Текст книги "Крик журавлей в тумане"

Глава 45

Костя искал Таню. Он рассылал запросы во все известные ему инстанции, отправлял письма алжирцам, учившимся вместе с ним в институте, и даже умудрился пробраться на прием к консулу из посольства Алжира. Красивый, вальяжный араб сидел в центре зала, задрапированного коврами, на кресле с высокой, инкрустированной сверкающими камнями спинкой. Положив руки, унизанные кольцами, на изогнутые подлокотники, он внимательно выслушал Костю, всем своим видом изображая сочувствие. После того как тот замолчал в ожидании ответа, посол, расплываясь в любезной улыбке, сообщил, что ничем не может помочь Костиной беде.

– Мы говорим русским девушкам, что выходить замуж за алжирцев опасно. Они нас не слушают и все решают сами, значит, это их судьба. Таких девушек много, и мы не будем заниматься их проблемами. Мы слишком маленькая и бедная страна, чтобы помогать чужестранкам, ставшим женами алжирцев. У вашей подруги есть муж, он заботится о ней. Не волнуйтесь. В нашей стране женщин уважают.

– Помогите мне найти ее мужа, Ахсена Катебу, – взмолился Костя.

– Нет! – улыбнулся араб. – Во-первых, здесь посольство, а не справочное бюро, а во-вторых, Алжир – свободная и демократическая страна. У нас каждая семья имеет право на неприкосновенность личной жизни. Никто не имеет право вторгаться в семью алжирца и разглашать сведенья об ее жизни.

– Но ведь в этой семье живет гражданка России, – отчаянно возразил Костя.

– Она жена алжирца! И, как всякая достойная жена, живет по законам нашего народа. Другого быть не может, и лучше вам забыть об этой женщине, чтобы не причинить ей вреда.

– Но ведь у нее есть родители, они имеют право знать о том, что случилось с их дочерью!

– У замужней женщины есть только муж и дети. Родители не должны мешать ей заниматься своей семьей. До свидания, молодой человек! Мы очень долго с вами говорили, и я надеюсь, что вам теперь все понятно, – консул дотронулся своей пухлой рукой до алого, сплетенного из множества косичек шнура.

Мелодичный звон колокольчика известил посольскую службу об окончании аудиенции. Двери бесшумно растворились, и в зал вошли два крепких, мускулистых охранника.

– Проводите молодого человека, – сказал им посол, – он свободен.

Охранники вежливо и довольно плотно зажали его с двух сторон и повели к выходу.

Консул вызвал к себе помощника.

– Слышал? – спросил он, переходя на французский.

– Да, – ответил помощник, низко поклонившись своему хозяину.

– Ну и что?

– Ничего, – помощник немного разогнулся, но по-прежнему стоял перед хозяином, не поднимая головы, – он говорил про Ахсена Катебу.

– Я понял. И что?

– Ни к чему это. Людей волновать из-за ерунды. Обычный мусульманин из строгой суннитской семьи. Живет в Алжирской Сахаре, жена с ним там же. Детей нет. Работает он на горных разработках.

– Вернем ее?

– А зачем? Ее никто не заставлял туда ехать. Там, где живет семья Катебов, правят законы рода. И так веками. Одного тронешь, остальные зашевелятся. Она сама выбрала такую жизнь, пусть живет. Она при отъезде гражданство оставила советское. Если Советам надо, пусть они помогают. А нам ни к чему свой народ беспокоить. Других проблем хватает.

– Верно! – согласился хозяин. – Если мы всем русским… – он замялся, подбирая нужное слово, – потаскушкам помогать будем, то на государственные дела у нас не хватит ни времени, ни сил.

Помощник, кланяясь, попятился к выходу. Консул, перебирая четки, еще немного подумал о Косте, потом его мысли перекинулись на русских женщин.

– Очень, очень харош, красивый женщин. Работать любит, чистый и долго молодым бывает, – прошептал он.

Костя стоял у ворот посольства, из которого его только что вежливо выпроводили, и размышлял над тем, что делать дальше. Костя вспомнил, как тетя Надя провожала его в Москву на встречу с послом. В ее огромных, высветленных слезами глазах появилась надежда. Она искрилась в глубине страдающих зрачков солнечными лучами, которым теперь предстояло погаснуть навсегда.

