Текст книги "Крик журавлей в тумане"

Софья Марковна пришла в себя, когда на экране замелькал прогноз погоды. Надо было что-то делать, куда-то идти, как-то спасаться. Она достала из серванта три купюры по сто рублей и две по пятьдесят. Может быть, поменять их в метро, а лучше отправить самой себе почтовый перевод, чтобы получить его через три дня новыми купюрами. Софья направилась к дверям, но, увидев телефон, остановилась: что-то очень знакомое прозвучало недавно в его трубке. Она вспомнила. Имя: Вадим! Так звали Иркиного друга. Софья Марковна вернулась в комнату, достала из потаенного ящичка крестик Воросинской. Она знала, что делать дальше. Она пойдет к Ирке, отдаст ей крестик, расскажет всю правду, будет умолять, просить, и не уйдет до тех пор, пока та не скажет, где найти Вадима. Софья еще поборется и за деньги свои и за квартиру, не для того она всю жизнь боролась, чтобы сдаться теперь без боя.

Открыв дверь и увидев на пороге Софью, Ирина от неожиданности сначала немного испугалась, но быстро взяла себя в руки.

– Вот, я пришла, вот, – Софья Марковна достала крестик, протянула Ирине, – это твой крестик, возьми. Я все расскажу, и про мать твою, Воросинскую, и про отца, Крыленко, ничего не скрою, только скажи, где твой Вадим.

– А зачем тебе Вадим? – усмехнулась Ирина. – Если ты надеешься, что он тебе квартиру вернет, то не надейся. Квартира теперь моя, тебя предупредили. До первого февраля не освободишь жилплощадь – выселю. Так что не теряй времени, срочно ищи себе новое жилье.

– Д-деньги, – выдохнула Софья, протягивая купюры, – д-деньги.

– Обмен купюр я не заказывала. Так совпало, извини.

Софья Марковна хотела еще что-то сказать, но не смогла. Не выдержав третьего потрясения подряд, она захрипела, схватилась за грудь и упала.

– «Скорую» я тебе, так и быть, вызову, – сказала Ирина, стоя возле лежащей без сознания Софьи.

Через месяц Ирине позвонил лечащий врач Софьи Марковны. Попеняв на то, что она ни разу не навестила мать, он выразил готовность встретиться с Ириной, однако та не поддержала его инициативу. Тогда доктор попытался сказать по телефону все, что думает о ней. Ирина, недослушав, положила трубку. Однако доктор проявил настойчивость и позвонил снова. На этот раз он был краток. Он сообщил, что Софья Марковна Фарецкая нуждается в особом уходе, потому что до конца своих дней обречена жить в инвалидной коляске. В связи с этим он задал лишь один вопрос: будет ли дочь обеспечивать матери соответствующий уход? Услышав в ответ категорический отказ, он не удивился, а только сообщил, что в таком случае Софью Марковну отправят в дом престарелых. Учитывая ее заслуги, подберут, конечно, наилучший вариант, но в нынешних условиях даже самые лучшие подобные учреждения финансируются недостаточно, поэтому если у Ирины будет возможность поддерживать Софью Марковну материально, то… Что будет дальше, Ирина не дослушала. Она отключила телефон и навсегда вычеркнула из своей жизни имя Софьи Марковны Фарецкой.

С Вадимом Ирина встретилась все в том же ресторане «Прага». Он передал ей документы, она ему – деньги.

– Как я ни старался, без трагедии не обошлось, – посетовал Вадим.

– Кто ж виноват, что все так совпало – и реформа денежная, и квартира, – равнодушно пожала плечами Ирина. – Меня больше радует то, что я проскочила. Как подумаю, что могла бы продать квартиру до реформы и остаться с кучей макулатуры, – в дрожь кидает.

– Когда уезжаешь? – спросил Вадим.

– Надеюсь, что через полгода, – ответила она, – раньше не получится. Везде такая волокита! Сложно вид на жительство получить. Были бы у меня родственники за границей, вопросы решались бы легче. Корни нужны. У тебя случайно нет родни за бугром? – Ирина прикурила.

– Случайно нет. Знаешь, Ир, ты забудь теперь про меня. Ты очень красивая. И ты была мне неплохим другом. Но ты, как та старуха, из сказки про золотую рыбку, то одно просишь, то другое, и просьбы твои становятся все менее безобидными. Боюсь, как бы завтра ты не попросила кого-нибудь убить. Поэтому прощай. Тебе все равно, а мне истории с Софьей на всю жизнь хватит. Никогда больше мне не звони.

