Текст книги "Крик журавлей в тумане"

Глава 32

Вопрос о том, куда пойти учиться и кем в итоге стать, Ирину волновал мало, Софью тем более. Первой об этом заговорила Людочка, спросив, не собирается ли она пойти по стопам матери, то есть стать врачом. Ирина вспомнила окровавленные руки матери, таз с ошметками… и, содрогнувшись, заявила, что уж лучше она пойдет в консерваторию.

– Ну, ну… давай ползи, – насмешливо сказала Софья Марковна.

– Куда? – не поняла Ирина.

– Туда же, куда и все остальные творческие натуры, – на вершину славы. Пока ползешь, либо сопьешься, либо угодишь в психушку. Третьего не дано.

– А может, я стану знаменитостью, – запальчиво сказала Ира, – и буду греться в лучах славы?

– В лучах славы не греются, а сгорают. А ты с такой физиономией можешь стать классной шлюхой и согревать чужие постели. Тебе за это будут хорошо платить. И кстати, никаких университетов для получения этой древнейшей профессии заканчивать не надо.

Высказавшись в обычной для нее манере, мать равнодушно ушла в свою комнату, плотно закрыв за собою двери. Глядя ей вслед, Ира снова подумала о том, что с мамашей ей повезло особо «сильно».

В конце апреля Олег уговорил Ирину, Светку и Вадима пойти на день открытых дверей в МАДИ. По дороге Светка долго выясняла у Олега, с чего это вдруг будущего художника так заинтересовал технический вуз, а потом, доведя его до состояния озверения, сбежала, сославшись на головную боль, возникавшую у нее каждый раз при виде колес и моторов. Вместо нее с ними увязалась Леночка. Она абсолютно ничего не понимала в машинах, зато сильно интересовалась Вадимом, который, впрочем, на ее присутствие отреагировал так же, как и на отсутствие, то есть не заметил. Олег же, наоборот, одобрил смену действующих лиц. У входа в институт столпилась группа абитуриентов. Подойдя к ним поближе, ребята, также как и они, замерли от удивления.

Во дворе института были выставлены новые модели, не пошедшие еще в массовое производство. Ирина представила себе, как здорово будет она смотреться в одной из этих машин, и ей захотелось тут же сесть в нее и уехать.

В аудиториях и залах института ребятам показали разные технические новинки, в том числе и новейший электронный экзаменатор. Вдоволь «набеседовавшись» с машиной, оценившей их ответы весьма посредственно, они снова направились к выставке машин. Ирине не хотелось и дальше болтаться в школьной компании. Она отстала от ребят, а потом пошла совсем в другую сторону.

Раздевалка опустела, как и сам институт. Ирина взяла куртку и подошла к зеркалу. Одевшись, она подняла глаза, чтобы взглянуть на свое отражение, но вместо себя увидела в зеркале Колю. Он стоял рядом и смотрел на нее. В его глазах было столько же удивления, сколько и в Ириных.

– Ты? – одновременно спросили они друг друга и улыбнулись.

И сразу Ирине стало легко и хорошо. И северный ветер на улице показался вовсе не холодным, компания забылась, и все грустные размышления развеялись в аллеях, по которым они гуляли потом допоздна. Они говорили обо всем подряд и не могли наговориться. Ирина узнала, что Коля учится в МАДИ, на вечернем отделении, продолжает работать на автозаводе и часто вспоминает о ней.

– А ты знаешь, я ведь ждала тебя тогда у Вадима, – призналась она.

– Я решил, что лучше нам с тобой не встречаться, и не пришел. Мы ведь очень разные с тобой. Я простой парень из деревни, старше тебя на целых пять лет, а ты москвичка, в английской спецшколе учишься, среди шишек.

– Да я сама среди них чужая. У меня отец-алкаш, лечился от этого дела. А мать врач.

– А по какой специальности?

– Акушер-гинеколог. Неинтересно и грязно, давай не будем о ней.

– Ты ее не любишь? – неожиданно спросил Коля.

– Я же сказала – не будем. Лучше об отце. Он у меня замечательный был. Умер три года назад, мне сосед наш, дядя Вася, рассказал, он на похороны к нему ходил.

Ирина говорила об отце до тех пор, пока они не уперлись в угол ее дома.