«Лучше уж вообще не возвращаться домой никогда, – думал он, расхаживая вдоль посольского забора, – чем видеть, как на твоих глазах погибают хорошие люди».

– Эй, парень, – окликнул его мужской голос сзади.

Костя обернулся и увидел, что к нему приближается охранник, один из тех, кто коротает свое рабочее время в караульных будках, следя за порядком на территории вверенных им объектов.

– Ваши документы, – затребовал он, подойдя к Косте вплотную.

– С какой стати? – заартачился Костя.

– Сейчас заберем в отделение, узнаешь с какой, – строго ответил охранник, молодой мужик лет тридцати, – давай документы и не спорь.

Не скрывая раздражения, Костя сунул ему в руки паспорт. Охранник, тщательно исследовав каждую страницу, долго и внимательно разглядывал Костину фотографию, сравнивая ее с оригиналом.

– Что, не похож, – не выдержал Костя, – думаешь, шпиона поймал, да?

– Да ты не кипятись, не кипятись, товарищ Александров Константин Антонович, – миролюбиво сказал мужик, – у нас служба такая, проверять всех подозрительных.

– Во мне ничего подозрительного нет.

– Это тебе так кажется. А мы полчаса наблюдаем, как ты здесь тротуар утюжишь. А почему? Может, ты псих какой, или террорист. Изучаешь обстановку перед началом боевых действий.

– Ну и фантазия у вас, – присвистнул Костя, – вам надо романы сочинять, а не в будке сидеть.

– Придет время, сочиним, – улыбнулся охранник, – мы тут всякого насмотрелись, такой роман получится, что ой-ой-ой. Ты чего маешься? Отказ получил? – ему явно наскучило сидение в будке и хотелось поговорить.

– Ага, – скупо выдавил Костя, не вдаваясь в подробности своего визита.

– Не ты первый. У них на все один ответ: «не можем ничем помочь», – кивнул охранник.

– Увешались коврами и сидят там, сладко-вежливые. А тут трагедия разыгрывается, человек пропадает.

– Баба, что ли? – догадливо спросил охранник.

– Ну, – подтвердил Костя, – сдуру замуж выскочила, и все, пропала. В век прогресса и цивилизации пропадает человек, и никто не знает, как его найти.

– А ты сам туда поезжай, – сказал охранник, так буднично и спокойно, будто предлагал Косте съездить в соседний город, а не в Алжир. – А чего? Нормально. Деньжат подзаработаешь и бабу свою найдешь. У меня приятель один там три года оттрубил нефтяником. Вернулся довольный. И денег привез, и мир посмотрел.

– Ну, мужик, ну голова, ну спасибо тебе за ценный совет, – Костя радостно схватил руку охранника и начал ее жать, – спасибо, спасибо тебе. Я же геолог, как сам не додумался!

– Пожалуйста, руку отдай, – охранник быстро освободился от Костиного рукопожатия, – начальство увидит, греха не оберешься. Давай, Константин Антонович, шуруй отсюда. Гулять надо в другом месте, здесь не положено. Здесь объект государственного значения, если не уйдешь, примем меры.

На следующий день Костя подал заявку на участие в разработках, ведущихся в глубине Алжира, а еще через день пришел долгожданный ответ от Абдаллаха, с которым Костя жил когда-то вместе в одной комнате институтского общежития. Абдаллах сообщил, что Шараф проходит стажировку во Франции, где и живет вместе со своей женой Ольгой и теперь уже с двумя детьми. Об Ахсене он знал очень мало. Фирма, посылавшая его учиться, разорилась, и он уехал работать в Алжирскую Сахару. Куда именно, Абдаллах точно не знал, но слышал, что тот копит деньги на собственный дом и живет у родителей, а родом он из села Кушун близ Бешара.

Дальше шли многословные, ничего не значащие любезности, с тонкими намеками на то, что Абдаллах человек занятой и искать Ахсена ему некогда.