– Жаль, – сказала Ирина, когда Вадим скрылся из вида.

Глава 53

В Синегорск Ирина собиралась поехать в субботу, с утра пораньше, но проспала, опоздала на электричку и добралась до него к часу дня.

Нужный дом нашелся сразу. Кирпичная пятиэтажка стояла в центре города, ничем не отличаясь от других, таких же основательных домов. Город буквально утопал в зелени и в сочетании с хорошей погодой выглядел весьма привлекательно. Ирина села на скамейку у нужного подъезда, достала сигарету и закурила, решив обдумать предстоящую встречу. В центре двора, на детской площадке, гуляла разновозрастная детвора. Внимание Ирины привлек высокий статный мужчина. Одной рукой он качал коляску, за другую его руку держалась крохотная девчушка, пытающаяся шагать, отчего ее заносило то в одну, то в другую сторону. Напротив, в песочнице, копошилась девочка постарше, за которой, как заметила Ирина, мужчина также следил.

«Не хилые здесь папаши, – подумала Ирина, – настоящие отцы-героини. Или герои?»

Пока Ирина размышляла над тем, какого звания достойны мужья многодетных матерей-героинь, шатающаяся кроха, так и не сумев шагнуть, упала, отметив это событие громким плачем. Отец подхватил ее на руки, что-то сказал старшей дочери и покатил коляску к тому самому подъезду, у которого сидела Ирина. Чем ближе он подходил, тем более пристально вглядывалась в него Ирина. Причина была вовсе не в его героизме, а в том, что этот мужчина кого-то ей очень сильно напоминал. В свою очередь тот тоже не отрывал от нее взгляда. Когда он подошел достаточно близко, оба одновременно воскликнули:

– Ирина?

– Андрей?

А потом сразу оба замолчали, рассматривая друг друга.

– Ты все так же хороша, – заговорил Андрей первым.

– Да и ты не плох. Товарищ… – она вопросительно посмотрела на Андрея.

– Генерал, – улыбнулся тот, – но для тебя по-прежнему Андрей. Ты как здесь?

– А ты? – вопросом на вопрос ответила Ирина.

– У меня все просто. Приехал к теще на блины.

– Слушай, мне же Светка говорила, что ты на ее родственнице из Синегорска женился! Я совсем об этом забыла.

– А тебе и не надо об этом помнить, тебя это не касается, – обозначил Андрей границы общения, – лучше скажи, как ты сюда попала.

Кроха, сидевшая у него на руках, начала капризничать, просясь снова на землю. Андрей бережно поставил ее, поправил платье и взял за руку.

– Твои? – Ирина кивнула на детей.

– Конечно, не с чужими же мне гулять. Три девчонки, – гордо сказал он.

– Такой бравый гусар – и без сына?

– А дети, Ир, они любые хороши. Лишь бы были. На мальчишек я насмотрелся. На разных, плохих и хороших. А через женщин в этот мир все хорошее приходит. Поэтому я очень рад, что у меня три девчонки.

– Эти две крохи, похоже, прямо друг за другом шагают.

– Так мой возраст, Ирин, спешить надо. Молодость прогулял, в старости наверстываю. Хватит обо мне. Снова спрашиваю: какими судьбами?

– Разыскиваю одну женщину. Она живет здесь в сорок пятой квартире.

– Так это моя квартира. Вернее, квартира моей жены. Зачем она тебе?

– Не думаю, что мне нужна твоя жена. Мне нужна некая Иванова Надежда Александровна.

– Есть такая. Моя дорогая теща. А она зачем тебе?

– Пока не скажу, не обижайся. Не мой секрет. Если она захочет, сама расскажет, – Ирина встала со скамейки. – Мне пора. Надо еще успеть вечерней электричкой в Москву вернуться.

– Иди. Мы еще с полчаса погуляем и тоже придем. Может, увидимся, – Андрей снова взял кроху на руки и покатил коляску вдоль тротуара.

Квартира сорок пять располагалась на третьем этаже. Ирина позвонила. Дверь открыла молодая симпатичная женщина с золотистыми волосами.

«Жена Андрея», – догадалась Ирина.

– Вам кого?

