Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

«Здесь завершает мэтр Мап историю Ланселота; и излагает свою книгу с такою полнотой, что после него никто не смог бы о том рассказать, не солгав». (Рук. 123).

IV

Теперь, прежде чем расстаться с моими столь редкими читателями, я попросил бы у них позволения представить новые соображения (возможно, последние) об исходном порядке следования наших Романов Круглого Стола. Сколько раз эти романы приводили мне на ум второй терцет Божественной комедии:

 
Ahi! Quanto a dir qual era cosa dura,
Questa selva selvaggia ed aspra e forte
Chen el pensier rinnuova la paura…
 
 
[Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
 

(пер. М. Лозинского)]

В самом деле, вот уже немало времени я прилагаю величайшие усилия, чтобы не заблудиться в этом лесу, не то чтобы непроходимом, но, по крайней мере, доныне не пройденном.

Я углубился туда впервые в 1836 году[379]379
  Les Manuscrits franзois, leur histoire, etc., тт. I и II. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] и с самого начала признал приоритет больших романов в прозе перед поэмами Кретьена де Труа. Я даже продвинулся немного далее и пока еще неуверенным шагом подступил к хронологическому порядку их сочинения. Я набросал его так:

Святой Грааль,

Мерлин,

Артур,

Ланселот,

Поиски Грааля,

Тристан.

Тридцать лет спустя, в 1868 году, я имел смелость заявить[380]380
  Романы Круглого Стола, Введение. (Прим. П. Париса). В этом Введении (стр. 15—102) подробно изложены многие тезисы, которые развиваются здесь. Мы адресуем к нему внимательного читателя, желающего понять и проследить эволюцию мысли Париса. (Прим. перев.).


[Закрыть], что Робер де Борон, или Боррон[381]381
  В рукописях даются эти два способа написания фамилии Робера; как это прекрасно продемонстрировал M. Hucher (Saint-Graal, ou Joseph d’Arimathie, le Mans, 1875, p. 44). (Прим. П. Париса).


[Закрыть], который, как считалось, совместно с Готье Мапом сочинил Святой Грааль, Ланселота, Поиски Грааля и Смерть Артура, скорее всего, никогда не был знаком с Готье Мапом и написал только поэму Иосиф Аримафейский.

Затем, в 1872 году, на основании одного отрывка из хроники Сенона, составленной в последние годы двенадцатого века Ришером, монахом этого аббатства, я пояснил[382]382
  De l’origine et des developpements des romans de la Table ronde, в сб. Romania, т. I. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], как Робер де Борон мог сочинить свою поэму недалеко от Муайенмутье, где покоилось тело богоугодного евангельского декуриона, прежде чем его перевезли в английский монастырь Гластонбери.

Но этого было мало: оставались еще большие пробелы в истории написания этого знаменитого цикла об Артуре или о Круглом Столе, и ныне я намерен довершить то, что без особой скромности назову своими открытиями. Это, по существу, последняя возможность исправить неточности и ошибки, которых я не избежал в ходе этих изысканий. Может быть, по причине моей доброй воли, я заслужу снисхождение у критики: ведь, в конце концов, каждый из этих первых романов был начат писателями, которые предоставили другим усовершенствовать их по своему желанию; все они подверглись многочисленным переделкам и вставкам, призванным скрыть их истинную природу; и потому задача не заблудиться среди стольких заросших тропинок была не из легких.

Для начала разделим наши романы на две категории. Одни из них – чистое воплощение феодального и рыцарского духа. Другие – выражение мистических и фанатично-религиозных чувств, в противоположность светскому характеру первых. Я усматриваю этот мистицизм в книгах Святой Грааль и Поиски Грааля; и далее в последней части Ланселота[383]383
  Здесь я оставляю в стороне первую поэму Робера де Борона, Иосифа Аримафейского: это простой пересказ благочестивой местной легенды. Там не найти того систематического замысла, который породил Святой Грааль. Тем более я не учитываю Бретонца и Гирона. Далее будет видно, почему. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Я назову романы первой категории светскими. Всего их семь: Мерлин; продолжение Мерлина, т. е. Король Артур; Гавейн и Персеваль; Ланселот Озерный; Смерть Артура; Тристан.

Двое из авторов сообщили нам свои подлинные имена: Робер де Борон изложил в стихах Иосифа Аримафейского и Мерлина. Вальтеру, или Готье, Мапу мы обязаны Граалем, Поисками Грааля и последними частями Ланселота.

