Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

– Тем не менее, вы нарушили наш уговор, и я объявляю вас клятвопреступником; я готов доказать это, выйдя против вас один на один.

– Не найдется такого суда, на котором я бы не защитил себя.

– И на котором я не обвинил бы вас.

– Ну что же! Кто нам мешает разрешить спор немедленно?

В это время подоспел сеньор Узкой Межи.

– Гектор, – сказал он, – если вы будете биться против Марганора, пусть ваш поединок будет на дороге; как только он завершится, мы сломаем мост.

Предложение это передали Марганору.

– Какое же ручательство я буду иметь от сеньора Узкой Межи, если обратный путь для меня будет закрыт?

– Клянусь, – ответил шателен, – что ни я, ни мои люди не станем вам препятствовать; если вы выйдете победителем, вы сможете увести вашего пленника.

На том и порешили. Марганор подвязал свой шлем и переехал мост; Гектор вышел из барбакана; они устремляются друг другу навстречу. С первого удара обе глефы ломаются в щепы. Марганор покидает седло; Гектор держится, но до того оглушен, что едва помнит себя. Когда же он обрел дыхание, то столь яростно ринулся на коня Марганора, лежавшего подле всадника, что его собственный конь запнулся и скинул его. Он поднялся, положил руку на меч и вернулся к Марганору, чей перепуганный конь ускакал галопом к мосту и увяз передними ногами в болоте; люди Марганора вытянули его с превеликим трудом. Видя, что противник остался пеший, Гектор сошел с коня, отдал стеречь его и, прижимая щит к груди, пошел на Марганора, который весьма надеялся отыграться в рукопашной.

Оба, укрыв себя щитами, долго донимали друг друга мелкими и скорыми ударами. Однако Марганор норовил не столько шире махнуть, сколько вернее попасть. Гектор же, будучи более в себе уверен, без конца осыпал доспехи соперника градом ударов; и вот кольчуга его изорвана, плоть окровавлена и обнажена, рука отяжелела; все ведет к тому, что впору бы ему обороняться, а не наступать. Наконец, ближе к полудню он снова усилил свой натиск. Удивленный и встревоженный таким оборотом, Марганор отошел и стал отбиваться по мере сил.

– Сир рыцарь, – сказал он, – я признаю вашу доблесть; но, поскольку мы воюем без веской причины, не досадно ли будет одному из нас окончить тут свою жизнь? Послушайте меня, давайте сложим оружие: мне лучше лишиться десятка моих воинов, чем винить себя в вашей гибели.

– Если вы хотите прекратить, рыцарь, признайте себя побежденным.

– Никогда, Боже упаси! И уж коли вы отвергли мое предложение, пусть честь достанется тому, кому ее дарует Бог!

Долго еще длился поединок. Наконец, Гектор последним усилием поднял меч обеими руками, ударил о шлем, рассек его и поверг сенешаля на колени. Затем он с легкостью сорвал с него шлем и закинул в трясину.

– Просите пощады!

– Нет! – ответил Марганор, высвобождаясь из его объятий. – Мне жарковато было в этом шлеме.

И наполовину прикрыв голову обломками щита, он норовит опять напасть, но теперь оттеснен до самого входа на мост.

– Поберегитесь, Марганор, – говорит Гектор; и становится между ним и краем моста. – Сдавайся!

– Нет! лучше умереть.

– Ну, так и умрешь.

Марганор пятится еще; он оступается, и Гектор в другой раз замечает ему, где тут можно ненароком угодить в болото. Дивясь такому великодушию, Марганор говорит про себя, что сам он был бы не настолько учтив. Новый удар по голове вынуждает его на шаг отступить; он падает, он по пояс погружается в топь.

– Не дай Бог, – сказал тогда Гектор, – чтобы такой добрый рыцарь нашел столь бесславный конец!

Он наклонился, ухватил его за руки и с превеликим трудом вытянул на дорогу.

– Каково вам сейчас? – спросил он.

– Слава Богу, вполне сносно для того, чтобы признать, что вы несравненный герой. Вот мой меч, я прошу у вас пощады.

Гектор подал ему руку и поддерживал его до барбакана. Им вышли навстречу, их приняли с восторгом. Прибыла дочь шателена, желая видеть не столько Марганора, сколько его победителя. Она сама отвязала Гектору шлем.

– Добро пожаловать, рыцарь, достойнейший любви наилучшей из дам! – сказала она, целуя его.

Когда возвратились в замок, она проводила Гектора в свои покои и сняла с него доспехи, не позволив коснуться его никому, кроме своих девиц. Она омыла ему руки, шею, лицо. Она накинула ему на плечи богатый плащ, и чем более она на него взирала, тем более была восхищена и опьянена. «Ах! – думала она, – сколько добродетелей, сколько совершенств! Мог ли Бог явить еще более милости человеку?»