Женщина стояла вполоборота, так, что был заметен ее едва округлившийся животик.

«Значит, шанс на сына у Андрея все-таки есть», – подумала Ирина и спросила:

– Надежда Александровна Иванова здесь живет?

– Да, проходите, пожалуйста. Мам, к тебе пришли, – крикнула Таня в глубь квартиры.

– Иду, – из дальней комнаты вышла женщина.

Седые волосы ее были убраны в высокую прическу, что в сочетании с горделивой осанкой делало ее похожей на королеву-мать из фильма, названия которого Ирина не могла вспомнить, потому что ей сразу стало не до этого. Женщина шла по коридору, в свете солнечных лучей, исходящих из находившегося за ее спиной окна. Окутанная их свечением, она озаряла все вокруг светом своих добрых, лучистых глаз, и чем ближе она подходила, тем бледнее становилась Ирина.

– Вам плохо? – заметила ее состояние Таня.

– Ах, это вы? – женщина сразу узнала Ирину. – Танечка, ты иди, занимайся своими делами, мы в гостиной поговорим. Проходите, – она направилась в среднюю комнату, вслед за ней медленно пошла растерянная Ирина.

– Присаживайтесь, – Надежда Александровна указала Ирине на кресло возле журнального столика, сама села с противоположной стороны. – Если вы вспомнили о сыне, то я ничем помочь не могу. Он вырос, и все решения теперь принимает сам.

– О-он здесь? – с трудом заставила себя говорить Ирина.

– В настоящее время нет, у него сессия. Он учится в мединституте. У вас очень хороший мальчик. Будет замечательным доктором. А что вам от нас надо?

– Надо. Только не от вас. Вернее, от вас, но от одной, без него, – запуталась в объяснениях Ирина.

– Я могу так понимать, что о мальчике вы не вспоминаете? – сухо, намеренно не скрывая упрека, спросила Надежда Александровна.

Ирина не просто не любила упреков. Они действовали на нее как красная тряпка на быка, потому что нарушали ту систему равновесия, в которой она существовала. Ответ Ирины на заданный вопрос прозвучал равнозначно:

– Так же, как вы о девочке?

Надежда внимательно посмотрела на незнакомку: легкое светло-зеленое платье, подчеркивающее стройную фигуру, блестящие, сотканные из перламутровых нитей, босоножки. На тонкой шее малахит в золотистой оправе, такие же серьги и браслеты на изящных запястьях тонких рук. Светло-каштановые волосы подняты назад золотистой оправой темных очков. И глаза. Эти до боли знакомые зеленые глаза!

– Кто вы? – тихо спросила Надежда.

– По второму имени – Ирина Петровна Фарецкая. Первое мне неизвестно, ибо оно похоронено где-то далеко, в местечке… – название лагеря вдруг выпало из ее памяти, – что-то рядом со словом «изжога».

– В Ужоге, – тихо сказала Надежда, – там похоронена моя дочь Виктория.

– Я не знаю, кто там похоронен, я, как вы уже знаете, не Виктория, но, тем не менее, получается, что ваша дочь – я, – Ирина сказала это довольно легко. За последние несколько дней она успела привыкнуть к мысли о том, что у нее есть новые родственники, и потому продолжила без напряжения: – Мне самой стало известно это совсем недавно и, в общем-то, случайно. Рассказала женщина, у которой я выросла. Она мне и крестик этот отдала, – Ирина протянула Надежде драгоценность.

Надежда Александровна молча взяла крестик. Это был он – верный спутник ее тяжелого детства и лагерной юности. Потускневший от времени, он все еще хранил на себе вензель: А. В., свидетельствуя о том, что род Воросинских действительно существовал.

– Как звали… как звали эту женщину?

– Софья Марковна.

– Рубман?

– Это девичья фамилия. По мужу – Фарецкая.

– Значит, все-таки Софья меня обманула, – Надежда Александровна сжала крестик в ладони, – все возвращается на свои круги. Оправдываться бесполезно. Прости меня, что плохо тебя искала. Прости, что все эти годы я помнила бугорок с деревянным крестиком, вместо того чтобы радоваться каждому дню, проведенному вместе с тобой. Прости, что, узнав в твоих зеленых глазах глаза милого моему сердцу доктора Крыленко, не додумалась узнать, кто ты такая и откуда, а просто осудила тебя, как мать-кукушку. Прости! – она говорила спокойным, ровным голосом, а по лицу ее катились крупные, трагически беззвучные слезы.