Но Костя в его услугах больше не нуждался. Он подключил все свои связи для того, чтобы получить работу в Алжире. Теперь ему оставалось только ждать, когда придет ответ, после которого он сам собирался искать Таню. В Синегорск он возвращался довольный собой и тем, что ему удалось сделать. Разговор с охранником, письмо от Абдаллаха – вся эта цепь счастливых почти совпадений вселяла в него надежду. Он больше не боялся встречи с Ивановыми. Солнечные зайчики надежды еще поживут в глазах Таниной мамы.

Прямо с вокзала Костя заторопился к Ивановым.

– Надежда Александровна, – закричал он с порога, – я придумал.

– Что, Костенька, что ты придумал? – кинулась к нему Надя.

Следом за ней в коридор вышел Алексей, а за ними баба Настя.

– Я еду в Алжир. Уже подал заявку на работу. Через месяц-два получу вызов, а там…

– Как это в Алжир? – растерянно спросила Надя. – Разве можно, вот так вот, неожиданно?..

– А почему нет? У меня специальность подходящая, Африка меня еще в институте интересовала, все козыри обещают выигрыш. Люди просто так туда едут, заработать, а у меня дело. Там, на месте, я вашу Таню обязательно найду.

Ошарашенные этой новостью Ивановы переглядывались друг с другом, не зная, как на нее реагировать.

– Вам доложился, пойду к своим. А вы гостинцы готовьте любимой дочке. Как только дело прояснится, я вам сообщу все подробности.

Костя ушел.

– Господи, помоги ему! – взмолилась Надя.

Со дня отъезда Тани жизнь семьи Ивановых резко изменилась. Внешне все шло как и раньше. Надя с Алексеем работали, бабушка активно занималась делами Совета ветеранов, Сереженька учился. Но теперь над всей этой обыденной повседневностью довлело зловещее облако лютой тоски от разлуки с дочерью. В доме, бывшем некогда светлым и приветливым, стало сумрачно и грустно. Здесь больше не отмечались милые семейные праздники и маленькие житейские радости никому не доставляли прежнего удовольствия. Свет в атмосферу гнетущего сумрака вносил только Сереженька. На самом деле он уже давно «вырос» из своего уменьшительно-ласкового имени и превратился из толстощекого малыша в высокого, стройного подростка. Сергей, в силу своей молодости, был полон жизненных сил, и его переживания по поводу Тани обходились без трагических оттенков. Он был уверен в том, что сестра вернется, и его уверенность придавала силы всем взрослым Ивановым.

– Что случилось? – спросил он, влетев в квартиру после ухода Коcти. – Чего вы все в коридоре стоите?

– Костя приходил, – ответила за всех Надя, – он в Алжир поедет, Таню искать.

– Ну вот, – сказал Сергей, кидая портфель из коридора прямо в комнату, на стоящий у противоположной стены диван, – я же говорил, что все образуется. Мам, ты мне скальпель с работы принесла?

– Это еще зачем? – встрепенулся Алексей. – Ты кого резать собираешься?

– Пап, я же говорил, лягушек. И не резать, а препарировать.

– Сдались тебе эти лягушки, – вмешалась в разговор баба Настя. – Чего ты там в них не видел-то, в лягушках этих?

– Кишки, бабуль, кишки не видел. Хочется посмотреть.

– Тьфу. Живодер какой-то, а не парень, люди картины смотрют, а ему кишки подавай. Как есть живодер, тьфу, – сплюнула баба Настя и, шаркая ногами, пошла в комнату, – и вразумить некому. Не родители, а нескладуха какая-то! Дочь в пустыню каку-то проклятущую сплавили, парня довели до того, что он ножик требует, чтоб над лягушками живодерить. Одна срамота!

– Не разбегайтесь, ужинать пора, – сказала Надя. – Сережа, не забудь руки вымыть.

– Угу, – сказал тот, исчезая в ванной.

– Ты думаешь, получится что-нибудь у Кости? – спросил Алексей у Нади, садясь за стол.

– Надеюсь, – ответила Надя, – ведь больше надеяться не на кого.