Но для Гектора первейшей заботой было напомнить Марганору, что пора ему выпустить двух рыцарей Артурова дома. Сенешаль приказал привести их; Сагремор и мессир Ивейн прибыли и стали расспрашивать, кто их освободил; им назвали Гектора, и они были явно удивлены, что до сей поры не слышали о таком рыцаре. Но когда им пояснили, что он из Рестока, они обменялись понимающей улыбкой, которая не ускользнула от внимания Гектора.

– Мы припоминаем, – сказали они, – одного рыцаря, который однажды обошелся с нами довольно жестоко – со мною, Грифлетом и Кэем, на глазах у мессира Гавейна; а сам позволил глумиться над собою некоему карлику.

– Что ж, – ответил Гектор, – не лучше ли ему было сносить побои от карлика, чем биться против мессира Гавейна?

Этот ответ еще более поднял рыцаря в их глазах.

– Сир, – сказал Ивейн, – вы нам сказали, что вы из рыцарей королевы Гвиневры; давно ли вы расстались с нею?

– Нет; я простился с моею госпожой королевой, чтобы начать поиск одного доблестного рыцаря, имени которого я доподлинно не знаю. Однако есть у меня основания думать, что это мессир Гавейн; и я бы дал себе палец отсечь за то, чтобы это был не он; ведь я оказал ему так мало почтения и внимания, когда мне довелось увидеться с ним.

В тот же вечер Гектор заключил мир между сеньором Узкой Межи и Марганором, принесшим клятву от имени своего сеньора, Короля с Сотней Рыцарей. Когда они сидели за трапезой, в залу вошел оруженосец и попросил дозволения увидеться с Гектором.

– Сир, – сказал он, – вас приветствует Синадос Виндзорский. Он узнал, что вас задержали в замке Узкой Межи, и созвал своих рыцарей, чтобы идти вас выручать. Но вам, я вижу, не надобна никакая помощь.

Затем оруженосец поведал, как Синадос и его дама были избавлены от своих врагов. Весть об этом втором подвиге Гектора достигла ушей девицы, уже и без того воспылавшей любовью.

– Дитя мое, – сказал ей отец, – хотела бы ты выйти замуж за победителя Марганора?

– Настолько, что ни о ком ином и слышать не желаю.

Тогда отец отвел Гектора в сторону и спросил, не угодно ли тому взять его дочь в супруги, получив и замок в придачу.

– Сир, я себе не хозяин: слишком многое мне предстоит совершить, чтобы обзаводиться супругой или владеть землей. Не подумайте, что я отказываю вашей дочери или предпочел бы ей другую девицу мне по нраву.

Дочь, которой передали ответ Гектора, поклялась не иметь супругом никого, кроме него; а отец, одобрив ее решимость, вернулся побеседовать с Гектором до того часа, который располагает ко сну.

Девица приготовила ложе своему возлюбленному в уединенном покое, и когда все уснули, пробралась в этот покой с одной из своих служанок, державшей перед собою целый пучок свечей. Она остановилась чуть позади ложа, преклонила колени и долго пребывала так неподвижно. Гектор не спал, но мыслями витал далеко. Наконец, заметив ее, он протянул к ней руки:

– Любезная сударыня, – сказал он, – милости прошу! Что за нужда привела вас сюда?

– Сир, – ответила девица, плача и отводя за плечи свои длинные косы, – не подумайте дурно обо мне, если я явилась в столь поздний час; я пришла лишь затем, чтобы принести вам жалобу на вас же: вы один можете передо мною ответить.

– Сударыня, поверьте, я готов искупить вину, ежели она лежит на мне. В чем же она?

– Сир, вы отказали моему отцу, когда он предлагал меня выдать за вас. Скажите мне, в чем причина такого отказа?

– Милая моя, Бог мне свидетель, она не в том, что вы недостаточно красивы, умны, богаты для самого отважного из рыцарей; но пока я не завершу предпринятый мною поиск, мне не подобает брать себе жену. Если бы я нынче женился на вас, мне так или иначе было бы надо к вечеру уехать, соблюдая мой обет[133]133
  Находясь в поиске, рыцари никогда не должны были ночевать двое суток подряд в одном и том же доме (см. «Артур», стр. 461). (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. И если бы смерть не позволила мне вернуться, вам пришлось бы горько пожалеть об утраченной вами свободе.

– О! Боже упаси вас от смерти! Но, рыцарь, обещаете ли вы мне, по крайней мере, не брать никого себе в жены, не известив меня прежде?

– Нет, сударыня; ибо может так сложиться, что мне придется нарушить свое обещание.

– Тогда окажите мне другую милость: вступите в брак не ради знатности или богатства, но ради истинной любви.

– О! это я вам охотно обещаю; и можете быть уверены, что я не обману вас.