От этого тихого «прости», от слез и печальной неподвижности Надежды Александровны исходило такое страдание, что Ирине захотелось броситься к ней на шею, прижаться и сказать: «Мамочка, не плачь, я ни в чем тебя не виню, и не надо просить у меня прощения, я не стою того».

Однако она сдержала свой порыв: то, что хорошо для маленькой девочки, из уст сорокалетней женщины звучит по меньшей мере смешно. Да и не хотела она дешевой патетики: какие могут быть чувства между людьми, которые вчера еще не знали друг друга? А если и могут, то зачем они ей, Ирине? Думать, заботиться о ком-то, кроме себя, у нее не было ни малейшего желания. Поэтому она сказала банальность:

– Прошлого не вернуть. Давайте не будем ничего драматизировать. Случившееся надо воспринимать как новый факт из нашей жизни, который, в принципе, ничего не меняет.

– А знаешь, Ирина… можно мне так тебя называть?

– Конечно.

– Так вот, Ирина. Тогда, в больничной палате, в глубине твоих зеленых глаз сверкали такие же яркие искорки, как у твоего отца, Сергея Крыленко. А сейчас они исчезли. Так жаль.

– Надежда Александровна, – поморщилась Ирина, – не надо лирики. При чем здесь мои глаза? Я приехала к вам по делу.

Последовавшая за этим пауза показалась Ирине вечностью. Подумав, что Надежда потеряла сознание, она украдкой посмотрела на нее. Та сидела по-прежнему с прямой спиной, внешне спокойная, без слез, и лишь глаза из лучисто-голубых превратились в темно-синие.

– Все правильно, – наконец сказала Надежда Александровна, поднимаясь с кресла, – все правильно. Таня! Танечка, – она направилась к дверям комнаты, – зайди, пожалуйста.

– Иду, мамочка, – Таня вошла с яблоками в руках, – угощайтесь. Белый налив из нашего сада, – она протянула яблоко Ирине.

– Таня, – Надежда Александровна подошла к ней, – позволь тебе представить. Это твоя родная сестра Ирина Петровна Фарецкая. Помнишь, я когда-то давно тебе рассказывала свою историю. Оказывается, она еще не закончилась, моя старшая дочь жи… – не договорив фразы, Надежда Александровна стала оседать, теряя сознание.

– Мама, мамочка! – закричала Таня, подхватывая ее.

– Я сама, – кинулась на помощь к ней Ирина, – вам нельзя.

В коридоре хлопнула дверь, зазвенели детские голоса.

– Андрей, Андрюша! – закричала Таня.

В комнату влетел Андрей. Взяв тещу на руки, он положил ее на диван. Таня побежала на кухню за нашатырем.

– Что у вас здесь случилось? – спросил он, когда Таня вернулась.

– Сама не понимаю, – Таня поднесла к лицу матери ватку, смоченную нашатырем, – они говорили. Потом мама позвала меня, сказала, что она, – Таня кивнула на Ирину, – моя родная сестра, и начала падать.

– Ирка, – Андрей повернулся к Ирине, – я так и знал, что добром твой визит не закончится. Что ты здесь наговорила?

– Не кричи на нее, – Надежда Александровна пришла в себя, – я потом вам все расскажу. После ужина. Сейчас дети, занимайтесь ими, а то Викуша уже плачет.

– А что, у вас есть внучка Виктория? – с интересом спросила Ирина.

– Да. Старшей, Анечке, шесть лет, Оленьке – два, Викуше – скоро годик. Это что-то для тебя значит? – ответил ей Андрей.

– Да нет. Так, к слову спросила.

– Мама, мама, ты где? – в комнату заглянула Анечка. – Олька лужу сделала, как маленькая.

– Она маленькая, а ты большая. Надо было горшок ей дать, – Таня пошла к детям.

– Надежда Александровна, вам помощь нужна?

– Помоги мне сесть в кресло. И иди к детям, мы тут сами договоримся.

Когда он вышел, Надежда Александровна сказала:

– Танечке очень повезло с мужем. Андрюша очень хороший человек, только работает много. Зато, когда ему выходные дают, он всегда с семьей, с детьми возится, Танюше помогает дом обустраивать. Они в Москве живут, Андрей там квартиру получил большую. Четыре комнаты, как многодетная семья. Сейчас там ремонт делают. И Алексей, муж мой, там. Досматривает ход работ. А они здесь пока. Детям у нас хорошо, чистый воздух, Волга, ягоды со своего огорода. А у тебя как? Есть семья?