Они замолчали. Разлука с дочерью обоим давалась тяжело. Алексей всегда был скуп на проявление чувств. Как отразился отъезд Татьяны в другую страну на служебном положении Алексея, не знал никто, и никто ни разу не слышал от него попреков в адрес дочери. Для домашних он просто вышел на пенсию и, став человеком штатским, устроился в охрану на завод. О том, что он сильно переживает, можно было догадаться только по его внешнему виду: осунувшись и похудев, Алексей состарился лет на десять. Надя поседела и стала больше молиться. Она перестала прятать иконы, а разместила, как и положено, в правом верхнем углу их спальни. Алексей воспринял Надину набожность как должное, ибо давно уже знал о ней. Баба Настя сначала удивлялась, а потом и сама начала молиться, вспомнив забытые со времен своей молодости молитвы. Правда, особым усердием она при этом не отличалась, но к иконам относилась с полным уважением.

– Чем сегодня ужинаем? – весело спросил Сережа, влетая в кухню.

Он все делал быстро, и даже походка у него была соответствующая – легкая и стремительная. Будто он всегда торопился идти вперед, точно зная правильное направление. Наде, когда она смотрела на своего приемного сына со стороны, казалось, что эта стремительность ей уже давно знакома, но понять, откуда к ней пришло такое ощущение, она не могла.

– Курочка, как ты любишь, жареная, – машинально ответила Надя, раскладывая сочные кусочки мяса по тарелкам, – с картофельным пюре.

– Ура! – обрадовался Сережа.

– Так чего ты там препарировать будешь? – вернулся к прерванной теме разговора Алексей.

– Всяких разных мелких зверушек. Я записался в биологический кружок.

– И не противно тебе? – поморщился Алексей.

– Нет, интересно. Мне все, что касается устройства живых существ, интересно.

– Так ты со своим интересом и человека, что ли, зарезать сможешь?

– Господи, да оставь ты в покое парня, – сказала Надя, – пусть занимается, чем хочет, только дома пусть будет. Таня уехала, внучку свою, Мишкину дочь, по фотографиям изучаем. Остались на старости лет одни. Изучай, сынок, кого хочешь, только нас не покидай.

– Да я ведь ничего такого не говорю. Пусть режет, – уступая жене, сказал Алексей, – только чудно.

– А тебе что не чудно? – разошлась Надя. – Не чудно, когда сила есть, ума не надо? Так к Сереженьке это не относится. Он у нас отличник круглый, пусть ум развивает.

– Ну, хватит вам из-за меня ругаться, – осадил родителей Сергей. – Не волнуйся, пап, людей резать не буду. Только я, когда школу закончу, тоже уеду. В Москву. Буду в мединститут поступать, на хирурга. Но вы не волнуйтесь, я к вам часто приезжать буду.

– И на том спасибо, – грустно вздохнул Алексей.

Городок погрузился в короткий летний сон. Дневная жара спала, уступив место приятной ночной прохладе. Окна домов превратились в темные глазницы, блистающие лунными бликами безжизненного стекла, за которым безмятежно спали люди в обнимку со своими радостями и печалями. Наедине со снами они были свободны от тяжести земного притяжения и тем уже счастливы. Потому что самые страшные ночные видения отступают вместе с первыми солнечными лучами и быстро забываются после пробуждения, а самые страшные дневные события не забываются никогда, даже ночью. От них нельзя заслониться с помощью сна, так как они приводят с собой бессонницу. И тогда, раздирая тишину уснувшего города, звучат голоса. Один из них звучал сегодня особенно сильно.

«Царица моя преблагая, надежда моя, Богородица, зри мою беду, мою скорбь, – шептала Надя. – Помоги моей доченьке, спаси и сохрани ее. Пожалей грешную и не карай за грехи ее. Прости ее и помоги ей, неразумной, овце заблудшей. Пожалей меня, Матерь Божья, и доченьку мою, рабу Твою Татьяну!»

Глава 46

Костя получил вызов на работу в Алжире от компании «Бешани», ведущей разработку угольного бассейна Бешара. Это было именно то, чего он добивался. Со сборами он тянул до последнего дня, как и с важным для него разговором. Но если с первым проблем не было: по привычке к кочевому образу жизни в чемодан попадало только самое необходимое, то для последнего нужные слова не находились.

– Костя, – окликнул его тихий женский голос, – Костя, ты вернешься?

Он обернулся и увидел Веру. Она стояла посреди комнаты, держа в руках голубой атласный конверт, в котором сладко посапывал их пятимесячный сын, Пашка.

