Текст книги "Крик журавлей в тумане"

В конце третьего курса родители пообещали Тане, что, в случае успешного его окончания, она получит тот подарок, который попросит. Таня сдала сессию отлично и попросила джинсы, но отец встал на дыбы, и ей опять пришлось отступить.

– Ни за что, – сказал он тоном, не терпящим возражений, – ни за что моя дочь не наденет на себя тряпье, которое носят отбросы загнивающего Запада.

– Ну уж ты скажешь, – возмутилась Надежда, – ребенок попросил джинсы, а ты всю газетную ерунду собрал и выложил тут перед нами.

– Никакая не ерунда, – отрезал Алексей, – я сказал нет, значит, нет. Проси что хочешь, только не джинсы. Что у нас, своей советской одежды мало? Не хватало еще нам по миру побираться. Я запрещаю тебе носить джинсы.

– Ладно, успокойся, – урезонила его мама, – разошелся не по делу.

В подарок Таня получила золотой перстенек с рубином, который красовался теперь на ее руке. А джинсы ей заменил красный кримпленовый костюм, состоящий из расклешенных брюк и приталенного длинного пиджака. Он достался ей как участнице демонстрации на Красной площади в честь очередной годовщины Октябрьской революции. Тогда всех после двух месяцев усиленных тренировок педвузовок одели в одинаковые красные костюмы и вывели на главную площадь страны. Там, пред ясными очами руководителей Советского государства, они маршировали, изображая своими стройными рядами букву «Р» в аббревиатуре СССР. Остальные буквы достались студентам других вузов. Тане запомнилась эта демонстрация тем, что сначала они долго мерзли на подступах к площади, потом быстро по ней прошагали, не успев разглядеть генсека Брежнева и его свиту, после чего около часа блуждали по задворкам центра Москвы, пытаясь из него выбраться. Линии метро были перекрыты.

За окнами электрички мелькали знакомые пейзажи. Зеленая зона области сменилась серыми строениями промышленной окраины столицы.

– Подъезжаем? – спросил Костя, отрываясь от книги.

Костя учился в Геологоразведочном институте и находился в вечном поиске полезных ископаемых. Жил он в том самом студгородке, где работала комендантом ее строгая тетя Лена.

С того времени, когда они познакомились в Штабе Боевой славы, Костя всегда что-нибудь искал. Сначала безымянных героев войны, потом остатки древней цивилизации на своем огороде, а теперь переключился на поиск меди в тех местах, где еще не ступала нога человека. Таких мест в пределах Советского Союза не наблюдалось, и он штудировал книги об Африке.

– Тебе хорошо в этом костюме, – улыбнулся Костя.

– Ты мне об этом уже говорил, – Таня подумала о том, что эта улыбка придает его лицу особую привлекательность. – А тебе хорошо с этой улыбкой.

– Спасибо, – смутился Костя, – обмен комплиментами состоялся.

– Ты с нами в поход пойдешь?

– Костя, осень наступает. Что там делать, в твоем походе? Сидеть в палатке и петь песню о том, что «солнца не будет, жди не жди, третью неделю льют дожди»?

Глава 37

Тетя Лена встретила племянницу при полном параде. В квартире было шумно и пахло пирогами. Из комнаты доносилось бренчание гитары и веселые голоса.

– Ой, Танюшка, а у нас радость. Володька жениться надумал. Сваты пришли, – сообщила тетка, едва она вошла в прихожую, – давай приводи себя в порядок с дороги и присоединяйся к нам.

Она убежала на кухню, а в коридор вышел Володя.

– Танька, пойдем скорее, я тебя с невестой своей познакомлю, – он взял ее за руку и потащил в комнату.

– Знакомьтесь. Моя сестра, студентка пединститута. Зовут Таней, – громко объявил он, представляя ее гостям. – Это – родители Светы, ее подруга, а вот и она сама, – он махнул рукой в сторону двух девушек, сидящих на диване.

Одна из них, необыкновенно красивая, с зелеными глазами и каштановыми волосами, лениво перебирала струны гитары тонкими нежными пальцами, украшенными кольцами с камнями. Не успела Татьяна удивиться тому, что Володька выбрал себе в жены такую красавицу, как раздался звонкий, веселый голос:

– Да не она это, не она. Эта уже давно выскочила замуж. А вот я задержалась в девках. Будем знакомы, Света.