– Ну, вот все. Пора домой, – сказал Коля у дверей подъезда. – Завтра встретимся?

– Давай. Как тогда. Под теми же часами и с багульником.

– Багульник уже отцвел, – улыбнулся Коля. – Хочешь, я тебе розы принесу?

– Не приноси. Твои цветы багульник, – тихо сказала Ира, – и ты всегда мне будешь их дарить. Ладно?

– Хорошо, – сказал Коля, и его глаза оказались совсем рядом. – Всегда.

Он обнял Ирину и нежно поцеловал. Легко. Будто прикоснулся розовым лепестком багульника к ее губам.

– Не надо, – прошептала Ира, пытаясь справиться с волной удушья от переполнивших ее чувств.

– Извини, я не хотел, – Коля отстранился от нее. – Ты не обиделась?

– Нет.

– Я буду ждать тебя завтра, в шесть часов, там же, где тогда. Ты придешь? – спросил Коля.

– Обязательно.

Успешно сдав в школе выпускные экзамены, Ирина подала документы в МАДИ, решив связать свою жизнь с машинами.

– Странную ты профессию себе выбрала, – сказала по этому поводу Людочка, – по мне, так лучше иняз. Давай устрою, пока не поздно. У меня там связи есть, да и институт этот нам более привычен, чем какой-то там МАДИ.

– А я не как «вы», – гордо заявила Ира, – я как весь народ, а не отдельная его верхушка.

– А что, мода уже поменялась? – удивилась Людочка. – Неужели сейчас стало модно быть народом? А почему я об этом не знаю?

– Тетя Людочка, ты неисправима. Дело вовсе не в моде, а в моем желании.

– Неужели у тебя есть желание ковыряться в машинах?

– Есть!

– Невероятно! Я совершенно перестала понимать нынешнюю молодежь. Надо мне почитать газеты. Как ты думаешь, там про вас написано?

– Написано. Теть Людочка, за что я вас люблю, так это за вашу непоколебимую уверенность в том, что мир устроен по вашим правилам.

– А я тебя за красоту и непосредственность. А насчет иняза ты все-таки подумай. Если понадобится помощь, обращайся.

Вдохновленная Колей и собственным желанием быть с народом, Ирина записалась на подготовительные курсы для абитуриентов. Однако очень скоро при виде формул и графиков у нее начала подниматься температура. Решив, что здоровье дороже, Ирина забрала документы и, пока еще позволяло время, отнесла их в иняз. Тетя Людочка, обрадованная тем, что нынешнюю молодежь она понимает правильно, устроила все наилучшим образом. Ирина стала студенткой, Вадим поступил в МГИМО. Лишь Коля остался недоволен.

– Эх ты, слабачка, – разочарованно сказал он, – в нашем институте ты получила бы настоящую профессию. А после твоего станешь финтифлюшкой при иностранцах.

Звание финтифлюшки разозлило Ирину.

– Не тебе судить, деревня, – не сдержалась она, – одеваешься как прошлый век, да еще обзываешься.

– Одеваюсь, как умею. А на фарцовщиков твоих у меня денег нет, – не промолчал Коля, – потому что живу честно и половину того, что зарабатываю, отправляю своим в деревню. Кроме меня в семье растут еще двое маленьких.

– Интересно получается, раз я модная, в джинсах хожу и батниках, то я нечестная. А ходить в цветастых рубашках с воротником «заячьи уши» и в ботинках «прощай молодость» честно! Это в тебе деревенская дремучесть говорит. Приличные люди, живя в Москве, соответствуют столичному образу жизни.

– А мне этот образ до трех известных букв, – разозлился Коля. – Да, я дремучий, да, деревенский, а ты, городская, можешь мимо проходить, не задерживаясь, чтоб об меня, деревенского, не испачкаться.

– Ах, так? Сам катись колбаской по Малой Спасской. У меня и поинтересней кавалеры найдутся, не тебе чета.

– Ну и пожалуйста, без сопливых обойдемся. Наши заводские девчата в тыщу раз лучше, так что я тоже без тебя обойдусь.

Коля ушел, Ирине стало грустно. Целый час она тосковала, а потом позвонил Вадим, и оказалось, что повода для печали больше нет, потому что вечером их ждали в одной компании, завтра – в другой, и эта карусель развлечений готова крутиться до бесконечности.