– Конечно, Верунь, куда я денусь! – излишне жизнерадостно ответил Костя. – Кучу денег заработаю, и мы вступим, наконец, в жилищный кооператив. Все ребята из нашей конторы после работы за границей разбогатели.

– Костя, я тебя не об этом спрашиваю, – сказала Вера. – Если ты найдешь свою Таню, ты вернешься к нам или останешься с ней?

Она замолчала в ожидании ответа. Мальчик обеспокоенно захныкал.

– Ты сядь, Верунь. Что ты стоишь, тяжело ведь его на руках держать, – засуетился Костя, подбегая к ней.

– Тяжело, – согласилась Вера, – но видеть, как ты летаешь на крыльях счастья, собираясь покинуть нас, еще тяжелее.

Хныканье ребенка перешло в громкий крик.

– А-а-а-а, тихо, маленький не плачь, не утонет в речке мяч, – запела Вера, укачивая малыша.

Глядя на жену и сына, Костя особенно сильно ощутил свою вину перед ними. Комплекс вины изводил Костю постоянно, но сегодня его давление стало слишком велико. Пытаясь избавиться от него, Костя убеждал себя в том, что вовсе не собирается разрушать свою семью. Просто сейчас самое главное – помочь Ивановым поскорее найти Таню. Для пущей важности он представлял себе, что она попала в беду и спасти ее кроме него, Кости, некому, и если он не придет на помощь, она погибнет. О том, что будет после, он старался не думать. Но теперь Вера задала ему вопрос, и надо было отвечать. Потому что она была его законной женой, матерью его единственного сына и женщиной, которая его любила…

В памяти замелькали картинки из прошлого. Они встретились в тот день, когда Таня выходила замуж. Он запомнил его на всю жизнь. Находясь за тысячу километров от молодоженов, он шел вместе с отрядом геологов по Южному Уралу вдоль реки Белой и, отмахиваясь от роившихся над ним кровожадных комаров, думал о Тане. О том, что сегодня она наверняка выглядит настоящей красавицей и что все восхищаются ею. И гости, и счастливчик Ахсен, отхвативший в жены самую прекрасную девушку в мире. Костя ненавидел себя за то, что познакомил их, и усматривал злой умысел судьбы в том, что Таня досталась именно Ахсену. Как она могла не заметить, что под внешним лоском галантного красавца скрывается ограниченный, темный человек, опутанный цепями религиозного фанатизма? Разве может Ахсен понять, какая жар-птица залетела в его клетку? Нет, конечно, не может. Тогда почему он, а не Костя целует сегодня Таню на виду у тех, кто без устали повторяет: «Горько, горько».

– Что-то Костя у нас нынче больно задумчивый, – сказал один из геологов, бородатый балагур Юрка Мошков.

Их отряд состоял из четырех человек: начальника Пал Палыча, двух геологов – Кости и Юрки и разнорабочего Маркелова.

– Да баба его бросила, – ответил вредный и вечно всем недовольный работяга Маркелов, – замуж выскочила за черномазого, пока он по тайге шастал…

– Что ты сказал? – набросился на него Костя.

– Что слышал. Кинула тебя баба, так ведь? Вот и сопишь, как медведь.

– Да я тебе… – заартачился Костя, сжимая кулаки.

– Ладно вам, петухи, – осадил их Пал Палыч, – не хватало, забравшись к черту на кулички, из-за бабы подраться.

– Точно, – поддержал его Юрка, – дивлюсь я на вас, мужики. И охота вам кулаками махаться. Вот мне сейчас никого не надо, ни баб, ни мужиков. Лишь бы кости куда-нибудь поскорее кинуть и отрубиться на пару недель, а можно и на месяц.

– Сейчас кинем, – успокоил его Пал Палыч, – впереди деревушка. В ней и остановимся. Поживем, как ты заказывал, пару недель. Извини, месяц не получится.

Костя, затаив обиду, притих. Хотя что обижаться. Правду сказал Маркелов. Кинула его Таня.

К вечеру геологи добрались до большой деревни, вольготно раскинувшейся на уральских просторах. Дома здесь были под стать природе – крепкие и добротные. На фасаде почти каждого их них красовались узорные козырьки, окна, обрамленные затейливыми наличниками, на ночь закрывались ставнями.