Она вернулась в свой покой, а наутро пришла вполне утешенная поведать отцу о том, что обещал ей Гектор.

– До конца года, – сказала она, – я сумею устроить, чтобы он никого так не любил, как меня.

– Меня это порадует, – сказал отец, – как ничто другое на свете.

Она пошла и застала Гектора в то время, когда он вставал.

– Дай вам Бог доброго дня! – сказала она ему.

– И вам тоже, милая моя!

– Сир, не хотите ли увезти мои вещицы на память? Возьмите это колечко, а с ним и мое сердце. Отдаю их вам при условии, что вы мне их сбережете.

Гектор улыбнулся, взял кольцо и надел на палец. На лучшее и не могла надеяться девица: ибо таково было свойство его камня, что носящий его не мог устоять перед любовью к той, что его дала.[134]134
  Этот эпизод еще раз доказывает, что «Ланселот» составлен из лесс (или, скорее, из лэ), собранных из разных частей и не связанных между собой. Мы видели Гектора, безумно влюбленного в племянницу карлика Гроадена; но стоит ему заняться поисками Гавейна, как уже и речи нет об этой племяннице, и он, не особо упираясь, дает себя связать узами иной любви. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]

Затем Гектор потребовал свои доспехи, и то же сделали мессир Ивейн и Сагремор. Все трое простились с девицей, с сеньором шателеном, Марганором и другими рыцарями, проводившими их до дороги, ведущей в Норгаллию.

XLVI

Гектор, Сагремор и мессир Ивейн препоручили Богу рыцарей из замка Узкой Межи и расстались с ними на краю первозданного леса, который надо было пересечь, прежде чем выехать на обширную пустошь. Тут они заметили справа от себя девицу, насильно уводимую неким рыцарем; а слева – другого рыцаря, который пытался укрыться в лесу, преследуемый во весь опор двумя латниками.

– Вот вам два приключения, – сказал Сагремор, – еще третьего недостает, чтобы у каждого было свое.

В этот миг из леса донеслись громкие жалобы и проклятия.

– Воистину, – сказал Гектор, – мне кажется, Бог услышал Сагремора: вот вам и третье. Возьмем каждый по одному.

Сагремор сказал:

– Я поскачу за рыцарем, за которым идет погоня.

Мессир Ивейн:

– Я поеду за девицей.

– А я, – сказал Гектор, – пойду взгляну, откуда столько шума.

Что стало с Сагремором и мессиром Ивейном, об этом мы узнаем позже. Гектор же направился на голоса и вскоре нагнал немалое скопление людей, которые сопровождали гроб, всячески выказывая свою скорбь. Замыкал процессию карлик на тощей лошаденке.

– О ком вы так горюете? – спросил у него Гектор.

Карлик не ответил.

– Я тебя спрашиваю, о ком вы горюете.

То же молчание.

– Ты мерзкий негодяй, раз не отвечаешь, и тебе бы стоило дать оплеуху.

– Бей, и я тебе отвечу.

– Чтоб тебя черти били! А я не буду руки марать. Отвечай по-хорошему.

– Я ничего не скажу.

– Проси чего угодно и говори.

– Я прошу, чтобы ты меня ударил, если хочешь заставить меня говорить.

И тут он схватил коня Гектора за повод и резко потянул его. Гектор потерял терпение и пнул карлика ногой, да так, что тот упал со своей клячи.

– Будь проклят час, – сказал Гектор, – когда я тебя встретил, жалкое отродье! Не иначе, карлики урождаются мне на беду.

– Ты еще не покончил с ними, – ответил карлик, поднимаясь, – и ты бы хорошо сделал, если бы убил меня, ибо моя жизнь будет концом твоей.

– Твои угрозы меня мало волнуют; я всего лишь хочу узнать, о чем плачут эти люди?

– Об одном рыцаре, за смерть которого сумеют достойно отомстить.

И он поведал историю, которая не оставила у Гектора сомнения, что рыцарем в гробу был тот, кого убил он сам, чтобы освободить госпожу Виндзорскую.

Страх перед сородичами жертвы не остановил его; он направил коня во главу процессии и приветствовал собравшихся, которые, казалось, его не замечали. Но когда он проезжал мимо гроба, раны мертвеца отворились, и оттуда хлынула кровь. А карлик принялся вопить:

– Держите убийцу!

Один из двадцати рыцарей, ехавших у гроба, пригляделся к доспехам Гектора и по ним узнал рыцаря, пришедшего Синадосу на помощь. Он указал на него остальным; все ринулись на Гектора, а тот опрокинул наземь первого, потом второго, третьего; когда же у него сломалась глефа, он держал прочих в отдалении своим мечом.

– Пуще всего следите, – верещал карлик, – чтобы он от вас не убежал!