– Я сюда приехала не для того, чтобы вам свою жизнь рассказывать, – холодно осадила ее Ирина, – моя жизнь не укладывается в ваши провинциальные рамки, но она мне нравится.

Надежда Александровна сделала вид, что не заметила бестактность.

– Ну и хорошо. Главное, чтобы тебе нравилось. У меня есть фотография твоего отца, сейчас я покажу ее тебе.

Надежда Александровна вытащила из секретера альбом и бережно достала оттуда пожелтевшую карточку.

– Это снято в годы войны, он здесь в первом ряду с персоналом госпиталя.

Она протянула фотографию Ирине, та долго и пристально рассматривала незнакомого человека.

– Надо же, – усмехнулась она, – я думала, что лимит на родственников уже иссяк, а они все отыскиваются и отыскиваются… Спасибо, было интересно, – она вернула снимок Надежде, – но у меня к вам другой вопрос. Вы знаете, что у вас во Франции есть родственники?

– Извини, что отвлекла твое внимание на отца, – проглотив обиду, Надя убрала фото в альбом.

– Не хотела вас огорчать, но мы же взрослые люди, и мне кажется, что эмоции здесь излишни. Да, я ваша дочь, но для меня это ничего не меняет. Сорок лет я жила без вас и кричать теперь от радости встречи, скорее нежданной, чем долгожданной, по меньшей мере глупо. Может быть, пройдет время, я привыкну к тому, что вы есть, и тогда что-то изменится… А пока, извините, но представления не будет.

– Это ты меня извини, что досаждаю тебе. – Надя взяла себя в руки и, подчиняясь ситуации, буднично спросила: – Так что ты спрашивала про родственников во Франции?

– Вы знаете про Петра Григорьевича Воросинского?

– Очень немногое. Самого его, как ты понимаешь, не видела. Но от родителей слышала, что был у отца брат, который много золота из России вывез. Больше, пожалуй, ничего и не знаю. Время тогда такое было, что подобные речи не приветствовались. Так что же, он жив?

– Был жив до 1984 года, имел жену-китаянку, сейчас в пригороде Парижа живет его сын, довольно состоятельный человек.

– Надо же! Воистину неисповедимы пути Господни, – перекрестилась Надя. – Ваша просьба с ним связана?

– Да. Через две недели я уезжаю на ПМЖ в Голландию.

– Что значит ПМЖ?

– Постоянное место жительства, – пояснила Ирина, не замечая, как вздрогнула Надежда Александровна. – Сами понимаете, чужая страна. Было бы очень кстати, если бы люди, на родство с которыми я, как выяснилось, имею право, помогли мне адаптироваться в той среде. Для этого мне надо им как-то представиться от вашего имени, вернее, от имени семьи Воросинских.

– Да ради Бога, представляйся. – Надя действительно не понимала, чем она может помочь.

– Для этого мне надо хотя бы что-то знать об истории вашей, – Ирина запнулась, – я могу говорить – нашей?

– Решай сама, к кому ты себя относишь.

– Хорошо. Об истории семьи Воросинских.

– Танечка, – крикнула Надежда Александровна, – принеси нам чай и печенье, разговор у нас долгий.

Таня отнесла поднос с чаем и бутербродами и вернулась на кухню.

Андрей уговаривал Оленьку съесть ложечку картофельного пюре «за папу».

– Я, Андрюш, сначала подумала, что она за тобой пришла. Я ведь ее сразу узнала. А что получилось? Твоя бывшая невеста оказалась моей настоящей сестрой! Нарочно не придумаешь. Как, как мог получиться такой бред? Красавица Ирина и обыкновенная я – родные сестры! – Таня поставила на плиту пустую кастрюлю, собираясь вскипятить молоко на вечер. – А если бы ты на ней тогда женился и теперь приехал: здравствуйте, пожалуйста, я ваш родственник. Я не знаю, что бы со мной было.

– Если бы я на ней тогда женился, то теперь не приехал бы. Точно тебе говорю.

– Это еще почему? – Таня зажгла газ под кастрюлей.