Веселая круглолицая толстушка протянула руку навстречу Тане, и та вздохнула с облегчением: слишком уж надменной показалась ей зеленоглазая красавица.

– А это Ира, подруга школьных дней моих, жена профессора, – пояснила Света.

– Очень приятно, Таня.

Красавица, слегка улыбнувшись, не переставая перебирать струны гитары, кивнула головой.

– Ирин, что ты над гитарой издеваешься, – сказал Володя, – сыграй чего-нибудь дельное.

– Рожденный быть у пианино, гитары не познает звук! Это Андрей был мастер, а я так, подмастерье.

– Кстати, где он сейчас? – оживилась Светка. – Слышала о нем что-нибудь?

– Не слышала, не видела, не вспоминаю, – Ирина отложила гитару. – Ох, до чего же вкусные у вас пирожки, тетечка Леночка! Света! Твоей фигуре угрожает опасность!

– Ничего не вижу плохого в том, что моя дорогая пышечка станет еще пышнее! – обнял невесту Владимир. – Кстати, Свет, ты пластинку обещала с «Поющими гитарами», принесла? «Ригонда» готова крутить пластинки, – он чмокнул ее в щеку.

– Конечно, я обещанное не забываю. Пакет с пластинками в прихожей?

Импортные полиэтиленовые пакеты с иностранными надписями и рисунками были мечтой всех Таниной подруг. И ее тоже. Но фарцовщики просили за такой пакет от двадцати до двадцати пяти рублей, что для нее было непозволительной роскошью. Явно хвастаясь тем, что у нее есть такой пакет, Светка притащила его в комнату и высыпала на пол содержимое: две книги, тетрадь, конверт с пластинкой и фотографии.

– Ой, Ир, – всплеснула она руками – совсем забыла. Я ж фотографию тебе принесла. Помнишь, когда мы все вместе твой день рождения отмечали, нас Олег фотографировал. Он потом отдал мне эти снимки. Потом как-то раз вспомнила, но ты уже замужем, тебя уже не достать. Опять забыла. А сейчас стала вещи свои разбирать, они и вывалились оттуда. Думаю, возьму с собой. Если придешь – отдам.

Светка протянула Ирине несколько фотографий. Та быстро перебрала их и откинула в сторону, на диван.

– Зря несла. Могла бы сразу выкинуть.

– Да ты что, Ирка, – Света аккуратно собрала фотографии. – Гордиться надо, что такой мужик был, есть что вспомнить.

– А кто это? – обратил внимание на фотографии Володя.

– Да Андрей, ухажер Иркин. Она за него чуть было замуж не вышла, – пояснила Светка, – большой привет из нашей юности.

– А можно мне посмотреть? – спросила Таня.

Таня с интересом смотрела фотографии. Она узнала Ирину и Свету. Остальные были ей не известны. Все, кроме одного парня, лицо которого произвело на нее странное впечатление. Она точно знала, что не знакома с ним, и в то же время Татьяну пронзило ощущение, что перед ней лицо очень близкого-близкого человека…

– Кто это? – спросила она у Светки.

– Вот видишь, Ир, младшее поколение сразу кладет глаз на Тимофеева. А ты – выброси, выброси.

– Как его зовут? – переспросила Таня.

– Андрей Тимофеев – командир Советской армии! – с пафосом сказала Света. – Понравился?

Таня в ответ промолчала. Неужели это он? Ее деревенский друг Андрюшка?

– А где он сейчас?

– Растворился на просторах нашей Родины, – ответила Ирина. – Свет, ну я не поняла, мы собрались здесь для того, чтобы замуж тебя выдать, или для того, чтобы Тимофеева вспоминать?

– Конечно замуж, – Володька подхватил невесту на руки. – Вот видишь, я тебя могу поднять, а могу и бросить.

– Не бросай меня, о мой король, – закричала Светка, обняв его за шею, – я тебе еще пригожусь. Таня, Ира – все за стол! Быстрей, быстрей, пока меня жених не уронил!