Гектор был бы сокрушен их множеством, когда бы вдруг не появились рыцарь и девица. Это и был Синадос, тот самый, за кого он отомстил Гинасу Блакестенскому.

– Ах! дорогой сир, – говорила Синадосу девица, – поспешите: это рыцарь, который спас нашу честь. Если вы промедлите, ему конец.

Синадос подошел и властным голосом велел нападавшим опустить оружие; но ему сказали, что рыцарь, взятый им под защиту, – убийца его брата; он смешался и побледнел.

– Сир, – обратился он к Гектору, – вы убили моего брата; но вы столь многое совершили для меня, что я не могу принять сторону тех, кто желает отомстить за нас. Здесь вам опасаться нечего; но в иных местах я не стану вашим гарантом.

Гектор поблагодарил его и повернул обратно. Едва увидев, что он удаляется, карлик подозвал оруженосца и шепнул ему на ухо несколько слов. Оруженосец свернул на поперечную тропу, опередил Гектора и первым выехал на главную дорогу. Когда он поравнялся с ним, то спросил:

– Могу ли я узнать, сир, куда вы собираетесь ехать?

– В Норгаллию.

– Вы избрали не лучший путь. Я сам еду в те края и, если вам угодно, укажу вам дорогу.

Гектор поблагодарил и последовал за ним. Они очутились на малоезженой тропе.

– Не волнуйтесь, мы повернули сюда, чтобы выгадать время.

На пути у них был источник, Родник Отшельника.

– Не желаете ли поесть? – спросил оруженосец. – Сам я сильно проголодался; у меня есть хлеб, могу им с вами поделиться; но я бы не был голоден, если бы набрал еще воды из этого родника, самого чудесного во всей Бретани. Не бывает столь мудреной и тяжелой раны, которую бы она не затянула и не зарубцевала. Прошу вас, сойдите с коня, мы смочим два-три ломтя.

Гектор поддался уговорам, спешился, снял шлем, повесил щит на ближайший сук, а оруженосец, привязав боевого коня, нарезал несколько ломтей и предложил их Гектору. Когда он увидел того склоненного над родником, он навесил щит себе на шею, схватил шлем, сел на коня и умчался во весь опор. Гектор обернулся, увидел, что его обманули, взобрался на рысака и погнался, как мог, за оруженосцем до самых ворот замка, именуемого Болотным. Там оруженосец исчез, войдя в один дом, где Гектор искал его понапрасну: больше он его не видел. Он собрался взойти по лестнице, ведущей в башню; у входа сидел человек в преклонных летах; он его приветствовал.

– Сир, – сказал он, – велите мне вернуть моего коня, мой шлем и мой щит, которые украл у меня один местный прислужник.

– А кто вы, сир?

– Я из дома королевы Логрской.

В этот миг явился некий рыцарь со свитой из пятнадцати ратников, среди которых Гектор узнал похитителя своих доспехов.

– Вот, – сказал он, – это тот, кто увел моего коня.

– Не верьте ему, – ответил оруженосец, – он убийца, тот самый, кто, не бросив вызова, убил вашего сына Могалиса.

Гектор побагровел от гнева и, взявшись за рукоять меча, разрубил юнца с головы до плеч. Потом, прислонясь спиной к стене, он укрылся щитом, подвешенным над ним, и так принял бой со всеми воинами, которые ринулись на него. Сеньор замка остановил своих людей, подошел к Гектору и предложил ему сдаваться.

– Но каков будет мой выкуп? – спросил Гектор, – мне непременно надо это знать, и я сдамся, если только мне будет дозволено бросить вызов любому, кто станет утверждать, что я не по чести убил вашего сына.

В это самое время ворота отворились, пропуская тех, кто шел за гробом. Синадос узнал Гектора, которому он столь многим был обязан, и попытался прийти ему на помощь.

– Сир отец, – сказал он, – не помилуете ли вы этого рыцаря, спасителя моей чести и жизни?

– Пусть он прежде сдастся на нашу милость.

Синадос присовокупил свои уговоры к настояниям отца, и тогда Гектор отдал свой меч и позволил отвести себя в отдаленный покой. Тем временем гроб перенесли в середину залы; позвали дьяков и священников, чтобы совершить заупокойную службу, и на другой день захоронили его внутри замка с великой пышностью и скорбью. Гектор, видя проносимое тело, стонал оттого, что стал причиной стольких горестей. Мы покинем его в той каморке, где его держат взаперти, но куда госпожа Виндзорская нередко приходит навестить его. Нас призывает Ланселот, и нам, пожалуй, можно было бы поставить в укор, что мы чересчур надолго о нем забыли.

Том II

XLVII

Ланселот не в силах был долго жить вдали от королевы и впал в глубокую печаль. Его уныние не могло укрыться от глаз Галеота.

– Дорогой собрат, – сказал он тому однажды, – я чувствую, что умираю.