Робер де Борон служил у графа де Монбельяра, в Вогезах: Борон – это деревня неподалеку от аббатства Муайенмутье. Возможно, до Робера доходили смутные слухи о латинской книге Грааль, хранимой в Великой Бретани, и это подвигло его записать французскими стихами вогезскую легенду о набожном евангельском декурионе.

Что же касается Мерлина, он нашел материалы для него в двух книгах Гальфрида Монмутского, в то время широко известных: История Бриттов и Жизнь Мерлина. К повествованиям Гальфрида он не добавил ничего, кроме превосходного начала с советом демонов, к которому он нас уже подготовил первыми стихами Иосифа Аримафейского.

Я говорил и, как мне кажется, доказал, вопреки ощущению моего ученого друга г-на Юшера, что Робер де Борон написал в стихах Иосифа и Мерлина. Наши старинные труверы, как известно, долго колебались, прежде чем начать сочинять в прозе, если дело не шло о религиозных сюжетах. Но, однажды положив начало светской прозе книгами о Семи Мудрецах и о Круглом Столе, они нашли в ней достаточно преимуществ, чтобы оказаться к ней столь же расположены, как и к поэтической форме. Как раз к середине двенадцатого века, видимо, и относится этот первый взлет французской прозы: тогда стали меньше слушать и больше читать. Что же до первой поэмы Робера де Борона, я полагаю, что он посвятил ее Готье де Монбельяру задолго до того, как создал ее вторую версию, которая одна только и дошла до нас, и то в единственной неполной рукописи. Робер де Борон присовокупил к ней поэму о Мерлине; и он позаботился нас известить, что лишь потому взялся за этот сюжет, что не смог прочитать книгу о Граале, написанную со времени завершения его первой поэмы. «Когда, – говорит он, – я впервые представил историю Иосифа Аримафейского Готье де Монбелиару, моему сеньору, она не была еще написана ни одним смертным. С тех пор ученые мужи явили свету книгу о Граале, кою мне надобно было прочесть, чтобы изъяснить, что стало с Аленом, Петром, Броном и Моисеем[384]384
  В самом деле, продолжение истории этих четырех персонажей можно найти в Святом Граале Готье Мапа. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. В ожидании, когда мне дано будет узреть эту книгу, я поведаю вам историю Мерлина».

Эти две поэмы, Иосифа и Мерлина, не замедлили переложить в прозу: в этой второй форме множились копии, не избежав кое-каких подтасовок от пересказчика; например, истолкование Долины Аварона, где должен обосноваться Петр, как Великой Бретани; обещание в дальнейшем рассказа о британских династиях, «книги об Иосифе, облеченном властью с соизволения святой Церкви».

До сих пор найдены лишь пятьсот первых стихов Мерлина; но надо полагать, что повествование не шло дальше коронации Артура. Большинство рукописей или останавливаются на этом, или оставляют более-менее широкий промежуток после этих слов: «Так был Артур избран и долго держал королевство в мире»[385]385
  Заключительные слова прозаической версии «Мерлина» (стр. 348). (Прим. перев.).


[Закрыть]. Впрочем, новые черты повествований, уже ничем не обязанных Гальфриду Монмутскому, и множество явных противоречий с предшествующими легко позволяют признать творение нового автора. Вот почему продолжению, выбранному мною, я присвоил отдельный заголовок, Книга о короле Артуре, подсказанный мне одним старинным текстом.

Итак, с этого начинается работа продолжателей поэмы Борона. Начиная от первой военной кампании Артура и до его решения послать Лота и четверых его сыновей к союзным королям, существует всего одна версия. Но с этого места роман развивается тремя разными путями: это подразумевает столько же различных версий. Одна из них смыкается своей последней главой с первой главой Ланселота: вот почему я счел нужным выбрать ее.

Из двух других продолжений первое сосредоточено на крупных столкновениях Сенов и Бретонцев, на боевых и амурных подвигах Гавейна. В нем подробно излагается любопытный эпизод про Страхолюдное обличье, новое воплощение античной Медузы, которое рыцарь-победитель, отвернувшись, бросает в залив Саталию[386]386
  В книге «Король Артур» (стр. 412) есть завязка этого эпизода, но залив называется Септания. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Оно смакует скандальную хронику и довольно долго распространяется о любовных отношениях юного армориканца Госангоса Ламбальского с королевой Гвиневрой. Возможно, именно такого рода нескромность и заставила исключить его из корпуса четырех романов, самым известным из которых был Ланселот.