Глава 33

Когда Ирине исполнилось восемнадцать лет, она получила права на вождение автомобиля, и это событие они с Вадимом отметили тем, что вместе поехали покупать машину. Теоретически – для него, практически для нее. У проходной ребят встретил заместитель директора завода, сам Капустин. Отец Вадима заранее созвонился с ним и попросил помочь ребятам с выбором.

– Какая у вас красивая жена! – сказал он Вадиму. – Ей обязательно нужна машина. Эта женщина станет украшением всей армии автомобилистов!

Вадим разубеждать товарища Капустина не стал, Ирина тоже. Эти игры им нравились. Капустин повел ребят в ангар, где стояли сверкающие, еще пахнущие новой краской машины.

– Выбирайте.

– Ух ты! – восхищенно воскликнула Ирина. – И что, можно брать любую?

– Ну не так чтобы очень, – замялся Капустин, – есть особые экземпляры.

– Да вы не волнуйтесь, я не Рокфеллер и не председатель Совмина. У меня потребности скромные, да и возможности тоже, – успокоил его Вадим.

После долгих споров был выбран красный «москвич». Вадим пошел оформлять документы, а сгорающая от нетерпения Ирина сразу же уселась за руль новенькой машины. Она завела двигатель и медленно поехала вперед. Едва выехав из ангара, она чуть было не столкнулась с заводской карой, проезжавшей мимо. Трагических последствий удалось избежать благодаря ловкости карщика, который в последний момент успел свернуть в сторону.

– Ты что… мать, спятила? – заорал на нее соскочивший с кары мужик в спецовке. – Смотреть надо.

Ирина молчала. В мужике она узнала Колю. Он был совсем-совсем рабочий. С матом, в замусоленной, потасканной спецовке. Именно такие мужики по вечерам отирались в пивнушке, которую она брезгливо обходила стороной, идя домой.

«Господи, за что? – чуть не плача думала она. – Лучше бы он остался в моей памяти прежним. С багульником и первым поцелуем».

– Ирина, – растерялся Коля, рассмотрев, наконец, девушку, сидящую за рулем «москвича», – ты как здесь?

Ирина молча смотрела на него, и он почувствовал себя неловко.

– Вадим машину купил, – тихо сказала она.

– А-а. Ничего машинка. Поздравляю Вадима и тебя тоже. Желаю вам легких, безаварийных дорог и ситуаций…

Он развернулся и пошел снова к своей каре, которая рванула с места с максимальной скоростью, на какую способна. Во всяком случае, так решила Ирина, наблюдая за рычащей и дребезжащей автотелегой, исчезающей вдали.

– Ну, вы что, так и будете здесь стоять? Может, вам помочь? – спросил подошедший Капустин.

– Нет, я сама. Неувязочка вышла. Я сейчас раскатаюсь. Могу и вас подвезти.

– Ну что ж, ради такой красивой барышни в отсутствии ее мужа можно и рискнуть, – улыбнулся он и сел рядом с ней.

Ирина завела мотор и спокойно выехала на дорогу, ведущую к проходной.

– Можно у вас спросить?

– Конечно. С удовольствием отвечу.

– Я сейчас чуть было с карой не столкнулась, – начала она издалека.

– Видел. Действительно, что чуть было. Я даже испугался сначала. Николай молодец, вовремя сманеврировал.

– Он карщик?

– Да нет, что вы. Это он так, по делам на ней по территории гоняет. Расстояния у нас здесь такие, что полдня будешь идти от одного цеха до другого. Вот он и экономит время.

– А кем он работает? Простым рабочим?

– Ну, простых рабочих не бывает, барышня, – в голосе Капустина проскользнуло неудовольствие, – потому как само слово «рабочий человек» в нашей стране принято уважать. А на деле рабочие бывают плохие и хорошие. Коля в свое время был классным автослесарем. Потом стал отличным бригадиром, сейчас он мастер. Вот закончит через год институт, обязательно начальником цеха поставим. Парень он достойный. Что, приглянулся?