– Ах! Ланселот, я угадал причину вашего недуга, она в Логре: чтобы вам утешиться, надобно повидаться с вашей дамой; приложим же усердие, чтобы оказаться ближе к ней. Мы можем переправить ко двору послание, доверив его Лионелю: Лионель знает наши помыслы, он передаст их лучше, чем кто-либо.

Призвали Лионеля.

– Послушай, друг мой, – сказал ему Галеот, – мы задумали отослать тебя ко двору короля Артура. Вначале ты спросишь благородную госпожу Малеотскую от имени ее друга, сеньора Дальних Островов. Когда ты будешь с нею наедине, то проси проводить тебя к королеве; а когда узришь сию розу, краше всех красот, жемчужину, сиятельней всех дам, скажи ей, что ты сын короля Богора и кузен Ланселота. Она спросит известий о своем друге; отвечай, что вдали от нее он не может быть в добром здравии и что оба мы боимся, как бы о нас не забыли, она – о нем, а моя госпожа Малеотская – обо мне. Если они хотят осчастливить нас, как во времена, когда мы были с ними рядом, они без труда найдут способ призвать нас обратно.

Лионель принялся готовиться к отъезду. Когда он садился на коня, Галеот дал ему наказ никому на свете не поверять тайну своего путешествия: малейшая огласка была чревата большими бедами. Лионель ответил:

– Скорее мне вырвут язык, чем я позволю выведать об этом хоть слово.

Он направился по самой короткой дороге, которая вела ко двору короля Артура. Но его странствие столь тесно сопряжено с поиском, предпринятым мессиром Гавейном, что, прежде чем последовать за Лионелем, мы должны пояснить, что же приключилось с Артуровым племянником, когда он миновал перекресток Семипутье.

XLVIII

Мы уже упоминали мимоходом[135]135
  «Ланселот», т. I, стр. 239. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], что было с мессиром Гавейном на Семипутье. Приняв вызов рыцаря, одолеть которого не стоило труда, он велел ему явиться ко двору Артура, чтобы отдать Гектору Болотному меч, подаренный ему госпожой Норгалльской[136]136
  «Ланселот», т. I, стр. 237. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Когда перекресток остался позади, мессир Гавейн доехал до реки, разделявшей надвое лес, и скоро увидел дьякона в облачении[137]137
  Т. е. одетого как священник, идущий на службу; в стихаре, как сказали бы мы сегодня. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], идущего широким шагом.

– Преподобный отец, – спросил он, – вы пастор или отшельник?

– Сир, я простой дьякон, и я изо всех сил спешу в обитель близ замка Ловерзеп. Там ждет меня пастор, чтобы начать вечернюю службу.

– А нет ли в лесу еще монастыря?

– Их два: вы миновали тот, что перед самым Семипутьем. Другой, вдали от всякого жилья, зовется Отдохновением. А место, где меня ждут, – это уединенная обитель, называемая Крестовой, потому как в стародавние времена там установили самый первый крест, воздвигнутый в Великой Бретани[138]138
  «Святой Грааль», стр. 236. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Оттуда до Ловерзепа два лье, а ближе нет ни единого приюта, до того опустошен этот край войной, затеянной герцогом Эскансом Камбеникским и королем Норгаллии. Завтра рано поутру под Ловерзепом должна начаться большая ассамблея двух сторон; поверьте, сир, вам лучше пойти заночевать в Крестовой обители.

День клонился к вечеру, и мессир Гавейн рассудил, что ничего лучшего ему не остается.

– Садитесь позади меня, – сказал он дьякону.

– О, нет! сир, я пойду следом за вашим конем.

Но мессир Гавейн пристроился за дьяконом, вместо того чтобы идти первым. Когда они прибыли в обитель, живший там отшельник открыл ворота и радушно пригласил рыцаря, а дьякон взялся отвести в стойло коня. Сняв доспехи с мессира Гавейна, пастор ушел служить вечерню, а когда закончил, то собрал на стол – весьма скудный, надо полагать, ибо отшельник довольствовался малым, и к тому же была пятница.

После ужина отшельник спросил рыцаря, не королю ли Артуру он служит.

– Да, святой отец.

– Ваше имя мне должно быть знакомо, ведь рыцари из дома короля Артура славятся по всему свету как никто другой.

– Откуда вы знаете?