– Хороша деревенька, – подвел итог Маркелов, – жить можно.

– Ага, особенно если в сельмаге джентельменский набор продается: бутылка водки и хвост селедки, – хмыкнул Юрка.

Главный деревенский начальник, он же председатель колхоза, определил геологов на постой в деревенскую больницу.

– Нет у нас гостиниц, извиняйте, гости дорогие. Вот больница есть. Хотя врача тоже нет. Не любят нас столичные лекари, больше года не задерживаются.

– А че тогда больницу выстроили? – удивился за всех Маркелов.

– А деньги есть, вот и выстроили, – пояснил председатель, – к тому ж фельдшерица у нас грамотная. Не хуже врачей городских понимает. Всю деревню лечит. Тут у нас три палаты, жить будете с комфортом.

– А на кой вам столько палат? – спросил Юрка.

– На случай эпидемии, фельдшерица велела.

– Пригодились?

– Чего?

– Эпидемия, говорю, была?

– А! – председатель отрицательно покачал головой. – Этого нет, не было, народ у нас крепкий. А палаты для гостей пользуем: раньше приезжающих по домам распихивали, а теперь принимаем в лучшем виде, прямо в больнице. В случае чего заодно и подлечим.

– Благодарствуем, – отказался от услуги председателя Юрка. – Мы лучше здоровенькими помрем. И вообще, чтоб гостей не пугать, переделайте больницу в гостиницу. А как у вас насчет культурной жизни для молодых здоровых организмов? – поинтересовался на всякий случай Юрка, забывший уже о том, что час назад готов был променять все радости жизни на крепкий, здоровый сон.

– Это есть. День танцы, день кино. Сегодня в клубе, кажись, танцы. Сходите. Клуб рядом, третий дом отседова. Девчат наших порадуете. Они у нас все красавицы, только парней им не хватает. Кто поскладней – в город подались, а из тех, кто остался, каждый второй пьяница.

Вечером Юрка потащил Костю в клуб. Там гремел магнитофон, оглашая окрестности старыми записями группы «Бони М». Несколько девчонок прыгали в центре зала, подпевая англоязычной группе на русский лад: «Варвара жарит кур, кур, жарит кур».

Везде одно и то же, думал Костя, разглядывая собравшуюся в клубе публику.

– Приглашают девушки, белый танец, – объявила задорная девчушка.

– Ничего крестьяночка, – прошептал Юрка, стреляя глазами в ее сторону, – пойду на перехват.

Юрка ушел, оставив Костю одного.

– Можно вас пригласить? – прямо перед ним нарисовалось невысокое, тонкое, очкастое существо и встало в ожидании ответа.

Это была Вера. В тот первый вечер их знакомства она показалась ему совсем ребенком. Хлипким и угловатым подростком, случайно попавшим в компанию взрослых. Костя не любил обижать детей и потому согласился потанцевать с ней. Потом приглашение повторилось, и как-то незаметно для себя он протанцевал с ней целый вечер. Когда танцы закончились и музыка стихла, Юрка растворился в ночи вместе с приглянувшейся ему селянкой, а Костя пошел провожать Веру. Она жила в крепком, солидном доме, от которого за версту пахло серьезным отношением к жизни.

– А вы завтра придете в клуб? – робко спросила Вера, после того как, всю дорогу промолчав, они подошли к ее дому.

– Не знаю, как работа пойдет.

– Приходите. Я буду ждать вас, – сказала она и юркнула в дом.

В клуб Костя пришел через три дня. Были опять танцы, и Вера, которую он снова пошел провожать. На этот раз, доведя его до калитки своего дома, она, не задавая лишних вопросов, просто взяла и чмокнула его в щеку. От такого откровенного проявления чувств Костя даже растерялся, а девчушка, не дожидаясь его реакции, быстро исчезла в доме. На следующие танцы Костя пришел уже с определенным интересом. Отыскав Веру в толпе подружек, сам пригласил ее танцевать и не отпускал от себя весь вечер.

– Послушай, – спросил он, провожая ее домой, – а как тебя родители отпускают на танцы, ты ведь еще совсем маленькая. Наверное, в школе учишься, да?