Второе продолжение впервые вводит во французский текст фигуру Персеваля, внука Брона и Энигеи, сестры Иосифа Аримафейского. Как и два предыдущих хранителя Святого Грааля, Иосиф Аримафейский и Брон, Персеваль происходит прямиком из поэмы Робера, приведенной в согласие с легендой о Гластонбери[387]387
  Является ли Персеваль Передуром из триад и так ли эти триады стары, как им приписывают, я не утверждаю и не оспариваю. Достаточно установить, что валлийская легенда о Персевале древнее легенды о Галахаде, вышедшей во всеоружии из головы Г. Мапа. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Здесь мы видим, что Грааль должен перейти из рук Иосифа к Брону, Богатому Рыболову[388]388
  А не первому из Королей-Рыболовов, как в опусе Готье Мапа. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], а из рук Брона к его внуку. Так что, вопреки хронологии, Персеваль и есть этот внук.

Этому продолжению Мерлина несколько раз присваивали имя Персеваля; и Кретьен де Труа взял его за основу знаменитой поэмы такого же названия, которую смерть не позволила ему завершить.

Итак, Иосиф Аримафейский и Мерлин, пересказанные прозой, и Гавейн, Артур и Персеваль, изначально прозой написанные, составляют то, что я называю исходным циклом Круглого Стола. Это совместный труд, над которым поработали многие. Он достаточно выверен, начиная с передачи Грааля в руки Иосифа и до возвращения Грааля на небеса. Артур и Мерлин показаны с рождения и прослежены до своего окончательного исчезновения: Мерлин пропадает в лесах, Артур причаливает к острову Авалону, обители фей.

В то самое время, когда продолжатели Мерлина проторяли таким образом свою стезю, два других великих романа, Ланселот и Тристан, произвели то, что мы назвали бы громкой сенсацией. Они не обнаруживали никаких связей с поэмами Робера и прозой его продолжателей; это была переработка старинных бретонских лэ, удачно пригнанных по некоему тематическому единству. И именно для нужд этого условного единства поэтическое сказание о Тристане в виде романа в прозе было присоединено ко второму циклу Артура. Мы упоминаем здесь об этом только для сведения.

Но весьма досадно, что Ланселота и Тристана, давших такой громадный толчок литературному воображению нынешних времен, продолжили и дополнили вставками два автора, которые ничуть не старались соблюсти их истинный дух. Весь ли Ланселот был творением Готье Мапа, как полагали переписчики тринадцатого века? Если бы можно было верить тем свидетельствам, которые нас так часто обманывали, пришлось бы признать, по крайней мере, что Мап начал Ланселота задолго до того, как предугадал, чем его закончит. Это действительно самый светский из наших романов, до того момента, когда он становится самым мистическим из них. Впрочем, такая перемена стиля была бы не особо удивительна в мэтре или мессире Готье Мапе; в человеке большой учености и самого прихотливого воображения; в хитроумном, жизнерадостном, легком законодателе мод своего времени. В его любопытной старческой книге, de Nugis curialium[389]389
  Мап В. Забавы придворных. – М.: Наука, 2020, 423 с. (Прим. перев.).


[Закрыть], бесспорно, найдется немало рассказов, которыми он мог бы поначалу обогатить Ланселота.

Но ведь точно так же, как ему ошибочно приписывали все сатирические и шуточные вирши, ходившие в его время, ему как самому плодовитому могли присвоить целиком и роман Ланселот, от которого он на самом деле создал лишь последнюю часть.

Эта великая книга была опубликована раньше Тристана; и никто, по крайней мере, не додумался приписать честь создания Тристана Готье Мапу. Сам автор подписался в нем именем Люса, владельца замка Гаст, близ Солсбери. Но все склоняет нас к тому, что он воспользовался псевдонимом. Ни на одной карте, ни в одной поземельной книге, ни в одном старинном тексте вы не найдете ни малейших следов этого замка Гаст или Гант и этого шателена Люса. Как бы то ни было, автор Тристана мог знать понаслышке, а мог даже и видеть знаменитую Liber Gradalis, хранимую в церкви Солсбери[390]390
  Об этой «Книге Грааль» Парис подробно говорит во Введении (стр. 99–102). (Прим. перев.).


