти мужики?

Ни минуты покоя от них нет. Достали уже до самых печенок.

Разозлившись, она рванула с места со всей мощью своего «железного коня» и помчалась навстречу судьбе, которая на этот раз пощадила Ирину. Она подарила ей встречу с женщиной, которую, как позже выяснилось, зовут Надежда Александровна. Надежда Александровна усыновила ее ребенка, и Ирина была этому рада. Теперь у мальчика есть семья, любящая мать. Ирина была уверена, что добрая женщина с лучистыми глазами никогда не обидит ее сына. Там, в неведомом ей Синегорске, малышу будет намного лучше, чем с ней, с матерью, которой он абсолютно не нужен.

Глава 35

Софью ничуть не интересовало, где пропадала Ирина полгода, куда девался ее ребенок, жив он или нет. Ей было настолько хорошо жить одной, она так радовалась своей свободе в пределах шестидесяти квадратных метров в центре Москвы, что возвращение Ирины лишило ее покоя. Целыми днями Софья думала только о том, что придется снова терпеть рядом с собой чужую девицу и ее друзей. Снова она вынуждена будет смириться с тратами, потому что Ирка имеет достаточно наглости для того, чтобы залезать без спроса в Софьины кастрюли, пользоваться ее мылом, стиральным порошком и туалетной бумагой, жечь электричество, за которое не платит. Софья пыталась выдвинуть свои требования по вопросам общего пользования, но каждый раз, натыкаясь на холодную усмешку в Ириных глазах и небрежное «Перебьешься!», отступала. Однако теперь, прожив полгода в состоянии полного блаженства на собственной территории, она точно знала, что это счастье стоит того, чтобы за него побороться. Ирку необходимо было срочно выселить, и Софья искала варианты. Именно об этом она думала, выйдя покурить перед подиумом института.

– Что-то вы, Софья Марковна, грустите в последнее время, – подошел к ней профессор Горчаков, – уж не случилось ли чего с красавицей нашей, Иринушкой?

«Да ее доской не перешибешь», – чуть было не брякнула Софья, но вовремя опомнилась и, улыбаясь одной из самых приветливых улыбок, имевшихся в ее запасе, сказала:

– С ней все в порядке, готовится к юбилею. Двадцать лет скоро.

– Какая чудесная дата, двадцать лет!

– Можете придти, поздравить, – любезности ради пригласила Софья, – если, конечно, жена возражать не будет.

– Ай-яй-яй, Софья Марковна, неужели забыли? Я же вдовец!

– Тогда тем более приходите, – пуще прежнего заулыбалась Софья, которая всем своим нутром уже почуяла добычу, – двадцатого июля. Адрес я вам напишу.

Ирина готовилась к своему двадцатилетию. Стройная, длинноногая, загорелая в коротком цветастом сарафане с широким поясом на тонкой талии, она выглядела настолько великолепно, что редкий мужчина не оглядывался вслед. В повседневной жизни косметикой она почти не пользовалась, так как природа взяла эту заботу на себя. Однако, готовясь к приему гостей, Ирина все же подкрасила кончики длинных ресниц, оттенила глаза тонким итальянским карандашом и для большей выразительности пару раз скользнула по губам помадой. Волосы прихватила с двух сторон перламутровыми приколками. Обычно она зачесывала их назад и собирала в высокий хвост, но сегодня решила отпустить в «свободное плаванье», и они рассыпались каштановыми волнами по ее плечам.

Гости оказались дисциплинированными и появились сразу все в назначенное время. Олег в подарок Ирине принес картину, на которой среди нагромождений шаров и квадратов всех оттенков отчетливо просматривалось женское лицо, существовавшее само по себе, без тела и «привязки к местности».

– Олег, а зачем ты эту морду посреди картины засадил? Пририсовал бы к ней что-нибудь еще человеческое, а то чудно как-то, – заявила Светка.

– Так задумано, – глубокомысленно изрек Олег, – оно символизирует идеальное начало в хаосе бытия.