Вечером, когда гости разошлись, Таня вновь увидела фотографии. Никому не нужные, они лежали на подоконнике. Одну из них, там, где улыбающиеся Андрей и Ирина были сняты вместе крупным планом, подобрала Таня. Она разрезала фотографию на две части. Ту, где улыбался Андрей, спрятала тайком ото всех в тетрадь со своими стихами.

Глава 38

Пятый курс для Татьяны начался со свадеб. Сначала женились Света с Володей, а в конце октября вышла замуж Танина синегорская подруга Томка. Ее избранником стал мастер цеха, в котором она работала. Ему уже исполнилось двадцать семь лет, и он так сильно торопился обзавестись семьей, что сделал Томку беременной еще до свадьбы. Сверкая глазами, она таинственным шепотом поделилась с Татьяной своим секретом, взяв с нее слово никому ничего не говорить. Вспомнив партизан, Таня пообещала хранить молчание даже под угрозой пыток. Но пытать ее никто не стал, потому что весь город уже и без Татьяны знал, что Томка выходит замуж на четвертом месяце беременности. Причем все передавали эту новость друг другу под большим секретом, под ним же она и распространялась, внося разнообразие в постную жизнь Синегорска. Поэтому, когда Томка появилась в свадебном наряде перед местной публикой, сопровождавшей ее поход в загс, все в первую очередь уставились на ее живот. Увиденное их разочаровало. На Томке было гипюровое белое платье, сшитое «трапецией», и под его свободным кроем ничего подозрительно-греховного не просматривалось. Толпа огорченно вздохнула и принялась рассматривать саму невесту. Невеста была хороша, под стать видному своему жениху. Таня по праву свидетельницы шла вслед за Томкой. Что должна делать свидетельница, она не знала, поэтому на всякий случай сочинила поздравительный стих. Со стороны жениха свидетелем был невысокий черноволосый парень с лицом, отмеченным чертами далеких татаро-монгольских предков. После загса свадебный кортеж совершил почетный объезд вокруг города, а потом все уселись за праздничные столы, накрытые в кафе «Дружба», где работала Томкина мать. Первый тост сказал свидетель, при этом он обошелся тремя словами.

– Давайте выпьем за молодых! – сказал он, держа в своей широкой, расплющенной руке хрупкий бокал с шампанским с такой осторожностью, будто боялся его раздавить.

Все быстренько выпили и принялись закусывать. Дальше тосты с пожеланием любви, счастья и прибавления в семействе пошли веселей.

– А пусть теперь свидетельница скажет, – предложил свидетель, – а то неравноправие получается. Я от жениха сказал, а она от невесты – нет. Пусть это. Того. Говорит.

– Хорошо, – сказала Таня. – Дорогая Тамара, мы дружим с тобой с малых лет, и сегодня, в этот торжественный день, я хочу подарить тебе свое стихотворение, написанное специально к дню твоей свадьбы.

– Давай, давай, – радостно захлопала в ладони Томка. – Тихо! Всем молчать! Танька стих мне прочитает.

Гости притихли, но жевать не перестали. Волнуясь, Таня достала открытку, на которой заранее написала стих, и начала читать:

 
Да будет счастлив ваш союз,
Пусть над всемирной суетою
Величье ваших брачных уз
Взовьется яркою звездою.
И пусть года летят теперь…
 

– А куда им лететь, годам-то? – раздался мужской голос.

– Да к черту на кулички, – ответил ему разбитной женский.

Все дружно захохотали.

– Молодец, Танька, – закричал свидетель, – наливайте. Наливай народ, за молодых пьем!

 
Пусть ничего не повторится,
И только этот славный день,
Пусть в вашей жизни вечно длится.
 

Дрожащим голосом, перекрикивая пьяный гул, Татьяна дочитала свое стихотворение.

– Так за что пьем? – недоуменно спросил свидетель и громко икнул.

– За молодых! – выпалила Таня, и выскочила из-за стола.

– Я так и говорил, что за молодых. А ты про какие-то узы, – свидетель опрокинул очередную рюмку водки и захрумкал огурцом.