В конце августа Софья Марковна вместе с Людочкой отбыла на воды в Пятигорск. Ирина осталась дома одна. До утра она валялась в постели, затем часов до пяти – пила кофе и музицировала, а после отправлялась кататься на новеньком красном авто. Она мчалась по улицам Москвы, упиваясь осознанием того, что все теперь стало для нее доступно и легко – и Серебряные пруды с их пляжами, и супермодные магазины «Белград», «Лейпциг», «Ванда» и многое, многое другое, куда раньше надо было долго и муторно добираться со многими пересадками метро.

Коля вновь возник в ее жизни в теплый сентябрьский вечер. Ирина в тот день специально ездила за город, чтобы полюбоваться огненными пейзажами осени. Прогулка удалась на славу и настроила на лирический лад, увлекший ее в мир грез. Это состояние необъяснимой нереальности вдруг странным образом материлизовалось в реальный образ Коли, стоявшего у подъезда.

– Привет, – сказала она так, будто бы Коля стоял здесь каждый день.

– Привет, – так же буднично ответил он, – прогуляемся?

– Да я вроде уже нагулялась. Даже устала.

– Тогда давай в кафе посидим, поговорим, – предложил он.

Ирина представила одно из душных арбатских кафе, в котором готовят противный кофе, да и мест всегда нет, и отказалась.

– Не хочу. Пойдем лучше ко мне. Я одна, маман смыло волной Черного моря, говори сколько тебе угодно. Никто не помешает.

Потом они пили чай и пытались разговаривать.

– Ты изменился, – сказала она.

– В худшую или в лучшую сторону?

– В лучшую.

Николай и впрямь выглядел значительно лучше, чем раньше. Ирина отметила произошедшую в нем перемену сразу, но так и не смогла понять причину. Похудел? Загорел? Стал модно одеваться? А может быть, все сразу. Впрочем, это было неважно. Напротив нее сидел приятный во всех отношениях молодой человек, и он ей нравился еще больше, чем тот, прежний Коля.

– Как машина? Катаетесь?

– Сплошной восторг.

Оба замолчали.

– Хорошая у тебя квартира, – сказал, наконец, Коля, – я здесь первый раз. Много вещей красивых. Дорогие, наверно?

– Это все принадлежит матери.

– Понятно, – вздохнул Коля. – Ты по-прежнему с Вадимом?

– Я всегда одна. Вадим и «москвич» – мои большие друзья.

Опять молчание.

– Я попрощаться зашел, я завтра уезжаю.

– В отпуск?

– Навсегда. У меня отец умер, вся семья теперь на мне. Надо ехать: без меня они пропадут.

– А Москва, институт? – спросила Ира.

– Уже перешел на заочное. Остался последний курс, дотяну, не беда. А работа и там найдется.

– Но ведь в Москве у тебя могла бы сложиться карьера.

– Ты не о том, – грустно сказал он. – Наверное, мне пора.

Ирина вдруг ясно поняла, что он не может вот так вот просто, обыденно, взять и уйти. Ведь тогда окажется, что ничего не было – ни багульника, ни терпкого машинного запаха, ни первого поцелуя. И этой бушующей разноцветьем осени тоже нет.

– Не хочу, чтобы ты уходил. Ведь ты уйдешь навсегда. Это скучно, когда все так просто: раз и навсегда, – замолчав, она подошла к окну.

Улица опустела, вечер плавно перешел в ночь, принесшую с собой мелкий осенний дождик.

– Стучит, – сказала она.

– Кто? – не понял он.

– Дождь, – Ирина отвернулась от окна. – Ты знаешь, я поняла, как ты должен уйти.

– Как?

– Завтра. Пока я сплю. Я так хочу, – сказала она с вызовом и посмотрела на Колю в упор, не отводя взгляда.

– Да… Но… У нас с тобой, – смутился он, – у нас с тобой теперь разные дороги. Я просто зашел попрощаться.

– А я не про дороги говорю, а про то, что если ты сейчас уйдешь навсегда, это будет унылый финал. Может быть, правильный, но унылый. То, что было между нами, отмечено весенним цветом багульника и потому не может быть таким унылым, – Ирина подошла к Коле и положила руки на его плечи.

– Может, мне все-таки лучше уйти, – прошептал он, прикасаясь губами к ее шее.