– От одного рыцаря, который, отслужив свое в миру, долго разделял со мною здешнее уединение. Звали его мессир Алье[139]139
  История Алье, отца Мареста, вероятно, ссылается под вымышленными именами на историю Гишара III, владельца Божё, ставшего монахом в Клюни в 1137 г. Хотя сейчас я уже не настолько уверен, как три года назад, относительно вклада Вальтера Мапа в сочинение романов Круглого Стола, все же следует учитывать, имея в виду эту атрибуцию, некоторые эпизоды из его De nugis curialium [Забавы придворных (лат.)]. В гл. XIII первого раздела В. Мап рассказал о Гишаре III, владельце Божё, умершем около 1140 г., то же самое, что мы находим и в этой главе по поводу мессира Алье, отца Мареста. Вот место, которое можно привести для сравнения:
  «Гишар де Боже, отец Гумберта, ныне враждующего со своим сыном, в глубокой старости принял клюнийское облачение, сосредоточил дух свой, в пору мирской службы рассеянный, и уже обрел покой; собрав воедино силы, внезапно почувствовал себя поэтом и, на свой лад – то есть на галльском языке – пышно блеснув, сделался Гомером мирян. Вот бы и мне такое перемирие, чтобы мой ум, во все стороны разливший свои лучи, не сбивался в солецизмы! Когда названный Гумберт, его сын, все свои земли утратил из-за вражеского могущества и своей немощи, этот клюнийский инок вернул ему их вооруженною рукою, насилу уговорив аббата и братию, и, воротившись в обитель, оставался верен обету, заключив свою жизнь счастливым концом». [Цит. по: Мап В. Забавы придворных. – М.: Наука, 2020.]
  Г-н Виктор Леклер, История литературы, т. XXIII, стр. 250, уже высказал догадку, что стихи, изданные под заголовком Проповедь Гишара Болье, принадлежали Гишару, сеньору Божё, умершему, добавляет он, в 1137 г. Но я полагаю, что он ошибся, отнеся создание этих стихов ко времени, когда этот Гишар был еще в миру. Должно быть, он создал их в аббатстве Клюни не как проповедь, произносимую с кафедры, но как послание или нравоучительный трактат. Гишар был «Гомером мирян», потому что в этом послании он прямо адресуется к мирянам; но не потому, что сам он еще был мирянин. Что же до имени Гомера, оно не должно было наводить на мысль, что Гишар создал некие жесты, а его попросту сравнивали, как старинного французского поэта, с самым великим и самым древним из поэтов греческих. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Покидая мирскую жизнь, он оставил своему сыну Маресту землю во владениях госпожи Рестокской. Но Марест не мог отстоять ее от барона по имени Сегурад, ведшего против госпожи Рестокской упорную войну. Утратив все, он пришел сюда поведать, что с ним приключилось. А мессир Алье, посвятив себя Богу, все же оставался человеком из плоти и крови; он спросил у меня совета. «Святой отец, – сказал он, – кто разоряет и грабит своего соседа, не имея причины для мести, не хуже ли он Сарацинов[140]140
  В рукописи 750, л. 124, здесь стоит: «Хуже Саладина». Это имя, видимо, относит сочинение к концу двенадцатого века; примерно к 1190 г. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]?» – «Не меньший сквернавец, пожалуй, – ответил я, – но не хуже». – «Но Иисус Христос поставил бы мне в заслугу, если бы я пошел за море отомстить за него?» – «Безусловно». – «Вот и ладно! Я пойду сражаться с теми, кто не лучше Сарацинов». Он простился со мною и обосновался в единственной башне, уцелевшей от его владений, не отрекаясь, однако, от монашеских одежд. Мне думается даже, что скоро он вернется, ведь мне говорили, что некий отважный странствующий рыцарь вынудил тирана Сегурада просить пощады[141]141
  См. т. I, стр. 224. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Мессир Алье часто говаривал мне о рыцарях из дома короля Артура, о мессире Гавейне, о Сагреморе Шалом; и особо советовал, увидев рыцаря Круглого Стола, не упускать случая узнать его имя.

– Я своего никогда не скрывал, – сказал тогда рыцарь, – и с вас начинать не намерен. Меня зовут Гавейн, я племянник короля Артура.

– Ах! Мессир Гавейн, вам я рад, как никому другому среди рыцарей! Весь мир полнится слухами о вашей доблести, и мне совестно, что я вам воздал так мало почестей. Не изволите ли сказать, куда вы едете?

– Да; я намерен достигнуть страны принца Галеота, сына Великанши[142]142
  В Тристане эта «Великанша» – жена Брунора с Великаньего Острова; как и Брунор, она гибнет от руки Тристана, а их сын Галеот, прибывший, чтобы за них отомстить, прощает убийцу. – Что касается Алье, его история рассказана несколько иначе в неизданной части книги об Артуре (рукопись 337). Он был сеньором Таненга и увидел гибель всех своих сыновей, кроме младшего, в той же битве с Сенами, в которой овдовела госпожа Рестокская. Тогда Алье надел монашеские одежды, и больше о нем не было слышно. Ему приписывают в сыновья Элена Таненгского, посвященного в рыцари, как мы видели (т. I, стр. 227), мессиром Гавейном. Это все то же собрание легенд, которому приблизительно следует автор романа о Тристане. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], и надеюсь отыскать там одного молодого рыцаря, превосходящего всех иных в доблести. Вы мне говорили о войне, возникшей между королем Норгаллии и герцогом Камбеникским; как вы полагаете, кто из них прав?