Гости наливали, пили, ели, потом начались танцы. Сославшись на головную боль, Таня ушла.

«Все-таки хорошо, что отец не разрешил мне учиться в Литературном, – думала она, направляясь к дому, – действительно, кому они нужны, эти поэты?»

Дома ее ждал сюрприз: в отпуск приехал Мишка. И тоже не один, а с женой, миловидной и стройной девушкой. Женился он на дочери командира погранотряда, в котором служил. Лиза, так звали его жену, закончив медучилище, приехала навестить родителей и там встретила Михаила.

– Она вообще-то не хотела замуж за военного выходить, тем более за пограничника, – рассказывал Мишка, – но я уговорил, правда, Лизонь?

– Правда, – коротко сказала Лиза, на минуту оторвав от пола серые глаза.

Она чувствовала себя неловко, теряясь под пристальными взглядами незнакомых людей, и старалась спрятаться за спиной мужа.

– А почему? – искренне удивилась мама. – Разве плохо быть женой военного?

– У Лизоньки вся жизнь прошла на заставе. Надоело, – ответил вместо нее Мишка, – и я ее понимаю. Скука, однообразные пейзажи. Ни тебе общества приличного, ни развлечений. Как там у поэта, Тань, «вдали от шума городского»?

– Не знаю, – буркнула Таня, – я больше стихами не балуюсь.

Новая родственница говорила мало, улыбалась редко и вела себя столь незаметно, что за месяц совместного проживания с ней семья Ивановых так и не смогла понять, что это за человек – Лиза. А самому Мишке было не до объяснений. Он с энтузиазмом, удивляющим всех домашних, бегал по магазинам. Очень скоро квартира превратилась в склад. Во всех трех комнатах стояли коробки, коробочки, пакеты и свертки, на которые все время покушался любознательный Сереженька. Ему очень хотелось узнать, что же находится внутри этих загадочных упаковок, но как только он начинал их потрошить, в комнате обязательно появлялся кто-нибудь из взрослых и начинал кричать: «Нельзя, не трогай, положи на место».

Когда Таня в очередной раз приехала на выходные домой, Мишка уже «осваивал» коридор.

– Да тут уже и пройти нельзя. Мишка, ты военный или торгаш? – возмутилась она.

Баба Настя поддержала внучку.

– И как только тебе не надоело, сколько тащить-то можно! – попеняла она внуку. – Он ведь, Танюш, почитай каждый день с пяти утра где-нибудь очередь занимает. И все хапает, хапает.

– Это вы здесь как в раю живете, а у нас там ничего нет. Мне Лизу хочется принарядить, ребята заказов надавали. Я для всей заставы стараюсь. У нас в поселке в магазинах только килька в томатном соусе продается и соль со спичками, а барахла, типа там обуви и одежды, вообще не бывает.

– А если бывает, то ширпотреб местный, на который смотреть страшно, не то что надевать, – добавила стоящая рядом Лиза.

– Да ладно уж, наряжайтесь, – махнула рукой бабушка, – но проход в коридоре не дело загораживать. Мальчонка того и гляди нос разобьет.

– Не успеет, мы завтра уезжаем, – отмахнулся Мишка.

Перед отъездом Мишка одарил всех домашних подарками. Таня получила от него набор польских теней для глаз, мама Надя – духи «Быть может», бабушка – коробку зефира в шоколаде, отец – спортивную футболку, а Сереженька – набор деталей «Конструктор».

Покупки не уместились в багажнике такси, и пришлось оставшуюся часть закидывать в салон.

– Мам, а тебе Лиза понравилась? – спросила Таня, когда они, проводив Мишку, возвращались домой.

– Лиза девушка спокойная, тихая.

– А по мне, лучше бы он женился на такой, как Светка у тети-Лениного Володи, – сказала Таня.

– Почему? – удивилась мама.

– Не знаю. Мне так кажется. Светка веселая, добрая, – сказала Таня, – а Лиза слишком уж закрытая. Про таких говорят – в тихом омуте черти водятся.

– Не наговаривай зря. Лиза – нормальная девушка, Мишка ее любит. Пусть живут с Богом. Ой, забыла тебе сказать, – всполошилась мама, – с этими отъездами все из головы вылетело. Надо тебе от тети Лены съезжать.