– Ну-у… – задумчиво промычала Светка, – если в хаосе, то понятно.

– Ты ничего не понимаешь в искусстве, – защебетала Леночка, – каждый художник воспроизводит свой мир, и то, что видит он, нам, простым смертным, видеть не дано.

– Девушки, не спорим, проходим, рассаживаемся, – командовал Андрей, чувствовавший себя в незнакомой компании как рыба в воде.

– Ир, где ты такого командира откопала? – спросил Вадим.

– Да это я ее откопал, – тут же вступил в разговор Андрей, – валялась на обочине, вместе со своим «москвичом», вот я ее и подобрал.

– Спаситель! – громко сказала Ира, указывая на Андрея. – Без него я бы погибла молодой, и вы не собрались бы здесь сегодня, а Вадим остался бы без машины.

Когда все тосты были сказаны, Светка включила магнитофон.

– Ансамбль «Битлз», «Я вчера», – объявила Светка, направляясь к Андрею.

– Первый танец имениннице, – громко объявил Андрей и, опережая всех, пригласил Ирину танцевать.

– Как всегда, все лучшее – Ирке, – ничуть не расстроившись, сказала Светка, – но мы не гордые. Олег, хватит стоять, видишь, девушка скучает.

Музыка звучала протяжно и красиво. Ирина положила свою тонкую руку на плечо Андрея и ощутила под легкой тканью рубашки его сильное тело.

– Знаешь такую песню: «Атланты держат небо на каменных плечах»?

– Знаю, – кивнул Андрей.

– Готов держать небо на своих плечах?

– Всегда готов. Но лучше тебя…

– Что меня?

– Тебя лучше буду держать на своих плечах. Согласна?

– Надо подумать, – улыбнулась Ирина и вдруг увидела в дверях своей комнаты Софью.

– Ирочка, доченька, поздравляю тебя, – не дав Ирине опомниться, Софья заключила ее в объятия.

Светка выключила магнитофон.

– Вот тебе мой подарок, – она протянула Ирине бархатную коробочку. Открыв ее, Ирина увидела внутри изящные золотые серьги. Она хотела было спросить мамашу, с чего вдруг такая щедрость, но увидела лица друзей и поняла, что подобный вопрос в данной ситуации неуместен.

– Спасибо, мамуля, – холодно сказала она. – Посидишь с нами? – спросила она для приличия, надеясь на отрицательный ответ.

– Конечно, – быстро согласилась Софья, – только я не одна. Со мной мой коллега, профессор Горчаков, можно ему войти?

– Пожалуйста, – пожала плечами Ира.

Профессор оказался высок, сутул и худощав. У него были седые виски и вполне приятное лицо.

– Это вам, – она протянул Ирине букет роз и еще одну маленькую коробочку. Внутри ее лежало золотое колечко с рубином.

– Ни фига себе, – присвистнула Светка.

– Подарок должен соответствовать имениннице, – профессор обладал сочным басом, – позвольте поднять за вас, сударыня, тост.

– Позволяю.

– А нам можно к вам присоединиться? – насмешливо спросил Вадим.

– Конечно, конечно, – по-хозяйски ответил профессор.

– Покорнейше благодарим, если, конечно, не помешаем, а то, может, нам уже и раскланяться пора?

– Вадим, не ерничай, – Ирина потянула за руку Андрея, который все это время молча стоял рядом с ней, – давайте все за стол.

Все вернулись за стол, подняли тост, потом второй, третий, однако сгладить возникшую неловкость это не помогло. Софья видела, что ребята тяготились их присутствием, но уходить не собиралась. Не для того она сюда пришла, да еще этого профессора притащила, чтобы уйти, не сделав первый шаг к поставленной цели. Вечер грозил стать окончательно испорченным, и тут Андрей предложил:

– А давайте я вам спою. Я и гитару с собой прихватил. Она в коридоре. Сейчас принесу.

