Текст книги "Крик журавлей в тумане"

– Пойдем, орел, домой, – кутаясь в шарф, сказала Таня.

Андрей обнял жену. Стоял теплый летний вечер. Воздух, напоенный ароматами полевых цветов, приятно кружил голову, легкая дымка стелилась над землей, отдыхающей после очередного трудового дня. Под ногами раздавался стрекот цикад, из леса доносилось уханье совы.

– Сколько дорог мы прошли с тех пор, как уехали отсюда, – Андрей остановился, посмотрев вокруг, – и горы одолели, и пустыни, столицу узнали и в провинции побывали. Боролись, проигрывали, побеждали, друзей теряли, плакали, смеялись, – всякое было. Целую вечность прожили, как посчитаешь, вздрогнешь: лет-то сколько прошло! А вернулись сюда, будто и не было их, лет этих. Предки наши думали о земле-матушке, и мы о том же: как посадить, вырастить, собрать.

Издалека, со сторон болот донеслось знакомое «кру… кру… кру»: журавли вели свой серьезный разговор.

– К отлету готовятся, – заметил Андрей, – обсуждают, что да как. Соберут стаю и отправятся в путь.

– Баба Настя говорила, что журавли – это те же люди, только в перьях. Могли бы улететь в теплые края и остаться там: плохо ли под солнышком нежиться? Но нет, придет весна и они обязательно преодолеют тысячи трудных километров, чтобы вернуться на то болото, где продолжается их жизнь, их будущее.

– Вот и мы вернулись по своей дороге на свое болото, и ты знаешь, я рад, – Андрей вдохнул полной грудью и, подхватив Таню, свернул к дому, – я считаю, мы верной дорогой шли и пришли туда, куда надо. У меня теперь такие мысли, такие планы, что стареть некогда. Поставим дом…

– Соберем стаю, – подхватила Таня.

– Да, соберем. Вон нас сколько теперь: бабушка Надя, дед Алексей, наши дети – Аня, Оленька, Вика, Димка, Мишкина дочь, Валентина. Сережка женится, у него жена и дети будут, если еще прибавить сюда некую французскую баронессу Ирку, то получится столько, что сразу всех не перечислишь. Вот какая у нас стая.

– И вожак есть, – поддержала его Таня, – наша мама Надя всегда знает, в каком направлении нужно лететь, чтобы не пропасть и дороги не перепутать, а папа Леша всегда подставит ей свое крыло.

– Считай, программу максимум утвердили. Будем пахать, сажать и строить, а значит – будем жить! – Андрей поцеловал жену, и они вошли в дом.

Эпилог

Прошло пятнадцать лет. Первый праздник, который отметили в новом, просторном двухэтажном доме, построенном Андреем для своей большой семьи, стал юбилей Надежды Александровны. Накануне начали собираться гости. Сергей, взявший, с согласия всей семьи, фамилию деда – Крыленко, приехал с женой Леной и двумя сыновьями. Аня, художник-дизайнер, – с мужем и дочкой Надей, названной так в честь прабабушки. Приехали студентки Оля и Вика, курсант Дмитрий. Глядя на них, таких красивых, молодых, энергичных, Алексей Петрович и Надежда Александровна радовались: не зря жизнь прожили. С Михаилом все нескладно получилось, зато Валю подняли, не дали пропасть в наркотическом угаре. Лечилась она трудно: за ремиссией шло обострение. Гнойники вместо вен, сведенные судорогой конечности, истерики и жуткий вой от терзающей тело муки – все прошли бабушка и дедушка рядом со своей внучкой. Даже в самые страшные моменты, когда, казалось, что выхода уже нет, Надежда Александровна верила, что с Божьей помощью можно все преодолеть, главное – не отступаться. И у них получилось. Валя стала приходить в себя, а когда вошла в нормальную жизнь, в Москву не вернулась. Она зарегистрировала свой фонд и занялась поиском заброшенных, разрушенных деревенских церквей. Она разыскивала их там, где и домов уже не было, фотографировала, заносила в каталог, собирала архивные данные. Когда ее спрашивали, кому все это нужно, она уверенно отвечала: «Вам. Придет время, и вы поймете, что всего один камень, положенный вами в основание восстановленной церкви, сделает вас намного богаче, чем те мешки золота, за которыми вы гонитесь».