– Я не боюсь, а ты боишься? – Ирина открыто посмотрела в его глаза. – Я не думала, что ты такой скромница!

– Я о тебе думаю, не о себе.

– А вот этого не надо, – улыбнулась Ирина, – о себе я всегда буду думать сама, – Ирина чмокнула его в щеку, – потому что ни о ком другом мне думать не интересно.

– Да ты эгоистка. – Он поднял ее, прижал к себе и понес в комнату.

Там он бережно положил свою драгоценную ношу на диван и, расправляя шелковистые пряди каштановых волос, долго-долго смотрел на нее.

– Я так и уснуть могу, – улыбнулась Ира.

– Ты очень красивая. Очень. В тебе все прекрасно – и лицо, и фигура, и манеры. Такие женщины, как ты, – для других мужчин. А я простой работяга. Я до тебя, как до хрустальной вазы, дотронуться боюсь, не то чтобы чего больше…

– А ты дотронься, я не разобьюсь, обещаю.

– А ты не будешь завтра раскаиваться? Ведь я уеду навсегда, и мы больше никогда не увидимся.

– Нисколечки. Даже самую капельку не буду. Поцелуй меня.

Он склонился над Ирой, и она с наслаждением вдохнула исходящий от него аромат мужской страсти.

Ирина не видела, как утром долго и пристально рассматривал ее Николай, не почувствовала его последний поцелуй и не слышала, как он ушел. Когда она проснулась, его уже не было. На журнальном столике лежала записка. «Милая моя! Самая хорошая! Прости и прощай».

«Это был сон, – сказала Ира, сминая записку, – сказочный сон для одинокой и всеми покинутой принцессы. Когда-нибудь его обязательно повторю».

Глава 34

В начале ноября Вадим с Ириной поехали на дачу. Погода стояла солнечная и сухая, за пределами Москвы полыхали краски осени.

– В багрец и золото одетые леса, – сказала Ира, глядя в окно машины на уходящие вдаль просторы.

– Что ты сказала? – спросил сидящий за рулем Вадим.

– Да так, ничего. Любуюсь природой и думаю о том, что, сколько бы мы ни старались, ничего лучше сотворить не сможем. Потому что она – само совершенство. Идеал красоты, в котором надо черпать вдохновение. А мы вместо этого черпаем из нее богатства себе на радость. Вот такие мы дикари.

– Какая ты сегодня самокритичная! – заметил Вадим.

– Осень – пора итогов и размышлений.

– Вообще-то скоро зима. А философия – не твой профиль. Может, ты что-нибудь съела не то? Не свежее, вот тебя и несет? – пошутил он.

– Может. Как это ни странно, но меня укачало. Не дано мне быть пассажиром. Рожденный сам рулить пассажиром быть не может.

– Да. Знавал я женщин веселее, но вот умнее никогда, – в тон Ирине ответил Вадим. – Решено. Переходим на язык цитат. Теперь очередь за тобой. Готова ль, дева, ты изречь одну, но пламенную речь? – Вадим посмотрел на Ирину и увидел, что лицо ее стало необычно бледным. – Послушай, – забеспокоился он, – а с тобой все нормально? Ты так выглядишь странно!

– Тормози, – почти закричала Ира.

Вадим резко съехал с дороги и затормозил. Не дожидаясь, когда машина остановится, Ирина выскочила из нее и помчалась в кусты, еле сдерживая приступ рвоты.

– Поехали домой, – сказала она Вадиму, вернувшись в машину. – Я, наверное, действительно что-то лишнее съела, чувствую себя отвратительно.

– Садись сзади, там поспать можно. Давай я тебя поддержу, – обеспокоенный Вадим помог ей устроиться на заднем сиденье и сел за руль. – Держись, Иринка, доставим тебя сейчас в Москву в лучшем виде. Может, сразу в больницу?

– Нет, домой, – прошептала Ирина.

К тому времени, когда машина затормозила у подъезда дома, Ирина совсем лишилась сил. Вадим практически донес ее до квартиры.

– Тебе ничего не надо? – участливо спросил он. – Может, врача вызвать или в аптеку сходить, купить там что-нибудь?

– Спасибо, не надо. У меня дома все есть. Даже врач.