– Да поубивали бы мы уже друг друга. Это на гражданке бабы за свою красоту, как сейчас модно говорить, дивиденды получают. А на военной службе больше ценится наличие сердца и души, чего у Ирки явно не хватает. Не судьба нам с ней быть. Не судьба!

– Не хочешь ли ты сказать, товарищ генерал, что все это есть у меня, потому что я некрасивая?

– Не говори ерунды, – Андрей обнял Таню, – ты очень красивая. Девчонки, у нас мама красивая?

– Да! Да! Да! – закричали хором малыши.

– Ну вот, видишь, сколько здесь ценителей твоей красоты, а ты сомневаешься. Слушай, а чем так противно пахнет? Это у нас что-то горит или у соседей?

– Ой! – встрепенулась Таня. – Кастрюля горит, я ж в нее молоко налить забыла!

– Вот так, дети. Мамочка наша чуть было пожар с перепугу не устроила. Ее счастье, что она замуж за лейтенанта не вышла, – Андрей открыл окно.

– Это почему?

– Да потому, что лейтенанты с семьями живут в военных городках, где все про всех знают. И если узнают, что лейтенант жене на кухне помогает, сразу выговор дают. Не царское это дело, служить надо. А мамочка наша хитренькая. Она вышла замуж за полковника, гарнизонной жизни не хлебнула, и никто не видит, – Андрей скорчил горестную физиономию, – как она над бедным теперь уже генералом измывается.

– Ой, Андрюшка, как я тебя люблю, – Таня чмокнула Андрея в щеку.

– А я и тебя, и девчонок, и того карапуза, который к нам еще только собирается придти, – Андрей поцеловал Таню в живот и сгреб своих девчонок в охапку, даря каждой по поцелую.

Назад Ирина собралась ехать на шестичасовой электричке. Провожая ее до дверей, Надежда Александровна грустно улыбнулась:

– Только что нашла дочь и тут же ее теряю. Можно я приеду в аэропорт тебя проводить?

– Если есть желание, пожалуйста, – Ирина устремилась к выходу.

В коридор вышла вся семья Тимофеевых:

– Тетя, а ты к нам из кино пришла, да? – спросила любопытная Анечка.

– Нет, деточка, – усмехнулась Ирина, – эта тетя пришла к вам из жуткого прошлого, чтобы проложить себе дорогу в светлое будущее.

– Ира! Цинизм – не наш профиль, – оборвал ее Андрей. – Ну что, решила свои проблемы?

– По мере возможности. Могу согреть дикий Запад вашими пламенными приветами.

– Обойдутся. Ну что, дети, помашем тете ручкой, – Андрей помахал Ирине вместе с Викушей, которую держал на руках.

– Можно тезку поцеловать? – спросила Ирина.

– Да сколько угодно, – кивнула Таня.

Ирина чмокнула малышку в толстую щечку.

– Рада была с вами познакомиться, дорогие товарищи родственники, но пора и честь знать.

– А может, осталась бы, – робко предложила Надя, – считай, что жизнь порознь прожили, хоть бы один вечерочек вместе провести.

– Нет, не обижайтесь, не останусь.

– Надежда Александровна, не надо, не просите ее, пусть уезжает, – сказал Андрей.

– Правильно. Ты, Андрей, как всегда, все понял правильно.

– Ну что же, раз так… Бог тебе в помощь, доченька, – Надя перекрестила Ирину и тут же спохватилась: – Забыла совсем, дай мне адрес, где сейчас Софья находится.

– Зачем?

– Она совсем одна, вдруг ей помощь какая требуется. Навестим, узнаем.

– Неужели после всего того зла, что она вам принесла, вы будете заботиться о ней?

– Но ведь у нее кроме нас никого нет.

– Вы святая! Адреса не знаю, напишу вам больницу, где она лечилась и фамилию доктора, который вам все расскажет.

Когда Ирина ушла, Надежда Александровна, разом отяжелев, попросила:

– Танечка, помоги мне дойти до своей комнаты.

Несколько минут они сидели молча: Таня на кресле, Надежда Александровна на диване.