К юбилею Надежды Александровны Валентина подготовила особый подарок. Она вырубила борщевик с тропинки, ведущей к дверям храма в Постине, с помощью волонтеров убрала оттуда весь мусор, сбила доски, которыми были заколочены окна, а когда посмотрела наверх, изумилась: на потолке храма сохранились фрагменты еще дореволюционной росписи. И теперь, освободившись от многолетней тьмы, святые лики своим мерцанием испускали на землю теплый свет. Этот свет почувствовала и Надежда Александровна. Она попросила, чтобы ее оставили одну, а когда все ушли, долго стояла, напитываясь силой святого места.

«Ну вот, родные мои, папа, мамочка, Машенька, Сереженька и все, все, все, – прошептала она. – Вот и дожили мы с вами до двадцать первого века. Машенька, помнишь, в тюремной больнице, ты говорила, что человек живет до тех пор, пока о нем помнят. Значит, вы все еще живы, потому что я о вас помню. Каждый день и каждый час вы рядом со мной. Мамочка, папочка, крестик наш родовой у внучки вашей, Ирочки. Не пропал он, хранит она его. Так что род наш не исчез с лица земли, выжили мы и имя свое не опозорили. Ну да Бог с ними, с нашими гонителями. Им воздастся. Главное – вам нечего стыдится на суде у Всевышнего. Я, мамочка, завет твой выполнила – нашла свою дорогу. Муж мой, Алексей, стал моим хранителем на этой дороге. Он у меня золотой. И дети у нас хорошие. Танечка вон как намучалась, но тоже нашла свою дорогу. Вижу – счастлива она. Храни ее Господь. А у Мишки пожить не получилось. Корила я себя, что душу его не сохранила, оказалось, зря. Пришел момент, он осознал, где правда, и жизни за нее не пожалел, это ли не подвиг христианский? Упокой, Господи, душу его и прости все его прегрешения, вольные и невольные. Господь милостив, не обошел нас радостью – Валечка на ноги встала, знаю я, не свернет она уже со свой дороги, храни ее Господь! Сереженька, любимый мой! Бесконечно дорогой для меня человек, сердечный друг мой, милый доктор Крыленко! Спасибо тебе за любовь твою! Благодаря твоей любви я всю жизнь счастливой прожила. Как бы ты радовался, если бы увидел, какой замечательный внук у тебя вырос! В тебя пошел и статью и профессией – он тоже врач, хирург. Ты с неба все видишь, ты храни его, ему это надо, потому что он норовит все по опасным районам ездить да по горячим точкам. Весь в тебя, в деда. Я ему про тебя все-все рассказала. С фотокарточки той госпитальной он портрет твой сделал, хранит в семейном архиве. И ты храни его, будь его ангелом хранителем. Машенька, подруга моя верная, спасибо тебе за науку выживания. Без нее я, наверное, местью бы душу свою сожгла. Тогда я этого не знала, а теперь точно знаю – на злом поле одно лишь зло растет. Не хотела я этого для детей своих и все силы, которые у меня были, тратила на то, чтобы строить свою жизнь по-доброму, чтобы дети, внуки мои только ясный свет видели, только в радости жили. Не все получилось… Но я старалась, очень старалась. Спасибо вам, родные мои, за то, что вы у меня были, за то, что вы у меня есть. Вечная память ушедшим. Низкий поклон и великая благодарность живущим! И дай мне, Господи, силы, чтобы каждый оставшийся день прожить с пользой для семьи своей, для детей и внуков. Дай им счастья, и пусть они никогда не узнают того горя, что выпало на долю тех, кому пришлось придти в эту страну, на эту землю, в годину тяжких испытаний».

Когда вся семья сидела за праздничным столом, к дому подъехала черный «мерседес».