Приняв душ и выпив чая, Ирина залезла под одеяло, пытаясь унять охватившую нервную дрожь.

«Поздравляю тебя, Ирина Петровна, – сказала она сама себе, – захотелось вкусить запретный плод – вкусила. Теперь лежи здесь сильно беременная и думай, как дальше жить».

О Коле и проведенной с ним ночи Ирина забыла очень быстро. Будто конфетку съела. Пока не знала, какая она на вкус, сгорала от любопытства, а раскусив – чаем запила, фантик выкинула и «с глаз долой, из сердца вон», как говорила Светка. Вспомнив о подруге, Ирина потянулась к телефону – рассказать, посоветоваться. Она уже набрала номер, но, услышав длинные гудки, положила трубку.

«Никому я ничего говорить не буду!» – решила Ирина.

Она представила, как всполошится Светка, начнет проявлять заботу, искать варианты, а в этом деле любая суета – лишние слухи. Вот уж порадуются соперницы-подружки, узнав, что гордая красавица Ира Фарецкая беременна, да еще от кого? От простого работяги Коли!

И соседки в стороне не останутся, вдоволь на своей скамейке поточат зубы: нагуляла, бесстыжая, опозорила мать!

Кстати, о матери. Интересно посмотреть ее реакцию на весть о рождении внука. Или внучки? Вряд ли она обрадуется, скорее даже наоборот, разозлится. Впрочем, Иру это не пугало. С Софьей они последние несколько лет жили настолько обособленно, что без особой необходимости не разговаривали.

Проблема была в другом: в том, что этот ребенок был абсолютно не нужен самой Ирине. И на аборт она решиться не могла: картина, увиденная в комнате Софьи, кровавым пятном врезалась в память Ирины, и она была уверена, что умрет прямо на операционном столе, не выдержав нервного напряжения.

– Хорошо было бы скрыться куда-нибудь, родить и вернуться к прежней жизни, – от этой мысли ей сразу стало так тепло, что она даже дрожать перестала.

Быть в центре внимания мужчин, очаровывать, веселиться, порхать, как бабочка, живя легко и беззаботно, – вот чего она хотела. Пеленки, распашонки, сопли и слюни не вписывались в этот сюжет, и она категорически не желала этим заниматься! С нее хватило одной кабалы – материнской, не для того она тратила свои усилия, чтобы, выбравшись из нее, попасть в другую.

К тому времени, когда раздался стук входной двери, свидетельствующий о приходе Софьи, Ира уже приняла решение. Она не будет избавляться от ребенка, она закончит первый семестр, сдаст сессию и уедет туда, где ее никто не увидит. Родит, оставит ребенка в больнице, оттуда его поместят в детский дом. Государство о нем позаботится, а она, Ирина, будет жить, как раньше, легко и беззаботно.

– Ты дома? – громко спросила Софья Марковна.

– А тебе какое дело? – также громко ответила Ира.

– Разговор есть.

Ирина нехотя встала, накинула халат, вышла в коридор.

– Мне Вадим твой на работу звонил, интересные признаки недомогания описал. Ты что, беременна?

«Ну вот, понеслось, – подумала Ира, – я о Светке беспокоилась, а про то, что Вадим у нас тоже заботливый, забыла».

– А тебе не все равно? – не стала отвечать на вопрос матери Ирина.

– Значит, беременна, – сделал вывод Софья Марковна. – Ты правильно сказала, мне все равно. Запомни только, что жить здесь с ребенком ты не будешь и никакой шантаж тебе больше не поможет.

После угроз Ирины Софья немедленно прекратила все операции на дому.

– Тем более что шантажировать больше нечем, – продолжала она. – Мне хватило того, что я тебя терплю рядом восемнадцать с лишним лет. Выродка твоего я терпеть не буду, не получится у тебя посадить его на мою шею. В моей квартире ему места нет, да и тебе тоже.

– Как же вас развезло, Софья Марковна, – усмехнулась Ирина, – прямо пятнами покрылись. Не пойму только, зачем надо было меня рожать, мучиться, чтобы потом так сильно ненавидеть.

– А я тебя и не рожала, – в запальчивости проговорилась Софья, – стала бы я, ради такой, как ты, мучиться.