– Вот видишь, как судьба надо мной пошутила, – Надежда заговорила первой, – сначала она подарила мне троих детей. А потом так все перепутала, что теперь и не понять, что хорошо, что плохо. Ирину вырастила женщина, ненавидевшая ее родителей – меня и Сергея. Отец Ирины летал на крыльях счастья, когда я носила ее под своим сердцем. Зависть и злоба разлучили нас. Сколько слез я выплакала, не пересказать. Сегодня мой мир перевернулся. Моя девочка жива! Ты не представляешь, какие чувства переполняют меня! Но я не осмелилась не то что поцеловать, не осмелилась за руку подержать мою деточку. Она совсем чужая. Она прожила целую жизнь без меня, и теперь глупо рассчитывать на то, что мои чувства, мысли и желания будут что-либо значить для нее.

А как мне оценить поступок Рубман? Благодарить ее за то, что она не выбросила мою девочку на помойку, или возненавидеть за то, что украла ее? Я не знаю ответа на этот вопрос… Но я знаю, почему Мишка вырос таким, что даже на похороны к бабе Насте не приехал. Это потому, что я не хотела его рождения, обстоятельства тогда были для меня не самые подходящие. И сколько бы я потом ни раскаивалась, сколько ни старалась прививать ему добрые чувства, ничего у меня не получилось. Младенческая червоточина обернулась черной дырой, которая все больше засасывает моего сына. И ему не нужны мои советы, так же как Ире не нужны мои объятия. Вот и получается, что теоретически детей у меня трое, а практически одна – ты. Танечка, я не устаю благодарить Бога, за то, что Он вернул тебя. Если бы не ты, то я бы уже не жила, – по щекам Надежды Александровны катились слезы.

Когда Андрей, обеспокоенный долгим затворничеством матери и дочери, заглянул в комнату, он увидел обливающихся слезами женщин.

– Ну и денек сегодня. То пожар, то потоп, – пробурчал он, направляясь за успокоительными каплями.

Вечером Таня уложила маму в постель.

– Спасибо тебе, родная, – поцеловала ее Надежда Александровна, – у меня к тебе еще есть просьба. Позвони ты отцу, пусть уж возвращается. Хватит там прорабить. Мне здесь без него сейчас совсем плохо.

– Обязательно, тем более что ремонт к концу подходит. Завтра с утра позвоню, а вечером он приедет.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Надя. – Таня, а ты помнишь, какие у нашего Сережки глаза?

– Конечно, помню. Зеленые.

– А у Ирины?

– Зеленые, – Таня удивленно посмотрела на мать. – Ой! А у них глаза одинаковые!

– Потому что Ирина – мама нашего Сережки.

– Как это? – от изумления Таня снова села на кресло. – Так не бывает.

– Вот я и говорю. Посмеялась надо мной судьба. И детей дала, и внуков. Да так все перепутала, что родные чужими стали, а чужие – родными. Ты иди, снотворное уже действовать начало. Завтра я тебе еще одну историю расскажу.

В аэропорт Ирину привез Стас, недавно появившийся «ухажер». В зал ожидания она вошла первой. Он следом за ней нес два больших чемодана. Недалеко от табло с расписанием вылета самолетов они остановились.

– Ничего не забыла? – спросил Стас, переводя дух. – Кусочек Родины на память прихватила?

– Обязательно! Нормальный кусочек получился. В твердо конвертируемой валюте. Спасибо друзьям. Помогли обойтись без потерь, – сказала Ирина, оглядываясь по сторонам.

– Ты кого-то ищешь?

– Представь себе, да!

– Уж не нового ли поклонника, заведенного втайне от меня?

– Стасик, золотко, ты прекрасно знаешь, что все тайное рядом с тобой становится явным. Так что не ревнуй. В старости будешь вспоминать меня, как самую верную свою подругу. Если доживешь, конечно.

– Тьфу-тьфу-тьфу. И как только у тебя язык поворачивается сказать такое. Так кого ты ищешь?

– Представь себе, свое семейство.

– Чего? – изумлению Стаса, казалось, не было предела.

– Для особо одаренных повторяю – свою семью. И попрошу закрыть рот, а то ваш вид не соответствует высокому званию моего последнего отечественного любовника.

– Что, тебя семья на сентиментальность пробила? Не ожидал.

– Стас, давай закроем тему. Она не для общего пользования, а для индивидуального. Поэтому, будь другом, не комментируй.

Ирина посмотрела на часы. Через пятнадцать минут должны были объявить регистрацию ее рейса. Ну что ж! Не приехали и не надо. Она еще не поняла, стоит ли из-за этого расстраиваться, как услышала за спиной знакомый голос:

– Ира! Ира, это ты?