– Вот еще, – обиделась Вера, – мне уже двадцать один год. Я уже техникум закончила, у меня и специальность есть – геодезист. Просто я статью не вышла, как отец говорит. У меня три брата. Старших. Они все здоровые и сильные, а я самая младшая, поскребыш. Мне не досталось ни роста, ни фигуры.

– Ах ты моя маленькая, – рассмеялся Костя, увидев расстроенное лицо девушки, – ну не плачь, Дюймовочкой быть лучше, чем великаншей…

– Правда, – обрадовалась Вера. – А я тебе нравлюсь, да?

– Нравишься, нравишься, – не задумываясь, соврал Костя.

– Тогда приходи завтра к клубу пораньше.

– Зачем?

– Затем, чтобы все видели, что у нас с тобой любовь.

– А что, так надо?

– Надо.

– Нет, завтра не могу. Только послезавтра.

– Хорошо. Я и завтра тебя подожду на всякий случай, и послезавтра.

Костя пришел на следующий день. Но вместо клуба они пошли на берег реки Белой и прогуляли там допоздна, болтая обо всем подряд. Общаться с Верой ему было легко и приятно. Они понимали друг друга с полуслова, и очень скоро ему стало казаться, что их знакомство длится целую вечность. После этого вечера они стали встречаться каждый день.

– А она ничего, – сказал однажды Юрка, наблюдая за тем, как Костя собирается на свидание.

– Ничего – громко сказано. Замухор, он и есть замухор, – промычал мрачный Маркелов.

– Еще слово, и получишь в морду, – сказал Костя тоном, не оставляющим сомнений в том, что именно так и будет.

Позже, разглядывая свою неожиданную поклонницу, Костя тысячу раз согласился со словами работяги. Вера относилась к категории тех девушек-подростков, что всем видам одежды предпочитают брюки. Худенькая, хрупкая, без ярко выраженных моментов. Простенькое лицо с веснушками на носу, прямые светлые волосы и круглые очки, за которыми скрывались серые близорукие глаза. Без очков она выглядела такой беспомощной и беззащитной, что Косте хотелось плакать, глядя на нее. Словом, Маркелов был прав, утверждая, что все нужное в Вере есть, а в целом ничего особого и нет.

Однако Костю влекли к Вере вовсе не ее внешние данные, а то обожание, с которым она принимала каждое его слово. Рядом с ней он чувствовал себя самым умным, самым интересным, самым героическим и вообще всем тем лучшим, что можно употребить в сочетании со словом «самый». Благодаря этому, он буквально воспарил над миром посредственности. Что ему всякие там мелочи жизни, если он, Костя Александров, «самый-самый»! И когда за два дня до отъезда они с Верой снова пошли гулять на берег реки, радуясь последним теплым денькам, он поступил так, как поступают все настоящие мужчины. В укромном уголке он расстелил свой пиджак и предложил Вере посидеть рядом с ним…

– Ну-ну, – сказал Маркелов, когда Костя поздно вечером вернулся домой, – мал пострел, да везде поспел.

«Вот упырь, и как только догадался», – думал Костя, засыпая сладким сном.

А утром в больницу пришли четыре здоровых мужика. Один пожилой и три молодых. Пал Палыч был в отъезде, а Маркел с Юркой, догадавшись обо всем без лишних слов, вывели к ним Костю и на всякий случай встали за его спиной, давая тем самым понять, что, в случае чего, они своего друга в обиду не дадут.

– Ну? – спросил пожилой, хмуро глядя на Костю.

Молодые в ожидании ответа сжали кулаки, с виду тянувшие на пудовые гири. Посмотрев на них, Костя сказал:

– Я женюсь, мне Вера нравится, – помолчав немного он добавил: – Если она не против.

– Когда уезжаешь? – спросил пожилой.

– Послезавтра, – ответили хором Маркел с Юркой.

– Это вы послезавтра. А он, – пожилой кивнул на Костю, – он через неделю. Потому как через неделю свадьба.

Мужики встали и вышли из больнички.

– Ну и дурак, – сказал Маркел, глядя им вслед, – на всех жениться – женилка отвалится.

– Не хами, – остановил его Юрка. – Знаешь что, Кость, на такой я бы и сам женился. Потому что рядом с такой всю жизнь человеком будешь.