– Ох как интересно! Так ты мне и не мать вовсе? А распоряжаешься мною, как собственностью своей. Наверное, надо мне в милицию заявление подать, пусть там разберутся, как это так, звалась тетка моей матерью, эксплуатировала меня, и вдруг оказалось, что не мать она мне, а ехидна.

– Подавай куда хочешь, мне бояться нечего… Ты такая же, как Воросинская. Это она тебя нагуляла, а ты еще кого-то. Это у вас семейное…

Только меня это не касается. Тебя я вынуждена терпеть в своей квартире, выродка твоего не буду… И это мое последнее слово, – развернувшись, Софья Марковна ушла к себе.

Почувствовав приступ тошноты, Ира побежала в туалет.

Неожиданное признание Софьи вызвало у Ирины большой интерес. Софья никогда не рассказывала о своем прошлом, папуля Петр тоже молчал. Ирина выросла, считая их своими настоящими родителями, и вдруг выяснилось, что есть еще какая-то Воросинская. Если бы Ирину не так сильно мучил токсикоз, если бы заботы о том, как скрыть растущий живот не осложняли ее жизнь, она бы непременно попыталась раскрыть тайну своего появления на свет. Но события развивались так, как они развивались, и Ира отложила все проблемы на потом, кроме самой главной – беременности.

После окончания зимней сессии в институте Вадим отвез Ирину на дачу своего друга. Избавившись от необходимости скрывать свою беременность, Ирина с удовольствием предалась такому прекрасному занятию, как ничегонеделание. Павел Никанорович, хозяин дачи, художник и обладатель черной, с проседью бороды, часами рассказывал Ирине о своих грандиозных замыслах, радуясь тому, что нашел в ее лице внимательного слушателя. Так они коротали один зимний вечер за другим, потому что никаких других развлечений типа телевизора и радио в доме не было.

На этом выпавшем из безумного ритма жизни островке время, казалось, не имело никакого значения. Однако оно продолжало свой бег, и на смену зиме пришла весна, а в середине марта случилось непредвиденное – у Иры начались преждевременные роды. Почему? Она не могла ответить на этот вопрос, только потому что ни разу за время беременности не была у врача и не соблюдала никаких предписаний.

Перепуганный видом воющей от боли Ирины, Павел Никанорович позвонил Вадиму и сообщил, что его подруга умирает, причем так быстро, что Вадим может не успеть, если не поторопится. Вадим успел, домчавшись до дачи в рекордно короткие сроки. На даче он увидел обезумевшего от ужаса Павла Никаноровича и обессиленную от многократных приступов боли Ирину. Вадим сгреб девушку в охапку, уложил в машину, накрыл теплым одеялом и повез в больницу, в ближайший город, которым оказался Инск. В машине они вместе придумали историю с гонщицей по имени Катя.

То, что произошло потом в больнице, Ирина помнила смутно. Яркий свет, каталка, люди в белых халатах и, наконец, оглушающая тишина, в которой не было ни боли, ни тоски, а только сладкий, безмятежный сон.

Его разрушила та странная женщина. Она пришла к ней и сказала, что ребенок жив. И у Иры что-то щелкнуло внутри. Живая плоть – кусочек ее самой – проник в сердце и расположился там, согреваясь ее теплом. Удушливой волной подкатили слезы, но женщина продолжала говорить и это помогло Ире справиться с собой. Минута слабости осталась позади. Ирина сделал так, как и намеревалась с самого начала: оставила ребенка в больнице и ушла. Вернее, сбежала, когда Вадим приехал ее навестить. Сначала они направились домой, в Москву, но оказалось, что Софья врезала новые замки в дверь, и тогда Вадим отвез Ирину назад, на дачу.

Рассказы Павла Никаноровича больше не увлекали Ирину, тишина и удаленность от всех благ цивилизации начала угнетать ее. Оставаясь наедине со своими мыслями, Ирина теряла покой, у нее появилась бессонница, а затем последовали приступы, во время которых буйное веселье сменялось лютой тоской. Однажды, находясь в пограничном состоянии психики, она резанула по венам тонким скальпелем, которым Паша оттачивал свои многочисленные карандаши. К ее счастью, рядом снова оказался Вадим.