– Почему?

– Она решила разменять квартиру. Твоя веселая Света ее допекла. Она теперь беременная, ждет ребенка… Ну, это пусть они сами разбираются, а тебе тетя Лена нашла место в общежитии, где она комендантом. Будешь жить хоть и отдельно, но все же под присмотром.

Глава 39

Вхождение в настоящую студенческую жизнь Таня начала с парикмахерской.

– Что делать будем? – спросил мастер, в кресло к которому она села.

– Резать! – твердо сказала Таня.

– Так сразу? А зачем?

– Зачем? – Таня на минуту замешкалась, а потом выпалила: – Затем, что теперь я начинаю новую жизнь.

– А со старой прической ее нельзя начать? – осторожно спросил мастер.

– Нет, только с новой! – решительно сказала Таня.

– Ну, тогда воля ваша, – мастер пощелкал ножницами, – хотя поверьте мне, как мужчине, эта коса – ваше главное украшение.

– Что, больше ничего хорошего во мне нет? – с обидой спросила Таня.

– Мы, девушка, не просто стрижем, мы, так сказать, моделируем образ. Поэтому я вас просто обязан предупредить, что коса подчеркивает вашу индивидуальность, выделяет вас из толпы. Без нее вы станете обыкновенной. А с ней вы настоящая тургеневская девушка…

– Не трогайте классика, режьте! – резко перебила его Таня. – Долой Тургенева, хочу стрижку «сессун».

Выходя из парикмахерской, Таня посмотрела в зеркало и вздрогнула от неожиданности. Оттуда на нее смотрела обыкновенная, современная девица. В меру симпатичная, стройная и приятная. Как все. Ни хуже, ни лучше остальных.

– Ну вот. Буду теперь как все, и любовь у меня будет, как у всех.

Бдительная тетя Лена выбрала для проживания племянницы комнату, в которой, по ее мнению, жили самые порядочные девушки. Одна из них – Наташа, была коммунисткой и потому, на взгляд тети Лены, являла собой образец советской студентки, другая, казачка Зина, тоже состояла в рядах КПСС и к тому же пользовалась особым доверием тети Лены, так как никогда не имела никаких дисциплинарных нареканий. В студгородке было несколько шестиэтажных корпусов, которые различались только тем, что принадлежали разным институтам. Во всем остальном они являлись точной копией друг друга. Кроме студентов, в общагах жили тараканы и мыши, которых постоянно травили. Однако они мужественно боролись за право на жизнь и отчаянно размножались назло всем существующим в природе ядам. Некоторые шутники откармливали мышей в стеклянных банках, пугая ими девчонок.

Кроме этого у студентов было множество других развлечений, в которых они участвовали с большим энтузиазмом. За тем, чтобы этот энтузиазм не переходил границы разумного, бдительно наблюдал студсовет. В него входили представители деканата и особо надежные студенты, в основном из числа членов КПСС. Студсовет проводил санитарные рейды по комнатам, устраивал научно-просветительские лекции, праздничные вечера и прочие мероприятия, используя энергию студентов в мирных целях. Но энергии было так много, что ее хватало на многие цели.

Однажды, пока студсовет размышлял над условиями проведения конкурса на лучшую комнату общежития, студенты без долгих раздумий провели конкурс на самого быстрого едока колбасы. Участие в нем принимали тощие и голодные, а толстые бегали им за колбасой. На виду у всей общаги три конкурсанта ели докторскую колбасу и запивали ее минералкой. Первый осилил полкилограмма, второй шестьсот грамм, а третий поразил всех своей ненасытностью, съев целый килограмм и попросив добавки. Победитель не только наелся, но и отдохнул в больнице, куда его прямо с конкурса привезла «скорая помощь».

Самое большое значение в своей работе студсовет придавал борьбе с пьянством, поэтому среди студентов непьющих не было. Пили все, особенно перед танцами. Считалось высшим шиком прикупить пару бутылок «Токайского» и выпить их «сотоварищи», зная, что в это время студсовет проводит по комнатам очередной рейд, проверяя режим соблюдения трезвости.