Костя молча согласился с другом, и вернулся из экспедиции с женой. Но не все оказалось так просто, как хотелось. Дома, в Синегорске, его охватил ужас от осознания того, что он сделал. Он мечтал о гордой поэтичной Тане, а рядом с ним была щупленькая домовитая Вера. Она смотрела на него с обожанием и была при этом похожа на кролика, трепещущего от страха перед удавом.

Благодаря женскому своему чутью, Вера быстро поняла, что Костя не любит ее. Испугавшись этой нелюбви, она начала заискивать перед мужем, стараясь заслужить его внимание и ласку. Костя был человеком добрым и глубоко порядочным, и поведение жены породило в нем комплекс вины. Он чувствовал себя виноватым в том, что не любит Веру, не считает ее привлекательной, не может быть счастливым рядом с ней. Если бы она ушла от него, он был бы этому рад, но Вера не уходила, она опутала его своей любовью по рукам и ногам, и Костя смирился. Ужас первых дней исчез. Осталась привычка быть всегда вместе, ведь по иронии судьбы их профессии были близки и работали они в одной конторе. Когда Костины родители выхлопотали для них комнату в коммуналке и у молодых появился свой угол, впервые Вера заговорила о детях.

– Подожди, – попросил ее Костя, – не обижайся, просто так надо.

– Ты, как надумаешь, скажи мне, и тогда я забеременею.

Костя очень удивился и, примерно через полгода, намекнул жене, что ничего не имеет против детей.

– Хорошо, – улыбнулась Вера и спустя два месяца, сияя от счастья, сообщила ему радостную новость.

– Ну и ну, – только и присвистнул Костя, не зная радоваться ему или плакать от такого проявления тотального послушания жены.

Теперь Вера укачивала Пашку и ждала ответа на свой главный вопрос.

Стряхнув оцепенение промелькнувших воспоминаний, Костя преувеличенно ласково сказал:

– Ты что-то не то говоришь, Верунь.

– Почему не то? Как раз то, что надо. Я ведь вижу, что ты в последнее время прямо сам на себя не похож. Буквально светишься от счастья, – губы ее предательски задрожали, и на глазах появились слезы. Пашка, почувствовав настроение матери, обиженно заревел. – Потому и решила спросить, ждать нам тебя или сразу уезжать отсюда.

– Куда? – удивился Костя.

– Есть куда. Не бойся, убивать тебя мои родственники не приедут, – всхлипнули Вера и, солидарный с ней, Пашка.

Глядя на свое плачущее семейство, Костя, сильнее, чем прежде, почувствовал себя виноватым перед ним. А что будет, если он их бросит? Вера без мужа вообще обходиться не может, ведь с первого дня их совместной жизни она стала его тенью, утратив способность самостоятельно принимать решения. Жалкий вид собственной жены с ребенком на руках заставил Костю содрогнуться.

«Никогда, – подумал он, – никогда я не оставлю их. Я не хочу быть самой большой сволочью на земле. Я просто не смогу жить, зная, что где-то из-за меня страдают Вера и Пашка. Таня… Время ушло. Таня не сможет сделать мою жизнь счастливее, чем она есть сейчас. На чужом горе счастья не построишь».

– Знаешь, Верочка… – Костя подошел к жене и посмотрел прямо в ее заплаканные глаза. – Вот и имя у тебя такое… ты верь мне. Обязательно верь. Я найду Таню и, если надо будет, помогу ей вернуться домой. Но у меня кроме тебя и Пашки никогда никого не было и не будет. И ты ни о чем плохом не думай. Поняла?

– Поняла, – кивнула Вера, вытирая слезы, – но я… я боюсь. Я очень люблю тебя, Косточка, и не могу без тебя жить. Прости меня за это.

– Вера, не надо у меня просить прощенья. Это я, вероятно, виноват перед тобой. Но моя командировка в Алжир – дело решенное, отказаться уже нельзя. Ты думай о Тане как о друге, попавшем в беду. Ведь друзьям надо в беде помогать, ты согласна? И потом. Я ведь не только ради нее еду. Там у меня будет действительно интересная работа, да и денег подзаработаю.