– Герцог Эсканс; ибо король Траделинан воспользовался тем, что герцог был при дворе короля Артура, и выстроил замок на въезде в пределы Камбеника; но впоследствии герцог Эсканс отвоевал его и отдал доблестному рыцарю, другу одной из двух дочерей Траделинана.

В доблестном рыцаре, упомянутом отшельником, Гавейн узнал своего брата Агравейна, которого прежде видел в этом замке на рубеже Норгаллии.

– До нынешнего дня, – продолжал отшельник, – удача была на стороне герцога; но, потеряв сына, он и слышать теперь не захочет о мире, пока не отомстит за его гибель.

– Я бы не прочь, – сказал мессир Гавейн, – пойти на упомянутую вами ассамблею, если вы укажете мне дорогу.

Отшельник подал дьякону знак, тот поднялся и немедля проводил мессира Гавейна до предместий Ловерзепа. Выйдя из Брекеганского леса, они увидели, что обе стороны уже сошлись в бою. Казалось, одолевали рыцари короля Норгаллии. Отпустив провожатого, мессир Гавейн одно время колебался в раздумьях, чью сторону принять. На стороне Норгаллов он увидел рыцаря, творившего чудеса храбрости; никто не мог перед ним устоять; и похоже было, что все лавры сего дня достанутся ему. Это был Грифлет, сын До – тот, кого недавно победил Гектор близ Соснового ключа[143]143
  См. т. I, стр. 211. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Он бился заодно с норгалльскими рыцарями, не вникая особо, на чьей стороне правда. Между тем мессир Гавейн подвязывал шлем, а после, наконец, примкнул к первому ряду рыцарей Камбеника. Он с разбегу вторгся в ряды Норгаллов, рубя перед собою направо и налево, повергая наземь всех, кто пытался его удержать, и вынудил их прервать погоню за соперником. «Кто бы мог быть этот рыцарь? – раздумывал Грифлет. – Он один стоит целого полка». И, пришпорив коня, он в свой черед решился преградить ему дорогу, но вылетел долой от первого удара; а когда его оруженосец подсадил его обратно и он хотел было догнать того, кто преподал ему столь жестокий урок, – не ради того, чтобы свести счеты, но чтобы узнать, кто он такой, – то, лишенные помощи Грифлета и теснимые рыцарем более грозным, Норгаллы дрогнули, отступили и, наконец, оставили поле боя. Однако мессир Гавейн не узнал Грифлета, облаченного не в свои обычные доспехи; и можете себе вообразить их обоюдную радость, когда они приподняли свои забрала[144]144
  Я бы вернее сказал – «приспустили». (Прим. П. Париса). О конструкции забрала см. примечание Париса на стр. 97. (Прим. перев.).


[Закрыть] и принялись рассказывать друг другу, что с ними приключилось со дня злополучной битвы у Соснового ключа. А между тем, пока норгалльские воины отступали, герцог Эсканс заметил племянника короля Траделинана, того самого, кого он обвинял в убийстве своего сына; он догнал его, выбил из седла и отсек ему голову. Что же до мессира Гавейна и Грифлета, их заботило лишь одно: как бы уклониться от изъявлений благодарности со стороны тех, кто был обязан им победой; и когда стало смеркаться, они незаметно удалились и вышли на мощеную дорогу, которая вела к опушке леса.

Лунный свет уже выбелил равнину, когда они прибыли туда. Там под дубом приютились две юные девицы.

– О! – сказал Грифлет, – приятная встреча! Храни вас Бог, сударыни!

– А вам, сеньоры, добро пожаловать! Мы вас ожидали с нетерпением.

– Откуда вы знали, что мы здесь будем проезжать?

– Мы на это надеялись, по крайней мере.

Не спрашивая более ни о чем, оба друга спешились, сняли шлемы, мечи, кольчуги. Мессир Гавейн взял за руку ту, которую счел покрасивее; Грифлет обратился к другой, и когда они все четверо сели на скошенную траву, обе девицы разом воспылали любовью. Но если настояния Грифлета были приняты благосклонно, то у мессира Гавейна дело обстояло иначе.

– Нет, сир, – сказала первая девица, – это означало бы злоупотребить вашей любовью. Я девушка бедная, неказистая, и я ждала вас, чтобы отвести к самой прекрасной и благородной деве, какую вы только можете пожелать.

– Я этому нисколько не верю, – ответил мессир Гавейн, – как же я найду завтра лучше того, что уже встретил сегодня?

– Не говорите так, сир: когда вы увидите мою госпожу, вы переменитесь во мнении и будете мне признательны за то, что не утолили свое желание сейчас.