Он принес гитару, быстренько ее настроил и, подмигнув Ирине, запел, да так хорошо, что все разом забыли и про незваных гостей и про неловкость:

– «Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет ходу никому».

– Слушай, а ты случайно не цыганский барон? – спросила завороженная Светка.

Девчонки смотрели на него восхищенными глазами.

Софья, наблюдая со стороны за происходящим, выстраивала свою систему координат. Андрей красавец, офицер, у него, может, и будет блестящее будущее, но пока он до него доберется, Софья успеет не только поседеть, но и околеть от злости. А все потому, что Ирка в военных городках долго не задержится, не та порода, а квартира не только в столице, но и в каком-либо другом приличном городе этому голосистому защитнику Родины в ближайшую, как и во все последующие, пятилетку не светит. Если Ирка сейчас с ним убежит, то обязательно вернется. В лучшем случае одна, в худшем – опять с приплодом. Значит, надо брать профессора. Тот свой седьмой десяток разменял относительно недавно, имеет квартиру, трешку в центре Москвы, не сухарь, наоборот, ведет богемный образ жизни, имея на это средства, заработанные, между прочим, честным трудом. Начинал Горчаков свою карьеру рядовым врачом в заштатном роддоме, благодаря своему таланту быстро пошел в гору, защитил научную степень, позже – докторскую, стал авторитетом в научных кругах и приобрел богатую клиентуру. Впрочем, последнее Софью интересовало мало. Главное – профессорская жилплощадь, которая, как она узнала, находится в районе Садового кольца и имеет размеры в половину футбольного поля. Вот оттуда Ирка точно не сбежит, ибо она далеко не дура, уж это-то Софья знала точно.

Остаток лета Ирина провела в промежутках от одного свидания до другого. Андрей был хорош необыкновенно, он очень красиво ухаживал, во всем старался ей угодить, забрасывал цветами и комплиментами. Внимание статного офицера Ирине льстило. Ей нравилось его поддразнивать, она с удовольствием наблюдала за тем, как заглядываются на него девчонки. Целоваться с ним ей тоже было приятно. Но… История, которую она больше не вспоминала, что-то нарушила в ее душе, или в сердце, или в каком другом органе. Факт тот, что никаких других чувств, кроме как подтверждение очередной женской победы, Андрей в ней не вызывал. Однако он был все же приятнее профессора Горчакова, который, начиная со дня рождения, постоянно оказывал ей знаки внимания, в основном в виде золотых побрякушек с драгоценным камнями.

– Опять профессор? – хмуро спрашивал Андрей, когда Ирина приходила на свидание с новым колечком или серьгами.

– Миленький, не ревнуй, – закрывала его рот поцелуем Ирина, – он же старик.

В сентябре Ирина восстановилась в институте и начала учиться, а в декабре, в канун Нового года, Андрей сказал:

– У нас весной будет распределение, мне надо к тому времени определиться.

– Определяйся, я-то здесь при чем, – они сидели в Ириной комнате, за дверью слышались шаги матери. – Интересно, что она там носится?

– Кто? – не понял Андрей.

– Да Софья. Как мы с тобой пришли, так она и забегала. Ждет не дождется, когда я ей квартиру освобожу.

– Проблемы?

– Тупиковый антагонизм. Живем как два врага без перспективы примирения.

– Тогда мое предложение будет кстати.

– Какое?

– Выходи за меня замуж. Я буду верным мужем, и тебе больше не придется жить с матерью.

– Куда выйти? – Ирина удивленно посмотрела на Андрея, и тот почувствовал, что от ее взгляда у него усилилось сердцебиение.

– З-замуж, – Андрей от смущения начал заикаться.

Никогда прежде с ним не случалось подобного состояния. А между тем пристальный взгляд зеленых Иркиных глаз заставлял его краснеть все больше и больше.

– Да что ты на меня так смотришь! – разозлился Андрей. – Я всего лишь предложил тебе стать моей женой, а не в жабу превратился.