Иногда случались отдельные неприятности. Так, например, любимец всех студенток, неунывающий Йося Фридман, проводя традиционный антирейд по общаге с целью выпить перед танцами, в одной из комнат попал на портвейн. Чистого стакана в комнате не оказалось, но он был не брезгливым и взял тот, что есть. В нем оказалось недопитое кем-то пиво. Недолго думая, Йося вылил пенный остаток за окно. Внизу именно в эту секунду, именно в этом месте проходил декан Кузин в шляпе. Вот на эту ясновельможную шляпу и излилось пиво.

Потом Йося составил несколько траекторий полета жидкости. По ним получалось, что пиво должно было вылиться за спиной декана. В этом он усмотрел злой умысел теории вероятности и происки антисемитов. Из института Йосю выгнали. Позже он эмигрировал в Израиль, получив статус политического беженца. На своей исторической родине он охотно рассказывал средствам массовой информации о тех гонениях, которым подвергала его советская власть. Она из-за нацпринадлежности изгнала его из института… Благодаря своим пламенным разоблачениям, Йося обрел на Западе хорошо оплачиваемую работу и славу идейного борца с коммунизмом… Но ни разу нигде не упомянул настрадавшийся политический изгнанник о злополучном стакане с пивом, сделавшим ему такую блестящую карьеру.

Иногда Татьяна встречалась с Костей, живущим в соседнем корпусе, принадлежащем Геологоразведочному институту. Сам он постоянно пребывал в режиме ожидания новых походов. Его небольшая комната в общежитии была завалена камнями до такой степени, что кроме двух кроватей, его и соседа Сашки, в ней больше ничего не вмещалось.

– Убери свои булыжники, – каждый раз говорила Таня, приходя к нему в гости, – от тебя уже не только девушки, но и все другие нормальные люди шарахаются.

– Это не булыжники, – обижался Костя, – вот здесь лежат плагиоклазы, санидины и другие минералы из группы полевых шпатов, а там розовый сердолик, а вот малахит. Ярко-зеленый. Я его с Урала привез.

Таня кивала головой, не вникая в суть его слов. К камням она была равнодушна, ей было без разницы, из чего сделана малахитовая шкатулка, но вслух она об этом не говорила, зная, что Косте это будет неприятно. Он был ее верным другом, а друзей она старалась не обижать.

В ноябре группу, где училась Татьяна, в порядке шефской помощи, на неделю отправили на овощную базу фасовать картошку.

Два дня ребята исправно раскладывали картошку по пакетам. Потом им надоела столь однообразная работа, и они шутки ради стали писать на этикетках разные глупости: «не влезай, убьет», «опасно для жизни», «осторожно, мина». Несколько таких пакетов попались на глаза бдительному продавцу гастронома в центре Москвы. Прочитав бумажку, на которой кроме названия колхоза значилось сразу два предупреждения: «не кантовать – взрывоопасно» и «ядовитый яд», он сразу позвонил куда надо. Оттуда прибыл наряд. Покупателей в спешном порядке эвакуировали, что породило у них нездоровое любопытство. Выйдя из магазина, они отошли в сторонку и стали ждать развития событий. Толпа привлекла к себе внимание прохожих. Чем больше вопросов они задавали эвакуированным, тем больше фантазий слышали в ответ. На шум подоспели журналисты. Их опытный глаз сразу определил наличие в данной зоне сосредоточенных людей в штатском. Те многозначительно игнорировали всеобщее любопытство и молча сновали вокруг магазина, отодвигая от него толпу зевак. Одинаково бесцветные лица «штатских» были отмечены печатью сопричастности к великой тайне. Затем приехал автобус с дюжим милицейским подкреплением, и толпу вместе с журналистами безапелляционно разогнали.