[Закрыть]. Именно ему принадлежит первое упоминание о ней, и мы можем ему верить, когда он говорит, что никто до него не помышлял извлечь ее на свет Божий. Но на самом деле, если он когда-либо открывал этот объемистый том, он закрыл его очень скоро, ограничившись тем, что взял оттуда первый пункт из мифического списка предков Тристана. Уже с оборота первого листа он начинает череду сказаний, которые явно не имели ничего общего с Liber Gradalis. Так что у него хватало причин не обнаруживать истинного автора стольких еле прикрытых измышлений. Но сказав, что до него никто не имел доступа к латинскому Граалю, он достаточно обосновал приоритет Тристана перед Святым Граалем Готье Мапа.

С другой стороны, поскольку в Ланселоте мы не находим никаких намеков на эпизоды и на персонажей Тристана; и поскольку в Тристане постоянно говорится о Ланселоте, Галеоте, Гвиневре и Оплоте Радости, нельзя усомниться в том, что Ланселот предшествовал Тристану. Этот последний многое взял из старинных поэтических сказаний, от которых до нас дошло слишком мало фрагментов; в нем можно встретить также сильное влияние мифологических сюжетов. Так, женитьба Аполлона Дерзновенного[391]391
  Этот эпизод «Романа о Тристане» не опубликован на русском языке. Аполлон – сын Садора, племянника Иосифа Аримафейского. Он вырос, не зная своих родителей, и по стечению обстоятельств убил своего отца и женился на матери. (Прим. перев.).


[Закрыть], загадки лесного великана, выплата дани юными девами, которую требует король Ирландии[392]392
  Эти детали также отсутствуют в русском переводе. В старонорвежской версии легенды под названием «Сага Тристрама и Исонды», опубликованной в сборнике «Легенда о Тристане и Изольде» (серия «Литературные памятники), вместо юных дев упомянуты 60 юношей. (Прим. перев.).


[Закрыть], лошадиные уши короля Марка[393]393
  Эту деталь русскоязычный читатель может найти в стихотворном «Романе о Тристане» Беруля. А. Д. Михайлов указывает, что здесь этот древний атрибут– «качество обманутого мужа», аналог более привычных для нас рогов. Карлик Фросин разгласил эту тайну короля Марка лесному боярышнику (а не речному тростнику), но к тому же еще троим придворным, за что и был казнен. (Прим. перев.).


[Закрыть] и смерть Тристана многим обязаны Фиванскому сфинксу, браку Эдипа, битве с Минотавром, смерти афинского царя Эгея и ослиным ушам царя Мидаса.

Полвека спустя другой романист, тоже под псевдонимом, подправил этот прекрасный роман о Тристане под тем предлогом, что мессир Люс из Гаста собрал не всю жатву из латинской книги о Граале. Он примешал угодные ему колосья к тексту первого автора, как если бы это произведение было чем-то вроде гибкой сети, которую он мог растягивать по своему желанию. Правда, в высокопарном эксплиците он соизволил нам поведать, что зовут его Эли де Борон, он рыцарь, друг и кровный родственник Робера де Борона; потомок знатного рода славных паладинов де Барров, бывших во все времена командорами и владетелями Утра в Романии, ныне называемой Францией. Еще он добавил (несомненно, после смерти короля, выразителем мнения которого он себя считал), что, идя навстречу пожеланиям этого государя, он назовет роман о Тристане, переделанный таким образом, книгой о Бретонце.

Не есть ли все это очевидная химера; и как такой по праву уважаемый археолог, как г-н Юшер, мог в этом обмануться? Где нам искать, спрашиваем мы его, город Утр в Романии или Ромее[394]394
  Романия – совокупность всех стран, говорящих на романских языках. Ромея – Византия. (Прим. перев.).


[Закрыть]? Возможно, отвечает он, это древняя Ортозия близ Триполи. Но графство Триполи находится в Палестине, а не в Романии; но Романия никогда не называлась Францией. Допустим все же, что Греческая империя[395]395
  Вероятно, Парис имеет в виду ту же Византию, которая после взятия крестоносцами Константинополя (1204 г.) распалась на несколько частей. (Прим. перев.).


[Закрыть] на какое-то время обрела это имя; очевидно, это должно было случиться во время правления крестоносцев, т. е. начиная с 1201 года. Но ведь прошло уже одиннадцать лет, как умер король Генрих II, которому, по мнению г-на Юшера, был посвящен Бретонец. Далее, что означают эти слова: во все времена командоры и владетели Утра? – Они означают, отвечает он, что паладины де Барры были в Утре потомственными командорами со времен тамплиеров!.. Между прочим, слова паладин даже нет в нашем старофранцузском языке; и я не вижу в эту эпоху никого, кроме графа Шампанского, кто получил бы право именоваться граф-палатин. Так что согласимся на том, что анонимный продолжатель Тристана хотел здесь всего-навсего подшутить над доверчивостью самых наивных из своих старинных читателей.