– Думаю, что ответить, – в отличие от Андрея Ирина была абсолютно спокойна.

– Конечно «да», – к Андрею вернулась уверенность в себе. – Нельзя отказывать такому «гарну хлопцу».

– Ну, раз нельзя, то «да», – улыбнулась Ирина.

Впереди был праздник. Осложнять волшебный праздник размышлениями на тему семейной жизни ей не хотелось, она жаждала веселья и развлечений, тем более что окончательное решение можно принять когда-нибудь потом.

Встреча Нового года прошла замечательно. Андрей объявил о скорой свадьбе, все бросились их поздравлять: ребята жали руки, девчонки завидовали. Ирина оказалась в центре всеобщего внимания, и ей это нравилось. В веселой кутерьме прошел январь. А потом они подали заявление в загс, где им назначили дату свадьбы на двадцатое апреля. И Ирина опомнилась.

Она вдруг очень четко осознала, что не хочет выходить замуж за Андрея. Он был лучшим из окружавших ее парней, его любовь ей льстила, но не более того. У нее не было не только ответного горения, но даже и малой части того чувства, которое она когда-то испытывала к Коле. В начале февраля она приняла решение отказать Андрею, но не успела сказать об этом – у него начались учения. Время шло. Андрей звонил, уверял, что любит ее, что ждет не дождется свадьбы, и не успевал выслушать Ирину: армейская связь не приспособлена для долгих любовных переговоров.

– И что мне теперь, покупать фату на свадьбу только потому, что эта чертова связь все время прерывается? – не выдержала она однажды и в сердцах швырнула трубку.

– Делай что хочешь, только телефон не ломай, – Софья Марковна, оказавшаяся рядом, аккуратно положила трубку на аппарат.

– Мечтаешь, что я освобожу тебе квартиру? Не дождешься, – огрызнулась Ирина.

– Мечтаю, – спокойно сказала Софья. – Кстати, у профессора Горчакова квартира намного лучше. Он как раз сегодня спрашивал меня о тебе. Давненько, говорит, не видел. Не сходишь ли с ним в театр?

– В Большой?

– Ну конечно, у Горчакова там свои места в третьем ряду партера.

– Передай ему, я согласна, – сказала Ирина и ушла в свою комнату.

Благодаря Фарецкой-старшей, Горчаков был в курсе всего происходящего в жизни Ирины. Он столько раз выразил свои сожаления по поводу «бриллианта», обреченного блистать в казарме, что Софья не выдержала и напрямую предложила ему самому предложить вариант оправы! На случай отказа, у нее был готов план захвата другого претендента, не профессора, а всего лишь кандидата наук, но тоже с приличной квартирой. Но воспользоваться им не пришлось. Профессор два дня обдумывал предложение Фарецкой, а потом, волнуясь, спросил у нее, не слишком ли он стар для Ирины?

– Что вы, что вы, застенчивый молодой человек, в самый раз, – радостно ответила Фарецкая.

– Тогда я согласен, – обрадовался профессор, не заметив насмешки в ее словах. – Передайте Ирине Петровне, что я приглашаю ее сегодня в оперу. В Большом дают «Пиковую даму». И пусть непременно наденет золотое колье, оно ей очень к лицу.

Ирина надела свое любимое бордовое платье. Его рельефный фасон великолепно облегал стройную фигуру девушки, рукава были отделаны гипюром, как и глубокий углообразный вырез. К этому платью замечательно подошло колье, а также серьги и кольцо, подаренные профессором.

Когда Ирина под руку с Горчаковым вошла в зал, все взгляды обратились на них. Ирина оказалась в центре внимания. Но это уже было не досужее внимание вездесущих подруг, а пристальный взгляд избранных женщин, сопровождаемых блеском изысканных драгоценностей и тонким ароматом дорогого парфюма. Унося шлейф этих взглядов, Ирина поднялась на новую ступень своего бытия с таким достоинством, что все сразу же признали за ней право быть равной им. А она же поняла, что уже никогда не позволит себе сойти вниз – только вверх!