Ирина обернулась и увидела Надежду Александровну. Рядом с ней стоял пожилой мужчина, и было понятно, что это муж Алексей. А за их спиной был тот, кто действительно «пробил» непробиваемую Ирину. Ее сын. Надежда Александровна, решив больше ни от кого ничего не скрывать, заранее позвонила Ирине и предупредила ее, что в аэропорт вместе с ней приедет Сергей, которому она все рассказала. Теперь они стояли напротив, не отрывая друг от друга взгляда. Ее поразило то, что в сыне не было ничего от Коли. Высокий, худощавый, темноволосый молодой человек с лицом, неправильные черты которого были ярко отмечены обаянием и освещены золотистыми зайчиками, святящимися на дне его зеленых глаз, производил очень приятное впечатление.

«Неужели это мой сын?» – глядя на него, думала Ирина.

«Неужели это моя мать?» – глядя на нее, думал Сергей.

Ирина была слишком недоступна и хороша собой, для того чтобы ждать от нее материнской ласки.

– Господи, ну сделайте же вы шаг навстречу друг другу! – не выдержала Надежда Александровна. – Так получилось, так вышло, что жили вы порознь. Но по Божьему Промыслу теперь-то вы рядом, вы все знаете друг о друге. Еще не поздно матери признать сына, а сыну – мать. Господь даст вам время и понять, и полюбить, и простить. Вы – родные друг другу люди. Вы только подумайте – во всем огромном мире вас, в такой степени родных, всего двое. Надо сделать лишь шаг – один шаг навстречу, для того чтобы навсегда обрести друг друга.

Она подтолкнула Сергея вперед.

– Здравствуй… те, – прошептал он прерывающимся от волнения голосом и протянул Ирине руку.

– Здравствуй, – Ирина взяла руку сына, и вдруг на нее нахлынула волна воспоминаний с ветками багульника в руках Коли, с шелестом осенней листвы на даче художника, с тем тревожным ожиданием счастья, которое сопровождало ее вхождение во взрослую жизнь и которого потом, в этой самой взрослой жизни, у нее никогда не было. Эта волна оказалась сильнее ее. Она подхватила Ирину, как шлюпку, оторвавшуюся от большого корабля, и понесла к той гавани, которую так долго искала.

– Спасибо, Сергей, что пришел, – сказала Ирина, обнимая своего взрослого сына.

А потом разом все начали говорить, удивляться, восхищаться, и, как всегда бывает в таких случаях, объявление о регистрации пассажиров на нужный рейс прозвучало слишком быстро. Стасу оставалось лишь помахать Ирине рукой издали.

Сидя в самолете, Ирина достала два письма, которые в последний момент прощания дала ей Надежда Александровна. Одно, с просьбой принять и помочь Ирине, предназначалось для зарубежных родственников, другое – ей самой. Она открыла его.

«Дорогая доченька! Судьба сыграла с нами злую шутку, но Бог помог все исправить. Сейчас главное мое счастье заключается в тебе, в том, что ты – ЕСТЬ! Твое появление на свет определила любовь. Это великое чувство освещало каждый миг, который я носила тебя под своим сердцем.

Твой отец, замечательный человек, Сергей Крыленко, обожал тебя бесконечно. Так случилось, что мы не смогли согреть своей любовью твое детство. Но теперь, когда все тайны открыты, помни – я буду молиться о тебе. И пусть наша родительская любовь сделает счастливой твою дальнейшую дорогу. Благослови тебя Бог, доченька!

Твоя мама».

«Ирония судьбы, – думала Ирина, вглядываясь в бездонное небо за окном иллюминатора, – Софья отбила у меня всякое желание к семейной жизни, к материнству, к детям. Дети из-за мачехиных домашних абортов ассоциировались в первую очередь кровавыми ошметками в тазу… Нет семьи, нет родительского дома. А пристанище можно обрести в любом “комфортабельном углу” мира. Так что необходимость в милой Родине у меня отпала. Затеяла эмиграцию. Все получилось. Эмигрирую успешно, даже капитал кое-какой набрала. И тут находится семья – большая, дружная. Моя личная семья. С доброй мамой и умным сыном. И даже с родословной. Словом, все то, о чем я мечтала в детстве, свалилось мне на голову в… – Ирина задумалась, к какой возрастной категории она относится. – Юность позади, молодость там же, что же я теперь – дама средних лет?»