Он повторил скверные шутки того же рода в конце второго сочинения, вышедшего под названием Гирон Учтивый, которое он предпочел именовать Паламедом, опять же по просьбе своего короля Генриха. Он мог бы точно так же назвать его Мелиадусом, Фарамондом, Аморалом Уэльским, Рыцарем Худой Одежкой или Фебом; потому что это нагромождение, хотя и довольно забавное, рассказов, поданных без порядка, без связи, где в равной степени уделено внимание каждому из персонажей.

Слава этих двух книг, Ланселота и Тристана, была повсеместной, и авторы амурных стихов не переставали сравнивать свой любовный пыл с пылом возлюбленных белокурой Изольды и прекрасной королевы Гвиневры; первый цикл романов Круглого Стола, приросший этими двумя великими творениями, казалось, был завершен, когда мэтр Готье Мап взялся переделать Иосифа Робера де Борона и в тени общепризнанного имени Робера дописать все, что могло послужить новому тезису, который он намерен был защищать. Вот каков был этот тезис:

Отнюдь не папа Элевтерий во втором веке обратил Бретонцев через своих миссионеров; всеми благами христианства Бретонцы обязаны родичу Иосифа Аримафейского по имени Петр.

Первым епископом, рукоположенным самим Иисусом Христом, был Иосиф, сын благочестивого декуриона Иосифа Аримафейского; и от него происходят все бретонские иерархи. Если истина до сих пор была неизвестна, то лишь потому, что не могли прочесть книгу Грааль, написанную собственноручно Иисусом Христом.

Что же касается сосуда для причастия, называемого Грааль, Господь наш соизволил передать его Иосифу Аримафейскому, как говорил Р. де Борон; но он тут же перешел на хранение от Иосифа к Иосифу-сыну; а от того Иосифа к бывшему королю Сарраса Мордрену, Увечному. Мордрен должен был перед смертью передать его Галахаду, сыну Ланселота и дочери последнего Короля-Рыболова.

И вот мы уже изрядно удалились от легенды из Муайенмутье. На этих Королей-Рыболовов, наследующих Брону, единственному Богатому Рыболову у Робера де Борона, уже не возложена миссия хранения Святого Грааля; они только продолжают род Иосифа Аримафейского в миру. А что касается последнего хранителя Грааля, он все-таки должен быть из того же рода и притом самым отважным, самым разумным и самым целомудренным из людей. Ланселот Озерный в том виде, в каком он выведен в нашем романе, законченный образец всех земных совершенств, был призван обрести и хранить Грааль; он даже получил при крещении судьбоносное имя Галахад; но за то, что он не уберег добродетель целомудрия, он обречен был потерпеть неудачу в своем призвании и уже не вполне годился для той стези, которую Небо вначале избрало для него.

Но как при живом Ланселоте найти рыцаря, более отважного и непобедимого, ведущего род, как и он, от Иосифа Аримафейского, и более невинного, чем он? Затруднение было немалое. Чтобы преодолеть его, нужно было прибегнуть к уловке сомнительного свойства. Под воздействием зелья Ланселот, которого ни за что не подвигли бы нарушить верность Гвиневре, оказывается в постели дочери Пеля, Короля-Рыболова. От этой мимолетной связи рождается дитя, которое перенимает имя Галахад, данное вначале его отцу. Став образцом для всех рыцарей, земных и небесных, Галахад обретает право найти Святой Грааль и стать его последним хранителем.

Такова концепция, которую Готье Мап создал, утвердил и развил с необычайным мастерством. Потому что именно Мап, в этом я не сомневаюсь, значительно позже выхода в свет Мерлина и Ланселота внедрил, так сказать, свой Грааль между ними, чтобы создать из этого свод богословско-мирской доктрины. Причем Святой Грааль становился к нему введением, а Поиски Грааля развязкой: все вместе довольно ловко приспособлено к последним частям Ланселота и даже, благодаря кое-где расставленным фразам, к Мерлину. Святой Грааль, открывающий большой цикл романов, как если бы он был написан первым, до сей поры вводил в заблуждение критику; непонятно было, как объяснить такое богословское начало и завершение откровенно светских книг о Мерлине, Артуре и Ланселоте; отсюда неизменно бесплодные попытки оправдать столь странное смешение. Но как мне не простить ошибки моих предшественников, когда ни один из них не плутал больше, чем я сам, вплоть до Введения и комментариев к труду, который я завершаю! Увы! скажу еще раз: тот, кто начинает книгу, – ученик того, кто ее заканчивает.