Так и не сказав ничего Андрею, Ирина просто перестала отвечать на его звонки. Отдаленным своим сознанием она понимала, что он переживает, но ей это стало казаться уже таким не существенным, что, когда пятнадцатого апреля Андрей появился в ее доме с вопросами о том, как идет подготовка к свадьбе, она даже не сразу поняла, о чем идет речь. Вначале, не замечая перемен, произошедших с Ириной, он продолжал говорить ей слова любви, целовал ее, строил какие-то планы, что-то говорил о гостях. Ирина в ответ молчала и улыбалась. Ситуация казалась ей настолько понятной, что она не видела смысла вдаваться в банальные объяснения. Вместо нее это сделал профессор Горчаков. Он заехал за Ириной, намереваясь отвезти ее в ресторан «Москва», куда они были приглашены на праздничный ужин к члену ЦК КПСС. Застав у нее Андрея, он сначала удивился, а потом поинтересовался, не тот ли это Андрей, который числился женихом Ирины. Узнав, что тот, он учтиво спросил:

– А что же вы тут делаете, если вам уже отказали?

– Что отказали?

– Ирина Петровна отказала вам в праве стать ее мужем! – пояснил профессор.

Только тут до Андрея дошло, что означал холодный прием Ирины. Он подошел к окну и долго смотрел на улицу, цепляясь своим вниманием за деревья и дома, чтобы не провалиться в ту черную бездну, которая разверзлась под его ногами.

– У меня только один вопрос: почему ты мне сама ничего не сказала?

– Я пыталась, – не проявляя никаких эмоций, сказала Ирина, – но сначала не было связи, а потом ты меня не слушал.

Андрей посмотрел на ее безупречно красивое лицо, в ее зеленые безразличные глаза и понял, что та девушка, которую он считал смыслом своей жизни, – мираж. И мираж исчез в соответствии с законами физики при приближении к объекту. Осталась чужая женщина. Холодная и недосягаемая. Ирина Фарецкая.

Андрей ушел, молча и навсегда. В сентябре московский бомонд бурно обсудил брак профессора Горчакова с Ириной Фарецкой. Самой счастливой на свадьбе была Софья Марковна: отныне и навсегда она свободна, квартира принадлежит только ей, так же как и деньги и все другие доступные ей радости жизни.

Нежеланная ноша свалилась с ее плеч.

Часть V
Дороги жизни
1975–2007 годы

Глава 36

В канун первого сентября 1975 года переполненная студентами и служащими электричка торопилась в Москву. На жесткой неудобной скамейке возле самого окна сидела хрупкая девушка с печальными голубыми глазами и роскошной косой, цвета зрелой пшеницы, кончик которой она теребила в руках. Напротив нее, уткнувшись в книгу, сидел невысокий худенький паренек. Таня смотрела в окно и думала о том, что ничего у нее в жизни не получается из-за ее собственного малодушия.

Мерный стук колес ассоциировался с ходом часовой стрелки, отсчитывающий этапы жизни. Окончила школу, тук-тук. Поступила в институт, тук-тук. Все ясно, пресно, без происшествий. А еще без поцелуев при луне, свиданий и прочих интересных событий. Из фейерверка студенческой молодости у Тани была только молодость, все остальное досталось кому-то другому. Вокруг нее ничего не бурлило, жила она тихо и скромно, прямо-таки образцово-показательно, под присмотром тетушки Лены, папиной сестры. Думая об этом, Таня, в который уже раз, раскаялась в том, что так легко отказалась от своей мечты.

Будучи в десятом классе, она отобрала лучшие свои стихи и, тайком ото всех, послала на творческий конкурс в Литературный институт. Оттуда пришел ответ, сообщающий, что Татьяна Иванова успешно его прошла и допущена к сдаче экзаменов. По существу, этот ответ был для нее не только допуском к экзаменам, но и первой официальной оценкой ее поэтического творчества. Вместе с ней радовалась мама и маленький Сереженька.