На следующий день западные газеты сообщили, что накануне в самом центре Москвы группа неизвестных лиц совершила дерзкое нападение на овощной магазин. Дело получило международную огласку. Ответственным лицам пришлось выступить с официальным заявлением и дать некоторые разъяснения. Они сообщили, что в магазине загорелась проводка. Злопыхатели замолчали, но подозревать советскую власть не перестали. В поисках жареных фактов они попытались провести тайное следствие, однако наткнулись на глухую стену молчания. Продавцы и сами толком ничего не знали, пакеты с этикетками исчезли. Эта таинственность способствовала тому, что дело об овощном магазине западники причислили к числу суперсекретных операций КГБ. Возражать им никто не стал, ибо в данном случае ложь выглядела приличнее правды. Сознаваться в том, что весь переполох случился из-за студенческой шутки, не хотелось никому. По линии Комитета высшего образования при ЦК КПСС, руководству института по-тихому, без упоминания о магазине, объявили выговор за плохую идейно-воспитательную работу среди студентов.

С коммунисткой Наташей у Тани отношения не сложились, а с легкой, звонкоголосой Зинулей она подружилась сразу. Зина была настоящей донской казачкой с великолепной фигурой, вобравшей в себя все женские прелести – тонкую талию, высокую полную грудь, точеные ножки и горделивую осанку. Идя вместе с ней по улице, Таня много раз замечала, с каким восхищением смотрят на нее мужчины. Сама Зина ничуть этим не гордилась, а в ответ на все комплименты говорила:

– Фигура – дура, башка – молодец!

Вместе с Зиной они бегали на танцы. А еще – пели песни:

– «Четыре капуцина однажды вышли в сад…»

Как истинная казачка, петь Зина любила и умела, а Таня усердно ей подпевала. При этом она почти всегда вспоминала про Андрея: он ведь тоже любил петь.

В начале декабря Костя пригласил на свой день рождения.

– А ты что, в общаге будешь отмечать? – удивилась Таня, привыкшая к тому, что его праздник они всегда отмечают в Синегорске.

– Ну, надо же когда-нибудь менять привычки. Жду тебя ровно в шесть.

Собираясь в гости к школьному другу, Таня два часа провела возле зеркала. Если бы кто-нибудь спросил ее, с чего вдруг на нее напало такое усердие, она не смогла бы ответить. Ко дню рождению Кости она относилась без вдохновения, так как поздравляла его много лет и успела к этому привыкнуть. Но именно сегодня, в холодный зимний вечер, ей захотелось вдруг сделать макияж, накрутить на термобигуди волосы и сотворить с собой нечто такое… Оценку сотворенному поставили девчонки, сказав, что Таня выглядит на все «сто».

Выходя из своего корпуса, она еще раз посмотрела на себя в зеркало и пожалела, что идет в гости к Косте, а не к какому-нибудь принцу заморскому. Голубые глаза, оттененные бирюзовым перламутром, сверкали родниковыми озерцами на ее белокожем, с нежным румянцем, лице, светлые волосы лежали пышными волнами, длинные ресницы и нежные ровные губки удачно завершали портрет. Надела она розовую кофточку с воротником «стойкой» и коричневый сарафан, плотно облегающий ее стройную хрупкую фигурку. Сарафан шила мама, а фасон для него они выбирали вместе. В соответствии с модой у сарафана был широкий пояс и лямки, отделанные оборками в виде широких воланов. Общий вид завершили замшевые с золотистым ободочком туфли на высоком каблуке. В результате получилась изящная нежная девушка, мимо который теоретически не мог пройти ни один мужчина, а практически проходили все.

– Какая ты красивая! – восхищенно сказал Костя, встречавший ее на вахте.

– Обыкновенная, – сказала Таня, делая вид, что комплименты для нее дело привычное.

– Куда ты меня ведешь? – спросила Таня, когда они поднялись на третий этаж его общежития. – Ведь ты всегда на четвертом этаже жил.

– А теперь живу на третьем, – пояснил Костя, – Сашка женился и живет, как полагается, вместе с женой, а я переехал к Антону. Помнишь его? Высокий такой, он с нами в походы ходил.

– Конечно, помню.

– Ну вот, теперь мы живем вместе с ним.

– А камни ваши как же?

– Пришлось передать их в институтский музей. Там, конечно, большую часть выбросили, но за некоторые экспонаты сказали спасибо. Даже грамотой наградили. Ну вот, мы и пришли, – сказал он, останавливаясь у двери, за которой слышались громкие голоса и песня Джо Дассена. – Да, я тебя хочу предупредить.