– Интересно, кто это у нас на «мерседесе» рассекает? – спросил Дима, выглянув в окно.

– Думаю, что это мама, – ответил Сергей.

Тогда уже к окнам ринулись все и увидели, как галантный господин подает руку даме, выходящей из машины.

– Баронесса фон Макглеф собственной персоной, – резюмировал Андрей.

Ирина жила во Франции, откуда приехала с мужем, бароном, владельцем виноградных плантаций. Она была по-прежнему хороша собой, ее зеленые глаза на сей раз светились радостью: в новой жизни она нашла свое счастье, и к ней вернулась способность любить и сопереживать. Ирина привезла документы, которые получила после смерти Софьи Марковны Фарецкой в доме престарелых. Среди них было завещание, по которому все компенсационные выплаты по счетам Фарецкой отходили в пользу Надежды Александровны Ивановой, в девичестве Воросинской. Ей же предназначалось письмо, состоявшее всего из двух слов: ПРОСТИ МЕНЯ.

– Бог простит, – прошептала Надя, убирая письмо, – а я давно простила. Упокой, Господи, душу рабы Твоей Софьи.

Возвратившись за праздничный стол, Надежда Александровна твердо сказала:

– По завещанию мне переходят накопления Софьи Марковны Фарецкой. Эти деньги…

– А также деньги Михаила, – добавила Таня.

– Мы направим, – продолжила Надежда Александровна, – в Валечкин фонд. Пусть они пойдут на восстановление разрушенных православных храмов нашей средней полосы. А Софья с Михаилом, я уверена, будут нам благодарны. Вечная им память, Царствие Небесное.

На следующий день после праздника барон фон Макглеф достал из багажника длинные резиновые сапоги, обулся и заявил Андрею, что хочет посмотреть земли.

– Они не продаются, – предупредил Андрей.

– Я посмотреть, – настойчиво повторил барон, – я много слушал про русский земли, я тоже работник на земли, мне интересно.

– Он хочет посмотреть на землю, потому что сам занимается сельским хозяйством, правда, выращивает-то виноград, – пояснила Ирина.

– Тогда давайте все пойдем, посмотрим, – скомандовал Андрей.

Из дома вышли веселой гурьбой. Впереди, подпрыгивая, бежали дети. Оля с Викой наперегонки пытались догнать Димку, который постоянно строил им разные козни, Аня оживленно разговаривала с Леной, ее муж не менее оживленно говорил с Сергеем. Андрей пытался объяснить барону, почему в Соцком не растет виноград. Надежда Александровна не могла наговориться с Ириной, Алексей Петрович замыкал шествие, следя за тем, чтобы никто не споткнулся.

Когда вышли за околицу, Андрей сказал:

– Ну, вот, смотри, господин барон, вот она, русская земля.

Барон, а вместе с ним и остальные, замолчали, созерцая открывшуюся им красоту. Вокруг, сколько хватало взора, расстилался раздольный луг. Вдали, с одной стороны, блестела на солнце яркая речная полоска, с другой – отливал синевой высокий лес.

– Сколько свободной земли, – восхищенно выдохнул барон.

– Она не свободна, господин барон, – ответил за всех Андрей, – она нами занята. Наша она, русская! И виноград мы на ней растить не будем, мы картошку вырастим, и будем жить!

Озорной солнечный луч пробился сквозь узорную занавеску к лицу спящей девочки. Надя открыла глаза и прислушалась. Внизу, на первом этаже, слышались голоса, значит, дед Андрей с бабой Таней завтракают. Надя соскользнула с высокой кровати и побежала по лестнице вниз. У входных дверей ее перехватила бабушка:

– Тапки надень, озорница!

– Ага! – Надя надела шлепанцы и побежала на улицу.

– Куда это она? – удивился Андрей.

– Есть тут у нас один секрет, – загадочно улыбаясь, сказала Таня.

Надя подбежала к зарослям малины и присмотрелась. Она искала золотое перо, которое ночью должен был оставить здесь Финист – Ясный сокол…