В отличие от них, отец, узнав, что его дочь хочет стать поэтом, заявил свой категорический протест.

– Что это за профессия такая – поэт? Чего она производит такое существенное? А? Объясни мне, а то я не понимаю, за что этой профессии деньги платят? – набросился он на Таню. – Ну, в какой такой приличной организации они на хлеб себе зарабатывают?

– Деньги не самое главное в жизни, – возражала ему Таня, отстаивая свой выбор, – поэты людям жизнь украшают.

– Жизнь им украшают учителя, врачи и инженеры. А поэты эту жизнь отравляют своими пасквилями. Видал я этих поэтов. Такую антисоветчину гонят, что не знаешь, куда б их засунуть, чтоб они замолчали. Считают себя умниками, а пользы дают, как козлы молока. Только бумагу зря переводят и людей с пути сбивают.

Отец ходил по комнате, сердито отмеряя шаги от одной стенки до другой.

– Не все поэты антисоветчики. Я вообще не про политику твою сочиняю, а для души…

– Для души? Для души за всех вас Пушкин написал. И тот перед нынешней властью не провинился только потому, что жил при царе. Зато вот перед царем провинился, оттого, если память мне не изменяет, и торчал все время в ссылках у черта на куличках.

– В Михайловском, – поправила его Таня.

– Не важно где. Главное, что всю жизнь он впроголодь жил, и ты так хочешь?

– Я не Пушкин.

– Тем лучше для тебя. Раз не Пушкин, то нечего и бумагу марать. Делом надо заниматься. Ты слышишь, делом.

– Ну, хватит, Алексей, – вмешалась в разговор мама, – что ты здесь разорался. Вон и Сереженьку испугал, того и гляди разревется. Потом успокаивать сам будешь.

– Я успокою, – прокричал в запале отец, – вы за меня не переживайте. Я всех успокою. Мы с Серегой всегда договоримся, правда? – спросил он у малыша, беря его на руки. – А вот вы поэтами не будете. Не позволим. Да, малыш?

– Да, – согласно пролепетал Сережа, разглядывая папины уши, – поз-ззелим.

– Чего поззелим, – передразнил его Алексей, – наоборот говорю, не позволим. Нет?

– Нет, – поддержал его малыш.

– Эх ты, предатель, а еще за шею меня обнимал, – упрекнула его Таня.

– Не предатель, а наш человек, все понимает. Уж он-то в поэты не пойдет.

– А тебе надо, чтобы все в милицию шли или в военку, – не промолчала Таня, – как Мишка. Уехал из дома после школы, и мы теперь его сколько видим? Даже при встрече можем мимо пройти, не узнаем.

– Правильно, – вступилась Надежда, – я сама уже не помню, как сын выглядит. Скитается бедный мальчик по медвежьим углам. Друг его, Борька, институт закончил, вернулся, живет с родителями, инженером работает, а наш Мишенька на заставах сухари жует.

– Ну, ты, мать, не выдумывай, – сказал Алексей, – армию у нас снабжают лучше, чем штатских. Вот станет Мишка генералом, в Москве жить будет с почестями и наградами, квартирой обзаведется, секретаршей.

– Лучше бы он женой хорошей обзавелся и детками, – возразила мама, – и жил рядом с нами, а то у меня за него душа болит.

Мишка окончил военное училище и служил в погранвойсках на Дальнем Востоке. Домой он приезжал в отпуск раз в году, а в остальное время присылал открытки к праздникам, так как писем писать не любил.

Вечером, во время ужина, отец сказал Тане:

– Вот что, дочь, я тебе не враг и обиды в моих словах ты не ищи. Но знай, если надумаешь поступать в поэты, сам лично твои документы заберу и спрячу. Это не профессия. Стихи, коль они пишутся, и без институтов писать можно, а если не пишутся, то нечего и учиться. Для жизни, однако, ищи себе нужное ремесло. Иди в учителя, хотя и это не радость тоже. Будешь потом с чужими лоботрясами всю жизнь нервы мотать, лучше шла бы ты в инженеры или в экономисты.