– Кто же она, эта несравненная дива?

– Просто извольте следовать за мной.

– Ладно! Я согласен. А вы, Грифлет, не пойдете с нами?

– Спросите у моей новой подруги, согласна ли она.

– Нет, – ответила девица, – я намерена по-своему испытать доблесть моего нового рыцаря.

Гавейн не настаивал; он вооружился снова, помог девице сесть на ее скакуна, препоручил Богу новых возлюбленных и сам уселся верхом. Углубившись в лес, они проехали недолго и очутились возле большого костра. К ним подошли два оруженосца и спросили девицу, что за рыцарь едет с нею.

– Это лучший из моих друзей.

Слуги поклонились, затем помогли рыцарю сойти с коня. Один принял его шлем, другой щит; вторая девица обернула ему плечи роскошным плащом и велела отнести в шатер его доспехи. Под пологом его было устроено прекрасное ложе, а рядом с ложем стол, уставленный кушаньями. Мессир Гавейн уселся; когда скатерти были убраны, первая девица предложила погулять по лесу. По дороге мессир Гавейн спросил ее, ради чего тут поставили этот шатер.

– Ради вас, сир; однако имени вашего тут не знают. Но как же обманулась дама, вас ожидающая, полагая, что ни одна женщина не достойна вашей любви! Я-то уже знаю, что об этом думать, – добавила она с улыбкой, – но будьте уверены, я не скажу, что заставило меня усомниться.

– Благодарю вас, сударыня! А вы знаете, куда уехал Грифлет?

– Он поедет отстаивать дело девицы, которая его очаровала. Эта особа долгое время любила одного рыцаря; после она узнала, что он ее разлюбил; она пришла забрать обратно памятные вещицы[145]145
  Знаки приязни. См. т. I, стр. 220. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], данные ему. Вместо ответа рыцарь показал ей свою новую подругу, которую вырядил в них. «Я сумею вас заставить отдать их», – сказала возмущенная девица. – «Вы? Каким же образом?» – «Силами рыцаря, вас превосходящего». – «Ей-богу, хотелось бы мне это видеть; и чтобы вам угодить, я обязуюсь уехать отсюда не ранее чем через месяц. Ваш доблестный рыцарь может найти меня здесь». И вот одна служанка предупредила нас вчера, что мессир Гавейн сегодня поедет через этот лес с еще одним рыцарем из дома короля Артура. Мессира Гавейна легко будет узнать по его червленому щиту[146]146
  Гербы в наших романах – пока еще сплошная фантазия. Хотя рыцари присваивают себе известные цвета, известные фигуры, они запросто меняют и уступают их. Нет ничего более далекого от истины, чем определения, приведенные в конце пятнадцатого века в часто переиздаваемой книге под названием «Доспехи рыцарей Круглого Стола». В ней вымышлено все. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

За такой беседой мессир Гавейн и девица вернулись в шатер. Там была приготовлена постель; девица не позволила никому другому снять с него шоссы; и когда он лег, она оставалась при нем, пока он не сомкнул глаз; тогда она легла в ногах его ложа и уснула сама. Когда настало утро, мессир Гавейн затребовал свои доспехи; два оруженосца помогли ему облачиться, и он выехал вместе с девицей. Они пробыли в пути большую часть дня и прибыли к укрепленному дому одной из тетушек девицы, где его почтительно приняли, не сочтя нужным выспрашивать его имя. Но пока они сидели за столом, вошли два юноши, один из них – сын, а другой – племянник хозяйки.

– Какие новости? – спросила дама.

– Прескверные: отцу лишь остается просить, чтобы вы молились за его душу; герцог Эсканс назначил на завтра его казнь.

Дама побледнела и сидела ни жива ни мертва.

– В чем дело? – спросил мессир Гавейн.

– Сир рыцарь, – ответил юноша, – мой господин отец – один из вассалов герцога Эсканса; во время войны, которую мы ведем по-прежнему, люди короля Норгалльского убили сына герцога. Моего отца даже не было с теми, кто нанес удар, но его обвинили в соучастии в убийстве, потому что за несколько дней до того он имел беседу с молодым королевичем. Сенешаль Камбеникский взялся быть его обвинителем, и Манассес – таково имя моего отца – не смог убедить придворных баронов в своей невиновности. По причине преклонного возраста сам он не может отстаивать свое дело против сенешаля, одного из сильнейших рыцарей страны; а страх, внушаемый обвинителем, отвратил всех шампионов от мысли выступить против него; стало быть, отец мой погиб.

Во время этого рассказа девица утопала в слезах.

– Друг мой, – сказал мессир Гавейн, – возвращайся к своему отцу, скажи ему, что один рыцарь завтра выйдет за него на поединок.

Оба юноши возблагодарили великодушного рыцаря и тотчас сели на коней, окрыленные нежданной надеждой.