Я не хочу слишком углубляться во все доводы, подтверждающие только что изложенное мною: важно то, что я, похоже, наконец-то добрался до истины. В этом случае те, кого заинтересует сам ход изысканий, вполне сумеют найти доказательства всего вышесказанного, чтобы отделить писания только Робера от писаний только Готье. Может быть, достаточно будет признать, что оба Грааля были созданы последними из всех этих исходных романов. Если бы их поместили вслед за продолжениями Мерлина и за первым Ланселотом, никто бы не заподозрил, что они сочинены, чтобы составить с ними единый свод.

Я подвожу итог: первенство книги о Ланселоте по отношению к книге о Тристане неоспоримо; четыре романа – Святой Грааль, Мерлин, Ланселот и Поиски Грааля – не созданы последовательно один за другим: они не являются выражением идей одного порядка. Когда Иосиф Аримафейский, единоличное творение Робера де Борона, оказался оттеснен в сторону, это было сделано для того, чтобы заместить его Святым Граалем, единоличным творением Готье Мапа. И это детище Мапа, сочиненное последним, надо рассматривать как полностью независимое от романов Мерлин, Артур, Персеваль и от первого Ланселота.

Следует еще заметить, что, дабы не быть обвиненным в отрицании более ранней традиции, которая видела последним хранителем Грааля галла Персеваля, Готье Мап включил этого персонажа и даже позволил ему больше приблизиться к Святому Граалю, чем Ланселоту. Персеваль Галльский участвует в служении священному сосуду: он сопровождает Галахада в Сирию, он видит ангелов небесных, забирающих Грааль из рук сына Ланселота. Таким образом, первоначальная легенда хотя и отвергнута, но почтительно переработана: и если ею жертвуют, то опять-таки стараясь убедить, что это сделано с одобрения Робера де Борона.

Вот порядок, в котором, по-видимому, создавались по отдельности исходные книги Круглого Стола:

Иосиф Аримафейский и Мерлин, произведения Робера де Борона.

Продолжения Мерлина: Книга об Артуре – Гавейн – Персеваль.

Ланселот Озерный.

Смерть Артура.

Тристан.

Наконец, Святой Грааль, Поиски Грааля и последние части Ланселота, произведения Готье Мапа.

И напоследок.

Из всех наших современников я, быть может, единственный, кто полностью прочел эти романы Артуровского цикла, первых предков всех творений, которые потом стали обозначать словом Романы. Чем больше я их изучал, тем больше понимал ту необычайную популярность, которой они так долго пользовались, и сильнейшее влияние, которое они оказали на нравы светских людей и на воображение людей пишущих. Но я сожалел о том глубоком забвении, в которое они канули в нашей Франции, на их изначальной родине. Возможно ли, чтобы после того, как они были переведены на все языки, открытые для письменной культуры; после того, как ими наслаждалась вся Европа, они были действительно недостойны серьезного внимания? Однако во Франции таково мнение множества образованных людей, которые, проучившись немало в своей юности, невольно вздрагивают, когда им еще смеют предлагать расширить круг их познаний. Наш высокочтимый Университет в этом смысле не слишком сговорчив и вполне мог бы сказать, как та любящая мать в одной старинной комедии: Посмотрела бы я, как мою дочь чему-то научат после той выучки, которую я ей дала!

Более благожелательно судят о первых опусах французского гения в Германии, в Англии, в Италии и во всех Нидерландах. В большинстве крупных образовательных центров есть кафедра, предназначенная для обучения истокам нашего языка и нашей литературы, а у нас в университетах эта кафедра еще не допущена к подобным исследованиям. Но если бы наши дети, покидая школьную скамью, были уже искушены в формах нашего старинного языка, то все, кто хочет прослыть образованным, немедленно взяли бы на себя труд стать романистами. Не переставая любить и изучать великие произведения искусства и поэзии, которые оставила нам Античность, они обращали бы все более и более благосклонный взор на первые образцы французского романа, и мы смело могли бы повторить за Горацием:

Multa renascentur quae jam cecidere[396]396
  «Многое может возродиться из того, что уже умерло» (лат.). – Гораций, Наука поэзии, 70–72. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Авеней, 15 августа 1876 г.