– А может, правда, Танюш? – поддержала его мама. – Стихотворения тебе ведь действительно никто не запрещает писать. Пиши себе на здоровье. Это очень хорошо, что в институте знающие люди их одобрили. А профессию надо выбирать посолиднее, не такую легкомысленную.

– А если попробовать на факультет журналистики поступить? – начала сомневаться в своем выборе Таня.

– Журналисты – это еще хуже, – отец поморщился, выражая свое неуважение к представителям этой профессии. – В каждой бочке затычки, за что и получают всегда по лбу. Но приспособиться можно, и потому это складнее будет, чем поэты. Хоть на профессию похоже. А в инженеры ты почему не хочешь? Там спокойней.

– У меня не получится, – сказала Таня, – не сдам экзамены. У меня с физикой и математикой напряженно.

– Она у нас по всем признакам чистый гуманитарий, – вмешалась мать.

– И ни одной точной науки не потянешь? – разочарованно спросил отец.

– Ну, если только химию. Ее я знаю, во всяком случае, смогу сдать в институт.

– Ну и иди в химики, – обрадовался отец, – тоже ничего профессия. Сейчас она в моде, за ней, говорят, будущее.

Но в химики, как и в журналисты, Таня не пошла. Она подала документы в Историко-архивный институт. Все лето зубрила историю, выучила назубок даты и события, а за неделю до сдачи вступительных экзаменов сбежала оттуда, узнав, что конкурс на одно место дошел до сорока пяти человек. Таня испугалась, что провалится и только зря потеряет время. А оно между тем мелькало с бешеной скоростью, и, вместо того чтобы корпеть над учебниками, Татьяна начала метаться по Москве, не зная, куда ей поступать.

– Да что ты так мучаешься? Иди вон в пединститут, – посоветовала ей тетя Лена, – пока время есть, подай документы, может, и поступишь. Ты говорила, что химию знаешь, вот и поступай на учителя химии.

За день до начала вступительных экзаменов Таня поехала в Московский областной пединститут. На исторический факультет и здесь был огромный конкурс – двадцать человек на место. На факультете химии и биологии такого ажиотажа не наблюдалось, на одно место здесь претендовали всего шесть человек. Таня сначала подала документы, а потом засомневалась, правильно ли поступила. Однако путей для отступления уже не осталось: на следующий день был назначен первый вступительный экзамен.

«Все равно не поступлю, – решила Таня, реально оценив свои возможности, – и так будет даже лучше. Сдам экзамены для отвода глаз и получу для себя дополнительный год. Буду с Сереженькой нянчиться и уговаривать отца. А потом пойду снова в Литературный».

А дальше началась такая свистопляска, что Таня забыла и о литературе, и обо всем остальном. Она постоянно находилась в состоянии нервного возбуждения, сдавая один экзамен за другим. С перепуга у нее что-то случилось с головой. Так она решила, когда вдруг поняла, что на экзаменах, отвечая на вопросы, говорит то, о чем раньше не имела никакого понятия. Особенно на экзамене по биологии. В целом об этом предмете она имела весьма смутные представления и была способна только на то, чтобы отличить фауну от флоры. Все остальное являлось для нее загадкой природы, а анатомия представлялась внутренностями лягушки, которая стала однажды жертвой научных изысканий десятиклассников на уроке биологии. Тем не менее она успешно сдала экзамен, заменив, по причине недостатка знаний, существующие в биологии теории своими гипотезами. Преподаватель – высокая, сухопарая дама в круглых золотых очках восхитилась Таниной смелостью и поставила ей четверку.

– Три за знания, – сказала она, поправляя съезжающие на кончик длинного носа очки, – ноль целых пять десятых за смекалку и столько же за косу. Вы похожи на тургеневскую девушку, из таких, как правило, получаются хорошие учителя. Не хочу лишать нашу школу будущего.