– О чем?

– С нами в комнате третьим живет араб, аспирант из Алжира. Временно. У него в комнате ремонт идет, вот он и попросился к нам. Они с Антоном на кафедре по одной теме работают и дружат. Он сейчас там, – Костя указал на дверь, – а с ним его друзья. Можно сказать, международный сбор в мою честь.

– Тоже мне нашел, о чем предупреждать, – сказала Таня, – в нашем общежитии арабов и негров не меньше, чем у вас, я к ним уже привыкла.

Таня вошла в комнату следом за Костей и замерла, пораженная в самое сердце пристальным взглядом чарующе-карих глаз. Она даже не сразу поняла, что произошло. Ей показалось, что в комнате вспыхнула яркая молния, сверкающий луч которой выхватил из темноты всего одно лицо. Наваждение длилось несколько секунд и исчезло, обдав Таню своей жаркой волной. Карие нездешние глаза принадлежали красивому смуглому арабу, и он, этот араб, шел к ней.

– Королева, – сказал он, восхищенно глядя на Таню, и склонился перед ней, целуя ее руку, – Костя, ты привел королеву.

– Это Таня, знакомьтесь, – буркнул Костя и на всякий случай предупредил: – Моя девушка.

– Почему это твоя? – возразила Таня. – Вовсе я ничья, и не надо меня присваивать, пожалуйста.

– Ну, мы друзья, с детства, – нехотя пояснил Костя, – в одном городе живем.

– О, землячка! – заулыбался араб. – Какие королевы в твоем городе живут, Костя! О-ля-ля. Я и не знал. Ты Таня, а я Ахсен.

Впервые мужчина, к тому же иностранец, искренне восхищался ею.

– Таня, иди сюда, – позвал ее Костя, – садись рядом со мной.

Таня послушно села за стол рядом с Костей и оказалась прямо напротив Ахсена. Кроме него в комнате было еще несколько арабов. Один из них сидел рядом с симпатичной блондинкой.

– Оля, – представилась она, заметив вопросительный взгляд Тани, – жена Шарафа, – кивнула она в сторону сидящего рядом с ней араба.

– Тань, ты не тушуйся, – сказал Антон, протягивая ей рюмку, – здесь все свои ребята. С Ахсеном ты уже познакомилась, с Ольгой и ее мужем тоже. Там, – он кивнул в сторону высокого худощавого араба, – Абдаллах, а здесь, – улыбаясь, он показал на себя, – я. Вот все и познакомились.

Татьяна поднимала тосты за Костю, смеялась, танцевала, но видела только Ахсена, его белозубую улыбку и сверкающие, почти черные, глаза.

Все последующие дни стали для Тани единым мгновением любви, которую она так долго ждала. Зимние декорации придавали их отношениям сказочное очарование. Снежные ковры серебрились лунными дорожками, по которым часами гуляли Таня и Ахсен, не чувствуя холода. Они уже успели узнать друг о друге так много, что далекий Алжир стал казаться Тане чем-то вроде бабушкиной деревни. Она научилась правильно произносить имена его друзей и подружилась с Олей. Они с Шарафом поженились три года назад, и у них уже был сын. Оля собиралась вместе с мужем, после того как он окончит аспирантуру, уехать в Алжир навсегда. У них было все просто и ясно. Таня же о том, что будет с ней и с Ахсеном дальше, старалась не думать. Один только Костя своими мрачными взглядами доводил ее до такого отчаянья, что она старалась обходить его стороной. Глядя на него, можно было без труда догадаться о том, какой будет реакция ее родных, если они узнают о предмете Таниной любви. Скорее всего, начнется нудный скандал с запретами, угрозами и слезами. Мама, конечно, постарается ее понять, но отец!.. Таня прекрасно знала, что связь с иностранцами не поощряется властями, и если она надумает куда-нибудь уезжать из СССР, то в первую очередь от этого пострадает карьера отца и брата. Отец в итоге, может быть, и простит, все-таки дочь, да и не в том он уже возрасте, чтобы делать карьеру. А что будет с Мишкой с его погранвойсками? Ему-то Таня уж точно перекроет кислород.