Через два месяца, когда Ире пришло время выписываться из Клиники нервных болезней после курса интенсивного лечения, в ее палату вошел кругленький, невысокого роста, похожий больше на Колобка из детской сказки, чем на профессора, человек.

– Профессор Юткин, психиатр, – представился он. – Вадим Андреевич сказал, что у вас есть ко мне вопросы.

– Он пошутил, – Ирина и впрямь была не готова к визиту врача.

– Давайте тоже пошутим, – профессор удобно разместился в кресле, стоящем рядом с кроватью, – может, вам в шутку захочется задать вопрос?

– Скажите, доктор, буду ли я жить?

– Будешь детка, будешь.

– А зачем?

– Хороший вопрос, к сожалению, не могу предложить тебе столь же хорошего ответа.

– Как же так, профессор – и не знаете ответа?

– Увы! Бывает и такое. Видите ли, любезная Ирина Петровна, дело в том, что люди приходят в этот мир голенькими, без инструкции по применению, и потому все ответы на вопросы типа «зачем», «почему» и так далее, каждый ищет сам. Но если хотите, я расскажу вам сказку про то, что жить надо ради того, чтобы творить добро, или ради детей, можно прибавить сюда во имя Родины, семьи, славы. Вам какой вариант больше нравится?

– Никакой, – сердито буркнула Ирина.

– Тогда не задавайте подобных вопросов. Факт заключается в том, что вам дана жизнь. Зачем? Решайте сами. Однако я точно знаю, что делать это лучше не в наших казенных стенах, а в более комфортабельных условиях. Говорю прямо, еще несколько таких срывов, и вы – готовый клиент психиатрической клиники. Дальше – больше. Одна попытка суицида у вас уже была. Если не научитесь управлять своими эмоциями, то когда-нибудь вас не успеют спасти и мир лишится той части красоты, носителем которой вы являетесь.

– Издеваетесь?

– Нисколько. Я даже представляю себе, как ослепительны вы будете в длинном вечернем платье, и чтобы на шее непременно было изумрудное колье. Все это у вас непременно будет, если вы научитесь воспринимать жизнь такой, какая она есть, не требуя от нее большего и не размениваясь на меньшее. Живите в согласии с собой, с собственным своим предназначением, и не травмируйте психику отклонением от нормы.

– А что такое норма?

– Опять вопросы. Но на этот раз я знаю ответ. Для вас норма – быть любимой. Оберегайте себя от неприятностей и волнений. Настройте себя на счастье и постарайтесь быть счастливой.

– Если вы так настаиваете, – усмехнулась Ирина, – постараюсь. Спасибо вам, профессор, за поддержку и заботу.

– Что ж. Пора прощаться. Не хочу говорить вам до свидания, дабы не приговорить вас к возвращению в клинику. Лучше прощайте. Желаю вам счастья и процветанья. Помните, ваше предназначение – радовать мир своей красотой, а все остальное ерунда.

После его ухода Ирина долго разглядывала себя в зеркале. Золотистая кожа, зеленые глаза, каштановые волосы густой волной, тонкая талия, длинные ноги, позволяющие носить самые смелые «мини». Бордо со вкусом миндаля.

«Радовать мир своей красотой, – повторила она слова профессора, – это понятно. Непонятно, чем мир собирается меня радовать».

Из клиники Ирину забрал Вадим.

– В институт, к Софье Марковне, – сказала она, садясь в машину.

– А может, не надо? – засомневался он. – Тебе сейчас отрицательные эмоции ни к чему.

– Ни к чему, согласна. Только жить мне где-то надо. Сколько можно бедного Пашу пугать своими приступами. Прописана я на Кутузовском проспекте и имею полное право там жить. Так что в институт.

Увидев Ирину на своей кафедре, Софья растерялась от неожиданности.

– Мамуленька, дорогая, представь себе, я потеряла ключи. Дай мне свои, я дубликат сделаю, – не давая ей опомниться, защебетала Ирина.

Рабочий день был в разгаре, Ирина сразу же притянула к себе взгляды ученых мужей, и Софья, оказавшись вместе с ней в центре всеобщего внимания, не смогла отказать. Она молча протянула связку ключей.

– Спасибо, мамуленька, – у дверей Ирина обернулась и послала ей воздушный поцелуй, от которого на Софью напала икота.