– Спасибо, – буркнула Таня, краснея от ее слов.

Раньше она даже и не подозревала о том, что у нее есть смекалка. А вот о том, что Таня похожа на тургеневскую девушку, ей говорили часто, причем сама она этот комплимент особо радующим не считала.

Увидев себя в списке первокурсников, Таня сначала удивилась, а потом расстроилась. Она до последнего момента надеялась, что не поступит, более того, подсознательно мечтала об этом, и вдруг – такой финал.

Родители встретили ее как настоящую героиню. Баба Настя не выдержала и позвонила им из Москвы, сообщив, что Танечка стала студенткой. После праздничных торжеств, во время которых все пели и смеялись, а Сереженька, стоя на табуретке, исполнил на «бис» песенку про то, как «Ехай на яймайку ухай купец», Ивановы провели семейный совет. На нем было решено, что бабушка, растерявшая по причине старости лет боевой задор, переедет в Синегорск, а Таня будет вместо нее жить у тети Лены.

С тех пор Таня жила под присмотром бдительной тетки. Тетя Лена работала комендантом в общежитии студгородка вблизи Кутузовского проспекта. За долгие годы общения со студентами она твердо усвоила, что студенты – народ крайне неблагонадежный и во избежание несчастных случаев следует держать его в ежовых рукавицах. Собственная племянница не стала для нее исключением, и с первого дня проживания в Москве она взяла ее под жесткий контроль. Тетя Лена бдительно следила за каждым Таниным шагом и отпускала ее из дома только в институт, требуя отчета за каждую минуту задержки. Несколько раз Таня, в сопровождении Володи, сына тети Лены и своего двоюродного брата, ходила в Пушкинский музей и в Третьяковку. Этого, с точки зрения тети Лены, было достаточно для того, чтобы девушка из провинции повысила свой культурный уровень. Таня пробовала сопротивляться и бороться за свою независимость, но тетя Лена оставалась неумолима, пресекая любые попытки своеволия со стороны племянницы.

– Мне поручили отвечать за тебя, – грозно говорила она, – и будь добра подчиняться.

Таня подчинялась. Все девчонки ее возраста уже успели побывать героинями любовных романов. Томка вообще собиралась замуж. Она после школы не стала никуда поступать, осталась в Синегорске, пошла работать на завод и теперь готовилась к свадьбе. А Татьяна в свои двадцать лет ни разу не бегала на свидание и не целовалась.

Костя в счет не шел. Он, начиная с той давней демонстрации, ходил за Таней хвостиком, носил сначала ее портфель, а теперь дипломат и преданно вздыхал, заглядывая ей в глаза. На роль жениха и даже «кадра» он, по Таниному разумению, совсем не годился. Худенький, непримечательной внешности, невысокого роста блондин с голубыми глазами. К тому же кудрявый. Таня терпеть не могла кудрявых парней, тем более блондинов. Но, как всегда по закону обратного действия, именно такой кавалер ей и попался, и заменить его было некем. В группе, где она училась, на пятнадцать девочек приходилось трое неказистых ребят. Они были ничем не лучше Кости, и даже хуже. Нет! Таня мечтала совсем о других мужчинах. Таких, как Андрюшка Тимофеев из бабушкиной деревни, – высоких, сильных и красивых. Эти мужчины ходили по улицам Москвы и совсем не обращали внимания на милую скромницу из провинции. В моде были девчонки со стрижками в «джинсовом» исполнении. Они носили мини-юбки или широченные клеши, красили ногти лаком диковинного цвета, щеголяли в коротких замшевых куртках с бахромой на рукавах и тушили окурки, придавливая их характерным движением стройных ножек, обутых в длинные сапоги-чулки. На фоне своих ровесниц Таня выглядела действительно тургеневской девушкой, мода на которых давно уже прошла. А ей очень хотелось быть девушкой современной и сравнения с героинями русской классики вызывали у нее раздражение.